Цзянь

      Она изучала его наготу, как художница изучает тело натурщика, прежде чем приступить к работе. Ее взгляд скользнул по чистым линиям его груди, абсолютно лишенной растительности, избыток которой у многих россиян всегда ее коробил. Живот поджарый, плоский, мышцы видны даже в расслабленном состоянии, в котором он сейчас пребывал. Пах затенен, отчетливо видны только курчавые волоски. У него мускулистые ноги, как у бегуна. Даниэле нравилось его тело. Более того, оно пробуждало в ней страсть. Правда, мозги у него несколько набекрень, но это уже дело другое...
      Наконец Лантин докурил сигарету. Он дотянулся до пепельницы, потушил окурок и, не возвращаясь в исходное положение, взял с тумбочки стакан, в котором еще оставалось немного старки. Он любил иногда покурить, особенно после обильного секса, но терпеть не мог привкуса, который сигарета оставляет во рту.
      Отхлебнув старки, он прополоскал рот, затем проглотил жгучий напиток.
      - Я имею в виду слухи насчет Камсанга. Атомного проекта, что возводится в Гуандуне.
      - Ну и что?
      - Ходят слухи, - продолжал он, окидывая взглядом ее замечательные ноги и думая, что если бы ему было бы предложено выбрать для себя способ смерти, то он предпочел бы, чтоб его задушили такими вот ножками, - что Камсанг - не совсем то, за что его выдают. Что китайцы что-то скрывают от всех.
      - Ничего им не удастся скрыть от нашей внешней разведки, - ответила Даниэла и ухмыльнулась, проследив за направлением его взгляда. - И Южный Китай, и Гонконг - сфера нашего особого внимания. Я прекрасно осведомлена о всех тайнах Камсанга. Для твоего ведомства они интереса не представляют.
      - И все-таки?
      - Мои агенты сообщают, что по своим функциям Камсанг будет радикально отличаться от всех других атомных станций. С помощью его генераторов китайцы собираются очищать от соли морскую воду, что для Гонконга имеет немаловажное значение: с самого своего основания Гонконг страдает от недостатка питьевой воды Камсанг снимет эту проблему.
      Лантин закрыл глаза, то ли задремав, то ли задумавшись. Даниэла смотрела, как ритмично подымается и опускается его грудная клетка. У него даже дыхание, как у атлета.
      Ей тоже кое-что нужно было от него, и она все раздумывала, как к этому подступиться. Как-то она видела один американский фильм о мафии. Добрую половину фильма герой разговаривает с боссом, то есть с крестным отцом, уговаривая его, чтобы он дал ему свободу действий. Интересно, подумала Даниэла, насколько к Лантину применим термин "крестный отец"?
      - Ты уверена в своих информаторах? - спросил он, открывая глаза.
      - Насчет Камсанга?
      Мысли ее все еще были далеко.
      - Да.
      - Послушай, Юра, у тебя есть хоть какой-нибудь опыт обработки разведданных?
      - Я служил в армии, - ответил он, - и это моя военная специальность.
      Он произнес это таким тоном, словно другие военные специальности не стояли ни гроша.
      - Тогда ты должен знать, что эта работа не похожа на гадание на кофейной гуще, - сказала она. - И это не копание в бычьем кишечнике, которым занимались римские авгуры. Агентурная сеть создается годами, а потом еще требуется масса времени, чтобы разместить ее на местности так, чтобы она полностью слилась с ней. Как насекомые в траве... Когда это сделано и сеть заработала, ты начинаешь получать информацию, проверяя каждую крупинку на лакмусовой бумажке, как химик. - Она откинула назад пряди золотых волос, пригладив их рукой. - Но на этом аналогия кончается. К точным паукам шпионаж все же отнести нельзя.
      Она немного помолчала, запрокинув голову на подушку, с удовольствием ощущая затылком ее мягкость.
      - Главное, не пускать дело на самотек. С самого начала внедряешь в каждую ячейку сети своего наблюдателя, совершенно независимого от остальных. Ну и еще надо позаботится о поддержке для каждой ячейки. В функции этих служб входит проверка сведений, полученных агентурной сетью. Они тоже независимы, как ты, вероятно, уже догадался.
      - Ты мне рассказываешь об этом, чтобы показать, насколько надежна твоя информация? - спросил Лантин.
      - Нет, - ответила она. - Для того, чтобы показать, почему она такая надежная.
      - Именно это, - сказал он, - и привлекает меня в тебе. - Он заглянул в ее серые глаза, впервые заметив в них крохотные вкрапления коричневых пятнышек. Ты основательная, и, главное, бесстрашная женщина.
      - Иногда бесстрашие бывает глупым.
      Он прикоснулся к ее руке, причем без всякой задней мысли, что редко с ним бывало.
      - Я не это имел в виду.
      - Бесстрашная Даниэла, - сказала она, желая одновременно и позлить его, и раззадорить, - крутит напропалую со своим старшим по службе и с крестным отцом из Политбюро.
      - С кем, с кем?
      - Будто не слышал?
      - Это ты меня с кем-то путаешь, - усмехнулся он. - Вот гене...
      Даниэла зажала ему рот ладонью. Он отвел ее руку в сторону.
      - Не смей этого делать! Сколько раз тебя предупреждал!
      Даниэла не жалела, что разозлила его. Она это сделала умышленно, зная, что в таком состоянии он более податлив.
      - А повежливее нельзя ли? - взвизгнула она и влепила ему пощечину.
      Ее злость выглядела вполне естественной. Схватив ее за руку, он так ее вывернул, что Даниэла вынуждена была повернуться к нему всем телом. И тотчас же почувствовала, как его жесткое колено внедряется между ее ног. Волосы ее упали на лицо, рассыпались по подушке золотой волной, сверкая в солнечных лучах таинственным металлическим блеском.
      - А может быть, меня привлекает в тебе еще больше то, что ты такая сильная, - прошептал он ей в самое ухо.
      - Ты мне делаешь больно.
      Ей надо было, чтобы он ей поверил именно сейчас, пока боль еще достаточно терпима. Без сомнения, выпусти она эту игру из-под контроля, Лантин может и в самом деле увлечься и покалечить ее.
      - Так тебе и надо, - прошипел он, упиваясь ее видимой беспомощностью.
      Наклонившись к ней, он укусил ее в шею, в самое уязвимое место. Она высвободилась из его хватки ровно настолько, насколько было необходимо для продолжения этой опасной игры, которая все более и более захватывала ее. Эта игра состояла в том, что Даниэла заставляла его поверить, что он делает ей больно и одновременно, давала ому понять, что эта боль доставляет ей удовольствие. Последнее время она не раз спрашивала себя, зачем она это делает. Скорее всего, - решила она, - чтобы приучить себя к его типу секса. Она испытывала нечто подобное тому, что испытывает наркоман. Этот опасный секс изменял восприятие реальности.
      Так это было или не так, но в данный момент Даниэла чувствовала только то, что хочет еще и еще.
      Она с оттяжкой ударила его ладонью в грудь. Ей понравилось ощущение в руке после этого удара. Она давно заметила, что по мере того, как он возбуждался, тело его все более напрягается. И сама она от этого начинала звереть.
      Ее волосы свисали, как золотой занавес. Он запустил в них обе руки и притянул ее на себя, коленом раздвигая ей ноги. Это было так больно, что она охнула, и на глазах ее навернулись неподдельные слезы. Заметив это, Лантин тут же принялся слизывать их, заставив этим сердце Даниэлы так сильно колотиться, что даже ему слышно было. А она слышала только, как кровь ее шумит в ушах, и чуяла, что снизу у нее уже все мокрешенько.
      - Сейчас тебе будет еще жарче, - пообещал он, наседая на нее по новой.
      Резким движением торса он перевернул ее на спину. Даниэла зажмурилась. Крепко держа ее запястья, он завел ей руки за голову, заставив ее пышные груди вздыбиться, и, сдавив их коленями, вошел напряженным членом между ними.
      Когда рука убралась, Даниэла открыла глаза, чтобы посмотреть, что он теперь делает. А Лантин снова пристраивался между ее грудей. Его член, красный и вздрагивающий, был совсем близко, и она, улучив минуту, когда Лантин приподнялся над ней, взяла в рот его кончик. Он так и взвился, ахнув, а потом опять заерзал, как прежде.
      - Еще разок, - попросил он. - Ну еще! Еще!
      Лицо его было красное и перекошенное от напряжения. И она сделала так, как он просил ее... Некоторое время спустя она попыталась высвободиться, но он не отпускал ее...
      Мыча, она попыталась что-то сказать.
      Наконец он дал ей возможность перевести дыхание.
      - Я хочу тебя по-настоящему, - выдохнула она, изнемогая. - Пожалуйста.
      Он сжалился над ней. И задрав подол ее пеньюара, взметнулся...
      Она поддала ему еще, крошечными дозами увеличивая темп. Он стонал так, что можно было подумать, что у него начинается сердечный приступ.
      Лежа на ней, Лантин содрогался всем телом, то собирая внутри себя силу, то отпуская... То собирая, то отпуская... Даниэле никогда не приходилось спать с мужчиной, который бы шел к оргазму так долго и "пахал" так глубоко, как Лантин.
      Ей самой так и не удалось вызвать оргазма, хотя она и подошла к нему близко. Все думала о Карпове.
      Потом, когда в комнате было так тихо, что Даниэла могла отсчитывать крохотные частички времени вместе с часами в соседней комнате, в хрустальное пространство-время между сном и бодрствованием, в которое она уже успела закутаться, вклинился его голос, прозвучавший у самого уха:
      - Как прошел день?
      Это не был праздный вопрос, и она это сразу же поняла. Он, конечно, уже изучил копии материалов, которые она ему представила. Даниэле хотелось рассказать ему о том, что сообщила ей Таня Назимова, и спросить, что это все значит, но она не решилась. Странное это ощущение: говорить по телефону с Химерой и одновременно быть под колпаком. А что если ему уже донесли? Ощущение было такое, будто сидишь на бомбе с часовым механизмом, прислушиваясь, как она отсчитывает последние секунды твоей жизни. Да, звонила. Ну и что? Другу, родственнику - мало ли кому?
      Оправдываешься? Это плохой знак. Даниэла понимала, что если ей не удастся перейти в наступление, она будет конченый человек и в профессиональном, и в человеческом плане. Тогда она уже точно будет собственностью Лантина: и душой, и телом. В заднем кармане брюк. Взять бы бритву, да чиркнуть по венам! Залить бы кровищей и эти сен-лорановские простыни в полосочку, и этот идиотский пеньюар! Данайские дары... Это он себе делает приятное своими подарками, но не ей. Она в эти игры не раз играла. Надоело.
      Но вопрос есть вопрос. Она рассказала ему о совещании в департаменте, об обеде в министерской столовке, о подколах ее бывших подружек насчет ее новой прически, египетских сигаретах... Так, чтобы он не заметил ее лжи в потоке этой абсолютно достоверной информации.
      - Ну и что они думают по поводу твоего нового стиля?
      Голос мягкий, дремотный. Обычный разговор любовников. Но Даниэлу трудно было одурачить. Она отлично понимала, что ему в высшей степени наплевать на то, что там думает кто бы то ни было о ее новом стиле. Главное, чтобы он нравился ему.
      - Они были сражены наповал, - весело ответила она. - И захотели узнать, что это все значит.
      - Ну и что же ты им сказала?
      - Что я могла сказать? Что мы живем в пору великих перемен. Отшутилась, конечно.
      - И как же они относятся к переменам? - не мог не спросить Лантин.
      Этого вопроса Даниэла только и ждала. Рассказывая о всякой всячине, она давно уже ощущала, что тема, которую она хотела затронуть, маячит где-то на периферии их беседы. Она намеренно держалась от нее подальше: для нее было очень важно, чтобы Лантин сам затронул ее, не подозревая, что ему помогли.
      - Это зависит от того, кто их инициатор.
      - Ну а вообще?
      - Вообще? Ты же знаешь, что их приучили воспринимать любые перемены, не рассуждая. Чтобы, значит, не вносить хаос в их строго регламентированный мир.
      Он на мгновение задумался.
      - А еще о чем они говорили? Много сплетничали? Ага, подбираешься к главному! - подумала она.
      - Да ничего интересного, - ответила она вслух. - Кто с кем спит. Какого лейтенанта какой майор извлек из своего шкафа. Обычный треп.
      - Я просто подумал, не доходят ли до тебя те же слухи, которые доходят до меня.
      - Это о чем? Не понимаю.
      - Прекрасно понимаешь. - Лантин придал лицу хитрое выражение. - Только предпочитаешь хранить лояльность.
      - Это кому еще?
      - Карпову, конечно.
      Ну наконец-то разродился! - подумала Даниэла. - Он ведь помогал твоей карьере, дергая за нужные веревочки. Думаешь, я об этом не знаю?
      - Причем здесь Карпов?
      - А притом. - Он повернулся к ней погладил ей руку. - Я думаю, тебе пора завязывать с этой лояльностью.
      - Ты меня извини, - возразила Даниэла, - но мне надо думать о своей карьере. Не забывай, он ведь мой начальник!
      Даниэла сказала это не столько потому, что так думала, сколько потому, что полагала, что именно это он и ожидал от нее услышать. И она не ошиблась.
      - Карпов ворует мои громы и молнии и говорит, что сам их сделал.
      Его глаза были закрыты, дыхание спокойно, будто он засыпал. Мелкий пот покрывал его лоб липкой, соленой пленкой.
      - У Карпова самомнение величиной с Украину, - сказала она после небольшой паузы.
      - Это я знаю.
      - Самовлюбленные люди сродни шантажистам. У них никогда не хватает здравого смысла, чтобы вовремя остановиться.
      - Это твое мнение о нем?
      Даниэла промолчала, но не потому, что ей нечего было сказать.
      - Карпову принадлежит идея операции "Лунный камень", - заметил он, все еще не открывая глаз.
      - За всю его жизнь его осенила только одна хорошая идея.
      - Какая?
      - Поставить меня во главе внешней разведки.
      Он засмеялся, и его веки разлепились так стремительно, что она даже вздрогнула от неожиданности. Уставившись на нее неподвижным взглядом, Лантин произнес, чеканя каждое слово:
      - Что мне делать с Карповым?
      - И этот вопрос ты задаешь мне?
      - А почему бы мне его не задать? Ты знаешь его давно. Причем, довольно... интимно.
      - И ты полагаешь поэтому, что он посвятил меня во все свои тайны?.. Даниэла не хотела, чтобы у Лантина создавалось впечатление, что ее легко уговорить. - Почему бы тогда не обратиться к его жене?
      Он предпочел не заметить насмешки, прозвучавшей в ее вопросе.
      - Его жена, возможно, и любит его. Кроме того, у нее нет твоих мозгов. А человека, поднявшегося по служебной лестнице до положения, занимаемого сейчас Карповым, свалить нелегко. Будучи начальником Первого главного управления КГБ, он имеет массу друзей. Особенно среди военных. Не мути воду, если хочешь поймать рыбку.
      Она засмеялась.
      - Можно подумать, ты говоришь серьезно.
      - Я в самом деле серьезен.
      Вот теперь, кажется, можно и согласиться, - подумала Даниэла. - Он уже полностью убежден в авторстве этой идеи.
      - Это еще надо обговорить, - сказала она вслух.
      - Надо.
      - Тогда первое, что я попрошу - это разрешение на свободу действий.
      Он взглянул на ее груди, такие роскошные, такие плотные, и почувствовал, что в нем опять нарастает желание.
      Эх, Юра, не туда ты смотришь, - подумала Даниэла. Она слегка пошевелилась, груди ее затрепетали, и Лантин тяжело задышал.
      - В системе госбезопасности ведь работаешь ты, а не я, - сказал Лантин, придвигаясь ближе. - Зачем тебе мое разрешение?
      Она потянулась рукой к его вздыбленной плоти и слегка сжала ее у основания, в то же самое время коснувшись затвердевшими сосками его грудных мышц.
      - Настоящая-то власть - у вас. Я имею в виду, власть разрешать и запрещать. Без вас наша контора и гроша ломаного не стоила бы.
      Он судорожно вздохнул.
      - Такая власть! - прошептала она, сжимая его член. - Такая большая!
      Лантин закрыл глаза, шумно задышав открытым ртом. Он думал, как крепко он держит Даниэлу в руках.
      Может, она и хитрая бестия, но против его она и пикнуть не посмеет. Она знает свое место. Гарантией того служит компрометирующий ее материал, что лежит в его сейфе. А это значит, что любые его прихоти она будет выполнять беспрекословно.
      Чжан Хуа почти бежал через площадь Тяньаньмынь. Он опять опаздывал на встречу с У Айпином, и ему не очень хотелось снова слышать ехидные комментарии министра по поводу этой его скверной привычки.
      Он быстро поднялся по широкой лестнице Исторического Музея, расположенного напротив здания Народного Собрания. Так же быстро проскользнул мимо огромной рельефной карты Китая, занимающей вместе с цитатами из Мао и хронологической схемой династий правителей страны почти всю стену в прохладном фойе. Повернул налево, затем направо и наконец очутился в комнате, в центре которой стояла десятиметровая лодка, выдолбленная из цельного ствола гигантского дерева, обнаруженная во время раскопок в Цзянсу в 1958 году. Считается, что это очень древняя лодка, но, как и большинство других экспонатов музея, она могла быть как реставрированным предметом старины, так и просто копией. Китай слишком много раз подвергался разграблению, и мало осталось исторических реликвий, чтобы заполнить даже главный музей страны.
      - Приношу тысячу извинений, товарищ министр, - сказал он, приближаясь к У Айпину, внимательно изучающему копию календаря периода династии Шан, то есть между XVI и XXI веками до новой эры. К великому облегчению Чжан Хуа, он не отпустил ни одной из своих обычных едких шуток. Просто стоял и смотрел на свиток, висящий на стене.
      Затем он молча двинулся к застекленным шкафам, стоящим вдоль стены. Чжан Хуа последовал за ним и увидел, что в первом из них были выставлены различные виды старинного оружия.
      - Осознаешь ли ты, Чжан Хуа, - обратился к нему У Айпин, - что все эти красивые рукоятки ножей, копий и топоров были, в основном, изготовлены современными умельцами по их изображениям в старинных манускриптах? Когда я об этом думаю, я начинаю чувствовать гордость за современный Китай.
      А я начинаю чувствовать тошноту, - подумал Чжан Хуа, - потому что это заставляет меня вспомнить, сколько разрушено и разграблено всяческими гвай-ло. Ничего не осталось от нашего славного прошлого, кроме этих печальных подделок, которые только выглядят предметами старины. Этого Чжан Хуа, конечно, не сказал, а сказал он только ни к чему не обязывающее:
      - О да, конечно, товарищ министр.
      Они двинулись к следующему шкафу. Там были выставлены различные сельскохозяйственные орудия, вроде бронзовой лопаты, выглядящей как настоящая, каменных мотыжек и серпов, сделанных из морских раковин. Тут же висел список сельскохозяйственных культур, выращиваемых в древнем Китае, составленный на основании старинных рукописей. У Чжан Хуа эти экспонаты вызвали точно такое же чувство, как и предыдущие.
      - Теперь, когда дело сделано, - сказал У Айпин, - я, пожалуй, поставлю тебя в известность о наших успехах. Мне хочется заставить тебя корчиться в муках, наблюдая падение своего учителя. Ты ведь в душе сохраняешь лояльность по отношению к Ши Чжилиню - ты, моя собственность! Вот я и хочу отплатить тебе за эту лояльность.
      У Айпин говорил все это тоном, каким обычно беседуют друзья, прогуливаясь по музею.
      - Последняя из наших телеграмм отослана в Гонконг, - продолжал он. Возглавляемая мною ЦУН, пошарив по сусекам министерских фондов, собрала достаточно денег, чтобы скупить все долговые расписки фирмы "Тихоокеанский союз пяти звезд", ухнув на это свыше двенадцати миллионов долларов. Теперь мы контролируем эту компанию. Главное звено в генеральном плане Ши Чжилиня нейтрализовано. Теперь, когда мы стали главными партнерами сэра Джона Блустоуна, можно считать, что песенка Ши Чжилиня спета. Он лишился рычага, с помощью которого он мог перевернуть Камсанг и заставить его работать на себя.
      - Камсанг может погубить нас всех, - горячо возразил Чжан Хуа. - В этом я абсолютно согласен с Ши Чжилинем. Секреты этого проекта слишком опасны, чтобы...
      - Замолчи! - прошипел У Айпин, предупреждая и одергивая одновременно. Мне тошно слушать это слюнтяйство! Окруженный со всех сторон, Китай похож на осажденную крепость. Если мы но дадим решительного отпора Советам, то они раздавят нас. Эти пограничные инциденты в Юньнани являются пробным шаром в широкомасштабной кампании, направленной на то, чтобы уничтожить нас. Камсанг будет нашим гарантом, что этого не произойдет никогда!
      Чжан Хуа узнал бешеный огонек, поблескивающий в глазах У Айпина, - это глаза фанатика. Ужасно было даже подумать, что в его руки попала такая власть. Притулившись плечом к застекленному шкафчику, он подумал с тоской, что, задействовав Камсанг, полоумный министр их всех обрекает на гибель. Да и себя тоже.
      - Кстати, о нашем сэре Джоне Блустоуне, - добавил У Айпин несколько более спокойным тоном, видя, что Чжан Хуа не собирается ему перечить. - Я получил от него телеграмму, пересланную через Гонконгский и Азиатский Банк. Ему нужны дополнительные средства, чтобы скупить оставшиеся акции Пак Ханмина. - У Айпин, очевидно, упивался сознанием того, что Блустоун теперь его агент. Вчера вечером я созвал ЦУН и, хотя риск и велик, уговорил их еще пощипать министерские фонды. Поскольку мы можем рассчитывать, что наши вложения скоро вернуться сторицей, мы сегодня утром отправили ему требующуюся сумму. Это последний гвоздь в гроб Ши Чжилиня.
      - Но, товарищ министр, - робко возразил Чжан Хуа, - Ши Чжилинь сам собирался переслать им деньги.
      А Айпин высокомерно улыбнулся. - Конечно, собирался. Но я его опередил, пробив тем самым брешь в его плане. Теперь, управляя Блустоуном, я могу контролировать события. И ты, мой добрый Мышонок-Лаошу, сообщишь мне, когда Ши Чжилинь пошлет следующую закодированную радиограмму своему Митре. Как только это произойдет, я попрошу аудиенции у премьера. Наконец-то у нас появились реальные шансы разделаться с Ши Чжилинем! Как только он даст команду о начале завершающей стадии его гонконгской операции, можешь считать его покойником. И, как только мы его устраним, мы тотчас же заменим генералов, которым он сумел запудрить мозги, нашими людьми. Вырвав у него из рук топор, который он натачивал несколько десятилетий, мы используем его таким образом, каким он сам, по причине трусости, никогда не собирался пользоваться. Пришло время быстрых и решительных действий. Со дна нашего болота подымается пузырь, заряженный огромной энергией. Когда он лопнет, все мои враги будут сметены с лица земли.
      Семеня рядом с широко шагающим министром, Чжан Хуа заметил перемену в интонации, с которой тот произнес последнюю фразу. Но промолчал, как обычно.
      Джейк наблюдал, как Блисс спит, наполовину выпроставшись из-под цветастого покрывала. Когда он вылез из кровати, солнечный свет, вливающийся в окно, коснулся его плеча, как меч, посвящающий в рыцари. Он снова в Гонконге. Она спит, и он наблюдает за ней с напряженным вниманием, будто пытаясь разгадать загадку. Он чувствовал на душе все тот же дискомфорт, от которого страдал, лежа рядом с ней в полусне-полудреме. Он усиленно пытался снова заснуть, ощущая какое-то беспокойство от ее близости. Шелк ее кожи, аромат ее дыхания, касающийся его щеки, легкие, как воздух, пряди ее волос, щекочущие его плечо. Он чувствовал, как, ритмично подымается и опускается ее грудь, и ему казалось, что он погружен в воды Южно-Китайского моря у острова Чеунг Чоу и слышит крик Фо Саана, доносящийся к нему из ниоткуда:
      Ба-маак! Ищи пульс! Он буквально задыхался в ее ауре. В конце концов, сон снова овладел им. И сон был такой сладкий и глубокий, каким он не наслаждался многие годы.
      Полностью Джейк проснулся, когда уже было светло, с чувством такой неловкости и вины, что тотчас же вылез из постели. Хотя ему и очень хотелось остаться рядом с Блисс.
      Это чувство вины, такое "западное" по своей су та, он впитал в себя, должно быть, с молоком матери Конечно же, оно не пришло к нему от отца. Джейк вообще редко думал об отце. А когда и думал, то перед ним возникал образ Дэвида Мэрока. Единственной связью Джейка с его настоящими родителями был обломок фу. Сознательные воспоминания детства начинались у него с Гонконга и с людей, которые вырастили его: Дэвидом и Руфью Мэроками.
      В свете нового дня Джейк развернул обломок фу, который дала ему Камисака. Тот, который принадлежал Ничирену Да, убеждали его глаза и разум, это обломок той же фу - печати того же китайского императора. Как такое возможно?
      Взгляд Джейка вернулся к спящей Блисс. Кто она на самом деле, эта девочка из его далекого детства? Она давно уже переросла ту роль, в которой он привык ее воспринимать. Он понимал, что надо заставить ее выполнить данное ему обещание. Хватит с него всяких тайн. Он не любил вопросов, на которые не мог найти ответа. Он предпочитал озадачивать других. Наверно, и эту черту он унаследовал от матери, Афины Ноулан Ши. Даже умирая, она не открыла ему его истинного имени:
      Джейк Ши.
      Он стал Джейком Мэроком, но теперь, чувствуя на ладони тяжесть фу, он подозревал, что на свете были еще кое-какие люди, знающие его истинное имя. Кто эти люди? Можно предположить, что Мэрокам было известно его происхождение. А еще кому?
      Фу. С самого рейда на Дом Паломника все события вращаются вокруг этого обломка жадеита цвета лаванды: исчезновение Марианны, действия Ничирена, даже появление Блисс. Она знала о пропаже фу, посылала его за ней в Японию. Откуда она узнала? Что она знала об этой реликвии такого, чего не знал он?
      Он пересек комнату. Когда он проходил мимо Блисс, его тень упала на ее лицо. Она проснулась и увидела его.
      - Джейк.
      Блисс спала телешом. Плечи и частично грудь высовывались из-под смятого покрывала. Она не пошевелилась, чтобы прикрыться.
      - Ты хорошо выспался?
      Этот простой и естественный вопрос вызвал новый приступ чувства вины: спал с ней лучше, чем когда-либо с Марианной.
      - Всю ночь ворочался с боку на бок, - ответил он. - Сны замучили.
      - Неправда, - мягко возразила она. - Я два раза просыпалась, чтобы проверить, все ли с тобой в порядке. Ты спал, как младенец. Ни разу не пошевелился. Все тревожные морщинки разгладились на твоем лице.
      Он сел к ней на кровать.
      - Я хочу напомнить тебе о твоем обещании, Блисс. Расскажи мне все.
      Она взглянула на него, как мать смотрит на обеспокоенного чем-то ребенка. Села, обхватив колени руками, прижавшись к ним грудью. Ее темные как вороново крыло волосы упали ей на лицо.
      - Послушай сначала сказку, которую мне часто рассказывал в детстве отец, сказала Блисс. - В одной из северных провинций, где зимой мороз надолго сковывает землю, жил да был лис. С утра до ночи он бегал по лесу, добывая пропитание для себя и своей подруги, которая мало того, что была беременной, но и еще страдала от смертельного недуга. Зима выдалась малоснежной и голодной, вот и приходилось лису уходить все дальше и дальше от норы в поисках съестного.
      Однажды он пробегал мимо фермы и, заметив в заборе дыру, проник внутрь. Покрутив носом туда-сюда, он живо нашел курятник. Так и стал с тех пор он наведываться на эту ферму, каждый раз таская по курице. Фермер ставил капканы, каждый раз все более мудреные, но лис, от которого всецело зависела жизнь его подруги и еще нерожденного отпрыска, не попадался. Тогда фермер, плюнув на механические ухищрения, взял в руки топор и засел с вечера в курятник, намереваясь подстеречь вора.
      И вот, когда лис сунул морду в дыру в стоне курятника, чтобы утащить очередную курицу, фермер набросился на него с топором. Хотя лису и удалось избежать прямого удара, но топор все-таки вскользь задел его. Истекающий кровью лис бросился наутек. Ночь была лунная, и фермер, идя по кровавому следу, пришел к лисьей норе, вырытой под корнями старого дуба.
      С помощью своего топора фермер попытался расширить вход в нору так, чтобы можно было пролезть внутрь и добить зверя в его собственном доме. Однако корни столетнего дерева не поддавались топору и скоро усталость и ночной холод заставили фермера отступить от своего первоначального намерения. Однако он не ушел, решив довести до конца начатое дело. Он устроился у входа в нору и стал ждать. Когда лис появится - а он не мог не появиться, поскольку каждое животное должно питаться, - топор обрушится на его голову и положит конец его преступной деятельности.
      Целую ночь просидел фермер у входа в лисью нору, но никто из нее не вышел. Утро перешло в серый день, день - в вечер, а вечер - снова в ночь. Голодный и озябший, фермер махал топором, чтобы согреться. И вот наконец он услышал шорох глубоко в норе и притаился, замерев с поднятым наизготовку топором. Скоро он смог рассмотреть черную мордочку, усы зверя и его горящие глаза, фермер приготовился нанести свой смертельный удар.
      Но в последний момент он удержал орудие убийства буквально в сантиметре от головы жертвы. Потому что это был не лис, который каждую ночь совершал набеги на его курятник, а крохотный лисенок, бока которого еще блестели от материнской слюны. Пошатываясь на нетвердых ножках, он выбрался из норы, щурясь на свет божий.
      Фермер сразу понял, что перед ним сиротка, потому что родители его, будь они живы, ни за что не отпустили бы его. Отец его, наверное, умер от раны, а мать, скорее всего, умерла еще раньше.
      И фермер положил топор на плечо, наклонился, подхватил дрожащего лисенка поперек живота и отнес его к себе на ферму. Там он выкормил его, вырастил и научил стеречь ферму от вторжений ночных грабителей. Таких, каким был его отец. Что молодой лис и стал делать в меру своих способностей, а они у него были, надо сказать, недюжинными.
      Блисс протянула руку и погладила Джейка по щеке.
      - Терпение, любимый. Самое надежное оружие праведных - это терпение.
      - Вряд ли меня можно причислить к праведным, Блисс. - Он отвел ее руку от своего лица. - Я хочу получить ответы хотя бы на некоторые из моих вопросов. Сейчас.
      - Сейчас, сейчас, сейчас. Иногда европеец так из тебя и прет, Джейк.
      Джейк как-то сразу притих.
      - Что ты этим хочешь сказать?
      - О Джейк, я знаю насчет фу. Неужели ты думаешь, я не знаю, что ты наполовину китаец?
      - Мэроки...
      - Мэроки привезли тебя из Шанхая, когда твоя мать умерла.
      Он уставился на нее.
      - А это откуда тебе известно?
      - Моя мать тоже из Шанхая. И она знала твоего отца. Настоящего отца.
      Джейк встал с кровати. Притянул к себе Блисс. Так и стояли они, обнаженные, залитые светом утра. Весь Гонконг лежал у их ног. Сквозь туман вырисовывался пик Виктории.