– Он ничего не рассказывал. Никаких подробностей. Я вам говорила. Папа спросил, и он просто ответил: «Мертв», как будто Нельсон собака. Вот вам и братская любовь. Папе было так неловко, что он даже не знал, куда глаза девать. Отец был потрясен, это был удар в самое сердце – и тут же Дрейк, с безразличным видом, как будто его это совсем не трогает: «У меня нет брата. Нельсон мертв». А папа ведь еще продолжал молиться за Нельсона – правда, папа?
На этот раз старик ответил. В сумерках его голос звучал гораздо громче.
– Я всегда молился за Нельсона, я и сейчас по-прежнему молюсь за него, – сказал он просто. – Когда он был жив, я молился о том, чтобы так или иначе он выполнил свое Божественное предназначение в мире. Я верил, что он способен свершить великие дела. Дрейк – тот нигде не пропадет. Он крепкий парень Его так просто из седла не выбьешь. Но свет у дверей Миссии Жизни Господней горел бы не напрасно, если бы Нельсон Ко сумел помочь в создании справедливого общества в Китае. Пусть Нельсон называл бы его коммунизмом. Неважно, как называть. Но в течение трех долгих лет мы с твоей матерью отдавали ему нашу христианскую любовь, и я не потерплю, чтобы кто-нибудь – ты, Дорис, или кто-то еще – говорил, что свет Божественной любви может погаснуть навсегда. Его не могут погасить ни политическая борьба, ни меч. – Он глубоко вздохнул. – А теперь, когда он мертв, я молюсь о его душе, точно так же, как я молюсь о душе твоей матери, – закончил он, и почему-то казалось, что его последние слова прозвучали не столь убежденно. – И если это наивные глупости – пусть так.
Конни уже совсем поднялась уходить. Она знала, что важно вовремя остановиться; она хорошо чувствовала обстановку, и ее пугал ди Салис, который шел напролом, не зная удержу. Но тот взял след и, учуя его, остановиться не мог.
– Значит, он умер не своей смертью, да? Вы сказали: политическая борьба и меч. Какая политическая борьба? Это Дрейк вам так сказал? Ведь по-настоящему убивали относительно редко, вы же знаете, Я уверен, вы что-то скрываете от нас!
Ди Салис тоже поднялся, но встал не напротив мистера Хибберта, а рядом с ним и теперь отрывисто бросал вопросы вниз, на седую голову старика, как будто участвуя в имитационной игре «допрос» в Саррате.
– Вы были так б е з м е р н о любезны… – рассыпалась тем временем в благодарностях перед Дорис Конни. – Мы узнали все, что нам было нужно, и даже больше. Я уверена, что вопрос о возведении в рыцарское звание завершится благополучно, – сказала она со значением, явно адресуя эти слова в первую очередь ди Салису. – А теперь нам надо идти, и еще раз о г ро м н о е спасибо вам обоим.
Но на этот раз ее намерение осталось невыполненным из-за самого старика.
– А еще через год он потерял и второго своего Нельсона – Господи, помоги ему и утешь, – своего малыша, – пробормотал он. – Увы, Дрейку предстоит одинокая старость. Это было его последнее письмо – да, Дорис? «Помолитесь за моего малыша Нельсона, мистер Хибберт» – так он написал. И мы молились за него. Он хотел, чтобы я прилетел в Гонконг и совершил погребальный обряд. Но я не мог этого сделать – сам не знаю почему. По правде сказать, я никогда не любил очень пышные похороны.
Тут ди Салис буквально набросился на старика, словно хищная птица на жертву, при этом его лицо выражало неподдельное ликование – на него было страшно смотреть. Он наклонился прямо над Хиббертом, в возбуждении схватил край шали, в которую тот кутался, и зажал его в кулаке.
– А г а / В о т – в о т / А он когда-нибудь просил вас молиться за Нельсона-старшего? Отвечайте мне.
– Нет, – просто ответил старик. – Нет, не просил.
– А почему нет? Если, конечно, он на самом деле не был жив! В Китае есть много способов умереть, вы ведь согласитесь со мной? И не все из них означают физическую смерть! Может быть, точнее было бы употребить другое слово – опозорен?
Его пронзительный голос, как злой дух, носился по комнате, освещенной газом.
– Пусть они уйдут, Дорис, – спокойно сказал старик, глядя на море. – Посмотри, как там шофер, дорогая. Не замерз ли. Зря мы не отнесли ему чаю, но теперь уж все равно.
Они прощались в прихожей. Старик остался сидеть в кресле, и Дорис закрыла дверь в комнату. Иногда шестое чувство Конни срабатывало с пугающей точностью.
– Имя Лиза вам что-нибудь говорит, мисс Хибберт? – спросила она, застегивая пряжку на своем необъятных размеров пальто из искусственной кожи. – У нас есть сведения, что в жизни мистера Ко есть некая Л и з а.
Лицо Дорис, на котором не было никакой косметики, сердито нахмурилось.
– Так звали маму, – сказала она. – Она была немкой, лютеранского вероисповедания. Так этот подлец украл и это?
Когда они оказались в машине, сидевший за рулем Тоби Эстерхейзи помчал их, вместе с их потрясающими новостями, домой, к Джорджу. По пути они поругались из-за того, что ди Салис так несдержанно вел себя. Особенно был шокирован Тоби, а Конни всерьез опасалась, что старик может написать Ко. Но вскоре осознание важности того, что они узнали, возобладало над опасениями, и к вратам своего тайного города они прибыли уже с чувством триумфаторов, одержавших важную победу.
Когда они благополучно оказались в стенах Цирка, наступил звездный час ди Салиса. Вызвав к себе «семейство» экспертов по желтой опасности, он разослал их с заданиями по добыче самой разной информации – и машина закрутилась; под предлогами, придуманными для сокрытия истинных целей, они разъехались по всему Лондону, а некоторые отправились и в Кембридж. В душе ди Салис был замкнутым и нелюдимым человеком. Никто не знал его – кроме, может быть, Конни, и если Конни не любила его, тогда его не любил никто. В общении с людьми он всегда выступал чужеродным элементом, и частенько казался несуразным. Но никто и никогда не сомневался в его умении сконцентрировать волю, когда идет серьезная охота, и настигнуть добычу.
Ди Салис подробнейшим образом изучил архивные материалы Шанхайского университета связи, по-китайски – Чао Танг, который после второй мировой войны славился преданностью студентов коммунистическим идеалам и воинственной готовностью защищать их, и сосредоточил свои усилия на факультете судостроения, на котором в программу обучения входили и вопросы управления отраслью, и судостроение как таковое. Он составил списки членов партии факультета до и после сорок девятого года и внимательно изучил те немногие сведения о выпускниках, которым поручили руководить подразделениями крупных предприятий, – для занятия такого поста требовалось обладать техническими знаниями. В особенности он уделил внимание верфи Киянгнан – огромному предприятию, где не раз проводились «чистки» гоминьдановских элементов. Составив списки, насчитывающие несколько тысяч имен, он завел досье на всех продолживших образование в Ленинградском университете, а потом снова вернувшихся на ту же верфь с повышением. Учеба на судостроительном факультете в Ленинграде продолжалась три года. По подсчетам ди Салиса, Нельсон должен был заниматься там с пятьдесят третьего по пятьдесят шестой, а потом его должны были направить в отдел морского судостроения Шанхайского муниципалитета, что прямо означало возвращение на верфь Княнгнан. Исходя из того, что у Нельсона могло быть китайское имя, по-прежнему неизвестно, и к тому же он мог взять себе новую фамилию – что было вполне вероятно, ди Салис предупредил всех помощников, что биография Нельсона, возможно, делится на две части – и каждой соответствует отдельное имя. Они должны были смотреть в оба, чтобы не проглядеть признаков двух половинок одной жизни.
Всеми правдами и неправдами ди Салис заполучил списки зачисленных на соответствующие факультеты в Шанхайском и Ленинградском университетах и списки выпускников и сопоставил их. Эксперты, занимающиеся Китаем, – это особое братство, которому нет аналогов, и общность их интересов важнее правил протокола и сильнее национальных различий. У ди Салиса были связи не только в Кембридже и во всех архивах мира в отделах Востока, но и в Риме, Токио и Мюнхене. Он разослал письма повсюду, замаскировав свою настоящую цель среди множества других вопросов. Даже Кузены, как выяснилось впоследствии, не вполне сознавая, что делают, открыли для него некоторые свои материалы. Он прибег и к еще более хитрым способам получения информации. Он отправил «копателей» к баптистам, чтобы они порылись в архивных записях регистрации учеников миссионерских школ, в расчете на ничтожно малый шанс, что китайские имена Нельсона все-таки были записаны и остались в архиве. Он навел справки обо всех известных ему случаях смерти руководителей среднего уровня в судостроительной промышленности.
Но это было только одно направление его работы. Другое было связано с началом, как называла ее Конни, Великой Богопротивной Культурной Революции, в середине шестидесятых, и касалось имен шанхайских деятелей, которые из-за своих преступных прорусских взглядов были официально изгнаны со своих постов, ошельмованы или отправлены в «Школу 7 мая» для того, чтобы вновь осознать возвышающее человека достоинство крестьянского труда. Ди Салис также проверил списки посланных в лагеря трудового перевоспитания, но это не принесло успеха. Он искал в обличительных листовках хун-вэйбинов упоминания о порочном влиянии баптистского воспитания на того или иного деятеля, впавшего в немилость, он играл в сложные игры с именем Ко. Где-то в подсознании жила мысль, что, возможно, изменив имя, Нельсон мог выбрать другой иероглиф, однако сохранив внутреннюю связь с первоначальным. Поэтому ди Салис искал иероглиф, который читался бы либо точно так же, либо очень похоже. Но когда он попытался рассказать все это Конни, она очень быстро устала от длинных объяснений и не захотела выслушать до конца.
Конни Сейшес вела свои поиски в совершенно ином направлении. Ее внимание сосредоточилось на деятельности известных Цирку вербовщиков, прошедших подготовку у Карлы и работавших среди иностранных студентов в Ленинградском университете в пятидесятые годы, и еще на слухах, которые так и не были подтверждены, что Карла, будучи молодым агентом Коминтерна, после войны откомандировывался в Шанхай для оказания помощи коммунистическому подполью в воссоздании секретной организации.
В середине всей этой бурной деятельности по «раскапыванию» новой информации взорвалась небольшая бомба, доставленная с Гроувенор-сквер. Они еще не успели переварить информацию, полученную от мистера Хибберта, и обе «семьи» вели лихорадочный поиск, когда Питер Гиллем принес Смайли срочное сообщение. Смайли был, как обычно, погружен в чтение каких-то бумаг, и когда Питер вошел, он положил папку в ящик письменного стола и закрыл его.
– Это от Кузенов, – мягко сообщил Гиллем. – Относительно братца Рикардо, вашего любимого пилота. Они хотели бы повидаться с вами во Флигеле как можно быстрее. Я должен был перезвонить им еще вчера.
– Ч е г о они хотят?
– Встретиться с вами. Они использовали другой глагол – «повидаться».
– Правда? Неужели так и сказали? Господи, что творится! Не иначе как под влиянием немецкого языка. Или так раньше по-английски говорили? «Повидаться со мной». Да-а, скажу я вам. – И Смайли отправился в ванную бриться.
Вернувшись в свой кабинет, Гиллем застал там Сэма Коллинза, который, развалясь, сидел в кресле, курил одну из своих ужасных коричневых сигарет и улыбался той самой улыбкой, которую можно стирать, если она испачкается от частого ношения.
– Что-нибудь случилось? – вальяжно спросил Сэм.
– Убирайся отсюда к чертовой матери, – резко ответил Гиллем.
Гиллему совсем не нравилось, что Сэм слишком часто сует свой нос куда не следует, а в этот день у него были особые и весьма веские основания не доверять ему. Когда сегодня он зашел к Лейкону в Секретариат кабинета министров, чтобы отдать на проверку ежемесячный отчет Цирка о расходовании выделенных средств, он с удивлением увидел, как из кабинета Лейкона выходит Сэм и запросто перебрасывается шутками с ним и Солом Эндерби из Министерства иностранных дел.
Воскресение Рикардо
До «краха» обе разведслужбы участников «особых отношений» регулярно, раз в месяц, проводили встречи, которым всегда старались придать как можно более неофициальный характер. После них всех обычно приглашали «промочить горло», как любил называть это Аллелайн, предшественник Смайли. Если встреча проходила на территории американцев, Аллелайна и его команду (среди них – весьма популярного Билла Хейдона) приглашали в огромный бар на крыше, более известный в Цирке под названием «Планетарий», Угощали сухим мартини и таким видом на Вэст-Энд (Фешенебельная часть Лондона), который вряд ли можно было увидеть где-нибудь еще. А когда хозяевами были англичане, то в «цирковой» комнате для совещаний устанавливали раскладной стол и покрывали его штопаной скатертью. Американских гостей приглашал и посетить последний бастион шпионского ведомства, неподалеку от района фешенебельных клубов в Лондоне – и, между прочим, место рождения английской разведывательной службы. Подавали на этих «приемах» южноафриканское шерри, чье происхождение умело скрывалось, поскольку шерри подавали в хрустальных графинах, считая, что гости не заметят разницы. Обычно на этих неофициальных встречах не было заранее согласованной повестки дня. По традиции на них не делали записей. Старые друзья в этом не нуждаются, а кроме того, скрытые микрофоны, в отличие от участников, всегда остаются трезвыми и справляются с этой задачей гораздо лучше.
После «краха» эти милые встречи на некоторое время полностью прекратились. В соответствии с приказами, полученными Мартелло из его штаб-квартиры в Лэнгли, штат Вирджиния, «от английских союзников надлежало держаться на расстоянии» – английская разведка оказалась в одном списке с разведслужбами Югославии и Ливана, – и некоторое время коллеги, образно говоря, завидев друг друга, переходили на другую сторону улицы и не поднимали глаз. Они напоминали супружескую пару в разгар бракоразводного процесса. Но когда наступило то серое зимнее утро и Смайли с Гиллемом быстро собрались и через некоторое время уже звонили у дверей флигеля юридического советника на Гроувенор-сквер, явственно чувствовалось некоторое потепление в отношениях – оно ощущалось даже в суровых лицах морских пехотинцев у входа, впустивших их.
Двери, между прочим, были двойные, с решетками с позолоченными украшениями в виде перьев поверх черных металлических створок. Суммы, равной стоимости этих дверей, Цирку было бы достаточно, чтобы просуществовать по крайней мере несколько дней. Когда они вошли внутрь, возникло ощущение, как будто они приехали из маленькой деревушки в столицу.
У Мартелло был очень большой кабинет. Так как окон не было, было совершенно невозможно определить время дня или ночи. Над пустым письменным столом, закрывая дальнюю стену, был укреплен американский флаг, будто развернутый ветром. В центре комнаты, вокруг стола красного дерева, стояло несколько самолетных кресел, в одном из них сидел сам Мартелло. Он был крупным мужчиной плотного телосложения, с бодрым выражением лица – выпускник Йельского университета. На нем был костюм для загородных прогулок, всегда казавшийся немного неуместным – не подходящим ни для одного времени года. По обе стороны от него молча сидели двое мужчин с выражением полной искренности на нездорово-бледных лицах.
– Джордж, я очень ценю, что ты смог так быстро прийти, – сердечно приветствовал его Мартелло, выходя из-за стола навстречу. Голос звучал тепло и доверительно. – Ты можешь не сомневаться: я, конечно же, знаю, как ты занят. Я знаю. Сол! – Он повернулся к двум незнакомцам по другую сторону стола; до сих пор на них никто не обратил внимания: один – молодой, с виду помощник Мартелло, только, может быть, менее лощеный; другой – намного старше, коренастый и полный, со шрамом на лице и стрижкой «ежик» – наверняка, ветеран чего-нибудь. – Сол, – повторил Мартелло, – я хочу познакомить тебя с легендой нашей профессии, мистером Джорджем Смайли. Джордж, это Сол Экланд, занимающий ответственный пост в нашем славном Управлении по борьбе с наркотиками, – правильно я говорю, Сол? Сол, познакомься с Питером Гиллемом.
Старший протянул руку, Смайли с Гиллемом по очереди пожали ее. Ощущение было такое, как будто они прикоснулись к сухой коре.
– Отлично, – воскликнул Мартелло, глядя на сцену с удовлетворением свахи, провернувшей хорошее дельце. – Джордж, ты, надеюсь, помнишь Эда Ристоу, тоже из Управления? Он наносил вам визит вежливости несколько месяцев назад. Так вот, Сол принял дела у Ристоу. Сейчас он занимается Юго-Восточной Азией. А этот молодой человек, Сай, работает вместе с ним.
«У американцев потрясающая память на имена: с ними никто не сравнится», – подумал Гиллем.
Сай был моложе тех двоих, что сидели отдельно. У него были баки и золотые часы, он был похож на мормонского миссионера: благочестивый и доброжелательный, но готовый защищаться. Он улыбнулся заученной улыбкой, как будто это было частью его роли, Гиллем улыбнулся ему в ответ.
– А что с Ристоу? – спросил Смайли, пока они усаживались
– Коронарная недостаточность, – ответил ветеран Сол голосом таким же сухим и шершавым, как и его ладонь. Его волосы были похожи на жесткую шерсть и лежали едва заметными волнами. Когда он чесал голову – а делал это он часто, – казалось, что слышно, как проволочно-жесткие пряди трутся друг о друга.
– Мне очень жаль, – сказал Смайли.
– Это может перейти в хроническое состояние, – сказал Сол, не глядя на него, и затянулся сигаретой.
В этот момент Гиллему впервые пришло в голову, что в воздухе витает что-то весьма важное. Он уловил намек на то, что между представителями двух американских организаций существует нешуточная напряженность. У американцев неожиданные смещения с постов, как знал Гиллем из опыта общения с ними, очень редко бывают вызваны такой банальной причиной, как болезнь. Он даже пошел дальше и спросил себя, какую же оплошность совершил предшественник Сола Эндерби.
– Управление по борьбе с наркотиками… э-э… естественно, самым непосредственным образом заинтересовано в нашем небольшом совместном начинании… э-э… Джордж, – сказал Мартелло, и таким не слишком многообещающим заявлением, хоть и косвенно, возвестил о том, что предстоит обсуждение темы Рикардо и его роли, хотя Гиллем почувствовал, что с американской стороны по-прежнему присутствует не совсем понятное желание сделать вид, что встреча на самом деле происходит вовсе не для того. Это явствовало уже из первых фраз Мартелло, на редкость пустых и бессодержательных. – Джордж, наши коллеги в Лэнгли всегда стараются работать в очень тесном контакте со своими добрыми друзьями из Управления по борьбе с наркотиками, – заявил он со всей теплотой, присущей дипломатической устной ноте.
– Взаимно, – буркнул ветеран Сол и в подтверждение его слов выдохнул облако сигаретного дыма, почесывая при этом серо-стальные волосы.
Гиллему показалось, что по характеру он очень скромный человек и сейчас ему не по себе. Сай, молодой помощник, чувствовал себя гораздо более непринужденно.
– Все дело в разграничении сфер деятельности, мистер Смайли, сэр. В таком деле бывают некоторые вопросы, где и та, и другая организация одинаково заинтересованы в чем-то. – Голос Сая был немного высоковат для человека такой комплекции.
– Сай и Сол уже работали вместе с нами в поисках нашего общего противника, – сказал Мартелло, стараясь еще больше успокоить собеседников. – Сай и Сол – свои люди, можешь мне поверить. Лэнгли привлекает к некоторым делам людей из Управления по борьбе с наркотиками, и они, в свою очередь, тоже иногда привлекают Лэнгли. Так мы и работаем. Правильно я говорю, Сол?
– Правильно, – ответил Сол.
«Если они не договорятся между собой в ближайшее время, – подумал Гиллем, – очень м о ж е т б ы т ь, что они выцарапают друг другу глаза».
Питер взглянул на Смайли и увидел, что и тот понимает напряженность момента. Он сидел словно собственное изваяние: руки на коленях, глаза, как обычно, почти закрыты; казалось, его воля – и он стал бы невидимкой, пока перед ним разыгрывают весь этот спектакль с объяснениями.
– Возможно, первым делом стоило бы просто полностью проинформировать друг друга о самых новых данных и последних деталях, – предложил Мартелло, как будто приглашая всех принять душ.
«Первым делом? А что должно последовать?» – подумал Гиллем.
Один из молчунов Мартелло был известен им под рабочим псевдонимом Мэрфи. Волосы и кожа у Мэрфи были настолько светлые, что еще чуть-чуть – и его можно было бы назвать альбиносом. Взяв в руки папку, Мэрфи с величайшим почтением в голосе начал читать странички из дела. Каждую страничку он брал отдельно и держал перед собой.
– В понедельник объект наблюдения прибыл в Бангкок на самолете компании «Катей Пасифик Эйрлайнз» (информация о рейсе прилагается), в аэропорту на своем шикарном лимузине его встречал Тан Ли (имеется ссылка на информацию в наших архивах). Они сразу же направились в отель «Эраван» в зарезервированный компанией «Эйрси» номер люкс. – Он взглянул на Сола. – Тан является управляющим директором компании «Эйшен Раис энд Дженерал», сэр, которая, в свою очередь, является бангкокским филиалом компании «Эйрси» (имеются ссылки на информацию в наших архивах). Они провели в номере три часа и…
– Э-э, Мэрфи, – прервал его Мартелло.
– Да, сэр?
– Все эти «имеется ссылка», «информация прилагается»…можно не читать. Мы знаем, что у нас есть досье на этих парней. Ладно?
– Хорошо, сэр.
– Ко был один? – требовательно спросил Сол.
– С управляющим Тиу, сэр. Он сопровождает Ко почти повсюду.
В этот момент Гиллем снова случайно посмотрел на Смайли и перехватил его вопросительный взгляд, адресованный Мартелло. Гиллем догадался, что он думает о девушке, – ездила ли и она тоже с ним? – но снисходительная улыбка на лице Мартелло не дрогнула, и мгновение спустя Смайли, казалось, смирился и снова стал внимательно слушать.
Тем временем Сол повернулся к помощнику, и между ними произошел короткий обмен репликами. Это выглядело так, как будто, кроме них, в комнате никого нет.
– Почему никто, черт возьми, не поставит в этом чертовом гостиничном номере микрофоны для прослушивания, Сай? В чем задержка?
– Мы уже предлагали своим людям в Бангкоке сделать это, Сол, но проблема в стенных перекрытиях – в них, по-моему, нет нужных для этого полостей или что-то в этом роде.
– Эти бангкокские клоуны отрастили такие толстые зады, что им теперь ничего не нужно, кроме как нежить их в мягких креслах. Это тот самый Тан, которого мы пытались прижать в прошлом году с героином?
– Нет, того звали Тан Ха, Сол. А этот – Тан Ли. У них там Танов – видимо-невидимо. Тан Ли – всего лишь подставное лицо. Он выступает в роли связного с Фатти Хонгом в Чнанг Мей. А вот уж Хонг поддерживает связи с производителями и крупными распространителями.
– Давно пора отправить туда кого-нибудь, чтобы пристрелить этого сукина сына, – сказал С о л. Было непонятно, какого именно сукина сына.
Мартелло кивнул бледнолицему Мэрфи, чтобы тот продолжал.
– Сэр, затем все трое поехали на машине в Бангкокский порт, то есть Ко, Тан Ли и Тиу, сэр, и осмотрели двадцать или тридцать каботажных суденышек, которые стоят у причалов. Потом на машине они вернулись в Бангкокский аэропорт, и объект наблюдения вылетел в Манилу, на Филиппины, для участия в конференции по цементу в гостинице «Эдем и Бали».
– А Тиу не поехал в Манилу? – спросил Мартелло, чтобы потянуть время.
– Нет, сэр. Он улетел домой, – ответил Мэрфи. Смайли снова бросил взгляд на Мартелло.
– По цементу, держи карман шире! – воскликнул Сол. – Мэрфи, а те суда, которые они осматривали, их используют для доставки наркотиков в Гонконг?
– Да, сэр.
– Мы знаем эти суда, – с упреком сказал Сол. – Мы заними охотимся уже не первый год. Так, Сай?
– Абсолютно верно.
Сол обрушился на Мартелло, как будто именно он во всем виноват:
– Они выходят из порта абсолютно пустыми и берут наркотики на борт только в открытом море. Никто не знает, на какое именно судно погрузят товар – даже капитан судна, на которое пал выбор, – до тех пор, пока катер не пришвартуется и не передаст партию наркотиков. А когда они входят в территориальные воды Гонконга, то выбрасывают груз с сигнальными буями за борт, и через некоторое время его подбирают джонки. – Сол говорил очень медленно, как будто ему больно, с усилием выдавливая хриплые слова: – Мы уже много лет упрашиваем англичан хорошенько пошерстить джонки, ноэти сукины дети все подкуплены.
– Это вся информация, которой мы располагаем, сэр, – закончил Мэрфи и положил прочитанное на стол.
Снова наступило неловкое молчание. Хорошенькая девушка с подносом с кофе и печеньем ненадолго прервала эту тягостную паузу, но, когда она вышла, стало еще хуже
– А почему бы вам просто не сказать ему все? – наконец предложил Сол. – Или давайте я это сделаю.
И только тогда они, как сказал бы Мартелло, приступили к главному и весьма щекотливому делу.
Речь и движения Мартелло стали одновременно и торжественными, и доверительными: ни дать ни взять – семейный адвокат, читающий завещание усопшего наследникам.
– Джордж… э-э… по нашей просьбе в Управление по борьбе с наркотиками, чьих представителей мы видим сейчас перед собой, еще разок, как бы это выразиться, поточнее перепроверили всю информацию, связанную с пропавшим пилотом Рикардо, и, как мы и предполагали, обнаружили довольно значительный по объему материал, который до тех пор в силу различных обстоятельств оставался неизвестным, чего, конечно же, не должно было быть. И сейчас, мне думается, никто не окажется в выигрыше, если мы начнем искать виновных и показывать на кого-то пальцем; кроме того, Эд Ристоу – очень больной человек. Давайте просто констатируем, что так уж получилось, что информация о Рикардо попала в некую «мертвую зону» между нами и Управлением. Теперь «зона» ликвидирована, и мы хотели бы проинформировать вас о том, что нам теперь известно.
– Спасибо, Марти, – не выказав никакого раздражения, произнес Смайли.
– Похоже, Рикардо все-таки жив, – объявил Сол. – И похоже, мы допустили первостатейный ляп.
– Допустили что? – резко переспросил Смайли, еще до того, как смысл сказанного дошел до него.
Мартелло поспешил выступить в роли переводчика:
– Ошибку, Джордж. Обычную ошибку, какую всегда может допустить человек. Это со всеми случается. Л я п. Даже с тобой, наверное?
Гиллем внимательнейшим образом изучал ботинки Сая. Их широкие ранты блестели так, что напоминали резиновые. Смайли смотрел вверх, на боковую стену, на портрет бывшего президента Никсона, чей благожелательный взгляд, казалось, одобрительно наблюдает за этим тройственным союзом. Никсон ушел в отставку добрых полгода назад, но Мартелло, судя по всему, был полон трогательной решимости не отрекаться от него. Мэрфи и второй молчаливый помощник Мартелло даже не шевелились – как дети в присутствии епископа, пришедшие в церковь для первого причастия. Только Сол постоянно был в движении: то почесывал свой слегка волнистый «ежик», то попыхивал сигаретой – он был похож на второго ди Салиса, только гораздо более внушительных размеров.
«Сол никогда не улыбается, – подумал Гиллем отстраненно, – он разучился делать это».
Мартелло продолжал:
– Смерть Рикардо официально зарегистрирована в наших досье как событие, имевшее место двадцать первого августа или около того, так я говорю, Джордж?
– Совершенно верно, – подтвердил Смайли. Мартелло перевел дух и склонил голову в другую сторону, сверяясь со своими записями.
– Однако… э-э… второго сентября, то есть пару недель спустя после его… э-э… официально зарегистрированной смерти. Так? Выходит, что Рикардо лично обратился в одно изместных отделений Бюро по борьбе с наркотиками в азиатском регионе. Сол не хотел бы… э-э… уточнять, в какое именно отделение, и я с пониманием отношусь к его желанию.
Гиллем решил, что эти бесконечные «э-э» помогают Мартелло не замолкать, когда ему надо немного подумать.
– Рикардо предложил этому бюро свои услуги: он хотел продать товар и информацию относительно… э-э… якобы полученного им задания, связанного с опиумом, для выполнения которого, как он утверждал, он должен был лететь прямо через границу в… э-э… красный Китай.
Внутри у Гиллема все похолодело. Это чувство долго не проходило. Ощущение, что он присутствует при каком-то исключительно важном событии, становилось тем сильнее, чем длиннее и бессодержательнее были беседы, предшествовавшие разговорам о множестве малозначительных или совсем незначительных мелочей. Впоследствии он рассказывал Молли, что «вдруг отдельные ниточки сами собой сплелись в один узор», представший перед ним во всей своей красе. Но это ему потом так вспоминалось, он, без сомнения, немного прихвастнул, преувеличив собственную проницательность. И тем не менее сам шок – после того как они так долго ходили вокруг да около, строили всяческие предположения и рылись в архивах, – сам шок от того, что все это почти физически ощутимо связалось с континентальным Китаем, был настолько реальным, что здесь никаких преувеличений и не требовалось.
Мартелло снова повел себя как уважаемый мэтр юриспруденции.
– Джордж, я должен сообщить тебе еще кое-какие детали о… э-э… некоторых наших прошлых проблемах и компромиссах, которые мы предпочли бы не разглашать. В ходе боевых действий в Лаосе Фирма прибегала к помощи некоторых северных горских племен – может быть, ты даже знал об этом. Они живут чуть ли не на территории Бирмы – ну, ты знаешь эти племена, шэнов. Они добровольно участвовали в действиях на нашей стороне – ты следишь за моей мыслью? Многие из племен жили тем, что выращивали только одну «культуру» – э-э… опиумный мак – и в интересах тогдашнейвойны Фирме пришлось… э-э… закрыть глаза на то, что мы не в силах были изменить. Ты следишь за моей мыслью? Этим людям надо было как-то жить, у них просто не было другого способа существования, и они не видели ничего дурного в том… э-э… что выращивают опиумный мак. Ты следишь за моей мыслью?
– Боже Всемилостивый! – прошептал Сол едва слышно. – Ты слышал, Сай?
– Слышал, Сол.
Смайли сказал, что он все понимает.
– Эта политика, проводившаяся… э-э… Фирмой, на очень короткое время вызвала исключительно тактические, не принципиального характера, разногласия между Фирмой с одной стороны… и э-э… Управлением по борьбе с наркотиками – с другой.