Сто оттенков любви. Запретные удовольствия - С.Е.К.Р.Е.Т.

М. Л. Аделайн

С.Е.К.Р.Е.Т.

Посвящается Hume

Не осуждать.

He знать пределов.

Не стыдиться.

Глава первая

Официантки хорошо разбираются в языке тела. Как и жены, пожившие под одной крышей со злобным алкашом. А мне знакомы обе роли: четырнадцать лет – жена и уже почти четыре года – официантка. Моя работа отчасти в том и была, чтобы догадываться, что нужно клиентам, – порой раньше их самих. С моим бывшим у меня это тоже получалось. Я знала, что ему нужно, едва он появлялся в дверях. Зато применять этот навык к себе и предвидеть собственные потребности я так и не научилась.

Я не собиралась в официантки. А кому это нужно? Я начала работать в кафе «Роза» после смерти моего бывшего. И все следующие четыре года я ждала, а скорбь сменялась гневом и дальше – своего рода отупением. Ждала невесть чего от людей, от времени, от жизни. Впрочем, моя работа мне в определенном смысле нравилась. В таком заведении, как «Роза», и в таком городе, как Новый Орлеан, ты обрастаешь постоянными клиентами, заводишь любимчиков и лишь немногих норовишь спихнуть сослуживицам. Делл терпеть не могла местных чудиков, потому что на чай не давали, а мне нравились их байки. В итоге мы договорились: я брала на себя музыкантов и всяких оригиналов, а она обслуживала студентов и мамаш с детьми и колясками.

Мне больше всего нравились пары, особенно эта. Странно, однако: едва они появлялись, во мне просыпались бабочки. Женщине было под сорок; она отличалась красотой, присущей некоторым француженкам: короткая стрижка, блестящая кожа – воплощенная женственность. Ее постоянный кавалер, стройный и гибкий мужчина с открытым лицом и ежиком каштановых волос, был чуть моложе. Обручальных колец ни она, ни он не носили, и поэтому я не могла с уверенностью судить об их отношениях. Но они были близкими в любом случае. Всегда казалось, будто они только что занимались сексом или собирались предаться ему сразу, как только перекусят.

Садясь за стол, они всякий раз проделывали одно и то же. Мужчина, поставив локти на стол, открывал ладони ей навстречу. Она, чуть помедлив, садилась напротив и делала то же, так что их ладони застывали друг против дружки на расстоянии дюйма, словно некая незримая деликатная сила не позволяла им сойтись, но это длилось лишь секунду, не привлекая ничьего внимания, кроме моего. Потом их кисти переплетались. Он один за другим целовал кончики ее пальцев, теперь заключенных в его руки. Всегда слева направо. Она улыбалась. Все происходило быстро, очень быстро, после чего они разъединяли руки и брались за меню. Наблюдая за ними, я испытывала глубокое, знакомое томление. Я чувствовала то же, что она, как будто его ладонь ласкала мою ладонь, мое предплечье или мое запястье.

Жизнь не баловала меня ничем подобным. Нежностей я не знала. Как и настойчивого влечения. Скотт, мой бывший муж, умел быть добрым и щедрым, когда бывал трезв, но стоило пьянству взять его за горло, в нем просыпалось что угодно, только не это. Когда он умер, я оплакала боль его и свою, но не почувствовала утраты. Вообще. Во мне что-то атрофировалось, потом умерло, и вот прошло пять лет, а у меня так и не было секса. Пять Лет. Я часто представляла это случайное воздержание в виде старой костлявой псины, которой было некуда деться, кроме как неотступно следовать за мной по пятам. Пять Лет волочились за мной повсюду, рысцой и с высунутым языком. Когда я примеривала одежду, Пять Лет сопели на полу кабинки, излучая насмешку над моим желанием выглядеть лучше в новом платье. Пять Лет забирались под стол и путались под ногами на каждом моем вялом свидании.

Ни одна встреча не привела ни к чему серьезному. В тридцать пять лет я начала думать, что «этого» уже не будет никогда. Быть вожделенной, желанной, какой была эта женщина, казалось мне чем-то вроде фильма на незнакомом языке, субтитры в котором становятся все менее и менее четкими.

– Третье свидание, – пробормотал мой босс, напугав меня.

Я стояла невдалеке от Уилла, торчавшего за стойкой и вытиравшего бокалы после мойки. Он заметил, что я обратила внимание на пару. А я, как всегда, приметила его руки. Он носил клетчатую рубашку с закатанными рукавами, открывавшими мускулистые руки, покрытые выгоревшими на солнце волосками. Мы были просто друзья, но я всякий раз испытывала некоторое потрясение от его сексапильности, усиленной тем, что он ее совершенно не осознавал.

– А может, пятое? Сколько женщина ждет, пока не ляжет в постель?

– Понятия не имею.

Уилл выкатил на меня свои голубые глаза. Он больше не желал слушать мое нытье о нехватке ухажеров.

– Эти двое с первого дня так и не изменились. – Я снова бросила взгляд на пару. – Полностью поглощены друг другом.

– Даю им шесть месяцев, – заявил Уилл.

– Циник, – покачала я головой.

Мы часто развлекались, обсуждая воображаемые отношения между клиентами. Наш мелкий прикол, чтобы убить время.

– Ладно, а ты вон туда взгляни. Видишь старпера с девкой, ковыряется в мидиях? – Уилл указал подбородком на другую пару, и я повернулась, стараясь не подчеркивать интереса к немолодому мужчине с юной спутницей. – Спорим, – понизил голос Уилл, – что это дочка его лучшего друга? Только что отучилась и хочет на стажировку в его адвокатскую контору. Но ей уже двадцать один, и у него появились на нее свои виды.

– Хм. А если это просто его дочка?

Уилл пожал плечами.

Я оглядела помещение, на удивление людное для вторника пополудни. Указала на другую пару, доедавшую свой обед в уголке.

– А тех двоих видишь?

– Ну.

– Думаю, скоро расстанутся, – предположила я, и Уилл воззрился на меня с сомнением, полагая, что я слишком расфантазировалась. – В глаза не смотрят, а десерт заказал только он. Я принесла две ложки, и он ей даже кусочка не предложил. Дурной знак.

– Да, это точно. Мужик всегда десертом делится.

Уилл подмигнул. Мне пришлось улыбнуться.

– Эй, может, хватит стаканы полировать? Надо сгонять за Трачиной. У нее опять тачка сломалась.

Трачина была вечерней официанткой, с которой Уилл встречался чуть больше года, после того как безрезультатно попытался подвалить ко мне. Сначала я возбудилась, но соглашаться не стала. Мне больше был нужен друг, чем босс в любовниках. И мы до того углубились на территорию дружбы, что платонические отношения, несмотря на мою озабоченность, дались нам легко… не считая странного эпизода, когда я застала его заработавшимся допоздна в офисной каморке – с расстегнутым воротом, закатанными рукавами, запустившим пальцы в густые седеющие волосы. Но я сумела отогнать наваждение.

Затем он начал встречаться с Трачиной. Однажды я обвинила его в том, что он для этого ее и нанял.

– А хоть бы и так? – отозвался он. – Есть же какие-то плюсы в должности босса.

Закончив вытирать стаканы, я распечатала счет для моей пары и медленно направилась к столику. Именно тогда я впервые увидела браслет женщины – толстую золотую цепочку с маленькими золотыми же подвесками.

Он выглядел весьма необычно: бледно-желтый, с матовым покрытием. На подвесках с одной стороны были выбиты римские цифры, а с другой – слова, разобрать которые я, разумеется, не могла. Всего их на цепочке было около дюжины. Похоже, что и мужчина был неравнодушен к этому украшению. Обеими руками поглаживая предплечья и запястья спутницы, он в то же время пробегался пальцами по подвескам. Его касания были настолько уверенными и властными, что у меня перехватило горло и в животе разлилось тепло. Пять Лет.

– Прошу, – произнесла я на октаву выше, чем следовало, и пристроила счет на пятачок стола, не занятый их руками.

Они были явно удивлены моим присутствием.

– Ох! Спасибо. – Женщина села прямо.

– Надеюсь, все было хорошо?

Почему мне было неловко в их обществе?

– Превосходно, как всегда, – ответила она.

– Все было прекрасно, спасибо, – добавил мужчина, потянувшись за бумажником.

– Давай сегодня я расплачусь, а то все ты да ты. – Женщина подалась в сторону, достала из сумочки бумажник и вручила мне кредитную карточку. Браслет звякнул. – Вот, милочка.

Мы ровесницы – и я для нее «милочка»? Впрочем, ее самоуверенность сработала. Принимая карточку, я натолкнулась на озабоченный взгляд. Может быть, она заметила грязь на моей коричневой рабочей блузке? Того же цвета, что и пища, ее пятнавшая? Я вдруг осознала, как выгляжу. Я также поняла, что на мне нет никакой косметики. Туфли – о господи! – тоже коричневые, без каблуков. Вместо чулок – гольфы, представьте себе. Что со мной стало? Когда я успела превратиться в старую клушу?

Пока я шла прочь, убирая карточку в передник, лицо мое горело. Пришлось идти прямиком в туалет и ополаскиваться холодной водой. Разгладив передник, я глянула в зеркало. Я носила коричневое, потому что это было практично. Я не могу щеголять в платье. Я официантка. Что до спутанного конского хвоста, то волосы должны быть зачесаны назад. Таковы правила. Но причесаться можно было и аккуратнее, а не просто прихватить волосы резинкой на затылке, как пучок спаржи. Туфли выдавали во мне женщину, не слишком заботившуюся о ногах, хоть мне и говорили, что мои недурны. И мне действительно не делали профессионального маникюра – в последний раз это было перед свадьбой. Но все это пустая трата денег. И все же как я ухитрилась все до такой степени запустить? Формально я выбросила эти вещи из головы. Пять Лет обессиленно привалились к туалетной двери. Я вернулась с карточкой к столику, стараясь не встречаться с клиентами глазами.

– Давно вы здесь работаете? – поинтересовался мужчина, пока его спутница расписывалась.

– Года четыре.

– У вас здорово получается.

– Спасибо. – Я почувствовала, что снова краснею.

– Увидимся на той неделе, – сказала женщина. – Я просто влюблена в это старое место.

– Оно знавало лучшие времена.

– Нас все устраивает. – Она протянула мне счет и подмигнула своему спутнику.

Я взглянула на подпись, ожидая увидеть что-нибудь пышное и необычное. И в тот момент меня отчасти утешило заурядное и короткое имя: Полин Дэвис.

Я проводила их взглядом. Они прошли меж столиков к выходу и на улице, поцеловавшись, разошлись в разные стороны. Проходя мимо переднего окна, женщина заметила меня и помахала рукой. Видок у меня был наверняка идиотский: остолбенело торчу и таращусь на них. Мне не оставалось ничего другого, как помахать в ответ сквозь пыльное стекло.

Меня вывела из транса немолодая особа, сидевшая за соседним столиком.

– Эта леди что-то уронила, – сообщила она, указывая под стол.

Наклонившись, я подняла маленькую красную записную книжку, изрядно потертую и мягкую на ощупь. На обложке красовались вытисненные золотом инициалы П. Д., страницы имели золоченый обрез. Я осторожно открыла книжку, рассчитывая увидеть на первой странице адрес или номер телефона Полин, и случайно прочла: «…его губы на мне… никогда не ощущала такой полноты жизни… меня пронзило жаром… накатывало волнами, кружась… перегнул меня через…»

Я захлопнула дневник.

– Может, еще догоните, – заметила женщина, жуя круассан.

Я заметила, что у нее не хватает переднего зуба.

– Боюсь, уже поздно. Я… я просто спрячу. Она у нас часто бывает.

Женщина пожала плечами и откусила еще кусочек. Я сунула блокнот в свою рабочую сумочку, и по спине пробежала дрожь возбуждения. Остаток смены, до прихода взбалмошной, благоухавшей жвачкой Трачины, я постоянно чувствовала живое присутствие блокнота в своей сумочке. И сумеречный Новый Орлеан впервые за долгое время не казался исполненным одиночества.

* * *

По дороге домой я подсчитала годы. Шесть лет прошло с тех пор, как мы со Скоттом перебрались сюда из Детройта с намерением начать новую жизнь. Жилье пришлось снять самое дешевое, так как Скотт только что лишился последней надежды – работы в автомобильной промышленности. Нам казалось, что в новом городе, восстанавливавшемся после урагана, мы сможем проделать то же самое с нашим браком.

Мы подыскали милый синий домик на Дофин-стрит в пригороде Мариньи, где селилась молодежь. Мне повезло устроиться помощницей ветеринара в приюте для животных в Метайри. Однако Скотт, который водил грузовик, лишался одного места за другим, а потом и последняя пара лет трезвости пошла прахом – вечерняя выпивка переросла в двухнедельный запой. Когда он ударил меня во второй раз за два года, мне стало ясно, что все кончено. До меня неожиданно дошло, каких усилий стоило ему не бить меня с тех пор, как он, пьяный, впервые сунул мне в лицо свой кулак. Я перебралась за несколько кварталов, в квартирку с одной спальней – первое и единственное место, которое удосужилась присмотреть.

Как-то вечером, спустя несколько месяцев, Скотт позвонил мне и предложил встретиться в кафе «Роза» – он хотел попросить прощения, и я согласилась. Он заявил, что завязал с пьянкой, на сей раз по-настоящему, но все его извинения звучали неискренне, а манера держаться оставалась упрямо-оборонительной. Под конец я чуть не разревелась, а он, поднявшись, шипел прощальные слова над моей поникшей головой.

– Я тебе правду сказал. Знаю, говорить я не мастер, но в душе каждый день жалею, что так себя вел. Только вот понятия не имею, как это можно исправить. – С этими словами он вылетел вон. Естественно, предоставив мне оплачивать счет.

Уже направляясь к выходу, я заметила объявление, предлагавшее работу официантки, а у меня уже довольно давно вызревала мысль бросить ветеринарную клинику. Там я задавала корм кошкам и выгуливала собак, но после урагана «Катрина» их никто не брал, так что моя работа сводилась к тому, чтобы выбривать на исхудавших лапах вполне в остальном здоровых животных участки для усыпляющих уколов. Я начинала ненавидеть свою работу. Мне было жутко смотреть в их печальные, усталые глаза, и в тот вечер я заполнила заявление о приеме на работу в кафе.

Тем же вечером дорогу возле Парланжа размыло, и Скотт, влетев на своей машине в реку, утонул.

Если у меня и возникали сомнения в том, что это был несчастный случай, а не самоубийство, то наша страховая компания, к счастью, подобным вопросом не задалась, – в конце концов, он был трезв. А поскольку у ограждения, как выяснилось, проржавели крепления, я получила возмещение и от графства. Но так или иначе – что делал Скотт в такое время в таком месте? Это было в его стиле: найти эффектный выход из положения, отяготив меня чувством вины.

Я, конечно, не обрадовалась, когда узнала, что он мертв. Но и не убивалась. И пребывала с тех пор в том самом отупении.

Через два дня после моего возвращения с похорон в Энн-Арбор, где я просидела одна, так как его родственники обвинили меня в случившемся, мне позвонил Уилл. Поначалу меня аж в дрожь бросило, до того его голос напоминал голос Скотта – правда, был внятнее.

– Кэсси Робишо?

– Да. Кто это?

– Меня зовут Уилл Форе. Я владелец кафе «Роза». На прошлой неделе вы оставили резюме. Нам нужен кто-то прямо сейчас, на утреннюю и дневную смену. Я знаю, что опыта у вас мало, но ощутил при встрече флюиды, и….

Флюиды?

– Мы разве встречались?

– Ну, когда вы подали резюме.

– Ах да, конечно, простите, я помню. Еще раз извините, я могу выйти в четверг.

– Четверг годится. Десять тридцать устроит? Я покажу, что к чему.

Через сорок восемь часов я уже трясла его руку – и головой своей тоже, так как действительно его не помнила – хороша же я была. Теперь мы над этим подшучиваем («Ага, я тебя до того впечатлил, что у тебя это даже из головы вылетело!»), но тогда, после разговора со Скоттом, я пребывала в таком тумане, что могла поговорить с Брэдом Питтом и не заметить. Так что при новой встрече с Уиллом я была застигнута врасплох его скромной красотой.

Уилл не сулил золотых гор: кафе находилось чуть к северу от людных мест и не работало по ночам. Он что-то сказал о надстройке, но это было делом далекого будущего.

– Сюда приходят в основном местные. Тим и ребята из магазина велосипедов Майкла. Музыкантов полным-полно. Некоторые – увидишь сама, как придешь с утра, – дрыхнут прямо на пороге, потому что играли всю ночь. Местные сидят часами. Но кофе пьют много.

– Ну и отлично.

Профобучение свелось к вялой экскурсии, в ходе которой он показал мне, как обращаться с посудомоечной машиной и кофеваркой и где хранятся моющие средства.

– Городские правила требуют зачесывать волосы. Остальное меня мало касается. Формы у нас нет, но во время ланча только и успевай поворачиваться, так что оденься практично.

– Практичность – мое второе имя, – сказала я.

– Я буду делать ремонт, – сообщил Уилл, когда обнаружил, что я гляжу на трещины в плитке и на разболтанный потолочный вентилятор.

Заведение повидало виды, но было уютным и находилось всего в десяти минутах ходьбы от моего жилья на пересечении Чартрес-стрит и Мандевилль-стрит. Уилл объяснил, что название «Роза» дано в честь Розы Нико, бывшей рабыни, которая продавала с тележки на улицах Нового Орлеана свою собственную кофейную смесь. По словам Уилла, он состоял с ней в отдаленном родстве по материнской линии.

– Тебе стоит взглянуть на мой семейный альбом. Прямо групповой снимок ООН. Все цвета и оттенки… Ну как, подходит работа?

Я энергично кивнула, и Уилл снова пожал мне руку.

После этого моя жизнь усохла до нескольких кварталов Мариньи. Ну, бывало еще, что я выбиралась в Тримей послушать Анджелу Реджин, одну из подруг Трачины, работавшую в ресторане «Мейсон», или прошвырнуться по лавочкам на Магазин-стрит, где торговали антиквариатом и товарами «секонд-хенд». Но дальше я забиралась редко и больше не ходила ни в Музей искусств, ни в парк Адюбон. Это покажется странным, но я вполне могла провести остаток жизни в городе, даже не видя открытой воды.

Я скорбела. Так или иначе, Скотт был первым и единственным моим мужчиной. Бывало, меня бросало в слезы в самое неподходящее время, в автобусе или когда чистила зубы. Слез было не избежать, стоило мне очнуться в сумраке от тягостной дремы, одной в постели. Но я оплакивала не только Скотта. Я печалилась о почти пятнадцати годах жизни, потраченных на бесконечное выслушивание его упреков и жалоб. И о том, с чем я в итоге осталась. Я не знала, как заткнуть осуждающий глас, который и без Скотта продолжал подмечать все мои недостатки и промахи. Как ты дошла до жизни такой, даже в спортзал не ходишь? Уже тридцать пять, никому даром не нужна. Только и знаешь телик смотреть. Ты могла бы стать куда более симпатичной, надо лишь постараться. Пять Лет.

Я погрузилась в работу. Ритм вполне меня устраивал. Позавтракать на всей улице можно было только у нас, без затей: яйца в любом виде, сосиски, тосты, фрукты, йогурты, пирожки да круассаны. С ланчем мы тоже не заморачивались: супы и сэндвичи, иногда – специальное блюдо: рыбная похлебка с чесноком, тушеная чечевица или, если Делл приходила пораньше и у нее чесались руки, джамбалайя. Готовила она лучше, чем разносила, но ей не хотелось торчать на кухне целыми днями.

Я работала всего четыре раза в неделю, с девяти утра до четырех, хотя и задерживалась, когда было нужно. Если Трачина опаздывала, я начинала обслуживать посетителей за нее. Я никогда не жаловалась. Я всегда была занята.

Днем платили больше, но мне нравились утренние смены. Я любила начинать с мытья тротуара перед кафе. Любила смотреть, как солнце играет на столиках в патио. Любила выкладывать выпечку, пока заваривался кофе и закипал суп. Любила снимать кассу и разбираться с наличными на шатком столике возле больших наружных окон. И вспоминала об одиночестве, когда шла домой.

Моя жизнь приобрела надежный, устойчивый ритм: работа, дом, чтение, сон. Ах да: работа, кино, дом, чтение, сон. Выбиться из него было бы не так уж и трудно, но я попросту не могла.

Мне казалось, что со временем я автоматически вернусь к полноценной жизни и даже найду себе пару. Настанет волшебный день, когда пустота вдруг заполнится и я заново вольюсь в мир. Как будто повернут выключатель. Мне приходило в голову продолжить учебу. Завершить образование. Но я была слишком глуха ко всему. Я скатывалась к среднему возрасту, и моя толстая пятнистая кошка Дикси, в прошлом бездомная, старела вместе со мной.

– Ты говоришь, кошка толстая, как будто она виновата, – привычно выговаривал мне Скотт. – Это не она растолстела. Это ты ее раскормила.

Скотт никогда не поддавался нытью Дикси, вечно выпрашивавшей корм. Зато меня она донимала, пока я не уступала, снова и снова. Мне не хватало воли, поэтому я и Скотта, наверное, терпела так долго. До меня не сразу дошло, что пьет он не из-за меня и не мне его останавливать, но все же я не могла отделаться от мысли, что спасла бы его при большем усердии.

Возможно, помог бы ребенок, которого он хотел. Я никогда не признавалась ему в том, что испытала облегчение, когда узнала о своем бесплодии. Суррогатное материнство стоило слишком дорого, а приемных детей Скотт, слава богу, не желал. Я никогда и не хотела быть матерью. Но жизни моей все же недоставало смысла, чего-то такого, что могло заполнить пустоту и навсегда исключить тоску по детям.

* * *

Спустя несколько месяцев после того, как я приступила к работе в кафе, и до того, как сердцем Уилла завладела Трачина, он намекнул, что может достать билеты на джазовый фестиваль, которые были нарасхват. Сперва я решила, что Уилл собирается рассказать о подружке, с которой пойдет, но выяснилось, что он имел в виду меня. Я ударилась в панику.

– Так ты… хочешь, чтобы с тобой пошла я?

– В общем… да. – Опять этот взгляд, и на секунду мне почудился болезненный блеск в его глазах. – Первый ряд, Кэсси. Пойдем. Хороший повод надеть платье. Сама подумай – я тебя в нем ни разу не видел.

Я знала, что это надо пресечь в зародыше. Я не могла закрутить с ним. С моим боссом. У меня не было ни малейшего желания терять любимую работу ради мужчины, который быстро поймет, какая со мной тоска. К тому же он был не моего круга. Меня охватывал парализующий страх при мысли остаться с ним наедине в нерабочей обстановке.

– Ты не видел меня в платье, потому что у меня его нет, – ответила я.

И соврала. Я просто не могла представить, что надену его.

Уилл помолчал, вытирая руки о передник, а потом сказал:

– Ладно, не беда. Желающих попасть на выступление этой группы хоть отбавляй.

– Послушай, Уилл. Боюсь, столь долгий брак с полоумным сделал меня, так сказать… непригодной для свиданий. – Я говорила в манере ведущей вечерней психотерапевтической программы.

– Хорошая отговорка – дело, мол, не в тебе, а во мне.

– Но так и есть. Так и никак иначе. – Я положила руку ему на плечо.

– Да я просто-напросто приглашу следующую симпатяшку, кого найму, – пошутил Уилл.

Так он и сделал. Пригласил потрясающую Трачину из Тексарканы, с южным акцентом и бесконечной длины ногами. У нее был младший брат, страдавший аутизмом, о котором она всячески заботилась, а ковбойских сапог накупила больше, чем может понадобиться одному человеку. Ее поставили в раннюю вечернюю смену, и, хотя она всегда относилась ко мне с некоторой прохладцей, мы поладили, а Уилл, похоже, был совершенно счастлив. В итоге, прощаясь с ним, я стала чувствовать себя вдвойне одинокой, так как знала, что он, скорее всего, проведет ночь не наверху в кафе, а у Трачины. Я не ревновала. С какой стати? Трачина подходила Уиллу как нельзя лучше – забавная, умная и сексуальная. У нее была превосходная кожа цвета какао. Африканским кудряшкам она то давала волю, так что ее голову будто венчала шапка из сахарной ваты, то старательно заплетала в клевые косички. На Трачину оглядывались. Она была живой. Подходящей и пригодной во всех смыслах.

В отличие от меня.

* * *

В тот вечер – блокнот так и жег мой карман – я наблюдала, как Трачина управляется с наплывом желающих отобедать. Мне впервые пришлось признать, что я немного ревную. Уилл был ни при чем. Мне было завидно видеть, с какой обворожительной ловкостью передвигалась она по залу. Есть женщины, умеющие окунуться в жизнь и выглядеть достойно. Это не зрители, а непосредственные участницы. Они… живые. Уилл пригласил ее, и она ответила: «С удовольствием». Никаких колебаний, недоговорок, раздумий – однозначное, весомое «да».

Я думала о блокноте, о словах, попавшихся мне на глаза, о мужчине за столиком и о том, как он гладил запястье и целовал пальцы своей спутнице. Как трогал ее браслет, как был настойчив. Мне хотелось того же. Я видела, как вцепляюсь руками в густые волосы, как меня прижимают спиной к стене ресторанной кухни и мужская рука задирает мне юбку. Стоп – кавалер Полин был выбрит налысо. Я вообразила себе Уилла – его губы и волосы…

– О чем задумалась? Скажи – и получишь пенни, – пообещал Уилл, прервав мои нелепые грезы наяву.

– Мои мысли стоят куда дороже, – отозвалась я, зная, что покраснела. Что на меня накатило? Смена закончилась. Пора домой.

– Что, хорошие чаевые?

– Да, неплохие. Ладно, я побежала, но вот что, Уилл, мне нет никакого дела до того, что ты с ней спишь. Скажи Трачине, чтобы наполнила сахарницы перед уходом. Пусть будут полные, когда приду утром.

– Будет исполнено, босс. – Он отсалютовал, а когда я уже направилась к двери, добавил: – Есть планы на вечер?

Телик включу. Буду переключать каналы. А что еще?

– Да, обалденные.

– Сходила бы ты, Кэсси, на свидание с мужиком, а не с кошкой. Ты милейшая женщина, сама знаешь.

– Милейшая? Ох, Уилл, неспроста ты меня так называешь. Это говорят женщинам за тридцать пять, которым на свалку еще не пора, но скоро. «Ты милейшая женщина, но…»

– Никаких «но». Шла бы ты отсюда, – указал он подбородком на дверь и дальше.

– Именно, – ответила я, попятилась, вышла и чуть не попала под мчавшийся велосипед.

– Кэсси! Черт побери! – Уилл бросился ко мне.

– Видел? Вот что бывает, когда я иду отсюда. Меня плющит, – сказала я, стараясь унять сердцебиение и обратить все в шутку.

Уилл покачал головой, а я повернулась и зашагала по Френчмен-стрит к дому. Мне казалось, что он остался стоять в дверях и смотреть мне вслед, но я постеснялась обернуться и проверить.

Глава вторая

Можно ли чувствовать себя сразу старой и молодой? Пройдя четыре квартала до дома, я полностью вымоталась. Мне нравилось смотреть на ветхие домики по соседству: одни смыкались, другие были настолько щедро покрыты краской, окружены такими затейливыми железными заборами и столь богато украшены узорчатыми ставнями, что смахивали на стареющих статисток в сценических нарядах и макияже. Я жила в верхнем этаже оштукатуренного трехэтажного дома на пересечении улиц Чартрес и Мандевилль. Он был бледно-зеленого цвета, со скругленными арочными окнами и темно-зелеными ставнями. В тридцать пять лет я все еще жила как студентка. В моей съемной квартире имелась кушетка с хлопковым матрасом, книжные полки из ящиков для молока, служивших также приставными столиками, и растущая коллекция солонок и перечниц. Спальное место представляло собой альков с широким оштукатуренным арочным проемом и тремя мансардными окошками, выходившими на юг. По правде говоря, лестница была столь узкой, что громоздкую мебель туда было просто не занести: всему приходилось быть небольшим, складным или разборным. Приблизившись к дому и вскинув глаза, я вдруг осознала, что рано или поздно стану слишком старой, чтобы жить на самой верхотуре, особенно если и дальше буду проводить весь день на своих двоих. Порой я так выматывалась за смену, что, дотащившись до дома, едва поднималась по лестнице.

Со временем я приметила, что соседи мои с годами не переезжали в другое место, а просто переселялись пониже. Сестры Дельмонт переехали несколько месяцев назад после того, как Салли и Дженнет, другие сестры, наконец перебрались в дом престарелых. Они освободили удобную квартиру на две спальни на первом этаже, и я помогла Анне и Беттине перенести вниз одежду и книги. Между сестрами было десять лет разницы, и если Анна в свои шестьдесят запросто могла бы еще лет десять шастать вверх-вниз по лестнице, то Беттина, которой исполнилось семьдесят, уже выдыхалась. Анна поведала мне, что когда-то весь дом занимала одна семья, но потом он был разделен на пять квартир, которые стали сдавать внаем. В 60-е годы дом называли «Отель старых дев».

– Здесь всегда селились женщины, – сообщила она. – Конечно, дорогая, я вовсе не имела в виду, будто вы старая дева. Я знаю, что в наши дни женщины определенного возраста весьма чувствительны к этому слову. Хотя ничего плохого в том, чтобы быть старой девой, нет, даже будьте вы ею. Но это наверняка не про вас.

– Но я вдова.

– Да, но вдова молодая. У вас еще полно времени, чтобы снова выйти замуж и обзавестись детьми. Ладно, пусть только выйти замуж, – поправилась Анна.

Она сунула мне за хлопоты доллар, чему я уже не противилась, поскольку имела опыт и знала, что, если откажусь его принять, она подсунет его мне под дверь несколькими часами позже.

– Вы сущее сокровище, Кэсси.

Была ли я старой девой? В прошлом году у меня случилось свидание с неким Винсом, лучшим другом младшего брата Уилла, – долговязым хипстером, который даже ахнул, услышав от меня, что мне уже тридцать четыре. Чтобы исправить эту неловкость, он тут же подался через стол и заявил, что «имеет склонность» к женщинам постарше – перезрелым особам за тридцать. Надо было дать ему по глупой роже, но я вместо этого сидела и лишь через час начала поглядывать на часы. Он без конца молол всякую ахинею насчет дерьмового оркестра, хреновой карты вин и того, сколько старых домов в Новом Орлеане он собирается прикупить, ибо вскорости рынок недвижимости обязательно оживится. Когда он высадил меня перед «Отелем старых дев», я подумала, не пригласить ли его наверх. Вспомнила о Пяти Годах, свернувшихся клубком на заднем сиденье. Ты просто перепишешься с ним, Кэсси, вот и все. Что тебя останавливает? Что тормозит тебя каждый раз? Но именно в этот момент он выплюнул в окно машины жвачку, и я решила, что просто не смогу раздеться перед этим мальчишкой-переростком.

Я вспоминала это последнее свидание, пока снимала рабочую одежду, чтобы принять ванну. Мне хотелось смыть запах кухни. По ходу дела взгляд мой упал на записную книжку, оставленную на столике у входной двери. Что с ней делать? Часть меня знала, что читать нельзя, но другая была бессильна перед соблазном. На протяжении всей смены я откладывала решение, говоря себе: «Когда придешь домой. После обеда. После душа. Когда ляжешь в постель. Утром. Никогда?»

Пока пенящаяся вода заполняла ванну, Дикси терлась о мои ноги, выпрашивая еду. Над Чартрес-стрит светила луна, шум машин уступал место цикадам. Глядя в зеркало, я пыталась оценить себя как бы со стороны, словно впервые. Не то чтобы мое тело выглядело ужасно. По правде, так хорошее тело, не долговязое, не слишком тощее. Конечно, постоянное мытье посуды сказалось на коже рук, но в целом – наверное, благодаря тому, что все время была на ногах, – я оставалась в неплохой форме. Мне нравилась моя округлая задница, но люди не зря говорят, что после тридцати плоть начинает терять упругость. Я слегка приподняла ладонями груди. Вот так. Я представила Скотта… нет, не Скотта. Уилла? Нет, и не Уилла – он ведь не мой, а Трачины. Воображение нарисовало мне того малого, которого я видела сегодня за столиком, – вот он подходит ко мне сзади, берет руками за груди, потом наклоняет меня вперед, и…

Кэсси, прекрати/

После смерти Скотта я перестала пользоваться этим дурацким бразильским воском для эпиляции интимных зон. Зрелище всегда расстраивало меня, словно я маленькая девочка или кто-то в этом роде. Сейчас моя рука скользнула к моей… чему? Как следует называть это место одинокой женщине? Вагина – звучит, с одной стороны, по-ребячески, а с другой – по-медицински. Киска – так говорят мужики, да и относится скорее к кошкам. Есть, конечно, очень даже подходящее слово, но нет… слишком уж оно неприличное. Короче, я провела пальцем там, внизу и, к своему удивлению, обнаружила, что оно увлажнилось. Но мне не хватило энергии продолжить…

Была ли я одинока? Да, разумеется. Но какие-то части меня, возможно и к лучшему, поочередно отключались, как постепенно, цех за цехом, погружается в темноту большая фабрика. Мне было всего тридцать пять, и у меня никогда не было по-настоящему потрясающего, головокружительного, освобождающего, сладостного секса вроде того, о котором, похоже, упоминалось в записной книжке.

Бывали дни, когда я воспринимала себя как некую оболочку из плоти, натянутую на костяной каркас, ездящую в автобусах или такси, суетящуюся в кафе, подносящую людям еду и убирающую за ними. Дома мое тело служило теплой подстилкой для спящей кошки. Как это случилось? Как это стало моей жизнью? Почему я не могла собраться и изменить все, как предлагал Уилл?

Я снова посмотрела в зеркало на всю эту доступную, чувствительную, но почему-то невостребованную, отгороженную от жизни плоть. Ступила в ванну, села, а потом легла и с головой окунулась, слушая печальное эхо сердца, бьющегося под мыльной водой.

Мне подумалось, что это звук одиночества.

* * *

Я редко пила, а чтобы сама с собой – и того реже, однако этот вечер просто требовал, чтобы к теплому купальному халату добавился бокал хорошего вина. Так уж вышло, что в холодильнике у меня уже два месяца стоял пакет шабли, и вот наконец пришло его время. Я наполнила высокий бокал без ножки, после чего устроилась в уголке кушетки с кошкой и записной книжкой и провела кончиком пальца по украшавшим обложку инициалам П. Д. Внутри обнаружилась еще и табличка с именем Полин Дэвис, но контактная информация отсутствовала. Страница была заполнена десятью строчками, обозначенными как «шаги» – с первого по десятый.

Шаг первый: Капитуляция

Шаг второй: Смелость

Шаг третий: Доверие

Шаг четвертый: Великодушие

Шаг пятый: Мужество

Шаг шестой: Уверенность

Шаг седьмой: Любопытство

Шаг восьмой: Бесстрашие

Шаг девятый: Изобилие

Шаг десятый: Выбор

Господи, да что я такое держу? Что за список? Ощущая и жар, и холод одновременно, как будто мне приоткрылась опасная, но заманчивая тайна, я встала с кушетки, чтобы опустить кружевные занавески. Бесстрашие, Отвага, Уверенность, Изобилие? Слова прыгали и расплывались. Интересно, Полин сама проделывала эти шаги? А если да, то до какой строчки списка дошла?

Я снова села, перечитала заново список шагов, после чего перевернула страницу и увидела следующий заголовок: «Фантазии к Шагу первому». Остановиться у меня просто не было сил, я принялась читать.

Слов нет, чтобы описать, как я боялась, как переживала, опасаясь, что в последний момент струшу, откажусь, убегу. Это ведь вполне в моем духе. В тех случаях, когда происходит что-то ошеломляющее, особ, в сексуальном смысле. Но я задумалась над словом «Принятие» и поняла, что должна принять это, принять помощь от С.Е.К.Р.Е. Т. И когда он молча вошел в номер и закрыл за собой дверь, я уже знала, что хочу через это пройти…

Мое собственное сердце колотилось так, будто это я находилась в том отеле, когда незнакомец отворил дверь…

Этот парень! Ну что тут можно сказать! Матильда была права. Он был так чертовски сексуален… Медленно, словно кот, он двинулся ко мне, я же пятилась, пока меня не остановила упершаяся под коленки кровать. Тогда он мягким толчком завалил меня на постель, задрал мне юбку и раздвинул мои ноги. Я прикрыла лицо подушкой, услышав от него единственные в тот день слова: «Ты обалденно прекрасна». После чего он подарил экстаз, описать который мне не под силу, хоть я и попробую…

Я снова закрыла блокнот. Это нельзя читать. Слишком личное. И ничуть меня не касается. Я должна остановиться.

И остановлюсь, обязательно. Только еще один шаг. Один, и тогда я наверняка оставлю эту книжку в покое.

Я открыла ее наугад, ближе к середине, и меня подхватил поток сексуальных откровений.

Bay! Начать с того, что это было странно! Я не вру. Но возник тот самый невероятный эффект наполнения. Тут другого слова не подобрать. Как будто все это оказалось внутри меня. Вроде дальше и некуда, я больше не могу, а потом выясняется, что еще как могу. И мне было все равно, слышно меня или нет. Надо мной беспрестанно трудились его руки. Невероятное ощущение! Слава богу, в Особняке хорошая звукоизоляция, – во всяком случае, мне так сказали. Должно быть, так оно и есть, иначе все бы знали, что происходит в номерах. Но, доложу вам, самые сильные ощущения мне доставил второй малый, Оливер, который лежал подо мной, мой прекрасный, весь в татуировках, темноволосый незнакомец, сосавший у меня…

Я захлопнула блокнот. Ладно, хватит. Это уже слишком. Двое мужчин? Одновременно? Я глянула на верх странички – то был Шаг пятый: Мужество. Я изумилась: между ног стало мокро. Обычно я не читала эротику, а когда натыкалась на порнографию, она меня не возбуждала. Но это? Здесь было все о желании. Мне хотелось прочесть до конца, но нет, нельзя. Я крепко прижимала закрытый блокнот к колену.

Полин не выглядела такой, с ее короткой стрижкой и чистым взглядом. Совершенно не тот типаж. Но что такое «типаж»? Насколько далеко мне случалось зайти с мужчиной? На что меня хватало? Старшеклассницей – только на дурацкое рукоблудие в кино, с мальчишкой, с которым я встречалась, когда мы со Скоттом устроили «перерыв». Ну, минет делала. Наверное, не больно-то хорошо и не всегда до конца. Надо признать, что в сексуальном смысле я была прискорбно неопытна. Дикси перекатилась на спину, приняв откровенно похотливую позу.

– Ох, киса, тебе, небось, на улице было круче, чем мне в моей спальне.

Мне следовало убрать записную книжку подальше. Чтение ее было бы непозволительным вторжением в личную жизнь Полин и грозило выбить меня из колеи. Я встала и чуть ли не со злобой запихнула ее в выдвижной ящик телефонного столика возле входной двери. Через десять минут я переложила ее в карман старой лыжной куртки, привезенной из Мичигана и висевшей в кладовке. Но книжка не давала мне покоя, и тогда я сунула ее в духовку. Но вдруг она загорится от светового индикатора?

Я решила положить ее в сумочку, чтобы не забыть прихватить ее завтра в кафе на случай, если Полин явится за своей пропажей. Господи, а вдруг она подумает, что я прочла? Ну а как было не прочесть? По крайней мере, я прочитала не все. С этой мыслью я вынула записную книжку из сумочки, отнесла в машину и заперла в багажнике.

* * *

Спустя два дня, когда закончилось время ланча и народу в зале поубавилось, дверной колокольчик возвестил прибытие Полин. У меня похолодело в животе, словно она явилась меня арестовать. На сей раз она пришла не со своим сексуальным спутником, а с красивой женщиной постарше – лет пятидесяти, а то и шестидесяти, если хорошо сохранилась, с волнистыми красными волосами и в бледно-коралловой тунике. С несколько мрачным видом они направились к свободному столику у окна. Я разгладила футболку, собралась с духом и подошла к ним. Постарайся не таращиться на нее. Держись как обычно, спокойно. Ты ничего не знаешь, потому что блокнот не читала.

– Добро пожаловать. Начнем с кофе? – спросила я натянуто, и сердце мое неистово забилось в ребрах.

– Да, пожалуйста, – ответила Полин, стараясь не встречаться со мной глазами и глядя на свою рыжеволосую спутницу. – А ты?

– Зеленый чай. И два меню, пожалуйста, – ответила та, взирая, в свою очередь, на Полин.

Меня охватил стыд. Они что-то знали. Знали, что я знаю.

– Р… разумеется, – с запинкой пробормотала я, поворачиваясь от столика.

– Погодите. Я хотела спросить….

Сердце чуть не выскочило у меня изо рта.

– Да? – Я развернулась обратно, засунув руки в карман передника и до ушей вскинув плечи.

Говорила Полин. Она нервничала не меньше, чем я, а вот лицо ее спутницы выражало спокойную поддержку. И тут я заметила на ее запястье такой же красивый золотой браслет, матовый, с подвесками.

– Я ничего здесь не забыла в последний раз? Маленький блокнот. Примерно с эту салфетку. Цвета красного вина, с моими инициалами на обложке – П. Д. Вам не попадался? – Голос ее дрожал. Казалось, она вот-вот расплачется.

Я перевела взгляд на спокойное лицо ее спутницы.

– Хм… не знаю, но спрошу у Делл, – ответила я с излишним пылом. – Подождите минутку.

Я чопорно проследовала в кухню, распахнула дверь и привалилась спиной к прохладной плитке. Воздух в легких закончился. Старая Делл намывала большой горшок, который она использовала под чили. Хотя ее седые, без малого белые африканские кудри были подстрижены чуть не под ноль, она всегда носила сетку для волос и спецодежду официантки. Тут меня осенило.

– Делл. Ты должна оказать мне услугу.

– Кэсси, я тебе ничего не должна, – прошепелявила она. – Веди себя прилично.

– Хорошо. Но дело срочное. Там, в зале, две клиентки. Одна из них кое-что у нас забыла, маленький блокнот, и мне не хочется, чтобы она думала, что я его читала. А я читала. Не все, но кое-что. Мне пришлось. Как иначе можно было узнать, чья это штуковина? Оказалось, там что-то вроде дневника, ну я и зачиталась. Прочла больше, чем следовало, а записи личные. Очень личные. Не хочется, чтобы она знала, что я совала туда нос. Можно, я скажу, будто это ты его нашла? Пожалуйста.

– Ты хочешь, чтобы я соврала?

– Да нет же, всю ложь я беру на себя.

– Господи, девонька, не понимаю я вас, нынешнюю молодежь, со всеми вашими драмами, историями и прочим. Разве нельзя сказать просто: возьмите, я нашла?

– Не в этот раз. Не могу. – Я умоляюще сложила руки.

– Ладно. – Делл отмахнулась от меня, словно от мухи. – Но только чтобы мне не пришлось говорить. Иисус не позволяет лгать.

– Я тебя расцелую.

– Ни в коем случае.

Я побежала к своему шкафчику, сняла со стопки грязных футболок записную книжку, мысленно напомнив себе о стирке, и понеслась к столику. Обе женщины выжидающе обернулись ко мне.

– Ну вот, я спросила Делл, это наша другая официантка, тоже из дневной смены…

В этот момент Делл покорно высунулась из кухни и помахала натруженной рукой, узаконивая мое вранье.

– Она и вправду нашла. – Я полезла в сумочку и вытащила блокнот. – Это?..

Я и договорить не успела, как Полин вырвала книжку из моих пальцев и сунула себе в сумочку.

– Оно самое. Огромное вам спасибо, – сказала она мне с облегченным вздохом и повернулась к спутнице. – Знаешь, Матильда, мне надо идти. Жаль, но получается, что у меня больше нет времени на ланч. Не обидишься?

– Да все в порядке. Позвони мне потом. Но я останусь, а то с голоду помру.

Она встала, чтобы на прощание обнять подругу.

Я чувствовала, что облегчение Полин соседствует с досадой. Она вернула утерянное, но понимала, что кто-то где-то, скорее всего, ознакомился с ее тайнами, и сейчас ей, похоже, не терпелось убраться с глаз долой. Коротко обнявшись, она поспешила к выходу.

Матильда снова уселась – расслабленно, словно кошка на нагретое солнцем местечко. Я оглядела зал. Было около трех часов, и кафе почти пустовало. Моя смена подходила к концу.

– Сейчас принесу ваш зеленый чай, – сказала я. – А меню на стенке, вон там.

– Спасибо, Кэсси, – произнесла она, когда я уже отходила.

У меня свело желудок. Она знала мое имя. Откуда? Тьфу, я же подписываю счета. А Полин у нас в завсегдатаях. Вот и весь секрет.

Остаток смены прошел без происшествий. Матильда пила чай, посматривая в окошко. Она заказала сэндвич с яичным салатом, приправленным уксусом, и съела половину, а наш с ней обмен фразами не выходил за пределы обычного разговора официантки и клиентки. Под конец я принесла ей счет и получила щедрые чаевые.

* * *

Именно поэтому я была потрясена, увидев, как на следующий день, сразу по окончании обычной обеденной сутолоки, у нас снова, на сей раз в одиночестве, появилась Матильда. Помахав мне, она указала на столик, и я кивнула, отметив легкую дрожь в руках, когда направилась к ней. Хотя с чего бы мне нервничать? Пусть даже она догадывалась насчет моей лжи, что уж такого страшного я сделала? Никто не удержался бы от соблазна почитать блокнот с таким интригующим содержанием. К тому же если я и вторглась в чье-то личное пространство, то это относилось к Полин, а никак не к этой женщине.

– Привет, Кэсси, – поздоровалась она с доброжелательной улыбкой.

На этот раз я присмотрелась к ее лицу. У нее были большие, яркие, темно-карие глаза и безукоризненная кожа. А вот макияжа почти не было, что создавало дополнительный омолаживающий эффект, хотя я теперь полагала, что на самом деле ей было ближе к шестидесяти, чем к пятидесяти. Лицо ее было сердечком, с заостренным подбородком – действительно, без преувеличений, очень красивым: той красотой, что бывает присуща женщинам с необычными чертами. Она была вся в черном – облегающие брюки, подчеркивавшие безупречное телосложение, и вязаный свитер, который ей очень шел. На фоне черного рукава выделялся золотой браслет с подвесками.

– Рада вас видеть, – сказала я, положив меню на стол.

– Мне, пожалуйста, то же самое, что вчера.

– Зеленый чай, яичный салат?

– Верно.

Я принесла чай, через несколько минут – сэндвич; потом, по ее просьбе, добавила кипятку. А когда она закончила и я подошла убрать посуду, Матильда вдруг предложила мне присесть за столик. Я обмерла.

– Всего на секунду, – заверила она, выдвигая стул.

– У меня смена, – ответила я, чувствуя себя зажатой и отчасти загнанной в угол.

Через окошко за барной стойкой можно было видеть Делл, возившуюся на кухне. Вдруг эта женщина начнет сейчас расспрашивать насчет записной книжки?

– Уверена, что Уилл не станет возражать, если вы на минутку присядете, – заявила Матильда. – В заведении все равно пусто.

– Вы знаете Уилла? – спросила я, медленно опускаясь на стул.

– Я очень многих людей знаю, Кэсси. Но вот вас не знаю.

– Ну, вы не много потеряли. Во мне нет ничего интересного. Я просто официантка и… да вот, на самом деле, и все.

– Ни одна женщина не бывает просто официанткой, или просто учительницей, или просто матерью.

– А вот я просто официантка. Ну, наверное, еще и вдова. Но главным образом – просто официантка.

– Вдова? Простите, мои соболезнования. Вы ведь не здешняя? Улавливаю легкий акцент Среднего Запада. Иллинойс?

– Почти угадали. Мичиган. Мы переехали сюда шесть лет назад. Мы с мужем. До его смерти. А откуда вы знаете Уилла?

– Я была знакома с его отцом. Он был здесь хозяином, думаю, уже лет двадцать прошло с его кончины. Наверное, с тех пор я сюда и не заглядывала, а когда-то бывала часто. Тут мало что изменилось. – Она огляделась по сторонам.

– Уилл хочет сделать ремонт. Расширить верхние помещения. Но это дорого. Сейчас самое большее, на что способен любой ресторан в этом городе, это не закрываться.

– Что правда, то правда.

Она взглянула на свои руки, и я машинально присмотрелась повнимательнее к ее браслету. Похоже, подвесок на нем было много больше, чем у Полин. Я собралась похвалить украшение, но Матильда заговорила снова.

– Так вот, Кэсси, мне нужно вас кое о чем спросить. Эта книжка, которую… нашла Делл. Моя подруга немного беспокоится: не читал ли ее кто-нибудь. Это дневник, и все, что там написано, имеет очень личный характер. Как, по-вашему, Делл могла его прочесть?

– Господи, конечно же нет! – мгновенно ответила я с ненатуральной уверенностью. – Не тот она человек.

– «Не тот»? Что вы имеете в виду?

– То, что она не любопытна. Не сует нос в чужие дела. Все, что ее интересует, это работа, Библия, ну и внуки, наверное.

– А можно у нее спросить? Узнать, не заглядывала ли она в книжку, не показывала ли ее кому-нибудь. Для нас это важно.

О боже! Ну почему мы сразу все не обговорили? Не условились о том, где и когда Делл нашла блокнот, как хранила в своем шкафчике, пока не объявится хозяин? Да потому, что я никак не предвидела допроса, вот почему. Счастливая владелица, обретшая пропажу, снимается с места, пулей вылетает из кафе и больше не появляется. И вот теперь эта Матильда загнала меня в угол.

– Она сейчас очень занята, но я могу сходить к ней и спросить.

– О, да мне ничуть не трудно сделать это самой, – возразила Матильда, поднимаясь из-за стола. – Я даже заходить туда не буду, только голову просуну и….

– Постойте! – (Матильда медленно опустилась обратно, не сводя с меня глаз.) – Это я нашла книжку.

Лицо Матильды немного расслабилось, однако она промолчала. Лишь сцепила руки на столе и подалась чуть ближе.

Оглядев пустое кафе, я продолжила:

– Прошу прощения за ложь. Я просто… ну да, заглянула туда, но ведь не со зла, хотела найти имя и какую-нибудь контактную информацию. Но клянусь, так Полин и передайте: я остановилась, прочтя страницу… или две. И да, я была… Думаю, я растерялась. Она и так была не в своей тарелке, и мне не хотелось смущать ее больше. Вот и соврала. Извините. Теперь я чувствую себя дурой.

– Не расстраивайтесь. От имени Полин я говорю вам спасибо за возвращение блокнота. Она лишь просит никому не рассказывать. Никому и ничего, совершенно. Я могу на вас положиться?

– Разумеется. Я бы и так не рассказала. Вам не о чем беспокоиться.

– Кэсси, вы не понимаете, насколько это важно. Сохраните все в тайне. – Матильда вытащила из бумажника двадцатку. – Вот, за ланч. Сдачи не надо.

– Спасибо.

Затем она протянула мне визитную карточку с ее именем:

– Если возникнут какие-нибудь вопросы по поводу прочитанного в блокноте, звоните мне. Обязательно, я говорю серьезно. В любое время – хоть днем, хоть ночью. Иначе со мной не связаться. Я не вернусь сюда просто так, и Полин тоже.

– Э… хорошо.

Я держала карточку с опаской, словно радиоактивную. На ней стояло имя Матильда Грин и номер телефона. На обратной стороне я увидела аббревиатуру С.Е.К.Р.Е.Т. и три фразы: «Не осуждать. Не знать пределов. Не стыдиться».

– Так вы, наверное, психотерапевт или что-то вроде?

– Можно сказать и так. Я работаю с женщинами, оказавшимися на распутье. Как правило, среднего возраста, но необязательно.

– Лайф-коучинг?[1]

– Вроде того. Но я скорее наставник.

– Вы работаете с Полин?

– Я не говорю о моих клиентах.

– Мне тоже, наверное, не помешает совет. – Неужели я сказала это вслух? – Но, увы, я не могу себе этого позволить.

Да, в самом деле сказала.

– Нет, можете, как бы удивительно это ни звучало, потому что я работаю бесплатно. Но за это я сама выбираю своих клиентов.

– А что означают эти буквы?

– Вы имеете в виду С.Е.К.Р.Е.Т.? Это, моя дорогая, секрет, – отозвалась она, и ее губы тронула озорная улыбка. – Но если мы встретимся снова, я расскажу.

– Хорошо.

– Мне было бы интересно вас послушать. Я не шучу.

Я знала, что на лице моем непроизвольно появилось скептическое выражение, унаследованное от отца, утверждавшего, что ничего бесплатного, как и самой порядочности, в этой жизни не бывает.

Матильда встала из-за стола, протянула мне руку, и ее браслет сверкнул на солнце.

– Кэсси, очень рада, что мы познакомились. Теперь у вас есть моя карточка. Спасибо за честность.

– Это вам спасибо за то… что не считаете меня законченной идиоткой.

Отпустив руку, она материнским жестом взяла меня за подбородок. Подвески браслета оказались так близко от моих ушей, что я расслышала их тихое позвякивание.

– Надеюсь, мы еще увидимся.

Дверной колокольчик просигналил о ее уходе. Я знала, что если не позвоню ей, то больше никогда ее не увижу, и эта мысль меня почему-то печалила. Визитная карточка отправилась в передний карман.

– Вижу, ты обзаводишься новыми подругами, – заметил из-за стойки Уилл, переставлявший в холодильник бутыли с газированной водой.

– А что тут плохого? Имею право.

– Она немного не в себе. Хипповая викканка-вегетарианка или что-то в этом роде. Мой отец ее знал.

– Да, она говорила.

Уилл завел долгую речь насчет того, что нынче спиртного пьют намного меньше, что нужно закупать и запасать больше безалкогольных напитков, так как спрос на них будет, но я не могла думать решительно ни о чем, кроме дневника Полин, двоих мужчин – одного сверху, другого снизу – и ее сексуального спутника, ласкавшего ее запястье, а потом заключившего ее в объятия на улице, у всех на глазах…

– Кэсси!

– А? В чем дело? – Я замотала головой. – Господи, ты меня напугал.

– Ты где витаешь?

– Нигде, я тут. И никуда не уходила.

– Шла бы ты домой. У тебя вид усталый.

– Я не устала, – возразила я, и это была правда. – На самом деле я бодра, как никогда.

Глава третья

Я позвонила Матильде только через неделю. Семь дней прошли как обычно. Я ходила на работу, возвращалась домой, ног не брила, волосы завязывала в конский хвост, поливала цветы, кормила Дикси, заказывала готовые блюда, мыла посуду, спала, вставала и проделывала все то же самое по новой. Неделя, в течение которой я смотрела в окно третьего этажа на утопавший в сумраке район Мариньи, понимая, что одиночество изгнало все прочие чувства. Я была в нем как рыба в воде.

Спроси меня кто, зачем я позвонила Матильде, пришлось бы ответить, что тело мое наелось всем этим по горло. И пока мой рассудок протестовал при мысли о самой возможности обратиться за помощью, тело заставило меня снять трубку кухонного телефона в кафе «Роза» и набрать номер.

– Алло, Матильда? Это Кэсси Робишо из кафе «Роза».

Пять Лет навострили уши.

Матильда, похоже, ничуть не удивилась моему звонку. Мы перемолвились несколькими дежурными фразами насчет работы и погоды, после чего договорились встретиться завтра пополудни в ее офисе в районе Лоуэр-Гарден, на Третьей улице, близ Колизея.

– Это коуч-центр, белый домик рядом с большим угловым особняком, – пояснила она тоном, как будто я точно должна была знать, где это.

На самом же деле я всегда старалась держаться подальше от туристических достопримечательностей, поскольку избегала толкучки, да и людей вообще, но ей, конечно, сказала, что найду это место без проблем.

– На воротах звонок. Рассчитывайте часа на два: первая консультация всегда бывает самой долгой.

Делл появилась на кухне, когда я отрывала уголок от меню, на оборотной стороне которого записала адрес. Она сурово воззрилась на меня сквозь очки.

– Что такое? – вырвалось у меня.

Чем мне поможет Матильда? Этого я не знала, но, если общение с ней приведет к появлению пылкого мужчины за столиком напротив меня, такую помощь можно было только приветствовать. И все-таки я волновалась. Кэсси, ты ведь ее не знаешь. Тебе и одной хорошо. Никто тебе не нужен. Ты в полном порядке! Так говорил мой разум, но тело велело ему заткнуться. На том все и кончилось.

В назначенный день я ушла сразу по окончании смены, не дожидаясь ни Трачины, ни Уилла. Едва обеденный зал опустел, я попрощалась с Делл и поспешила домой принять душ, затем выудила из кладовки белый сарафан, купленный на тридцатилетие. Тогда все кончилось размолвкой со Скоттом, и больше я этот наряд не надевала. За пять лет на Юге кожа моя заметно потемнела, а четыре года работы официанткой не могли не сказаться на руках, так что, надев открытое платье, я поразилась, насколько лучше теперь в нем выглядела. Стоя перед высоким зеркалом, я положила руку на изнемогавший живот. С чего меня мутит? Из-за того, что я собиралась впустить в свою жизнь нечто волнующее, возбуждающее, а то и опасное? Я попыталась припомнить шаги, перечисленные в дневнике: Капитуляция, Великодушие, Мужество, Смелость. Всего мне было не вспомнить, но всю неделю они то и дело всплывали, порождая в животе столь тянущее чувство, что телефонный звонок явился скорее порывом, а не сознательным решением.

Автобус на Магазин-стрит был битком забит туристами и уборщицами, направлявшимися в Лоуэр-Гарден. Я вышла на Третьей улице возле бара «У Трэйси», и мне пришлось сделать пару глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Мы со Скоттом побывали в этом районе почти сразу после приезда в город, глазели на живописные особняки – розовые в стиле греческого Возрождения, образчики итальянской архитектуры, кованые железные ворота и прочее; все вокруг говорило о солидных деньгах. Новый Орлеан был городом контрастов. Богатые кварталы соседствовали с бедными, безобразные – с прекрасными. Скотта это раздражало, а мне, напротив, нравилось. Меня привлекали крайности.

Я пошла на север. На Кэмп-стрит мне стало не по себе. Туда ли меня занесло? Я резко остановилась, породив небольшой затор.

– Прошу прощения, – извинилась я перед встревоженной молодой женщиной, державшей за руки двух чад: ребенка постарше и чумазого ходунка.

Я пошла дальше по Третьей улице, стараясь держаться поближе к домам, чтобы не мешать потоку туристов.

Поворачивай, Кэсси, и возвращайся домой. Тебе не нужна помощь.

А вот и не вернусь! Одна встреча. Час – ну, от силы два часа разговора с Матильдой. Что в этом страшного?

Кэсси, а вдруг они заставят тебя делать ужасные вещи? То, чего ты делать не хочешь?

Это просто смешно. Ничего подобного не случится.

С чего ты взяла?

С того, что Матильда хорошо ко мне отнеслась. Разглядела мое одиночество и не смеялась над ним. Она посеяла во мне надежду, что это состояние временное – быть может, даже излечимое.

Если ты так одинока, то почему не ходишь по барам, как делают все?

Потому что боюсь.

Боишься? А этого не боишься?

– Еще как, если честно! – пробормотала я вслух.

– Кэсси? Это вы?

Повернувшись, я увидела Матильду собственной персоной. Она озабоченно морщила лоб. В одной руке она держала пластиковый пакет, в другой – букет гладиолусов.

– С вами все в порядке? Долго искали?

Я пребывала в прострации, держась за кованую железную калитку и пытаясь не то опереться, не то остаться на месте.

– Ох, боже мой. Привет. Да. Нет. Боюсь, я пришла чуть раньше. Хотела где-нибудь пересидеть.

– На самом деле вы как раз вовремя. Идемте, выпьем чего-нибудь холодного. Сегодня жарко.

Выбора больше не было. Поворачивать поздно. Все, что оставалось, это проследовать с ней за калитку. Матильда уже набирала мудреный код. Бросив взгляд на Третью улицу, я увидела, как Пять Лет смываются прочь без оглядки.

Матильда провела меня через внутренний двор, заросший плющом и деревьями. Мой рассудок все жался ко мне, как малыш к маминой юбке. Мы направились к красной двери старомодного белого коуч-центра, который стоял слева от массивного особняка и едва был виден с улицы. У меня закружилась голова.

– Стойте. Подождите. Не знаю, Матильда, смогу ли я.

– Сможете – что, Кэсси? – Она повернула ко мне лицо – в окружении цветов, красные волосы среди красного.

– То самое – не знаю что, все равно.

Матильда рассмеялась:

– А почему не узнать сначала, что это, а уж потом решать?

Я стояла столбом, ладони ужасно вспотели. Я сдерживалась, чтобы не вытереть их о платье.

– Вы сможете отказаться, Кэсси. Я только предлагаю. Ну, готовы?

Ей, похоже, не то чтобы не терпелось – скорее, она была озадачена.

– Да, – сказала я, и это была правда.

Хватит увиливать. Противившемуся рассудку я велела заткнуться – вернее, открыться.

Матильда устремилась вперед. Я пошла следом. Не в силах удержаться, я оглядывалась на оплетенный плющом особняк и пышный сад. Апрель в Новом Орлеане – это месяц буйного цветения. Магнолии расцветали буквально за ночь. Казалось, будто они разом надевали узорные купальные шапочки эпохи 1950-х. Но такого сочного, кипящего жизнью зеленого сада я прежде не видела.

– Кто здесь живет? – спросила я.

– Это Особняк. Вход только для членов.

Я насчитала дюжину мансардных окон, прикрытых витыми решетками, похожими на кружевные челки. Башенку венчала белая зубчатая корона. Здание, хотя и сплошь белое, казалось жутким, как будто было населено призраками, – возможно, впрочем, что весьма привлекательными.

Когда мы достигли коуч-центра, Матильда набрала еще один код, большая красная дверь распахнулась, впустив нас внутрь. В лицо мне ударил поток холодного воздуха: работал кондиционер. Если снаружи дом выглядел неприметной глыбой, то обустроен он был в духе минимализма середины века. Окна были маленькие, зато стены – высокие, белые. Кое-где висели большие, от потолка до пола, абстрактные полотна – ярко-красный и розовый фон с желтыми и синими крапинами. На подоконниках горели чайные свечи, как в дорогом спа-салоне. Я расслабила напрягшиеся плечи, решив, что в столь чистом, нетронутом месте не может быть зла. Через комнату виднелись массивные двери футов в десять высотой. Молодая женщина с короткими черными волосами и в темных очках в толстой оправе встала из-за стола, приветствуя Матильду.

– Комитет скоро прибудет, – сообщила она и обогнула стол, чтобы взять у Матильды цветы и продукты.

– Спасибо, Дэника. Дэника, это Кэсси.

Комитет? Я угодила на собрание? Душа ушла в пятки.

– Рада, что мы наконец встретились, – сказала Дэника, и Матильда одарила ее строгим взглядом.

Что значит это «наконец»?

Дэника нажала на кнопку под столом, и позади нее отворилась дверь, открыв взору небольшую, ярко освещенную, отделанную ореховыми панелями комнату с круглым розовым ковриком в центре.

– Мой офис, – пояснила Матильда. – Прошу.

Уютное местечко с видом на пышную зелень двора; за калиткой угадывался участок улицы. Я также заметила боковую дверь особняка, нависшего по соседству; служанка в униформе подметала крыльцо. Я села в широкое черное кресло из тех, где кажется, что сам Кинг-Конг баюкает тебя на ладони.

– Вы знаете, зачем вы здесь, Кэсси? – спросила Матильда.

– Нет, не знаю. Да. Нет, извините. Не знаю. – Я была готова расплакаться.

Матильда села за рабочий стол, подперев руками подбородок, и выжидающе воззрилась на меня. Повисло мучительное молчание.

– Вы здесь, потому что вычитали в дневнике Полин нечто побудившее вас вступить в контакт со мной. Так?

– Наверное, да. Так.

Я бросила затравленный взгляд на дверь, через которую можно было попасть во двор, а там и на улицу, подальше от этого места.

– И что же вас подтолкнуло, как вы считаете?

– Это была не просто записная книжка, – вырвалось у меня.

Две женщины за окном прошли в калитку.

– А что же в таком случае?

Я подумала о своей парочке, об их соединенных руках. Потом о книжке и о том, как Полин пятится к кровати, и мужчина…

– Полин. Как она ведет себя с мужчинами. Со своим приятелем. У меня в жизни ничего подобного не было, даже с мужем. И ни один мужчина так не относился ко мне. Она кажется такой… свободной.

– И вы хотите того же?

– Да. Наверное. Вы этим занимаетесь?

– Мы только этим и занимаемся, – прозвучал ответ. – Но давайте все-таки начнем с вас. Расскажите о себе.

Понятия не имею, откуда взялась эта легкость, но слова буквально хлынули из меня. Я рассказала Матильде, как росла в Энн-Арборе. Как моя мать умерла, когда я была маленькой, а отец, подрядчик промышленных ограждений, редко бывал дома, а когда приходил, то оказывался то черствым, то любвеобильным, особенно спьяну. Я научилась быть осторожной и чуткой к переменам в домашней атмосфере. Моя сестра Лайла покинула дом при первой возможности и переселилась в Нью-Йорк. В дальнейшем мы почти не общались.

Затем я поведала Матильде о Скотте, милом Скотте, жалком Скотте. Скотте, который танцевал со мной в кухне под кантри, который дважды меня ударил и не прекращал молить о невозможном прощении. О том, как рушился наш брак и крепло его пьянство. О том, как его смерть не освободила меня, но привела к спокойному компромиссу, посадила в загон моего собственного изготовления. Я даже не представляла, сколь отчаянно нуждалась в собеседнице и до какой степени обособилась, пока не открылась Матильде.

И вот я сказала главное. Просто выплеснула тот факт, что уже несколько лет вообще не занималась сексом.

– Сколько именно?

– Пять. Да уже почти шесть.

– Ничего странного. Гнев, печаль и обида проделывают с телом весьма неприятные фокусы.

– Откуда вы знаете. Вы сексолог?

– В некотором роде, – ответила Матильда. – Мы, Кэсси, занимаемся тем, что помогаем женщинам восстановить контакт с их сексуальностью. При этом они возрождают наиболее значимую и сильную часть своей личности. По шагу зараз. Вам это интересно?

– Наверное. Конечно, – поправилась я.

Меня тошнило, как в тот раз, когда я сказала отцу, что у меня начались месячные. В доме, где я росла, не было женщин, кроме отцовской подружки, – ей было на все наплевать, и я ни с кем не говорила о сексе вслух.

– Мне придется делать что-то… необычное?

Матильда рассмеялась:

– Нет. Ничего необычного, Кэсси, если это не ваше.

Я рассмеялась принужденным смешком человека, прошедшего точку невозврата.

– Но что я должна буду делать? Как это работает?

– Для начала вообще ничего, кроме как сказать «да» Комитету, – ответила она и, взглянув на часы, добавила: – Который, о господи, уже собирается, пока мы тут говорим.

– Комитету?

Боже, да что же я натворила? Мне казалось, что я лечу в бездонную пропасть.

Должно быть, Матильда почувствовала мою панику. Она налила мне воды из кувшина:

– Ну же, Кэсси, выпейте и постарайтесь расслабиться. Все будет хорошо. Просто чудесно, поверьте. Комитет – всего лишь группа женщин, доброжелательных женщин, многие из которых похожи на вас и хотят помочь. Они набирают участников и строят фантазии. Комитет помогает фантазиям осуществиться.

– Моим фантазиям? А если у меня их нет?

– О, еще как есть. Вы просто пока о них не догадываетесь. И не беспокойтесь. Вам никогда не придется делать что-то против своей воли и встречаться с людьми, которых вы не хотите знать. Таков девиз С.Е.К.Р.Е.Т. «Не осуждать. Не знать пределов. Не стыдиться».

Стакан с водой дрогнул в моей руке. Я отпила большой глоток и поперхнулась.

– С.Е.К.Р.Е.Т.?

– Да, так называется наша группа. Каждая буква имеет свой смысл. Но общей целью является освобождение через полное подчинение своим сексуальным фантазиям.

Я уставилась в пространство, пытаясь отогнать образ Полин в компании двух мужчин…

– Это то, чем занималась Полин? – вырвалось у меня.

– Да. Полин выполнила все десять шагов С.Е.К.Р.Е.Т. и теперь живет полноценной сексуальной жизнью.

– Десять?

– В техническом смысле фантазий девять. Десятый Шаг – принятие решения. Вы можете остаться в организации на год и привлекать себе подобных, заниматься тренингом фантазирования или помогать другим совершенствовать фантазии. Или же можете перенести сексуальные навыки и познания в ваш собственный мир – например, в любовные отношения.

В окно за правым плечом Матильды я видела, как через калитку шли все новые женщины – по двое, по трое, разного роста, возраста и цвета кожи. Было слышно, как они, смеясь и болтая, проходят в приемную.

– Это и есть Комитет?

– Да. Присоединимся?

– Подождите. Слишком уж быстро все происходит. У меня вопрос: что будет, если я скажу «да»?

– Все, чего захотите. И ничего такого, чего не захочется, – отозвалась Матильда. – Да или нет, Кэсси. Проще некуда.

Мое тело уже согласилось, но рассудок оправился от временного помрачения и взялся за старое.

– Но я вас даже не знаю! Ни вас, ни этих женщин. И мне предлагают сидеть и делиться сокровенными сексуальными фантазиями? Но я не знаю даже, есть ли они у меня вообще, не говоря уж о девяти, потому что спала я всего с одним мужчиной. Как же мне говорить «да» или «нет»?

Матильда выслушала мою тираду с терпением матери, внимающей детской истерике. Ничто из сказанного мной уже не могло заставить мое тело повернуться и отправиться домой, и я это знала. Мой бедный рассудок проигрывал бой.

– Да или нет, Кэсси, – повторила Матильда.

Я оглядела комнату, книжную полку у меня за спиной, старинные окна с видом на живую изгородь и снова посмотрела на добродушное лицо Матильды. Я нуждалась в прикосновениях. Нуждалась в том, чтобы мужчина освободил мое тело, пока оно не умерло медленной и одинокой смертью. Я испытывала потребность в неких действиях для меня. Надо мной.

– Да.

Она мягко ударила в ладоши:

– Я очень рада. Ох и здорово это будет, Кэсси! Обязательно будет!

С этими словами Матильда извлекла из ящика рабочего стола небольшой буклет и подтолкнула ко мне. Он был того же бордового цвета, что и дневник Полин, разве только длиннее и уже, как чековая книжка.

– Я оставлю вас одну, чтобы вы спокойно заполнили этот краткий вопросник. Это поможет нам понять, чего вы хотите и что… вам нравится. И ваше нынешнее состояние. Ваши особые фантазии вы распишете потом. Но это начало. У вас пятнадцать минут. Просто ответьте честно. Я приду за вами, когда закончите. Комитет уже собирается. Чай? Кофе?

– Чай бы не помешал, – ответила я, ощущая сильнейшую усталость.

– Единственное, что стоит между вами и вашей настоящей жизнью, – это страх. Не забывайте об этом.

Когда она ушла, мне не сразу хватило смелости хотя бы заглянуть в буклет. Я встала и подошла к находившейся в задней части офиса книжной полке. То, что я приняла за энциклопедию, оказалось переплетенными распечатками эротической литературы: «Полная Камасутра», «Радость секса», «Любовник леди Чаттерлей», «Мой тайный сад», «Счастливый Хукер», «Фанни Хилл», а также «История О.». Кое-что мне попадалось, когда я подростком подрабатывала няней. Я заглядывала в них и после, когда родители малышей возвращались, в смущении шла домой. Здесь все эти книги были в таких же кожаных бордовых обложках, как буклет и дневник, с тисненными золотом заглавиями. Проведя пальцем по корешкам, я глубоко вздохнула, вернулась за стол и открыла буклет.

То, что вы держите в руках, строго конфиденциально. Ваши ответы предназначены только для вас и Комитета. Никто другой их не увидит. Чтобы С.Е.К.Р.Е.Т. смог оказать вам помощь, мы должны узнать о вас как можно больше. Отвечайте подробно, честно и ничего не бойтесь. Пожалуйста, приступайте.

Далее следовал список вопросов, между которыми было оставлено место для ответов. Вопросы были столь специфическими, что у меня голова пошла кругом. Едва я взялась за ручку, как в дверь постучали.

– Да?

В щель просунулась черная голова Дэники.

– Простите, что прерываю. Матильда сказала, что вы просили чаю.

– О, спасибо.

Она вошла и аккуратно поставила передо мной серебряный чайный прибор.

– Дэника, вы заполняли это? Вот эту штуку.

Ее лицо расплылось в улыбке.

– Нет. Видите? – Она подняла руку, показав голое запястье. – У меня нет браслета. Это опознавательный знак. Матильда говорит, что мне просто незачем присоединяться к обществу, у меня с моим парнем и так все классно, с самого начала. Ну и потом, здесь больше заботятся типа о старых… Ну, кому уже тридцать, а то и больше. Но мне кажется, это по-настоящему круто, – добавила она. Ей было немного за двадцать, и она соответствовала своему возрасту до мозга костей. – Вы просто отвечайте честно, Кэсси. А затем все будет легко и просто. Матильда постоянно так говорит.

С этими словами Дэника повернулась и вышла, закрыв за собой дверь и оставив меня снова один на один с вопросником и моим смятенным рассудком. Ты можешь, Кэсси. И я приступила.

1. Сколько у вас было любовников? Кого вы считаете идеальным любовником в физическом смысле? Пожалуйста, укажите рост, вес, цвет волос, размер пениса и прочие телесные предпочтения.

2. Способны ли вы достигнуть оргазма посредством вагинального секса?

3. Любите ли вы получать оральный секс (кунилингус)? Любите ли предоставлять оральный секс (минет)? Поясните.

4. Как часто вы мастурбируете? Предпочтительный способ.

5. Бывала ли у вас когда-либо связь на одну ночь?

6. Склонны ли вы проявлять инициативу, если вам кто-то нравится?

7. Был ли у вас секс с женщиной или с несколькими партнерами сразу? Поясните.

8. Занимались ли вы анальным сексом? Понравилось ли вам? Если нет, почему?

9. Как вы предохраняетесь от беременности?

10. Что вы считаете вашими личными эрогенными зонами?

11. Что вы думаете о порнографии?

И так далее, и тому подобное. Нравится ли вам заниматься сексом во время месячных? Непристойные разговоры? Садо-мазо? Связывание? При свете или в темноте?.. Вот этого я больше всего и боялась: чувства неполноценности. Это напоминало внезапные тесты, которые снились мне в кошмарах, когда я оставила университет. На самом деле у меня был всего один сексуальный партнер. Я ничего не знала о предпочтительном пенисе, а анальный секс оставался отвлеченной и экзотической идеей вроде татуировки на лице или воровства в супермаркете. Но я должна была отвечать честно. Чем это закончится в худшем случае? Они признают мою полную сексуальную непригодность и выставят за дверь? При мысли об этом меня разобрал дурацкий смех. Что я теряю, в конце концов?

Я и пришла-то сюда потому, что совершенно неграмотна в сексе.

Я начала с простейшего вопроса, первого, который был достаточно прост: один. У меня был один любовник. Скотт. Один. И единственный. Что касается физических предпочтений, я вспомнила всех актеров и музыкантов, которых находила симпатичными, и удивилась, когда обнаружила, что заполнила именами все свободное место. Следующий вопрос: вагинальный оргазм. Я пропустила его. Я не знала ответа. Вопрос об эрогенных зонах чуть не погнал меня к книжной полке, чтобы заглянуть в словарь. На него я тоже не ответила. Как и на следующий, и на тот, что касался секса с женщинами. На остальные я ответила, как смогла. Наконец, перевернув последнюю страницу, я увидела свободное пространство, где я могла поделиться личными соображениями.

Я изо всех сил старалась ответить на эти вопросы, но у меня только и было, что никудышный секс с мужем. Как правило, в «миссионерской» позе. Раза два в неделю, когда мы только поженились, а потом примерно раз в месяц. Обычно без света. Оргазму меня иногда бывал… по-моему. Я не уверена; может быть, я прикидывалась. Скотт никогда не делал кунилингус. Я… трогала себя, время от времени. Хотя давно уже этим не занималась. Скотт всегда хотел, чтобы я взяла у него в рот. Я брала, какое-то время, но когда он меня избил, уже не могла. Вообще ничего не могла после этого. Он умер почти четыре года назад, а секса не было еще дольше. Прошу прощения, но я не могла ответить на все вопросы, хотя очень старалась.

Я положила ручку и закрыла буклет. Мне стало чуть легче даже от самого письма.

Я не услышала, как в комнату вернулась Матильда.

– Ну, как дела? – спросила она, усевшись за стол.

– Боюсь, не слишком хорошо.

Она взяла буклет. Я испытала отчаянное желание вырвать его и прижать к груди.

– Это же не экзамен, провалиться нельзя, – отозвалась она, с печальной улыбкой пробегая глазами мои ответы. – Ладно, Кэсси, идемте. Пора встретиться с Комитетом.

Меня как будто приварило к вместительному, удобному креслу. Я знала, что, если шагну за порог, в моей жизни откроется новая страница. Готова ли я?

Странно, но я была готова. С каждым движением это выглядело все более осуществимым. Возможно, именно так срабатывал метод «десяти шагов». Я продолжала напоминать себе, что ничего страшного не происходит. Совсем наоборот. Мне казалось, что я оттаиваю слой за слоем.

Мы вышли, пересекли приемную, и Дэника нажала очередную кнопку под столом. Огромные белые двери в конце помещения разошлись, явив большущий овальный стеклянный стол, вокруг которого сидели и громко переговаривались с десяток женщин. Комната была без окон, с белыми стенами, украшенными красочными картинами вроде тех, что висели в приемной. Вдалеке над широкой стойкой красного дерева виднелся портрет красивой темнокожей женщины с переброшенной через плечо длинной косой. Мы вошли, и разговоры смолкли.

– Позвольте представить вам Кэсси Робишо.

– Привет, Кэсси, – пропели они.

– Кэсси, позвольте представить вам Комитет.

Я открыла рот, но не сумела издать ни звука.

– Присаживайтесь ко мне, дорогая, – сказала маленькая индуска, слегка за шестьдесят, в ярком сари и с очень доброй улыбкой. – Она выдвинула стул и похлопала по нему.

– Спасибо, – пробормотала я и опустилась на сиденье.

Мне хотелось смотреть всем в лицо и в то же время никуда не смотреть. Я то сцепляла руки на коленях, то садилась на них, всячески стараясь не дергаться, как девчонка. Тебе тридцать пять, Кэсси, пора бы и подрасти.

Матильда представляла женщин, и голос ее доносился словно издалека, сквозь вату. Мой взгляд переходил с лица на лицо, задерживаясь, когда я пыталась запомнить имя. Я заметила, что все они были весьма хороши собой, но по-разному, каждая на свой лад.

Бернис, красноволосая чернокожая женщина, была маленькая и пышная. И молодая – лет, наверное, тридцати. Две блондинки: Дафна, высокая, с прямыми длинными волосами, и Джулия с веселыми кудряшками. Курчавая, с ангельским лицом брюнетка Мишель восторженно приложила ладони ко рту, как будто я выкинула замысловатое коленце. Она подалась через стол и что-то шепнула сидевшей напротив загорелой, атлетического сложения особе в спортивном костюме, которую звали Бренда. Ее соседкой была Рослин с длинными золотисто-каштановыми волосами. Таких больших карих глаз я в жизни не видела. Две сидевшие рядом латиноамериканки были двойняшками. Мария смотрела решительно. Марта казалась более безмятежной и открытой. Именно теперь я заметила у всех женщин уже знакомые мне золотые браслеты с подвесками.

– Ну и наконец, рядом с вами – Амани Лакшми, старейший член Комитета. Она была моей наставницей, а я буду наставницей для вас, – сказала Матильда.

– Очень рада познакомиться, Кэсси, – произнесла Амани с легким акцентом и протянула мне тонкую руку. Я увидела, что у нее одной было два браслета, по штуке на каждом запястье. – Прежде чем мы начнем: есть ли у вас вопросы?

– Кто эта женщина на портрете? – услышала я собственный голос.

– Каролина Мендоса, сделавшая все это возможным, – ответила Матильда.

– И продолжает делать, – добавила Амани.

– Да, это правда. Пока у нас есть ее картины, есть и средства на содержание С.Е.К.Р.Е.Т. в Новом Орлеане.

Матильда рассказала, как познакомилась с Каролиной более тридцати пяти лет назад, когда работала в городском управлении по делам искусства. Каролина, художница, родилась в Аргентине, которую покинула незадолго до военного переворота, положившего конец свободе творчества и самовыражения для художников и феминисток. Они познакомились на художественном аукционе. Каролина только начинала выставлять свои работы – большие яркие полотна и фрески, нехарактерные для женского творчества того времени.

– Это ее картины? И те, что в приемной? – спросила я.

– Да. Именно поэтому у нас так строго по части безопасности. Каждая стоит миллионы. В запаснике Особняка есть и другие.

Она поведала, как они с Каролиной стали общаться, что поначалу удивляло Матильду, так как она уже давно не обзаводилась новыми подругами.

– У нас не было секса, хотя говорили мы о нем ужасно много. Спустя какое-то время она прониклась ко мне достаточным доверием, чтобы открыть мне доступ к своему тайному миру, где женщины собирались, чтобы обсудить самые сокровенные желания и фантазии. Не забывайте, в то время не было принято открыто высказываться о сексе. Не говоря уж о том, что он вам нравится.

По словам Матильды, сперва это был неформальный кружок художниц и местных оригиналок, которых в Новом Орлеане всегда хватало. Большинство были одиноки, некоторые остались вдовами, но попадались и давно замужние – некоторые, по их утверждению, даже были счастливы в браке. В основном успешные, перешагнувшие тридцатилетний рубеж. Но в браке и жизни им чего-то недоставало.

Матильда стала эксклюзивным художественным агентом Каролины, и вскоре цены на ее работы взлетели до небес. Несколько полотен было куплено американской женой ближневосточного нефтяного шейха за десятки миллионов долларов. Матильда приобрела Особняк с участком, а на оставшиеся средства создала трастовый фонд для поддержки их разраставшегося сексуального сообщества.

– В конечном счете мы поняли, что хотим опробовать свои сексуальные фантазии, все до одной. Чтобы отыскать мужчин, а порой и женщин – правильных мужчин и женщин, способных их осуществить, – понадобилась вербовка. И… подготовка. Так возник С.Е.К.Р.Е.Т. Когда мы помогли друг другу в осуществлении наших сексуальных фантазий, мы стали приглашать по женщине в год, которой преподносили этот дар – дар полного сексуального раскрепощения. Моей обязанностью действующего председателя Комитета является выбор кандидатуры на этот год. По нашим правилам она должна, в свою очередь, выбрать нас.

– Речь идет о вас, Кэсси, – пояснила Бренда.

– Обо мне? Но почему?

– По нескольким причинам. Мы уже некоторое время наблюдали за вами. Полин пригляделась к вам в кафе и предложила вашу кандидатуру. Нет, она не нарочно оставила блокнот, но лучше было и не придумать. Мы вас уже пару раз обсуждали. Все сложилось самым удачным образом.

На какой-то миг меня ошеломило, что за мной следили, меня проверяли… Зачем? Признаки крайнего одиночества? Во мне вспыхнул гнев.

– Что вы хотите сказать? Что разглядели во мне жалкую, одинокую официантку? – Я обвела комнату возмущенным взглядом.

Амани, потянувшись, взяла меня за руку.

– Да что вы? Это совсем не так! Ничего подобного! – раздались подбадривающие голоса.

– Кэсси, тут нет ничего зазорного. Мы руководствуемся духом любви и поддержки. Часто бывает, что люди сами не замечают, как раньше времени ставят крест на своей сексуальной жизни. Но другие обращают на это внимание. Бывает, что со стороны виднее. Иногда таким беглецам от жизни требуется своего рода вмешательство. Только и всего. Это я и имела в виду. Мы нашли вас. Мы выбрали вас. А теперь мы предлагаем вам шанс начать заново. Проснуться. Если захотите. Согласны ли вы присоединиться к нам и отправиться в путешествие?

Я не могла понять, как они за мной наблюдали. Как? Мне всегда казалось, будто я превосходно маскирую мое одиночество и вынужденное воздержание. Потом я вспомнила свою блеклую одежду, небрежный конский хвост, нелепые туфли, сутулость, кошку, понурое возвращение затемно в пустую квартиру. Да любой, у кого есть глаза, разглядел бы мою мутную ауру – пыль на руинах. Время пришло. Пора совершить прыжок.

– Да, – ответила я, отбросив последние сомнения. – Я готова. Я хочу это сделать.

Комната взорвалась аплодисментами. Амани ободряюще кивнула.

– Считайте собравшихся здесь женщин своими сестрами, – сказала Матильда, вставая. – Мы приведем вас назад, к вашей истинной сути.

Мое сердце захолонуло от избытка чувств. Их накатило слишком много одновременно: радость, страх, смущение, благодарность. Неужели это всерьез? Со мной?

– Почему вы это делаете для меня? – спросила я со слезами на глазах.

– Потому что мы можем, – ответила Бернис.

Матильда извлекла из-под столешницы застегнутую на молнию папку, похоже из настоящей крокодиловой кожи, и положила ее передо мной. На папке стояли мои инициалы – К. Р. Каким-то глубинным чутьем они знали, что я не смогу отказаться. Я открыла папку и стала изучать ее содержимое. Там были листки изысканно тисненной бумаги, слева находился конверт с каллиграфически выведенным моим именем. Даже мои свадебные приглашения выглядели беднее.

– Вперед, – пригласила Матильда. – Открывайте.

Я опасливо надорвала печать. Внутри лежала карточка.

В этот день Кэсси Робишо приглашена Комитетом совершить Шаги.

___________________ Кэсси Робишо.

Внизу шла строчка:

___________________ Матильда Грин, наставник.

В кармашке справа я обнаружила маленькую записную книжку – точно такую же, как у Полин, но с моими инициалами.

– Кэсси, прочтите нам вслух Шаги.

– Сейчас?

Я оглядела сидевших за столом и никого не испугалась. Было ясно, что никто не помешает мне в любой момент выйти вон, но я не хотела этого. Я встала, чувствуя холод в ногах:

– Я боюсь.

– Мы все когда-то боялись, – сказала Матильда, и остальные согласно закивали.

– Мы сами и есть наша сексуальная жизнь, Кэсси.

Теперь слезы хлынули. Казалось, что наконец-то исторглась вся моя накопленная печаль.

Амани подалась ко мне ближе:

– Исцелившись сами, мы научились помогать другим. Вот почему мы здесь. Это единственная причина, по которой мы здесь.

Я смотрела на дневник, собирая силу и смелость по крупице. Мне хотелось жить так же, как эти женщины. Мне хотелось испытывать наслаждение, вернуться в свое тело. Мне хотелось всего этого. Всего подряд. Я открыла книжку и прочла все десять Шагов – те же слова, которые нашла в дневнике Полин. Закончив, я села, и волна облегчения, поднявшаяся от ног, прокатилась по телу к рукам.

Примечания

1

Лайф-коучинг – система профессиональных взаимоотношений между специалистом по персональному росту и клиентом, выражающаяся в поддержке и сопровождении человека до получения им необходимого результата в соответствии с его запросом. – Здесь и далее прим. ред.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.