Хроники короля Келсона (№4) - Невеста Дерини

Четверо Столпов Царства медленным размеренным шагом приблизились к покрытой пурпуром усыпальнице, и Келсон еще больше замедлил шаг, чтобы Скользящая Защита могла вытянуться в длину и охватить могилу. Бранинг обошел саркофаг справа, Лайем слева, а Матиас и Теймураз отошли немного в сторону. Келсон остановился в шаге от изголовья, а Бранинг — на таком же расстоянии от изножья гроба. Альфей и двое дьяконов заняли места за спиной у Келсона за пределами Скользящей Защиты.

Лайем и трое других Столпов размашисто осенили себя крестным знамением на восточный манер и отвесили земной поклон иконостасу, тогда как Келсон поклонился и перекрестился более сдержанно, как это было ему привычно. Все остальные, выпрямившись, развернулись лицом к гробнице, и Лайем опустил Защиту, чтобы впустить внутрь Альфея, — силовой купол сжался до мерцающей серебристой линии, очерчивающей круг на полу.

Патриарх обошел Келсона слева и остановился ближе к центру саркофага, держа в руках великолепный пояс, усыпанный бриллиантами. Он поднял его и поднес ко лбу, жестом глубочайшего благоговения, в то время как хор затянул «Аллилуйя». Затем он положил его в изножье саркофага поверх пурпурного покрывала и встал рядом с Келсоном у изголовья гробницы, после чего вновь воздел руки.

— Лайос хо-Фурстанос, — пропел он. — Во младости твоей принял ты помазание и был препоясан мечом.

Возьми же теперь сей пояс, символ твоего ранга и статуса, и будь готов вступить в права наследия, отдав долг величайшему из Фурстанов, во чье имя станешь ты править.

Из-за плеча Альфея Келсон мало что мог разглядеть из происходящего, но знал, что сейчас Лайем распростерся ниц у изножья могилы. Пока что обряд являлся большей частью символическим, повторяя ритуал, совершенный в день препоясания Лайема пять лет назад.

Пока хор запевал новый гимн, для Столпов Царства появилась возможность ненадолго расслабиться, ибо поддержание купола больше не требовало от них почти никаких усилий, и Келсон воспользовался этим, чтобы подумать о том, что ожидает его впереди. В ближайшее время никакой реальной опасности не предвиделось. Но Келсон не мог доподлинно знать, как станут развиваться события. Внутри силовой сферы, будучи частью Защиты, ментально он был слеп и глух по отношению к Моргану, Дугалу и прочим возможным союзникам. Разумеется, он мог прорвать купол при необходимости, но если он это сделает, то помешает Лайему обрести магическую силу, — а это было слишком опасно.

По крайней мере, пока Защита была опущена, у него было время как следует поразмыслить. Исподтишка он покосился на Матиаса, в надежде, что Альфей достаточно прикрывает его от чужих глаз и это пройдет незамеченным, но младший дядя Лайема стоял, опустив веки, как видно, погрузившись в медитацию, и не заметил внимания Келсона.

Песнопение завершилось. Лайем поднялся, взял усыпанный бриллиантами пояс с гробницы, поднял его, дабы поприветствовать своего предка Фурстана.

Луч солнечного света, устремившийся вниз сквозь прорезь в куполе, вспыхнул в гранях драгоценных камней, превращая пояс в огненную радугу в руках Лайема. Низко склонив голову, тот застегнул его у себя на талии, после чего Альфей вновь поднял руки и провозгласил:

— Теперь внесите Меч Фурстанов, дабы его владетель мог принять свое наследие для службы своему народу!

В ответ на этот призыв, вновь зазвонил колокол церкви, и раздался перезвон колокольцев с того места, где стояли вожди кочевников, после чего огромные двери святилища распахнулись и вошли шестеро рослых гвардейцев, которые несли на длинной пурпурной подушке огромный скимитар длиной в пол человеческого роста. Ножны сабли были украшены бирюзой и ляпис-лазурью, а также крупными жемчужинами и более дорогими драгоценными камнями: рубинами, изумрудами и сапфирами.

Стражи вознесли свою ношу над саркофагом, обойдя его по трое с каждой стороны, и опустили саблю на покрывало рукоятью к Лайему, а противоположным концом к патриарху. Затем они ловко сняли с клинка ножны, тщательно стараясь не коснуться обнаженной стали, и уложили ножны у южного края гроба, после чего вышли из церкви. Вслед за этим внутрь круга Защиты вошли мать Лайема и Махаэль, за которым последовал и Ронал-Рурик.

Мораг оказалась с северной стороны от сына, Махаэль — с южной, а юный принц встал прямо у него за спиной. Когда они замерли на местах, то четверо дьяконов с кадильницами подошли сзади к четверым Столпам Царства, и святейший Альфей вновь вознес руки к небесам.

— И вот начинается действо киллиджалая. Ныне служитель божий, Лайос хо-Фурстанос, принимает свое наследие. Воздадим же почести четверым святым архангелам, к чьей защите и покровительству мы взываем.

Лайем скрестил руки и склонил голову. То же самое сделала его мать, дядя и брат. Келсон ощутил, как юный король вбирает в себя силу четверых Столпов и начинает сплетать из них куда более мощную Защиту, чем та, что существовала до сих пор, и с готовностью отдал Лайему необходимую энергию, поднимая руки в стороны и склонив голову.

— Взываю к тебе, святейший Михаил, — затянул Альфей, и голос его донесся словно из недр великого безмолвия, созданного внутри купола Защиты. — И пусть явится он к нам в радости на этот киллиджалаи, дабы освятить слугу своего, Лайоса хо-Фурстаноса.

Келсон услышал слабый возглас Теймураза, но не осмелился поднять глаза, чтобы взглянуть на него.

— Также призываю я святейшего Гавриила, дабы явился сюда со своими братьями, и к святейшему Уриилу…

Дальше слов патриарха Келсон почти не слышал, ибо позвоночника его внезапно словно коснулась ледяная длань, в ушах раздались какие-то странные шепотки.., а затем поток силы окружил его плотным коконом, одновременно легкий, точно перышко, но вполне отчетливый.

Осмелившись наконец поднять взор, Келсон увидел очертания огромных фигур, возвышающиеся над его собратьями по магической работе, почти видимые отголоски присутствия покровителей Сторон Света, к которым взывал Альфей, — одновременно знакомые и такие чуждые. От восхищения он чуть слышно вскрикнул, но постарался взять себя в руки, фокусируя внимание на радужном сиянии, игравшем на куполе Защиты.

— Бессмертный Фурстанос, даруй же твоему потомку милость охватить твою славу, дабы он мог достойно нести силу твою своему народу!

И сам Альфей внезапно словно сделался выше, хотя и не в телесном смысле, — а поскольку Келсон стоял у патриарха за спиной, он не мог толком разглядеть, что происходит. Ему лишь показалось, что откуда-то издалека, из-за пределов Защитного Купола, до него донесся изумленный возглас наблюдателей.

Он знал, что должно сейчас произойти. Он чувствовал, как опустились щиты Лайема, когда мальчик обеими руками потянулся к Мечу Фурстана и к той мощи, которую он символизировал собой… Ощутил, как дрогнуло сосредоточение Лайема, когда Махаэль и Мораг положили руки ему на плечи. Для Мораг этот жест ничего не значил, ибо ей была недоступна магия Фурстана, однако Махаэль был напряжен, словно пружина, готовясь то ли отдать племяннику свою долю магии великого предка, то ли попытаться захватить ее для себя целиком.

До этого самого мига Келсон продолжал тешиться надеждой, что Махаэль в последний момент все же отступит и не решится на предательство, о котором предупреждал Матиас. Но затем внезапно Махаэль нанес удар невиданной силы, поддержанный Бранингом и Теймуразом, и их подвело лишь то, что Матиас не поддержал братьев, и потому атака оказалась недостаточно направленной.

И все равно, даже этого хватило, чтобы Мораг рухнула на колени, а юный Ронал-Рурик упал на пол без чувств. В тот же миг границы защитного купола померкли, словно звездный ночной полог был накинут на участников действа, сокрыв происходящее внутри от чужих взоров.

Первая атака едва не лишила Келсона способности к сопротивлению, даже хотя он старался подготовиться к ней; но тут же его поддержал Матиас, поспешивший взять Мораг под защиту и начавший подпитывать энергией Лайема. Альфей также направил поток силы к юному королю, укрывшись за массивной гробницей великого Фурстана.

Лайем из последних сил тянулся к рукояти меча, но никак не мог дотронуться до нее, раздираемый между необходимостью отражать предательские атаки Махаэля и держать свои собственные защиты опущенными, дабы фокусировать и направлять в себя энергию, которую пытались отнять у него нападающие. Внутри защитного купола бушевал настоящий ураган, хотя зримо и никак себя не проявлявший, а призрачные языки пламени вздымались к небесам, угрожая поглотить не только тела, но и души.

Махаэль вновь нанес удар, и источником его силы была та самая магия Фурстана, которой он пытался лишить своего юного племянника, — демоничеекая молния, порожденная бурей, пыталась пронзить Лайема, если бы смогла отыскать хоть какую-то слабину в его обороне. Бранинг усилил атаку стихии Огня, которую воплощал в этом ритуале, а энергия Воздуха, по воле Теймураза, накатывала мощной волной, грозя смести все вокруг.

Однако Матиас стоял непоколебимо, как скала, воплощая стихию Земли, и взывал к мощи магмы, таящейся глубоко под земной корой; и сила эта подпитывалась из источника стихии Воды, которой сейчас владел Келсон, — а также магии Халдейнов, — рождая гейзероподобный выброс энергии, способный поглотить в себе любую чужеродную мощь и потушить бушующий пожар.

Бранинг уступил первым, а затем рухнул наземь с истошным воплем, лишившись всей жизненной силы. Однако Махаэль тут же занял его место на Востоке и сделался еще сильнее, как если бы именно таким и был его замысел с самого начала. Мораг, подпитываясь энергией Матиаса, понемногу начала приходить в себя и, осознав, наконец, что происходит, присоединилась к Матиасу и Келсону.

Ярость факелом вспыхнула в сердце Махаэля, — гнев на Матиаса за то, что тот отказался поддержать его; и выплеск энергии был столь силен, что затмил собой Теймураза, однако несмотря на эти вихри энергий и неуравновешенные потоки, Лайем сумел наконец сосредоточиться достаточно, чтобы схватить меч Фурстана.

Магическая сила хлынула сквозь клинок с таким необоримым напором, что тело его забилось в конвульсиях, а с губ слетел стон, в котором смешались одновременно боль и экстаз. Прижав к груди рукоять огромного скимитара, Лайем пытался связать и обуздать энергию, являвшую собой его подлинное наследие.

Одно бесконечное мгновение вне времени — и все было кончено. С победным возгласом Лайем обратил лицо к небесам и вскинул меч — символ власти Фурстанов, устремляя его к вершине купола у них над головой.

В этот момент Матиасу с Келсоном удалось наконец удержать энергетический поток Теймураза, слить его силу со своей и с силой Мораг, а затем совместно направить ее против Махаэля. Их общий натиск был столь необорим, что старший из Фурстанов рухнул на колени, совершенно беспомощный, в то самое время как Лайем торжествовал победу с мечом в руке, из которого вырвался ослепительный луч пурпурного цвета, пронзивший верхушку Сферы Защиты и устремившийся затем к синему куполу церкви святого Иова, распространяя повсюду ослепительные отблески радужного света.

Теперь Защитная Сфера из иссиня-черной сделалась бледно-пурпурной, по-прежнему преграждая доступ посторонним, но открывая участников обряда взору и слуху тех, кто находился снаружи. При виде магического поединка слитный возглас изумления пронесся по огромной церкви, и гвардейцы Лайема ринулись вперед, окружив Сферу.

Медленно опустив меч Фурстана, Лайем устремил взор на Махаэля, который по-прежнему пытался сопротивляться, силясь вырваться из незримых оков, наложенных на него Матиасом и его союзниками.

Вскинув руку, Лайем принял на себя управление этим силовым потоком.

Мораг стояла на коленях между Махаэлем и распростертыми телами Бранинга и своего младшего сына. Но вот мальчик слабо застонал, и она поспешила сжать его в объятиях, а затем уставилась на старшего со страхом и благоговением, после чего неуверенно покосилась на Теймураза, переводя взор с него на Матиаса, а затем и на Келсона. Альфей медленно поднялся из-за гробницы Фурстана, где прятался все это время, но не сделал ни шагу вперед.

У Келсона подгибались колени, но он все же подошел и протянул руку Матиасу. Принц Фурстан слабо улыбнулся ему, а затем, опираясь на руку короля, также поднялся на ноги.

— Бранинг мертв? — спросил Лайем, переводя взгляд с одного на другого. Напряжение недавнего боя еще не отпустило его.

Матиас кивнул.

— Да, он мертв, мой господин.

— Хорошо.

Слегка пошатываясь, Лайем медленно подошел к распростертому на полу Махаэлю, который лежал, вытянув вперед руки, не в силах спастись бегством и более ни для кого не представляя угрозы, — глаза его пылали гневом и ненавистью. За пределами пурпурного защитного купола Келсон услышал всеобщий испуганный вздох, когда Лайем медленным уверенным движением опустил меч Фурстана так, что острие его уперлось Махаэлю прямо между глаз.

— Махаэль Термод Фурстан Арьенольский, я забираю у тебя то, что тебе не принадлежит, — промолвил Лайем и с этими словами легонько коснулся клинком лба своего дяди.

Тело Махаэля напряглось и выгнулось при этом прикосновении, рот распахнулся в безмолвном вопле, когда поток лилового огня вырвался из острия клинка и охватил его целиком, проникая в потаенные глубины души и лишая рассудка. Глаза расширились и выпучились, отражая нечеловеческие муки, которые он переживал в те мгновения, когда Лайем отнимал у своего дяди не только незаконно присвоенную им магию, но и собственную жизненную силу Махаэля, одновременно уничтожая его разум.

Со слабо подергивающихся губ сорвался едва слышный животный стон, и тело медленно обмякло, а огонь вновь словно стек в клинок, не оставив после себя ни разума, ни даже живого сознания в пустых глазах, пялящихся на меч Фурстана. Падишах Лайем-Лайос хо-Фурстанос больше даже не посмотрел на поверженного врага, а, опустив огромную саблю, вернулся к Теймуразу, который, заметно побледнев, взирал на племянника, по-прежнему не поднимаясь с колен.

— Лайе, это они с Бранингом предали тебя, — прошептал Теймураз. — Ты же знаешь, как силен был Бранинг. И они использовали меня! Я только хотел исполнить свою роль при установке Защиты, хотел стать тебе опорой… Но они обманом вовлекли меня в свой заговор, я лишь с огромным трудом сумел освободиться!

— И впрямь, ты сделал это вовремя, дядюшка, — ледяным тоном отозвался Лайем, так что не было понятно, содержится ли в словах его какой-то скрытый смысл, после чего он обратил взор на мать и Матиаса. — Вы согласны с этим?

— Убей его, — бесцветным тоном отозвался Матиас. — Он предал тебя и предаст вновь, если ты оставишь ему жизнь.

— Брат, не оставляй меня, умоляю! — выдохнул Теймураз. — Ты же помнишь, как Махаэль угрожал нам, но я не верил, что он исполнит свою угрозу…

Да ты ведь и сам был там! Но он привлек на свою сторону Бранинга… А у меня нет такой силы, как у вас двоих. Он сумел на короткий срок вовлечь меня в свою игру, заставил против воли…

— Матушка, — обратился к ней Лайем, равнодушно отвернувшись от Теймураза. — Если ты потребуешь смерти Теймураза, я прикажу посадить его на кол, как и положено казнить предателей. То же самое будет совершено с Махаэлем.

Мораг стиснула зубы, и Келсон с некоторым недоумением взглянул на нее, а затем перевел взгляд на Матиаса и на юного короля. То, что Махаэля следует казнить — и чем скорее, тем лучше — было совершенно очевидно, и Келсон сам бы поступил бы точно так же в таких обстоятельствах; но вид казни, объявленный Лайемом, все же покоробил его.

Тем не менее, хотя мысль об этом показалась ему отвратительна, Келсон напомнил себе, что обычаи Торента отнюдь не должны быть такими же, как в Гвиннеде. Более того, Келсон сам был свидетелем в том же возрасте, что Лайем сейчас, как в армии Венцита перед сражением сажали на кол дезертиров, чтобы дать урок остальным солдатам.

В то время увиденное ужаснуло его, и Келсона не могла смягчить даже мысль о том, что жертвы были посажены на кол уже после смерти… Однако это ясно показывало, что подобная казнь широко распространена в Торенте, по крайней мере в военное время, — а ведь государственная измена является худшим деянием против собственного сюзерена. Кроме того, Келсон не имел никакого права вмешиваться во внутренние дела Торента, особенно теперь, когда государь этой державы только что доказал свое право полностью принять бразды правления в свои руки, точно так же, как в этом возрасте пришлось сделать и самому Келсону.

— Сын мой, — промолвила Мораг. — Я не спорю, что Махаэль заслужил свою участь, но я.., не уверена, что Теймураз тоже предал тебя. — С застывшим лицом она обернулась к Келсону. — И мне до сих пор неясно, как ты мог взять в союзники этого… Халдейна, который убил твоего отца.

Лайем, не моргнув, выслушал это оскорбление, разумно решив на людях не вступать в спор с матерью, и снова взглянул на Теймураза. Келсон заметил, что мальчик слегка дрожит от пережитого волнения; сила великого Фурстана понемногу покидала его, и он лишь с большим трудом удерживал в руке огромный скимитар. На миг Келсон даже испугался, как бы Лайем не упал, однако тот все же сумел овладеть собой и ровным, бесстрастным голосом промолвил, обращаясь к дяде:

— Мы должны завершить киллиджалай. Считай себя под домашним арестом, пока я не решу, как поступить с тобой. Что же до остального…

Он с шумом втянул в себя воздух и медленно выдохнул; Келсон понял, что он проделывает ментальное упражнение, чтобы обрести необходимую сосредоточенность, после чего вскинул руку и исполнил некий замысловатый жест. Защитный купол растаял, словно масло, вытекающее из стакана, оставив после себя лишь поблескивающий серебристый отблеск, тень круга, там, где прежде находились границы сферы.

Гвардейцы Лайема были готовы пересечь эту линию по первому же слову своего господина и вытянулись на караул, когда король встретился взглядом с их командиром.

— Заберите предателя Махаэля к вратам, ведущим на Царское Поле, рядом с Хагия-Иов, и там казните его, насадив на кол, дабы предки его стали свидетелями этого позора.

При этих словах короля по толпе пробежал шепоток, где смешалось изумление и отвращение, однако шум тут же прекратился, когда Лайем вскинул повелительным жестом руку.

— Также рядом с ним вы насадите на кол труп предателя Бранинга. Я желаю видеть, что приказание мое было исполнено, к тому времени, когда выйду из этой церкви. — Он посмотрел на Теймураза, который заметно побледнел.

— Дядя, ты будешь сопровождать их в качестве свидетеля, дабы лично убедиться, какое воздаяние ожидает предателей — даже одной с нами крови. Я бы советовал тебе задуматься и о собственном будущем. На месте казни ты останешься до тех пор, пока я не позволю тебе удалиться.., а сейчас пусть придворные лекари помогут моему брату и матери.

В полнейшем молчании, повисшем в базилике, он повернулся к гробнице Фурстана и осторожно уложил меч обратно на бархатную подушку, затем церемонно поклонился сперва Альфею, затем Келсону.

— Ваше святейшество.., и ты, мой высокочтимый Друг и союзник Келсон Гвиннедский… Давайте же теперь завершим киллиджалай.

Глава двадцатая

И сложили они оружие, дабы установить мир

1-е Маккавеям 11:51

Без лишних слов стражники увели прочь Махаэля, который и не думал сопротивляться, а другие унесли труп Бранинга. Еще несколько человек стянули с Теймураза парадное одеяние, а затем также вывели его из церкви. Махаэль, казалось, вообще не понимал, что происходит; Теймураз же понимал все слишком хорошо. Пока лекари занимались Мораг и пришедшим в себя Роналом-Руриком, граф Берронес принялся восстанавливать порядок, пытаясь привести к завершению церемонию коронации.

Отойдя в сторону, Келсон также снял парадное облачение, и Сэйр с Дерри накинули на него тяжелую жесткую мантию из золотой парчи, которая по протоколу требовалась сюзерену Лайема. Через ворот он вытащил из-под туники четки матери с украшенным эмалью образком и повесил их себе на грудь.

На голову ему Арилан возложил державную корону Гвиннеда с переплетенными листьями и крестами.

От Моргана король получил вложенный в ножны Меч Халдейнов, который уложил на сгиб левой руки, точно скипетр, а правую руку протянул Лайему.

Четверо торонтских герцогов помогли Лайему облачиться в длинную мантию-накидку с длинными рукавами с разрезами, которые почти достигали пола, так богато расшитую золотой нитью и самоцветами, что пурпур основной ткани почти не был виден; шестеро графских сыновей несли за ним длинный подол одеяния. Матиас должен был занять почетное место справа от Лайема, и теперь он также снял с себя то платье, в котором был во время обряда, и переоделся в придворный наряд изумрудно-зеленого Дамаска, без всяких украшений, если не считать вышивки по рукавам и горловине с узором из виноградных листьев. Мораг и дрожащего Ронала-Рурика четверо герцогов отвели на почетные места по обе стороны от королевского трона.

Вновь высоко под куполом трижды прозвонил колокол, и Альфей обвел членов Синода вокруг гробницы Фурстана, дабы воздать почести новому падишаху. Отныне полностью введенный в права наследия падишах Лайем-Лайос хо-Фурстанос принял их знаки почтения, и следом за ними выступил вперед, сопровождаемый Келсоном и Матиасом. Патриарх басом затянул молитву, и хор отозвался звучным многоголосием:

— Hagios ho Theos, Hagios Iskhuros, Hagios Athanatos, Eleison Hemas… Боже Святый, Боже всемогущий, Боже бессмертный, смилуйся над нами…

Вслед за Альфеем и двенадцатью епископами Лайем поднялся по ступеням к иконостасу и там был препоясан уменьшенной копией меча Фурстана с ножнами, богато украшенными бриллиантами, точно так же, как и сам пояс, врученный владыке у гробницы Фурстана. Затем он был возведен на трон Келсоном, который исполнил это по праву сюзерена.

Сам Келсон затем отошел в сторону и встал там вместе с Морганом, Дугалом, Ариланом и Азимом, после чего Альфей возложил на голову Лайема золотую диадему, украшенную рубинами, изумрудами и жемчугом, по бокам которой на тонких цепочках до самых плеч свисали украшенные самоцветами золотые пластины. После всего, что им довелось пережить только что, Келсон ничуть не удивился, когда церемония коронация прошла достаточно скромно и просто; и все же корона всегда являлась внешним символом, выделяющим короля среди простых смертных. Теперь этот символ был и у Лайема.

Теперь, во всей полноте своей славы, Лайем стал принимать выражения почтения своих подданных, начиная с брата и наследника, матери и Матиаса, за которыми последовали герцоги, графы, а затем и торентские вельможи рангом пониже.

Когда все клятвы были принесены, Лайем наконец поднялся и в сопровождении одного только Альфея и дьякона, который нес богато изукрашенное самоцветами Евангелие, встал перед Келсоном, подчеркивая свой вассальный статус.

Здесь, по обычаю Торента, он снял с себя корону и опустился перед сюзереном на оба колена и положил корону к ногам Келсона, а затем поклонился и поцеловал край его мантии, после чего, по гвиннедскому обычаю, протянул сложенные руки Келсону, встретившись с ним взглядом в тот миг, когда король Гвиннеда заключил его руки в свои ладони, а дьякон вознес над ними Библию.

— Я, Лайем-Лайос Лионел Ласло Фурстан, войдя в возраст совершеннолетия, даю слово, что готов служить тебе верой и правдой, оказывая все почести, и оставаться во власти твоей по собственному праву и воле, держа для тебя все земли Торента. Истинно признаю я в тебе своего сюзерена, и да поможет мне Бог.

После чего он склонился поцеловать Келсону руки и протянутую ему Библию, но когда он вновь поднял глаза, ожидая услышать ответную клятву, Келсон лишь чуть заметно улыбнулся, по-прежнему сжимая руки Лайема.

— Я был рад услышать от тебя эти слова, мой друг и брат, — произнес он негромко и, покосившись на Матиаса, взглядом подозвал его ближе. — Однако я намерен несколько изменить наш ритуал.

Сейчас у Лайема вид был куда более изумленный, чем даже во время атаки Махаэля, а Келсон с невозмутимым выражением лица помог ему подняться.

Изумленный шепот прокатился по рядам собравшихся, и Матиас поспешил присоединиться к обоим королям. У Мораг вид был озадаченный, у собравшихся прелатов — недоумевающий.

Отпустив руки Лайема, Келсон нагнулся, дабы поднять его корону с пола и, пару мгновений полюбовавшись на нее, вновь перевел взгляд на отрока, что стоял перед ним.

— Лайем-Лайос, король Торента, — произнес он негромко, но так, что голос его эхом раскатился по просторной церкви. — С самого начала я говорил, что никогда не имел намерения сделать Торент вечным вассалом Гвиннеда. За те четыре года, что ты был с нами, мы попытались дать тебе образование и воспитание, необходимое, дабы править Торентом единолично, как подобает мудрому и благожелательному владыке, лучше знакомому с обычаями западных соседей, чем были твои предшественники, дабы отношения между нашими королевствами никогда впредь не были столь враждебными, как за последние два столетия.

Сегодня, я полагаю, ты в полной мере доказал свое право на царство, без поддержки извне, которую я никогда и не желал тебе навязывать. Если не брать во внимание несколько досадных исключений, я убедился, что ты любим своими подданными и окружен преданными людьми, готовыми служить тебе верой и правдой. В лице графа Матиаса, я полагаю, ты найдешь самого мудрого и честного советника.

При этих словах он улыбнулся Матиасу.

— Прошу простить меня, милорд, но, боюсь, я обрекаю вас на то, чтобы куда меньше впредь уделять внимания своим виноградникам. Однако в эту новую эру мира между нашими землями я надеюсь, что и вы, и ваша семья сумеете обрести счастье в Белдоре, где ваше присутствие и мудрые советы будут необходимы новому владыке Торента.

У Матиаса был такой вид, словно он едва мог поверить собственным ушам, а Лайем по-прежнему в немом изумлении взирал на Келсона. Альфей также был потрясен.

— Поэтому я возвращаю тебе твою корону, — заключил Келсон, протягивая ее Лайему с широкой улыбкой. — Пред Господом и собравшимися свидетелями я освобождаю тебя от обязанности служить мне и прошу лишь о том, чтобы ты, твои родичи и подданные стали нам — друзьями — точно так же, как я буду хранить верность и дружбу тебе и твоим близким. И пусть с Божьей помощью дружба восторжествует между нами и нашими будущими наследниками, так же, как и между нашими королевствами, во веки веков.

Потрясенный, Лайем взял корону, не сводя глаз с Келсона. Затем, чуть слышно всхлипнув, он по-братски обнялся с королем Гвиннеда. Изумленные зрители разразились приветственными возгласами, когда смысл происходящего, наконец, дошел до них.

Возгласы переросли в неумолчный торжествующий гул, когда Лайем, отступив на шаг, уверенно возложил корону себе на голову. А когда он обернулся к своим подданным и, взяв Келсона за запястье, также поднял руку в знак их нерушимой дружбы, то разразилась настоящая буря восторга. Возможно, не все присутствующие были до конца искренни, однако они видели, как король Гвиннеда выступил на защиту своего бывшего врага, объединившись с истинными торентцами против предателей и рискуя своей жизнью для защиты их падишаха. Это было хорошее начало.

Возгласы смолкли, лишь когда патриарх с клиром выстроились, дабы продолжить богослужение.

Трон перенесли в сторону, и Лайем положил на сиденье свою корону, прежде чем встать вместе со своими близкими перед Царскими Вратами, тогда как Альфей вошел в Святая Святых, дабы начать Божественную Литургию, которую в Торенте никто не называл мессой, как в Гвиннеде:

— Stomen kalos, stomen meta phobou, proskomen ten again Anaphoran en eirene prosphein… — выпевал хор. — Восстанем же, восстанем в благоговении и помолимся, дабы в мире принять Святые Дары.

Келсон, который наблюдал за богослужением вместе с Ариланом, Морганом и Дугалом, не понимал почти ни слова этой пышной литургии, — и мало что видел, поскольку Царские Врата закрывали вход в святилище, — но все же заметил достаточно, чтобы уловить момент освящения Даров, что было основой христианской веры и любого богослужения как на Западе, так и на Востоке.

Пытаясь следить за ходом литургии, насколько это было возможно, он сосредоточился, дабы принять причастие хотя бы духовно, поскольку не мог получить его на самом деле, не желая оскорбить торентцев своим слишком активным участием в их церемонии. Однако полностью предаться благочестивым размышлениям ему мешала та мысль, что в этот самый момент Махаэль претерпевает самую унизительную и мучительную смерть из всех возможных, — не так далеко от этой самой церкви. Это не слишком способствовало его душевному спокойствию.

Вот почему он постарался молиться об упокоении души Махаэля, а заодно и графа Бранинга, несмотря на то, что они были предателями, — и так глубоко задумался, что слегка вздрогнул, когда внезапно Арилан тронул его за локоть.

Подняв глаза, он обнаружил перед собой Матиаса, а за ним, чуть поодаль, стоял Лайем перед иконой святого Михаила, находившейся в левой части иконостаса. Похоже, он уже принял причастие. Остальные члены королевской свиты также выстроились, дабы принять Святые Дары.

— Государь, Лайем-Лайос просил сказать вам, что если желаете, вы также можете подойти и причаститься с нами, — прошептал ему Матиас. — Святейший Альфей дал согласие и просил передать, что будет счастлив дать вам вкусить от Святых Даров. Сам я еще не успел причаститься, и для меня будет большой честью, если мы сделаем это бок о бок.

Келсон покосился на Арилана, который согласно кивнул королю.

— Это не совсем обычно, сир, но и день сегодня был необычный. Раз уж приглашение исходит от короля и патриарха, я не вижу в этом ничего дурного.

Кивнув в ответ, Келсон снял корону и протянул ее Арилану, а затем подошел к Матиасу. Они встали позади графа Берронеса. По безмолвному жесту Матиаса, Келсон скрестил руки на груди ладонями к плечам, как полагалось по торонтскому обычаю. Он пропустил Матиаса вперед, молясь в душе, что ему будет прощен этот грех соблюдения чужой веры ради того, чтобы укрепить союз с новыми союзниками. Когда Матиас отошел в сторону, Келсон, склонив голову, выслушал традиционные слова от Альфея, одновременно выкладывавшего кусочек промокшего в вине хлеба из чаши на золотую ложку с длинной ручкой.