ВРАЧ: Есть и другие подобные слова.
ПАЦИЕНТКА: Но для большинства их намного больше, чем для меня. Думаю, что в определенном смысле это очень милосердная болезнь — благодаря ей я так много узнала. Я нашла друзей, я встретила множество новых людей. Не знаю, насколько лучше болезнь сердца или, скажем, диабет. Я выглядываю в коридор и радуюсь тому, что у меня есть, не желая ничего другого. Я не завидую другим. Когда очень болен, о таких вещах не задумываешься, просто ждешь, что принесут тебе другие люди: боль или облегчение.
ВРАЧ: Какой вы были в детстве? Почему стали монахиней? Этого хотели родители?
ПАЦИЕНТКА: Я в семье одна такая. Нас было десять: пять мальчиков и пять девочек. Сколько себя помню, я хотела стать монахиней. Но, знаете, поскольку я немного изучала психологию, мне иногда интересно, почему это меня так манило. Я не похожа на своих сестер, они были вполне обычными, в духе маминого воспитания. Моя мама... понимаете, они возились дома по хозяйству и все такое, а я больше любила книги. Впрочем, я могу сказать, что поняла это только спустя много лет. Сейчас, когда я временами устаю быть монахиней, потому что это так трудно, я вспоминаю о том, что, если бы Господь захотел от меня чего-то другого, я приняла бы это как Божью волю. Он уже давно тем или иным способом указал бы мне иной путь. Но все-таки... я продолжаю думать об этом, я думаю об этом всю жизнь... Теперь я могу понять, что, пожалуй, была бы хорошей женой и матерью. С другой стороны, временами мне кажется, что монашеская жизнь — единственное дело, которым я могла бы заниматься, которым мне следовало заняться. Короче говоря, я стала монахиней не по принуждению, а по своей воле, хотя и не понимаю почему. Мне было тринадцать, когда я ушла, но обет я дала только в двадцатилетнем возрасте. Это значит, что у меня было достаточно времени, чтобы узнать эту жизнь, целых шесть лет на раздумья. Знаете, это очень похоже на брак: все зависит от твоего желания. Хочешь — выходишь замуж, не хочешь — нет. Думаю, я достаточно ясно все объяснила.
ВРАЧ: Ваша мать жива?
ПАЦИЕНТКА: Да.
ВРАЧ: Расскажите о ней.
ПАЦИЕНТКА: Папа с мамой эмигрировали сюда из [...]. Мама самостоятельно освоила язык. Она очень сердечный человек. Думаю, у них с отцом не было большого взаимопонимания. Он был художником, хорошим коммивояжером, а она — застенчивой, сдержанной женщиной. Теперь я понимаю, что она, должно быть, страдала от отсутствия надежности в жизни. Она высоко ценила замкнутость, и потому в нашей семье общительность, прогулки не поощрялись. А я как раз любила выходить из дому. Мне хотелось гулять по улицам, играть, а сестры предпочитали сидеть дома за рукоделием — и этим радовали маму. Я вступала в разные клубы и все такое, а теперь мне заявляют, что я погружена в себя. Мне всю жизнь трудно было оставаться в уединении...
ВРАЧ: Мне не кажется, что вы погружены в себя.
ПАЦИЕНТКА: Они сказали это всего пару недель назад. Я не часто встречала людей, с которыми можно поговорить... ну, о чем-то помимо повседневных забот. Меня интересуют самые разные вещи, но я никогда не встречала тех, с кем их можно было бы обсудить. Мое общение обычно сводилось к одноклассницам, когда рядом с тобой сидит бухгалтер... многие наши сестры не имеют такого образования, как у меня, и они, мне кажется, немного обижены. Знаете, они думают, будто ты считаешь себя выше, чем-то лучше. Когда сталкиваешься с подобным человеком, приходится быть сдержанной, лишь бы не дать ему повода так думать. Образование заставляет стать скромной, а не гордиться знаниями. Но я не собираюсь менять свою манеру речи. Если я знаю подходящее понятие, то не стану пользоваться упрощенными словами. Пусть считают, что это показное, на самом деле все не так. Я, конечно, могу говорить простыми словами, например, с ребенком, но не собираюсь менять словарный запас, чтобы угодить каждому собеседнику. Хотя временами мне хотелось научиться говорить как все, стать такой, какой меня хотят видеть. Сейчас такого желания уже не возникает. Теперь им придется научиться принимать меня такой, какая я есть. Возможно, я слишком много от них требую, но понимаю, что мне придется просто терпеливо ждать этого, торопиться мне некуда. Я многих раздражаю, но они сами виноваты в том, что у них возникают такие чувства. Я совсем не пытаюсь их злить.
ВРАЧ: Но и вас многие раздражают.
ПАЦИЕНТКА: Да, это правда, но как можно оставаться спокойной, если человек заявляет тебе, что ты погружена в себя, хотя сам все время говорит об одном и том же, как заезженная пластинка. Новое его не интересует, то, что происходит сейчас, тоже не волнует. Нельзя ведь вечно говорить только о вопросах прав человека...
ВРАЧ: Кого вы сейчас имеете в виду?
ПАЦИЕНТКА: Своих сестер по монастырю.
ВРАЧ: Понятно. Что ж, я с удовольствием поговорила бы еще, но, боюсь, нам пора уходить. Знаете, сколько мы уже беседуем?
ПАЦИЕНТКА: Почти час?
ВРАЧ: Уже больше часа.
ПАЦИЕНТКА: Да, вполне возможно. Я знаю, разговоры по душам затягивают.
СВЯЩЕННИК: Остался один вопрос. Быть может, вы тоже хотите задать нам какие-то вопросы?
ПАЦИЕНТКА: Мои рассказы вас не шокировали?
ВРАЧ: Нет.
ПАЦИЕНТКА: Я довольно откровенна. Боюсь, я несколько разрушила ваши представления о том, какой...
ВРАЧ: Какой должна быть монахиня?
ПАЦИЕНТКА: В общем, да.
СВЯЩЕННИК: Я могу заметить, что вы произвели на меня большое впечатление.
ПАЦИЕНТКА: Мне очень не хотелось бы, чтобы мои личные взгляды вызвали неприязнь к образу монахини. Я понимаю, что...
ВРАЧ: Не волнуйтесь, все в порядке.
ПАЦИЕНТКА: Понимаете, я не хочу, чтобы вы начали хуже думать о монахинях, врачах... или, например, медсестрах.
ВРАЧ: Не думаю, что начну думать о них хуже. Наоборот, нам очень понравилось, что вы оставались сами собой.
ПАЦИЕНТКА: Иногда я думаю о том, как им со мной трудно...
ВРАЧ: Полагаю, временами такое случается.
ПАЦИЕНТКА: Я монахиня и медсестра по профессии. Пожалуй, со мной действительно трудно.
ВРАЧ: Мне очень приятно знать, что вы не пытаетесь прикрываться обобщенной маской монахини и остаетесь собой.
ПАЦИЕНТКА: Но я говорю о другом, есть еще одна трудность. Дома я никогда не выхожу из своей комнаты без монашеского убора. Здесь это проблематично, и все же... бывают случаи, когда я готова выскочить прямо в халате, хотя дома это вызывало негодование у некоторых сестер. Они пытались забрать меня из этой больницы, считали, что я веду себя дурно. Я позволяю входить в свою комнату в любое время. У сестер все это вызывает потрясение. Они даже не задумываются, что могут дать мне именно то, чего я хочу, то есть приходить ко мне почаще. Кстати, сюда они действительно заглядывают чаще, чем в изолятор. Я лежала там долго, однажды целых два месяца, но меня проведывали только несколько сестер. Разумеется, они и так сидят в больнице на дежурствах, а в свободное время хотят вырваться подальше от всего этого. Мне даже доводилось объяснять это им, чтобы они больше не приходили. Понимаете, даже если я скажу, что хочу видеть их снова, они вряд ли в это поверят. Они убеждены, что у меня сильный характер, что мне лучше оставаться одной, что я их не ценю... А я не могу их упрашивать.
СВЯЩЕННИК: Вы хотите именно того, чтобы они поняли это без просьб?
ПАЦИЕНТКА: Не совсем. Просто я не умею просить, даже если это мне нужно.
СВЯЩЕННИК: Я думаю, это... вы очень хорошо нам все объяснили. Очень понятно. Пациентам важно сохранять чувство собственного достоинства. Им не хочется, чтобы приходилось о чем-то просить, чтобы с ними обращались как с куклами.
ВРАЧ: Если можно, я хотела бы закончить этот разговор небольшим советом, хотя и не люблю это слово. Думаю, временами, когда нам больно и трудно, когда мы чувствуем себя плохо, медсестрам не так легко определить, чего мы от них хотим, а чего не хотим. Поэтому мне кажется, что попросить о чем-то — это не так уж страшно, это не то же самое, что выпрашивать. Понимаете? Хотя, конечно, просить бывает довольно трудно.
ПАЦИЕНТКА: У меня очень разболелась спина. Когда буду проходить мимо столика дежурной, попрошу у нее обезболивающее. Не знаю, когда таблетка мне потребуется, но если я просто попрошу лекарство... это ведь будет достаточно? Боли возникают неожиданно, даже если выгляжу я нормально. Врачи сказали, что я должна стараться чувствовать себя комфортно... чтобы день проходил без болей, ведь мне скоро возвращаться на работу, а там придется проводить уроки независимо от того, болит что-то или нет. Мне приятно, что они это понимают: время от времени тебе просто необходимо освободиться от боли, хотя бы для того, чтобы все вокруг смогли передохнуть.
Беседа ясно показывает потребности этой пациентки. Ее переполняли раздражение и обиды, которые, по всей видимости, зародились еще в раннем детстве. В семье было десять детей, и она чувствовала там себя чужой. Ее сестры любили сидеть дома, заниматься рукоделием, и это радовало их мать. Сама пациентка была больше похожа на отца, ее тянуло на волю, хотелось многое повидать, но это означало бы огорчить маму. Судя по всему, пациентке пришлось сдерживать свои желания, характер, непохожесть на остальных сестер. В результате она стала монахиней, то есть «хорошей девочкой», радующей мать. Когда пациентка заболела, ей было уже под сорок; именно в то время она стала более требовательной, так как ей было все труднее оставаться «хорошей девочкой». Обида на сестер-монахинь была отголоском обиды на мать и сестер, на отсутствие понимания с их стороны. Это было повторение детского ощущения отверженности. Вместо того чтобы разобраться в причинах раздражительности и негодования пациентки, окружающие воспринимали их на свой счет и начали еще больше избегать ее. Ей удалось найти только одно решение проблемы отчужденности: она проведывала других больных и высказывала медсестрам требования от их имени — тем самым она пыталась удовлетворить их потребности (по существу, и свои собственные) и одновременно получала возможность открыто выразить свое возмущение недостаточной заботой о больных. Такие требования, высказываемые с явной враждебностью, разумеется, настроили сотрудников больницы против пациентки, но в то же время позволили ей рационально оправдывать собственную раздражительность.
В ходе беседы нам удалось удовлетворить несколько ее потребностей. Мы не мешали ей быть собой, оставаться враждебной и требовательной; мы не осуждали ее за это и не высказывали никаких личных мнений. Мы хотели понять ее поведение, а не оценивать его. Как только у пациентки появилась возможность освободиться от тяжелого груза рассерженности, проявилась совершенно другая сторона ее личности: добросердечная женщина, умеющая любить, интуитивно чувствовать и испытывать привязанность. Очевидно, она влюбилась в того мужчину, благодаря которому, по ее словам, нашла подлинный смысл своей религиозности. Он открыл перед ней двери к многочасовому самоанализу и в результате помог обрести глубинную, а не поверхностную веру в Бога.
В конце нашей встречи она попросила, чтобы ей почаще предоставляли возможность выговориться. Это желание было скрыто под словами (тоже сердитыми) об обезболивающем. Мы продолжали посещать ее и с удивлением узнали, что она перестала навещать других умирающих больных, стала терпимее к работникам больницы. Когда ее раздражительность улеглась, медсестры тоже начали заглядывать к ней чаще, а позже даже захотели поговорить с нами, чтобы «лучше ее понять». Все совершенно изменилось!
Во время одной из наших последних встреч она несколько раз испытующе взглянула на меня и наконец решилась высказать одну просьбу. Раньше меня никогда не просили прочесть вслух главу из Библии. К тому времени пациентка была уже очень слаба; она просто откинула голову назад и подсказывала, какие страницы читать, а какие пропустить.
Не могу сказать, что мне было приятно исполнять эту просьбу. Желание было довольно странным, обычно меня просили совсем о другом. Мне было бы намного легче просто растереть ей спину или вынести судно. Однако я помнила о том, что не раз ей говорила: мы пытаемся исполнять желания больных. Хотя в данном случае удобнее было бы пригласить больничного священника, ее потребность в чтении была в тот момент, судя по всему, безотлагательной. Помню, тогда меня преследовала ужасная мысль о том, что сейчас в палату заглянет кто-то из коллег и посмеется над моей неожиданной ролью. К моему облегчению, во время того «урока» нас никто не потревожил.
Я читала Библию, почти не задумываясь над смыслом слов. Пациентка лежала с закрытыми глазами, и мне не удавалось определить ее настроение. Перед уходом я спросила, была ли это притворная игра. Быть может, я просто не поняла глубинного смысла ее просьбы? В первый и последний раз я услышала ее сердечный смех, в котором чувствовалась признательность. Она сказала, что это была игра, но в ее основе лежали благие намерения. Она не только хотела еще раз меня «проверить», но и попыталась передать мне свою последнюю весть, которую, как она надеялась, я буду помнить и после ее смерти...
Несколько дней спустя она сама пришла в мой кабинет, чтобы проститься. Она выглядела веселой, даже счастливой. Это уже была не раздраженная монахиня, которой все избегают, а просто женщина, сумевшая найти если не примирение, то хотя бы внутренний покой. Она покидала больницу и уезжала в свою обитель, где и скончалась некоторое время спустя.
Мы вспоминаем ее до сих пор. В памяти остались не трудности, которые она причиняла, а преподанные многим из нас уроки. В последние месяцы жизни она была такой, какой уже давно хотела стать: она отличалась от других, но не лишилась любви и понимания.
ГЛАВА V.
ТРЕТИЙ ЭТАП: ТОРГОВЛЯ
Топор дровосека просил у дерева сук — на топорище. Дерево дало ему сук.
Тагор,
Отбившиеся птицы
Третий этап, когда пациент пытается договориться с болезнью, не так хорошо известен, но тем не менее очень полезен для больного, хотя длится совсем недолго. Если на первом этапе мы не могли открыто признать печальные факты, а на втором чувствовали обиду на окружающих и на Бога, то, возможно, нам удастся прийти к некоему соглашению, которое отсрочит неизбежное. «Если Господь пожелал забрать меня отсюда и не откликнулся на мое возмущение, то, быть может. Он с большей благосклонностью воспримет ласковые увещевания». Все мы знакомы с таким изменением поведения; наши дети сначала требуют чего-то, а потом начинают умолять об одолжении. Они не мирятся с нашим отказом на просьбу разрешить переночевать в гостях у приятеля; они злятся и топают ногой; они запираются в ванной и какое-то время выражают свой гнев тем, что отказываются открыть дверь. Однако по зрелом размышлении у них появляется мысль испробовать другой подход. Рано или поздно они выходят из ванной, добровольно берутся за какие-то домашние хлопоты (хотя в обычных обстоятельствах их не заставишь это делать), а затем заявляют: «Если я целую неделю буду вести себя хорошо и мыть по вечерам посуду, ты меня отпустишь?» Разумеется, у них остается слабая надежда на то, что мы пойдем на такую сделку и они добьются желаемого. Смертельно больной пациент прибегает к сходным приемам. По опыту прошлого он знает, что всегда существует слабая надежда на вознаграждение хорошего поведения, исполнение желаний за особые заслуги. Его желание практически всегда заключается сначала в продлении жизни, а позже сменяется надеждой на хотя бы несколько дней без болей и неудобств. Одна больная, оперная певица, лицо и челюсти которой были изуродованы злокачественной опухолью, мечтала о том, чтобы «еще один раз выйти на сцену». Осознав, что это невозможно, она дала, вероятно, самое трогательное представление за всю свою жизнь. Пациентка пожелала принять участие в нашем семинаре, но с возможностью видеть наблюдателей, которые обычно скрывались за односторонним зеркалом. Глядя на собравшихся, она рассказывала нам историю своей жизни, успеха и трагедии, пока телефонный звонок не вынудил ее вернуться в палату. Лечащий врач и стоматолог собирались удалить ей зубы, чтобы перейти к лучевой терапии. Певица попросила дать ей возможность спеть для нас в последний раз, прежде чем ей придется навсегда спрятать от людей свое лицо.
Другая больная мучилась ужасными болями, она не могла вернуться домой, так как полностью зависела от инъекций обезболивающих препаратов. У нее был сын, который в то время готовился к свадьбе, что соответствовало желанию матери. Пациентке было очень горько думать о том, что она едва ли сможет стать свидетелем этого важного события, тем более что женился ее старший, любимый сын. Объединив усилия, мы смогли научить ее основам самовнушения, что позволило женщине держаться без лекарств на протяжении нескольких часов. Пациентка давала самые разные обещания, которые должна была исполнить, если ей удастся прожить достаточно долго, чтобы побывать на свадьбе сына. Накануне церемонии она вышла из больницы элегантной дамой. Никто не мог поверить, что она действительно тяжело больна. Она была «самым счастливым человеком на свете», просто лучилась от радости, а я гадала, что будет потом, когда исполнится ее мечта.
Мне никогда не забыть ту минуту, когда она вернулась в больницу. Пациентка выглядела утомленной, даже измученной, но, прежде чем я yen ела поздороваться, сказала мне: «Не забывайте, что у меня есть еще один сын!»
По существу, подобная сделка представляет собой попытку отсрочить неизбежное. Она не только определяет награду «за примерное поведение», но и устанавливает некую «окончательную черту» (еще одно выступление, свадьба сына и т. д.). Сделка подразумевает, что, если мечта исполнится, больной обещает ни о чем больше не просить. Ни один из наших пациентов не
сдержал слова.Иными словами, они вели себя в точности как дети, уверяющие: «Если ты меня отпустишь, я никогда больше не буду ссориться с сестрой». Нет нужды говорить, что малыш снова ввяжется в драку с сестрой, а оперная певица постарается устроить еще одно представление. Наша пациентка просто не могла жить без надежды на новые выступления и покинула больницу раньше, чем ей удалили зубы. Вторая пациентка не хотела начинать разговор с нами, пока мы не согласимся с тем, что она непременно должна побывать и на свадьбе второго сына.
Большая часть сделок заключается с Богом. Обычно такие договоры держат в тайне и раскрывают разве что в разговоре со священником. Когда нам доводилось вести беседы с пациентами без зрителей, участников семинара, мы поражались, сколько больных обещают «посвятить себя Господу» или «всю оставшуюся жизнь служить церкви», если только Бог подарит им еще немного жизни на земле. Немало пациентов клялись оставить свои органы или все тело «науке», если врачи воспользуются своими научными познаниями, чтобы продлить им жизнь.
С психологической точки зрения, обещания могут указывать на скрытое чувство вины. По этой причине очень важно, чтобы сотрудники больницы с вниманием относились к подобным заявлениям пациентов. Если восприимчивый священник или врач заметил такие обещания, он может, например, выяснить, действительно ли пациент испытывает чувство вины из-за того, что редко бывал в церкви; не исключено, что причиной стали более глубокие, подсознательные враждебные желания, которые позже вызвали ощущение вины. Именно по этой причине мы обнаружили, насколько полезен междисциплинарный подход к больным, так как первым о подобных тревогах обычно узнавал священник. После этого мы принимались обсуждать их с пациентом, пока он не избавлялся от иррациональных страхов или стремления наказать себя из-за преувеличенного чувства вины, тем более что такая обеспокоенность чаще всего приводит к дальнейшим попыткам договориться и новым несбыточным обещаниям после исполнения «окончательного условия» сделки.
ГЛАВА VI.
ЧЕТВЕРТЫЙ ЭТАП: ДЕПРЕССИЯ
Мир бередит струны угасающей души, и слышится музыка печали.
Тагор,
Отбившиеся птицы,XLIV
Когда обреченный пациент уже не может отрицать свою болезнь, когда ему приходится идти на очередную операцию или госпитализацию, когда проявляются новые симптомы недуга, а больной слабеет и теряет вес, небрежной улыбкой грустные мысли уже не отбросишь. Оцепенение или стоическое отношение, раздражительность и обиды вскоре сменяются ощущением огромной потери. Эта потеря может иметь множество граней: женщина с раком молочной железы страдает оттого, что ее фигура потеряла привлекательность, а больная раком матки чувствует, что перестала быть настоящей женщиной. Весть о том, что ей предстоит операция лица и удаление зубов, вызвала у нашей оперной певицы потрясение, смятение и глубочайшую депрессию — но это только одна из множества потерь, которые приходится переживать таким пациентам.
Интенсивное лечение и пребывание в больнице усугубляются денежными расходами, так как не все больные могут позволить себе в начале лечения роскошные условия, а затем и предметы первой необходимости. Огромные суммы, которых требует усиленное лечение и госпитализация в наше время, заставляют многих пациентов продавать все, что у них есть. Им не удается сохранить дом, выстроенный для спокойной старости, или отправить ребенка учиться в колледж — то есть исполнить свои давние замыслы, Добавим к этому потерю работы из-за долгого отсутствия или нетрудоспособности. По той же причине матерям и женам нередко приходится добывать средства к существованию и, следовательно, лишать детей прежнего внимания. Если же болеет молодая мать, малышей часто отдают в интернаты, что усиливает горечь и чувство вины пациентки.
Все эти причины депрессии хорошо известны любому, кто имеет дело с больными. Однако мы часто забываем о подготовительной скорби, которую переживает смертельно больной, когда готовится к окончательному прощанию с этим миром. При необходимости различать эти две формы депрессии я назвала бы одну реактивной, а другую подготовительной. Первая отличается от второй по своему характеру, и относиться к ней следует совершенно иначе.
Чуткий человек без труда выявит причину депрессии и избавит больного от неоправданного чувства вины, которое нередко сопутствует депрессии. Если женщину волнуют мысли о том, что она перестала быть женщиной, мы можем высказать комплимент, особенно подчеркивающий ее женственность, вернуть ей уверенность в том, что после операции ее женская привлекательность ничуть не пострадала. Недавно появившиеся протезы значительно повысили самооценку женщин с раком молочной железы. Работник социальной службы, лечащий врач или священник могут обсудить тревоги больной с ее мужем, заручиться его поддержкой в возвращении пациентке веры в себя. Социальные работники и священники способны оказать неоценимую помощь в период перемен в домашнем быту, особенно если хлопоты связаны с детьми и одинокими пожилыми людьми, которые могут потребовать даже временного переселения, Нас всегда поражает, как стремительно исчезает с лица больного подавленное выражение, когда решаются такие тягостные вопросы. Хорошим примером тому служит беседа с г-жой С., приведенная в десятой главе. Эта женщина пребывала в глубокой депрессии, у нее не было сил взглянуть в лицо собственной болезни и угрозе смерти из-за груза ответственности за многих людей и отсутствия надежды на то, что о них позаботится кто-то другой. Она потеряла возможность исполнять прежнюю роль, но никто не мог ее заменить.
Второй тип депрессии отличается тем, что вызван не прошлыми потерями, а неминуемыми потерями в будущем. При виде опечаленного человека мы прежде всего стараемся ободрить его, заставить смотреть на мир не так мрачно и безнадежно. Мы предлагаем им обратить внимание на светлые стороны жизни, яркие и внушающие оптимизм события. Такое поведение часто объясняется нашими собственными потребностями, нежеланием долгое время видеть перед собой унылое лицо. Подобный подход полезен, когда речь идет о первой форме депрессии у смертельно больных. Матери будет приятно узнать, что, пока муж на работе, ее дети безмятежно играют во дворе соседа, что они по-прежнему смеются и шутят, ходят на праздники и приносят из школы хорошие отметки — все это свидетельствует о том, что жизнь продолжается несмотря на отсутствие матери.
Но когда депрессия является средством подготовки к неминуемой потере всего любимого и ценного, инструментом перехода к состоянию смирения, наши ободрения не принесут больному особой пользы. Не стоит предлагать ему видеть во всем светлую сторону, ведь это, по существу, означает, что он не должен размышлять о предстоящей смерти. Совершенно противопоказано твердить ему, чтобы он не печалился, так как все мы испытываем горе, когда теряем любимого человека. Этому пациенту вскоре предстоит расстаться со всем вокруг, со всеми, кого он любит. Если позволить ему выразить свою скорбь, он с меньшим трудом обретет окончательное смирение. Таким образом, на этапе депрессии больной будет признателен тем, кто сможет просто побыть рядом, не предпринимая постоянных попыток его утешить. В противоположность первой форме депрессии, когда больной хочет поделиться своими тревогами, склонен к многословному общению и нередко требует деятельного участия представителей разного рода занятий, второй тип депрессии обычно протекает в молчании. Подготовительная скорбь почти не требует слов, это скорее чувство, которое лучше всего разделить другими средствами: погладить по руке, потрепать по голове или просто молча посидеть рядом. В этот период вмешательство посетителей, которые пытаются ободрить больного, не способствует его эмоциональной подготовке, но, напротив, мешает ей.
Пример г-на Н. послужит иллюстрацией этапа депрессии, которая отягощалась отсутствием внимательности и чуткости к его потребностям со стороны близких людей и, в особенности, членов семьи. Этот случай одновременно показывает обе формы депрессии, так как г-н Н. часто высказывал сожаления о своих «ошибках» в прошлом, о возможностях, утерянных еще тогда, когда он был здоров; он печалился, что в свое время не сделал для семьи все, что мог. Депрессия сопровождалась потерей сил, неспособностью исполнять роль мужчины, главы семьи. Его не ободрила даже неожиданная возможность испробовать дополнительный и многообещающий метод лечения. Наши беседы показали, что он готов отказаться от жизни. Пациента огорчало, что его вынуждают бороться за жизнь, когда он уже начал готовиться к смерти. Именно это расхождение между настроением больного и надеждами близких людей часто становилось причиной глубокой подавленности и страданий наших пациентов.
Если представители тех профессий, которые призваны оказывать пациентам моральную поддержку, научатся осознавать конфликт между настроениями больного и его близких, они смогут объяснить происходящее членам семьи пациента и этим очень помогут и больному, и его окружению. Специалисты должны понимать, что эта форма депрессии необходима и даже благотворна, так как обреченному пациенту легче умирать в состоянии смирения и покоя. Однако этого этапа достигают только те больные, которые смогли преодолеть мучения и страхи. Если понимание этого удастся передать членам семьи больного, они тоже избавятся от немалой доли моральных страданий.
Вот как проходила наша первая беседа с г-ном Н.:
ПАЦИЕНТ: Мне нужно будет говорить громко?
ВРАЧ: Нет, не беспокойтесь об этом. Если мы не расслышим вас, то сразу скажем об этом. Говорите, как вам удобно — и сколько угодно. (В
сторону)Г-н Н. говорил, что если я поддержу его психологически, у нас получится хороший разговор, так как он изучал искусство общения.
ПАЦИЕНТ: Да, потому что физически я чувствую себя скверно, голова кружится.
ВРАЧ: Что вы имели в виду, когда говорили о психологической поддержке?
ПАЦИЕНТ: Знаете, можно чувствовать себя физически очень неплохо, даже если на самом деле это не так. Все дело в психологическом подъеме. Ощущаешь дополнительный заряд бодрости, словно узнал хорошие новости или еще что-то. Это я и имел в виду.
ВРАЧ: По существу, вы предлагаете говорить о хорошем, а не о плохом.
ПАЦИЕНТ: Вы так думаете?
ВРАЧ: Я правильно поняла ваши слова?
ПАЦИЕНТ: Нет, совсем нет...
СВЯЩЕННИК: Мне кажется, он просто говорит, что ему нужна моральная поддержка.
ВРАЧ: Да, разумеется.
ПАЦИЕНТ: Я говорю о том, что если буду сидеть больше пяти минут, то, скорее всего, просто свалюсь на кровать, потому что очень слаб и редко поднимаюсь.
ВРАЧ: Хорошо, тогда давайте перейдем прямо к тому, о чем хотим поговорить.
ПАЦИЕНТ: Давайте.
ВРАЧ: Мы почти ничего о вас не знаем. Мы беседуем с пациентами, чтобы понять, как говорить с ними, научиться воспринимать их как живых людей, а не истории болезни. Быть может, для начала вы просто кратко расскажете о себе: сколько вам лет, чем занимаетесь и как давно вы лежите в больнице.
ПАЦИЕНТ: Я здесь почти две недели. По профессии я... короче говоря, химик-технолог. У меня есть ученая степень, но, кроме того, я прошел университетский курс искусства общения.
ВРАЧ: (Неразборчиво).
ПАЦИЕНТ: Не совсем так, потому что когда я этим занялся, у них был курс искусства общения, а после моего окончания они его отменили.
ВРАЧ: Понятно.
СВЯЩЕННИК: Почему вас заинтересовало искусство общения? Это было нужно для вашей работы как химика или просто вызывало интерес?
ПАЦИЕНТ: Просто вызывало интерес.
ВРАЧ: Как вы оказались в больнице? Вы впервые попали сюда?
ПАЦИЕНТ: Впервые.
ВРАЧ: По какой причине?
ПАЦИЕНТ: Нужно было продолжить лечение рака. В апреле меня оперировали...
ВРАЧ: В апреле этого года?
ПАЦИЕНТ: ...в другой больнице.
ВРАЧ: В этом году? И там выяснилось, что у вас рак?
ПАЦИЕНТ: Да. Я не стал ждать уточнения диагноза и сразу попросил перевести меня в эту больницу.
ВРАЧ: Понятно. Как вы восприняли это известие? Вам в апреле об этом сказали?
ПАЦИЕНТ: Да.
ВРАЧ: И как вы это восприняли, как вам об этом сообщили?
ПАЦИЕНТ: Конечно, это был удар.
ВРАЧ: Хм... но разные люди воспринимают удары судьбы по-разному.
ПАЦИЕНТ: Ну, это было еще хуже, чем удар судьбы. Мне не оставили никаких надежд.
