Анналы Радуги (№1) - Синий, как море

– Дарую ему Цвет, и да будет…

Это мы сегодня уже слышали. Глубокого смысла церемонии мне все равно не постичь, пока не вспомнятся уроки Дейненделла.

– …повелевающий радугой, ею сотканный, ее порождающий?

– Дарую ему Цвет Индиговый, цвет чистого моря и дыма родных очагов, доброго яхонта-сапфира и ясных глаз девичьих…

Как же я устал, мамочка милая! Не хватало только выжить в этом водовороте, а теперь умереть от усталости. Ага, вот сейчас должно быть интересно…

– …место у трона и голос в совете, право возвыситься и право наследовать, долг сражаться и долг побеждать, город для Цвета его и войско для Знамени его, и долю во всяком, что есть у меня и у До…

Я удовлетворенно вздохнул и стал искать взглядом свою плошку.

4

Сверкали разноцветные огни, звучные голоса родных и близких произносили красивые слова, у меня перед носом то и дело вспыхивал тревожный перламутровый луч хильфейта – Сельфа была крайне осторожна. Меньше энтузиазма было в словах Данка, тревога проскальзывала в голосе Сенрайда, скорбные нотки наполнили речь Альды, Берилловая же принцесса, напротив, стала не такой отстраненной. Судя по всему, Сельфа решила для себя что-то важное и не собиралась отступаться от намеченного. Только Сагастен был хладнокровен и уверен в себе, как всегда.

Светлая лунная ночь выскользнула из моей плошки в свой срок, синий плащ упал на мои плечи, и венец из серебра, выложенный прекрасными сапфирами, опустился на мое бледное чело. Чело было хладное, покрытое липкими каплями ледяного пота, и со стороны непременно должно было выглядеть надменным и непреклонным. Венец аккуратно окружил шишку и надежно закрепился за пластырь, которым залепили рассеченную кожу. Повинуясь властной руке Сагастена, я направился в угол и сел на маленькую каменную приступочку слева от алтаря. Теперь мы с Данком словно охраняли внутреннюю дверь с двух сторон.

Все закончилось.

Властители Белого Запада неспешно поднялись и направились к выходу на площадь. Сагастен на ходу поднял с пола шкуру, на которой я провел большую часть межцеремониального интермеццо, и небрежно швырнул ее в угол. Потом взялся двумя руками за тяжелое металлическое кольцо на двери и несколько раз сильно ударил во внутреннюю оковку.

– Распахните дверь! – приказал он невидимым стражникам на площади. Властители Домена покидают храм!

Отец и Данк, поднатужившись, сняли главный засов с двери и попытались вертикально прислонить его к стене слева. С первого раза у них не получилось, но тут же вмешался Сагастен, подпер центральную часть толстенной стальной балки мощным костлявым плечом и резко поставил ее концом на каменные плиты. Я еще раз подивился его невероятной силе. Втроем они, перебирая руками вдоль засова, легко и быстро привалили его к стене. Сельфа мягкими, уверенными движениями откидывала и отодвигала остальные запоры, поменьше, закрепленные на самой двери. Да, наш храм, похоже, мог выдержать серьезную осаду!

Дверь качнулась и стала открываться. Прозвучал громовой голос глашатая:

– Склонитесь, Властители Домена покидают храм!

Альда вдруг издала странный звук – то ли фыркнула, то ли застонала. Сельфа обернулась к ней, задавая немой вопрос.

– Не могу понять, что означает его кровь, – объяснила мама, кивая в мою сторону. – Точнее, то, что у него вместо крови.

– Я здесь многого не понимаю, – серьезно ответила Сельфа. – Но знаю одно: он невыразимо странен, и все же не враг. Хильфейт не лжет.

И дверь, наконец, растворилась, и отраженные белым мрамором лучи закатного солнца брызнули в мои глаза. Сзади медленно сходились створки внутренней двери, отсекая нас от звенящей полутьмы, от огня на алтаре и от всего, что было пережито после полудня. И простор площади, почти необозримый после теснящих стен Зала Тайны, казался добрым символом, светлым знаком грядущего. Грядущего без обреченности. Предстояла тяжелая борьба, и несомненно, много в ней должно было встретиться неизбежного, предвиденного и даже вынужденного. Но из смертельной хватки магической безысходности мы все-таки вырвались. И я вдохнул свежий воздух полной грудью.

Мама снова фыркнула.

– Ты чего? – не шевеля губами, спросил Данк.

– Самые умные мысли могут оказаться бесплодными, э-э… как это у Рассаля… «упав на неблагодарную почву бытия». Я-то уже рассчитывала – ты в Янтаре, к следующей луне Райдок заберет Оранж по Теплой линии… Красиво, черт побери, логично… Могучий принц принимает богатый колорат, не без риска, правда, но кому же и рисковать теперь, как не тебе? Сельфа заняла позиции прочно и надолго, из Дэдлока ее не то что враг, но и Сенрайд не вышибет. Белым принцем в нашей ситуации рисковать нельзя, от меня, честно говоря, пользы не больше, чем от Моуриса… Ну, раза в три, может, больше, но это же несерьезно… А ребенку – удобный и относительно безопасный Ранскурт, обжитый, близкий, я, в общем-то, рядом – что здесь, что в Харденанге, что в Дельфосе… Можно сказать, полигон. В Ранскурте можно научиться и управлять, и сражаться, и хозяйничать… Да что я это тебе рассказываю? В общем, думала, дура, все просчитала, все решила, даже с этим вот, – она опять мотнула головой в мою сторону, – сегодня посоветовалась. И как последняя рыбачка!.. Обидно-то как!

– Что обидно?

– Воле истинного принца не могут, не должны мешать обстоятельства! Если я решила, что будет так, и молча сжевала собственное решение – чем ценно тогда мое мнение, мое желание? Чем отличаюсь я, отдающая приказы, от любой мужички, приказам повинующейся? Какие же мы властители, если не властны над собой и судьбами своими?

Данк хмыкнул.

– А кто властен над собой, Изумрудная? Ты от рождения в плену этикета, ты даже засыпаешь и просыпаешься, как предписано, а не по воле своей.

– Но власть предписаний выбрала я, я, еще раз я, и никто, кроме меня! И кстати, эти самые предписания говорят мне: принцы рождаются, чтобы повелевать судьбами стран и народов! А не наоборот!

Данк хмыкнул еще раз.

– Изумрудная, плюнь ты на свои аристократические выдумки. Перед камнем, падающим на голову, принц и нищий равны.

– Нет! Нет и нет! Нищий, чтобы уцелеть, обратить внимание на этот камень обязан, а принц не имеет права! Для этого есть слуги, гвардия, охрана, те же нищие, наконец! Они, именно они обязаны уберечь голову правителя, вплоть до того, что камень вообще не должен упасть!

Данк хихикнул.

– Ореол мощи, не позволяющий камню упасть на землю – да это уже бог!

– А разве величайший из богов не есть только лишь Белый принц небесных Доменов? Мы этого пока что не можем и не умеем, но это стыд наш, а не судьба!

Данк пожал плечами.

– Звучит красиво, но я всегда предпочитал действовать сообразно обстоятельствам. Таков мир.

– Если мир мне не по нраву, его следует изменить, – упрямо сказала Альда и замолчала. Я тут же воспользовался паузой.

– О Изумрудная повелительница, – сказал я с максимальной дозой желчи, – не будешь ли ты так добра перестать называть меня «этот»? К тому же, ты скоро устанешь указывать на меня кивками. У тебя уже тиара съехала.

Мама глянула на меня, неожиданно улыбнулась, остановилась и поцеловала меня в висок.

– Не знаю, кто ты, – сказала она мягко, – и потому мне трудно обращаться к тебе, как к сыну – не хотелось бы обмануться…

Я кивнул. Это я хорошо понимал.

– …но ведешь ты себя, как истинный принц. Как Райдок. Так и хочется надрать тебе уши за наглость!

Судя по всему, сейчас прекрасная Альда мысленно показывала Данку длинный ехидный язык.

А мы медленно шли через площадь наискось, по верхней террасе, от ворот храма к воротам дворца. И толпа молча глазела на нас – таких разноцветных, сияющих и могучих.

Впрочем, этих нескольких десятков горожан было явно недостаточно для того, чтобы образовать толпу. Так, несколько кучек… Да-а, оскудел Белый Запад, оскудел. И ведь это столица! Представляю себе, что имел в виду Сагастен, когда говорил – Харденанг, дескать, не город, а поселок у причала.

Мы дошли до площадки перед дворцом и остановились у верхней ступени. Выстроившись в линию, спиной ко дворцу, лицом к народу. Ряды стражи двойной колоннадой спускались по лестнице с обеих сторон от нас. Раскрылись дворцовые ворота и оттуда вышли придворные, плотной пестрой группой собравшиеся позади.

Сагастен шагнул вперед, спустился на несколько ступенек, остановился и обернулся к нам.

– Позволишь ли ты, мой повелитель, Белый принц Сенрайд, возвестить Домену твоему о том, что свершилось сегодня?

Отец стоял, озаренный прямыми лучами вечернего солнца. И лицо его, и плащ его казались золотыми. По левую руку Сенрайда полыхал оранжевый плащ Данка, и бликами по волнам вспыхивали серебряные блестки на голубом плаще Сельфы. По правую руку молодой весенней листвой шелестел зеленый шелк маминого плаща. Что касается меня самого, то мне был виден только кусочек левого колена. Но, по-моему, темно-синее рядом со светло-зеленым смотрелось неплохо!

Отец наклонил голову в знак согласия – эдак на пол-пальца, не больше.

– Позволяю и приказываю.

Сагастен вновь повернулся к собравшимся на площади.

– Радуйтесь, жители Дианара и воины Белого домена! В светлый день благотворного источника наследный принц Райдок обрел Цвет!

Внизу одобрительно загудели, даже закричали что-то, правда, вяловато и неразборчиво. Большая часть добрых вассалов явно чего-то ожидала. Сагастен продолжал:

– Знаете вы, что должно было это случиться сегодня, знаете и то, что предуготован был принцу Райдоку Красный Цвет. Но боги сказали свое слово.

В толпе зашумели, оживились – очевидно, вот эта неожиданность и занимала их более всего.

– Мы приняли на себя честь и память, славу и доблесть сгинувшего во мраке Переделов Синего домена. Оттого среди титулов нашего Белого принца, царственного владыки Сенрайда есть слова «Властитель морей», оттого наши белые флаги пересекает синяя полоса. И утратить то, что сберегали мы от коварства и алчности, негоже. Потому по совету богов, по зову совести нашей, по велению владыки Сенрайда возвращается городу Сапфиру и землям окрест него достоинство былой столицы Синего домена, и нарекается он городом Синего колората нашего Домена!

Среди горожан началась какая-то химическая реакция. Они галдели, переговаривались друг с другом и вообще вели себя ошеломленно, но азартно. Кто-то даже крикнул «Слава Сенрайду», но крик потонул в общем гомоне. Сагастен неутомимо продолжал, зычным голосом перекрывая шум.

– Наследному принцу Райдоку дарован Синий Цвет и Сапфир для Цвета его! Под синим знаменем поведет он войска к нашим рубежам, чтобы развеять серый пепел и черный дым, которыми жаждет устрашить нас Проклятый, Отринувший Цвета! И когда наступят дни побед, мы снова соберемся для того, чтобы решить, где будут храниться и славиться Цвета, недостающие нам для того, чтобы соткать священную Радугу!

Это было хорошо сказано, я опять позавидовал. Какая импровизация без подготовки, без бумажки! Вот просто шагнул на ступеньку, раскрыл рот и сказал…

Народу тоже понравилось. Народ шумел и аплодировал. Гвардейцы охраны хлопали копьями о щиты и ритмично кричали: «Слава Сенрайду! Слава Райдоку!» Внизу же, за отсутствием воинской дисциплины, слаженность отсутствовала, зато наличествовал верноподданнический порыв и большое разнообразие. Там кричали помимо помянутого: «Да славится Домен!», «Мы победим!», почему-то «Да здравствует леди Сельфа!», а также «Ура Сагастену!» и «Долой Проклятого!» Вместе получалось красиво. Хороший у нас все-таки народ!

Как только я повернулся, собираясь поделиться этой мыслью с мамой, кто-то внизу крикнул «А как же Селлери?»

Меня опять прошибло холодным потом. Народ еще не знает о разгроме при Дайгроу! А что будет, когда узнает? И потому я сказал маме так:

– Сворачиваемся побыстрее. Если слухи доберутся до столицы сейчас…

– Не доберутся, – уверенно сказала мама. – От Дайгроу не вернулся никто, даже в Сапфире еще не знают о поражении.

– Откуда же знаем мы? – испугался я.

– Сагастен до последней секунды следил за битвой через Глаз Юга. Потому-то и судьба Гэйтхэйта неизвестна – башня обрушилась раньше, чем последний бой его пришел к исходу.

– Тогда, может быть…

– Вырваться он не мог. Он или погиб, или в плену. Но пленных черные бойцы брали неохотно – Лэйхем перед гибелью был совсем один, но…

– И все же, когда люди узнают…

– Они не узнают. Мы сообщим об этом не раньше, чем…

– Чем – что?..

Мама помолчала.

– После решающей победы или накануне окончательного поражения. В любом случае будет уже почти что все равно.

Что-то не давало мне покоя. Что-то назойливой мухой билось о прозрачные стенки моих полупустых мозгов. Я сосредоточился и вдруг понял, в чем дело! Я настиг эту муху! К сожалению, при этом я хлопнул себя по лбу.

Чрезмерная буквализация сравнений всегда вредит. Бдительная Альда тут же встрепенулась.

– Да?!

– Да нет, ничего… – неубедительно вякнул я.

Альда прищурилась и твердо взяла меня за левый локоть.

– Говори. Ну?

Я решился.

– Мама, я боюсь, что нас подслушивали.

– Кто?

– Сейлен. – Я пересказал то, над чем задумался сразу после удара гонга, когда распахнулась дверь в мою комнату.

Мама озабоченно сжала губы.

– Я прослежу за этим. Эта девчонка… Сейлен…

– Да?

– У тебя с ней что-нибудь было?

Я рассмеялся от всей души.

– Хотел бы я это знать, мама! Я пробовал вспомнить…

– И?..

– Ничего не получается. Не спрашивать же у нее, неудобно как-то…

– Разумеется, не спрашивать, – задумчиво сказала Альда. – О твоей потере памяти не должен знать никто. Возможно, это еще более важная тайна, чем поражение у Дайгроу.

– Ну, с этим проще, – невесело улыбнулся я. – Об этом точно знают только шестеро, и подслушать нас в часовне было невозможно. Хотя…

Мама опять встрепенулась.

– Слушаю тебя.

– Полагаю, что знают семеро, – решительно сказал я.

Прекрасная Альда обвела взглядом Правителей Домена – надо полагать, на всякий случай пересчитывала в уме.

– Послушайте, нельзя ли трепаться не так явно? – возмущенным шепотом поинтересовался Данк за спиной отца.

– Что, очень слышно? – встревожилась мама.

– Очень видно!

Альда благодарно кивнула. И уже почти не поворачиваясь ко мне, деловито спросила:

– Кто же седьмой?

– Тот, кто наслал заклятие.

Изумрудная принцесса долго молчала. Я даже прислушался от нечего делать к Сагастену. Тот читал нечто вроде проповеди пополам с благодарственной молитвой, и народ согласно подвывал в особо душещипательных местах. Наконец мама снова заговорила.

– Кто бы он ни был… а кто он, я догадаться не в силах… кое с чем у него ничего не получилось.

– С чем же?

– Ты по-прежнему на нашей стороне и по-прежнему предан Домену.

Я согласно кивнул.

– Да. Я так думаю.

– А если ты почувствуешь, что темные силы поднимаются в тебе и ты не можешь с ними совладать, ты дашь об этом знать? Мне или Сагастену?

– Да, мама. Если сумею… и если успею.

Рука Альды легла на мое плечо.

– Тогда можно считать, что эта атака врагу не удалась.

Я хмыкнул – точь-в-точь как Данк на пороге часовни.

– Отчего же? Я теперь почти бессилен – есть ли оружие мощнее, чем понимание происходящего? Я на серьезном подозрении – даже у самого себя.

– У тебя осталось умение, – веско сказала Альда. – А знания… Что знания? Знания есть у других. Тебе нужен всего лишь надежный партнер и спутник – он будет для тебя и стражем, и библиотекой. И все станет, как прежде – уже совсем скоро, ведь не так-то и много ты позабыл. Что же до предательства… Если тебе суждено невольно предать Домен, то для этого будет не слишком много удобных моментов – и все они промелькнут в самом ближайшем будущем. Уже через месяц от этого заклятия не будет никакого прока… если у него нет других сторон, до поры сокрытых.

– Наверняка есть, – сказал я мрачно.

– Почему ты так думаешь?

– Ведь это очень мощное заклятие, правда? Если оно так переродило мою сущность, что даже хильфейт не может в ней разобраться?

Альда невесело кивнула.

– Да. Очень мощное.

– Стоило ли расходовать такую мощь лишь затем, чтобы спутать цвета хильфейта и лишить памяти – даже не памяти, ты права, только знаний младшего из принцев Домена? Уж если кого и лишать памяти, то, например, Сагастена – это действительно была бы невосполнимая утрата для нас.

Альда медленно наклонила голову.

– Да. Ты, пожалуй, прав.

– Значит, в нем сокрыто еще что-то, и оно проявится в урочный час. Как бы после этого не рухнули все наши планы – и былые, и нынешние…

– Я буду думать об этом. Тот, кто готов к удару, наполовину отразил его. Ни меня, ни тебя это уже не застанет врасплох.

– Будем надеяться, – сказал я без особого энтузиазма.

Сагастен завершил свою трепологию могучим вывертом из пятнадцати придаточных предложений, призывающих, берущих за живое, вызывающих искренние и взывающих к сокровенным. Я проникся. Балаган, кажется, закрывался.

– Двигаемся ко дворцу? – полуутвердительно сказал я.

Данк остро глянул на меня.

– Чучело неграмотное! Сейчас ты предстанешь перед подданными!

– Сейчас? – болезненно спросил я.

– … И обратишься к ним со словами приветствия и благодарности, строго сказал отец.

– Боги на небесах!.. – простонал я. – А что, свежеокрашенным это обязательно?

– Не паясничай, – сказала Альда. – Никто не говорит, что это должно быть долго и красиво. Скажи парочку классических формул, а дальше мы все сделаем.

– Но я же не помню классических формул!

– Тогда импровизируй. Только от чистого сердца. Казенщины даже дураки не любят, – посоветовал Данк.

– Где ж я тебе чистое сердце возьму? – проворчал я, потихоньку выдвигаясь вперед.

– Принц Райдок! – возгласил Сагастен. – Сегодня начался твой путь по Синему лучу священной Радуги. Как будешь ты идти по нему? Возвести об этом Домену!

Я шагнул на ступеньки и быстро спустился чуть пониже мага соответственно оказавшись ближе к народу. Поморщился от предвкушения, сжал нервы в кулачок и спрятал в карман нарастающее отвращение.

– Жители Дианара и воины Белого Запада! Синий луч – не самый яркий из лучей Радуги! Но без него Радуга не полна – и я горжусь своим Цветом. Путь мой отныне – путь по лучу. А луч всегда прям, ни хитростью, ни силой его не согнуть. Потому я спокоен за свой путь. И не забывайте: цвета Радуги, сливаясь воедино, порождают Белый Цвет! Потому нет у меня, Синего принца, иной заботы, кроме неустанного служения Белому принцу и Белому домену! Я благодарю всех, кто приветствовал меня.

Так же быстро я поднялся на террасу и занял место подле матери. Внизу ликовали, топали ногами и кричали «Слава Райдоку!» Судя по всему, моя парадная галиматья выглядела достаточно убедительно.

– Нормально, – сказала Альда, как только я перевел дыхание. – Только про Белый Запад ты зря ввернул.

– Почему?

– Это же неофициальный термин. Следует говорить «Белый домен», словно Белого Востока не существует.

– Казуисты. Лицемеры, – сказал я самодовольно. – Великие хранители догм и традиций.

– Что тебе в этом не нравится? – удивилась Альда.

Сагастен поднял руку и заговорил снова:

– На рассвете Синий принц, Повелитель Райдок, покидает столицу. Он отправляется в славный Сапфир, дабы принять бразды правления колоратом. Прими же меч свой, сиятельный Райдок, из рук отца! Прими вместе с добрым напутствием и принеси клятву Домену!

– Можешь не бояться, малыш, – могучим шепотом сообщил Данк. – Это уже совсем просто: надо только повторять слова за Сенрайдом.

– Орбен! – негромко позвал я.

Паж уже приближался к нам. Альда виртуозно скользнула мне за спину и появилась с другой стороны. Теперь Орбен оказался перед просветом в рядах Повелителей, между мной и отцом. Он опустился на правое колено, держа Ванаир на вытянутых руках.

– Меч сиятельного Райдока, Синего принца Домена! – звонко сказал он.

Толпа всколыхнулась и затихла.

Отец взял меч в ножнах из его рук и досадливо поморщился.

– Очень, очень горячие, – горестно шепнул Орбен, незаметно потирая ладони о штанину. Затем он выпрямился, низко поклонился и вернулся в группу придворных.

– Преклони колено, – почти беззвучно сказала мама мне в затылок.

– Какое?

– Балбес! Перед правителем – правое.

Я послушно опустился на правое колено.

Отец, держа ножны правой рукой у самого конца, а левой – возле устья, развернул Ванаир по диагонали, рукоятью в мою сторону, и скользнув пальцами к крестовине, на треть выдвинул клинок из ножен. Потом снова взялся левой рукой за ножны и еще больше повернул рукоять ко мне. Теперь линия клинка соединяла мое правое плечо с правым плечом отца.

– Клянись, сын мой.

– Возьмись за рукоять, – сказала мама.

Я повиновался. Почти забытое ощущение странной могучей силы охватило меня. Да, было сегодня в этом клинке что-то такое, что заставляло отнестись к нему с уважением и осторожностью.

– Клянусь телом и духом, мыслью и словом, знанием и оружием служить Белому домену и Властителю его Сенрайду.

Мой голос разносился над площадью, голос же отца слышал только я.

– Клянусь помыслы и деяния, чаяния и стремления направлять единственно на пользу Домену и во славу Белого принца. Клянусь являться по первому его зову и отправляться в путь по первому повелению. Клянусь сражаться без страха и лености, без жалости к себе и без жалости к врагу. Клянусь хранить честь Цвета и достояние колората, а превыше того – честь Белого принца и достояние Домена. И да будет Властитель Домена властен над жизнью моей и смертью. А если не станет Властителя, клянусь остаться верным Домену. А если не станет Домена, клянусь сохранить верность Властителю. И да будет эта клятва нерушима до конца времен либо до конца дней, мне отпущенных.

– Да будет так, и не минуют тебя почести, не обойдет тебя слава, и не лишишься ты любви моей, – скрепил клятву Сенрайд.

Рядом снова неслышно возник Орбен. Отец потянул ножны к себе, обнажая клинок, и передал их моему пажу. Скорее по памяти тела, нежели повинуясь уму, я прикоснулся губами к ледяному лезвию, потом поднялся с колен, обернулся лицом к площади и вознес клинок над головой.

– Смотрите и слушайте! – крикнул Сенрайд. – Вот Синий принц Райдок, голос мой и рука моя! Повинуйтесь же ему и любите его! И да будет сегодня праздник в Дианаре!

Толпа зашумела. Ее, кстати сказать, за это время и прибавилось чуть ли не впятеро. Теперь на площади, не считая воинов и придворных, было, наверное, человек четыреста с лишним.

– Слава Сенрайду! Слава Райдоку! – взревели гвардейцы и снова стали портить амуницию без помощи противника. Интересные у них, однако, представления по поводу «преломить копья»!

– А вот теперь все, – счастливо улыбаясь, сообщил мне Данк. Отползаем. Потихоньку и приветственно улыбаясь. Можешь еще пару раз взмахнуть железкой над головой.

– Будь уважительней к моему мечу, – капризно сказал я, но не выдержал и тоже улыбнулся.

Орбен каким-то чудом ухитрился незаметно прикрепить ножны к моему поясу. Я еще раз поднял Ванаир над головой и возвратил его домой. Властители Домена покидали площадь.

Солнце коснулось горизонта. Снизу доносились многообещающие команды вроде «выкатить пять бочек». Мимо пробежал солдат со связкой незажженных факелов.

– Ого, – сказал Данк. – А нам поесть-выпить достанется? Где майордом?

– Это потом, – нервно сказал я. – Это вы как-нибудь без меня начните. Выпил-то я сегодня, наверное, полведра, а насчет всего соответствующего терплю с полудня…

– Сагастен, проводи, – приказал отец.

– Вот еще! – возмутился я. – Может, вы и в горшок заглянете?

Сагастен засмеялся.

– Вообще не мешало бы, – сказал он. – Но главный вопрос в другом. Ты что, разве помнишь, где туалет?

– Веди, чародей! – истово воскликнул я и бросился следом. Интересно, как может выглядеть в нашем дворце то, что гордо именуется «туалет»?

Сагастен шагал бодрым походным шагом. Ему, знающему коридоры, и к тому же обремененному не постыдными потребностями, но единственно длинными ногами, шагать было легко и привольно. А я, путающийся в плаще и поворотах, стиснувший… как это сказать? Если бы с противоположного конца, то зубы… в общем, я то и дело подрывался в постыдную мелкую рысь. Труся за великим магом и стыдливо озираясь, я представлял себе вожделенное помещение.

Яркие факелы на стенах, ряд золотых посудин в поганом углу… Нет, в нашем финансовом положении не рисуется. Тусклый чадящий факел, ряд серебряных… бронзовых… фу, Райдок, патина пополам с мочевым камнем… гадость-то какая, однако!.. значит, и не медных… глиняных?

Если эта кочерга не поторопится, в сортир я опоздаю. А если поторопится, расплескаю по дороге. Куда ж ты летишь-то так? Я же потеряюсь!

Дыра в дощатом полу? Невозможно. Ведь были мы и славны и богаты… Золотую ночную вазу, инкрустированную самоцветами… изнутри, хо! Вот идиотизм!.. Можно продать, но не станешь же выковыривать мраморные плиты из пола.

А почему, собственно говоря, меня это так волнует? Я и на кустик в чистом поле согласен. Согласен даже на чистое поле без кустика!

И тут мы добрались до искомого.

Первые две минуты я ничего вокруг не видел. Я света белого не видел, черт бы побрал того, кто шил этот костюм! Я сразу запутался в ремнях и шнурках, чуть было не отстегнул Ванаир и тут же намертво затянул принципиально важный шнурок, без которого – никуда. Ни вверх, ни вниз, ни тем более вбок. А равномерное журчание где-то в углу чуть не свело меня с ума окончательно. Я попытался разодрать брюки. Это был какой-то приступ бешенства пополам с отчаянием. Но сил не хватило; и ткань, и нитки были прочны. Пусть ад для этого портного выглядит так же!

Исступленная холодная логика безысходности подсказала выход. Я выдвинул Ванаир из ножен и о леденящую бритвенно острую сталь перерезал поганый шнурок.

А-ах-х-х!!!

Постепенно ко мне стало возвращаться зрение, а за ним и все остальное прибрело на дрожащих от блаженства задних лапках. Я огляделся.

Громадные, в человеческий рост окна выходили на запад, и последние лучи заходящего солнца заливали расплавленной медью просторную светлую комнату. И стены, и пол были выложены камнем, немного похожим на мрамор я не смог вспомнить, как он называется. Камень был желтовато-белым, как старая кость, и словно светящимся изнутри, как алебастр. Длинный сток приводил к отверстию в углу. Оттуда и раздавалось непрестанное журчание. А прямо напротив двери, у дальней торцевой стены стояли четыре каменных… табурета, что ли?

Сагастен перехватил мой удивленный взгляд, но не совсем верно истолковал его.

– Там, в подвале, – сказал он, указывая на отверстие в юго-восточном углу, – течет речушка, даже скорее ручей. Это отведенная часть вод Кимы, из которой берет питьевую воду весь Дианар.

– И все это потом выливается обратно в реку? – спросил я, мучительно размышляя, как поддерживать брюки без помощи погибшего шнурка.

– Нет, конечно, – улыбнулся Сагастен. – Потом все это попадает в отстойную яму – далеко за городом, почти на берегу. Вода постепенно профильтровывается сквозь песок и золу, а то, что накапливается на дне, регулярно вывозят на окрестные поля. Крестьяне говорят – прекрасное удобрение. Знатоки утверждают, что королевский помет Дианара по благотворному воздействию на почву не уступает коровьему навозу и даже превосходит его. Впрочем, я думаю, это больше связано не с титулами, а с рационом. Коровы, например, вина почти не пьют…

Дверь распахнулась и в туалет вошла прелестная Сельфа.

– Народ ликует, – весело сказала она. – Кузнец Хирак с Восточной дороги уже попытался побить капитана Харта.

– Ну и как? – с интересом спросил Сагастен.

– Кузнец пьет вино на площади. Синяк под глазом лечит. А Харт пошел к нему в кузницу – перчатку чинить. Опять два пальца на перчатке сломал. Крепкий мужик этот Хирак!

Сельфа легко откинула крышку одного из табуретов, аккуратно подняла многослойную голубую юбку и чинно уселась на овальное отверстие в камне. Я зажмурился. Боги! Так вот для чего эти штуки!

– Майордом потешил Данка, – невозмутимо продолжала Сельфа, скрестив ноги у щиколоток и покачивая сверкающей туфелькой. – Да и Белого, похоже. Эти двое – ну и Альда – уже за столом. Принцы жрут, конечно. Альда вроде больше по вину проходится. А я решила по вашему примеру сначала подготовиться. Райдок, что ты мучаешься?

– Шнурок… – сказал я смущенно.

– Иди сюда, сейчас разберемся. Сагастен, сядь рядом, не маячь перед глазами. Все окно заслонил, невежа! Райдок, держи меч и откинь плащ за плечи, что ты как маленький… Ну… Вот так…

Ловкие тонкие пальцы развязали затянутый узел и отбросили отрезанный кусочек.

– И без него длины прекрасно хватает. Вот так… так… и вот так. А будешь развязывать – тяни за вот этот хвостик, с узелком. Запомнил, ребенок?

– Спасибо, Берилловая, – сказал я неловко.

Она вела себя так приветливо, так естественно! Но я-то не знал больше, что для нас считается естественно, а что запретным. Я мог только имитировать поведение окружающих. Дьявол! Как бы я ни хитрил, как бы ни изворачивался, но Райдок, имитирующий поведение Данка – это и не Райдок, и не Данк!

Нужно учиться. Всему заново и побыстрей.

А я – это все равно я. И там, где речь идет об индивидуальной реакции – то, что я чувствую в первый миг, и есть истинный Райдок. Судя по всему, этот парень, который я, не больно-то стеснялся реагировать в открытую, по первому порыву.