Тотто-тян, маленькая девочка у окна

Стоило им подойти к Такахаси, как тот приветливо заулыбался. Девочки сразу же ответили ему улыбкой. Мальчик широко раскрыл глаза, ему явно хотелось что-то сказать.

– Хочешь посмотреть класс в поезде? – предложила Тотто-тян, чувствуя себя старожилом.

Такахаси нахлобучил шапку на голову и сказал:

– Конечно!

Тотто-тян хотелось поскорее показать ему класс. Она побежала к поезду, стремительно забралась в вагон и уже из дверей крикнула мальчику:

– Давай поскорей!

Такахаси явно не мог угнаться за ней.

– Иду, иду! – отвечал он, мелко семеня по школьному Двору.

И хотя Такахаси не ковылял, как Ясуаки-тян, пере­болевший полиомиелитом, тем не менее дорога до класса заняла у него ничуть не меньше времени. Тотто-тян спо­койно стояла в дверях, наблюдая за Такахаси, перевали­вающимся с боку на бок на коротких и к тому же кривых ногах. (Учителям и родителям было известно, что рост у него приостановился.) Тотто-тян не было нужды торопить мальчика, ведь он действительно спешил. Заметив, что Тотто-тян смотрит на него, мальчик, размахивая руками, побежал еще быстрее. Добравшись до дверей, он про­бормотал:

– Ты здорово бегаешь. Мне за тобой не угнаться! – А потом вдруг сообщил: – Я приехал из Осаки.

– Неужели из Осаки? – воскликнула Тотто-тян. Заветной мечтой Тотто-тян было побывать в Осаке.

Когда дядя, брат матери, учившийся в университете, при­ходил к ним в дом, то частенько, обхватывая ее голову и приподнимая Тотто-тян над полом, приговаривал: «Я покажу тебе Осаку! Видишь Осаку?» Несмотря на то, что взрослые играют подобным образом почти со всеми детьми, Тотто-тян воспринимала его слова всерьез. Правда, кожа на висках неприятно стягивалась и ушам было немного больно, тем не менее она старательно вгляды­валась в даль, тщетно пытаясь увидеть Осаку. И все же она не теряла надежды когда-нибудь увидеть ее и поэтому всякий раз, когда приходил дядя, просила его вновь: «Покажи мне Осаку!» Вот так Осака и стала для Тотто-тян городом ее мечты.

– Расскажи мне про Осаку! – попросила она Та­кахаси.

– Про Осаку – пожалуйста! – обрадовался мальчик. Говорил он ясно и рассудительно, как взрослый. Но тут прозвенел звонок на урок.

– Жаль! – вздохнула Тотто-тян.

Покачиваясь из стороны в сторону, почти не видимый за ранцем, Такахаси с веселым видом прошел в класс и уселся за первой партой. Тотто-тян торопливо уселась рядом с ним – очень уж не хотелось расставаться с маль­чиком. Она была рада, что в их школе можно было самой выбирать место.

Так Такахаси стал одним из ее друзей.

Не спросясь броду…

По пути домой, совсем неподалеку от школы, на дорожной обочине Тотто-тян обнаружила большую кучу песка. Девочка была в восторге. Подумать только, найти столько песка, да еще на таком расстоянии от моря! Возможно ли это?!

Для разминки Тотто-тян пару раз подпрыгнула, быстро разбежалась и приземлилась на самой верхушке кучи. Но в действительности песок оказался густо замешанным се­рым раствором, тем, что штукатурят стенки. Тотто-тян плюхнулась в вязкую массу и, погрузившись в нее по самую грудь вместе с ранцем и сумкой для сменной обуви, застыла в ней словно статуя. Она попыталась выбраться, но ноги, обутые в легкие туфельки, вязли в растворе. Тут Тотто-тян поняла, что если она будет шевелиться, то может вообще уйти туда с головой. Единственное, что ей оставалось, – это стоять не двигаясь с застрявшей в вяз­ком месиве левой рукой, в которой она крепко держала сменную обувь. Мимо проходили какие-то женщины – одна, другая… Девочка робко окликала их: «Извините…», но те только улыбались ей, думая, что это какая-то осо­бенная игра.

Когда наступил вечер и стало темнеть, мама двинулась на поиски пропавшей дочки. Можно представить ее удив­ление, когда она увидела торчащую из кучи голову Тот­то-тян. Отыскав длинную палку, мама подала один конец Тотто-тян и вытащила ее на дорогу. А до этого она едва не увязла сама, так как первым делом бросилась выта­скивать дочку руками. Когда перед мамой предстала Тот­то-тян, серая, словно свежеоштукатуренная стенка, она не удержалась и напомнила:

– Я ж тебя предупреждала однажды: смотри, куда прыгаешь. Говорят же: не спросясь броду, не суйся в воду!

Так что же произошло однажды? Как-то во время большой перемены Тотто-тян прохаживалась позади ак­тового зала и заметила газету, лежавшую посреди дороги. «Интересно! А что, если прыгнуть на нее?!» – подумала Тотто-тян. Она отошла на несколько шагов назад, разбе­жалась и прыгнула на газетный лист, метясь в его центр.

К сожалению, под газетой оказался люк того самого туалета, в который когда-то Тотто-тян уронила кошелек. Школьный дворник, собираясь очистить выгребную яму, снял бетонную крышку, а сам отлучился на минутку, закрыв отверстие газетой, «чтобы не пахло». Словом, Тот­то-тян шлепнулась прямо туда. К счастью, тогда Тотто-тян все-таки удалось отмыть.

Именно об этом печальном случае и напомнила ей мама.

– Я больше никогда не буду прыгать, – тихонько про­говорила Тотто-тян. На какое-то мгновение маме полег­чало. Но успокаиваться было рано, ибо Тотто-тян почти сразу же добавила: – Никогда не прыгну на газету или на песочную кучу!

Тут все стало на свои места, и мама поняла, что Тотто-тян в любой момент готова прыгнуть куда-нибудь еще.

Дни становились все короче, и, когда они пришли домой, уже почти стемнело.

Что же было потом

Обед в «Томоэ» всегда проходил весело, а с некоторых пор стал еще интересней.

По обыкновению, на большой перемене директор об­ходил своих учеников, заглядывая в коробочки с «дарами моря» и «дарами гор», а вслед за ним шагала его супруга с двумя кастрюлями – г – «горной» и «морской», добавляя приправу тем, у кого чего-нибудь не хватало. После этого все пели: «Хорошо прожевывай всю еду…» – и, приступая к обеду, говорили: «Итадакимасу». Но теперь после «Итадакимасу» следовал чей-нибудь рассказ о всякой всячине.

Однажды директор предложил:

– Мне кажется, что нам следовало бы научиться кра­сиво говорить. Давайте заведем такой порядок: пока все

будут есть, один из нас выйдет на середину и о чем-нибудь расскажет. И так каждый день. Что вы думаете на этот счет?

Дети призадумались. Одни считали, что из них не получится хороший рассказчик, но они с удовольствием послушали бы товарищей. Другие обрадовались, что могут всласть выговориться. Тотто-тян еще не знала, о чем бы ей рассказать, но готова была попробовать. Как бы то ни было, большинству идея директора понравилась, и со сле­дующего дня начались рассказы.

Вообще-то японских детей учат не разговаривать за едой. Однако побывавший во многих странах директор учил детей, что еда должна приносить радость и поэтому за обеденным столом не следует спешить. А приятная беседа только украшает его.

Кроме того, директор считал необходимым научить детей общению с людьми, ясно и свободно, не смущаясь посторонних, излагать свои мысли. И вот он приступил к осуществлению своего плана.

После того как дети одобрили предложение в общем, директор постарался разъяснить некоторые детали. Тот­то-тян внимательно слушала.

– Не пытайтесь показать себя умелыми рассказчика­ми. Говорите о чем угодно: что бы вы хотели сделать, например, или еще о чем-нибудь. Словом, давайте попробуем.

Желающие выступить установили очередность. Решили также, что рассказчик должен быстренько пообедать сразу же после песенки «Хорошо прожевывай…».

Довольно скоро дети поняли, что одно дело болтать на переменке с друзьями и совсем другое – выступать с рассказом перед всей школой. Тут требовалась смелость. Некоторые поначалу настолько терялись, что только сму­щенно хихикали, а один мальчик, старательно выучивший наизусть свою историю, выйдя на середину, начисто забыл ее. Несколько раз повторив название «Отчего лягушка прыгает боком», он нерешительно начал: «Когда идет дождь…» – и замолчал. В конце концов он сказал: «Я кончил!» – и, отвесив поклон, вернулся на место.

Очередь Тотто-тян еще не наступила, но она уже решила про себя, что выступит со своей любимой историей «Принц и принцесса».

По правде говоря, все уже не раз слышали эту историю. Когда Тотто-тян на переменке пыталась начать ее в оче­редной раз, ее прерывали: «Хватит, надоело». Тем не менее именно на ней Тотто-тян остановила свой выбор.

Мало-помалу обычай рассказывать истории во время обеда утвердился. Но однажды мальчик, чья очередь была выступать, наотрез отказался: «Мне не о чем рассказы­вать!» Тотто-тян была ужасно поражена тем, что нашелся человек, которому не о чем говорить. Тогда директор подошел к столику, за которым перед опустевшей коро­бочкой для еды сидел этот ученик.

– Тебе действительно не о чем рассказывать? – спро­сил он.

– Не о чем! – подтвердил мальчик.

И вовсе он не упрямился, просто на самом деле ему не о чем было говорить.

Директор громко рассмеялся, нисколько не смущаясь тем, что у него недоставало зубов, и предложил мальчику:

– Тогда давай вместе найдем какую-нибудь тему!

– А что там находить? – усомнился мальчик. Директор вывел его на середину круга, а сам сел на освободившееся за столом место.

– Постарайся вспомнить, что ты делал утром с того момента, как встал, и до того, как пришел в школу. С чего ты начал?

Мальчик растерянно взъерошил волосы и сказал:

– Так…

– Ну вот, хорошо! – поддержал его директор. – Ты сказал «так». Значит, у тебя есть что сказать. Что же было после «так»?

– Так… э… это… встал утром… – Мальчик еще силь­нее взъерошил себе волосы.

Тотто-тян и другим детям этот рассказ показался не­много странным, но они по-прежнему внимательно слу­шали. Мальчик продолжал свой «рассказ», почесывая затылок:

– А потом… вот…

Директор с доброй улыбкой, положив руки на стол перед собой, внимательно слушал ученика, затем сказал:

– Прекрасно! Достаточно… Итак, ты встал сегодня утром… Все это поняли… Ты молодец! Никто не требовал от тебя, чтобы ты рассказал что-нибудь занимательное или рассмешил всех. Главное, что ты сначала говорил, что тебе не о чем рассказывать, а все-таки нашел о чем.

И тогда мальчик, вместо того чтобы возвратиться на свое место, очень громко сказал:

– И потом… вот!

Дети даже подались вперед. Мальчик перевел дыхание и продолжил:

– И потом… вот… мама… это… сказала: «Почисть зубы!» – и я почистил.

Директор зааплодировал. Остальные тоже. А мальчик сказал еще громче:

– И потом… это…

Аплодисменты оборвались, все еще больше подались вперед, напряженно внимая ему: что же дальше? С тор­жествующим видом мальчик наконец завершил свою ис­торию словами:

– И потом… это… я пришел в школу!

Какой-то старшеклассник настолько наклонился в его сторону, что потерял равновесие и ткнулся лицом в ко­робочку для завтрака. Однако это событие не смогло омрачить радости оттого, что мальчик все-таки нашел о чем рассказать.

Директор хлопал вовсю. Тотто-тян и ее друзья тоже последовали его примеру. Даже мальчик «И-потом-это…», продолжавший стоять посреди круга, тоже захлопал. Ка­залось, вот-вот рухнет от аплодисментов потолок.

Можно поручиться, что, даже став взрослым, этот мальчик не забыл, как ему аплодировали.

Игра в «волков»

С Тотто-тян случилась ужасная беда. Все на­чалось с игры в «волков», в которую они играли с Рокки после школы в комнате Тотто-тян.

Суть игры состояла в том, что они ложились на пол у противоположных стенок, после чего перекатывались на­встречу друг другу, а столкнувшись, начинали понарошку бороться. После короткой схватки все повторялось. На этот раз решили – вернее, решила Тотто-тян – немного усложнить игру: когда они покатятся навстречу друг другу и окажутся посреди комнаты, победителем станет тот, кто лучше изобразит свирепого волка. Для Рокки задача была не столь уж трудной – достаточно поднять уши и широко раскрыть пасть, обнажив при этом грозные клыки. К то­му же ей ничего не стоило сделать страшные глаза. Тотто-тян изобразить волка было потруднее, но все же девочка очень старалась. Она приставляла ладоши к го­лове, изображая волчьи уши, вовсю разевала рот, свирепо вращала глазами, выла по-волчьи и делала вид, что кусает Рокки. Поначалу Рокки исправно играла свою роль, но, в конце концов, она была еще слишком молода и, подражая волку, настолько забылась, что и взаправду укусила Тотто-тян.

И хотя Рокки была еще, по сути дела, крупным щенком, она была вдвое больше девочки, с зубами настолько острыми, что, прежде чем Тотто-тян успела сообразить, что же произошло, из ее разорванного уха вовсю полила кровь.

Когда на крики Тотто-тян из кухни прибежала мама, девочка и собака забились в угол. Обеими руками Тотто-тян зажимала правое ухо. Платье и пол были забрыз­ганы кровью. Вслед за мамой примчался отец, который, как обычно, упражнялся в гостиной на скрипке. Рокки, каза­лось, поняла, какую ужасную вещь она сотворила. Ее хвост безвольно повис, глаза жалобно смотрели на Тотто-тян.

В этот момент девочка думала только об одном: как быть, ведь родители, рассердившись на Рокки, могут вы­гнать ее или отдать в чужие руки. Страшнее этого при­думать ничего было нельзя. Она прижалась к Рокки и, зажимая рукой правое ухо, то и дело повторяла: «Не трогайте Рокки! Не ругайте Рокки!»

Родителей же больше заботило ухо Тотто-тян, от ко­торого они безуспешно пытались оторвать ее руки. При этом Тотто-тян продолжала кричать: «Совсем не больно! Не сердитесь на Рокки! Не сердитесь!» И она действи­тельно не ощущала боли, настолько ее беспокоила судьба любимицы. А кровь все сочилась и сочилась из уха.

Наконец папа и мама поняли, что произошло: Рокки укусила их дочь. Однако они просто были вынуждены обещать ей, что не тронут собаку. Только после этого Тотто-тян отвела руку. При виде ее уха мама издала душераздирающий вопль. Папа взял девочку на руки и понес ее к врачу. Впереди, указывая дорогу, бежала мама. К счастью, помощь была оказана вовремя, ухо удалось сшить. Одно лишь продолжало тревожить Тотто-тян: сдер­жат ли родители обещание не трогать Рокки?

Домой Тотто-тян возвращалась с забинтованной от макушки до подбородка головой, немного похожая на белого кролика.

Несмотря на данное обещание, папа все же считал необходимым как-то наказать собаку. Однако мама сде­лала ему знак глазами – обещание, мол, надо держать, – и ему пришлось смириться.

Тотто-тян буквально влетела в дом, чтобы побыстрее сообщить Рокки о том, что все в порядке. Но сколько она ни искала ее, собаки нигде не было. И только теперь Тотто-тян разревелась. Даже в кабинете врача, когда ей зашивали ухо, она не плакала, боясь, что родители еще больше рассердятся на Рокки. Сквозь слезы она звала собаку.

– Рокки! Рокки! Куда ты пропала?

Она еще несколько раз повторила свой зов, и вдруг ее лицо, залитое слезами, просветлело. Ничего удивитель­ного – из-за дивана показалась знакомая коричневая спинка Рокки… Нерешительно подойдя к девочке, собака осторожно лизнула ее торчащее из-под бинтов здоровое ухо. Тотто-тян обняла Рокки за шею и по обыкновению сунулась носом в ее ухо. И хотя мама и папа утверждали, что запах там не самый ароматный, дочь придерживалась иного мнения.

Рокки и Тотто-тян страшно устали, обоих клонило ко сну.

Луна на исходе лета заглянула в комнату со стороны садика: маленькая забинтованная девочка обнимала соба­ку, «давшую себе слово никогда больше не изображать волка». С тех пор их дружба стала еще крепче.

Спортивный праздник

Спортивный праздник в «Томоэ» каждый год проводился в один и тот же осенний день – третьего ноября. Несколько лет назад директор навел справки и выяснил, что именно третьего ноября реже всего идут дожди. Просто удивительно: то ли оттого, что директор скрупулезно изучил метеорологические данные, то ли по­тому, что облака и солнышко прониклись его страстным желанием провести спортивный праздник в ясную погоду, так чтобы ничто не омрачало хорошего настроения ребя­тишек, украсивших накануне соревнований школьный двор, но факт – в этот день не пролилось ни капли дождя.

Недаром «Томоэ» считалась необычной школой – даже спортивный праздник в ней был удивительным. Почти все виды состязаний директор придумал самолично. Лишь перетягивание каната и «бег вдвоем на трех ногах» встре­чались и в других начальных школах. Причем не нужно было каких-либо замысловатых спортивных снарядов, в дело шло то, что было под рукой.

Вот, например, состязание «Золотой карп». Посреди школьного двора раскладывали несколько длинных «кар­пов» из ярко разукрашенной материи – таких, что в Праз­дник мальчиков[15] колышутся, наполненные ветром, на древ­ке над крышами тех домов, где живут мальчики.

По сигналу надо было забраться в пасть матерчатого карпа, проползти через все его туловище, выбраться на волю через хвост и вернуться обратно. Стартовали по трое, так как было всего лишь три карпа – два голубых и один красный. Казалось, состязание вовсе не трудное. Однако в длинном, как питон, карпе было темно, и блуждающие в его туловище легко теряли ориентировку. Некоторые – и среди них Тотто-тян – по нескольку раз возвращались туда, где они только что вошли: высунут голову из пасти, поймут свою ошибку и поспешно ретируются. Зрители ужасно веселились, наблюдая, как кто-то барахтается или ползает взад-вперед по словно ожившему карпу.

Или – «Поиски мамы». По сигналу соревнующиеся до­лжны были броситься к поставленной боком деревянной лестнице, протиснуться между перекладинами, добежать до стоявшей невдалеке корзины и вытащить оттуда конверт с заданием примерно такого рода: найти в толпе зрителей, например, маму Сакко-тян, а затем, взяв ее за руку, по­бежать к финишу. Тут уж возникали самые неожиданные осложнения. Во-первых, нужна была кошачья изво­ротливость, чтобы протиснуться между перекладинами, и менее ловкие застревали. Во-вторых, маму Сакко-тян зна­ли многие и найти ее не представляло труда. Значительно сложней было отыскать человека, с которым никогда не встречался: например, сестру учительницы Оку, или маму учителя Цуэ, или даже сына учителя Кунинори. Хоть игра называлась «Поиски мамы», иногда надо было искать еще кого-нибудь. Приходилось набираться смелости, идти к гостям и громко звать: «Где вы, сестрица госпожи Оку?» Подчас кому-то везло, и он вытаскивал записку с именем собственной мамы. Восторгам в таком случае не было предела: «Мама, мамочка! Давай быстрее!» Понятно, что и зрители должны были быть постоянно начеку. Дети один за другим подбегали к ним и кого-нибудь вызывали. Вот уж когда нельзя было мешкать.

Быстро вскакивали они со своей скамейки или расстеленной на земле циновки, про­тискивались с извинениями и поклонами через толпу си­дящих мам и пап и, схватив за руку ожидающего ребенка, во всю мочь бежали к цели. Поэтому, когда кто-то из детей подбегал и останавливался в ожидании перед гостем, даже отцы с трудом сдерживали волнение – кого же сейчас вызовут. Находясь в постоянном напряжении, они не мог­ли даже поболтать друг с другом или пожевать что-нибудь. Казалось, дети и взрослые играли в одну, общую игру. Ну, а что касается перетягивания каната, то в нем принимали участие и директор, и остальные учителя. При­соединившись к своей команде, они вместе с учениками тянули на себя канат и кричали при этом: «Раз-два, взяли, раз-два, взяли!» На долю слабых и не совсем здоровых, как Ясуаки-тян, выпадала важная задача: они следили за тем, в какую сторону смещается платочек, завязанный посере­дине каната, чтобы знать, кто берет верх.

И наконец, гвоздь программы – эстафета с участием всех учеников, тоже необычная, как и все в школе «Томоэ».

Школьный двор был слишком тесен для большой эс­тафеты. Поэтому суть соревнования заключалась в том, чтобы как можно быстрее подняться и спуститься по бетонной лестнице, широким полукругом взбегавшей к ак­товому залу в самом центре школьного двора. Задание казалось нетрудным только на первый взгляд: ступеньки были необычайно низкими, а перескакивать через одну категорически запрещалось. Так что высоким детям при­ходилось нелегко.

Сама же лестница, по которой они изо дня в день поднимались на обед, в день спортивного праздника при­обретала необычайно красочный вид. Словно в калейдо­скопе, сновали вверх и вниз по ней ярко одетые дети. Особенно красиво они смотрелись издалека, от школьных ворот.

А ступенек в ней было восемь, если считать верхнюю площадку…

Как и рассчитывал директор, первый в жизни Тотто-тян и остальных первоклашек спортивный праздник про­ходил под ясным небом. Кроме всего прочего, везде висели длинные цепочки, сделанные из цветной бумаги, с накле­енными золотыми звездочками, которые они смастерили накануне, а патефон наигрывал легкий, веселый марш – словом, обстановка была праздничной.

В этот день Тотто-тян надела темно-синие штанишки и белую кофточку. Но, по правде говоря, с некоторых пор она предпочла бы «блумеры» – спортивные шаровары с резинками выше колен и отутюженными стрелками.

Такую одежду она увидела однажды после уроков, когда директор занимался ритмикой с группой воспита­тельниц детских садов. Тотто-тян отметила, как ладно сидели на них широкие, как бы вздутые, шаровары. Когда девушки дружно притопывали ногами, было заметно, какие у них изящные и упругие бедра. Тотто-тян это очень понравилось.

«Какие у них красивые фигуры!» – подумала она, и ей захотелось быть похожей на взрослых. Прибежав домой, она вытащила из шкафа штанишки, надела их и тоже стукнула ногой об пол, но – ничего похожего! – ведь бы­ла она худенькой девчонкой из первого класса. После нескольких тщетных попыток Тотто-тян решила, что все дело в шароварах; которые были на девушках: надень она их – и у нее тоже будут красивые ножки. От мамы она узнала, что это штаны – «блумеры». Тотто-тян реши­тельно заявила ей, что хотела бы пойти на спортивный праздник именно в такой форме, однако маленького раз­мера нигде не нашлось. Пришлось все-таки идти в обычных штанишках, в которых, увы, все равно не видно, какие красивые бывают ноги…

На этом спортивном празднике произошло нечто не­обыкновенное. Трудно даже поверить, но коротышка Такахаси оказался первым во всех видах соревнований. Пока его соперники барахтались внутри матерчатых карпов, Такахаси мгновенно прошмыгнул сквозь своего. Только они успели просунуть свои головы между перекладинами лестницы, а он уж давно миновал ее и оказался впереди всех. Точно так же обстояло дело и с эстафетным бегом по лестнице. В то время как остальные дети неуверенно перебирались с одной низенькой ступеньки на другую, короткие ноги Такахаси сновали подобно поршню в насосе. Мгновенно он поднимался на верхнюю площадку и так­же стремительно спускался вниз, при этом его фигура мелькала, как при ускоренной киносъемке.

И хотя ребята очень хотели победить Такахаси и ста­рались изо всех сил, их усилия оказались тщетными – мальчик продолжал набирать баллы. Тотто-тян тоже пы­талась одолеть Такахаси, но ни в одном виде состязаний ей это так и не удалось. Конечно, обогнать коротышку при беге по ровному месту было несложно, но он наверстывал свое с лихвой там, где было потрудней.

Такахаси завоевывал одну награду за другой, светясь нескрываемой радостью, донельзя довольный собой. Он явно стал задирать нос. А поскольку он всюду был первым, то, естественно, и призы, которые ему доставались, бы­ли лучшими. Все с завистью наблюдали, как он полу­чал их.

«В следующем году я обязательно обгоню его…» – в глубине души думал каждый. Однако и во все последующие годы победа на школьных соревнованиях каждый раз доставалась Такахаси…

Надо сказать, что и награды на соревнованиях, или, иначе говоря, призы соответствовали вкусам директора. Так, например, в качестве первого приза он мог выдать огромную редьку, за второе место – два корня лопуха, который, хорошенько отварив, употребляли в пищу. Треть­им призом мог оказаться пучок шпината. Поэтому не удивительно, что Тотто-тян, пока не выросла, была иск­ренне убеждена, что и в остальных школах на спортивных соревнованиях победителей награждают овощами.

В других же школах наградой в то время обычно служили тетрадки, карандаши, ластики. Не зная об этом, ученики «Томоэ» тем не менее не испытывали особого восторга, когда их награждали овощами. Тотто-тян, на­пример, получив в награду корни лопуха и немного лука, не представляла, как она повезет их в электричке. А во­обще дополнительные награды под разными предлогами выдавались даже тем, кто не занял призового места, по­этому к концу соревнований каждый ученик «Томоэ» по­лучил свой овощ. Неизвестно почему, но большинство детей не рисковали возвращаться из школы с зеленью, стесняясь недоуменных взглядов взрослых. А ведь ни­сколько не стеснялись, когда их посылали в овощную лавку.

Один толстяк-мальчишка, выигравший кочан капусты, долго вертел его в руках, не зная, что с ним делать.

– Не хочу тащить ее, люди смеяться будут. Лучше выброшу… – проворчал он.

Директор, по всей видимости, понял, чем недовольны его ученики. Он подошел к ребятам, которые стояли в нерешительности со своими морковками, редьками и капустой.

– Что такое? Не нравится? – спросил он. – А что, если отнести это домой и попросить маму приготовить на ужин? Вы ведь заработали эти овощи. Хорошая добавка к рису – хватит на всех домашних. Ну, смелей! Бьюсь об заклад – будет вкусно!

Что ж, директор, как всегда, был прав. Впервые в своей жизни Тотто-тян могла принести домой на ужин нечто добытое ею собственными силами.

– Я попрошу маму поджарить корешки от лопуха! А вот что с луком делать, пока не знаю… – сказала Тотто-тян.

Вслед за ней и остальные победители наперебой при­нялись рассказывать директору о том, что можно сделать из их призов.

– Вот и замечательно! Значит, договорились! – обрадованно рассмеялся он.

И наверно, директор представил себе, как весело будет сегодня за ужином, когда подадут овощи и детишки станут рассказывать домашним о спортивном празднике.

Но, должно быть, больше всего он думал о Такахаси, чей обеденный стол будет буквально завален завоеванными им первыми призами. «Пусть в памяти мальчика, страда­ющего от сознания своего физического недостатка, на­всегда останется чувство радости и гордости от одержан­ной победы», – думал директор.

И кто знает, может быть, и соревнования в школе «Томоэ» проводились таким «хитрым» образом, чтобы Та­кахаси оказался первым.

Поэт Исса

Своего директора дети прозвали «Кобаяси Ис­са». Свою любовь к нему они выразили в песенке:

Кобаяси Исса!

Дядюшка добрый

И немного лысый!

Дело в том, что, как вы знаете, директора звали Ко­баяси, так же, как и замечательного поэта прошлого века Кобаяси Иссу[16], которого директор, большой любитель японских трехстиший хайку, особенно почитал.

Он так часто декламировал стихи своего однофамильца, что поэт Кобаяси Исса стал для них таким же близким, как и директор школы.

Директор любил трехстишия Иссы за их задушевность, за то, что они были так близки к настоящей жизни. В те времена, когда сочинителей хайку считали на тысячи, одному Иссе удалось создать своеобразный, неповторимый мир поэзии. Директор восторгался поистине детской про­стотой трехстиший Иссы и, кажется, завидовал его ма­стерству. При каждом удобном случае он читал детям стихи Иссы, а те охотно заучивали их наизусть.

Например, вот такие:

Эй, не уступай,

Тощая лягушка!

Исса за тебя.

Воробушек-дружок!

Прочь с дороги! Прочь с дороги!

Видишь – конь идет.

Ой, не бейте муху!

Руки у нее дрожат…

Ноги у нее дрожат…[17]

А однажды директор экспромтом сочинил мелодию для одного трехстишия Иссы, и все запели ее:

Подойди ко мне,

Поиграй,

Сирота-воробушек.

Довольно часто учитель давал детям уроки хайку, хотя программой они не были предусмотрены.

Тотто-тян тоже сочинила свое первое трехстишие и посвятила его своему любимому персонажу – черному дворовому псу по кличке Норакуро. О его смешных при­ключениях рассказывалось в картинках на страницах юмо­ра одного детского журнала. Норакуро поступил на службу в собачье войско, которым командовал бульдог, рядовым и постепенно стал расти в чинах, несмотря на то, что за ним водились разные грешки.

Бравый черный пес

Бросил службу в армии,

Переплыл на континент.[18]

Директор советовал ученикам:

– Сочините такое хайку, которое просто и искренне выражало бы ваши мысли.

Трехстишие, которое сочинила Тотто-тян, трудно было назвать настоящим хайку. Но все же по нему можно было судить о круге ее интересов. И хотя в ее хайку не было соблюдено обязательное число слогов, Тотто-тян считала, что это не ошибка, ведь у самого Иссы в трехстишии, посвященном желтому воробушку, которого просили ус­тупить дорогу благородному коню, был лишний слог.

Во время прогулок к храму Кухомбуцу или в дождли­вый день, когда нельзя было гулять и непогоду пережидали в актовом зале, однофамилец и почитатель великого поэта пользовался любой возможностью, чтобы рассказать детям о японских трехстишиях. Таким образом он учил их познавать человека и природу.

Казалось, что многие свои хайку Исса написал специ­ально для школы «Томоэ»:

Стаяли снега, —

И полна вдруг вся деревня

Шумной детворой![19]

Очень странно!

Впервые в жизни Тотто-тян нашла деньги. Слу­чилось это накануне, в поезде, когда она возвращалась из школы домой. Как обычно, она села на станции Дзиюгаока на поезд, идущий по линии Оимати. Около первой же остановки – Мидоригаока – дорога совершала крутой по­ворот, и каждый раз на этом месте вагон с громким скрипом накренялся. Зная это, Тотто-тян широко расстав­ляла ноги, чтобы не шлепнуться на пол. Садилась она обычно в последний вагон – поближе к выходу – и стояла у правой, по ходу поезда, двери: на ее станции платформа была справа.