Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Дни боевые

ModernLib.Net / Биографии и мемуары / Кузнецов Павел / Дни боевые - Чтение (стр. 11)
Автор: Кузнецов Павел
Жанр: Биографии и мемуары

 

 


      За ночь соображения были подготовлены, и мое решение с соответствующими расчетами было выражено на схеме. Конфигурация фронта на участке дивизии напоминала спину огромного животного с поднятой головой. Задние ноги этого фантастического животного упирались в реку Пола у Росино и Малое Степановo, центром поднятой головы являлось Сорокинo, а передние ноги упирались в Радово. Голова была повернута на восток. Протяженность участка составляла шесть километров.
      Мой план сводился к следующему.
      Оставив четыре батальона на своих крайних флангах против Малое Стёпаново и Сорокино, я большую половину сил дивизии, то есть пять батальонов, сосредоточивал на узком двухкилометровом фронте, у прогиба (там, где "спина" соединялась с "шеей"), и ударом на юг рассекал фронт на две части.
      Навстречу мне от Радово наносил удар левый сосед - полковник Батицкий, с которым нам предстояло соединиться юго-западнее Сорокине и отсечь "голову" от "туловища".
      Прорыв фронта и отсечение "головы" являлись ближайшей задачей. В последующем, оставив пять батальонов уничтожать противника, окруженного у Сорокино, я должен был развернуть остальные четыре батальона на юго-запад, чтобы захватить Малое Степаново и, прижимаясь своим правым флангом к дивизии Андреева, выйти на берег Полы.
      План мои одобрили с одной поправкой. После выполнения ближайшей задачи мне предлагалось оставить против Сорокине не пять, а три батальона, а все остальные силы направить на Полу.
      Полковник Батицкий прорывал фронт, имея боевой порядок дивизии в три эшелона - полк за полком. Ему посоветовали оставить после прорыва у Сорокино один полк, а двумя остальными вместе с нашей дивизией развить успех и выйти на берег Полы.
      В оставшиеся для подготовки дни в дивизии были проведены тактические учения и строевые смотры резервных батальонов с разборами и митингами после смотра. Бойцы, командиры и политработники понимали, что предстоит решительная схватка с врагом.
      С командирами полков я провел групповое тактическое занятие на большом, оборудованном в лесу рельефном плане. Мы проиграли и разобрали вариант предстоящих действий по прорыву обороны, выходу на реку Пола, окружению и совместному с соседом уничтожению сорокинского опорного пункта.
      Казалось, все было предусмотрено и сделано. Направление главного удара вполне надежно обеспечивалось орудиями прямой наводки. Плотность артиллерии с учетом армейского усиления на двухкилометровом участке прорыва приближалась к тем скромным нормам, о которых мы не так давно только мечтали. Но ни танки, ни авиация дивизию не поддерживали. Тревожило и еще одно -необеспеченность снарядами. Снаряды и мины поступали, но очень медленно. Запаздывало и сосредоточение оперативной группы из резервов Ставки к югу от "рамушевского коридора".
      В связи с неполной готовностью к наступлению начало его всё время откладывалось. Гитлеровское командование, обнаружив направление предполагаемых ударов, начало потихоньку отводить свои войска из демянского "мешка" через "коридор" за реку Ловать и далее к реке Редья. Высвобождающимися дивизиями противник еще сильнее укреплял стены "рамушевского коридора", которые нам предстояло взломать.
      Накануне наступления мы получили из политотдела армии специальную листовку - обращение к личному составу нашей дивизии.
      Весь командный и политический состав штаба и политотдела дивизии был направлен в части, чтобы за ночь довести это обращение до каждого воина.
      * * *
      Наступление началось утром 15 февраля. Бой развивался обычным порядком: вслед за артподготовкой последовала атака.
      Трудно было сначала разобраться в хаосе звуков и определить, что происходит. Видимость в это утро была плохой, да и дым от разрывов на переднем крае очень затруднял наблюдение.
      Атакующая пехота на какое-то время появилась на гребешке, перевалила через него, скрылась в лощине и больше уже не показывалась.
      Но радостное "Пошли! Пошли!", выдыхаемое в телефонные трубки командирами полков, говорило об успехе. Подбадривающий звонок раздался и сверху, из армии:
      - Как у вас дела? Не опоздайте! У Андреева танки с десантом уже Росино заняли!
      На участке Казанского полка двадцать орудий прямой наводки и огонь артиллерии с закрытых позиций сделали свое дело -проломили брешь и смели все, что противостояло атакующей пехоте. Пехота устремилась в эту брешь.
      К полудню пехотинцы заняли и очистили всю вторую траншею и выдвинулись к третьей. Ширина прорыва превысила два киломeтрa, а глубина достигла тысячи метров. В районе прорыва наши войска захватили все вооружение противника и триста пленных.
      Этот начальный успех окрылял, вызывал стремление немедленно развить его и превратить в победу.
      - Губский! Губский! - вызывал я по телефону командира Казанского. Продвигайтесь! Куйте железо, пока горячо!
      Но Губский сообщил, что дальше у него ничего не получается.
      - Полк влез в огневой мешок и скован огнем,- докладывал он. Противник слишком беспокоит с флангов. Пехота продвигается только ползком, а орудия сопровождения совсем продвинуть не могу - выбиты расчеты. Если сможете, помогите огнем да подтолкните соседей, чтобы лучше обеспечивали фланги.
      - Действуйте энергичнее! - приказал я. - Помогу вам и огнем и живой силой.
      Решил ввести в бой свой единственный резервный батальон. Мне казалось, что именно теперь он сможет помочь Губскому развить успех и пробиться навстречу Батицкому.
      Приказав батальону выдвинуться в прорыв и переговорив по телефону с командирами полков, я выехал на передовой НП к Носкову, откуда легче было подготовить огнем новую атаку.
      Огонь мы с Носковым организовали и атаку обеспечили. Однако свежий батальон влезал в огневой мешок со значительными потерями. Новая атака Казанского полка с участием резервного батальона оказалась не такой стремительной, как я ожидал, и не принесла большого успеха.
      Сделав трехсотметровый рывок, пехота заняла третью траншею, но закрепить ее не смогла. К вечеру под ударами сильных контратак врага третья траншея почти вся была оставлена.
      На этом и закончился первый день боя. Завершить прорыв нам не удалось, хотя все силы и средства дивизии были уже введены в бои.
      Наши соседи - дивизии полковников Андреева и Батицкого, несмотря на огромные усилия и большие потери, также не смогли прорвать оборону.
      Ворвавшимся утром в Росино танкам и десанту Андреева овладеть опорным пунктом не удалось: их не поддержала пехота. Противник кинжальным огнем из пулеметов и заградительным огнем артиллерии отсек атакующую пехоту от вырвавшихся вперед танков и сковал ее перед своим передним краем. Оказавшись изолированными, потеряв в бою свой десант и понеся потери, танки вынуждены были повернуть обратно. Повторные атаки ни к чему не привели. Огневая система противника подавлена не была, а его ответный огонь не уступал нашему.
      Не лучшим оказалось положение и у Батицкого. Его войска дважды после значительной огневой подготовки атаковывали передний край, вклинились в него, достигли второй траншеи, но прорвать оборону не смогли. Батицкий, так же как и Андреев, жаловался на неподавленный, губительный огонь противника.
      Таким образом, задача дня в полосе наступления трех дивизий оказалась невыполненной. Наибольшего успеха достигли мы, но и он был незначителен.
      Должен сказать, что хотя в своих докладах и донесениях мы все еще оперировали полками и батальонами, но по существу это были уже не полки и не батальоны, а только их наименования. До начала наступления наши батальоны имели не более чем по сотне человек. В результате ожесточенного боя их численность сократилась наполовину, а то и больше. Ни вторых эшелонов, ни резервов мы не имели. Артиллерия израсходовала почти все свои запасы, а больше снарядов не поступало. Отсюда можно судить о наших возможностях к концу первого дня наступления.
      В течение ночи удалось только слить некоторые малочисленные подразделения, назначить новых командиров вместо выбывших из строя, подтянуть материальную часть, привести людей в порядок, накормить их, предоставить им небольшой отдых, закрепить захваченное.
      А противник за ночь воздвиг позади третьей траншеи на протяжении трех километров снежный вал по типу прошлогоднего под Веретейкой. Этот вал явился для нас серьезным дополнительным препятствием. Он маскировал огневые средства и обеспечивал скрытый маневр как вдоль фронта, так и из ближайшей глубины.
      Весь второй день ушел на борьбу за третью траншею. Пехота Казанского полка местами вклинилась в траншею, но полностью очистить ее так и не смогла - не хватало сил.
      Укрываясь за валом, гитлеровцы поливали огнем из пулеметов и автоматов. Усилился и их артиллерийско-минометный огонь.
      Плотность обороны противника на угрожаемых направлениях нарастала с каждым часом.
      С 17 февраля гитлеровцы начали вытягивать свои силы из "демянского мешка". Мы своевременно узнали об этом, но сделать ничего не могли. Стены "рамушевского коридора" сдерживали наш натиск. Удержать "коридор" для противника значило обеспечить планомерный вывод своих сил из опасного "мешка". Поэтому сопротивление гитлеровцев было исключительно ожесточенным.
      И третий день не принес нам успеха. После полудня на НП позвонил Арефьев и сообщил, что получена шифровка, касающаяся лично меня.
      - Что там такое? - спросил я.
      - Приезжайте, ознакомьтесь сами, а по телефону говорить не могу, ответил Арефьев.
      До самого вечера терзался я мыслью: "Что же это может быть?" Долго тянулось время, пока я наконец не оказался в своем блиндаже.
      Новость была неожиданной. Приказом фронта я освобождался от командования дивизией и назначался командиром другого соединения. Это соединение располагалось за Полой, севернее Васильевщины, и утром следующего дня должно было перейти в наступление с целью прорыва фронта на том участке "коридора".
      Раздумывать было некогда. Наскоро попрощавшись с боевыми товарищами, я выехал с адьютантом к новому месту назначения.
      Грустно было расставаться с родной дивизией. Позади остались два года совместной работы с большим коллективом, из них - полтора года напряженной фронтовой жизни...
      На следующий день соединение, которым я теперь командовал, совершило прорыв фронта и, развивая успех, первым вышло 28 февраля на берега Ловати.
      Туда же вышла и наша старая дальневосточная дивизия. Командовал ею теперь полковник Корнилий Георгиевич Черепанов.
      Почему же не была уничтожена демянская группировка противника? Почему ей удалось выйти из-под ударов наших войск?
      Ответы на эти вопросы наша военная печать дала вскоре после окончания Великой Отечественной войны. Мне, участнику боев у "рамушевского коридора", остается только подтвердить серьезные ошибки, допущенные командованием Северо-Западного фронта и командованием наступавших армий как при подготовке, так и в ходе операций.
      Наиболее крупным недочетом явилось то, что ни в одной из трех операций, проведенных с конца ноября 1942 года по вторую половину февраля 1943 года, не было создано решающего превосходства над противником в артиллерии, танках, авиации и другой боевой технике на направлениях главных ударов за счет ослабления других, второстепенных участков фронта.
      Фронтовое командование переоценивало силы врага, опасалось его активных действий и не решалось пойти на смелую перегруппировку войск. Из общего количества войск, которыми располагал фронт, лишь половина соединений входила в состав наступавших армий, да и эти силы использовались не полностью.
      Ни в одной из операций не было создано мощной артиллерийской группировки, которая позволила бы быстро и без значительных потерь сокрушить вражескую оборону. Еще хуже было со снарядами, их хватало только на один - два часа боя. Вот почему артиллерийская подготовка не столько разрушала и подавляла, сколько сигнализировала врагу о готовящемся наступлении.
      На второстепенных участках фронта противник не сковывался активными действиями наших войск. Вражеское командование имело возможность быстро стягивать на угрожаемые направления необходимые резервы, снимая часть сил, даже дивизии в полном составе, с пассивных участков фронта.
      При подготовке и проведении операций не использовалась оперативная маскировка, не принимались меры к тому, чтобы ввести противника в заблуждение путем демонстративных действий. Недооценивались ночные действия войск.
      Между ударными группами, действовавшими на встречных направлениях, отсутствовало тесное оперативное взаимодействие.
      Намечавшийся успех на фронте наступления одной группы часто совпадал с затуханием операции на участке действий другой. Разведка всех видов велась слабо. Управление войсками не соответствовало требованиям боя. Штабы нередко отрывались от войск, отсиживались в блиндажах. Задачи войскам ставились по карте. Взаимодействие родов войск на местности не организовывалось. Дивизии, как это было с 26-й стрелковой, с дивизиями полковника Штыкова, генерала Розанова и другими, бросались в бой неподготовленными, с ходу. Это приводило к тому, что начавшееся наступление или захлебывалось в самом начале, или развивалось слишком медленно.
      В результате всех этих серьезных недочетов ни одна операция не увенчалась успехом. "Рамушевский коридор" продолжал оставаться открытым. И когда противник почувствовал нависшую над ним угрозу, он воспользовался нашими промахами и ускользнул.
      Но уроки Северо-Западного фронта не прошли бесследно. Наше командование и войска сделали из них необходимые выводы.
      Под Старой Руссой
      Летом 1943 года развернулось одно из крупнейших и жесточайших сражений, в котором с каждой стороны участвовали десятки дивизий, сотни тысяч войск, тысячи орудий, минометов, танков, самолетов, - битва под Курском.
      Войска Центрального и Воронежского фронтов, защищавшие курский выступ, умело выполняя поставленную перед ними задачу, изматывали противника на подготовленных рубежах, перемалывали его живую силу и технику и создавали выгодные условия дли перехода в контрнаступление.
      В битву постепенно втягивались и соседние фронты.
      Как-то в середине июля меня срочно вызвали к командующему фронтом. Теперь этот пост опять занимал генерал-лейтенант П. А. Курочкин. А я после завершения операций у "рамушевского коридора" исполнял должность заместителя начальника штаба фронта по ВПУ (вспомогательный пункт управления). В апреле мне было присвоено звание генерал-майора.
      - Здравствуйте, Кузнецов. Присаживайтесь! - приветливо встретил меня Курочкин. - Зная вашу склонность к командной работе, - продолжал он, - мы с членом Военного совета решили удовлетворить ваше желание и направляем вас в войска. Вас это устраивает?
      - Конечно!
      - А что же вы даже не спросите, куда?
      - Надеюсь, в интересное место, - ответил я командующему.
      - Да. Вам повезло. Вот предписание.
      Командующий протянул мне бумагу со штампом Военного совета Северо-Западного фронта. В ней значилось:
      "Генерал-майору Кузнецову Павлу Григорьевичу. Вы допущены к исполнению должности командира 82-го стрелкового корпуса.
      С получением сего приказываю вам убыть к новому месту службы и вступить в исполнение обязанностей.
      Срок прибытия 17 июля 1943 года".
      Прочитав предписание, я с недоумением посмотрел на командующего.
      - Вы удивлены, зная, что такого корпуса у нас нет? -улыбнулся он. Правильно, пока нет. Вот вы его и будете формировать. Сформируете управление и корпусные части, а дивизии мы вам дадим потом. Ясно?
      - Ясно, товарищ командующий.
      - Вот и хорошо, - пожал он мне руку. - Желаю успеха! С подробностями вас ознакомит начальник штаба.
      * * *
      Из моих ближайших помощников и заместителей первым прибыл командующий артиллерией корпуса полковник Борис Николаевич Муфель. На фронте он находился около года - командовал артиллерией дивизии, а до того служил начальником учебной части артиллерийского училища. Длительная служба в училище наложила на него свой отпечаток. Теорию стрельбы и управление огнем он знал превосходно. Это был скромный, даже несколько застенчивый, но исключительно дисциплинированный человек.
      Вторым приехал мой заместитель по тылу полковник Варкалн Роберт Фрицевич, служивший ранее в гвардейской латышской дивизии заместителем командира по строевой части. Старый заслуженный командир с высшим военным образованием, участник гражданской войны Роберт Фрицевич стал на долгое время моим активным помощником, к которому ни у меня, ни у старших начальников за всю нашу совместную службу не было ни одной претензии.
      Задерживался с прибытием начальник штаба. Первое время его замещал начальник оперативного отдела жизнерадостный полковник Константин Родионович Москвин, назначенный к нам из оперативного управления штаба фронта. Это единственный офицер, с которым я был связан по старой службе. Из всех наших полковников он самый молодой, очень сообразительный, умеет схватывать все на лету, понимает начальника с полуслова.
      Затем приехал начальник штаба генерал-майор Федор Михайлович Щекотский. Перед своим новым назначением он работал начальником штаба гвардейской дивизии. До войны окончил две военные академии.
      И, наконец, самым последним прибыл начальник политотдела корпуса полковник Константин Павлович Пащенко.
      С первых дней Пащенко поразил всех нас своей исключительной трудоспособностью. Он пропадал в корпусных частях, вникал во все мелочи, не упускал даже того, что вполне можно было бы поручить другим. И несмотря на бессонные ночи, на усталость, его полное добродушное лицо всегда светилось обаятельной улыбкой.
      За неделю мы сформировали корпусное управление, отдельный батальон связи и штабную батарею командующего артиллерией. Еще пять дней ушло на их учебное сколачивание. Отдельный саперный батальон был сформирован раньше.
      30 июля управление совместно с корпусными частями вошло в состав 34-й армии, занимавшей оборону под Старой Руссой, и выдвинулось на реку Ловать.
      Приказом Военного совета в корпус влились три стрелковые дивизии и несколько отдельных частей усиления. Все они располагались западнее Ловати, занимали оборону на переднем крае или находились до этого в армейском резерве.
      Так произошло рождение 82-го стрелкового корпуса и начался его боевой путь.
      Корпусу была поставлена задача - оборонять семнадцатикилометровую полосу в междуречье Ловати и Редьи, имея правый фланг в лесу, в полутора километрах северо-восточнее колхоза Пенна (семь километров южнее Старой Руссы), а левый -на реке Редья у Онуфриево.
      Но оборона явилась лишь временной мерой. С начала августа вся армия, в том числе и войска нашего корпуса, включилась в активную подготовку наступательной операции с целью прорыва обороны противника и овладения Старой Руссой.
      Старая Русса - древний город, основанный славянами у великого водного пути "из варяг в греки". Он раскинулся при слиянии рек Полисть и Порусья в двадцати километрах к югу от впадения Ловати в озеро Ильмень.
      Полтора года Старая Русса являлась для гитлеровцев как бы замком, прочно закрывавшим вход в "демянский мешок", где сидела в окружении их 16-я армия. Город был опоясан железобетоном и превращен в современную крепость. Все деревянные постройки, мешавшие обзору и обстрелу, противник уничтожил, а каменные приспособил к обороне.
      Выскользнув из "демянского мешка", гитлеровцы отошли за Ловать и укрепились на правом берегу Редьи.
      Теперь войскам нашей армии предстояло прорвать здесь оборону противника и овладеть Старой Руссой.
      * * *
      В первых числах августа меня вместе с другими командирами соединений вызвали в штаб армии за получением новой боевой задачи. Зимой сорок второго года этой армией командовал генерал Берзарин. Теперь он воевал где-то на юге. Но начальником штаба по-прежнему был генерал Ярмошкевич.
      Ярмошкевич рассказал нам о значении Старой Руссы, а затем ознакомил с оперативным планом. Весь план армейской операции у него был выражен на одной карте, которую он извлек из своего сейфа.
      Главное внимание сосредоточивалось в центре оперативного построения армии. Туда же стягивались и основные силы.
      Корпус, которым я командовал, находился на крайнем левом фланге армии. Продолжая оборону своими левофланговыми частями, он наносил удар правым флангом, овладевал колхозом "Пенна" и выходил на реку Порусья. В дальнейшем, введя в бой дивизию второго эшелона и наступая в направлении Волышево, корпус должен был выйти на восточный берег реки Полисть.
      Прорыв вражеской обороны своим правым флангом я решил осуществить на узком двухкилометровом участке силами 188-й стрелковой дивизии полковника Воловича. Ее успех в направлении Волышево развивал второй эшелон корпуса 171-я стрелковая дивизия, которой предстояло выйти на восточный берег Полисти и закрепиться там.
      Передний край вражеской обороны на нашем правом фланге проходил по заболоченному лесу к северо-востоку и востоку от колхоза "Пенна" и представлял собой сплошной деревянный забор из двух стенок с метровой земляной прослойкой между ними. Забор тянулся изломами, что способствовало созданию перед передним краем перекрестного огня. Высота забора достигала двух метров.
      Перед забором имелись минные поля, проволочная оплетка по деревьям и участки проволочных заграждений на низких кольях. Таким образом, забор заменял гитлеровцам насыпную траншею, надежно защищал их от огня, а для нас представлял довольно сложное препятствие.
      В двухстах-трехстах метрах от первого забора тянулся такой же второй забор, только не сплошной, а с небольшими разрывами для маневра.
      Нашим поисковым группам с большим риском и потерями удавалось иногда проникать за эти заборы. Сложность предстоящего штурма переднего края подтвердила и боевая разведка, которую мы провели перед началом операции.
      Чтобы прорвать передний край, нужно было прежде всего пробить стенку, разрушить ее на некоторых важных для нас участках. Так поступал я в прошлых боях, так надо было поступать и теперь. Через пробитые в заборе бреши требовалось протолкнуть атакующую пехоту, а вслед за ней пулеметы, минометы, орудия сопровождения.
      Бреши должны быть достаточно широкими, не менее 25-30 метров, чтобы около них не образовывалось заторов. Пробить такие бреши могли только орудия прямой паводки. Навесный огонь артиллерии да еще в лесу был неэффективен.
      Я решил выдвинуть на прямую наводку четыре батареи дивизионной артиллерии, по одной на каждый атакующий батальон первого эшелона.
      Решающее значение в выполнении корпусом задачи имели действия дивизии Воловича. Полковник Михаил Григорьевич Волович был опытным и энергичным командиром. Он хорошо знал возможности своих войск и войск противника на своем участке. В этом я убедился, лазая вместе с ним в течение нескольких дней перед передним краем вражеской обороны.
      Большую подготовительную работу по разъяснению личному составу предстоящих действий и по мобилизации всех сил на выполнение задачи провел политотдел дивизии, руководимый полковником Григорием Наумовичем Шинкаренко. Самого Шинкаренко можно было видеть и на передовой, и в тылах, и в политотделе, и в штабе. Он знал буквально все, чем живут части дивизии.
      Работоспособным был и штаб дивизии, руководимый полковником Сергеем Семеновичем Сениным, молодым и знающим свое дело товарищем.
      Внешне все как будто бы предвещало успех, да и части были тщательно подготовлены к наступлению.
      Однако армейская операция и бой корпуса сложились не совсем благоприятно для нас.
      Началось с того, что противник раскрыл подготовку армии к наступлению и некоторые наши соединения понесли значительные потери еще при выдвижении в исходное положение. Операция на некоторое время была отложена.
      18 августа после артподготовки батальоны Воловича стремительно атаковали врага и через пробитые огнем прямой наводкой проходы начали штурм дерево-земляного забора.
      Лесной бой носит медленный, тягучий характер. Причинами этого являются плохая видимость, невозможность применить одновременно все свои огневые средства, трудность маневра огнем. Бой развивается неравномерно, разбивается на отдельные очаги. В одних местах удается быстро вклиниться в передний край, в других, тут же по соседству, атака захлебывается, и надо готовить ее вновь или ожидать помощи со стороны вклинившегося соседа.
      Воловичу потребовалось около двух часов, чтобы овладеть сначала первым, а затем и вторым забором. Наступило время ввести в образовавшийся прорыв полк второго эшелона, развить прорыв в глубину обороны и расширить его в стороны флангов. Комдив запросил разрешения на это, и я согласился.
      В соответствии с ранее намеченным планом командир дивизии при успехе должен был лично выдвинуться к месту прорыва, чтобы на местности уточнить задачу второму эшелону.
      - Направляюсь к командиру полка, - доложил мне Волович по телефону. Время не ждет.
      - Желаю успеха, - напутствовал его я.
      Томительно потянулись минуты. Хотелось как можно скорее ввести свежий полк в прорыв и дать новый толчок нарастающему бою. А за полком уже стояла наготове дивизия второго эшелона корпуса.
      Через пятнадцать минут я запросил Сенина, введен ли их второй эшелон и где сейчас Волович.
      - Полк начал выдвижение, а введен ли он в бой - данных от комдива пока нет, - ответил мне начальник штаба.
      Минут через десять я повторил свой запрос и получил прежний ответ.
      Снова и снова звонил Сенину, но тот не мог доложить мне ничего утешительного.
      Наконец удалось вызвать блиндаж командира дивизии. К аппарату подошел его адъютант.
      - Где командир дивизии? - спросил я.
      - Не знаю.
      - Адъютант должен знать, где его начальник. Почему вы не с ним?
      Я заподозрил что-то неладное.
      Адъютант в конце концов признался, что командир дивизии в полк еще не ходил, а находится сейчас в своем блиндаже. Это было спустя тридцать минут, после того как Волович доложил мне о том, что направляется в полк.
      Отругав Сенина за нeправдивость докладов и подтвердив ему необходимость немедленного ввода в бой второго эшелона, я выехал на командный пункт Воловича, чтобы лично разобраться в этом чрезвычайном происшествии. Основным виновником задержки оказался сам комдив. Доложив мне о том, что направляется в полк, он на минуту задержался, чтобы перекусить, но присев "на минутку" к столу, он так и не смог подняться: сказались напряженная подготовительная работа и бессонные ночи.
      После этого я уже не мог оставить Воловича вне своего поля зрения и, доложив командарму, задержался в дивизии на ночь и на второй день.
      К концу первого дня наступления нашей пехоте удалось прорваться через оба забора, проникнуть в глубину обороны противника на расстояние свыше километра и выдвинуться на опушку леса севернее колхоза "Пенна". Но выходы из лесу оказались закрытыми заградительным артиллерийским и минометным огнем и скованными контратаками с флангов.
      С утра второго дня с целью развития прорыва вводились 171-я стрелковая дивизия и танковый полк. Дивизия развертывалась из-за правого фланга первого эшелона, на стыке с правым соседом. Танки усиливали части Воловича.
      Утро было туманное, моросил мелкий дождик. Под ногами чавкала вода, а на проезжих просеках грязь засасывала по колено. Из-за тумана начало наступления командарм отложил на два часа. Я проверил готовность 171-й стрелковой дивизии. Еще не начав наступления, она уже несла потери от массированных артиллерийских налетов.
      С артиллерией противника никакой борьбы мы не вели, для этого у нас не было ни контрбатарсйной артиллерии, ни соответствующего наблюдения. Нас окружал сплошной лес.
      Перед атакой Волович попросил у меня разрешения пойти вперед, в полки.
      - Куда вы пойдете? Там же у вас нет подготовленного НП? -возразил я.
      - Ничего. Посижу с командиром полка. Тут недалеко. Не беспокойтесь, скоро вернусь.
      Я согласился, и Волович ушел, взяв с собой автоматчика.
      Дивизия начала атаку своим правым флангом на юго-запад в направлении колхоза "Пенна". Второй эшелон корпуса наступал строго на запад, на южную окраину Деревково. Одновременно своими внешними флангами дивизии приступили к расширению прорыва. Вырвавшиеся вперед танки устремились к шоссе, в обход "Пенна" с запада.
      Как и вчера, наши выходы из лесу на полянку противник встретил заградительным огнем и сразу же сковал пехоту.
      Танки попали под огонь прямой наводкой, наскочили на минное поле и, потеряв около половины своего состава, вынуждены были повернуть обратно. Через полчаса после начала атаки был убит полковник Волович. Погиб он вместе со своим адъютантом в горловине прорыва, у второго забора. Гитлеровцы подтянули за ночь к флангам прорыва значительные огневые средства и теперь стрельбой в упор стремились помешать нам расширить брешь. Под огонь одного из орудий и попал комдив.
      Бой продолжал развиваться тягуче медленно. Нашей пехоте за весь день удалось проползти около пятисот метров и выдвинуться на подступы к сильным опорным пунктам Деревково и "Пенна". Здесь наступление было окончательно сковано. Несмотря на огромные усилия, наши войска продвинуться дальше не смогли, Артиллерийский и минометный огонь из глубины обороны сметал все живое, а подавить его было некому.
      В течение следующих двух дней мы только удерживали захваченный выступ, борясь с огнем и отражая многочисленные контратаки врага. Отдельным нашим подразделениям ночью удавалось проникнуть на берег реки Порусья, но с наступлением рассвета противник выбивал их оттуда огнем и отбрасывал контратаками.
      К концу пятого дня операция затухла на всем фронте. На нашем участке мы ценой больших потерь сохранили и закрепили за собой выступ шириной в два и глубиной до полутора километров. На главном направлении армии, непосредственно на подступах к Старой Руссе, сделано было еще меньше. Прорвать оборону полностью и развить успех не удалось и там.
      24 августа корпус передал свой участок вместе с 171-й и 182-й стрелковыми дивизиями в непосредственное подчинение армии, а сам был выведен в резерв фронта. В составе корпуса осталась 188-я стрелковая дивизия, в командование которой вступил полковник В. Я. Даниленко, а затем мы получили два новых гвардейских воздушнодесантных соединения под командованием генералов А. Ф. Казанкина и В. П. Иванова.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20