Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Легенды авторской песни - Крестный путь Игоря Талькова

ModernLib.Net / Биографии и мемуары / Владимир Тальков / Крестный путь Игоря Талькова - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 3)
Автор: Владимир Тальков
Жанр: Биографии и мемуары
Серия: Легенды авторской песни

 

 


На ней мы с трудом размещались вдвоем и переворачивались по команде. Рядом стояла сделанная мужем маленькая деревянная кроватка, на которой спал Вова, и столик в три доски с ножками крест-накрест. Больше в комнату ничего не помещалось. Эту маленькую комнатку делила на две части печка: «большую», где мы спали, и маленькую, которая использовалась как кухня: там стояли крошечный столик и две табуретки. В этой квартирке нам было очень уютно. В коридорчике летом мы готовили и обедали. У нас был свой дворик, который отделял нас от посторонних глаз. Я ждала Игорешу Знакомые мне говорили:

– Ты ненормальная! Посмотри, как вы живете. У вас нет своего угла, вообще ничего у вас нет. А ты решилась на второго ребенка!

Родственники вторили им:

– Куда ты торопишься!

– Да, тороплюсь. Мне уже тридцать два года и отец немолодой.

Я до тех пор так ни разу и не почувствовала себя матерью по-настоящему. Володя был рожден в тюрьме, воспитывался в яслях, где попадались как доброжелательные няньки, так и не очень. Он был ущемлен с рождения, обижен на всех и вся. Поэтому я и решила родить второго ребенка, даже живя в нищете. Я хотела, чтобы мой ребенок почувствовал отца и мать, почувствовал материнские руки со дня рождения. 4 ноября 1956 года родился мой Игореша. Он был рожден в любви и внимании, рос уравновешенным и веселым ребенком и никогда не был таким нервным, как Володя.

Когда Игорек был совсем маленький, Вова во многом мне помогал. Все-таки ему было уже три с половиной года, к четырем годам катилось, а Игорю всего два месяца. Игорь маленький был очень крикливый, не знаю, что его беспокоило, но он без конца кричал, а умолкал только тогда, когда его брали на руки. У меня, естественно, не всегда была возможность нянчиться с ним. Поэтому я кормила его, меняла пеленки или ползунки, укладывала в качалку, давала игрушку и уходила: лежи – играй. Но ему быстро все надоедало, и он начинал кричать. Я думала, что ребенок хочет спать, заворачивала его и просила Вову – покачай. И он послушно качал. Но Вова был невероятно шустрый ребенок, ему хотелось на улицу пойти, тем более если погода хорошая, побегать или на санках покататься, а тут – качай Игоря. Однако Вова никогда не сопротивлялся, он знал: если мама сказала, то так надо. Максимыч соорудил качку на длинных ножках. Дело в том, что в комнате было очень холодно, зимой по углам выступал иней, по полу сильно дуло, поэтому ребенка приходилось укладывать повыше – там теплее было.

Игорьку было два месяца, когда мы собрались в Москву проведать отца Максимыча – старого дедушку, который часто болел и очень о нас скучал. Вовочку он уже видел, и ему очень хотелось увидеть маленького Игорешку. Муж пришел с работы и пошел в сарай приготовить дрова и уголь, чтобы по возвращении из Москвы можно было бы сразу затопить печку. Я искупала ребят, запеленала Игорька, положила его в качку и позвала Вову – качай. Нужно было перестирать, развесить пеленки и собраться в дорогу. Дело было перед Новым годом, ехали мы денька на два, к празднику хотели вернуться домой, чтобы успеть окрестить Игорька и Володю. Итак, все были заняты

сборами, и в этот момент Игорь заплакал. Я посмотрела, вижу – сухой. Позвала Вову – качай. И вот Володя качал, качал, до того надоело ему качать, что он в сердцах изо всех сил толкнул качку – она и перевернулась. Слышу истошный Вовкин крик и Игорев плач. Вбежала в комнату – вижу, Вова под качкой лежит, а Игорь за качкой валяется вниз носиком и кричит так, что в ушах звенит. Он, видимо, не столько ушибся, сколько испугался. Тут и я закричала. Муж влетел в комнату с топором, услышал крик и не успел топор бросить, растерялся, видит, я Игоря прижала к груди. Володя из-под качки выползает, а качка вверх ногами на полу лежит. Он сгоряча топором порубил ноги у качки, все четыре ноги отрубил и выбросил. А я, несмотря на переполох, быстро пришла в себя и говорю:

– Что же ты наделал, куда же мы теперь ребенка спать укладывать будем? Всю качку изуродовал.

– Да ведь она длинноногая, это очень неудобно. Центр тяжести высоко, она и перевернулась. Ладно, починю, не волнуйся.

У Игорька носик был немножко поцарапан, а Володя успокоился, как только понял, что с Игорем все в порядке и в наказание не отшлепают (ему попадало иногда).

Собрались и поехали в Москву. А когда вернулись, Максимыч аккуратненько спилил ножи у качки, подровнял их, и качка снова пошла в ход, правда, стала пониже.

Наконец, за хорошую работу мужу дали двухкомнатную квартиру в бараке. Мы столько мытарились по частным квартирам, что сначала даже не могли поверить в это. Когда нам дали ключи и мы пришли посмотреть квартиру, я была в шоке. Помню, хоть это и смешно, я стояла и потихоньку щипала себя за руку.

– Неужели это наша квартира?

Переезжали мы на лошади, перевозить-то было, по существу, нечего. Барак был теплый, и я впервые спустила девятимесячного Игоря на пол, тут он и научился ползать наконец.

Надо было обживать квартиру. Прибили гвозди на стены и развесили наш невеликий багаж. Муж принялся за работу. В первую очередь сделал большой квадратный стол, потом смастерил две табуретки. Наши соседи тоже были нищими, поэтому мебель себе мастерили сами. Максимыч присмотрелся к тому, как люди делали диваны, и решил смастерить сам. Накрутил пружины, достал веревки, вату, разодрал тряпье какое-то. Игорю было тогда всего два года, а Вова (ему тогда было больше пяти лет) уже вовсю суетился около папы: то пружины подавал, то гвозди. Смастерили они отменный диван, он до сих пор стоит у нас на даче. Из досок Максимыч соорудил гардероб. Купили вешалки и почувствовали себя богачами. Первую комнату мы разделили заборкой на части: кухню и жилую часть. Обклеенная обоями, заборка полметра не доходила до потолка. На кухне стояли плита и маленький столик, а в жилой части спали дети. Прошло немного времени, и мы смогли купить ватные матрасы себе и детям и старенький одностворчатый гардероб. Настоящий гардероб! Он использовался у нас для легкой одежды, а для верхней – самодельный шкаф Максимыча. «Богачи!» Чтобы веселей жилось, Максимыч купил с рук маленький приемничек.

Однажды Игорь заболел. Я испугалась: мне показалось, что у него желтуха. Врач посмотрел, ему тоже подозрительным показалось его состояние, и мы отправили Игоря за двадцать километров в больницу. Ему тогда было уже два годика, но, засыпая в качке, он каждый раз требовал:

– Качай!

Привык. Пой – качай. Качай и пой. Перестану петь – качай. Перестану качать – пой. Так вот, отправили его в больницу, причем одного отправили. Я просила, чтобы меня с ним положили – не разрешили: ребенку два года – большой уже. Естественно, мы каждый день к нему ездили, игрушки привозили. Я предупреждала врачей, что ребенок невероятно привязан к матери, не даст покоя больным, будет плакать по ночам, на что мне с сарказмом ответили:

– Подумаешь, особенный ребенок. Никуда он не денется, не будет ни капризничать, ни плакать.

Я уехала. На следующий день нянечки жалуются, кричит по ночам: «Мама, мама, мама!» Дней через пять я устроила дома грандиозную стирку и вдруг слышу стук в дверь. Входит мужчина, здоровается:

– Здесь Тальковы живут?

– Здесь.

– Вам записка из больницы.

– Что случилось? С ребенком что?

– Ничего, ничего, просто вам срочно нужно приехать.

Читаю: «Уважаемые товарищи Тальковы, приезжайте. Забирайте вашего крикуна». Все-таки он всех больных донял, не давал спать по ночам, поэтому после первых же нормальных анализов его решили выписать. Добился своего. Взяли нашего крикуна и привезли домой. Когда мы вошли в квартиру, Игорь деловой походкой, руки сложив за спиной, точно, как папа, когда говорил что-то значительное, сразу направился в другую комнату, туда, где стояла его любимая качка, и говорит с достоинством, спокойно-серьезно:

– А где моя кацка (качка)?

– Выбросили.

– А поцему?

– А вот твоя новая кроватка стоит.

– Не надо кроватку, надо кацку!

– Качка твоя сломалась, выбросили. Вот, кроватку тебе купили. Смотри, какая хорошая. Потрогал рукой:

– Не кацается!

– Так это же не качка, а кроватка. Качку в магазине не продают.

– Папа мне сделал кацку, пусть еще сделает!

– Так нет у нас материала. – Старались как-то его успокоить: – Кровать тебе больше качки понравится. Вот увидишь.

Вечером я раздеваю его, кладу в кровать. Он сокрушенно так говорит:

– Кацать нельзя.

– Нельзя, Игореша.

И тут он поднимается и ручонками бьет по матрасу сверху вниз, а матрас пружинный, поддался и закачался.

– Кацается. Давай кацай, кацается!

– Что ты, Игореша? Так не качают.

– Кацай, казала!

Он опять надавил на пружины, но они, на мое счастье, заскрипели.

– Все! Ломается твоя кроватка!

– Как ломается?

– А ты послушай, как скрипят пружины. Еще немного, и вообще не на чем будет спать.

Игорь, со вздохом:

– Тогда не кацай. Не надо.

Так мы его и отучили от качания. Качка не работает – зато мамин голос работает. Я ему спою и колыбельную Моцарта, и «Шла дивизия вперед», и партизанские, и

русские, и частушки, а он все слушает и слушает очень внимательно. На каждую песню – своя реакция. Настроение той или иной песни находило живой отклик в его душе. На грустную песню – очень печальные затуманенные глаза, на веселую песню – радостная улыбка, смех и жесты руками – еще, еще! Руками как бы пританцовывал. Я думаю, с тех пор он и полюбил музыку. Перепою все, что только вспомню, лишь бы уснул. И вот, когда мне казалось, что он наконец уснул, я переставала петь. Игорь тут же открывал глаза и кричал:

– Пой!

Муж часто потакал ребячьим шалостям. Еще будучи совсем крошечным Игорь требовал:

– Папа, оци (очки)!

– Игорь, ты разобьешь.

– Неть!

Он надевал очки и гордо смотрел на папу. Потом, закидывая ногу на ногу, гордо-требовательно произносил:

– Куить!

Папа давал ему папиросу, конечно, незажженную, и Игорь принимал позу, точно как папа. Кстати, муж как-то особенно красиво курил, элегантно держа папиросу. И крошечный Игорек точно воспроизводил эту позу. Сидел в очках с папиросой и молча смотрел на папу. Я не знаю, кем он себя воображал в этот момент, кто он такой? Смотреть на это было невероятно смешно. В конце концов, как и следовало ожидать, очки слетали и разбивались вдребезги:

– Ну, и что мы теперь будем делать? Игорек пожимал плечиком:

– Пости, папа, я ицяинно, я ненарочно. Иногда в подобных случаях папа сопротивлялся:

– Не дам. Разобьешь!

– Неть! Казала, неть и неть! – Он почему-то иногда говорил «сказала» или «приказала». И папочка в очеред ной раз давал очки. Наверное, очков пять Игорь перебил.

Кстати, меня ребята с одного раза всегда слушались. Я в таких случаях брала ремень и говорила:

– Не будешь слушать – ремень пойдет в ход!

Вовику, как старшему, иногда попадало. Мне казалось, что он может предотвратить конфликт, а он, наоборот, заводил Игоря. Поэтому Володе, может быть, даже излишне попадало. Игорь умел выходить из конфликтных ситуаций. Как только скажешь:

– Сейчас беру ремень!

Все! Все закончено, все забыто. Игорь садился, складывал ручки и сидел как паинька:

– Видишь, мамочка, я колеший (хороший) Ну как его тронуть, у меня руки и опускались.

– Ну смотри, всыплю в следующий раз!

– Ладно, а сейчас я колеший!

Ремня он панически боялся. Вова, которому уже попало, стоял тут же рядом и ворчал:

– Подлиза, подлиза хитрый.

Но надо сказать, что Игорь всегда запоминал, чем я недовольна, и старался меня не огорчать. Уже будучи взрослым, он вспоминал: «Папу мы не боялись».

Действительно, насколько я помню, отец ни разу не поднял на них руку: он как-то и без этого умел с ними договориться, а мне порой не хватало выдержки.

Говорить Игорь начал очень рано и в год говорил практически все. Даже научился выговаривать букву «р», чем очень гордился, повторяя «рррак», «рррыба» и демонстрируя все свое умение.

Взрослый Игорь очень любил, когда я ему рассказывала, какой он был маленьким.

– Неужели правда? – переспрашивал он, хохоча. Особенно смеялся, когда я рассказывала о том, как он просил меня родить ему сестричку или братика. Ему тогда было годика три. Своим ребятам, как только у них возникли первые вопросы о том, откуда они взялись, сразу же объяснила, что они рождены, а не в капусте найдены. Игорь в свои три года уже знал, что рожден мамой, и поэтому очень бережно относился к беременным женщинам.

– Ты родился из животика. Видишь – у тети животик, у нее там маленький сидит. Вырастет, родится и будет таким же ребенком, как и ты.

Игорь всегда так трогательно говорил:

– Тетя такая хорошая, ведь у нее маленький там в животике сидит, ее нельзя толкать.

Ко мне приставал постоянно:

– Роди мне сестренку или братика. Хитрая, Вовке родила меня.

Я родила Игоря в тридцать два года, а в бараке жили молодые женщины, которые рожали детей. Игорь очень завидовал друзьям, у которых рождались братья или сестры, прибегал ко мне с вопросами:

– Вот видишь, другие тети родили, а ты все никак? Этому вот мальчику родили братика, а мне – нет!

– Игорь, ведь я уже старая.

– Да нет же, мамочка, ты посмотри, какая ты молодая, красивая!

И вот однажды ко мне подошел смеющийся муж:

– Знаешь, что мне Игорь преподнес: «Папа, у меня с мамой ничего не получается. Миленький, она тебя так любит, и ты ее любишь, уговори ее родить».

Игорь был очень непосредственный. Порой прибегал с улицы и выкладывал:

– Мама, вот тот-то сказал вот так-то (мат).

– Игореша, это слово очень нехорошее, так говорят только пьяные дяденьки. Ты так никогда не говори.

– Хорошо, мамочка, я не буду, но ведь это не я сказал так-то, это такой-то сказал так-то…

В детских играх Игоря проявлялись его независимость и самостоятельность. Он очень любил играть один: подолгу сидел, выстраивая солдатиков, каких-то командиров на конях. Володя, напротив, был очень подвижный, экспансивный ребенок, и вот он смотрел, смотрел на Игоря, потом не выдерживал… щелк по одному солдатику – все остальные дружно падали. Крик истошный, вбегаю в комнату: Игорь уже борется с Вовкой, уже бьет его.

– Вова, в чем дело?

– Да что он сидит, командует, командует, а войны все нет! Вот я и устроил ему войну.

– Вовик, миленький, не мешай.

– А мне скучно одному.

Игорь, чтобы избавиться от ненужных зрителей, залезал под кровать и там устраивал свою «войну». Помню, я купила им большой игрушечный грузовик (он двадцать два рубля стоил, для меня это были огромные деньги). Мальчики очень много возились с этой машиной. Володя катал на ней Игоря или они вместе с Игорем катали кота.

Игорь в детстве очень любил переодеваться. Он надевал мои кофточки и подпоясывал их, как платьице, обувал мои туфли на высоком каблуке или отцовы башмаки. Бовины брюки надевал специально, чтобы подлиннее были, на голову пристраивал что-то. Он так искусно мог изображать кого-то или подражать кому-то, мы просто поражались. Вот только что нарядился и что-то изобразил и тут же выходит, одетый уже по-другому. В то время появились фильмы о крестоносцах. Господи! Это был ужас! Он брал у меня кастрюли, прикреплял к ним рога, надевал на

голову, делал из чего-то кинжал и выходил к нам в таком виде. Уже в раннем возрасте, детском-предетском, Игорь чувствовал потребность в актерском выражении. «Я зайчик!» Он делал ушки, хвостик, прыгал, как зайчик. А вот – «я волк»: свирепое лицо, вой, оскаленные зубы…

Игорь с самого раннего возраста очень любил музыку. Иногда играл на детской гармошечке, которую брал у соседа Жени Антонникова. Это была детская немецкая гармошка, но сделанная очень хорошо. А чаще всего за неимением музыкальных инструментов Игорь устраивал дома шумовой оркестр. Ставил стул, на котором размещал крышку от кастрюли, вторую крышку устанавливал сверху – это у него были металлические тарелки. На ногу надевал крышку от банки, а еще одну такую же крышку клал на пол. Второй деревянный стул использовал как барабан. Он бил в «барабан», бил в «тарелки» и ногой притопывал. Какофония была такая, что только я могла выдержать. Я терпела, потому что чувствовала, что это не дурацкое занятие – это он ритм отрабатывал. Моя соседка Маша Красинская, говорила:

– Ты, наверное, скоро с ума сойдешь, оглохнешь. Что же у тебя там творится?!

Страна детства[1]

Часто меня спрашивают: «С чего начиналась музыкальная жизнь Игоря?»

Я помню тот момент, когда он впервые как бы увидел музыку. Вот как мне запомнился этот случай. Мы переехали в барак. Напротив наших комнат оказались комнаты Антонниковых: дядя Вася – военный в отставке, его жена, тетя Валя и их дети – старший сын Женя и Лена – моя ровесница.

Антонниковы приехали из Германии и привезли маленькую детскую гармошку, на которой играл Женя. Мебели в комнатах не было еще никакой. Игорек, совсем маленький, что-то около двух лет ему было, и я сидели на половике. Вдруг открылась дверь и вошли Женя с Леной, а в руках у Жени – гармошка. Игорь как увидел эту гармошку, вцепился в нее, задрожал весь. А она еще, оказывается, и играет! Женя как заиграл… ну тут вообще шок. Видимо, это был первый шаг в музыкальной жизни Игоря.

С самого раннего возраста он любил слушать и петь песни. Мы все время с ним что-то пели. Шло время. Мы подрастали, взрослели. Долгое время в семье не было никаких музыкальных инструментов, но мы не унывали и устраивали импровизированные концерты.

Мы с Игорем были на все руки музыканты-универсалы. Каждый мог играть и на «ударных инструментах», и на всевозможных «духовых», и на «баянах». В качестве баяна использовалась стиральная доска. Дырочки с края заменяли клавиши, а разводы на самой доске представлялись мехами. Мы садились на диван, как в оркестровую яму. Зрителями были игрушки, которых мы рассаживали повыше на спинке дивана: слон, старый раскрашенный петух из папье-маше, волк, лисички. Мало у нас игрушек было, зато запомнились на всю жизнь.

И вот мы рассаживали «зрителей» и начинали концерт. При первых же звуках нашей «музыки» мама старалась уйти из комнаты в коридор. Там стоял керогаз, у которого она и проводила большую часть времени.

Я сейчас поставил себя на место мамы и понял, что сразу сошел бы с ума, потому что мы что-то жуткое вытворяли. Игорь привязывал к ноге крышку от кастрюли и стучал ею по полу. Гремели железные тарелки, две палки стучали, получалась жуткая какофония. Удивительно, но мы этого не слышали. В нашем воображении звучала гармоничная мелодия, мы чувствовали себя музыкантами экстра-класса, принимали овации восторженных зрителей и ощущали истинное наслаждение.

Детство – удивительная пора в жизни каждого человека. Ребенок гораздо пронзительнее видит, как прекрасен мир, какими яркими красками окрашено лето и какими большими причудливыми хлопьями идет снег.

Я уже давно не наблюдал такого снега: либо ненная суета закрутила, спешишь все время куда-то, нет времени, чтобы обратить внимание на природу, либо чувства притупились со временем, нет таких ярких зрительных впечатлений, какие были в детстве. Даже запахи сейчас не так воспринимаются.

Раньше я знал запах весны и запах осени, запах морозной зимы и запах жаркого лета, с закрытыми глазами мог отличить лето от осени, и вообще все вокруг казалось сказочно красивым.

Пухом выстлана земля

У истоков наших лет,

И не скошены поля,

И безоблачен рассвет

У истоков наших лет.

У истоков наших лет…

Зимней сказкой пахнет снег,

Дождь струится золотой

В босоногой той стране,

Всем нам милой и родной.

В босоногой той стране

Дождь струится золотой…

И все вокруг красиво, красиво, красиво,

Как в волшебном сне,

В той, всегда счастливой, счастливой,

счастливой —

Сказочной стране.

Там добрые улыбки, теплые улыбки,

Открытые сердца,

Там беззаветной дружбе нет конца.

И все вокруг красиво, красиво, красиво,

Как в волшебном сне,

В той, всегда счастливой, счастливой,

счастливой —

Сказочной стране.

Там теплые метели

Крылатые качели,

Цветущие сады…

Там каждый день рождаются мечты.

«Страна детства»

Любимым нашим развлечением было устраивать дома кукольные представления. В качестве театральной ширмы использовалась «заборка». Что такое «заборка»? Дело в том, что кухни как таковой в бараке не существовало. Из общего коридора был вход сразу в комнаты. С правой стороны стояла печь, не с лежанкой наверху, а обычная печь с духовкой.

Кстати, мы очень любили, когда мама пекла в печке пироги, ватрушки, печенье. А раньше люди очень часто этим занимались. Это теперь только по праздникам испекается пирог или что-нибудь вкусное из теста. А в те времена каждую неделю что-нибудь затевалось: то пироги с фруктами, то с овощами, потом с картошкой. Мы выпрашивали кусок теста, чтобы самим что-нибудь вылепить и выпечь: зайчиков, лисичек, а то пистолет какой-нибудь придумаем. Потом за столом кричишь:

– Смотрите, какой красивый пирожок получился! Это я испек.

Но печь стояла в комнате. Необходимо было отделить помещение, где готовилась еда и хранились продукты, то есть сделать кухню. Мы с отцом поставили перегородку, не доходившую полметра до потолка, отделявшую печь от комнаты. В народе эта перегородка называлась «заборка», от слова «забор».

Эта «заборка» являлась прекрасной ширмой для кукольных спектаклей. Как правило, «театр» устраивался, когда мы с Игорем оставались вдвоем. А мне гораздо больше нравилось представлять, когда мы были одни. Если в комнату входили папа или мама, сразу исчезало таинство, не было ощущения, что игрушки оживают: птички, петушок, заяц, слон сами ходят.

К спектаклю мы готовились заранее. Сначала заготавливали театральный реквизит. Раньше не продавалась цветная бумага, приходилось бумагу раскрашивать акварелью. В соответствии с сюжетом украшали «заборку». В моем «театре» использовалось специальное освещение, я затемнял абажур, накинув на него платок или раскрашенную в красный, голубой, зеленый цвет бумагу. За «заборкой» ставил в ряд несколько табуреток и пере-

ходил с одной на другую с куклами в руках, так у меня передвигались все мои «актеры».

Сюжеты я придумывал сам, используя то, что знал, – ведь папа очень много нам читал и рассказывал. У нас была огромная книга «Сказки» с прекрасными иллюстрациями. Потом ее дали кому-то почитать, и она пропала. Эта книга очень действовала на мое воображение, именно оттуда переносились в спектакль всевозможные персонажи.

Как правило, Игорь был моим единственным зрителем, но иногда к нам в «театр» приходили его друзья: Володя Мартынов, Леша Журавлев и Юра Бабич. Я рассаживал их на диване, и чудо начиналось…

Дети были удивительно благодарными зрителями. Они очень живо реагировали на действие, сопереживая происходящему и, кстати, прекрасно принимали все театральные условности. Нельзя забывать, что некоторые персонажи, мягко говоря, были не совсем похожи на тех, кого я хотел представить.

Допустим, резиновый волк исполнял роль какого-нибудь мальчика, а где же его взять, если его нет. Или слон у нас изображал кавалерийского коня, а петух был тем самым кавалеристом, который должен сидеть на этом «коне». А иногда выполнялись основные функции игрушек, например, слон исполнял роль боевого слона, только в этом случае к нему привязывали два ножа.

Игорь с большим интересом смотрел представления, подыгрывая из зала. Иногда моим персонажам надо было сказать или пропеть что-то хором, я, естественно, не мог это сделать сразу за всех. В этих случаях Игорь помогал мне с места, совмещая роль зрителя и актера.

Не знаю, кто получал больше удовольствия от моих спектаклей: мои зрители или я…

Игорь был веселый, подвижный ребенок. Его образ из той далекой детской поры таким у меня в памяти и остался – рыженький, конопатенький мальчишка, в рубашке с короткими рукавами и в шортиках, очень общительный, все время улыбающийся. Вообще это был жизнерадостный, добрый мальчик.

Будни и праздники

Игорю, конечно, очень хотелось играть на настоящем инструменте. Он очень просил купить ему баян. А в то время каждая копейка у нас была на счету. Все вещи покупались только в рассрочку. Что делать? В конце концов пришлось собраться с силами и купить ему баян «Киров». Этот баян был для него тяжеловат, конечно. Но более подходящего дешевого баяна не нашли, а дорогой купить не было возможности.

Сначала Володя, как старший, пошел в музыкальную школу, потом и Игореша тоже. Но Игорь очень не любил ноты, а играл на слух. Преподаватель говорил, что у Игоря абсолютный музыкальный слух.

– Сколько через меня прошло учеников, но такого слуха, как у Игоря, я просто не встречал ни разу.

На занятиях учитель давал ему задание выучить то или иное произведение по нотам. Тогда Игорь хитрил:

– А вы мне проиграйте, пожалуйста, целиком, я послушаю, как это звучит.

Учитель, конечно, догадывался, в чем тут дело, но никогда не отказывал. И вот за этот один проигрыш Игорь схватывал все музыкальные нюансы. Педагог, проиграв произведение, уходил к другому ученику. Через некоторое время он возвращался.

«Иду я, слышу, шпарит Игорь. Я уже знаю: схватил на слух. Открываю дверь: «Выучил, Игорь?» – «Да, выучил». – «Молодец. А теперь сыграй вот от этой строчки до этой».

Игорь, конечно, в растерянности. Приходилось сознаваться, что в нотах он не разбирается, а играет на слух. Не знаю, почему, но ему все прощалось. Наверное, учителя чувствовали, что из него и так получится неплохой музыкант. Так и закончил он музыкальную школу с тройками по музыкальной грамоте и сольфеджио.

С самых ранних лет я старалась привлечь внимание ребят к природе: травке, цветам, закатам, восходам. Я сама с раннего детства была очень наблюдательной. Например, очень любила подолгу рассматривать облака: ложилась в саду на траву и рассматривала небо. Особый простор фантазии давали кучевые облака. Я грезила: вон там гора, тут сад, а там из-за дерева ангелочек выглядывает. Просыпаясь утром, я рассматривала гобелен, висевший на стене у кровати. Он был окантован цветочками, кубиками. Я подолгу лежала и смотрела на эти кубики: вот чертик, а вот красивая женская фигура. Мне хотелось взять кисточку и обвести то, что я видела. Или рассматривала потолок. Промелькнет какая-то тень – и заработает воображение. И своим ребятам я тоже показывала то, что видела:

– Смотри на небо, вон барашек, вот дерево, а тут – древний старец…

Ребята с ранних лет полюбили природу. А природа ведь это и есть наша Родина: не случайно тянет в родные места – там и воздух и трава особые. Мальчики очень любили цветы. Помню, приносили мне первые желтенькие цветы мать-и-мачеха. Цветочки закрывались на ночь, ребята страшно расстраивались и сокрушались. Я их успокаивала:

– Ничего, сейчас они отдыхают, спят, а утром опять раскроются.

Я любила устраивать детям праздничные дни рождения, несмотря на то что жили мы более чем скромно. Воспитывая ребят, я старалась не забывать о своем детстве, своих чувствах и стремлениях той далекой поры. У меня, например, никогда не было хороших кукол, мама покупала кукольную головку и пришивала к самодельному туловищу. А мне хотелось «настоящую» куклу с открывающимися и закрывающимися глазами. Я могла часами стоять у витрин магазинов и рассматривать их. Поэтому своим детям я старалась по мере сил и возможностей покупать игрушки, чтобы они не чувствовали себя обделенными. Мои родители обходились без лишних расходов, не отмечали дни рождения ни себе, ни нам. Но, помню, я всегда так мечтала о таком празднике, поэтому своим детям не могла отказать в этом удовольствии. Угощение было самое простое: нажаришь картошки, сделаешь салат из овощей, ситро. Приглашались все дети с нашего двора. Сначала гости усаживались за стол, поздравляли именинника, угощались. Ну и, конечно, вершина праздника – испеченный мамой пирог. Пирог с повидлом, но зато как он был украшен! Я делала из теста всевозможные цветы, которые вплетались в орнамент, и надпись: «Поздравляем Игоря (или Вову) с днем рождения.

Столько-то лет». Все это смазывалось яйцом и запекалось. Получалось очень красиво, дети от радости прыгали. К пирогу плюшечки мастерили, сыновья мне помогали, я давала им по куску теста, и они лепили фигурки. Сами запекали, потом гостей угощали. После застолья всегда начинались танцы, игры; мы с папой вместе с ними хоровод водили. Я представляю, какое удовольствие получали дети, если мы, взрослые, так радовались. Я натягивала через комнату веревку, к которой привязывала пустые пузырьки, картинки, дешевые игрушки, конфеты. Детям завязывали глаза, давали в руки ножницы и они устремлялись к веревке срезать себе что-нибудь. Смешно было, когда они щелкали ножницами выше или ниже. Игорь был хохотун такой, падал на пол, дрыгал руками и ногами:

– Ой, как смешно! Тебе не повезло, ты ничего не срезал, вот я сейчас попробую.

Брал ножницы и… удивительно, ему всегда везло, он что-нибудь да срезал. Вот так дети целый день резвились, прыгали, плясали, к вечеру, устав, успокаивались… Папа читал им что-нибудь напоследок, и, довольные, они расходились по домам.

Соседи удивлялись:

– Господи! Охота тебе возиться с ними. Собрались бы взрослые, посидели за столом, а ребенку подарки ку пили.

Видела я такие дни рождения. Взрослые за столом пьют, а ребенок в углу сидит, как зайчонок. Порой доходило до драк; ребенок, испуганный, убегал из дома. Вот так и отмечались детские дни рождения. Такого у нас никогда не бывало. Правда, к нам собирались и взрослые, когда мы отмечали общие праздники. Приходил мой папа с женой, приходила крестная моих детей, Лида Ростовцева

Примечания

1

Воспоминания Владимира Талькова даются курсивом.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.

  • Страницы:
    1, 2, 3