Легенда о Камбере Кулдском (№2) - Святой Камбер

— Свидетелей не так много. У тебя их могло быть много больше. Придется утешиться, что все присутствующие безусловно желанны, — он продолжил, помолчав:— Тебе больше нечего сказать, не так ли? Для одной ночи было довольно сюрпризов.

— И еще один, последний, — Камбер улыбнулся.

— Ты меня пугаешь.

— Вопрос в имени, — быстро добавил Камбер. — Возможно, тебе покажется пустым, но я хотел бы в новом духовном звании сохранить свое диаконское имя.

— Кирилл? Не вижу в этом ничего предосудительного. Ты ведь и прежде часто использовал его как второе имя, не правда ли? Кроме того, об этом никто не будет знать, кроме нас и твоих детей.

— Мне бы также хотелось прибавить это имя во время рукоположения в епископы. Ведь я вправе принять вместе с новым саном и дополнительное имя.

Энском поднял бровь.

— Тебе хочется присоединить это имя к имени Алистера? А не поможет ли это каким-нибудь дотошным умам приблизиться к истине, сложить единую картину?

— А что можно сложить? — возразил Камбер. — Легко объяснить решение данью памяти старому другу.

— А вдруг объяснения не удовлетворят?

Камбер пожал плечами.

— Как священник и епископ, хранящий секреты исповеди, я не могу быть подвергнут считыванию мыслей, если ты как архиепископ не потребуешь этого. Другого пути доказать, что я не Алистер Каллен, нет.

— Это ты так думаешь, — пробормотал Энском. — Будь по-твоему, настаиваешь, так и сделаем.

Он остановился в проеме дверей, сделавшись темным силуэтом на фоне огня свечей в соседней комнате. Его ночная рубашка и взъерошенные волосы никак не вязались с торжественной решимостью лица.

— И последнее, прежде чем я оставлю тебя наедине с твоей совестью и пойду заниматься приготовлениями. Очевидно, ты обдумал все заранее. Может, хочешь провести посвящение в каком-то определенном месте? Разумеется, в соборе, как должно, церемония в любом случае не состоится.

— Да, в михайлинской часовне, где мы провозгласили Синила законным наследником престола. Место вполне подходит. А ты как думаешь?

ГЛАВА 16

Ибо всякий первосвященник, из человеков избираемый, для человеков поставляется на служение Богу, чтобы приносить дары и жертвы за грехи.

Послание к Евреям 5:1

Двумя часами позже часовня была приготовлена. Пустовавшая уже год (со дня Реставрации Халдейнов), она была наскоро вымыта и обставлена Рисом и Эвайн под наблюдением Йорама. Камбер— главное действующее лицо драмы, которая должна была вот-вот начаться, — еще не видел ни часовни, ни детей.

Вот уже битый час он расхаживал в маленькой комнатке перед часовней. Было холодно, в долго пустовавшей комнате успели убрать пыль, а времени разводить огонь не нашлось. Переодевшись, он ждал своего часа в относительной чистоте, но согреваться мог у огонька единственной свечи. Она мерцала на столе над разложенным облачением священника. Протягивая ладони к огню, Камбер понимал, что зябко ему от нетерпеливого волнения— человеческое начало одерживало в нем верх над деринийским. Он досадовал на себя и все никак не мог унять страхов и сделать тепло послушным.

Разум и многолетняя тренировка почему-то не помогали. Верно, все соискатели священного сана переживали подобное в преддверии решительной минуты.

Ведь он теперь-то в самом деле подготовлен. В душе, измученной непрестанной борьбой, воцарился мир, и знания, необходимые священнику, заняли место в мозгу. Слава Богу, деринийские способности воспринимать неведомую премудрость не подвели, да и память Алистера была немалым подспорьем.

До появления у дверей часовни Камбер провел час с Энскомом, изучавшим канонические тексты с описанием канонического обряда посвящения. Сначала один, а потом другой— список с очень древнего оригинала, как он пояснил Камберу. Архиепископ решил, что эта форма ритуала более подходит для дерини, особенно таких, как Камбер.

Еще час был потрачен на пребывание в себе. Камбер взвешивал и судил каждое свое слово и движение, сознавая, впрочем, что тщательная ревизия памяти требует больше времени. Что-то могло ускользнуть или остаться незамеченным в глубинах мозга.

Сейчас, как воинская перевязь, его перепоясывал орарь— диаконская епитрахиль синего цвета с колечком и белым шнуром на конце. Тело от горла до пят скрывалось под стихарем. Когда же он впервые надел диаконское облачение? Неужели сорок лет прошло?

Задумчиво поглаживая шелковый орарь, Камбер повернулся к столу. Эта белоснежная риза, которую он наденет… Она— символ достоинства духовного лица. Восковая свеча лежала рядом. Ее он внесет в часовню перед началом обряда, и увидит Всевышний, что чисты помыслы раба его перед алтарем Господним.

Внезапный стук в дверь оглушил его.

Неужели пора?

В комнату бесшумно проскользнул Йорам с горящей свечой в руке, В его глубокой озабоченности угадывалась и сдерживаемая радость. Не отрывая глаз от сына, Камбер, повинуясь порыву, шагнул ему навстречу. Они остановились лицом к лицу, посмотрели друг на друга и увидели новыми глазами.

Скоро их навеки свяжут не только кровные узы. Камбер, осознав это, вздрогнул, Йорам поспешно поставил свечи на стол и обнял отца— подумал, что запоздалые страхи все еще мучат его.

Камбер прижал сына к себе, поглаживая золотистые волосы, как делал это, когда Йорам был ребенком, отстранился и встретил его встревоженный взгляд.

— Я не боюсь, сынок, — сказал он, так жадно вглядываясь в лицо юноши, чтобы запомнить каждую деталь, — Правда, не боюсь. Ты думал, мне страшно?

Йорам гордо повел головой. Несмотря на все усилия, его глаза наполнились слезами.

— Нет, Я просто… просто обнимал тебя… брат. Камбер улыбнулся и принялся поправлять и разглаживать свое облачение.

— «Брат». Какое чудесное слово, ты можешь говорить так. — Он с любовью смотрел на Йорама. — По-моему, это большая честь, чем быть твоим отцом.

Йорам нагнул голову и заморгал, прогоняя слезы, потом поднял глаза и улыбнулся.

— Пойдем… отец. Пора придавать этому слову второе значение.

Гордый, он умолк, взял ризу и перебросил через руку отца, зажег восковую свечу, вложил ее в руку соискателя священного сана.

Крошечная комната сияла золотом и блеском базальта. Купол поддерживали восемь стен, у каждой из них горело по толстенной свече желтого воска. Еще шесть освещали алтарь и распятие на восточной стене. Четыре канделябра обозначали стороны света: восточный стоял за алтарем, западный— у входа, еще два— у стен. Такого не требовалось в обычном обряде рукоположения в сан.

Все это Камбер мгновенно увидел и внес в память. Изумляли и присутствующие. Им было тесно в маленькой часовне, а она казалась совсем крошечной.

Энском в полном облачении располагался левее алтаря, возвышаясь над остальными. Его лицо было непроницаемо. Рис и Эвайн стояли справа, отделенные от архиепископа келдишским ковром, постеленным у ступеней алтаря. Где-то позаимствованные михайлинские мантии преобразили молодых супругов. Золотые волосы Эвайн не уместились в капюшоне и ниспадали до пояса. Они с Рисом приветливо и многозначительно улыбались вошедшим.

Йорам затворил дверь и задвинул тяжелый засов. Энском сошел со ступеней у алтаря и знаком пригласил Камбера ступить на ковер, переливавшийся, как россыпь драгоценных камней. Камбер опустился на колени, поцеловал кольцо архиепископа, и тот помог ему подняться.

— Переведи дух, пока мы будем ставить преграды, друг мой. Мы используем тот вид защиты, который был обнаружен тобой. Эвайн и Рис настаивали на этом выборе.

Выпрямляясь, Камбер сдержал улыбку, вспоминая, что в последний раз они ставили эти преграды в этой же самой комнате. В ту ночь они надеялись наделить священника-принца деринийским могуществом, а в эту— дерини давал священные обеты. Эта проведенная им параллель веселила и пугала его.

Камбер стоял, вытянувшись и откинув голову назад, чтобы ни на что не отвлекаться, он щурил глаза и чувствовал тепло восковой свечи в правой руке и совсем иное— тепло ризы— на сгибе левой. Стоявший рядом Йорам поклонился архиепископу и взошел к алтарю. Справа и немного позади стояли Рис и Эвайн. Слева слышалось учащенное дыхание Энскома. Камбер в последний раз перед шагом в новую жизнь углубился в себя.

Спустя мгновение Эвайн вышла вперед и опустилась на колени возле ступеней. Йорам наклонился, поцеловал алтарь, взял в левую руку новую восковую свечу и правою плавно приблизился к нетронутому фитилю.

Вспышка. Свеча разгорелась. Йорам повернулся, приглашая Эвайн подойти. Когда Эвайн взойдет по ступеням, возьмет свечу и зажжет большую свечу на востоке, они все должны начать передавать энергию формирующимся преградам.

Вспыхнуло пламя восточной свечи, Эвайн вернулась и, прикрывая пламя ладонью, спускалась по ступеням, направляясь к свече справа от Камбера.

Камбер зажмурился и обратил свой мозг к возведенным преградам, ощущая концентрацию энергии вокруг. Эвайн зажгла свечу справа и продолжала путь. Он услышал шипение новой щепоти ладана, подсыпанной в дымившее кадило, и перестал оценивать происходящее. Йорам с кадилом отмеривал шаги перед алтарем, и Камбер растворялся, слушая его.

Incensum istud a te benedictum… Пусть эти благословенные благовония вознесутся к Тебе, о, Господи. Et descendat super nos praesidium tuam. И пусть Твои покрова защитят нас.

Эвайн зажгла последнюю свечу слева, и Камбер слышал, что она возвращалась. В воцарившейся тишине позвякивали звенья цепочек качавшегося кадила, Йорам окурил священным дымом сестру и повернул направо, чтобы повторить ее путь. Когда его голос вновь поплыл среди курений, Эвайн заняла место позади отца.

— Terribilis esl locus iste: hiс domus Dei est, et porta caeli… Устрашитесь— это дом Господен и врата Небес, да будет наречен он обителью Бога.

Йорам обошел по кругу и теперь кадил внутри него, овевая часовню сладким дымом ладана. Закончив, он оставил кадило у алтаря и вернулся, чтобы встать справа от Камбера, а Рис занял обычное место Целителя прямо перед ним.

С закрытыми глазам Камбер остальными своими чувствами тоньше воспринимал ход вещей. Вот Эвайн возвела руки и всем существом взывает к тому, чье присутствие так необходимо им. К ее внутреннему порыву примешивались какие-то реальные звуки и появились неуловимые, летучие чувства, когда она начала заклинание.

— Мы вне времени и вне земли. Как просили об этом наши предки, мы соединяемся в одно целое. Все присутствующие склонили головы.

— Именами твоих благословенных апостолов— Марка, Луки, Матвея и Иоанна— именами твоих ангелов, всеми силами Света и Тьмы, мы призываем Тебя, о, Всевышний. Защити и сохрани нас, — продолжала Эвайн. — Так было, есть, да пребудет вовеки. Per omnia saecula saeculorum.

— Аминь, — разом слетело с губ. Не открывая глаз, Камбер опустился на колени. Мимо прошел Энском, чтобы подняться на алтарь и начать службу.

— Introibo ad altare Dei, — произнес архиепископ. — Я взойду на алтарь Божий.

— Ad Deum qui loetificat juventutem meam. Всевышнему, который дает мне счастье молодости. — Эти слова принадлежали Йораму, последовавшему за архиепископом.

— Judica me, Deus… Суди меня, о, Господи, и отдели от нечестивцев.

До тех пор пока Энском не закончил короткой молитвы, месса шла своим привычным путем. Когда последние слова замерли в тишине, Камбер наконец прибавил к прочим чувствам свое зрение.

Эвайн и Рис стояли слева, Йорам подхватил под правую руку, помогая подняться. Энском был у аналоя, он потянулся за своим посохом архипастыря, и драгоценная митра сверкнула, отражая огни свечей гранями своих каменьев. От лампады лицо архиепископа было чуть красноватым. Он заговорил странно спокойно, почти безмятежно.

— Сейчас мы стоим в доме Господнем, в центре Вселенной, в которой мы лишь гости ненадолго. Здесь, перед Всевышним и другими Силами, которые мы призывали, мы обращаемся к Камберу Кириллу МакРори, принимающему священный сан…

— Adsum, — пробормотал Камбер, склонив голову. — Я здесь.

Сопровождаемый Йорамом, он вышел на три шага вперед и снова опустился на колени. Восковая свеча, которую он держал в руке, слегка подрагивала.

Йорам глубоко поклонился.

— Reverendissime Pater… Ваше Преосвященство, ради нашей матери-церкзи и тех, кто шел перед нами, я прошу вас благословить присутствующего здесь диакона Камбера Кирилла МакРори и возложить на его плечи бремя священника-дерини.

— Достоин ли он этого?

Йорам поклонился снова.

— Я уверен в этом, насколько может быть уверен простой смертный. И подтверждаю— он достоин принять священный сан.

Быстро кивнув, Энском повернулся к Рису и Эвайн, произнося слова обряда, не требующие ответа.

— Братья и сестры, знайте, что милостью нашего Господа мы избрали диакона Камбера Кирилла МакРори, чтобы посвятить его в священнослужители. Если к этому есть препятствия, то пусть тот, кому они известны, их назовет. Здесь и сейчас.

Ответа не было, и Энском снова обратил взгляд на Камбера, стоявшего на коленях на келдишском ковре со свечой в руке.

— Обязанность священника— жертвовать собой, благословлять других, нести миру Истину,, проповедовать слово Божье и обращать нечестивых. Основываясь на своих способностях видеть насквозь сердца и души паствы— это дополнительное требование к священнику-дерини. Примешь ли ты сан священника перед ликом Господа?

— Volo. Приму.

— И будешь покорным своему епископу?

— Буду, и да поможет мне Бог.

— Да снизойдет к тебе Господь, чтобы укрепить в тебе дух добра.

— Аминь, — отозвался Камбер.

Поднявшись, Энском взял свечу Камбера и поставил ее на алтарь. Йорам снял с руки отца ризу и тоже положил на алтарь.

Камбер лег и распростерся на ковре, а остальные, стоя на коленях, читали соответствующие случаю литании, каждая фраза которых волной проникала в Камбера и увлекала в покой сознания.

— Kyrie eleison.

— Christe eleison.

— Christe audi nos.

— Sancta Maria…

— Ora pro nobis.

— Sancte Michael…

— Ora pro nobis.

Слова литании убаюкивали, помогали все глубже уходить в себя. Отцам церкви было ведомо, как сообщить доброму христианину состояние духа между явью и небытием, в котором человеку открывается высокий смысл таинства посвящения в духовное звание. Обряд шел своим чередом, но Камбер вернулся к нему; Энском читал заключительную молитву, взывая о милости небес к человеку, ниц лежавшему перед алтарем.

— Взгляни с любовью на слугу Твоего Камбера Кирилла, о, Господи, руки которого тянутся к Твоему престолу. Облеки его плечи в мантию священнослужителя, как делалось от века. Придай ему сил, чтобы он мог служить Тебе и ночью, и днем, о, Всемогущий, Властитель мира…

Когда молитва была закончена, Энском перешел к аналою и ожидал, пока Йорам поможет отцу подняться и снова оказаться на коленях перед архиепископом, Священник Йорам изготовился участвовать в церемонии рукоположения.

Когда Энском занес руку над его головой, Камбер глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Наступила основная часть обряда: мистическое возложение рук. Он решительно опустил защиты, открывая все уголки своего сознания, чтобы чувствовать движение Сил Мироздания в Энскоме и Йораме.

— О, Всемогущий, Творец всего сущего, Твой слуга Энском, орудие Твоей воли, проводник Твоего могущества, соединенный с Тобой нерасторжимо, я представляю Тебе Твоего слугу Камбера Кирилла, чтобы он смог стать Твоим священником.

Руки архиепископа опустились на голову Камбера, и он почувствовал слабое покалывание и поток высокой силы, вливавшийся в мозг. Первым побуждением было отшатнуться, поднять все защиты и преграды, воспротивиться пугающей силе, чье могущество он уже ощущал. Но он не отступил. Слишком многое решалось для Камбера в эти мгновения.

Другая рука коснулась виска и принесла ласковый холодок, он узнал его сразу, а Йорам уже был в нем, воссоединив сознание. Камбер остался раскрытым, во власти того, что определяет порядок вещей и событий и зовется меж людей судьбою. А в это время Энском продолжал:

— Accipite Spiritum: quorum remiseritis… Прими Святой Дух. Чьи грехи ты простишь…

Он говорил что-то еще, но постепенно Камбер перестал улавливать смысл слов, сосредоточившись на том, что он начинал ощущать от прикосновений Энскома и Йорама. Давление внутри мозга росло; его наполняло Нечто, такое могущественное и пугающее, что он не мог противиться влиянию, отдававшемуся в самых дальних уголках его существа.

Камбер утратил слух и понял, что зрение исчезло еще раньше, но не стал этого проверять— спасение своей плоти и бренной жизни сейчас не много значили.

Постепенно он перестал ощущать свое тело. Остался сгусток сознания, купающийся в прохладном, золотистом сиянии и устремленный к яркой сверкающей точке. Никогда многоопытный дерини не переживал ничего подобного.

Камбер уже не боялся. Он окунулся в мир ликования и полного единения со всем, что было когда-то, есть сейчас и еще будет. Он парил, растянувшись радужной дугой, понимая, как мало значит для человеческого существа его земная жизнь. Вслед за смертью тела сущность освобождается от оболочки, развивается и растет. Впереди у нее— вечность.

Вспышкой серебряных искр перед Камбером рассыпалось все его прошлое, вся земная история; мелькнуло и исчезло. Потом он увидел свое посвящение. Где-то внизу на светловолосую голову с густой проседью опускались освящающие руки. В движении соединялись легкость и неодолимая мощь.

Внезапно мелькнула мысль, все это игра воображения. Его практичный разум ухватился за нее, но сознание восстало, даже не дав этой мысли как следует оформиться.

Разве имело какое-нибудь значение— правда открылась ему, или чей-то вымысел завладел его мозгом? Мог ли смертный мечтать о счастье соприкосновения с Божественным во всем его величии. Особой милостью провидения избранные могли краем глаза и на одно мгновение узрить Внеземное.

Теперь он переживал невероятную близость к силам, управляющим движением Вселенной, он— существо неправедное и слабое, человек и дерини.

Было отчего испугаться. Рациональное начало в Камбере озаботилось возможностью возвращения в реальный мир, но попятное движение уже началось. Камбер ощущал, как ослабевает влияние управлявших им сил.

Рядом возникло сознание Энскома, теплое и доброжелательное. Он спрашивал, и в вопросе сквозило любопытство. Камбер понял: именно Энском вел его в неземных сферах, питая высшей силой, но сам не проникал туда. Йорам тоже не изведал открытий отца, был не более чем проводником энергии к нему, только очень любимым.

Провожатые по очереди вышли из контакта, и Камбер вновь обрел тело. Вздохнув, открыл глаза, встретился взглядом с Энскомом и посмотрел на встревоженного сына.

Им были не нужны его слова о горных высях. Почему— он сразу же понял. Тот, кто был священником, получал Откровение. Теперь приобщился он, и все трое владели сокровенным знанием.

Так вот от чего отлучили Синила и о чем он не устает печалиться. Энском, Йорам и он сам теперь не такие, как все. А Синил…

Он снова вздохнул, и Энском улыбнулся. Архиепископ развязал пояс на стихаре Камбера, освобождая орарь, потом свободным концом синей шелковой ленты обвил шею и опустил его на грудь— орарь превращался в епитрахиль. Перекрестив концы на груди Камбера, Энском заправил их под шнурок и произнес:

— Accipe jugum Domini… Прими ярмо Господне, ибо ярмо Его сладостно, и ноша легка.

Поклонившись на белоснежную ризу, принесенную Йорамом, он надел ее на Камбера, облачение ниспадало живописными складками.

— Accipe vestem sacerdotalem… Прими священное одеяние, олицетворяющее милосердие, ибо Господь может избрать тебя, чтобы ты достиг высшего совершенства и милосердия.

Энском приблизился к алтарю и прочел еще одну молитву, после чего архиепископ вернулся на прежнее место и снял перстень и лиловые перчатки. Камбер, стоявший на коленях перед ним, поднес раскрытые ладони, чтобы принять миропомазание. Палец архиепископа вывел кресты на ладонях, затем соединил большой палец правой руки Камбера и указательный палец левой, а большой палец на левой руке с указательным пальцем на правой и произнес:

— Consecrare et sanctificare digneris, Domine… О, Господи, освяти эти руки этим маслом и нашим благословением.

Он перекрестил протянутые руки.

— Что бы они ни благословляли, да будет то благословенно; что бы они ни освящали, да будет то освящено. …In nomine Domini nostri Jesu Christe… Amen.

С этими словами Энском сложил руки Камбера ладонь к ладони и перевязал полоской белой ткани. Йорам снова подвел новоосвященное духовное лицо к алтарю и помог опуститься на колени. Энском приблизился. Йорам смешал в потире вино и воду, а сверху поставил дискос с просфорой. Энском сошел со ступеней и протянул новому священнику эти символы приобщения к сану.

— Прими силу жертвовать ради Господа и от имени Господа служить мессы для живущих и упокоившихся. Аминь.

Камбер коснулся потира и дискоса кончиками пальцев связанных рук, потом склонил голову, Энском вернулся к алтарю, а Йорам развязал руки и вытер священное масло. Закончив, Йорам поднял отца и направил к аналою, где стоял архиепископ. Там Камбер опять преклонил колени. Склонив голову, он вложил руки в ладони Энскома для принесения обета послушания.

— Promittis michi et successoribus meis obedientiam et reverentiam? — спросил Энском. — Ты обещаешь быть послушным мне и моим преемникам?

— Promitto. Обещаю.

— Pax Domini sit semper tecum.

— Et cum spiritu tuo.

— Ora pro me, Prater, — прошептал Энском с едва заметной улыбкой.

Камбер улыбнулся в ответ.

— Dominus vobis retribuat. Да вознаградит тебя Господь.

Энском обвел взглядом остальных— Йорама, Эвайн и Риса, — наблюдавших за Камбером, потом снова посмотрел на нового собрата.

— Я хочу предупредить тебя об опасностях, возможно., подстерегающих тебя. Вероятно, ты и сам предвидишь их, но все равно придется поупражняться в осмотрительности. Ты обнаружишь, если уже не догадался, что совершаемые священниками обряды не менее сильны, чем мирские действия дерини .(говоря «мирские», я имею в виду деринийское значение этого слова, ибо само по себе это определение неточно). Возможно, поэтому даже в наших «мирских» делах мы стараемся строго придерживаться принятых правил. Мы знаем или по крайней мере имеем представление о протяженности, высоте и глубине воздействия сил, которые призываем в помощь.

Он снова посмотрел на присутствующих, а потом на Камбера.

— Итак, возлюбленный сын мой, я не стану предупреждать тебя как всякого рядового священника, потому что ты один их самых необыкновенных людей, каких мне доводилось встречать. Я просто желаю тебе выполнять принятые этой ночью обеты и прошу остаться после окончания обряда посвящения и отслужить первую в твоей жизни мессу. Йорам, подай, пожалуйста, Книгу.

Когда Йорам принес лежавшее на алтаре евангелие, Энском встал и знаком попросил подняться Камбера. Взяв его за правую руку, развернул Камбера лицом к дочери и зятю.

— Слушайте все, присутствующие здесь: Камбер Кирилл был освящен для деяний Господних и сана священника. Во имя Отца и Сына, и Святого Духа, Аминь!

Йорам поклонился и передал евангелие Энскому, не отрывая взгляда от лица отца; Энском положил книгу на руки Камбера.

— Господь принял клятву и да не раскается. Теперь ты священник навеки, — объявил Энском. — В день великого гнева будь десницей Господа нашего.

Камбер поцеловал книгу и передал Энскому.

— А теперь вознесем к Господу наши ликования! — возгласил архиепископ, широко улыбаясь и обнимая Камбера. — Йорам, иди же, обними своего отца, теперь он и брат твой.

Он отошел, и его место занял Йорам. Йорама сменила Эвайн, со слезами радости уткнувшаяся в плечо, и Рис, которого Камбер обнял с отцовской любовью.

— Счастья и почестей вам, преподобный Камбер. — Рис улыбнулся, и его солнечно-желтые глаза весело заблестели. — А теперь, если ты уже закончил принимать поздравления, мы с нетерпением ждем от тебя подарка— твоей первой мессы. Можно помогать тебе служить ее?

Самые близкие и любимые прислуживали ему. В тонкостях ритуала помогали Йорам и Энском, Эвайн и Рису было не до мелочей, их переполняла нечаянная радость.

Камберу показалось, они понимают, что это означает для него, а то, чего не могут постичь, принимают на веру. Он почувствовал эту веру, когда они опустились на колени, чтобы принять благословение из его священных рук, и видел ее в восторге дочери, когда ее муж, прощаясь, обнял Камбера, прежде чем воспользоваться Порталом для возвращения домой.

С Йорамом все и так было ясно, тут не требовалось искать подтверждений. В блеске глаз сына разом читалось все, его переполнявшее.

Они не говорили об этом, пока Энском тоже не удалился и не пришла пора укладывать облачение и алтарные принадлежности. Йорам свернул свою и отцовскую ризы, бережно уложил в кожаную дорожную сумку и с улыбкой обратился к Камберу:

— Что скажешь, отец?

Камбер, соскабливавший воск, растекшийся от западной свечи, взглянул, широко улыбаясь.

— Ты теперь произносишь эти слова иначе, заметил?

— Отец? — Йорам засмеялся и отнес западную свечу к остальным.

— А разве ты не изменился?

— Я надеюсь, ты не станешь требовать ответа, — Камбер тоже развеселился. — Йорам, я не чувствовал себя таким счастливым уже много лет. — Убрав последнюю каплю застывшего воска, Камбер сжал ее между пальцами, воск вспыхнул и сгорел без следа. Продолжая задумчиво улыбаться, он вытер руки о синюю сутану и принялся помогать Йораму прибирать алтарь.

— Знаешь, — продолжал он, встряхнув расшитый покров, — наверное, никогда не сумею объяснить это на словах, даже тебе, тому, кто знает точно, о чем я говорю. Ты сам-то что-нибудь понимаешь?

— О да. — Йорам отложил в сторону только что свернутую им ткань и взялся за другой конец покрова, что держал Камбер, глядя отцу в глаза и улыбаясь.

— Что ж, я рад потому, что не уверен, что я понимаю. Это нечто восхитительное, величественное, грандиозное и, откровенно говоря, немного пугающее… поначалу.

— Пугающее? Да, думаю, так и есть в каком-то смысле, — согласился Йорам. — Мы приняли на себя огромную ответственность. — Он положил сложенный покров на другие и, облокотившись на стопку, взглянул на Камбера. — Однако это стоит того. Испуг скоро проходит. Но восхищение— никогда, впрочем, я бы и не желал этого.

Камбер кивнул.

— Возможно, страх необходим как напоминание об ответственности и средство усмирения гордыни. Так и должно быть.

— Верно.

Йорам в последний раз оглядел часовню, вздохнув, взял покровы и сумку с облачением и направился к выходу.

— Я заберу это и оставлю тебя одного. Полагаю, тебе нужно несколько минут одиночества, прежде чем ты вернешься к себе. Свечи я уберу утром.

Камбер кивнул.

— А что с дискосом и потиром? Они тоже останутся до утра?

Йорам взглянул на кожаный футляр возле свечей и опустил глаза.

— Они принадлежали Алистеру, отец. И, по-моему, теперь должны принадлежать тебе. Если не возражаешь, я не хотел бы присутствовать при твоем новом превращении в него, сегодня ночью это выше моих сил.

— Йорам, мне известно, что ты не одобряешь…

— Нет, не то, уже не то, — Йорам покачал головой и наконец поднял глаза. — Я понимаю, что ты сделал и почему. Я не могу передать, как я восхищен тем, что ты совершил нынче. — Он на мгновение отвел взгляд. — Но слишком редко ты будешь просто Камбером Кириллом, а не Алистером Кириллом. Я бы хотел, чтобы в моих воспоминаниях о сегодняшней ночи ты остался самим/собой.

Потрясенный, Камбер несколько секунд смотрел на сына, потом крепко обнял его. Когда Йорам отстранился, на его губах была улыбка, на глазах блестели слезы. А когда он торопливо кивнул и поворачивался к выходу, улыбка превратилась в усмешку.

Камбер смотрел вслед сыну полным любви взглядом, потом наклонился за коробкой, где лежали потир и дискос Алистера Каллена. Взмахом руки он погасил свечи у стен и все остальные, кроме лампады, сотворив шар серебристого света.

Поклонившись лампаде, отец Кирилл выскользнул из комнаты. До возвращения в покои Алистера Каллена и в его мир предстояло выполнить еще одно.

Камбер вступил в хорошо знакомую ему комнату. Почти целый год она служила убежищем и жилищем Синилу, тогда еще принцу. В те дни на стене висел огромный портрет его прадеда Ифора, напоминая претенденту на престол о его корнях. Рядом с дверью осталось с тех пор слегка блестевшее темное зеркало, около него и остановился Камбер. Когда-то служившее Синилу зеркалом правды, теперь оно должно было выполнить эту роль для другого.

Камбер остановил светящийся шар в воздухе, а сам встал на расстоянии вытянутой руки от полированного стекла, изучая глядевшее на него из зеркала лицо.

Камбер Кирилл МакРори. Теперь святой отец Камбер Кирилл. Сколько времени прошло с тех пор, как он в последний раз видел его? И сколько еще пройдет до того, как он снова увидит себя?

Сколько времени ему пребывать другим, носить чужой облик и жить не своей жизнью? Придет ли время жить для себя, а не для других?

Ему пятьдесят девять лет. Сколько осталось еще? И так много еще нужно успеть.

Камбер от жалости к себе покачал головой, прижимая ладони к глазам. Он пришел сюда не за этим. Хотел напомнить себе, кто он, несмотря на то и благодаря тому, что произошло сегодня. Это поддержит его, какую бы маску он ни нацепил.

Он благодарил Бога за очищение, которое пришло к нему. Теперь каждый день, каждое мгновение его жизни будут не просто бытованием на бренной земле.

Камбер снова взглянул на отражение в зеркале, запоминая знакомые черты, которые исчезнут совсем скоро. Он отметил округлость бритого лица, полуседые волосы, прилегавшие к голове, как чепец цвета ртути, упрямо сжатый рот с тонко очерченными губами, глаза неяркие и твердые, похожие на туман, клубившийся и мерцавший внутри серебристого шара.

Пора было и остановиться, хотя спать вовсе не хотелось. Когда Гьюэр придет утром одевать его, он должен быть в постели, А чтобы вернуться в постель, нужно было снова влиться в оболочку Алистера Каллена.