– Решение принято? – спросил Варак.
– Да,-ответил Генезис, – притом положительное.
– У вас не было выбора,-заметил Варак.
– Вы составили план действий? – поинтересовался Браво. Наклонившись вперед, он равнодушно посмотрел на Барака.
– Да. Все произойдет через три недели, первого мая. Тело обнаружат только утром.
– Значит, известно об этом станет второго. Если вы допускаете, что кому-то из нас придется выступить с заявлением,-обратился к участникам совещания Генезис,-приготовьте его заранее. Некоторым из присутствующих лучше выехать из страны.
– Кажется, вы исходите из того, что о смерти объекта будет объявлено в обычном порядке,-заметил Варак. Интонация его мягкого голоса говорила о том, что он как раз уверен в обратном.– Если пустить дело на самотек, я не гарантирую, что все произойдет именно так, как вы предполагаете.
– Почему вы так думаете? – спросил Венис. – Потому что на Пенсильвания– авеню, 1600 начнется паника. Эта шайка постарается выиграть время, чтобы попытаться завладеть досье. Ради них они не остановятся перед тем, чтобы положить покойника на лед и спрятать его в гардеробной комнате президента. Сидящие за столом представили нарисованную воображением Варака картину и невольно заулыбались.
– В таком случае не пускайте дело на самотек, мистер Варак,– подвел итог обсуждению Генезис. – Досье, должны завладеть мы.
– Прекрасно. Это все?
-Да. Благодарю вас.-Генезис кивком отпустил Варака, который быстро вышел. Председатель встал со стула и взял в руки лист бумаги с зашифрованным текстом. Затем собрал со стола шесть маленьких, вырванных из блокнота листков, на каждом из которых была четко выписана римская цифра один.
– Совещание закончено, господа. Как всегда, каждый лично уничтожил свои бумаги. Если делались какие-либо записи, пожалуйста, уничтожьте и их. Члены Инвер Брасс стали друг за другом подходить к камину. Самый первый снял со стены футляр со щипцами, потом аккуратно уронил лист бумаги на горящий уголь. За ним то же самое проделали и остальные. Стоявшие несколько в стороне Генезис и Браво оказались последними, кто совершил этот ритуал.
– Благодарю вас за то, что вы по-прежнему с нами,-тихо обронил Генезис.
– Вы мне еще четыре года назад сказали, что я не могу просто так взять и исчезнуть,-напомнил Мунро Сент-Клер.– И вы были правы.
– Боюсь, дело не только в этом. Я не здоров. Жить мне осталось недолго.
– О господи!
– Пожалуйста, не надо. Все равно я счастливчик.
– Но в чем дело? Что с вами?
– Десять недель назад врачи признались, что мне осталось жить два-три месяца. Конечно, сказали только потому, что я настаивал. Они чудовищно точны. Я чувствую это. Уверяю вас, это совершенно особое ощущение – будто приобщаешься к чему-то абсолютному, вечному. И знаете, это даже успокаивает. Человеку не дано испытать другого чувства, подобного этому.
– Мне очень жаль. Трудно выразить словами то, что я хотел бы вам сказать сейчас. Венис знает об этом? – Сент-Клер посмотрел в сторону крупного темнокожего мужчины, тихо беседовавшего в углу с Бэнером и Пэрисом.
– Нет. Мне не хотелось, чтобы что-то повлияло на наше сегодняшнее решение. Генезис бросил свой лист с напечатанным текстом на мерцающие угли, потом скомкал в шар шесть страничек с результатами голосования и уронил их в камин.
– Я просто не знаю, что сказать,– сочувственно прошептал Сент-Клер, глядя в удивительно спокойные глаза Генезиса.
– Зато я знаю,-с улыбкой ответил обреченный. – Вы снова с нами. Вы способны па большее, чем Венис или любой из присутствующих. Обещайте, что, если я отправлюсь, так сказать, в мир иной, вы доведете это дело до конца. Сент-Клер посмотрел на лист бумаги, который все еще держал в руке, на имя, написанное в верхнем левом углу.
– Он пытался вас уничтожить. Однажды это ему почти удалось. Я доведу начатое нами дело до конца.
– Нет-нет, только не поэтому,-сказал Генезис твердо, и в его голосе прозвучало неодобрение.-Наши действия не могут быть продиктованы злобой или местью. Это недопустимо. Мы никогда не должны руководствоваться такими чувствами.
– Одних и тех же целей иногда добиваются по разным причинам, так же как одинаковое поведение диктуется различными моральными принципами. Я просто констатирую, что в нашем случае имеет место именно такое совпадение. Главное, конечно, то, что этот человек опасен. Мунро Сент-Клер еще раз посмотрел на лист бумаги. В верхнем левом углу было напечатано: "Джон Эдгар Гувер". Он смял бумагу и швырнул ее в огонь.
Глава 2
Волны нежно ласкали лежавшего на мокром песке у самой воды Питера Ченселора. Серые краски на небе постепенно исчезали, на смену им появлялись голубые. В Малибу пришел рассвет. Опершись локтями о песок, Питер сел. Ужасно ныла шея, да еще эта пульсирующая боль в висках. Вчера вечером он здорово набрался. И позавчера тоже, черт возьми! Ченселор рассеянно взглянул на ставший таким привычным шрам. Начинаясь высоко на левом бедре, он, изгибаясь, тянулся к коленной чашечке и по икре шел дальше вниз. Казалось, на смуглое от загара тело наложили белый, туго сплетенный шнурок, Дотрагиваясь до шрама, Ченселор все еще чувствовал боль. Хорошо, хоть ногу удалось спасти. После сложных операций Питер ходил уже почти свободно, правда, временами появлялось ощущение какой-то одеревенелости. Хуже обстояло дело с левым плечом. Мучила постоянная, лишь изредка притуплявшаяся боль. Врачи определили разрыв множества связок и сухожилий. И срастались они чрезвычайно медленно. Питер машинально дотронулся правой рукой до чуть вздувшейся полоски кожи, которая начиналась у самых волос, проходила над правым ухом и спускалась к основанию черепа. Отросшие волосы закрыли большую часть шрама, а следы травмы на лбу теперь можно было заметить только вблизи. Он давно бы забыл обо всех этих шрамах, если бы не. женщины, которые почему-то ужасно любили напоминать о них. Врачи рассказывали Питеру, что после аварии его голова походила на порезанную острым ножом дыню. На какую-нибудь четверть дюйма выше или ниже, и его не было бы в живых. Бывали моменты, когда Ченселор искренне жалел, что этого не случилось. Он сознавал: со временем все пройдет. Да и вообще дело не в том, что ему хотелось умереть. Он просто не был уверен, что жизнь без Кэти имеет хоть какой-то смысл. Питер знал, что время залечит раны – и душевные, и физические. Если бы все это произошло поскорее! Тогда бы к нему вернулась его неуемная энергия, утренние часы были бы заполнены работой и он бы уже не прислушивался к болям в висках и не испытывал смутное, тревожное недовольство своим вчерашним поведением. А сейчас… Даже когда Питер не напивался так, как накануне, он все равно с утра чувствовал себя не в своей тарелке. Вся эта компания из Беверли Хилс и Малибу была не для него. Литературный агент Питера почему-то считал, что ему будет полезно побывать в Лос-Анджелесе, заехать в Голливуд, где Ченселору предложили выступить соавтором сценария по его же роману "Контрудар!". Питер понятия не имел, как пишутся сценарии, однако это, как оказалось, не играло никакой роли. Доблестный Джошуа Харрис, его единственный и постоянный литературный агент, заявил, что этот маленький недостаток будет с лихвой компенсирован большими деньгами. Питеру такая логика была не очень понятна. Зато ее прекрасно постиг его соавтор. Они встречались всего три раза минут на сорок пять, из которых сценарию посвятили не больше десяти. И конечно, никто ничего не записывал. По крайней мере, при нем. Вот так он оказался в Малибу, поселился в роскошном доме на берегу океана стоимостью сто тысяч долларов и стал разъезжать на "ягуаре", относя свои расходы на счет киностудии. При таком образе жизни, даже если и не напиваться каждый день, все равно рано или поздно почувствуешь угрызения совести. Во всяком случае, сын миссис Ченселор не мог их не почувствовать, ведь его с детства учили: что заработаешь, то и получишь. Не иначе. И еще: какую жизнь ведешь, таков ты и есть! Совсем по-другому смотрел на все это Джошуа Харрис. Обговаривая контракт с Голливудом, он прежде всего заботился об интересах своего клиента. Ведь, с его точки зрения, Ченселор и не жил вовсе, а лишь прозябал в своем жалком домишке в Пенсильвании. После выхода Питера из больницы прошло уже три месяца, но работа над новой книгой о Нюрнберге почти не сдвинулась с места. Да и вообще неизвестно, сможет ли он когда-нибудь снова взяться за перо. Питер опять почувствовал такую сильную головную боль, что на глазах у него невольно выступили слезы. Желудок настойчиво посылал сигналы тревоги. Питер поднялся и, пошатываясь, вошел в воду. Может, купание излечит его? Он поднырнул под набежавшую волну, выплыл и оглянулся назад, в сторону дома. Какого черта он здесь торчит? И потом, вчера он, кажется, привез с собой какую-то девицу. Да-да, он уверен в этом. Почти… Прихрамывая, Ченселор поплелся по песку к дому. Добравшись до крыльца, он остановился, чтобы перевести дыхание. Разгоняя туман, из-за горизонта поднималось солнце: начинался еще один жаркий, душный день. В четверти мили от него, у самой кромки воды, двое местных жителей прогуливали своих собак. Пожалуй, не стоит, чтобы они видели его в одних плавках. Вспомнив о преданных забвению правилах приличия, он решил вернуться в дом. Его подгоняло не только стремление соблюсти приличия, но и любопытство. А еще смутное воспоминание о том, что вчера вечером случилось что-то неприятное. Интересно, как выглядит та девица? С трудом припомнил, что блондинка с пышной грудью. И как только он ухитрился в таком состоянии довести машину из Беверли Хилс до Малибу? Подсознание подсказывало, что неприятное каким-то образом ассоциируется с девицей. Но как и почему – это оставалось загадкой. Держась за перила, Питер поднялся по ступенькам. Внутри дом был обшит панелями красного дерева, а по потолку шли тяжелые деревянные балки. С внутренней отделкой совершенно не сочетались наружные стены, оштукатуренные и побеленные. Словом, местный архитектор не считал нужным сдерживать свою фантазию. Правая стеклянная дверь вела в спальню. Сейчас она была приоткрыта. На веранде стояла наполовину пустая бутылка, на полу валялся опрокинутый стул. Среди всего этого беспорядка бросалась в глаза пара аккуратно поставленных сандалий. Постепенно Ченселор припомнил, что произошло здесь вчера. Он попробовал было заняться любовью с обладательницей волнующего бюста, но потерпел фиаско. Потом, преисполненный чувством отвращения к самому себе, вылез на веранду и там в одиночестве прямо из горлышка стал пить "перно". Зачем все это? Откуда взялась бутылка? Какая, черт побери, ему разница, угодил он этому услужливому, взятому напрокат телу или нет? Питер не смог ответить ни на один из этих вопросов. Сейчас в бутылке плавали дохлые мухи. Одна, живая, не спеша ползала по краю горлышка. Ченселор хотел было поставить на место опрокинутый стул, однако передумал. Голова раскалывалась. Болели не только виски, но и затылок, по которому извилистой змейкой пролегал белый шов. Боль то обручем сжимала голову, то немного отпускала, будто невидимый дирижер руководил этими приливами и отливами. Питер уже знал; такая боль – сигнал, предупреждающий о том, что он не должен делать резких движений. Прихрамывая, он осторожно направился в спальню. Там царил полный разгром. Повсюду на стульях была в беспорядке разбросана одежда, из опрокинутых пепельниц высыпались на пол пепел и окурки. Около стола валялись осколки разбитого стекла. Вилка телефонного шнура была выдернута из розетки. Девица лежала в кровати на боку. Уткнувшееся в подушку лицо закрывали светлые волосы. Нижняя часть тела была прикрыта простыней, из-под которой высовывалась длинная, стройная нога. Глядя на роскошный бюст, на загорелую атласную кожу бедра, Питер почувствовал, как в нем пробуждается желание. Он все еще был пьян. И понял это потому, что ему совершенно не хотелось видеть лицо девушки. Она оставалась для него объектом, при помощи которого можно удовлетворить желание. Как личность он ее просто не воспринимал. Ченселор сделал шаг к кровати и нащупал под ногами осколки стекла. Теперь понятно, почему у дверей стояли сандалии. У него хватило соображения надеть их, чтобы не порезать ноги И телефон… Питер вспомнил, как вчера что-то орал в трубку. Девица перевернулась на спину. У нее было смазливое личико, немного пресное, а в общем, физиономия типичной калифорнийской девки. Слишком мелкие, хотя и правильные, черты лица говорили об отсутствии характера. Она пошевелилась – и ее большие груди заколыхались в разные стороны, а упавшая простыня обнажила крепкие, выпуклые бедра. Питер подошел к кровати и стянул с себя мокрые плавки. Стряхнув прилипший к пальцам песок, он осторожно, стараясь не сгибать левую ногу, поставил на кровать правую и опустился на простыню. Девица открыла глаза.
– Иди ко мне, милый,-позвала она сквозь сон мягким, вибрирующим голосом.-Тебе лучше?
– Кажется, я должен перед тобой извиниться?
– Да что ты? Может быть, перед собой, но уж никак не передо мной. Ты очень старался, однако у тебя все равно ничего не вышло. Тогда ты взбесился и выскочил как сумасшедший.
– Мне очень жаль, что так получилось,-сказал Питер, дотрагиваясь до пышной груди девицы. Она застонала и потянула Ченселора к себе. Она либо была профессионалкой, либо обладала повышенной сексуальной возбудимостью. Во всяком случае никакой предварительной подготовки ей просто не понадобилось… Потом Питер услышал спокойный голос, вопрошающий с чисто профессиональным интересом:
– Все в порядке, мой миленький? Вот видишь, это совсем не трудно…-Девица смотрела на Питера так, как исполнитель смотрит на зрителя, ожидая заслуженных аплодисментов. У нее были совершенно равнодушные, пустые глаза.
– Благодарю, я твой должник,-сказал Питер ледяным тоном.
– Вовсе нет, – засмеялась девица. – Я не собираюсь ничего брать с тебя. Мне прекрасно заплатили… И тут Ченселор вспомнил все, что случилось с ним накануне: вечеринку, споры. Вспомнил, как, совершенно пьяный, ехал он на машине из Беверли Хилс, как в страшном гневе орал по телефону на Аарона Шеффилда, кинопродюсера, купившего право экранизировать его роман "Контрудар!". Шеффилд пришел на вечеринку вместе со своей молодой женой Вообще-то именно он и пригласил Ченселора. Но хозяином вечеринки был неуловимый соавтор Питера, поэтому он счел неудобным отказаться. "Тебе не о чем беспокоиться, дружище, ты написал бестселлер",-не раз говорили ему. Но, как вчера выяснилось, волноваться было о чем. Эти голливудские деятели решили в приятной обстановке-даже в более чем приятной-сообщить ему кое-что весьма важное. Было несколько "очень серьезных" звонков из Вашингтона по поводу предстоящих съемок фильма "Контрудар!". Весьма ответственные лица указали, что Ченселор допустил в своем романе грубейшую ошибку: ЦРУ действует только за рубежом, его операции не распространяются на Соединенные Штаты. Принятый в 1947 году устав ЦРУ специальным параграфом запрещает их проведение. Поэтому Аарон Шеффилд согласился внести в сценарий ряд изменений. Теперь в фильме вместо ЦРУ будет действовать группа бывших разведчиков, недовольных нынешней политикой, но не представляющих никакой правительственный орган.
– Какая, черт побери, разница! – заявил Аарон Шеффилд. – Так даже драматичнее. На экране будут орудовать негодяи не одной, а двух разновидностей. И нам хорошо, и Вашингтон счастлив. Однако Ченселора это предложение привело в ярость Дело было вовсе не в авторском самолюбии. Он неоднократно беседовал с теми, кто позднее стали прототипами его героев. Они действительно казались людьми недовольными, но это было недовольство совсем иного рода. Они испытывали отвращение к своей работе, потому что им приходилось принимать участие в операциях явно противозаконных. Просто у них не было выбора, и они это делали. Маньяк Джон Эдгар Гувер прекратил всякий обмен разведывательной информацией между ФБР и ЦРУ. Что оставалось в этих условиях сотрудникам Центрального разведывательного управления? Только одно – самостоятельно добывать внутриполитическую информацию. Жаловаться на ФБР было некому. Ни к Митчеллу, ни тем более к Никсону с этим не пойдешь. Весь сюжет романа "Контрудар!" был построен как раз на том, что ЦРУ осуществляет незаконные операции. Именно этому посвящены самые сильные страницы романа. Отказаться от такой сюжетной линии означало испортить большую часть книги. Питер яростно возражал, и чем больше он выходил из себя, тем чаще пил. А чем чаще тянулся он к стакану, тем откровеннее заигрывала с ним сидевшая рядом девица. Шеффилд повез их домой. Питер сел с девицей на заднее сиденье. Та немедленно задрала юбку и расстегнула блузку, вывалив наружу свои похожие на арбузы груди, которые окончательно свели с ума опьяневшего Питера. Потом Шеффилд уехал, а они вдвоем пошли в дом. Девица привезла с собой две бутылки "перно", подарок Аарона. Тут-то и начались любовные игры, дикие, пьяные… Их прервала стреляющая боль в черепе. На несколько минут к Питеру вернулось сознание. Пошатываясь, он дотащился до телефона, с трудом перелистал страницы записной книжки и, найдя номер Шеффилда, стал яростно давить на клавиши. Ченселор орал на Аарона как бешеный, осыпая его самыми грязными ругательствами, какие только мог придумать. Он кричал, что не позволит манипулировать собой, что не согласится ни на какие изменения в сценарии. Теперь, лежа в постели с девицей, Ченселор вспомнил, как Шеффилд сказал ему: "Полегче, парень. Какая тебе разница? Вообще-то нам и не требуется твоего одобрения. Мы просили тебя об этом просто так, из вежливости. Спустись с небес на грешную землю. Ты такое же дерьмо, как и все мы…" Прижимавшаяся сейчас к Питеру блондинка была женой Шеффилда. Ченселор повернулся к ней. Ее пустые глаза светились чуть ярче, но по– прежнему казались какими-то неживыми. Во рту, немного приоткрытом, чувственно скользил взад и вперед ее розовый язычок, подавая Питеру недвусмысленные знаки, – получив свою долю аплодисментов, исполнитель был готов к следующему номеру программы. "Пропади все пропадом!" – подумал Питер и потянулся к ней…
Глава 3
В ресторане "Мейфлауэр" на Коннектикут-авеню, за десятым столиком, в одиночестве сидел один из самых известных людей Америки. Столик был у окна, и посетитель рассеянно, с какой-то необъяснимой враждебностью поглядывал на прохожих. Прибыл он в одиннадцать тридцать пять, а в двенадцать сорок закончит свой ленч и удалится. На трапезу отводилось один час пять минут. Такой распорядок соблюдался неукоснительно вот уже более двадцати лет. Лишь место ленча однажды пришлось поменять. В "Мейфлауэр" посетитель стал завтракать недавно, после того как закрылся находившийся неподалеку ресторан Гарви. Лицо посетителя, с тяжелой челюстью, с вытянутыми вперед губами и выпуклыми, как у человека, страдающего базедовой болезнью, глазами, казалось, состояло из разрозненных частей. Обвислые щеки, морщинистые, все в старческих пятнах, почти совсем закрывали глаза, оставляя лишь узенькие щелки. Тщательно прилизанные пряди жидких волос свидетельствовали о невероятном эгоизме, как правило, свойственном агрессивным, нигилистски настроенным личностям. Место его постоянного компаньона пустовало. Два апоплексических удара настолько ухудшили его здоровье, что не позволили ему разделить трапезу старого джентльмена. У сидевшего в одиночестве человека было изнеженное, бабье лицо. В ожидании ленча он пристально смотрел на стоявший напротив стул, будто стремился увидеть того, кого иногда называли alter ego. Но стул оставался пустым, и, быть может, именно поэтому у старого джентльмена время от времени начинали дрожать пальцы, а рот дергался в гримасе. Казалось, этот человек сам создает вокруг себя вакуум. Метая молнии по сторонам, его глаза смотрели настороженно, как бы выискивая действительное или воображаемое зло. В этот день постоянный официант клиента был нездоров, и посетитель воспринимал его отсутствие как личное оскорбление, всячески подчеркивая это. Приготовленный для десятого столика фруктовый салат с творогом уже проследовал из кухни на раздаточный стол. Светловолосый мужчина, временно работавший в ресторане вторым помощником шеф-повара, сортировал подносы с готовыми блюдами, оценивая опытным глазом внешний вид каждого из них. Вот он остановился перед фруктовым салатом, будто разглядывая его. В руках он держал блокнот для заметок. Под ним скрывались серебряные щипцы, зубчики которых сжимали белую капсулу. Улыбнувшись официанту, с озабоченным видом входившему в этот момент в раздаточную, блондин прикрыл щипцы блокнотом, быстрым движением погрузил их в творожную горку, вынул оттуда и двинулся дальше. Спустя некоторое время он опять подошел к заказу для десятого столика, поправил вилкой творожную горку и отошел, удовлетворенный. Капсула содержала слабую дозу одного из галлюциногенов – лизергиновую кислоту бутанамида. Через семь-восемь часов после приема она растворится, и тогда наркотик начнет действовать – вызовет состояние стресса и потерю ориентации во времени и пространстве. Большего и не требовалось. Главное, что к моменту смерти в крови не останется никаких следов введенного препарата. В полностью изолированном помещении, без окон, сидела женщина средних лет. Она внимательно слушала транслируемый громкоговорителем голос, повторяя каждое слово в диктофон. Ей необходимо было научиться как можно точнее подражать этой речи, ставшей такой знакомой, воспроизводить высоту и окраску голоса, каждый его нюанс, те короткие паузы, которые следовали за немного шепелявым "с". Доносившийся из громкоговорителя голос принадлежал Элен Гэнди, многие годы работавшей личным секретарем у Джона Эдгара Гувера. В углу маленькой студии стояли два упакованных чемодана. Через четыре часа женщина будет уже на борту самолета, совершающего трансатлантический рейс в Цюрих. Это лишь первый этап ее путешествия. Из Швейцарии она проследует на расположенные в Средиземном море Балеарские острова, где на Мальорке ее ожидает небольшой уютный домик. Но сначала Цюрих. Там государственный банк выдаст кредитную карточку банку Баркли на условленную сумму. В свою очередь, банк Баркли переведет эту сумму двумя платежами в отделение в Пальме, административном центре Балеарских островов. Первый перевод будет сделан немедленно, второй – через восемнадцать месяцев. Женщину нанял Варак, который считал, что любое дело должен выполнять квалифицированный специалист. Тайком от всех он запрограммировал компьютеры, обслуживающие Совет национальной безопасности, и через некоторое время те выдали ему имя кандидата, отвечающего предъявляемым требованиям. Когда-то женщина была актрисой и работала на радио. В 1954 году она и ее муж стали жертвами "охоты за ведьмами", начатой Маккарти. Оба так и не смогли вернуться к нормальной жизни. Появление пресловутой комиссии по расследованию антиамериканской деятельности было санкционировано Федеральным бюро расследований. В те годы многие прочили ее мужу блестящее будущее, но, попав в черный список, он в течение семи лет нигде не мог найти работу по специальности. Сердце не выдержало выпавших на его долю переживаний. Он умер в метро по дороге в банк, где служил простым клерком. В течение восемнадцати лет оторванная от любимой работы, его вдова давно потеряла квалификацию и не могла выдержать конкуренции с другими, более молодыми актрисами. Боль утраты, чувство отверженности, полное одиночество – все это надломило ее. Но сейчас ей не нужно было ни с кем конкурировать. Ей сказали, что надо делать, и она это делала. Все было предельно просто: ее короткий телефонный разговор должен закончиться словом "да". И сказать его должен человек, которого она ненавидела всем своим существом, потому что он был основным вдохновителем и организатором того безумия, которое сломало ей жизнь. Чуть позже девяти вечера на 30-й улице в северозападной части Вашингтона появился автофургон передвижной мастерской по ремонту телефонной сети. Это была короткая улочка, заканчивающаяся тупиком, в самом конце которого виднелись ворота внушительных размеров с каменными колоннами, украшенными пышным гербом. За воротами размещался дом, служивший резиденцией перуанского посла. Две трети левой стороны улицы занимал дом из выцветшего красного кирпича. Он принадлежал директору Федерального бюро расследований. В обеих резиденциях непрерывно велись какие-то работы по совершенствованию средств связи, и появление здесь автомастерской по ремонту телефонной сети не было чем-то необычным. Временами по соседним улицам разъезжал фургон без каких-либо опознавательных знаков, на крыше которого во все стороны торчали антенны. Говорили, будто патрулирование ведется по личному приказу Джона Эдгара Гувера, который хочет быть уверенным, что враждебные государства не подслушивают с помощью электронных устройств разговоры в его доме. Поскольку такие проверки каждый раз нарушали нормальную работу радиоаппаратуры в резиденции перуанского посла, в госдепартамент часто поступали жалобы, ставившие его в затруднительное положение. Однако дипломатическое ведомство ничего не могло поделать, так как личная жизнь Гувера считалась неотъемлемой частью его служебной деятельности. Да и не такие уж важные птицы эти перуанцы. Автомастерская по ремонту телефонной сети развернулась направо, а через пятьдесят ярдов сделала еще один поворот и поравнялась с длинной шеренгой гаражей. В самом конце гаражного комплекса поднималась каменная стена, загораживавшая тыльную часть участка ь 4936 по 30-й улице, на котором и размещалась резиденция Гувера. За гаражами возвышались жилые дома, окна которых выходили на принадлежавший Гуверу участок. Управляющий фургоном человек знал, что в одном из этих окон постоянно, двадцать четыре часа в сутки, дежурит сотрудник особой бригады ФБР. Состав бригады держался в секрете и каждую неделю менялся. Водитель фургона знал также, что, заметив автомастерскую, агент немедленно наберет специальный номер телефонной компании. Он задаст простой вопрос: по какой причине в такое-то время дня появилась автомастерская? При этом агент услышит на линии странное жужжание. Дежурный оператор проверит по книге регистрации вызовов и сообщит заранее подготовленную версию: устранение помех на линии, а именно короткого замыкания в распределительной коробке. Агенту сообщат, что, видимо, любопытная белка повредила изоляционную обмотку. Отсюда и жужжание. Абонент слышит помехи? Да, абонент их слышит. Много лет назад, когда Варак только начинал работать в Совете национальной безопасности, он уяснил одну важную истину; ответ на любой вопрос, связанный с безопасностью, не должен быть ни слишком простым, ни чересчур сложным. Лучшее объяснение – средний вариант. Высокочастотный радиотелефон, установленный в фургоне, зажужжал – это бдительный агент ФБР, наводил справки у дежурного телефонной компании. Машина снова сделала разворот и, проехав около тридцати пяти ярдов, остановилась у телефонного столба, хорошо различимого со стороны резиденции. Водитель достал план телефонной сети и, разложив на переднем сиденье, сделал вид, будто изучает его. Агенты охраны часто совершали поздние прогулки вокруг дома Гувера – надо было предусмотреть любую случайность. Теперь машина находилась в восьмидесяти ярдах северо-западнее участка ь 4936 по 30-й улице. Водитель вышел из кабины, забрался в фургон и включил оборудование. Ему предстояло ждать ровно сорок шесть минут. На все это время он должен был блокировать подачу в резиденцию Гувера тока высокого напряжения, от которого работала сигнализация тревоги. Освещение, радио и телеаппаратура питались от обычной электросети. Конечно, самое главное – отключить сигнализацию, но сделать это надо было так, чтобы не прерывалась подача тока во вспомогательные помещения. Электроприборы в комнате для прислуги должны действовать нормально. Экономка Энни Филдз, работавшая у Гувера с незапамятных времен, осталась в эту ночь в доме. Лимузин свернул с Пенсильнания-авеню на 10-ю улицу и остановился перед западным входом в здание ФБР. Машина была абсолютно идентична той, на которой ежедневно ездил на работу директор бюро. Даже небольшая вмятина на переднем бампере была точно такой, как на машине Гувера, В свое время директор приказал сохранить следы этой небольшой аварии как напоминание шоферу Джеймсу Кроуфорду о том, к чему приводит небрежность. Конечно, это была не та машина, на которой ездил Гувер. Ту неусыпно охраняли день и ночь. Но они были настолько похожи, что даже Кроуфорд не смог бы их отличить. Водитель лимузина произнес в установленный на приборной доске микрофон пароль, и огромные стальные ворота открылись. Дежурный ночной смены отдал честь, и машина, миновав расположенные одни за другими трое бетонных ворот, по узкому винтообразному спуску въехала в здание ФБР. Из караульной при южных воротах выскочил второй дежурный охраны, подбежал к правой задней дверце и рывком открыл ее. Из машины быстро вышел Варак. Ожидавший увидеть Гувера агент уставился на него в изумлении. Следом за Бараком появились водитель и еще один человек, сидевший впереди. Оба любезно, но как-то невнятно поприветствовали караульного.
– А где директор? – требовательно задал вопрос агент. – Ведь это машина мистера Гувера.
– Мы прибыли по его личному заданию,-спокойно ответил Варак.– Гувер приказал доставить нас к начальнику внутренней охраны, а тот должен позвонить по телефону, номер ему известен. Я имею в виду специальный телефон, используемый в чрезвычайных случаях. Боюсь, что это тот самый случай. Пожалуйста, поторопитесь. Внимательно оглядев трех хорошо одетых вежливых людей, агент немного успокоился. В конце концов, им известен совершенно секретный пароль, разрешающий въезд на территорию ФБР. Пароль, который каждую ночь меняется. Больше того, они привезли с собой инструкции офицеру, ответственному за внутреннюю охрану: по специальному телефону, предназначенному для использования в исключительных ситуациях, он должен позвонить самому директору бюро. Этот телефон еще никогда не использовался. Кивнув в знак согласия, дежурный провел прибывших в помещение дежурного офицера, а сам вернулся на свой пост. За толстой стальной панелью с бесчисленными проводами и телеэкранами сидел старший офицер охраны. Одет он был точно так же, как и подошедшие к нему трое мужчин. Варак вынул из кармана удостоверение личности в оболочке из пластика и положил его на барьер:
– Агенты Лонгворт, Крепс и Сэлтер. Вы-Парк?
