И петь нам, и весело петь ! (КСПшные анекдоты от Берга)

      -- Понимаете, я из России недавно, кливлендских авторов никого не знаю.
      Там же дело было. Перед концертом В.Ланцберга (март 1998 г.) пришел мужчина лет 55 и, ни о чем не спрашивая, купил билет:
      -- Хочу поучаствовать в концерте, -- произнес он загадочную фразу и двинулся к выходу. Но не ушел, а обернулся и, указывая на лежащую на столе афишку с портретом Берга, спросил:
      -- Так это ваш муж? -- спросил он Жанну, продававшую билеты.
      -- Нет, это известный бард...
      -- Вот я и смотрю. Я ведь здесь уже десять лет, интересуюсь культурной жизнью, а тут вижу -- новое имя появилось, еще одна местная знаменитость, надо поддержать!
      Детские композиторы.
      Рассказывает Илья Тимин (Петрозаводск):
      -- Угораздило без образования в этом году (1999 -- В.Л.) поработать учителем музыки в одной сельской школе (п. Матросы). Рассказывал о разном, больше пел под гитару. Провожу зачет за полугодие. Вопрос:
      -- Назовите известного вам детского композитора-песенника.
      Из 150 учеников 98 написали:
      -- Юрий Устинов...
      -- Владимир Ланцберг...
      40 из 98 добавили:
      -- Юрий Кукин.
      Вот какой учитель в деревне появился.
      Полная симметрия.
      После окончания ГУЦЭИ (училища эстрадно-циркового искусства) Елена Камбурова попала на Всесоюзное радио. В силу каких-то чисто бюрократических причин (наличие-отсутствие свободных ставок или что-то в таком духе) ее приписали к редакции сатиры и юмора. Это никак не отражалось ни на репертуаре, ни на исполнительской манере Елены Антоновны, но, разумеется, каждый, кто узнавал об этом, спрашивал:
      -- А почему такая певица работает в редакции юмора?
      В конце концов один из коллег Камбуровой, которому надоело в сотый раз объяснять про штатное расписание, ответил:
      -- Потому что в музыкальной редакции работает слишком много комиков!
      Педагогика бессильна.
      Рассказывает Елена Свок (Симферополь).
      Когда она твердо решила, что ей необходимо артистическое образование, сначала хотела поступать в киевское ГУЭЦИ. Не только потому, что из серьезных учебных заведений это было самое географически близкое, но еще и потому, что именно отсюда когда-то шагнула на сцену Елена Камбурова.
      Однако очный разговор в училище сильно охладил ее энтузиазм. Ей сказали, что ГУЭЦИ сейчас находится не в лучшей фазе своего развития и вряд ли сможет многое дать. Тем более -- уже сложившейся артистке. Тем более -работающей в жанре, отношения с которым у училища никак не складываются. Так, мол, и будете белой вороной все годы обучения и потом, после окончания, тоже. У нас, мол, уже была одна такая -- как мы ни бились, а эстрадной артистки из нее так и не получилось. Как бишь ее звали-то, дай бог памяти -Елена, Елена...
      -- Камбурова, -- невольно сорвалось у Свок то, что автоматически приходит в голову при словах "ГУЭЦИ" и "Елена".
      -- Вот-вот, Камбурова! -- обрадовалась собеседница. -- И ведь сколько лет уже выступает, а так ничего из нее и не вышло!..
      В тот же сезон Лена Свок поступила в Гнесинское училище в Москве.
      Они будут жить долго!
      Рассказывает Владимир Васильев (Харьков):
      -- В Москве на 5-м канале телевидения Миша Кочетков ведет передачу "Гнездо глухаря". А я был на фестивале в Сергиевом Посаде, выскочил к передаче этой в Москву, отпел и вернулся в Сергиев Посад. А люди передачу смотрят, узнают... Подходит один парень из Воронежа и сообщает:
      -- Слушайте, Владимир, Вы знаете, ребята посмотрели передачу и говорят, мол, мы так любим его песни, а вот когда его самого увидели, очень разочаровались. Как-то внешность разочаровала.
      -- Чем же?
      -- Ну и рыло отъел себе, бугаина!
      Расстроился я и говорю Любе Захарченко: так и так, сказали -- рыло отъел такое сытое, здоровое...
      Люба отвечает:
      -- Да что там! Ты не расстраивайся: после моей передачи возле памятника Пушкину меня один мужчина встречает:
      -- Слушайте, это Вы?
      -- Я.
      -- А я думал, что Вы старушка!
      Братья меньшие подают примеры.
      Рассказывает Юрий Кукин:
      -- Я однажды выступал с ансамблем в Минске в цирке. Отпел свое и ушел за кулисы посмотреть цирк. Вдруг ко мне подходит мужик, спрашивает:
      -- Вы Кукин?
      -- Да.
      -- Хотите, я Вас со слоном познакомлю?
      -- Давайте.
      И повел меня в клетку слона. Там не клетка, а комната такая, стоит слон, прикованный за заднюю ногу к батарее, грустный такой. Мужик мне говорит:
      -- Поздоровайся!
      Я говорю:
      -- Здравствуй, слон!
      Тот -- ноль эмоций. Голову опустил, не здоровается, стоит грустный, печальный. Тогда дядька этот говорит:
      -- Слон, поздоровайся, это -- Юрий Кукин, он Визбора знает.
      Слон как закивал!
      У слонов, оказывается, бешеная память. Этот мужик однажды привел к нему Визбора знакомиться, на пять минут оставил их вдвоем, Визбор о чем-то со слоном поговорил... С тех пор тот так зауважал Визбора!
      -- Я, -- говорит мужик, -- уж этим пользуюсь. Вот он не хочет есть, опять же, еду у него украдут, взамен дают сено, а слон сена есть не хочет. Я ему тогда говорю: "Визбор велел!" -- и слон сразу -- хруп-хруп!
      Чему быть...
      Рассказывал Борис Рычков (Москва).
      Дело было довольно давно, на закате семиструнной эпохи. Как-то его родители -- туристы и любители песни -- возвращались из похода. К их компании, оглашавшей вагон электрички своими любимыми песнями, подсел незнакомец. Некоторое время он молча слушал, потом попросил гитару.
      -- Да у нас шестиструнка, -- пытались отговориться туристы.
      -- А мне все равно!
      Эта реплика настолько ошеломила компанию, что гитара тут же была отдана. Туристы ожидали услышать что-то запредельное, но к их удивлению попутчик спел несколько очень хороших и притом абсолютно неизвестных им песен, после чего вернул инструмент.
      Наверное, случайная встреча должна была бы завершиться знакомством, но в тот день туристы очень спешили. Дело в том, что в тот же вечер им еще предстояло успеть на концерт Анатолия Хабаровского -- автора, о котором они уже много слышали, но с песнями которого еще не встречались ни разу. И вот они, свежевымытые и переодетые, сидят в зале, а на сцену выходит... давешний попутчик.
      Герой должен и имя иметь героическое!
      В книге Михаила Кане "Время вдруг становится судьбой" описывается известный спор жителей двух столиц:
      -- Ну, что у вас за авторы?! Даже фамилии какие-то несерьезные: Полоскин, Генкин, Клячкин, Нахамкин, Кукин... То ли дело у нас -- Визбор, Окуджава!
      Соответственно...
      Из той же книги. В удаленном от столиц городке, куда пригласили выступить Евгения Клячкина и Бориса Полоскина, их встретил рекламный щит, обещавший выступление артистов из Ленинграда Клячкина и Повозкина.
      Надо полагать, там ждали эксцентрический дуэт, а фамилии сочли удачными сценическими псевдонимами.
      Побратимы поневоле.
      Рассказывает Григорий Семаков (Москва):
      -- В одном из первых абонементов московского КСП значился концерт, в котором должны были выступить (и действительно выступили) Евгений Клячкин и Виктор Луферов -- каждый по отделению. Подготовка к концерту кажется сегодня просто роскошной -- была выпущена специальная програмка (она у меня и до сих пор хранится) с портретами обоих бардов и краткими сведениями о каждом из них.
      Только вот справка о Луферове оказалась украшенной фотографией Клячкина -- и наоборот...
      Рассказывает Александр Крупицкий (автор, Тбилиси -- Иерусалим).
      1988 год, Таллинский фестиваль. Барды входят в зрительный зал, тетенька в дверях контролирует процесс. Мерило истины -- визитка на груди барда.
      Веронику Долину и всех прочих пропустили, Евгения Клячкина тормознули: нет визитки.
      -- Но я -- Клячкин!
      -- А по мне -- хоть Кобылкин! -- жестко ответила секьюрити.
      От советского информбюро.
      Однажды Юрий Кукин вел к себе в гости актера Демьяненко (исполнитель незабываемого Шурика), причем, накануне трансляции по ТВ его приключений. Так получилось, что оба они были весьма нетрезвы -- особенно приглашатель в гости.
      Виной происшествия стала корпусная система (ну не дошли они на один корпус до нужного)... Поднимаются на нужный этаж, Шурик, т. е., Демьяненко нажимает кнопку звонка... Дверь открывает еще более никакой, чем они, пролетарий в майке и семейных трусах, обводит их мутным взором и говорит, тыкая пальцем в Шурика:
      -- Вы -- завтра! -- Тыкая пальцем в Кукина: -- А вы живете в следующем корпусе!"
      Дверь захлопывается, немая сцена...
      Исполняющий обязанности...
      Рассказывает Вера Ворочаева, минский автор:
      -- Собственно, это не мой рассказ, а моей подруги.
      Несколько лет назад, когда она была еще новичком, неподалеку от Минска организовывался туристско-КСПшный слет, и было объявлено, (афиши и все такое) что будет куча разных бардов, в том числе Розенбаум. Многие поверили, и она в том числе -- и поехала.
      Была белорусская зима: снегу по колено, а сверху -- дождь. Она вылезла на платформе в поселке Зеленом, увидела еще двоих девочек, совершенно не туристского вида -- в сапогах, шляпках, -- и они пошли по указателям. Народу никого, но -- указатели... На девочках шляпки обвисли, сыро, холодно, но так хочется своими ушами, своими глазами увидеть всех этих великих...
      Пришли на место. Там таблички: "БГУ", "МПИ", "МТХИ", еще какие-то вузы и -- никого... Тут из ельника вылезает какой-то товарищ и говорит:
      -- А-а, вот и еще пришли! -- и ведет их в чащу.
      Таки оказалось, что есть там маленький слет, и люди сидят по палаткам, и, более того, там даже был Розенбаум... в виде снежной бабы, с большим искусством вылепленный студентами театрально-художественного института. Портретное сходство было просто поразительное!
      Остановите музыку!
      Рассказывает Вячеслав Пахтусов (Челябинск):
      -- Едем мы как-то на Грушинский, чей-то магнитофон крутит кассету Анатолия Киреева. Народ помалкивает, слышно только запись. И вдруг раздается голос моего приятеля Лени Волкова:
      -- Да вырубите вы, наконец, эту чертову попсу, давайте споем что-нибудь!
      Эта история перекликается с рассказом Дмитрия Павловича Соколова (Москва):
      -- Еду я с "Костров-97", в поезде -- масса народу оттуда же. Я задремал. Слышу сквозь сон: включилась поездная трансляция, передают какую-то песню под гитару. Интенсивный поток слов, довольно жесткая манера петь, мелодия не похожа ни на что знакомое... (Напоминаю, сквозь сон.) Я дотянулся, укрутил звук. Через какое-то время (мне показалось, что через минуту) слышу -- включили снова, но уже потише. Я не стал вмешиваться, так и уснул. Потом, когда я уже проснулся, Стас Колеников меня спрашивает:
      -- ДимПалыч, слышал?
      -- Что?
      -- Как "что"? Белого!
      Оказывается, ехавший в том же поезде Олег Городецкий, недовольный обычным "поездным" репертуаром, отнес радисту кассеты Игоря Белого и Дмитрия Авилова и уговорил запустить их по сети. Белый-то и ворвался в мой сон, оказавшись непосильной нагрузкой для отключающегося мозга. Кстати, Игорь был очень удивлен такой своей известностью...
      Никому не известный пресловутый Гоша.
      Рассказывает Борис Жуков (Москва):
      -- Случилось так, что весной 1997 года мы с Борисом Гордоном, не сговариваясь, почти одновременно решили написать по очерку о Георгии Васильеве: я для своих родных "Итогов", которые планировали дать подборку на тему "Успех", а он -- для возрожденной "Столицы". Вскоре мы узнали о намерениях друг друга и посмеялись над совпадением, погадали, какое издание успеет первым и что тогда скажет редактор второго.
      Через некоторое время мне звонит грустный Гордон: в "Столице" очерк сняли. Ее главный редактор Сергей Мостовщиков отказался поверить, что никому не известный автор самодеятельных песенок мог успешно год возглавлять Московскую товарную биржу и раскрутить торговую марку "Би Лайн". Никакие уговоры, ссылки и предложения проверить не помогли: КСПшник ничего серьезного сделать не способен, "этого не может быть, потому что этого не может быть никогда".
      Еще через пару недель мое непосредственное начальство заявило на редакционной летучке мой материал. В ответ главный редактор "Итогов" Сергей Пархоменко сказал, что Васильев -- это первое имя, которое приходит в голову при слове "успех" и что надо искать какой-то менее банальный поворот темы. Очерк, естественно, тоже сняли.
      Когда я пересказал все это Гордону и мы с ним отсмеялись над пикантным соотношением взглядов наших главных, он решил описать это в короткой заметке для рубрики "Светская хроника" журнала "Огонек". Заметка была прочитана всей редакцией, встречена дружным смехом и... отвергнута. На сей раз -- с такой формулировкой:
      -- Ну, сколько можно Ивасям на халяву рекламу давать?!
      Развелось!
      Рассказывает Любовь Лейбзон.
      Совещание "оргов" в тогдашнем комсомольском центре "Олимпиец" в Москве. Наверное, 1987 год. Пообщаться с "оргами" приехали маститые -- Берковский с Богдановым, Никитины и Гоша Васильев -- один. После всяких малоинформативных разговоров "о судьбах" авторской песни маститые решили попеть. Доходит очередь до Васильева. Он что-то поет, ему с удовольствием (выраженным предварительно словесно), подпевают и аккомпанируют Никитины. В зале -больше 400 человек из всех регионов. В какой-то момент в конце зала-амфитеатра воздвигается некая фигура и громко просит Гошу спеть "его" песню "Когда я был щенком..." В зале возникает некий пока негромкий шорох... Гоша на сцене застывает с несколько отвисшей челюстью, потом, подумав, объявляет, что у него такой песни нет. Фигура, воздвигшаяся в конце зала, не сдается:
      -- Но вы же -- Васильев?!
      Шорох в зале крепчает, кто-то уже дергает восставшего, громко объясняя, что это "не тот" Васильев. На сцене в этот момент Никитины что-то бурно объясняют Гоше... Минут через пять все заинтересованные стороны удовлетворены в той или иной степени и концерт продолжается...
      Глаза -- зеркало души.
      Рассказывает Андрей Козловский:
      -- Впервые я участвовал в конкурсе в 1984 году, в "Весенней капели". Тогда я выглядел совсем не так, как сейчас -- ну там, крутой прикид, темные очки... Я спел "Ленку Комиссарову", меня похвалили.
      -- Только вот вид у вас какой-то... -- говорит Валентин Вихорев. -- Ну вот эти очки -- к чему?
      -- Очки, -- говорю, -- я и снять могу.
      И снял.
      -- М-да, -- сказал Валентин Иванович. -- Лучше наденьте обратно!
      Уменьшительно-ласкательное.
      Рассказывает Любовь Лейбзон.
      Какой-то из Грушинских. К Сергею Никитину, сидящему на прослушивании, сзади, через плечо, обращается некий претендент с каким-то вопросом:
      -- Сережа...
      Никитин, повернувшись к коллеге по жюри (не помню, кто), с сарказмом в голосе замечает:
      -- Представляешь, пятьдесят скоро, а все "Сережа, Сережа..."! Тут из близлежащих кустов появляется Городницкий в одних плавках и реагирует:
      -- А мне -- хоть до смерти "Шурик"!
      Озвереешь!
      Рассказывает Глеб Щелкунов (Москва):
      -- Где-то в 1985 году в одной из аудиторий географического факультета МГУ проходил концерт Владимира Туриянского. Одна из пришедших записок начиналась обращением: "Уважаемый Владимир Егорович! Просим Вас спеть песню... (автор записки, по-видимому, был большой почитатель Вадима Егорова)".
      Туриянский сразу же ответил:
      -- Во-первых, я не Егорович, и даже не Ягуарович, я -- Львович!
      Знакомые песни.
      Рассказывает Александр Громозов (Волгоград):
      -- На Грушинских фестивалях наша компания (Камчатка, Самара, Ленинград) всегда располагалась под большим деревом на поляне, где 2-я эстрада. Накапливались в Самаре у друзей и выезжали на поляну заранее, чтобы занять место.
      Как-то раз приезжаем, а на нем уже какие-то ребята стоят, Даниил и Маша.
      -- Ребята, -- говорим, -- это наше место!
      -- Ну, что ж нам теперь, уходить? Места много, на всех хватит, давайте жить дружно!
      И стали мы делить это дерево с ними. Даже удобно: они приезжают еще раньше и занимают площадку и для себя, и для нас.
      А в этом году, в 1998-м, Даниил говорит:
      -- Ничего, если еще и мой папа приедет?
      -- Да ничего, -- отвечаем, -- и папа поместится.
      Приехал папа. Вечерком взял гитару и начал петь. Слушаю -- и сползаю на землю: песни Александра Краснопольского. Я их очень люблю, да где ж теперь их услышишь! И поет, что интересно, хорошо и правильно.
      -- Дань, -- говорю, -- а как твоя фамилия?
      -- Краснопольский...
      Как коллега коллеге...
      Рассказывает Алексей Тиматков (Москва):
      -- После окончания Литинститута я остался работать в нем же, на очень почетной должности, которую когда-то занимал сам Андрей Платонов, -дворника. Работал я там так успешно, что вскоре сделал головокружительную карьеру -- стал сначала завхозом, а затем и проректором по административно-хозяйственной части. Но не об этом речь.
      Так вот, когда я работал дворником, мне регулярно приходилось отскребать от стен своей alma mater афиши некой рок-группы "Прах Шакалла" (именно так -- через два "л"!). Афиши эти появлялись так часто и в таком количестве, что я был уверен, что это очень популярная, много выступающая группа.
      В 1998 году я принял участие в московском региональном конкурсе авторской песни. И не только стал лауреатом, но и познакомился с интересными людьми, в том числе с Александром Праховым. Выяснилось, что мы абсолютные коллеги -- оба пишем песни, оба дворники и завхозы (только у меня в жизни эти две профессии расположились последовательно, а Саша ухитряется совмещать обязанности дворника в театре имени Пушкина и завхоза -- в другом месте). Мы поделились нашим дворницким опытом, и вот тут я узнал, что отравлявшие мне жизнь афиши клеил не кто иной как Саша -- лидер самодеятельной рок-группы "Прах Шакалла". Делалось все, конечно, кустарно, афиш хватало только на ближайшие окрестности, но ведь театр Пушкина и Литинститут стоят рядом...
      Обидно, конечно, терпеть такое от своего же брата-дворника -- уж он-то мог бы понимать, каково мне приходится... Но с другой стороны -- мы квиты. Как раз тогда в издаваемый мною с друзьями самиздатский литальманах "Алконост" кто-то из общих знакомых предложил стихи некоего А.Прахова.
      Мы их не взяли: слабоваты...
      А почему бы и нет?
      Рассказывает Денис Рогаткин (Петрозаводск):
      -- Вблизи поселка Тюменский, где живет Берг, стояла лагерем наша детская группа. В один прекрасный день ребятам сказали, что вечером Ланцберг придет к ним в гости. Во время ужина в лагере появляются человек пятнадцать-двадцать -- мужчины, женщины, дети, с гитарами, фотоаппаратами...
      Один из ребят поворачивается ко мне и спрашивает:
      -- Что, они все -- Ланцберги?
      Ну, очень маленький поселок!
      В той же группе произошел такой диалог ребенка со мной.
      Ребенок:
      -- А что, Ланцберг тоже здесь живет?
      -- Почему "тоже"?
      -- Да нет... Просто говорят, он такой великий, великий...
      Секрет долголетия.
      Рассказывает Берг:
      -- 26 декабря 1988 года был у меня небольшой по масштабам бедствия концертик в Москве. С билетами суетился Георгий Мурый; от него же я и услышал эту фразу. Сказана она была одним из его сотрудников (а работает Георгий в окружении немногих оставшихся в наши времена при деле людей науки).
      Услышав поток информации, в котором фамилия "Ланцберг" перемежалась словами "концерт", "билеты" и "авторская песня" Жорин коллега, которому не надо было объяснять про автора "Оптики" физика Ландсберга, удивленно спросил:
      -- Так он еще и поет? Сколько ж ему лет!?.
      Тем и знаменит.
      От Дениса Рогаткина.
      Старый петрозаводский КСПшник в разговоре:
      -- А, Юрий Визбор? Знаю, я ему резинку в трусы вставлял.
      Я -- не я!
      Рассказывает Берг:
      -- 1998 год, июль, XXV Грушинский. Ночной концерт на "гитаре". Выступает Александр Дольский. Публика в экстазе. После первой песни не отпускает. Не отпускает и после второй. А -- регламент; пора выходить Вадиму Егорову.
      И он выходит, а "гора" скандирует:
      -- Доль-ский, Доль-ский!..
      -- Считайте, что я -- Дольский, -- вносит Вадим деловое предложение.
      Принято без энтузиазма.
      Кстати, Юлий Ким был встречен еще более прохладно: в Самаре не "раскручен".
      Перевыполнение желаний.
      Записал Дмитрий Мурзин.
      Валентин Берестов рассказывал, что его покойная жена Татьяна Александрова (автор домовенка Кузьки), услышав, как Высоцкий поет знаменитое стихотворение Андрея Вознесенского "Пошли мне, господь, второго!", сказала:
      -- Андрей просил у Господа "второго", а Тот в неизреченной милости своей послал ему первого.
      Радужные перспективы.
      Рассказывает Леонид Блехер (Москва):
      -- Июль 1980-го. Москва хоронит Высоцкого. Среди огромной толпы, затопившей московские улицы, медленно движется компания КСПшников. По их скорбным лицам видно, каким ударом стала для них смерть великого человека. Сквозь толпу к ним протискивается их знакомый -- Миша Байер, на лице которого написано радостное возбуждение. Он обводит торжествующим взглядом небывалое людское море и вдохновенно говорит:
      -- Это еще что! Вот когда Окуджаву хоронить будут...
      ИДЕОЛОЖЕСТВО
      (Термин принадлежит журналисту Валерию Хилтунену)
      Секрет вечной молодости.
      В своей книге "Непридуманные анекдоты" поэт, переводчик, профессор-филолог Александр Жовтис рассказывает:
      -- Вскоре после возвращения из эмиграции в Москву Александр Иванович Вертинский, один из первых наших "бардов" (если не первый), дал концерт в Доме литераторов. Он пел "Чужие города", "Маленькую балерину", "Куст ракитовый" и прочие свои "классические" вещи...
      -- А сейчас, -- сказал Вертинский, -- я спою вам "Песню о Сталине". Слова и музыка мои:
      Он стоит, как серебряный тополь,
      У Кремля, принимая парад.
      Сколько стоил ему Севастополь!
      Сколько стоил ему Сталинград!
      Будут помнить про годы былые,
      И вовек не забудет Москва,
      Как над картой военной России
      Побелела его голова...
      Трудно представить себе это -- но руководивший в ту пору Союзом писателей А.А.Фадеев испугался "нелитированных", т.е. явно не проходивших через цензуру строк и попросил у артиста текст. Через несколько дней, во время очередного инструктажа у Сталина, он доложил вождю народов:
      -- Вертинский в концерте спел "Песню о Сталине". Вот эту...
      Вождь внимательно прочитал стихи, минуту подумал и сказал:
      -- Это сочинил честный человек. Но исполнять не надо!..
      Разве "Сталин -- наша слава боевая, Сталин -- нашей юности полет" мог стареть, седеть и вообще быть человеком?
      О разговоре со Сталиным Фадеев рассказал писателю Владимиру Михайловичу Крепсу, со слов которого я знаю об этом вечере и руководящем указании вождя.
      Акустика!
      Из книги А.Л.Жовтиса "Непридуманные анекдоты".
      Весной 1967 года А.А.Галич побывал в командировке по каким-то киношным делам в Алма-Ате. Он пел тогда свои крамольные песни в нескольких "неофициальных" концертах, в том числе в драматическом театре им.Лермонтова (после представления). Театр тогда помещался напротив здания КГБ...
      Когда все собрались в фойе, где должен был состояться концерт, Александр Аркадьевич долго ждал, пока налаживали технику. Наконец, все было сделано. Галич взял в руки микрофон и спросил: "Ну что, слышно?", на что один из слушателей, актер театра, громко ответил:
      -- Очень хорошо... Даже в доме напротив!
      То, что товарищам в доме напротив было "все слышно", доказали впоследствии предпринятые ими акции...
      "50 -- это так же, как 20"!
      Рассказывает Юрий Кукин.
      В 1967 году (отметим дату, это очень важно) ему, ставшему уже лауреатом нескольких песенных конкурсов и вообще человеку популярному, предложили издать сборник собственных песен. Он принес в издательство тексты. Редактор просмотрел их и один за другим забраковал все, по той или иной причине.
      Песня "Тридцать лет" отпала из-за строчки "Пятьдесят -- это так же, как двадцать".
      Антипатриотическая ностальгия.
      Рассказывает Александр Городницкий:
      -- ...Более трех месяцев в том втором походе (на паруснике "Крузенштерн" -- прим. сост.) мы проработали в жарких тропических широтах Атлантики. Запасы пресной воды были скудными. Стопроцентная влажность и жара даже ночью не давали передышки. Горячий душ устраивался только раз в месяц (три человека под один рожок, не более чем на пять минут). Глаза, обожженные солнцем и разъеденные соленой водой, слезились от конъюнктивита. Постоянная солонина с томатной пастой и комбижиром корежила наши неопытные желудки. Все -- матросы, офицеры и мы -- стосковались по твердой земле под ногами вместо валкой и скользкой палубы, по освежающему холоду вместо изнурительной тропической жары, по деревьям и снегу. И вот в самом начале апреля мы пришли в канадский порт Галифакс в Новой Шотландии. На заснеженном холмистом берегу стояли столь милые нашим стосковавшимся глазам березовые рощи, сменявшиеся сосняком. Пейзаж настолько напоминал родное Подмосковье, что у всех защемило сердце. Тогда-то и появилась грустная песенка "Над Канадой небо сине", начавшая сразу же существовать как бы отдельно.
      Примерно через год канадское радио в передаче на русском языке сообщило: "Как нам стало известно, в Советском Союзе впервые написана песня о Канаде. По нашим сведениям, написал ее моряк с военного парусника "Крузенштерн". После этого по радио звучал фрагмент записи этой песни. Уже значительно позднее, в семьдесят шестом году, во время 16 рейса научно-исследовательского судна "Дмитрий Менделеев", попав на заход в столицу Новой Зеландии Веллингтон, я услышал в гостях у новозеландского профессора Киблуайта песню на английском языке, записанную на пластинку, которая показалась мне странно знакомой. Она называлась "Заход солнца в Канаде" и представляла собой точный английский перевод моей песни. Правда, исполняло ее женское трио под джаз так красиво, что опознать первоисточник было не просто. Люди, посещавшие в разное время Канаду, говорили мне, что песня широко распространилась среди русской эмиграции в Канаде и пользуется там широкой популярностью. Труднее было с публикацией этой песни у нас. В начале семидесятых главный редактор одного из толстых журналов снял ее уже из набора как "явно эмигрантскую".
      Бедный, бедный!
      Рассказывает Николай Смольский (Кемерово) о том, как Юрий Кукин -- в гостях у кемеровчан, знакомится с достопримечательностями города. На углу улиц Ф.Дзержинского и Д.Бедного восторженно восклицает:
      -- О! Угол Бедного -- Дзержинского!
      Как подать.
      Рассказывает Берг.
      -- Фестиваль "Москворечье-74".
      Вырвавшаяся из дома с огромным трудом кормящая мать Алена Козина (КСП МАИ) заявляет на конкурс единственную готовую на данный момент песню Валерия Бокова "Баллада о погибших кораблях". И ее не пропускают:
      -- Песня упадническая, выберите что-нибудь другое.
      Другого нет, Алена в отчаянье. Выручает советом Дима Дихтер:
      -- Перепиши текст заново и назови по первой строчке -- "День за днем".
      Помогло!
      Рассказывает Алексей Куликов (Береза):
      -- 1979 год. Везде все закрывают, а в Волгограде вдруг началась поддержка комсомола, ЦСКА КПСС; все воспылали любовью к самодеятельной песне и, более того, пустили на телевидение. И вот приходим мы в литературно-драматическую редакцию, где должны были записать несколько песен ко Дню победы. Редакция интересуется:
      -- Что вы можете спеть на военную тему?
      А у нас на эту тему были только "Песня лысых" ("Вспомните, ребята") и "Отшумели песни нашего полка...".
      Первую они записали и говорят:
      -- Ну, еще что-нибудь!
      И мы запели вторую. И вдруг увидели в глазах редактора, солидной пожилой дамы, явную растерянность:
      -- Тэ-тэ-тэ-тэ-тэ! Ребята, что это за маркитантка?
      -- Так Окуджава написал...
      -- Н-н-не!.. "Маркитантка" -- это плохое слово! Это почти то же самое, что "проститутка". Замените на что-нибудь!
      Мы обалдели немного, я и говорю:
      -- А на что ж заменить, на "партизанка", что ли???
      -- Вот! Вот! Вот!.. -- с радостным облегчением воскликнула она.
      Прозвучало это абсолютно искренне!
      Продолжает Владимир Васильев (Харьков):
      -- У меня была троглодитская песня со словами "...принимайте эффектные позы перед тем, как нажмут на курок..." Из ряда вон плохая песня. Я когда-то встречался с детским клубом Марины Меламед и сказал, мол, дети, не надо так делать. Они говорят:
      -- Ну, что Вы, Владимир Дмитриевич, мы эту песню пели на школьной олимпиаде и заняли место! Эта песня о борьбе за мир. Единственно что -- нам в ГорОНО, когда послушали, сказали: песня хорошая, только слова надо заменить. Не "принимайте эффектные позы"... "Эффектные" -- это пошло. Давайте, дети, будем петь так: "Принимайте достойные позы"!
      Так и пели.
      Москвич Борис Феликсон вспомнил, что поведал Василий Аксенов в своих воспоминаниях "Каждый пишет, как он дышит..." в посвященном Б.Ш.Окуджаве специальном выпуске того, что раньше называлось "ЛГ-Досье".
      -- Помню, как Булат с улыбкой рассказывал об уловке, позволившей ему напечатать этот стих, кажется, в "Юности". В редакции потребовали, чтобы он изменил название и вообще как-то убрал молитвенные обращения, дабы "не дразнить гусей". Тут вдруг на помощь нашему певцу прискакал Франсуа Вийон, и сразу возникло новое название -- "Молитва Франсуа Вийона", что немедленно переиначило всю ситуацию. В редакции восхитились, потому что с их точки зрения молитва превратилась в стих о молитве да к тому же еще и со ссылкой на темные века. Атеистические добродетели советской литературы как бы остались не задетыми.
      В условиях хронического дефицита всего...
      Рассказывает Александр Прищепов (Минск):
      -- Концерт Виктора Луферова в 1988 году. Заявились женщины из райкома партии или райисполкома. Поскольку в лицо их никто не знал, без билета не пускали. Им, привыкшим к халяве, пришлось заплатить, после чего они ворвались в зал с твердым намерением хоть за что-нибудь поругать Луферова.