Полигон

– Топорков?! – не поверил я.

– Он. Говорят, ФСБ из Москвы он дал команду валить. А помнишь, погоняло-то у него было...

– «Святоша», – сказал я. – Никаких взяток, борец за чистоту рядов... Что такое в мире, Кулема?

Он вдруг весь подобрался и жестко сказал:

– Потом разберемся. Сначала отбиться надо. И ты пойдешь со мной.

– Да я иду, – сказал я, – только как пройти-то? Напрямки под огнем?

– Я смелый, – сказал Каламацкий со странной полуухмылкой, – но не дурак. Есть нычка. Я же оттуда сюда как-то попал... Тем макаром и вернемся. Пушку на всякий случай держи наготове.

Мы осторожно выскользнули под дождь, обогнули дом с другой стороны, остановились у небольшого окна, расположенного на уровне груди и прикрытого изнутри деревянными створками. Кулема толкнул створки, они легко распахнулись.

Игорь посмотрел на меня.

– Вэлкам, – сказал он и нырнул внутрь.

– На осмотр нет времени, Тимыч, – сказал Игорь, когда мы оказались в начале длинного, слабо освещенного тоннеля с рядами кабелей по стенам на манер метро, только без рельсов.

Пахло отвратительно: кислятиной, кошками и чем-то еще, столь же гадким. На полу виднелись следы множества ног.

– Кто здесь ходил? – спросил я.

Вместо ответа Каламацкий дернул меня за рукав. И мы побежали.

Пол еле заметно шел под уклон,, оттого бежать было легко. Выстрелы были почти не слышны. Коридор несколько раз забирал то левее, то правее, но, в общем, не заплутаешь. Несколько минут спустя уперлись в стену. Игорь сделал неуловимое движение рукой – сверху со щелчками спустилась металлическая лестница, на вид довольно прочная.

– За мной, – сухо скомандовал Каламацкий, ставя ногу на ступеньку.

Лестница подрагивала, но ощущения того, что мы вот-вот сверзнемся, не было. Сверху пошел чистый воздух, но взбираться пришлось не до второго этажа, гораздо выше. В какой-то момент стала отчетливо слышна стрельба, я даже на мгновение приостановился.

Минуту спустя Игорь замер, перевел дух, поднял руку и толкнул крышку люка. На нас хлынули свет и звук, и я почти оглох от грохота выстрелов.

– Где мы? – спросил я.

Он рывком вбросил тело на площадку, тут же нагнулся и протянул руку:

– Вылезай – и будешь в банке.

Я хохотнул над каламбуром.

Мы были в подсобных помещениях главного здания, на цокольном этаже. Каламацкий тщательно запер люк, завалил его старыми фанерами и отряхнул руки.

– Я не знал про ход, – сказал я.

– Думаю, о нем не знал даже Михалыч, царствие ему... Хотя старый лис проработал в банке дольше Папы. И никто из нас не узнал бы, если б не Апокалипсис... Пошли, ВВС тебя ждет.

– С чего ты взял?

– Потому что он отправил меня за тобой. Пошли.

Теперь мы бежали по коридорам цокольного этажа, где я ориентировался с закрытыми глазами.

– Вы же считали, что я погиб! – проорал я Игорю на ходу, перекрикивая грохот выстрелов.

Он вдруг остановился.

– Хватит болтать, Темыч, – сказал он жестко. Было ощущение, что он совсем не устал. – Мы считали, да. Все мы, но не Папа. Он откуда-то знал, что ты жив и даже не ранен.

– Но по башке-то я получил...

– Херня, заживет твоя башка. Дураком-то ведь не стал?

– Кое-кто считает... – начал я, вспомнив бывшую учительницу.

– Так вот! – перебил Каламацкий. – Ты зачем-то сильно нужен Папе. Именно ты. Виды на него у тебя. Поручил мне разыскать и доставить. Я уж подумал: все, хана тебе пришла, Кулема. Это ж равносильно пойди туда, не знаю куда, приведи того, хрен знает кого... Но ты сильно облегчил мне задачу. – Он снова пошел по коридору, стараясь говорить в перерывах между выстрелами, чтобы не орать; это было затруднительно, поскольку перерывов практически не было. – Я увидел тебя в бинокль, когда наблюдал за перемещениями этих уродов... Вот ведь комедия! Вооружены – хуже не придумаешь, зато оптика...

– Плохой из меня сотрудник, – сказал я. – Зря ВВС назначил меня старшим смены.

– Плохой, – согласился Игорь устало, – и зря. Но Папа сказал – я сделал. А задачу ты мне облегчил, так что спасибо.

Мы вышли на первый этаж. Здесь все было хуже не придумаешь: снаряд попал в стену рядом с оперзалом; было ощущение, что мы внутри обстреливаемого здания в Грозном в разгар войны в Чечне..

По холлу носились наши ребята с оружием; двое устроились у дыры, огрызаясь одиночными из «Кедров»; в глубине у стены был устроен походный лазарет, лежали перевязанные раненые, я увидел одного убитого, которого не знал. Среди медиков две женщины. Я подумал, что наверняка такой лазарет в здании не один, на других этажах есть еще...

– Страшно? – спросил Игорь. Я увидел, что он весело скалится. – А все-таки мы их вдесятеро больше положили!

– Чему ты радуешься? – спросил я. Прозвучало как-то так, что он посерьезнел и двинулся вперед, не оглядываясь.

– Артем!

Подбежал парень из моей смены, Витя, молодой оболтус, лицо в ссадинах, костюм в пыли и грязи, рукав оторван.

– Не угостишь «узишником», а то у меня только «макар», настоящего оружия на всех не хватает... Сижу на скамейке запасных, помогаю оттаскивать раненых, ну и так, по мелочи... Остопротивело!

Каламацкий остановился и смотрел на нас с интересом.

– А тебе зачем? – спросил я.

– Биться буду! – Глаза его загорелись сумасшедшинкой.

– Ну и мудак, – сказал я. – Не угощу. Самому надо. Сидишь в запасных – и сиди. Успеешь.

– Ну хоть патронов отсыпь, старшой!

– В оружейке поклянчи, если у них осталось. – Я наклонился близко к его уху. – Да смотри пупок не надорви, идучи на рати.

Легонько оттолкнул и пошел дальше. Игорь догнал.

– Что это ты... Со своими-то?

– Слушай, Кулема, – громко заговорил я на ходу, не поворачиваясь, – ты чье задание выполняешь? Меня куда должен доставить? Вот и шевели помидорами!

Было обидно и горько. Не потому, что я боялся; я знал – боялись они все, и Каламацкий тоже. Просто пришла беда – и вот они уже живут в беде, комфортно и с огоньком. А это неправильно. Так не должно быть. И щенок этот, Витя... Не нужно ему под пули лезть. Как говорил мой дед, прошедший войну: «Не спеши на тот свет, там кабаков нет».

На первом этаже Папы не оказалось. Не было его и в кабинете.

– Где шеф?! – воззвал Каламацкий.

Никто не повернул головы – все были заняты делом. Мимо несся один из бойцов и орал в рацию:

– Подошла машина с припасами! Не давай приближаться! Гаси водилу и всех, кто сунется!

– Снайперов у нас всего трое, – с сожалением сказал Каламацкий, провожая его глазами. – С той стороны есть солдаты, воевавшие в Чечне, некоторые из них – спецы в городском бою... Гранатометы – именно у них, хрен завалишь, даже снайперу. Без остановки перемешаются...

– А чего вообще хотят? Тот же Топорков?!

Игорь пожал плечами:

– Поди знай... Ну где шеф-то, мать вашу?! – снова заорал он.

Несколько человек обернулись, но опять никто не ответил.

Мы двинулись к лифтовому холлу, и тут нас догнала одна из медсестер.

– Вы Виктора Владимировича ищете? Ранен он, в плечо. На втором этаже, в большой переговорной, с врачами...

Глава шестая

– Да тише ты, коновал, аккуратней! – взревел Сотников.

Мы переглянулись, Каламацкий постучал и сразу вошел.

– Виктор Владимирович, Армеев...

Я шагнул в переговорную и остановился на пороге.

Шеф сидел напротив входа, во главе длинного стола для совещаний, бледный, с испариной на лице, голый по пояс, с замотанным бинтами левым плечом. На бинтах – небольшое красное пятно. Над ним стояли двое врачей-мужчин в белых халатах, на столе перед ними – медикаменты, бинты, вата, ножницы. На полу в поле видимости – «Кедр».

Все трое смотрели на нас.

– Артем, проходи, присаживайся, – сказал Сотников. – Вы, господа, – он поднял голову, обращаясь к врачам, – помогите раненым. На этом этаже или на других. Думаю, работа для вас найдется.

Обойдя с двух сторон стол и нас, врачи вышли.

– Теперь с тобой, Игорь. Дуй в оружейку, выберешь, что захочешь. Скажи, я распорядился. Там для тебя кое-что оставлено. Но вообще... Нам очень нужен четвертый снайпер – в оранжерее.

Каламацкий просиял:

– Есть, шеф!

И мгновенно улетучился.

Я прошел в переговорную, сел за стол (мимоходом уловил тонкий аромат любимой сотниковской туалетной воды «Hugo boss») и невидящим взглядом уставился на медикаменты перед собой. Звук выстрелов здесь был приглушенным.

Насквозь промокший, усталый... Сил не было ни на что.

– Артем, ты не молчи, рассказывай... У нас не так много времени.

Я медленно начал излагать – с того момента, как мы приехали в «Центральный». Закончил эпизодом встречи с Каламацким под балконом жилого дома. То, что он разглядел меня из банка, наблюдая за нападавшими, говорить, естественно, не стал.

Сотников спросил:

– Ты что-нибудь понимаешь?

– Да, – сказал я. – На примитивном уровне. Понимаю, что все плохо. Но не имею представления, когда конкретно это «плохо» на нас свалилось. Кто говорит – три дня назад, кто говорит – пять... Я ничего не знал до вчерашнего вечера, когда очнулся на полу в туалете супермаркета. Не понимаю, как мог забыть, что проводил своих на поезд в Москву накануне суточной смены, считая, что в городе неспокойно. Скажите: а совет директоров проводился? Или мне это тоже... привиделось? – Я посмотрел на Сотникова.

Шеф с видимым усилием кивнул и поморщился.

– Конечно, проводился. По дороге с совещания машина одного из членов совета директоров была обстреляна, убиты двое охранников, а сам он в тяжелом состоянии доставлен в больницу.

– А вы когда об этом узнали?

– Сразу. Позавчера, в пять вечера, через десять минут после нападения.

– Я ничего не знал...

– Считаешь, я должен был с тобой поделиться?

Я смешался:

– Да нет, но... Просто вчера утром, когда я заходил, вы были, как всегда, в нормальном настроении... День рождения собирались отмечать. После таких событий... Черт, все это очень странно!

– Знаешь, я могу подтвердить, что ты отправил своих в Москву.

– И вы тоже?!

– Утром, придя на смену, ты говорил со Стасом Павленко... Ну, вспоминай! Сказал, что проводил своих на поезд. Дескать, в городе неспокойно, и будет лучше, если пару месяцев они поживут у твоих друзей, еще имя назвал, странное такое...

– Ганс, – сказал я обреченно, – Владик Гансовский.

– Кажется. Он передал мне этот разговор вчера, уезжая на твои поиски в «Центральный».

– Я даже не могу выяснить, как они доехали!.. Виктор Владимирович, а почему вы отправили в «Центральный» Павленко, а не поехали сами?

Он вдруг уставился на меня и долго молчал. Под его взглядом мне стало неуютно.

– Что ты об этом знаешь?

– О чем?

Он еще некоторое время поизучал меня и сдался:

– Хорошо. Скажи, ты действительно разговаривал с тем парнем в «Центральном»?

Я кивнул.

– Так вот, Артем, похоже, мы оба общались с одним и тем же хмыренышем. Телефоны на тот момент уже не работали, никакого праздника так и не получилось, я проводил совещание по ситуации в городе, поскольку от клиентов из оперзала пошла серьезная информация о беспорядках. В начале седьмого зазвонил неработающий городской аппарат. С вашими людьми в супермаркете произошла неприятность, сказал мужской голос. Они живы? – спросил я. Только один, ответил он, и добавил: боюсь, это не ваш зам. Я спросил, с кем говорю, и получил странный ответ... Человек Равновесия, кажется, так он представился.

– Человек Равновесия, – повторил я. Мне этот хренов Морфеус никак не представился.

– Да. Я поблагодарил за информацию, сказал, что немедленно займусь этим вопросом и положил трубку... В ту минуту и не подумал, как он мог позвонить по неработающему телефону] Я объявил собравшимся, что я и десять человек поддержки выдвигаемся в район ЧП, а на делах в банке остается Стас Павленко. Тут же последовал второй звонок. Человек Равновесия сказал, что мне не следует ехать самому, лучше отправить кого-нибудь. Мне же необходимо оставаться на месте и ждать человека, который не погиб в супермаркете и обязательно явится в банк. Только он один, сказал голос, сможет... э-э... дойти до Равновесия. Я спросил, кто этот человек, совершенно не думая о тебе, – при этих словах он ничуть не смутился; ему вообще было незнакомо чувство неловкости. – Честно говоря, я был убежден, что ты погиб вместе с Михалычем, а речь идет о ком-то из молодых. Но он назвал тебя.

– По имени?

– Не совсем. Он сказал: один дурак, оказавшийся не в нужное время не в нужном месте. И я сразу понял, что это ты.

– Спасибо, шеф.

– Обращайтесь. Но это не все. Он добавил примерно следующее: сделайте все, чтобы этот человек оказался у вас. Он поможет разрулить несколько важных проблем... В том числе в отношении семьи.

– Вашей? А что насчет вашей семьи?

– Не знаю!!! – заорал Сотников, вскинул руки, но тут же охнул, посерел лицом и стал медленно, с болезненными гримасами, опускать их на стол. Перевел дух и хрипло сказал: – Я ничего не знаю... Мои – в Испании, жена работает, дети учатся. Приехать должны в конце мая. Мама живет в Питере, отец умер давно. Я хотел позвонить своим в Мадрид, но связи нет – ни стационарной, ни мобильной. Всех сотрудников Службы, кого мог, я вчера к ночи стянул в банк – видел, сколько народу на первом этаже? На других не меньше – как чувствовал, что в ночь начнется... Но ни один из троих, кого я отправлял к себе домой, не вернулись. Словом, я впервые в жизни принял решение не сам, а послушал черт знает кого, какого-то урода, которого не знаю и никогда в жизни не видел... Ты можешь поверить в эту хрень?!

– Теперь могу, – сказал я.

– А я до сих пор не могу... Я остался, объявил людям, что не еду, вместо меня выяснять ситуацию и разыскивать тебя отправляется Стас Павленко. Он настоял, что поедет один. Сейчас думаю: к лучшему. Иначе вместе с ним мы бы лишились нескольких защитников. Я, например, планировал отправить тех троих, кто сегодня работает со снайперской техникой.

– Вы знаете, чего хотят нападающие?

– Ничего нового. Захват и разграбление. Взять всё, что смогут – всю скопившуюся в банке наличность, ценные бумаги, документы по крупным клиентам и акционерам. Улов был бы знатный.

– А вы уверены, – спросил я осторожно, – что Стас Павленко погиб?

Сотников посуровел лицом.

– Предпочитаю не думать плохо о своих людях. Но если он... свинтил... Я не держу на него зла. В общем, не дождавшись тебя вчера, сегодня утром я предпринял новую попытку и дал поручение Каламацкому найти тебя и доставить... понимая, что по сравнению со вчерашним днем сделать это гораздо труднее. Но ты, как выяснилось, сам... пришел на работу.

– Я никак не могу постичь логику событий, – сказал я, отчаянно желая в этот момент услышать от шефа то, что сразу бы расставило не сочетаемые элементы последних суток по своим местам, перевело минусы в плюсы. – Пытаюсь, но не могу. Каждый, с кем разговариваю, заново перелицовывает происходящее. И вроде получается логично, но одна версия не сочетается, а порой опровергает другую... А моя собственная опрокидывает их все. Я точно знаю, что не отправлял жену и сына в Москву! И до вчерашнего дня, точнее, до того момента, когда меня двинули по башке, все в моей жизни и окружающем мире было тихо, гладко и спокойно. Никаких терактов, беспорядков, сотрудников ФСБ из Москвы, которых валят наши менты... Никаких чрезвычайных положений! Я спокойно отработал сутки, нормально отстрелялся в тире, потом поехал закупать на ваш день рождения... А вечером собирался пить чай с семьей, которая никуда не уезжала!!!

Он ничего не скажет, понял я. Он в том же лабиринте, просто в другом зале. И ему еще предстоит встретить монстров, которых я бил или от которых бегал. А может, и не предстоит... Но в любом случае никакого логического обоснования я не услышу.

– В моем любимом фильме «Иван Васильевич меняет профессию», – сказал я с нервным смешком, – есть фраза: «Когда вы говорите, Иван Васильевич, такое впечатление, что вы бредите». Очень ко мне подходит, разве не так?

– Так, – кивнул шеф, глядя на меня в упор. – Поэтому очень нужно, чтобы ты разобрался. Именно ты. Дошел до Равновесия, до ручки, до чего угодно... но разобрался! А заодно и домой бы ко мне заглянул, вдруг мои явились из Испании, а я и знать не знаю...

У меня внутри все оборвалось, но на всякий случай я спросил:

– А вдруг я не захочу?

Он хитро, по-ленински прищурился:

– Есть варианты?..

Дверь чуть приоткрылась, показалась голова одного из эскулапов:

– Виктор Владимирович, нужно сменить повя...

Тут дверь рванули, оттолкнув врача, ворвался Каламацкий. Шеф вскочил:

– Что?!

– Они сжимают кольцо. Со стороны фасада группируются. Думаю, будут штурмовать.

– Второй раз, – пробормотал шеф, легко нагибаясь и подхватывая автомат, – железные ребята... Игорь, на место... Ты ведь в оранжерее?

– Как вы сказали, шеф!

– Возвращайся на позицию. Артем, со мной, в Башню. А-а, черт, одеться...

Он быстро и без видимых усилий натянул и кое-как застегнул рубашку, сверху набросил пиджак, кинулся вон из переговорной. Я – за ним. Вслед нам прозвучал неуверенный голос медика:

– Господин Сотников, повязку-то!..

– Не время сейчас, – рыкнул ВВС на ходу, не оборачиваясь, голосом Глеба Жеглова, – после переговорим!..

По боковой лестнице, минуя третий и четвертый этажи, мы вбежали на Закрытый этаж. Тут располагались кухня и столовая для руководства банка, Изумрудная переговорная с огромным встроенным в стену аквариумом, полным экзотических дорогущих рыб, несколько комнат отдыха. Здесь же была и Башня – уютная круглая переговорная, построенная таким образом, чтобы из окон открывался вид на всю территорию банка и прилегающие кварталы. В ясные летние дни она всегда была полна солнца, но прохладна.

На столе лежали две рации, «Кедр» и несколько запасных обойм, помповое ружье с коробкой патронов, два мощных бинокля. Рядом – схема территории банка с крестиками и номерами: места расположений стрелков.

Шеф схватил рацию, мне кивнул на вторую, щелкнул кнопкой; она тут же зашуршала.

– Все на связь.

Подождал, пока отзовутся, быстро заговорил:

– Контроль рубежей юг-восток за мной, север-запад – за Армеевым. Как поняли? – послушал отзывы. – Готовность – три минуты. Всем непрерывно быть на связи, – обернулся ко мне. – Изучай схему. У тебя три... нет, уже две минуты пятьдесят.

И встал к южным окнам.

Зрительная память у меня хорошая, но времени явно недостаточно... Разберемся по обстановке. Скинув рюкзачок, сняв куртку и свитер, с биноклем и рацией я встал на позицию.

Дождь лил сплошной стеной, на небе – ни единого просвета. Позиция давала прекрасный обзор, а оптика приближала вооруженные фигуры: я видел лица, одежду, оружие; освоился и начал наводить бойцов по рации, только приходилось бегать к схеме, а это затормаживало работу, но тут Сотников раздраженно, через мат, сказал:

– Возьми ее в руки и держи перед собой, заяц е... !

Дело сразу пошло быстрее.

Оба гранатометчика с АГС-17 в руках были в моем секторе обзора, я безуспешно наводил на них стрелков и автоматчиков – двигались они и впрямь молниеносно, чувствуя опасность за мгновение до выстрела.

Крики и мат шефа в рацию поначалу мешали, но я попытался абстрагироваться, и через какое-то время это удалось: иногда даже казалось, что я в нашем наблюдательном пункте один.

Только наблюдать и наводить стрелков быстро надоело, и я время от времени брал в руки автомат, но Папа сказал, что стрелки есть и внизу, а вот хорошая оптика – только у нас, так что «делай, что велено, не вые... ».

На штурм пошли спустя полчаса, с моей стороны, вяло, короткими перебежками, залегая. Произвели два выстрела из АГСов – оба неудачно, и тут же наш снайпер (Каламацкий с третьего этажа из оранжереи) положил одного стрелка, а бандита, метнувшегося к гранатомету, ранил и некоторое время не давал высунуться. Тот так и отполз.

Я решил перевести дух, и тут начался ад.

Две пулеметные огневые точки они как-то сумели оборудовать именно в квартирах того жилого дома, под балконом которого мы встретились с Игорем. На втором и третьем этажах, в окнах, выходящих на банк, под защитой хорошей брони – толстых стальных листов, – которую нашим не было никакой возможности пробить.

Обе точки заговорили сразу, вызвав замешательство в наших рядах и не давая возможности высунуться – нападения с этой стороны мы не ждали; оно означало, что кольцо окружения замкнулось. Одновременно начали бить гранатометы, и мы поняли, что их прибавилось на пять единиц, а стрелки теперь со всех сторон. Здания и машины на территории банка взрывались одно за другим; с юго-востока за ограждение прорвались пять человек, но Папа заорал в рацию и начал стрелять сам... Пятерка откатилась, оставив одного убитого и одного раненого.

Я вспотел, голова горела, руки дрожали; было ощущение, что я на этой войне несколько месяцев, а не час.

Быстро разобравшись, кто наводит стрелков, нападающие обрушили на Башню шквальный огонь, превращая стены в решето. Я ждал смерти каждый миг.

Большая группа штурмующих преодолела какое-то расстояние и закрепилась; заставить их отступить пока, как я понимал, возможности не было.

Пулеметы били длинными периодами; ни один из троих снайперов, переведенных в работу по этим точкам, ничего не мог сделать.

Защитники банка почти перестали огрызаться везде, кроме фасада: берегли жизни и боеприпасы, слишком мало оставалось и тех, и других...

– Еще немного... И они нас сделают! – закричал Сотников, пригибаясь под длинной очередью. Кровь проступила на пиджаке огромным уродливым пятном, лицо и руки посечены осколками стекол и стен, короткие волосы в грязи. Я, наверное, выглядел не лучше. – Как думаешь?!

– Нужно не дать, – сказал я, дав короткую очередь из своего «узи». Один из нападавших закончил свое земное существование.

– Как?

– Для начала уничтожить огневые точки в доме, а лучше – развернуть пулеметы по своим. Что-то мне подсказывает, что у них нет недостатка в боеприпасах.

Мы с Сотниковым посмотрели друг на друга, и шеф включил рацию:

– «Восьмой», на связь! Игорь, отвечай!

Рация что-то зашелестела.

По нам били с нескольких позиций; я сидел на корточках, прислонившись к изуродованной стене некогда стильной переговорной, смотрел на упавший пробитый в трех местах кондиционер, плоский, как кейс, и тяжело дышал.

Папа сидел у стены ровно напротив.

– Живой?! Ах ты, потаскун, молодец! Слушай задачу. Бери двоих бойцов покрепче, гранаты, оружие – сколько унесете, – и переходом в дом. Обнулить огневые точки! Пулеметы по возможности сохранить... Слушай, мудила, не перебивай! С пулеметов начать работать по бандитам! Как понял?! Давай, сынок. Уцелей и сделай. Конец связи.

Я приподнялся и выглянул в окно. Бандиты со стороны фасада медленно двигались вперед. Я отдал в рацию несколько команд.

– Артем...

Шеф все так же сидел у стены. Казалось, последние распоряжения отняли у него остаток сил; я видел, что ему совсем плохо, но он прилагал неимоверные усилия, чтобы не отключиться. Правда, двигаться и стрелять уже не мог.

– У вас большая потеря крови, – сказал я почти безразлично. – Вам нужно спуститься вниз. Хотите, я вызову врачей, они помогут добраться до переговорной на втором.

– Артем...

– Вам стоит сделать перерыв в войне, шеф. Небольшой. А я останусь. Я справлюсь.

– Артем, сейчас Игорь с парнями... выполнит задачу... И ты уйдешь... – Он говорил с трудом, с большими паузами, хрипло дыша. – Так же, как пришел сюда. Ты мне здесь не нужен... при любом раскладе. Должен... дойти до Равновесия. Этот хмырек... он сказал, что ты должен.

– А если он обманул?

– Мы никак... не можем проверить. Только если ты... попытаешься дойти.

В этот момент одна из гранат, выпущенная из АГСа, попала точно в оранжерею. Здание содрогнулось. Сотников завалился на бок и затих.

Только бы у Кулемы получилось, молился я, боже, помоги нам. Это не должно занять много времени, надо всего лишь чуть-чуть подождать.

У него получилось. Я услышал, как, бьющие короткими очередями, захлебнулись оба пулемета, один за другим. Я ждал, что они заговорят снова – уже по своим, ждал, считая секунды... Но с той стороны почти одновременно грохнули два взрыва. Развернуть по своим не вышло.

Сотников очнулся и приподнялся:

– Удалось? – одними губами спросил он.

– Наполовину, – сказал я.

Он приподнялся еще и сел.

– Все, Артем. Готовься уходить.

Я помотал головой. Он поморщился.

– Я твой командир. Это приказ.

И тут раздался еще один взрыв – снизу, из-под земли, почти у самого банка; приглушенно, но очень объемно и страшно.

Я выглянул, уже примерно представляя, что могло произойти. Стрельба с обеих сторон почти прекратилась; люди устали, а главное, и те и другие ждали результатов проведенной акции. И хотя маятник качнулся в нашу сторону, было ясно, что он очень быстро может изменить свое положение.

Прошло еще несколько минут. Дверь в Башню, или то, что от нее осталось, приоткрылась, и вполз Каламацкий – еле живой, весь в крови, подтягивая себя на руках и волоча раздробленные ноги.

– Владимыч, мы облажались...

Сотников сидел у стены, вполне осмысленно глядя на лежащего на боку Каламацкого. Я схватился за рацию:

– Срочно врачей в Башню! Двоих, троих – всех свободных!

– Да не суетись, – сказал Кулема. – Чего они сделают... врачи-то? Я жив только на честном слове...

– Доложить, – сказал Сотников.

– Нас засекли... Поняли, что мы собираемся... У нас почти не было времени... Точки обнулили грамотно, но они уже ломились... Машины пришлось взрывать... Толян погиб, мы с Димычем вырвались чудом, но они валили по пятам... Вошли за нами в переход, стало ясно, что не уйти, иначе проникнут в банк... Биться без шансов – их много...

– Сколько?

– Около двадцати, может, больше... Димыча зацепило, он остался прикрывать, но они нагнали слишком быстро... Он активировал одну из ловушек, а я не успел далеко отойти... Но переход завален, и огневые точки уничтожены... Все, что смогли...

Стрельба возобновилась: по Башне били от души, осколки кирпича летели со всех сторон, нам пришлось лечь на пол.

Заглянул один из врачей, я указал на неподвижно лежащего Каламацкого. Медик мимо меня посмотрел на шефа:

– Господин Сотников, а вы?!

Тот лишь махнул рукой. Я проорал:

– Забирайте пока этого, сделайте, что возможно! Потом вернетесь за Сотниковым!

Кулему осторожно потащили из комнаты за раздробленные ноги.

– Артем! – позвал шеф. Я подполз к нему, пригибаясь и уворачиваясь от пуль, пыли и осколков; дышать становилось все труднее. – План Б...

– А у нас есть такой?!

– Сейчас будет... Ты ведь знаешь, как попасть из банка в подземный гараж?..

– До цокольного этажа, а там...

– А там еще по лестнице вниз, три пролета. Вот ключи от дверей. – Он с трудом извлек из кармана брюк маленькую связку и отдал мне. – В гараже только одна машина – бронированный «мерс» председателя. Петрович за рулем. Он... человек старой закалки, сказал, что не уедет, пока не получит на это приказа от меня. Приказ – это то, что ты туда попадешь, ключи остались только у меня. Пусть отвезет тебя ко мне домой, нужно проверить, не вернулась ли семья... Дальше действуй по обстоятельствам... Остановить происходящее уже невозможно, но попытаться известить людей, в чьей власти нам помочь... В общем, ты понимаешь. – Я кивнул. – Постарайтесь осторожно открыть ворота, чтобы не засекли... Это все. Уходи сейчас. Только подкинь обойму...

– Шеф, я...

– Быстро!

Выползая из комнаты под огнем, с грязными курткой, свитером и рюкзаком, я услышал характерный щелчок: шеф поменял обойму у «Кедра». Оборачиваться я не стал.

Петрович и правда был в гараже, расхаживал вокруг машины и нервно курил. Увидев меня, выщелкнул окурок и распахнул дверцу:

– Куда едем, сынок?

– Домой к Сотникову, – сказал я.

– Ну, тогда открывай ворота.

– Довезешь, отец? – Я торопливо натягивал свитер и камуфляжную куртку.

– Странный вы народ. – Петрович кряхтя сел за руль. Ему было неслабо за шестьдесят, но выглядел он на замечательный «полтинник» и каждое утро (даже в выходные) в любое время года, насколько я знал, бегал в парк на спортплощадку и там отжимался и подтягивался. – Твоя мама еще только начала давать твоему папе, не помышляя ни о чем, кроме удовольствия, когда я уже вовсю возил партейных во-от с такими мозолями на животе и кожаными портфелями. Ну, чего замер, как сурок перед самочкой? Ворота!

Вышли с территории хорошо, а когда погнали переулком к проспекту, наперерез выметнулась поржавленная «копейка», в окно которой уже высовывался чурка с «трубой».

– Ах ты, барабашка козлиная... – проворчал Петрович, лихо сбивая ее с пути капотом; «копейка» пошла юзом. – Да у них тут все оцеплено...

– Надо уйти, отец!

– Не тринди, сам знаю!

В зеркало я увидел, что человек с «трубой» уже на улице, ловит нас в прицел. Мы начали вилять, то плавно, то резко уходя по неширокой улочке справа налево и обратно. Еще я успел заметить, что переулок абсолютно пуст: ни автобусов, ни машин, ни людей...

Стрелок все рассчитал правильно и сделал это за доли секунды; мы даже не успели выйти из зоны обстрела. Снаряд попал в багажник, и огромный тяжелый «мерс», пролетев еще немного вперед на передних колесах, упруго воспарил под дождем над асфальтом, нехотя переворачиваясь в воздухе. Петрович что-то проорал, но в этот момент окружающий меня мир сжался до размеров детского мячика, и его поглотила темнота.