Существовать и мыслить сквозь эпохи !

      Нет, он не собирается отвечать на это письмо. Но Козима, рослая женщина с внушительным животом - она на девятом месяце, - считает, что письмо очень милое, и просит Рихарда вновь пригласить Ницше - пусть навестит их в конце недели.
      Ладно. Приезжайте-ка в субботу после полудня, оставайтесь на воскресенье и возвращайтесь в понедельник утром: такое по силам любому ремесленнику, тем более профессору. Лучше, пожалуй, не скажешь. Должно пронять. Нерешительность Ницше действует Вагнеру на нервы.
      И Ницше приезжает. Чудесная погода. Летний жар, записывает Козима в дневник. Профессор на верху блаженства. Какая идиллия меж озером и вздымающимся к небу Пилатусом! Вот только фауна в вагнеровской обители приводит его в легкий трепет: ньюфаундленд, пинчер, лошади с кличками Фриц этого еще не хватало! - и Гране. Гране - подарок короля Людвига. По саду шастают куры, таращат глаза овцы, куда-то вечно крадется кошка, а Козима кормит Вотана и Фрикку - павлинью пару.
      Вечер с Ницше провел сносно, записывает Вагнер в конце дня. Около одиннадцати пожелал спокойной ночи. Гость пока не замечает царящей в доме нервозности. Козима - в ожидании родов. Около полудня просит Рихарда не поднимать никакого шума. Ницше пусть остается. Ему придется есть с детьми, но ничего не поделаешь. Впрочем, у него своя комната.
      Прислуга - в состоянии боевой готовности. Приезжает акушерка. Ночью начинаются схватки. Козима кричит благим матом. Хлопают двери. Всеобщая суматоха. Ранним утром Козима разрешается наконец от бремени. Младенец по имени Зигфрид выглядит настоящим богатырем. Неподвижный взгляд Вагнера, напишет Козима в дневнике, был исполнен значительности и величия.
      Ницше становится отныне членом семьи, другом дома, который во главе с Вагнером напоминает зверинец. Профессор может бывать здесь когда пожелает. А такое желание появляется часто. Они тогда гуляют вдоль озера, по Разбойничьей дороге, Козима - в розовом кашемировом платье и соломенной шляпе с широкими полями, Вагнер - в бархатном сюртуке, атласных штанах до колен, шелковых чулках и берете. И Ницше чувствует, что находится вблизи Божественного.
      В Базеле он собирает все, что пишут газеты о его кумире. Вырезки посылает Козиме. Сплошь маленькие сенсации: Вагнер-де разучивает перед зеркалом гётевскую жестикуляцию, живет в роскоши, имеет гарем - и при этом на содержании у баварского короля.
      Только, ради Бога, не надо ничего рассказывать Рихарду, все должно остаться между нами. У нас будет своя маленькая тайна... Стать сообщником в каком-то деле - это Ницше по душе. Он читает Козиме свои доклады, посвящает их ей, вероятно, даже влюблен в нее - робко и романтически.
      Да, он допущен ко двору, в Трибшене он свой и, значит, должен подобающим образом вести себя и хорошо питаться. Однако Ницше - вегетарианец. Обзавестись этой причудой ему посоветовал Карл фон Герсдорф, его лейпцигский друг, аристократ. Растительная пища, говорил он, улучшает самочувствие и избавляет от болей, вызываемых геморроем.
      Вагнер возражает. Пренебрегать мясом - нелепость. Но не есть его все же этичнее - не сдается Ницше. Сей грех, говорит композитор, искупается благими деяниями. А попивая молочко, их не совершить. Уж лучше сразу стать аскетом. Ницше с ним соглашается, но от своей привычки не отступает. И тогда, замечает Козима в дневнике, Рихард начинает сердиться.
      Лекции в Базеле у Ницше четыре раза в неделю. Уже в семь утра он стоит перед студентами и рассказывает им о греческих поэтах и философах-доплатониках, рассказывает, не испытывая ни малейшего вдохновения, глупым слушателям, которые, сетует он, всегда лишь записывают то, что он говорит.
      Живу как на острове, сообщает он матери. Вот если бы рядом был его задушевный друг Роде!
      Через год у него появляется еще один близкий друг. Франца Овербека пригласили возглавить в Базеле вновь организованную кафедру истории Церкви. Он на семь лет старше, тоже холостяк и станет самым надежным и самоотверженным товарищем Ницше.
      Овербек снимает квартиру в доме, где живет Ницше. Они вместе едят, вместе музицируют, у Ницше есть рояль, у Овербека - превосходные, на четыре руки, опусы Шуберта. Бывает, что к ним присоединяются коллеги и друзья. Тогда на столе печеная картошка и обжаренная ветчина. Ницше любит читать вслух, отдавая предпочтение рассказам Марка Твена. А с Идой Ротплец, по-девичьи прелестной швейцаркой, он даже играет вальс - песню любви Брамса.
      Ида Ротплец, которая выйдет замуж за Овербека, умна и наблюдательна. Об игре Ницше на рояле она замечает: Он не обладал виртуозностью, играл жестковато и угловато, подыскивая звуки в памяти и лишь затем на клавишах. А когда они всей компанией гуляют по лесу, Ида видит Ницше крепким и бодрым и тем не менее как бы нащупывающим дорогу, что придавало его походке некоторую неуклюжесть и скованность.
      В день начала франко-прусской войны, 19 июля 1870 года, Ницше в Мадеранской долине, устроился в отеле "Альпийский клуб", на высоте 1300 метров. И в то время как над Европой прокатывались громы сражения при Верте, он, поглядывая на романтически дикий пейзаж и слыша шум водопадов, обдумывает одну "идею", размышляет над дионисическим мировоззрением - вскоре оно приведет к "Рождению трагедии из духа музыки".
      Еще в феврале он написал Роде, что сомневается в возможности стать когда-нибудь хорошим филологом и что Вагнеру его жизненное предназначение тоже видится в иной области. Наука, искусство и философия столь тесно переплелись во мне, что в любом случае придется однажды породить кентавров.
      Брутальные, сладострастные существа, полулюди-полукони, любят вторгаться в изысканное общество. И вот Ницше сидит в альпийском отеле и, обдумывая "Рождение трагедии...", грубо и с наслаждением ополчается на дух Сократа. Древнегреческий просветитель, рационалист словом убил музыку как миф. На демона, который отнимает у тайн их очарование, должно идти войной и победить его.
      Между тем разгорается иная, настоящая война - против Франции. Друг, любезный друг, мы еще раз увиделись на вечерней заре мира, пишет Ницше Эрвину Роде и 8 августа просит освободить его на какое-то время от чтения лекций в университете, дабы он мог послужить солдатом и санитаром. В письмах он говорит о своих обязанностях, о том, что должен бросить лепту в ящик пожертвований для Отечества. Быть может, он хотел бы войти победителем во французскую столицу? Ведь Париж по-прежнему олицетворяет для него искусство и свободу.
      Там, наверху, в Мадеранской долине, в "Альпийском клубе", он познакомился с Адольфом Мосэнгелем, весельчаком, знающим Париж, бегло говорящим по-французски и заводившим, по его рассказам, умопомрачительные амуры с великосветскими дамами. Он пишет пейзажи. И хочет идти на войну. Значит, они могут отправиться воевать вместе. Элизабет Ницше, приехавшая в те дни навестить брата, поет дифирамбы Фрицу, пышущему здоровьем, блещущему умом, переполненному энергией.
      Итак, Одиссей собрался в поход. 12 августа он встречается с развеселым художником в Линдау. 13-го они садятся в поезд на Эрланген, болтают, хохочут, предвкушая необыкновенные приключения. И Ницше задорно поет только что сочиненную им патриотическую песню: Прощай, на бой мне отправляться, / Дойду до Рейна, может статься.
      Что же он делает?! Повестки не получал, на призывной пункт не идет - нет, оба читали газеты, увидели обращения к добровольцам и вот направляются в "Эрлангенское общество полевой благотворительной деятельности".
      В госпитале из нас готовят военных лекарей и хирургов, пишет Ницше своей матери. Это, конечно, сущая чепуха. Из них на скорую руку делают санитаров.
      Первое задание - разыскать в окрестностях Верта тех, кто остался в живых, найти могилу офицера высокого ранга. Заглядывая в лазареты и прошагав два-три десятка километров, они попадают на поле боя и становятся свидетелями страшного опустошения.
      Несмотря на сильный запах тления, искатели приключений подбирают возле убитых солдат пули к французским винтовкам системы Шаспо. Сувенир для друзей и знакомых на родине. Прилагаю кое-что, напоминающее о кошмарной мясорубке под Вертом, пишет Ницше своему старому учителю Ричлю, сидя в два часа ночи на полу телячьего вагона. Письмо с пулей в конверте получается коротким, ибо при жалком свете коптилки не распишешься.
      Дальнейший маршрут: через Хагенау и Нанси к Мецу. По следу побед и смертей. Вид последних замыкает им уста. Они поворачивают назад. В день битвы при Седане, когда французы капитулируют, а Наполеон III попадает в плен, соратники вновь ступают на родную землю. Ницше - тяжело больным, заразившись холерой и дифтерией зева. Любознательный вояжер лежит пластом. Решает лечить себя сам лошадиными дозами лекарств, ведь он во всем разбирается лучше других! После того как я в течение нескольких дней потерзал свой организм опиумными и танинными клистирами, а также ляписными микстурами, главная опасность миновала. Мосэнгель самоотверженно ухаживает за Ницше, он его ангел-хранитель.
      Итак, Ницше лежит в постели и пишет из эрлангенского отеля "Вальфиш" Рихарду Вагнеру. Похваляется своими подвигами, при свершении коих ему сопутствовала удача. Что до побед германского оружия, то лучше уж промолчать: это огненные знаки на стене, понятные всем народам.
      В Базель Ницше возвращается в октябре с позывами к рвоте, мигренью, приступами желудочных болей и резью в кишечнике, мучимый бессонницей и геморроем. Чувствует себя скверно. Бюсты прусской королевской четы, подарок за участие в войне, он хоть и поставил в своей меблированной комнате, однако находит, что, в сущности, эти упившиеся кровью господа ужасны.
      В Базель приезжает Элизабет. На протяжении ближайших восьми лет, с перерывами, она будет заниматься домашним хозяйством брата. Пиндер и Круг, его старые друзья из Наумбурга, тем временем обручились. Помолвлен и Овербек. Ницше продолжает вести холостую жизнь. Сестру это устраивает. Достаточно того, что Фрица любит, боготворит и балует она. И брат берет Лизхен на все званые вечера, вместе они бывают в Трибшене у Вагнеров. Опрятная девушка, по мнению хозяев виллы, послушна, мила и скромна.
      Но вот то, что Ницше не женится, на их взгляд, противоестественно. Как и то, что он постоянно восторгается своим другом Герсдорфом. Это же ненормально. Я бы считал, что Вы должны жениться или сочинить оперу, пишет Вагнер Фридриху Ницше в предрождественские дни 1874 года. И то, и другое Вам может как пойти, так и не пойти впрок. Но все же лучше жениться. Он просто считает Ницше ипохондриком и трусом. И в свойственной грубияну манере добавляет: Ах, господи, женитесь-ка на богатой! И надо же было Герсдорфу родиться мужиком!
      За год до этого, когда чуть ли не все товарищи Ницше ринулись обручаться, он писал именно Герсдорфу: Мы останемся верными друзьями, сколько бы представительниц прекрасного пола ни встало между нами, не так ли? Мужчины для него - нектар и амброзия, бальзам, исцеляющий душевные раны. Женщины созданы, чтобы рожать детей. Об этом он тоже думает, судя по строкам из письма к Роде: Время от времени мы должны исполнять и другую нашу обязанность, заботясь о здоровом, духовно и телесно равноценном нам потомстве.
      И все-таки ему дороже кентавры, которых он хочет родить сам. Его первый большой труд выходит с наступлением 1872 года. И производит ошеломляющее впечатление. Но только на коллег. Молодой базельский филолог развенчивает философа из Афин. Сократа! Филолог ставит античность с ног на голову, толкуя ее по-новому. Ключевые фигуры - Аполлон и Дионис. Бог солнечного света, гармонии, духовной деятельности и искусств, бог исцеления. И бог виноделия, упоения, экстаза, восторженности, плодородия.
      Аполлоническое и дионисическое. Дуэль рассудка с интуицией. И оба бога стремятся к победе. Философия власти, к которой позже придет Ницше, здесь еще только намечена. Сквозь спокойную ясность Аполлона прорывается необузданность Диониса. Она звучит в пении хора. Лирическом, чувственном, пьянящем. Такой она была, греческая трагедия, рожденная духом музыки.
      Но потом в это мистически возвышенное действо вторглось слово - диалог, логический ум Сократа. Подлинное искусство превратилось, по глубокому убеждению Ницше, в изощренное, ненатуральное, рафинированное. Время сократического человека миновало: возложите на себя венки из плюща, возьмите тирсы в руки ваши и не удивляйтесь, если тигр и пантера, ласкаясь, прильнут к вашим коленям. Имейте только мужество стать теперь трагическими людьми: ибо вас ждет искупление.
      Спасителем выступает, конечно, Вагнер, потому как только музыка, революционная музыка Вагнера - Ницше называет ее философией звука - способна оживить злодейски убитый Сократом миф. Так что первое философское сочинение Ницше по-своему пропагандистское, это - дифирамб его трибшенскому богу.
      Вагнер потрясен. Он любит пафос и сакрально-торжественный тон, который уже вскоре покажется Ницше слащавым и вызывающим чувство неловкости. Итак, Вагнер в восторге. Я не читал ничего более прекрасного, чем ваша книга! Она великолепна!.. Козиме я сказал, что после нее Вы самый желанный для меня человек. Вот если бы Ницше соблаговолил заглянуть на часок-другой в Трибшен, то выход в свет его творения можно было бы отметить по-дионисийски.
      Но у Ницше не то настроение. Снова приближается Рождество. А ему неможется. Он принимает лекарства. Питается диетическим супом и хлебом из пшеничной муки грубого помола. А главное - ждет реакции, откликов на свое сочинение. Однако их нет. И это при том, что он сперва разрушил, а затем заново создал целый мир. Кроме немногих коллег, его книга никого не волнует. Радуются только Вагнеры, раздают ее всем друзьям.
      Милая Козима, как водится, высказывает пожелания. Всегда надо что-нибудь достать. Ницше знаком с этой привычкой не первый год. К Рождеству детям нужны подарки. Куклы-марионетки. То, что рисует ей фантазия, в Люцерне, хоть весь город обойди, не сыскать. Купите, пожалуйста, короля и черта. Говорят, в магазине игрушек, что в Базеле на Айзенгассе, большой выбор.
      Кроме того, требуется тюль с золотыми звездами. Девочки хотят одеться ангелами. Если не удастся найти тюль, сгодится тарлатан. И необходимо срочно отдать в переплет издания классиков из библиотеки маэстро. Для греков, пожалуйста, красновато-коричневый цвет, для римлян - желтовато-коричневый. Не окажет ли им милый господин профессор эту услугу? Он же свой человек. А после "Рождения трагедии" - совсем близкий.
      Но отчего никто не откликается на книгу - не хвалит, не разносит? Даже его старый добрый учитель Ричль. Потому как не испытывает желания. Ограничивается двумя словами в записной книжке: остроумное похмелье. Ницше сетует в письме: Если Вам, думал я, встретилось бы в Вашей жизни нечто многообещающее, то оным могла бы быть, пожалуй, эта книга. Многообещающее - для науки, многообещающее и для душевного склада немца. Король классической филологии вновь очень немногословен в своей записной книжке: мания величия.
      Ницше полагает, что посеял бурю, а пожинает штиль. Что филологам до Диониса? Они верят в Сократа, в человеческий разум, а не в мир как волю к игрищам и потехам.
      Неужели у этого человека нет иных забот? Германия восстала ото сна! Прусский король Вильгельм провозглашен в Версале германским императором. Это сделал Бисмарк. Страна охвачена грюндерской горячкой. Страна набирает силу, расправляет плечи. Все бурно идет в рост, становится краше.
      А кто окопался в рейхстаге между правыми и левыми, образовав вторую по численности фракцию? Истовые, надменные католики, некие индивиды с негерманской внешностью, космополиты-апатриды. С центром надо бороться. Как и с евреями, которые везде и всюду впереди. В новой, великой Германии первым хочет быть Вагнер. В апреле 1872 года он переезжает в Байройт. Возвращается домой - в рейх. А Трибшен, остров блаженных для Ницше, тает в дымке из скорби и тоски.
      Какое ему дело до Байройта? И что за удельное княжество крепнет и ширится вокруг виллы Ванфрид? Идеальное общество, по Вагнеру, состоит из императоров и королей, правых интеллектуалов и ярых антисемитов. Это лощеная элита, деспоты и парвеню, не терпящие иностранных слов, дышащие патриотическим фимиамом и преклоняющиеся перед Зигфридом, германским героем, глядя на которого должен выздороветь хворый мир.
      Хочет ли Ницше примкнуть к этому кругу? Ницше, который решил брать словосочетание "Германская империя" в кавычки? Устроит ли его роль придворного философа у Вагнера, чего тот несомненно желал бы? От края пропасти молодого коллегу отводит великий Якоб Буркхардт, читающий в Базеле историю искусств. Это умудренный жизнью, проницательный человек, хорошо знающий, как делается политика, в частности, в области культуры, и потому - пессимист. Любая власть, убежден Буркхардт, порождает зло.
      Он любит Ницше. И не любит Вагнера. Распознав в юном друге выдающиеся способности, делится с ним своими мыслями о чрезмерном возвеличивании гениев, о тирании, о том, как незаметно для самого себя можно погрузиться в антидемократическую трясину.
      Чтобы прозреть, понадобятся годы. Но уже теперь Ницше начинает понимать, что боготворимый им человек - хвастун и шарлатан, чье искусство несет с собой не благо, а зло: напыщенность, ложный пафос, высокопарный соблазн.
      Однако его бог пока не стал истуканом. Ницше, напротив, - конченый человек. Ему нет и тридцати, а как ученый он уже никому не нужен. После "Рождения трагедии" студенты бегут от него.
      С огромным трудом, пишет он Роде, удалось найти желающих прослушать в зимнем семестре курс его лекций о риторике греков и римлян. Желающих - двое. Один - германист, другой - юрист. Из филологов не записался никто.
      "Я опять изверг немного лавы"
      Ницше получает любовное письмо. Ни один человек на свете не понимал меня и не пренебрегал мною так, как Вы, сетует дама. Редко кто меня так радовал и причинял мне такую боль... Впрочем, доводилось ли мне вообще испытывать что-либо подобное? Прощальное послание, крик души. Ницше пошел на окончательный разрыв. Она всегда будет носить с собой подаренного им прекрасного, окаменевшего, оборванного Диониса. Ницше же пусть нет-нет да и взглянет на жизнерадостного непобедимого юношу Диониса, которого преподнесла ему она. Будьте здоровы, желаю, чтобы Вы поскорее вылечили глаза. С глубоким уважением Розалия Нильсен. Написаны эти строки в июне 1873 года, за несколько дней до того, как Ницше уйдет в летний отпуск.
      Единственная известная эпистола с признанием в любви к Ницше. А Розалия Нильсен - единственная женщина, которая всерьез увлеклась им. Эмансипе, революционерка, приверженная идеям Джузеппе Мадзини. Сражалась в Италии за свободу и была брошена там в тюрьму.
      Однако революционерка избирает потом богемный образ жизни, неопрятна и производит крайне отталкивающее впечатление, замечает один из ее знакомых. Обитает в Лейпциге где-то в мансарде, пишет для журналов о цыганской музыке. По ее версии, личное знакомство с Ницше происходит в одном из отелей Фрайбурга. Вид у нее при этом ужасный. Ницше убегает с театральным возгласом: Страшилище, ты меня обманула! И называет ее отныне призраком.
      Ничто не пугает его, одержимого инстинктом чистоплотности, так сильно, как безобразие и неряшливость. Спустя десятилетие в "По ту сторону добра и зла" он прямо скажет: Самую глубокую пропасть образует между двумя людьми различное понимание чистоплотности и различная степень ее. И славит затем неописуемую полноту счастья, доставляемого купанием.
      И вот жалобное признание в любви, которое пару месяцев спустя получит таинственное и драматичное продолжение. Пока же Ницше отдыхает в Гларнских Альпах. Друг Герсдорф, коллеги, один из студентов Овербека, несколько юных дам - веселая компания!
      Каждый день они часами бродят среди гор, пока не спускаются крутыми скалистыми тропами к окаймленному лесами озеру Каума. Разоблачаются под кваканье лягушек, голышом прыгают в студеную воду, плавают, плещутся с радостными воплями. На берег выскакивают огненно-красные.
      По преданию, вода в озере обладает целебной силой. Ницше любит такие сюрпризы. Сразу же делает примочки на глаза. Лечится и молоком. Первый стакан - в половине шестого утра. После обеда все устраиваются в лесу, читают под сенью грозных утесов вагнеровских "Валькирию" и "Зигфрида". А также Гёте и Плутарха. Ужинают в семь, съедая что-нибудь горячее в прохладной столовой, обильно населенной мухами. Глаза у Ницше видят лучше. Зеленые занавески в комнате - бальзам для них. В солнечные дни он прикрывает их козырьком такого же цвета. Отпуск заканчивается в середине августа - одновременно с выходом первого "Несвоевременного размышления".
      А размышляет Ницше над книгой теолога и философа-младогегельянца Давида Штрауса "Старая и новая вера". Христианство мертво - его главный тезис, настало время по-новому взглянуть на мир - опираясь на мораль, музыку и поэзию. Творения Лессинга, Гёте, Баха, Бетховена и других корифеев. Вагнер к их числу не относится. С точки зрения умудренного жизнью Штрауса он просто шарлатан. Невыносимый человек.
      Вагнер и Козима находят, что изданный огромным тиражом опус Штрауса ужасно поверхностен. Делятся своими впечатлениями с другом семьи. Ницше сейчас же покупает книгу и не без подобострастия сообщает Вагнеру, что собирается опубликовать чудную подборку омерзительнейших стилистических перлов, дабы показать, каков он на самом деле, этот мнимый "классик".
      И действительно показывает. Бьет наотмашь, не зная жалости. Штраус филистер, более того - предводитель филистеров! Ницше цитирует его, раздевает фразы донага и выставляет на всеобщее осмеяние. Нравственное поведение есть самоидентификация индивида сообразно идее рода, утверждает Штраус. Говоря понятнее, пишет Ницше, это всего лишь означает: живи как человек, а не как обезьяна или тюлень.
      Да, это настоящий Ницше - ироничный, саркастичный, беспощадный. Я опять изверг немного лавы, сообщает он Эрвину Роде, очерк-возражение Давиду Штраусу. Вот это эссе и появляется в печати к моменту его возвращения в Базель из летнего отпуска.
      А Вагнер? Очерк добавляет ему нервотрепки. Он как раз корпит над "Гибелью богов", жалуясь, что все постоянно хотят получить что-то от "гения". Ваш "Штраус" мне совсем некстати, пишет он Ницше с нескрываемым раздражением. Это может взбесить кого угодно... Да, конечно, Рихард любит побушевать, но не совсем всерьез, а потому под конец бравому Фридериху полагается и кусочек сахару: Книгу я, разумеется, читал и клянусь Вам Богом, что считаю Вас единственным, кто знает, чего я хочу.
      Когда спустя полгода после выхода "Несвоевременного" тяжело болевший Штраус умирает от рака, Ницше пишет своему другу Герсдорфу: Я очень надеюсь, что не отягчил последние месяцы его жизни... Меня это ранило бы.
      К полемике со Штраусом он вернется в конце своей сознательной жизни. Заявит в "Ecce homo", что никогда не нападает на личности и пользуется ими только как сильным увеличительным стеклом, которое может сделать очевидным общее, но ускользающее и трудноуловимое бедствие. Так напал я на Давида Штрауса, вернее, на успех его дряхлой книги у немецкого "образования", - так поймал я это образование с поличным...
      Между тем идея построить в Байройте новый театр для проведения фестивалей, похоже, может обернуться провалом. Деньги поступают по каплям. Стройка на холме фактически заморожена. Впору объявлять о банкротстве. Ницше должен написать "Призыв к немецкому народу", подвигнуть его на более активную покупку патронатных билетов. И конечно, напишет. Будет сделано.
      Но сначала надо раскрыть заговор. Байройту, пишет Ницше Герсдорфу, угрожает совершенно непредвиденная страшная опасность. Строятся козни, на которые он обязан ответить контрподкопом. В происках, естественно, участвует призрак Р. Н., то есть Розалия Нильсен, автор любовного послания. Явно ненормальная особа с мрачным видом говорила намеками, распространяла слухи о каком-то тайном завещании, махинациях с патронатными билетами и некоем международном заговоре. Ницше сообщает обо всем этом в самых туманных выражениях Эрвину Роде и просит письмо н е м е д л е н н о сжечь. Не решается и подписать его своим именем: Будем мыслить сапёрными понятиями, подписываться псевдонимами, носить накладные бороды. У-у-у! Как свищет ветер! По поручению связанных круговой порукой Хуго с глухим загробным голосом.
      Призрак по имени Розалия, похоже, привел Ницше в сильное замешательство. Овербек рассказывает о комичной сценке, разыгрывавшейся между весьма странной перезрелой девой и его другом на квартире последнего. Рта они почти не раскрывали, объясняясь более или менее грандиозными жестами. В конце концов Ницше поставил стул, на котором сидела фрау Нильсен, за дверь. Это и стало точкой в их отношениях.
      В промежутках между импровизациями на тему "призрака" Ницше набрасывает заказанный ему призыв к соотечественникам. Не скупясь на патетику, в вагнеровском стиле. Гневное, обличительное обращение. Немецкий народ покроет себя позором, если не поддержит денежными средствами возведение союзнической хижины - так Ницше именует байройтский проект.
      Теперь, когда империя возрождена, он по-прежнему не стесняет себя в выражениях. Упрекает немцев в погоне за счастьем, наслаждением, роскошью. Еще видит в Вагнере спасителя. Именно в наши дни, когда народ захлестывают политические и национальные страсти и он легко поддается инстинктам, люди нуждаются в очищении и облагораживании возвышенным очарованием подлинного немецкого искусства и трепетным отношением к нему.
      Спасать проект он едет в Байройт в воинственном настроении. Но торжественная закладка здания испорчена отвратительной погодой. Ницше приходится пожертвовать новой шляпой. На стройплощадке - грязь, туман и мрак. К тому же собравшиеся в ратуше делегаты не принимают его призыв-предостережение. Слишком громогласно, тон оскорбителен. Тот, кого так поносят, не склонен к филантропии, заявляют господа спонсоры.
      Ницше получил отставку, что его вполне устраивает. Байройт - род недуга, и новая Германия - не его государство. В "Утренней заре" он напишет о хищниках грюндерских лет, внушающих ему ужас. Взять хотя бы пищу. Как люди теперь принимают ее - тьфу!.. Всё - с преизбытком. Тяжесть в желудке и мозгу прогоняют возбуждающими напитками... Что только не приснится после этого тьфу! А какими искусствами и книгами в качестве десерта заканчиваются такие трапезы - тьфу!
      В Ницше постепенно пробуждается демон. Какую запись о нем молодой бунтарь духа сделал однажды? Найди он слово, которое, будучи изреченным, уничтожило бы мир, вы думаете, он бы не изрек его?
      Но пока Ницше лишь в поисках материала, пока только клянет эту жуткую страсть и любовь к стяжательству. Люди гребут и гребут деньги, при том что живется им совсем недурно. Но лишь тот, у кого их больше, овладевает истиной. А владея ею, можно позволить себе со спокойной совестью быть бесчеловечным и сжигать евреев, еретиков и хорошие книги. Подчас, говорит Ницше, он больше не получает удовольствия даже от немецкого языка и предпочел бы говорить только на латинском.
      Хотел бы он и жениться. Да, Ницше вдруг предается мечтам. Романтически взволнован. Пишет матери: Ах, как бы я хотел иметь маленькое поместье. Тогда бы он оставил профессуру и, подобно Герсдорфу, стал бы скакать по жнивью, то бишь управлять имением. Герсдорф - крупный латифундист! Ну и что... Ницше хватило бы и клочка земли, чтобы тихо и храбро прожить там до конца.
      И вот в июле 1874 года он едет с другом в Бергюн, городок с несказанно красивыми окрестностями. Нет, в последнее время он не работал много, пишет он сестре, мешал запор, хоть и не особо сильный. Просто перепил доброй вальтеллины. Наконец, сюрприз: Как курьез сообщаю кроме того, что намедни вечером чуть было не решил жениться на фройляйн Рор - так она мне понравилась.
      Берта Рор из Базеля за год до этого отдыхала летом вместе с Ницше и компанией. Ревнивая Лизхен не скрывает своей тревоги в ответном письме. Фриц успокаивает ее: Моя реплика о фр. Рор не должна Тебя волновать. Сообщал об этом как о курьезе... Только Ты ведь знаешь, что мгновенный взгляд обычно значит больше, нежели множество взглядов...
      Года через два такой момент повторится. Дирижер из Женевы, желающий прочесть "Рождение трагедии" на французском, пригласил Ницше в гости. Отправляясь в путь, господин профессор трусит. Я страшусь нового города, как дикого зверя, замечает он. Но расположенная возле гор Женева нравится ему. А еще больше нравится Матильда Трампедах, ученица дирижера. Девушка, будто сошедшая с картины Боттичелли: двадцать один год, кроткая, стройная, зеленые глаза, золотистые локоны, интеллигентная, к тому же с состоянием.
      Ницше встречается с ней трижды. И всякий раз не в одиночку. Как-то, совершая прогулку, спорят о Шелли, Шекспире, Байроне, о праве народов на свободу. Тут в разговор вступает робкая Матильда: не странно ли, что люди, отстаивающие идею ничем не ограниченной свободы, сами нередко скованны и застенчивы? Подняв глаза, напишет она позднее, я встретилась с испытующим, глубоким взглядом Фридриха Ницше.
      Вот оно, то мгновенье, которое придает ему смелости. Зайдя, чтобы представиться, прокатившись весенним днем к озеру и нанеся прощальный визит, во время которого Ницше, играя на рояле, открывает Матильде Трампедах свою душу, то есть после общения, длившегося не более четырех-пяти часов, профессор делает девушке предложение. Не устно, нет, на это недостает отваги. Он отправляет девушке письмо.
      Здравствуйте, милая барышня, пишет Ницше 11 апреля 1876 года. Соберитесь с духом, дабы не испугаться вопроса, который я засим задаю Вам: хотите Вы стать моей женой? Я люблю Вас, и у меня такое ощущение, будто мы уже вместе. Ни слова о внезапности моего влечения!.. Но хотел бы знать, испытываете ли Вы такие же чувства, как я, - что мы вообще никогда не были чужими друг другу, ни одного мгновенья!
      Следующим утром, в одиннадцать, он уезжает скорым в Базель. Адрес - в конверте. "Если Вы найдете в себе достаточно сил, чтобы без промедления сказать да! или нет - то письмо с Вашим ответом застанет меня до 10 часов завтрашнего дня. Hotel garni de la Poste.
      Но у письма есть и тайный мотив - Excelsior. Во время прогулки к озеру с Матильдой Трампедах говорили и об американском поэте Лонгфелло, который бывал в этих местах Швейцарии, поблизости от Женевы. И написал тут балладу "Excelsior". Нет, Ницше ее не знает, зато знает фройляйн Матильда, поэтому к ней просьба: перевести и прислать вместе с оригиналом.