Лаптев Дмитрий
Судьба пионера в СССР
Дмитрий Лаптев
Судьба пионера в СССР
- ... И пошел вон спать! Завтра подъем в восемь! Зарядка, линейка и завтрак, - прошипел свирепо Вожатый. У него кончалось Z, до получки было так далеко... а заимообразно вот уже три недели как никто не давал.
- Я не буду вставать в восемь! - крикнул Петька.
- Почему, сволочь?
- В восемь встают одни скоты!
- Чего?
- Ну... рабочие всякие... колхоз-совхоз... Я даже в школу к первому уроку никогда не ходил! Мой папа - заведующий!
- Кто?
- Заведующий мой папа!
- И кем он заведует? - ехидно поинтересовался Вожатый.
Петька задумался.
- Не знаю, - признался наконец Петька. - Но он заведующий.
- Ну и что?
- А то! У нас денег как у Брежнева говна...
Вожатый в ужасе подскочил: "Тихо, ты, охуевшая рожа! Услышит кто..."
- Ну и пускай услышит. Мне все можно - у меня папа заведующий.
Теперь задумался Вожатый. Он с ужасом представил себе как через пару дней у него выйдет Z: "Может попробовать - чем собачий черт не шутит... А попадусь? Тут хитро надо."
Вожатый прокашлялся и потер лоб, словно вспомнил что-то важное.
- Слушай, Петька... Ладно, спать можешь завтра сколько влезет, раз твой отец такой большой начальник. А он наверное, хе-хе, пешком совсем не ходит? Наверное все на "Волге?" Или на "Жигулях?". Уж как метро выглядит забыл, поди? Слушай, это самое... Балует тебя? Денег тебе дает? Когда-нибудь? Дает когда-нибудь, а? Небось - да? - сколько скажешь, столько и дает, а? А, Петька?
Петька не на шутку изумился.
- Мне? А зачем? Я у него и не прошу.
- Как не просишь? Тогда откуда ты знаешь что у него денег... м-м-много?
- Я и не знаю. Просто папа так говорит. Он говорит, что у нас денег, как у ... Ну, словом мы - хозяева жизни, и нам все можно.
Вожатый постарался взять себя в руки. Деньги ему были нужны очень!
- Ну а на конфеты? Или на мороженое на кино, там, всякое разное... Тоже не просишь?
- Ты совсем что-ли дурак? При чем здесь деньги? Мне мамаша все это приносит. И в кино водит. Каждый день!
"Он совсем кретин, - подумал Вожатый, - он не знает зачем деньги!"
- Петька! А вот если, ну допустим, ты попросишь... Денег. У папы. Он даст тебе?
- Конечно даст! Я весной просил у него велосипед, так он дал. А потом просил, чтобы он избил математичку, потому что она мразь и ставит мне двойки. Так он ее так отмудохал! Мой папа все делает, что я попрошу! Он - заведующий!
Вожатый наконец решился.
- Ну а что-нибудь, хотя бы, он тебе не разрешает?
Петька загрустил и кивнул.
- Не разрешает. Курить, пес, не дает, мразь, сука... Избил, когда я украл у него пачку.
"Здорово! - обрадовался Вожатый, - Теперь он мой."
- Петька! А хочешь покурить!
- Да ну... Брешешь. Взрослые никогда не дают курить. Даже спички отнимают.
- Я серьезно. Я принесу тебе целую пачку. Красивую! Там будет двадцать сигарет - кури, хоть обкурись! И спичек принесу.
- Ну... неси...
Вожатый натянуто хихикнул: "Не так все просто. Я - тебе, ты - мне!"
- А чего тебе надо?
- Попроси у папы денег. Только - не говори, что для меня. Скажи... ну - наври чего-нибудь.
Петька озадачился.
- Ладно. Я попрошу, хотя никогда не просил. Да я и врать не буду - и так, вроде, должен дать. Завтра позвоню по телефону и скажу, чтобы прислал. А ты не врешь насчет покурить? А то папе скажу - он тебя так отмудохает...
Утром Вожатый повел Петьку звонить. На всякий случай он решил, что лучше сделать это не из приемной директора лагеря, а с вахты, где дежурил местный алкоголик Гаврилов.
- Гаврилов, подь сюды, - вызвал он сторожа наружу, пускай пацан позвонит.
Петька вышел довольный. Вожатый схватил его под руку и потащил прочь.
- Давай, Гаврилов, - махнул он рукой, - нет времени, потом увидимся.
Гаврилов дрожал с похмелья и возразить не смог - лишь горестно кивнул. Бесплатно звонить в город с казенного телефона он дозволял за сто грамм. Сегодня его провели. Ему было плохо и обидно. Гаврилов поклялся отомстить.
Вожатый увел Петьку на сто шагов, и лишь тогда выдавил страшным шепотом:
- Ну?
- Ну че, ну! Ну, ну... Папа сказал - можно!
- Сколько?
Петька округлил глаза.
- Так странно! Он тоже спросил.
- А ты чего?
- А я спросил, а сколько бывает?
"Во, дебил!" - в ужасе подумал Вожатый.
- А он сказал: бывает... - Петька с трудом вспоминал, бывает это... один, пять, семнадцать, двадцать... этих, как его - рублев. Или рубелей. Я не запомнил.
Вожатого пробил пот. Уже не владея собой, он схватил Петьку за шиворот и истерически завизжал:
- Ну а ты! А ты!
Петька аж посерел: "Ты че! Че! Взбесился! Помогите! Помо..."
- Сколько ты ему сказал, сука! Сколько! Сколько!
- А-а-а! Помогите! Не знаю! Я сказал ему- не знаю!
- А он!
- А он - отпусти, псих! - а он... с-с-сказал чтоб я - да не тряси ты меня, козел, - чтоб я по-подумал и позвонил снова... Ух... Чуть не задушил, козел! Скажу папе - он тебя отмудохает!! Вот увидишь, козел - отмудохает, понял!!!
Ругаясь и воя, Петька скрылся в кустах; Вожатый-же, уселся прямо на дорогу, заплакал... Z оставалось на один день.
Вечером пионеры играли в футбол. Петька носился вместе со всеми, пиная мяч одновременно за обе команды. Играть он не умел, но дети Петьку побаивались и не прогоняли. Тут и нашел его Вожатый.
- Петька! - позвал негромко и виновато.
- Блин! Опять ты привязался! Ну че тебе еще надо, козел!
- Ты это... поди сюда. Не бойся, я драться не буду. Ты же - хе-хе - меня сильнее... Ты же ведь сам меня отмудохаешь, если захочешь. Зачем тебе папа! Ты же сам ведь можешь!
Петька с подозрением посмотрел на свои руки, потом зачем-то на ноги...
- Ну... И отмудохаю, если захочу. А че?
- Давай, Петька, лучше помиримся. Я ведь от обещания не отказываюсь. От сигарет, в смысле. Позвони папе еще раз, а? Позвони, Петь! Только скажи, что надо двадцать пять рублев. Или рубелей. А как дашь их мне, я тебе сразу и пачку... А, Петь! Ну Петенька! Ну позвони папе...
Двадцати пяти рублей должно было хватить примерно на пять порций Z. Просить больше Вожатый остерегался.
"На первый раз", - подумал Вожатый. Пот струился по его давно не бритой морде. Выглядел он страшно.
Петька пожал плечами.
- Во дурак... Ну ладно. Но только в последний раз! Опять наебешь - отмудохаю!
Операция прошла как по маслу: Вожатый спер для Гаврилова полбутылки политуры, тот простил обиду, и даже разрешил Петьке позвонить дважды - папе на работу и однокласснику, которого Петька обозвал козлом сраным и пообещал отмудохать. В тот-же день папа прислал в лагерь своего шофера с обещанной суммой.
- Красивые... - удивленно рассматривал Петька две десятирублевые и пятирублевую купюру, - никогда раньше не видел. А зачем они нужны, это что, как билеты на аттракцион?
- Не... это для другого, - уклонился Вожатый, - это только взрослым нужно... иногда. Ну, давай, давай скорее!
- Руки! - Крикнул Петька. - Смотри! Отмудохаю, если че...
- Петенька, ну я же обещал... Через час будет у тебя пачка "Космоса"!
- "Космоса"? Это хорошо! Мой папа их курит, а говорит, что рабочие и крестьяне скоты и сосут "Приму", да "Беломор". Ладно, держи свои рубели. Я жду. Опоздаешь - отмудохаю!
На самом деле Вожатому потребовалось гораздо меньше времени для того, чтобы выйти за территорию лагеря, перейти по мосту через речку, оказаться в поселке, зайти в сельпо и купить за шестьдесят копеек красивую синюю пачку с изображением космической ракеты. Чистый доход с операции составил двадцать четыре рубля сорок копеек. Вожатый подумал и купил еще коробку спичек за одну копейку. На общий баланс это не повлияло, так как копейка валялась в его грязном кармане уже месяц.
"Заебись! - решил Вожатый. - Теперь к Ломоносову!"
Ломоносовым за глаза обзывали Терентия Прокофьевича Офиногенова-Каца, преподавателя химии в поселковой школе, по ночам тайком изготовлявшего Z в самодельной фабрике-лаборатории, помещавшейся в сарае. Сам он гордо именовал себя "драг-дилером", вычитав это загадочное слово в "Огоньке", и не разобравшись до конца в его смысле; еще Офиногенов-Кац был членом Партии и секретарем школьного Партбюро, а еще - полным идиотом. Единственное, что он знал хорошо - так это химию.
Вожатый, направился на Сельскохозяйственную восемь.
- Здорово, химик! - поприветствовал он учителя, который рыл в саду какую-то яму.
- А... Ага, - глядя в сторону отвечал тот.
- Что, яму роешь?
- Не... Это я так! - испуганно крикнул Офиногенов-Кац, как будто его застукали по меньшей мере за занятием онанизмом. Рискованный бизнес вконец подорвал слабые нервы учителя и временами он начинал бояться всего и всех. Терентий Прокофьевич резко отшвырнул лопату и нервно закурил.
- Каникулы нынче? - зачем-то спросил Вожатый и без приглашения прошел через калитку в сад.
- Почему? - опять испугался учитель. - А, да - каникулы, каникулы! Каникулы! Плохо, что каникулы, очень плохо...
- Это почему плохо, Терентий?
- А потому! Что!
"Ясно, - уныло подумал Вожатый. - Уроков нет, детей нет, авторучки воровать не у кого. Минус паста - важнейший элемент продукта. Щас цену заломит..."
И Терентий Прокофьевич заломил.
- Ты что! - побледнел клиент. - Душу вынуть хочешь!
Учитель задрожал, но не отступил.
- Ну давай хоть по пять пятьдесят!
- Не...
- Идиот! Пять пятьдесят пять!
Сошлись на пять шестьдесят три. Учитель нырнул в сарай и моментально вернулся с газетным свертком, в котором угадывалось нечто мягкое и шершавое.
- Осторожней, - шепнул химик.
- Знаем, знаем. Сам бы поберегся. А то будешь жадничать так кто-нибудь обидится, да в менты... А там разговор короткий.
- А че! - крикнул вдогонку Терентий Прокофьевич - Я ниче не делаю!
"Четыре дозы по пять шестьдесят три, - подсчитывал Вожатый, возвращаясь в лагерь, - равно двадцать два рубля пятьдесят две копейки. Должно остаться рубль восемьдесят восемь. Так, пересчитаем... все верно! Отдать пацану сигареты и - ..."
Вожатый аж замяукал в предвкушении дозы.
Петька радостно схватил пачку и коробку спичек, не поблагодарил и заметил:
- Че так долго шлялся...
- Петь, только ты быстро не кури! Капля никотина... сам знаешь... И не давай никому. И не говори.
Петька рассмеялся неприятным скрипучим голосом:
- Чтобы я кому-то чего-то! За просто так! Не, ты все-таки мудак конченый!
Вечером Вожатый отсутствовал на линейке. Ничего не соображая, весь грязный и липкий (он наложил в штаны - это случается со всеми, кто употребляет Z, не прочистив предварительно клизмой кишечник) валялся он в луже позади лагерного тира - место исключительно проверенное и безопасное. Его правая рука яростно скребла воздух, зрачки безумно вращались, рот шипел грязные ругательства.
В мозгах Вожатого кружились прекрасные видения...
В это же самое время, буквально в пятидесяти метрах отсюда, в кустах боярышника сидел Петька и с силой дул в фильтр зажженной сигареты, извергая при этом столб грязно-серого дыма такой высоты, что окажись кто рядом... но все были на линейке и Петьку на сей раз пронесло.
Через два дня пионер сам подошел к Вожатому.
- У меня остались только две сигареты!
"А у меня только одна доза", - сосчитал Вожатый. Он сидел в служебной комнате и подсчитывал процент проведенных за неделю культурно-оздоровительных мероприятий от плана.
- Петь, так же сделаем?
- Ага. Только я хочу две пачки.
"Я тоже хочу", - решил Вожатый: "Это будет стоить... щас-щас... Вот. Пятьдесят восемь рублев. Или рубелей. Смотри кому как больше нравится."
- Рубелей. Пятьдесят восемь. Ага. Пошли звонить?
- Погоди, Петь. Давай я тебе цифру на ладони нарисую, чтобы ты не забыл. Во! А теперь пойдем.
Гаврилову Вожатый отдал рубль, тот самый из остатка за прошлые дозы. Петька звонил долго.
- Он говорит, а зачем тебе, - высунул наконец он свою морду из комнаты.
Вожатый похолодел.
- Кому, мне?
- Да не! Он у меня спрашивает, зачем мне рубели.
- Скажи это... Конфеты! Нет, блядь... Мороженое! Что-же, что-же, что-же... А! Взятка! - сообразил Вожатый. - Скажи, что тебе надо дать взятку! Твой папа поймет! Иди!
Петька поговорил еще с минуту, затем вышел.
- Папа меня похвалил и обещал прислать семьдесят!
От такой удачи Вожатому захотелось воспарить кречетом и огласить окрестности торжественным воем!
- Я дам тебе три пачки, Петька! - провозгласил он. У него еще оставались восемьдесят восемь копеек. "Черт с ними, хорошие отношения тоже не помешают. Только надо еще клизму купить, надоело ходить обосраным... уже пионеры смеются."
Операция снова удалась: Вожатый приобрел двенадцать доз (по пять шестьдесят пять), а также клизму; Петька получил свои три пачки и две коробки спичек, которые тут-же спрятал в щель под кроватью соседа.
От свалившихся за последние дни удач Вожатый охренел совершенно: он употреблял уже по две дозы в день, забросил служебные обязанности; вот только говном от него больше не пахло, а пахло той самой вонючей никогда не высыхающей лужей прямо за тиром, где часами валялся теперь воспитатель советской пионерии, шипя и царапая пустоту отросшими за недели ногтями. В конце концов его вызвали к директору лагеря. В кабинете директор был не один, а в компании с главврачом.
- Вы это, чего... - начал Вожатый.
Директор взглянул на вонючее небритое чудовище с мутными глазами, затем вопросительно посмотрел на докторшу. Та еле заметно кивнула.
- Понятно, - сказал директор. Бывший военный, он был человеком добрым и справедливым; его любили как дети, так и персонал. - Ублюдок! Наркоман! Пидарас! Вон отсюда! Вон из лагеря! Заявление на стол, мразь, сука, блядь, сионист, антисоветчик!
- Я буду жаловаться, - протянул Вожатый деревянным голосом, повернулся и вышел. Ему было все равно. Он направлялся к тиру. У него оставалось еще три дозы. Петька перехватил Вожатого на полдороги.
- Слушай, у нас послезавтра смена кончается.
- А-а... это...
- Чего это с тобой? - удивился Петька. - Заболел, что-ли?
Наконец Вожатый понял кто перед ним.
- Тебе чего?
- Чего, чего... Смена, говорю кончается. И сигареты тоже кончились. А там, дома мне никто уже не даст. Давай ты мне принесешь десять пачек. А я стрельну у папы сто рубелей.
Петька уже начинал соображать причинно-следственную связь между количеством денег и сигарет.
- Сто двадцать, - выдавил Вожатый и побрел далее.
На этот раз Петька сам договорился с Гавриловым позвонить в долг. Гаврилов так полюбил за последнее время человечество, что с удовольствием согласился, только добавил, что долг будет стоить на сто грамм больше, либо в эквиваленте. Сто рублей (все-таки не сто двадцать) прибыли в тот-же день - их привезла Петькина мамаша, которая явилась помочь сыночку собрать вещи к послезавтрашнему отъезду. Петька удрал от родительницы только вечером, но разыскать Вожатого не смог. Тот сам нашел пионера, забравшись ночью через окно в спальню.
- Ты где был! - прошипел Петька.
- Тихо! Меня уволили. Я не могу здесь больше появляться. Давай деньги.
- Не дам!
- Что?
- Не дам! Я раздумал!
- Чего раздумал?
- Курить раздумал. Противно, на самом деле. Голова потом кружится, кашляешь... Не буду я курить больше. Вон - ты же сам не куришь! И Иван Иванович не курит, директор. Не - я теперь кое-чего другого хочу. Сделаешь - получишь сто рубелей, не сделаешь - не получишь! И еще я папе расскажу про все. Меня он простит, а тебя отмудохает!
Вожатый затрясся от ужаса не только перед угрозой потери денег на дозы, но и перед кошмаром разоблачения.
- Петя... Ты это... И чего ты теперь хочешь?
Петька покрутил головой. Пионеры спали, большинство храпело. Тогда Петька приложил палец к губам и произнес страшным шепотом:
- Я хочу в Америку!
- Ку... куда?
- Оглох, обезьяна! В Америку хочу! В этот, как его Масачутс. Там индейцы. Мне Огурцадзе рассказал. Мы с нем вместе удрать туда хотели, да он зассал, козел. Ничего, я его завтра еще отмудохаю. Ты в Америку можешь устроить? А то все папе расскажу!
Вожатый лихорадочно соображал, однако кроме "дебил-дегенерат-идиот" ничего не рождалось в его ослабленных мозгах. Постепенно, однако, некий план забрезжил на горизонте сознания - сперва туманный, он все концентрировался и наконец сложился в четкую разумную структуру. Вожатый еще раз перебрал все подробности и кивнул сам себе. План был дик, в другое время сам разработчик назвал бы его чудовищным, но теперь...
- Z, - прошептал Вожатый.
- Чего? - не понял пионер.
- Петька, ты хоть сам-то знаешь где эта Америка?
- Понятия не имею! Но Огурцадзе говорил, что очень далеко.
- Нет... - задумчиво произнес Вожатый, - не очень. Приходи завтра в одиннадцать к Гаврилову. Я буду там и все устрою. Отправлю тебя в эту твою ебаную Америку. Давай деньги.
- Будет Америка, будут и деньги, - рассудительно обрезал Петька.
Наутро в девять Вожатый покинул сторожа, к которому перетащил вещи и где заночевал. Через полчаса он вернулся с бутылкой самогона и кое-какой закуской. Все это под страшное честное слово он выпросил в поселке в долг. Гаврилова необходимо было похмелить - разговор предстоял серьезный.
Говорили где-то минут сорок пять; в результате упорный Гаврилов поднял цену с десяти аж до восемнадцати "рубелей". Ровно в одиннадцать явился Петька.
- Ну, едем в Америку, или нет! - с порога заявил пионер.
- Деньги принес? - мрачно спросил Вожатый.
- Вот они, - Петька похлопал по карману рубашки. Приедем в Америку - отдам, а щас нет. А ну как наебете!
Вожатый посмотрел на Гаврилова. Тот ответил долгим задумчивым взглядом.
- Давай, Гаврилов, - сказал Вожатый.
Гаврилов кивнул, встал с раскладушки и направился куда-то в подсобку. Оттуда он вернулся, держа в руке топор.
- Это чего? - изумился Петька.
- Это компас, - ответил Гаврилов.
- Какой же это компас? Это же топор!
- Не... Это компас. Специальной фабрикации. Американский. Новой конструкции.
- Дженерал моторз. Корпорейшн, - добавил Вожатый, вспомнив кое-что из иностранных языков.
От обилия заграничных слов Петька успокоился. Гаврилов взял его за руку.
"Во время войны я был проводником." Петька уважительно взглянул на старого алкаша. "Я тут все знаю, хрясть его в шмудь. И где Европа знаю, и где Америка знаю. И не нашлось еще такой Америки, чтоб от меня спряталась. Скажуть - хоть в Израиль отведу, хрясть его в шмудь. За восемнадцать-то рублей... Да с компасом!"
В сорок первом Гаврилов действительно был проводником помогал немцам незаметнее подбираться к партизанским базам.
- Пока, Петька, - ласково сказал Вожатый. - Ты только возвращайся скорей, может еще и свидимся!
- Давай, - махнул рукой Петька. - Все, Гаврилов, пошли. В Америку хочу. А мы на троллейбусе поедем?
Вожатый еще некоторое время наблюдал через окно за сторожем, который, неторопливо покачиваясь, держа в одной руке "компас", а в другой - ладонь маленького идиота, брел в сторону, противоположную поселку. Через пять минут оба скрылись в лесу. Тогда Вожатый вышел на улицу и, немного подумав, решительным шагом направился к железной дороге, по обеим сторонам которой громоздились высокие орешниковые заросли.
"Джунгли", - думал Вожатый, располагаясь в растении.
Он вспомнил, что оставил клизму в сторожке у Гаврилова. "Хуй с ним - обосрусь и обосрусь. Не с девками на танцах!" Вожатый медленно развернул газету и сладострастно вздохнул. Последняя зеленая липкая пластинка пахнула знакомым болотным ароматом. Вожатый, тихонько подвывая, взял ее в правую руку, медленно поднес к морде... Внезапно, коротким сильным движением он припечатал пластину ко рту и начал жадно лизать гадость. Через пять минут он уже царапал космос.
Вечером Вожатый добрел до сторожки. Гаврилов уже успел купить две поллитры и помыть топор.
- Удачно? - вяло спросил Вожатый. На самом деле ему было все равно.
- Как курицу! - весело отвечал сторож. - Даже не пикнул, собака, хрясть его в шмудь!
- А тело?
- Там валяется... - неопределенно махнул Гаврилов. - Я его сучьями забросал. Гы! Отвел в Америку, называется, хрясть его в шмудь.
- А деньги? - Вожатый тупо сидел на табуретке и задавал вопросы тусклым, безжизненным голосом.
- Вон, на столе. Чур - водяра пополам. Я оттуда взял. И восемнадцать моих заработанных. Как курицу, хрясть его в шмудь! В Америку ему захотелось! Вот и отвел в Америку! А захотел бы да хоть в Израиль! Хоть в Африку, хрясть его в шмудь! Да с компасом! Да за восемнадцать-то рублей...
"Рублев, - пробормотал Вожатый. - Или рубелей?".
- Устал, что-ль? Ну и воняешь ты, брат. Давай, приляг...
Вожатый с трудом встал с табурета, медленно растянулся на полушубке, что валялся прямо на пыльном полу, и закрыл глаза.
- Кому как нравится, - сказал Вожатый.
