Джордж Смайли - Сингл и Сингл

За рулем сверкающего «Ровера» Артур Тугуд восседал, как королевский кучер на козлах. «Ровер» ехал первым, следом — минивэн Оливера.

— С чего такая суета? — полюбопытствовал Оливер во дворе хостела Армии спасения, когда Тугуд подал ему не тот чемодан.

— Никакой суеты нет, Олли, не надо так ставить вопрос, — возразил Тугуд. — Проверка. Такое может случиться с каждым, — настаивал он, на этот раз подав нужный чемодан.

— Какая проверка?

— Контролирующие органы не спускают с нас глаз, проверяют, убеждаются, что все в порядке, на какое-то время успокаиваются, — терпеливо объяснял Тугуд. — Обычно проверяется одно из направлений нашей деятельности. Ничего личного здесь нет. Поверьте мне.

— И что они проверяют сейчас?

— Так уж случилось, что фонды. В этом месяце они проверяют фонды. Корпоративные фонды, благотворительные, семейные, офшорные. В следующем могут быть ценные бумаги, или краткосрочные займы, или что-то еще.

— Фонд Кармен?

— Среди других, среди многих, да. Мы это называем мирным ночным налетом. Они выбирают отделение банка, просматривают документацию по некоторым счетам, задают какие-то вопросы, отправляются в другое отделение. Рутина.

— Почему их вдруг заинтересовал фонд Кармен? Тугуду этот допрос уже поднадоел.

— Не фонд Кармен. Все фонды. Они проводят текущую проверку всех фондов.

— Почему ее необходимо проводить поздним вечером? — не унимался Оливер.

Они въехали в крохотный ярко освещенный дворик здания банка. Три ступеньки привели их к стальной двери. Тугуд уже поднес согнутый палец к кодовому замку, чтобы набрать нужную комбинацию цифр, но передумал, положил руку на левый бицепс Оливера.

— Олли.

Оливер высвободился.

—Что?

— Вы не ожидаете… не ожидали какого-то движения по счету Кармен? Недавно, скажем, в последние несколько месяцев… к примеру, в ближайшем будущем?

— Движения?

— Поступления денег или снятия их. Все равно. Изменения суммы на счету.

— А почему я должен этого ожидать? Мы оба доверенные лица. Вам известно не больше моего. Что случилось? Что за игру вы ведете?

— Да нет же, никаких игр! Мы по одну сторону. И вас… не извещали о каких-либо изменениях? Независимо? Частным образом? Через кого-то? Вам не поступала информация о том, что ситуация со счетом… может измениться?

— Абсолютно.

— Хорошо. Отлично. Не отступайте от этого. Оставайтесь самим собой. Детским фокусником и массовиком-затейником. Абсолютно! — Глаза Тугуда сверкнули из-под шляпы. — Когда они будут задавать вам рутинные вопросы, отвечайте так же, как мне. Вы — ее отец, вы — доверенное лицо, как и я, выполняющее возложенные на него обязанности. — Он набрал номер. Дверь зажужжала и открылась. — Вас ждут Поуд и Ланксон из нашей лондонской штаб-квартиры, — продолжил он, ведя Оливера по серому коридору, подсвеченному редкими лампочками. — Поуд — маленького роста, но имеет большой вес в банке. Ланксон больше похож на вас. Здоровяк. Нет, нет, нет, вы первый, как говорится, молодым везде у нас дорога.

Перед тем как за ними закрылась дверь, Оливер увидел и звездное небо, и оранжевую луну, разрезанную на куски колючей проволокой, натянутой поверх стены, которая ограждала двор. Двое мужчин сидели у панорамного окна кабинета Тугуда за столом для совещаний. Поуд — маленького росточка, но с большим весом в банке, в твидовом костюме и бифокальных очках, с черными, аккуратно зачесанными назад заметно поредевшими, собранными в пряди волосами, между которыми белела лысина. Ланксон — крупный, с оттопыренными ушами, с галстуком в клюшках для гольфа и в каштановом парике.

— Не так-то легко вас найти, мистер Хоторн, — строго отчеканил Поуд. — Артуру пришлось носиться за вами по всему городу, не так ли, Артур?

— Моя трубка вам мешает? — спросил Ланксон. — Вы уверены, что нет? Снимите пальто, мистер Хоторн. Повесьте вон там.

Оливер снял берет, но остался в пальто. Сел. Напряженное молчание висело в кабинете, пока Поуд перебирал бумаги, а Ланксон выбивал трубку в пепельницу. «Белые жалюзи, — сухо отметил Оливер. -Белые стены. Белые лампы. Таков любимый цвет банков по ночам.

— Позволите называть вас Олли? — спросил Поуд.

— Пожалуйста.

— Мы — Рег и Уолтер… только не Уолли, если не возражаете, — вставил Ланксон. — Он — Рег. — Молчание вернулось. — А я — Уолтер, — добавил со смешком, который никто не подхватил.

«Вам бы седые пушистые бакенбарды, — думал Оливер, — и лиловые, прихваченные морозом носы. Часы-луковицы в карманах пиджаков, а не шариковые ручки». Поуд держал в руке блокнот. Оливер заметил, что надписи сделаны разными почерками. Имелись колонки дат и чисел. Но разговор начал не Поуд. Ланксон. Заговорил важно сквозь сигарный дым. Он сразу переходит к делу. Нет смысла ходить вокруг да около.

— Моя сфера деятельности, доставшаяся мне за мои грехи, — безопасность банка, Олли. То, что мы называем соблюдение инструкций. Сюда входит все, от ночного сторожа, который выпил на дежурстве банку пива, до кассира, который платит себе вторую зарплату из ящика с деньгами. — Опять же никто не рассмеялся.

— А сейчас нас интересуют, как вы уже поняли со слов Артура, фонды. — Затяжка.

«Короткая у него трубка», — отметил Оливер. Вспомнил, что в детстве у него была такая же, из китайской глины, чтобы пускать мыльные пузыри в ванне.

— Мы хотим у вас кое-что спросить, Олли. Кто такой мистер Крауч?

«Абстракция, — ответил Брок, когда Оливер задал тот же самый вопрос сто лет тому назад в пабе в Хаммерсмите. — Мы хотели назвать его Джоном Ду, но как-то не сложилось».

— Друг моей семьи, — сообщил Оливер берету, лежащему у него на коленях. «Тупость и еще раз тупость, — внушал ему Брок. — Старайся казаться тупым. Не показывай, что ты умен. Мы, копперы, тупость любим».

— Да? — в некотором недоумении переспросил Ланксон. — Что же он за друг, Олли?

— Он живет в Вест-Индии, — ответил Оливер, словно место жительства мистера Крауча и определяло степень их дружеских отношений.

— Ага! Как я понимаю, чернокожий джентльмен?

— Насколько мне известно, нет. Просто он там живет.

— Где именно?

— Антигуа. В досье это есть.

Ошибка. Проявление ума. Лучше выглядеть дураком. Тупость и еще раз тупость.

— Хороший человек? Вам нравится? — гнул свое Ланксон, поощряюще вскинув брови.

— Я никогда с ним не встречался. Он связывается со мной через лондонских солиситоров.

Ланксон одновременно улыбается и хмурится, выражая некое сомнение. Попыхивает трубкой, дабы успокоиться. Мыльные пузыри над ней не появляются. Корчит гримасу, которая среди курильщиков трубок сходит за улыбку.

— Вы с ним никогда не встречались, но он дарит фонду вашей дочери Кармен сто пятьдесят тысяч фунтов. Через своих лондонских солиситоров, — уточнил он сквозь облако дыма.

«Решение одобрено, — говорит Брок. В пабе. В автомобиле. Шагая по лесу. — Не будь дураком. Все подписано». Оливер стоит на своем. Весь день стоял на своем. «Мне без разницы, одобрено оно или нет. Я его не одобряю».

— Разве вы не находите, что это необычный способ вести дела? — полюбопытствовал Ланксон.

— Какой способ?

— Дарить такую большую сумму дочери человека, с которым никогда не встречался? Через солиситоров.

— Крауч — богатый человек, — ответил Оливер. — Он наш дальний родственник, троюродный брат или что-то в этом роде. Он объявил себя ангелом-хранителем Кармен.

— Это мы называем синдромом неопределенного дядюшки, — ухмыляется Ланксон, посмотрев сначала на Поуда, потом на Тугуда.

И получает отповедь от Тугуда.

— Никакой это не синдром! Это обычная банковская практика. Богатый человек, друг семьи, объявляет себя ангелом-хранителем ребенка — вот это синдром, тут я согласен, — торжествуя, заканчивает он, противореча себе едва ли не в каждом слове, однако отстаивая свою точку зрения. — Или я не прав, Рег?

Но маленький Поуд, который имеет большой вес в банке, слишком увлечен записями в блокноте, чтобы отвечать. Он нашел другой подход и перехватывает инициативу у Ланксона, вскинув на Оливера глаза, прикрытые бифокальными линзами. В свете настольной лампы, стоящей у его плеча, сквозь редкие волосы проблескивает кожа.

— Олли, — голос у Поуда тонкий и пронзительный, рапира в сравнении с топором Ланксона.

— Что?

— Давайте вернемся к самому началу, хорошо?

— Началу чего?

— Пока слушайте, хорошо? Я бы хотел начать со дня учреждения фонда и двинуться вперед, к настоящему времени, если вы не возражаете, Олли. Меня интересуют исключительно технические детали. Прошлые дела и modus operandi. Вы следите за ходом моих мыслей? — Пожатие плеч Олли можно истолковать и как положительный ответ. — Согласно нашим документам, вы пришли в этот самый кабинет, предварительно договорившись с Артуром о встрече, восемнадцать месяцев тому назад, ровно через неделю после рождения Кармен. Правильно?

— Правильно, — тупо и без эмоций.

— К тому времени вы уже шесть месяцев были клиентом банка. А незадолго до этого приехали в эти места из-за границы. Откуда, напомните?

«Никогда не был в Австралии?» — спрашивает Брок. «Никогда», — отвечает Оливер. «Хорошо. Потому что именно там ты жил последние четыре года».

— Из Австралии.

— И где вы там жили… что делали?

— Колесил по стране. Работал на овечьих ранчо. Подавал жареную курятину в кафе. Какая работа подворачивалась, за ту и брался.

— Фокусы, значит, не показывали? В те дни?

— Нет.

— Как долго вы не были резидентом Великобритании и не платили налоги? К моменту вашего возвращения.

«Всю информацию, касающуюся тебя, из архивов налогового управления мы изъяли. Теперь ты Хоторн, резидент, вернувшийся из Австралии».

— Три года. Четыре, — поправил себя Оливер, в очередкой раз демонстрируя собственную тупость. — Скорее четыре.

— То есть к моменту прихода к Артуру ваши доходы подлежали налогообложению в Великобритании, но вы не работали по найму. Уже показывали фокусы. И успели жениться.

— Да.

— И Артур, полагаю, угостил вас чашкой чая, не так ли, Артур?

Взрыв веселья, чтобы напомнить нам, что банкиры ценят человеческие отношения, пусть иной раз и вынуждены принимать жесткие решения.

— Для этого на его счету лежала слишком маленькая сумма, — подал голос Тугуд, чтобы показать, что ничто человеческое не чуждо и ему.

— Я просто восстанавливаю факты, вы понимаете, Олли, — объяснил Поуд, и Оливер кивнул, показывая, что насчет фактов ему все ясно. — Вы сказали Артуру, что хотите учредить фонд и положить на его счет деньги, так? Для Кармен.

— Так.

— И Артур предложил вам, что вполне логично, поскольку речь шла о скромной сумме, обратиться в государственную сберегательную кассу, или в строительное общество, или в страховую компанию? Зачем, мол, тратить столько времени и сил для оформления документов фонда? Я прав, Олли?

Кармен шесть часов от роду. Оливер стоит в одной из старых красных телефонных будок, которые члены городского совета Абботс-Ки сохраняют ради иностранных туристов. Слезы радости и облегчения текут по его лицу. «Я передумал, — говорит он Броку между всхлипываниями. — Я возьму деньги. Они ей не помешают. Дом для Хитер, а все, что останется, для Кармен. Если мне не достанется ни пенса, я их возьму. Это продажность, Нэт?» — «Это отцовство», — отвечает Брок.

— Правы, — соглашается Олли.

— Но вы, как я понимаю, настаивали на фонде, — вновь взгляд на страницу блокнота. — Типичном фонде, учрежденном в полном соответствии с действующим законодательством.

— Да.

— Такова была ваша позиция. Вы хотели положить в сейф некую сумму для Кармен и выбросить ключ. Так вы сказали Артуру. Отдаю вам должное, Артур, вы все записываете, не упускаете никаких мелочей. Вы хотели иметь стопроцентную гарантию, что Кармен получит свое золотое яичко, как бы жизнь ни обошлась с вами, вашей бывшей супругой Хитер или с кем-то еще.

— Да.

— Для этого и хотели оформить ее деньги как фонд. Чтобы никто не мог посягнуть на них. Чтобы они ждали ее, пока она будет расти, из девочки превратится в девушку, потом в женщину, возможно, выйдет замуж, и достались бы ей при достижении двадцати пяти лет.

— Да.

Поуд протер стекла очков, пожевал нижнюю губу, провел рукой по жиденьким волосам, продолжил:

— Вас проинформировали, так вы сказали Артуру, что для учреждения фонда достаточно чисто номинальной суммы, а потом на этот счет деньги можете класть и вы, и кто угодно.

У Оливера зачесался нос. Он потер его большой ладонью.

— Да.

— И от кого вы получили такую информацию, Олли? Кто дал вам этот дельный совет? Кто или что побудило вас прийти к Артуру через неделю после рождения Кармен и сказать: «Я хочу учредить фонд»? Именно фонд? Причем, согласно записям Артура, вы знали, о чем говорили.

— Крауч.

— А, тот самый мистер Джеффри Крауч? Проживающий в Антигуа и общающийся с вами через лондонских солиситоров? Значит, именно Крауч порекомендовал вам учредить для Кармен фонд?

— Да.

— Как?

— Письмом.

— Письмо отправил вам Крауч?

— Его солиситоры.

— Лондонские солиситоры или солиситоры Антигуа?

— Не помню. Письмо находится в досье или должно там быть. Все бумаги, имеющие отношение к фонду, я отдал Артуру.

— Который зарегистрировал письмо и подшил к делу, — с чувством глубокого удовлетворения отметил Тугуд.

Поуд в очередной раз заглянул в блокнот.

— «Доркин и Вулли», респектабельная фирма из Сити. Мистер Питер Доркин имеет генеральную доверенность мистера Крауча.

Оливер решил, что пора выказать неудовольствие. Неудовольствие тупицы.

— Тогда чего вы задаете все эти вопросы?

— Проверяю прошлое, Олли. Чтобы убедиться, что все правильно.

— Он незаконный или как?

— Незаконный?

— Ее фонд. Его учреждение. Мы что-то сделали не по закону?

— Да что вы, Олли, — защищаясь. — Ни в коем разе. Ничего противозаконного, все юридически грамотно. Да только никто из сотрудников фирмы «Доркин и Вулли» тоже ни разу не видел мистера Крауча. Полагаю, это не исключение из общего правила. Такое случается, и довольно-таки часто. Он очень скрытный, этот ваш мистер Крауч.

— Он не мой мистер Крауч. Кармен.

— Действительно. И, как я вижу, доверительный собственник ее фонда.

Тугуд опять пришел на помощь.

— А почему Крауч не может быть доверительным собственником? — вопрос относился к обоим лондонским гостям. — Крауч внес деньги. Он — доверитель. Друг семьи, один из Хоторнов. Почему у него не может возникнуть вполне естественное желание убедиться, что деньгами Кармен распоряжаются должным образом? И почему он не может вести скрытную жизнь, если ему того хочется? Я буду вести такую же. Когда уйду на пенсию.

Ланксон, здоровяк, решил, что пора поддержать напарника. Упершись пухлым локтем в стол, наклонился вперед, с трубкой в руке, в парике, строгий, но справедливый.

— Итак, действуя по совету мистера Крауча, — сощурившись, он сверлил взглядом Оливера, — вы учреждаете фонд Кармен Хоторн, доверительными собственниками которого становятся вы, мистер Крауч и наш Артур, и вы вносите на счет первоначальные пятьсот фунтов. Двумя неделями позже сумма увеличивается на сто пятьдесят тысяч, спасибо мистеру Краучу. Так? — отрывисто, словно удар хлыста.

— Да.

— Мистер Крауч давал вашей семье деньги, помимо этих ста пятидесяти тысяч?

— Нет.

— Нет, не давал? Или нет, вам об этом ничего не известно?

— Нет у меня никакой семьи. Родители умерли.

Братьев и сестер не было. Поэтому, полагаю, Крауч и проникся такими теплыми чувствами к Кармен. Больше у него никого нет.

— Кроме вас.

— Да.

— А лично вам он ничего не давал? Напрямую или через кого-то? Вы ничего не получали от Крауча?

— Нет.

— Никогда?

— Никогда.

— И ничего не получите… насколько вам это известно?

— Нет.

— Не вели с ним никаких дел, не занимали у него денег, пусть не у него лично… через солиситоров?

— Нет.

— А кто тогда заплатил за дом Хитер, Оливер?

— Я.

— Как?

— Наличными.

— Достали из чемодана?

— Снял с банковского счета.

— А как вы собрали такую большую сумму, позвольте спросить? С помощью Крауча, его деловых партнеров, участвуя в его темных сделках?

— Эти деньги я скопил, работая в Австралии, — пробурчал Оливер и начал наливаться краской.

— Вы платили налоги со своих заработков, когда жили в Австралии?

— Работа у меня всегда была временная. Возможно, работодатель платил за меня налоги. Я не знаю.

— Вы не знаете. И, разумеется, учета вашим заработкам вы не вели? — Многозначительный взгляд на Поуда.

— Нет, не вел.

— Почему?

— Да знаете ли, как-то не пришло в голову записывать, где и когда я зарабатывал каждый австралийский доллар, а потом сунуть эти записи в рюкзак и везти их за десять тысяч миль.

— Да, наверное, могло и не прийти, — Ланксон вновь бросил взгляд на Поуда. — И сколько денег вы привезли из Австралии в Великобританию, Олли? Сколько вы накопили?

— После того как я купил дом для Хитер, мебель, минивэн и необходимый реквизит, у меня практически ничего не осталось.

— А другими делами вы в Австралии не занимались? Не торговали, скажем… некими субстанциями… Продолжить ему не удалось. Тугуд об этом позаботился. Приподнявшись со стула, возмущенно нацелил указательный палец в Ланксона.

— Это безобразие, Уолтер! Олли — один из самых уважаемых клиентов нашего отделения. Немедленно возьмите свои слова назад.

Оливер смотрел в стену, тогда как Поуд и Тугуд ждали, пока Ланксон выпутается из щекотливого положения. Он и выпутался, изменив направление удара.

— Итак, в настоящее время, — Ланксон искоса глянул на Поуда, — средствами фонда распоряжаются Олли и Артур, а какой-то лондонский адвокат проштамповывает все ваши решения, потому что этот скрытный мистер Крауч, которого обычно никто не может найти, даже его солиситоры, не кажет носа из своего доме в Антигуа в Вест-Индии. — Оливер промолчал, наблюдая, как и остальные, за его попытками докопаться до истины. — Бывали там? — Ланксон еще больше повысил голос.

— Где?

— В его доме. В Антигуа. Где же еще?

— Нет.

— Не думаю, что там побывали многие, не так ли? При условии, разумеется, что этот дом вообще существует.

— Это переходит все границы, Уолтер, — вознегодовал Тугуд. — Крауч — не резиновый штамп, он прекрасно разбирается в финансах, получше многих брокеров. Мы с Оливером разрабатываем стратегию, выносим ее на суд Крауча через его солиситоров, получаем его одобрение. Более чем логично, не так ли?

— Он повернулся к Поуду, который имел большой вес в банке. — Вся информация регулярно передается в центральный офис, Рег. Юридический департамент просматривает всю документацию, на всякий случай мы показывали ее службе внутренней безопасности и не получали никаких замечаний. Нас проверял департамент фондов. Нет претензий и от налогового управления. Центральный офис одобрил нашу деятельность и порекомендовал продолжать в том же духе. Мы и продолжали. И весьма эффективно. Менее чем за два года превратили сто пятьдесят тысяч в сто девяносто восемь и продолжаем наращивать эту сумму.

— Он посмотрел на Ланксона. — Ничего не изменилось, кроме итоговой суммы на счету. Фонд находится в компетенции регионального отделения, мы сами управляем его активами, и так должно быть и дальше. Олли и я живем здесь и прекрасно со всем справляемся. Меняется только сумма, которой мы распоряжаемся, но не принцип. Принцип определен восемнадцать месяцев тому назад.

Оливер медленно выпрямился, переплел пальцы рук.

— Какая сумма? Как эта сумма изменилась? — пожелал знать он. — Чего вы мне не сказали? Я — отец Кармен. Я не просто ее доверительный собственник.

Прошла вечность, прежде чем Поуд соблаговолил ответить. А может, время замедлилось только в голове Оливера. Возможно, Поуд ответил сразу, а в голове Оливера этот ответ прокручивался снова и снова, пока до него дошел смысл сказанного.

— Очень крупная сумма поступила на счет фонда вашей дочери Кармен, Олли. Столь крупная, что банк счел этот перевод ошибочным. Ошибки случаются. Деньги поступают не на те счета. Операционистки путают цифры, менеджеры их не контролируют. И миллионы лежат непонятно где, пока мы не связываемся с банком-отправителем и не выясняем, что к чему. Но в данном случае банк-отправитель утверждает, что и перечисленная сумма, и счет правильные. Деньги переводились на счет фонда Кармен Хоторн. Донор — аноним, потому что таково его или ее желание. Когда дело касается банковской тайны, вызнавать что-либо у щвей-царцев бесполезно. Закон для них закон. Кодекс — кодекс. «Деньги отправлены клиентом», — и все. Разве что соблаговолили сказать, что операции по этому счету проводятся уже много лет и у них нет ни малейших оснований сомневаться в добропорядочности их клиента. Большего мы от них не добились.

— Сколько поступило денег? — спросил Оливер. Поуд ответил без запинки:

— Пять миллионов и тридцать фунтов. И мы хотели бы знать, от кого они поступили. Мы обращались к солиситорам Крауча. Они ответили, что никаких денег не переводили. Мы спросили, можно ли связаться с мистером Краучем, чтобы получить от него разъяснения. Они ответили, что в настоящее время мистер Крауч путешествует. И пообещали незамедлительно дать нам знать, если им станет что-либо известно. Что ж, нам прекрасно известно, что нынче путешествие — очень удобный предлог для того, чтобы не отвечать на не очень приятные вопросы. Но если деньги перевел не Крауч, то кто? Почему у него или у нее вообще возникла такая мысль? Кто захотел дать вашей маленькой дочери пять миллионов и тридцать фунтов, не будучи доверительным собственником, не предупредив заранее других доверительных собственников, не открыв своего имени? Мы думали, что вы сможете просветить нас, Оливер. Никто другой, похоже, не может. Вы — наш единственный шанс.

Поуд замолчал, предоставляя Оливеру возможность ответить, но тот молчал. Сидел, сгорбившись, уткнув подбородок в воротник пальто, отбросив назад длинные черные волосы, уставившись широко раскрытыми карими глазами в далекое далеко, приложив большой палец правой руки к нижней губе. А в голове отрывками прокручивался фильм его жизни: вилла на Босфоре с плоским фронтоном, белые стены комнаты для допросов в аэропорту Хитроу.

— Можете не спешить, Олли, — тон Поуда настраивал на покаяние. — Подумайте. Может, кто-то из Австралии. Кто-то из вашего прошлого или из прошлого вашей семьи. Филантроп. Богатый эксцентрик. Еще один Крауч. Вы когда-нибудь покупали акции месторождений золота или чего-то такого? Был у вас деловой партнер, которому вдруг невероятно повезло? — Нет ответа. Нет даже уверенности, что Олли слышал. — Потому что нам нужно объяснение, вы понимаете. Убедительное объяснение. Пять миллионов фунтов, переведенные от анонима из швейцарского банка. В этой стране не обойтись без внятного объяснения, как и почему такие деньги приходят на счет.

— И еще тридцать фунтов, — напомнил Оливер. Задумался. Ушел мыслями в еще более далекое прошлое, пока по его лицу растеклось спокойствие заключенного, мотающего очень большой срок. — Какой банк? — спросил он.

— Один из крупнейших. Значения не имеет.

— Какой именно?

— Кантональный и федеральный банк Цюриха. «Ка и Эф».

Оливер кивнул, словно показывая, что другого ответа он и не ждал.

— Кто-то умер, — предположил он замогильным голосом. — Оставил наследство.

— Мы спрашивали об этом, Олли. Признаюсь, очень надеялись услышать положительный ответ. Тогда у нас появился бы шанс ознакомиться с документами. Но в «Ка и Эф» нас заверили, что их клиент жив, здоров и в момент перевода денег не страдал психическим расстройством. Где-то даже намекнули, что они обращались к нему и получили подтверждение правильности перевода. Прямым текстом этого не сказали, со швейцарцами такого быть не могло, но точно намекнули.

— Значит, не завещание, — разговаривал Олли сам с собой, не с ними.

Ланксон попытался развить успех.

— Хорошо, допустим, кто-то умер. Кто мог умереть? Или не мог? Кто из ныне живущих или уже умерших мог оставить Кармен пять миллионов и тридцать фунтов?

Пока они ждали, настроение Оливера изменилось. Говорят, если человека приговаривают к казни через повешение, на какое-то время он обретает олимпийское спокойствие и ведет себя так, словно ничего и не случилось. Нечто похожее произошло и с Оливером. Он поднялся, улыбнулся, попросил его извинить. Вышел в коридор и направился к мужскому туалету, дверь в который находилась между входом в банк и кабинетом Тугуда. Войдя, запер дверь и какое-то время изучал свое отражение в зеркале, пытаясь оценить ситуацию. Склонился над раковиной, включил холодную воду, набрал в ладони, плесканул в лицо, словно надеялся, что вода смоет ту маску, которая отслужила свой срок. Полотенца в туалете не нашлось, поэтому он вытер лицо и руки носовым платком, затем бросил его в корзинку для мусора. Вернулся в кабинет Тугуда, остановился в дверном проеме, едва ли не полностью заполнив его собой. Вежливо обратился к Тугуду, полностью игнорируя Поуда и Ланксона:

— Я бы хотел поговорить с вами наедине, Артур, пожалуйста. Если не возражаете, во дворе. — И отступил в сторону, предоставляя Тугуду возможность выйти в коридор и повести его к входной двери. Какое-то время они постояли во дворе, окруженные высокой стеной с колючей проволокой. Луна уже освободилась от проволочных пут и высоко поднялась над многочисленными трубами на крыше банка, кутаясь в молочное марево.

— Я не могу принять пять миллионов, — начал Оливер. — Не должно быть на счету у ребенка таких денег. Отошлите их туда, откуда они поступили.

— Ничего не выйдет, — с неожиданной жесткостью возразил Тугуд. — Как у доверительного собственника, у меня нет такого права, да и у вас тоже. И у Крауча нет. Не нам решать, чистые эти деньги или нет. Если чистые, фонд должен их оставить. Если мы откажемся их взять, через двадцать с небольшим лет Кармен сможет подать в суд на банк, вас, меня, Крауча и оставить всех без последних штанов.

— Обратитесь в суд, — не сдавался Оливер. — Пусть он вынесет соответствующее решение. Тогда к нам не смогут предъявить претензий.

В удивлении Тугуд начал говорить что-то одно, передумал, сказал другое.

— Хорошо, мы обратимся в суд. И на каком основании они вынесут решение? Руководствуясь нашей интуицией? Вы слышали, что сказал Поуд. Счет с безупречной репутацией, клиент не страдает психическими расстройствами. Суды не могут принять такого решения, не имея доказательств криминального происхождения денег. — Он быстро отступил на шаг. — Почему у вас такое лицо? Да что с вами? Неужели вы так надеялись на суд?

Оливер не шевельнул ни ногами, ни телом, руки засунул в карманы пальто и не вынимал их. Поэтому только выражение его мокрого от пота лица могло заставить Тугуда так резко отпрянуть: разом потемневшие глаза, закаменевшие от злости губы и челюсть.

— Скажите им, что я больше не хочу говорить с ними. — Оливер открыл дверцу минивэна, сел за руль. — И, пожалуйста, Артур, откройте ворота, а не то мне придется их вышибить.

Тугуд открыл ворота.

Глава 5

Дом стоял на частной дороге, которая звалась Авалон-уэй, и располагался чуть ниже вершины холма, скрытый от города, что вполне устраивало Оливера: никто нас не видит, никто о нас не думает, мы никому не нужны, кроме нас самих. Назывался дом Блубелл-коттедж. Хитер хотела переименовать его, но Оливер, не называя причины, настоял на том, чтобы оставить все как есть. Он предпочитал ничего не менять в этом новом для него мире, дабы его появление поскорее забылось. Ему нравилось лето, когда листва деревьев непроницаемой стеной отделяла дом от дороги. Ему нравилась зима, когда Лукаут-Хилл покрывался льдом, и долгие дни, а то и недели, вокруг ничего не менялось. Ему нравились зануды-соседи, предсказуемые разговоры с которыми ничем ему не грозили и не затрагивали запретных тем. Андерсоны, жившие в Уиндемере, держали кондитерский магазин в Чапел-Кросс. Через неделю после Рождества они подарили Хитер коробку шоколадных конфет с ликером и веточку остролиста. Миллеры из Своллоуз-Нест были пенсионерами. Мартин, бывший пожарник, рисовал акварели, особенно ему удавались цветущие деревья. Ивонн гадала для друзей на картах Таро и собирала пожертвования на воскресной службе в церкви. Их ординарность умиротворяюще действовала на Оливера и примиряла его с Хитер и ее стремлением постоянно угождать всем и вся. «Нам обоим недостает цельности, — говорил он себе, — мы словно состоим из отдельных фрагментов. Если мы соберем все фрагменты в одном сосуде и родим ребенка, который объединит нас, все будет хорошо».

«Неужели у тебя нет семейных фотографий или чего-то в таком духе? — с грустью спрашивала она его. — Как-то однобоко все получается, только мои паршивые родственники, а с твоей стороны ничего, даже если у тебя никого не осталось».

«Все потеряно, — объяснял он ей. — Осталось в моем рюкзаке в Австралии». Но больше он ей ничего не говорил. Ему требовалась жизнь Хитер — не его. Родственники Хитер, ее детство, друзья. Ее банальность, ее неизменность, ее слабости, даже измены, которые он воспринимал как отпущение грехов. Он хотел всего, чего не имел, сразу, в готовом виде, на блюдечке. Хотел забыть прошлую жизнь, полностью и окончательно заменив ее скучными друзьями с глупыми мнениями, дурным вкусом и самыми примитивными нуждами.

Длина Авалон-уэй не превышала ста ярдов. Заканчивалась дорога кругом для разворота и пожарным гидрантом. Выключив двигатель, Оливер по инерции проехал по темной дороге, припарковал минивэн. С круга медленным шагом вернулся назад, шагая по кромке травы, оглядывая пустые автомобили и темные дома, потому что проклятие невидимки лежало на нем и не отпускали воспоминания иных времен. Он перенесся в Суиндон, где Брок учил его ненужному умению оставаться невидимым.