Япония, японцы и японоведы

      В четыре часа дня текст этого решения был передан японскими радиостанциями. Затем по радио выступил сам премьер. Он пробормотал нечто невнятное о том, будто дорогу в Японию американскому президенту преградил не народ, а какие-то мифические "агенты международного коммунизма". Голос Киси дрожал и срывался: он явно не мог скрыть своего смятения перед фактом позорной неудачи его проамериканской политики. Да и для американцев это был "черный день" их внешней политики: двери Японии были захлопнуты перед самым носом президента США.
      Иначе реагировала широкая японская общественность. Вечером 16 июня по стране пронесся шквал ликования. Вслед за выступлением Киси японские радиостанции тотчас же передали заявление лидеров всенародного движения. Выступая по радио, Асанума Инэдзиро назвал вздором ссылки Киси на каких-то "агентов международного коммунизма", воспрепятствовавших визиту Эйзенхауэра. "Движение против "договора безопасности",- заявил Асанума,это голос всего японского народа. Если бы Эйзенхауэр приехал сюда, то вся Япония выступила бы против США". В заявлении Президиума ЦИК КПЯ также подчеркивалось, что срыв визита в Японию президента США - это "великая победа, достигнутая в результате антиамериканского, антиправительственного движения протеста... это есть результат широких и энергичных действий масс на протяжении последних полутора лет".
      Сильнейшие отклики получили бурные события в Японии в нашей печати. Пожалуй, особо широкое освещение получили они на страницах "Правды". В номере газеты от 17 июня через всю третью полосу крупным шрифтом были набраны слова: "Позорный провал агрессивной политики империализма США. Эйзенхауэру - от ворот поворот. "Киси в отставку!" - требуют японцы". А под этими сообщениями рядом с фотографией, запечатлевшей столкновение студентов с полицией, под заголовком "Пламя гнева" была помещена моя большая статья с подробным изложением того, что произошло в Японии 15-16 июня. В те дни я был несказанно доволен как позорной отменой визита Эйзенхауэра, так и тем, что мои сообщения о всем, что предшествовало этой отмене, публиковалось без задержек и каких-либо сокращений, а это означало, что мои напряженные труды тех дней не пропали даром.
      Вступление в силу нового "договора
      безопасности" и отставка кабинета Киси
      В те дни демонстранты в Токио чувствовали себя хозяевами улиц. Полицейские кордоны отступили с улиц во внутренние пределы парламентской территории, забаррикадировав въезды своими броневиками. Оборонительная тактика полицейских была продиктована боязнью властей нарваться на новые спонтанные взрывы массового недовольства. У парламентских ворот, неподалеку от которых 15 июня была убита в рукопашной схватке с полицией студентка токийского университета Камба Митико, был воздвигнут большой транспарант с портретом погибшей, а под ним с каждым днем все выше и выше подымались горы цветов и венков с надписями на траурных лентах: "Твоя смерть не будет напрасной!" Многотысячные колонны демонстрантов, приближаясь одна за другой к транспаранту с портретом, останавливались, а люди, находившиеся в колоннах, возложив цветы и венки, замирали на две-три минуты в скорбном молчании. Сколько сотен тысяч людей прошли в те дни перед парламентом установить невозможно.
      Характерными были в те дни слова на плакатах демонстрантов: "Мы и есть безгласный народ!" История этой надписи такова. В одном из своих заявлений премьер Киси с присущим ему апломбом сказал: "Голоса демонстрантов на улицах - это голоса небольшого меньшинства народа - членов левых организаций. Я же повинуюсь воле безгласных народных масс, находящихся вне организаций и составляющих большинство населения". В ответ на эту пропагандистскую уловку на улицах в колоннах противников правительства появились тысячи представителей "безгласного народа" (домохозяек, школьников, крестьян и т.д.) с плакатами: "Киси, знай: мы тоже против договора безопасности!"
      Политическая атмосфера в стране становилась все более напряженной по мере приближения 19 июня - дня, с наступлением которого "договор безопасности" мог считаться в соответствии с конституцией автоматически утвержденным парламентом, не будучи даже одобренным верхней палатой. Сорвать это фальшивое "утверждение" могли при таких обстоятельствах только немедленная отставка кабинета Киси и экстренный роспуск нижней палаты парламента. Этого-то и добивались силы оппозиции.
      18 июня, когда остались считанные часы до момента автоматического "утверждения" договора парламентом, обстановка в японской столице достигла крайнего накала. В первой половине дня театром борьбы стали коридоры парламента. Депутаты верхней палаты от правящей партии решили было "утвердить" договор таким же сепаратным силовым путем, как это было сделано в нижней палате. Но дорогу в зал заседаний им преградили депутаты оппозиции. Прибегнуть к насилию с помощью полицейских лидеры либерал-демократов на сей раз не решились, учитывая и без того напряженную обстановку за стенами парламента. И поэтому, в конце концов, попререкавшись с депутатами оппозиции, не пускавшими их в зал заседаний, они удалились восвояси, а договор так и не получил утверждения в верхней палате. Политическое значение этого обстоятельства было велико. Что бы ни говорило японское правительство, а факт оставался фактом: в так называемом "утверждении" военного договора Японии с США, в конечном счете, приняли участие явное меньшинство депутатов обеих палат - не более 250 человек из 717. Уже одно это обстоятельство ставило под вопрос законность этого отвергавшегося народом договора.
      Противники "договора безопасности" до самой последней минуты продолжали добиваться полного срыва его ратификации. Еще накануне вечером председатель социалистической партии Асанума Инэдзиро встретился с премьер-министром Киси и потребовал от имени народа, чтобы в течение ближайших двадцати часов было отдано распоряжение о роспуске парламента и выходе в отставку всего кабинета. Но Киси отказался это сделать. Тогда руководство Национального совета борьбы обратилось к народу с призывом ответить на это 18 июня еще невиданными по силе массовыми демонстрациями протеста. И это обращение получило горячий отклик у патриотов.
      С утра 18 июня к парламенту стали стекаться потоки демонстрантов. По указанию демократических организаций в колоннах шли специальные дружины для отпора всевозможным провокационным действиям полиции и фашистских банд. На головах у дружинников были железные каски, а в руках - увесистые колья. Между колоннами двигались автомашины, на которых белели полотнища с красными крестами. Это ехали врачи, добровольно взявшиеся оказывать медицинскую помощь в случае нападения полиции на демонстрантов.
      К вечеру в Токио возле парламента и резиденции премьер-министра собрались свыше 330 тысяч человек. Скопление людей в центре столицы было так велико, что движение колонн прекратилось. Слившись в одну плотную массу, демонстранты по указанию своих руководителей сели на дорогах и тротуарах, превратив площади и улицы в фантастический живой ковер. В ярком свете прожекторов причудливо смешивались на этом ковре белые пятна рубашек, черные точки людских голов и красные языки знамен. Все это гигантское людское скопище, казалось, вот-вот захлестнет и парламент, и резиденцию премьер-министра, и находившееся неподалеку здание американского посольства. Но это была не стихийно образовавшаяся необузданная толпа: организаторы демонстрации при помощи радио и микрофонов координировали действия гигантского скопища людей.
      Напуганное масштабами этого выступления патриотов, правительство произвело "тотальную" полицейскую мобилизацию. На центральные улицы были стянуты свыше пятнадцати тысяч полицейских, многие из которых прибыли из других префектур. Одновременно были приведены в боевую готовность крупные подразделения "сил самообороны". Военные вертолеты зависли с угрожающим ревом над головами демонстрантов, посылая своему командованию сообщения об обстановке. Атмосфера была так напряжена, что организаторы демонстрации то и дело обращались к собравшимся с призывами строжайше соблюдать организованность и дисциплину, не поддаваться ни на угрозы, ни на провокации кого бы то ни было.
      В двенадцать часов ночи, когда, по правительственной версии, состоялось автоматическое "утверждение" парламентом "договора безопасности", руководители демонстрации обратились к кипевшему в темноте людскому морю с призывом продолжать борьбу против военного союза Японии с США: "Борьба не кончается сегодня в полночь - она закончится лишь тогда, когда все американские базы будут ликвидированы на нашей земле!" Людское море отозвалось на этот призыв раскатистым гулом одобрения. Демонстрации в центре Токио продолжались всю ночь. Свыше десяти тысяч человек, самых стойких из демонстрантов, просидели на тротуаре у парламентских стен, пока не показались солнечные лучи нового дня.
      19 июня коммунистическая и социалистическая партии, Генеральный совет профсоюзов и ряд других демократических организаций сделали заявления о своем непризнании нового "договора безопасности" и о твердом намерения продолжать борьбу за его ликвидацию. В подтверждение этого призыва Генеральный совет профсоюзов объявил 22 июня третью всеобщую политическую забастовку. И забастовка состоялась: в ней участвовали 110 отраслевых профобъединений, а также студенты всех высших учебных заведений страны. В общей сложности число участников этой массовой акции протеста составило 6200 тысяч японских трудящихся.
      На следующий день, 23 июня, правительство Киси в лихорадочной спешке форсировало обмен ратификационными грамотами. И как позорно была обставлена эта процедура! Как сообщали газеты, оформление бумаг с текстом договора было проведено японскими и американскими партнерами в строжайшей тайне и в величайшей спешке. В целях конспирации министры даже не собирались вместе, а ставили подписи по одиночке опросным порядком. До последней минуты в тот день никто не знал, где и когда будут японский министр иностранных дел Фудзияма и американский посол Макартур обмениваться бумагами. Газета "Асахи" с негодованием отметила в своем комментарии, что власти вели себя так, "будто они совершили какую-то гадость втайне от народа". И это мнение газеты разделяли в те дни широкие слои японской общественности.
      Но не обмен ратификационными грамотами оказался на деле подлинным финалом гигантского политического сражения, длившегося несколько месяцев. Финал подлинный наступил в тот же день, но несколько позже. То было официальное заявление Киси о выходе в ближайшие дни в отставку его кабинета. Это заявление было воспринято и в Японии, и за ее пределами как окончательное свидетельство несостоятельности той политики военного союза с США, на которую сделали ставку Киси и члены его кабинета. Вся печать страны расценила тогда намерение Киси уйти в отставку как закономерную расплату за безрассудное стремление его кабинета навязать народу американо-японский "договор безопасности".
      Оппозиционные правительству партии и общественные организации сочли отставку Киси крупной победой миролюбивых сил. В решении XI пленума ЦК Коммунистической партии Японии отмечалось, что в ходе борьбы против "договора безопасности" сложился "широкий единый фронт народа" и что народ обрел способность оказывать воздействие на политику. "Это,- отмечалось в решениях Пленума,- является еще невиданной в истории японского народного движения великой победой".
      Естественно, тогда наша печать предпочитала без комментариев цитировать подобные победные реляции японских коммунистов, да и других участников борьбы против "договора безопасности". Это была естественная дань успехам наших друзей - японских сторонников мира. И в известной мере это был, действительно, немалый успех японских патриотических сил. Успех, но, разумеется, не победа.
      Считать победой такие события как срыв визита в Японию президента США Эйзенхауэра и отставку кабинета Киси можно было лишь с оговоркой, что это были победы тактического характера, победы промежуточные. Но в стратегическом плане самые крупные и самые боевые за всю японскую историю антиправительственные выступления японских народных масс завершились все-таки не победой, а неудачей: правящим кругам Японии всеми правдами и неправдами удалось добиться своей цели - сохранить военный союз США и Японии и скрепить его юридически, подписав обновленный текст все того же американо-японского "договора безопасности".
      Давать в ту пору такие оценки итогов борьбы японцев против военного союза Японии с США было, конечно, с политической точки зрения нецелесообразно. Да и писал я в те дни не как историк, а как журналист свидетель всего того, что происходило.
      Но сегодня, когда упомянутые выше события стали давно достоянием истории, следует, разумеется, дать этим событиям спокойную, трезвую, взвешенную оценку. И более того, бросая ретроспективный взгляд на ту обстановку, которая сложилась сорок лет тому назад в Японии и на Дальнем Востоке, приходишь к выводу, что общий баланс сил в те годы был не в пользу японских патриотов и сторонников мира. Их главный враг, Соединенные Штаты, опирался на свои вооруженные силы, готовые в крайнем случае безжалостно обрушить на японских противников "договора безопасности" свой железный кулак, в то время как ни Советский Союз, ни КНР не были готовы прийти в таком случае на помощь японским сторонникам мира и патриотам: "горячая война" с США, как показал вскоре кризис в Карибском море, не входила в их расчеты.
      В конце июня 1960 года борьба противников и сторонников "договора безопасности" в Японии, пройдя высшую точку подъема, пошла на спад. В последующих массовых антиамериканских выступлениях, имевших место 2 июля, уже отсутствовал накал предыдущих дней. Наблюдая за этими выступлениями, я остро ощущал усталость участников борьбы. К тому же после заявления Киси об отставке отчетливо стало проявляться затаенное стремление лидеров как Социалистической, так и Коммунистической партий покинуть бурные волны массовой внепарламентской борьбы и свернуть в спокойные воды парламентаризма. Эти симптомы начавшегося спада движения уловило и пришедшее в июле 1960 года на смену кабинету Киси новое правительство либерально-демократической партии во главе с Икэда Хаято - таким же проамерикански настроенным политиком, как и Киси, но только более осторожным и более дальновидным в своем видении национальных интересов Японии.
      Кстати сказать, хорошо запомнился мне день передачи Киси своему преемнику Икэде полномочий председателя правящей либерально-демократической партии, с тем чтобы Икэда, обретя эти полномочия, мог бы заступить вместо Киси и на пост главы кабинета министров Японии. В этот день уходивший в отставку Киси оказался жертвой типичного для Японии фашистско-самурайского эксцесса. Инцидент произошел на банкете в официальной резиденции премьер-министра в честь нового председателя партии. С бокалом шампанского в руках Киси торжественно разгуливал среди своих коллег, когда к нему сзади подошел какой-то тип с гостевым бантом в петлице. Внезапно послышались иступленные вопли премьера, а на его щегольских брюках цвета беж выступили крупные пятна крови. Пока подоспевшие на помощь схватили типа с бантом в петлице, тот успел шесть раз пырнуть премьера ножом в правую ягодицу.
      Задержанный оказался членом одной из фашистских банд, кормившейся возле либерал-демократов и выполнявшей их темные поручения. На допросе он отказался сообщить имена толкнувших его на покушение, но подчеркнул, что на жизнь Киси он не посягал, а собирался лишь проучить его за "трусливое поведение". Злополучный премьер-министр был отправлен в поликлинику, а на следующий день официально подписал отставку своего кабинета. С отставкой кабинета Киси и приходом к власти Икэда завершилась, в основном, великая историческая борьба японских патриотов со сторонниками американо-японского военного сотрудничества, хотя вспышки этой борьбы продолжали время от времени сотрясать страну и далее.
      Не могу не упомянуть в этой связи и о трагическом инциденте, явившем собой, пожалуй, последний раскат грома затихавшей в Японии политической грозы. Инцидент этот случился в Токио 12 октября 1960 года во время предвыборного митинга в одном из центральных концертных залов столицы Хибия. Еще до открытия митинга в названном концертном зале наблюдалась подозрительная суета членов ультраправой политической группировки "Айкокуто". Расставив у подъезда концертного зала свои плакаты и тряпки со свастиками, они сотрясали воздух площадной бранью по адресу Коммунистической и Социалистической партий, угрожая расправиться со всеми "агентами мирового коммунизма". Полицейские, как бы не замечая этих типов, сохраняли олимпийское спокойствие. В зале поначалу все, казалось бы, было спокойно. Но стоило только подняться на трибуну председателю Социалистической партии Асануме Инэдзиро, как орава ультраправых молодчиков, собравшихся на задних скамьях, подняла неистовый рев. Но Асанума был не из тех, кого могли устрашить подобные хулиганские выходки. Он продолжал говорить, разоблачая враждебный миру и национальным интересам страны курс правительства либерально-демократической партии, "Чтобы обеспечить полную независимость нашей страны,- говорил он,- надо добиваться вывода из Японии военных баз США и перехода страны к активной политике нейтралитета. Исходной основой внешней политики Японии должна стать, прежде всего, ликвидация японо-американского союза..."
      А ультраправые тем временем бесновались все сильнее и сильнее. Один из них, плюгавый юнец в студенческой тужурке, крадучись поднялся на сцену, затем выхватил из-под полы самурайский кинжал и стремглав ринулся к трибуне. Не успел оратор заметить мерзавца, как тот вонзил кинжал в его грудь, затем вытащил его и снова вонзил.
      Эта ужасная сцена произошла в трех-четырех метрах от первого ряда, занятого фоторепортерами, фотографировавшими ораторов. Но ни один из них не двинулся с места, чтобы отвратить удар убийцы. Все они лихорадочно щелкали затворами своих камер, ловя "золотые" кадры. Без перерыва фиксировали происходившее на сцене зала и телевизионные операторы, продолжавшие в наступившей сумятице телетрансляцию. А один из фоторепортеров позже был удостоен высшей премии на международном фотоконкурсе в США, где его снимок кровавой сцены был признан "шедевром фотоискусства".
      Воинствующие фашистские круги точно рассчитали свой удар. В лице Асанумы погиб один из самых энергичных, самых популярных и самых влиятельных поборников демократии, мира и независимости страны, с именем которого связаны волнующие эпизоды борьбы японского народа против военного союза с США.
      Трагическая гибель Асанумы раскрыла глаза народу на неразрывную связь американо-японского военного сотрудничества с активизацией заведомо фашистских криминальных элементов. Убийство Асанумы было задумано и осуществлено ультраправыми поборниками военного союза Японии с США с явной целью устрашить активных борцов за мир и независимость их родины.
      В дни, последовавшие за убийством Асанумы, волна возмущения и протестов охватила всю страну. Вновь, как в майские и июньские дни, в Токио и целом ряде других городов состоялись массовые митинги. Снова к зданиям парламента, управления национальной полиции и резиденции премьер-министра были стянуты тысячи полицейских в стальных шлемах, снова баррикады из грузовиков перекрыли улицы в центре города, препятствуя движению демонстрантов. Проходя мимо здания полицейского управления и резиденции премьер-министра, тысячи людей скандировали: "Верните нам Асануму!", "К ответу фашистских убийц!", "К ответу правительство Икэда!", "Мы все равно никогда не признаем договор безопасности!"
      Бурные выступления народа продолжались целую неделю в октябре. В них участвовали свыше 3,5 миллиона человек. Октябрьские демонстрации протеста против убийц Асанумы стали последним отзвуком грозной бури, потрясшей политический мир Японии в 1960 году.
      Неделю спустя я вместе с семьей выехал в Москву в соответствии с телеграммой редакции и пробыл в отпуске на родине более двух месяцев. Когда я вернулся в Токио, то политическая обстановка в Японии была уже иной: ход событий вошел в обычную колею, а мне уже не требовалось посылать в редакцию свои материалы так часто, как в те памятные, волнительные, напряженные дни весны-лета 1960 года.
      Глава 5
      ПЕРВЫЕ СИМПТОМЫ ПЕРЕХОДА КПЯ
      2
      НА ПРОКИТАЙСКИЕ ПОЗИЦИИ
      Как началось охлаждение
      в отношениях КПЯ и КПСС
      В начале 60-х годов в отношениях между КПЯ и КПСС стали все чаще и заметнее пробегать черные кошки. Как человек, находившийся непосредственно на линии соприкосновения двух партий, я почувствовал появление трений, видимо, раньше, чем те, кто находился в Москве.
      Корни разногласий, возникших в отношениях между КПСС и КПЯ, крылись в том, что, казалось бы, сплотившиеся после VII съезда КПЯ в единую партию внутрипартийные группировки японских коммунистов продолжали по-разному оценивать ситуацию в Японии и суть японо-американских отношений. Группа Миямото, упрочившая свое влияние в руководящих органах партии в итоге упомянутого съезда, чем дальше, тем в большей мере стала ориентировать партию на китайскую интерпретацию взаимоотношений Японии с США. По мнению сторонников Миямото, Япония превратилась в итоге американской оккупации в своего рода колонию США, целиком подчиненную интересам американского монополистического капитала. Отсюда главную стратегическую линию партии Миямото и его окружение стали видеть в развертывании "национально-освободительной борьбы японского народа" против "колониального засилья американцев". При такой интерпретации Япония оказывалась чуть ли не в одном лагере со слаборазвитыми странами Азии и Африки, находившимися в колониальной зависимости от лагеря империалистических стран во главе с США, а главной бедой японского народа становилось его национальное угнетение американцами. Что же касается задач КПЯ, то важнейшая из них сводилась к борьбе против главного врага японского народа - американского империализма. Путем к развертыванию этой борьбы становилось объединение японской общественности в "единый национально-освободительный фронт" с целью ликвидации японо-американского военного "договора безопасности", закрепившего бессрочное пребывание на японской территории военных баз США. Важную предпосылку к успехам в этой борьбе сторонники Миямото видели во всемерном взращивании национального самосознания японского народа. В своих заявлениях они подчеркивали необходимость преодоления у рядовых японских людей комплекса неполноценности, запавшего в умы японцев в результате военного разгрома страны и длительной американской оккупации. Цель политики КПЯ виделась им поэтому в привитии японской молодежи любви к своей стране и гордости за ее достижения в сфере культуры, науки и техники. Компартия же брала на себя роль главного защитника и выразителя национальных интересов японского народа.
      Такой курс побуждал руководство компартии гораздо решительнее, чем прежде, рассеивать ложную версию правящих кругов Японии о том, что-де японские коммунисты - это не более чем агенты Советского Союза и что их борьба против засилья американцев направляется исподволь "рукой Москвы". Чтобы отвести от себя подобные клеветнические обвинения, руководство КПЯ стало прилагать чем дальше, тем больше усилий для того, чтобы дистанцироваться от КПСС, демонстрируя всем свою "независимость и самостоятельность". Этот курс в начале 60-х годов нашел свое выражение в небезызвестной фразе генерального секретаря КПЯ Миямото Кэндзи, суть которой сводилась к тому, что, в отличие от "проамериканской" правящей либерально-демократической партии и от "просоветской" социалистической партии, коммунистическая партия - это "прояпонская" партия, озабоченная прежде всего защитой национальных интересов японцев. Стремясь сыграть на ущемленном национальном самолюбии японского населения, лидеры коммунистов стали выдавать себя за более ревностных националистов, чем лидеры других парламентских партий страны. Курс этот стал все заметнее сказываться не только на теоретических установках руководства КПЯ, но и на его организационной деятельности, хотя на рубеже 50-х - 60-х годов многие лидеры КПЯ продолжали по-прежнему, но без излишней огласки сохранять контакты с КПСС, весьма полезные для них хотя бы потому, что такие контакты помогли им поддерживать и расширять свои связи с мировым коммунистическом движением. Этим объяснялось, например, создание в те годы в Москве корреспондентского пункта газеты "Акахата" и отъезд в Москву из Токио собственного корреспондента этой газеты Угаи, который, кстати сказать, заходил перед своим отъездом в токийский корпункт "Правды", с тем чтобы получить информацию о будущих условиях своей работы в Москве, включая полезные советы бытового характера.
      Но были в руководстве ЦК КПЯ и сторонники иных оценок взаимоотношений Японии и США. К ним относились такие члены руководства КПЯ как Касуга Сёдзиро, Камэяма Кодзо, Ямада Рокудзаэмон и некоторые другие. Их взгляды сводились к тому, что Япония, несмотря на американскую оккупацию, продолжала оставаться высокоразвитой, империалистической страной, хотя и попавшей во временную зависимость от США. Следуя этим взглядам, они считали, что беда японского народа состояла в том, что монополистическая буржуазная Япония, преследуя свои корыстные цели, пошла на сговор с США, и что поэтому главное зло кроется в антинациональной, компрадорской политике японского монополистического капитала, интересы которого выражала правящая либерально-демократическая партия. Путь к ликвидации зависимости Японии от США эта группа японских коммунистов видела прежде всего в развитии борьбы против правящих кругов Японии, за освобождение страны от власти японских монополий и лидеров правящей либерально-демократической партии, за переход власти в руки сторонников ликвидации военного союза с США.
      Эти расхождения теоретического порядка свелись, в сущности, к спору о том, кто главный враг японского народа: американский империализм или японский монополистический капитал. На рубеже 50-х - 60-х годов этот спор стал исходной основой разногласий, охвативших не только ряды КПЯ, но и связанные с ней массовые общественные организации, в частности Всеяпонскую федерацию органов студенческого самоуправления (Дзэнгакурэн), объединявшую около 200 тысяч японских студентов и проявлявшую в то время исключительно интенсивную политическую активность. Мощным стимулом к усилению этих разногласий стали в конце 50-х годов массовые выступления японской общественности против затеянного правительством Киси пересмотра американо-японского военного "договора безопасности" с целью мнимого усиления самостоятельной роли Японии и превращения этого договора в военный союз Японии с США.
      Движение японских патриотов против "договора безопасности", развернувшееся с невиданной прежде силой по всей Японии, казалось бы, целиком отвечало планам и стратегическим установкам КПЯ и могло привести к невиданному усилению в стране политического влияния этой партии. Но этого не случилось именно потому, что руководство КПЯ не было настроено на решительную, бескомпромиссную борьбу с правительством, предпочитая действовать осмотрительно и строго в рамках законов и правил, установленных полицейскими властями. Вместо тесного сотрудничества со всеми противниками американского военного союза, поднявшимися в те дни на борьбу против "договора безопасности", оно вступило в грызню с теми из участников борьбы, чьи действия вели к открытым уличным столкновениям с полицией, а следовательно, шли вразрез с той легитимной тактикой, которая навязывалась компартией всем участникам антиамериканского движения. Не пожелало, вернее, не решилось руководство КПЯ направить в те ответственные дни главный вал всенародного движения непосредственно против правящих кругов страны в лице кабинета Киси, активно втягивавшего страну в военный союз с США. Сосредоточив главные усилия на организации массовых антиамериканских демонстраций у стен посольства США или у ворот американских военных баз, руководители КПЯ в то же время отказывали в поддержке тем противникам японо-американского "договора безопасности", которые весной-летом 1960 года нацеливали свои массовые уличные выступления прежде всего на свержение кабинета Киси и власти проамериканской либерально-демократической партии. И не только отказывали в поддержке, но и затевали ссоры с руководителями наиболее боевых отрядов противников военного союза с США, приклеивая ярлык "провокаторов" студенческим организациям, насчитывавшим в те дни тысячи, а то и десятки тысяч участников борьбы. В этом сказалась со всей очевидностью боязнь руководителей КПЯ навлечь на себя полицейские репрессии. Более решительно, чем КПЯ, действовали в те дни даже руководители социалистической партии в лице ее генерального секретаря Асанумы Инэдзиро и председателя Национального совета борьбы против договора безопасности Минагути Кодзо.
      Соблюдая букву закона, главный упор в своих действиях коммунисты делали на развертывании движения за сбор подписей под петициями с осуждением "договора безопасности" и требованиями его отмены. Но это движение было самообманом: тяжелые свертки бумажных листов с миллионами таких подписей, будучи доставлены в те дни в парламент, так и оставались там лежать, не произведя должного впечатления на закусивших удила поборников военного союза с США.
      В результате нежелания руководства КПЯ ввязываться в решающую схватку с правящими кругами с риском подвергнуться жестоким полицейским репрессиям руководство движением противников "договора безопасности" оказалось расколотым, а само движение после срыва визита в Японию президента США Д. Эйзенхауэра и отставки кабинета Киси, правдами и неправдами добивавшегося ратификации спорного договора парламентским консервативным большинством, быстро пошло на убыль.
      На фоне острейшей, невиданной по масштабам политической борьбы, развернувшейся в Японии в 1958 - 1960 годах, появились первые, тогда еще не заметные на поверхности признаки охлаждения в отношениях между КПСС и КПЯ. Предпосылки к этому охлаждению складывались из нескольких факторов. Одним из таких факторов стали, во-первых, исподволь назревшие разногласия в советско-китайских отношениях, связанные с расхождением во взглядах КПСС и КПК на отношения между этими партиями и их роль в мировом коммунистическом движении. Во-вторых, верхушку КПЯ в лице сторонников Миямото обидело нежелание ЦК КПСС вмешиваться поначалу во внутренние партийные дискуссии, возникшие в руководстве КПЯ между сторонниками Миямото и группой инакомыслящих в лице Касуга Сёдзиро, Ямада Рокудзаэмон и их единомышленников, хотя в конечном счете, разобравшись в соотношении сил, Москва сочла за лучшее встать на сторону Миямото.