Смерти нет

У гудящего, как шмель, примуса, стояли тетя Саша и Марго и жарили оладушки. В простом домашнем платье с закатанными до локтей рукавами и трогательном фартучке, завязанном бантом на талии, Марго была похожа на маленькую прилежную девочку, которую бабушка учит готовить.

— И-ишь ты, поеть. Что твой чижик, — пробормотала нараспев тетя Саша и, вытерев руки о полотенце, висевшее у нее через плечо, колобком выкатилась мимо него из кухни.

Марго осталась стоять у примуса, уронив руки вдоль тела. Она так и не произнесла ни слова. Басаргин смотрел на нее с дурацкой, шалой улыбкой, которая, может, и была сейчас не к месту, но никак не хотела сползать с лица. Он выудил из кармана героический «Бакштейн», изрядно помятый, но не сломленный, и протянул ей.

— Вот принес «Бакштейн» к завтраку. Весь пропах, пока шел. — Видимо, сегодня это было ключевое слово. Уголки губ ее дрогнули, глаза осветились внутренним смехом, и она бросилась ему на шею. Оладьи так и остались гореть на сковороде.

— Ты только не одевайся еще. Я так давно тебя не видел.

— Я тоже.

Марго прошлась по комнате босиком и остановилась перед большим зеркалом в раме красного дерева. Тоже, между прочим, осколок прошлых хозяев.

— А ты не задумывался над тем, что в этой комнате нет почти ничего от нас? — спросила она вдруг.

— Да, пожалуй, — отозвался Басаргин. — Если вдуматься, только пианино и книги.

— И если мы вдруг исчезнем, ничто не напомнит о нас, — продолжала Марго. — И никто не вспомнит.

— Как это великолепно, правда?

— Да. Мы совсем-совсем свободны. — Марго раскинула руки, словно крылья. — Как она прекрасна, наша комната. Я уже отвыкла так думать.

— Это потому, что ты здесь.

— Но я никуда не уезжала.

— Все равно, тебя здесь не было.

— И тебя.

— И меня.

— Но сейчас мы оба вернулись. Чудесно, правда?

— Да.

Марго всмотрелась в свое отражение в зеркале. Ее тело матово светилось изнутри, как изящный опаловый сосуд, до краев наполненный любовью. «Я люблю свое тело, — подумала она. — Оно прекрасно оттого, что его руки прикасались к нему, его глаза и губы ласкали его. Мы прекрасны и бессмертны, пока любим».

— Пока мы вместе, мы никогда не умрем. Смерти нет для нас.

— Почему ты так решила?

— Просто посмотрела в зеркало. Что бы мы, женщины, делали без зеркал?

— Может быть, почаще смотрели в глаза влюбленных мужчин. И прозревали бы истину.

— Как скромно!

— Зато верно. Скажи, он видел тебя такой?

Марго медленно повернулась, пытливо вгляделась в его лицо, силясь понять, что кроется за этим вопросом. Неужели обычная ревность?

— Это имеет значение?

— Сейчас нет, потом — не знаю. Так видел?

— Никогда. А она?

— Нет.

Марго подошла, присела на краешек кровати. Осторожно, как слепая, провела кончиками пальцев по его лицу, плечам, груди.

— Мы можем говорить о них, сколько захотим, можем задавать друг другу любые вопросы.

Ее пальцы скользнули вниз по его животу. Марго почувствовала, как он весь напрягся под ее рукой.

— Мы можем говорить о чем угодно, не опасаясь быть непонятыми. Но не теперь. Теперь я буду любить тебя, сразу за все пропущенное время.

Она опустилась на него и почувствовала, как он заполнил собой все ее существо. Его пальцы впились в ее ягодицы. «Нет, милый, сейчас я наездница. Я буду задавать темп. И это будет такая бешеная скачка, какой ты еще не видел».

Витольд Витольдович Кзовский, потомственный адвокат, твердыня права, сидел на краешке стула, неуверенный, потерянный, смущенный, и вертел в руках шляпу. Его обычно холодное, надменное лицо выглядело сейчас смятым и беззащитным. Он смотрел на дочь и не узнавал ее. Неужели это сломленное, трясущееся существо, которое сидит перед ним, растирая слезы по опухшему лицу, его Вероника? Что стало с ней?

— Девочка моя, возьми себя в руки, — бормотал он, чувствуя, что говорит что-то совсем не то.

Огромная любовь и жалость к ней, которую он годами привык скрывать, выплескивалась на поверхность, комком стояла в горле, а он не знал, как выразить ее. Он подошел и погладил ее по волосам. Вероника прижалась к его руке, трясясь всем телом.

— Забудь его. Он не для тебя. Просто пойми это и забудь. Будут другие мужчины.

— Уа-а-а, — тихо завыла Вероника. — Такого, как он, больше нет, нет, нет, нет, нет… — Она мерно раскачивалась на стуле, монотонно, как китайский болванчик. И выла, выла… Витольд Витольдович и сам не помнил, как набрал телефон неотложной медицинской помощи.

Все последующие дни Марго не давала покоя мысль о царских жемчужинах. Держать в доме такую вещь, особенно когда об этом знают посторонние люди, да еще такая болтушка, как Татьяна, было чистейшим безумием.

Кроме того, у этого дела была и моральная сторона. По неписаным правилам хорошего тона у посторонних мужчин нельзя принимать никакие подарки дороже цветов или конфет. Все остальное считается неприличным. Марго была очень строго воспитана в этом смысле и теперь ругательски ругала себя за то, что позволила себе отступить от своих принципов. Осман-бей был единственным человеком, которому удалось заставить ее забыть о них. Теперь она чувствовала себя крайне нелегко, ведь она волей-неволей обманула его ожидания.

Необходимо было вернуть все его подарки. Володя, который, естественно, был полностью с ней солидарен, вызвался сделать это за нее. Но Марго считала, что она должна сделать это сама. Осман-бей заслужил хотя бы это.

Собрав все наиболее ценные подарки в сумочку и аккуратно положив сверху жемчуг, закутанный в бархатный лоскут, Марго отправилась в контору «Русротюрка». Володя настаивал на том, чтобы сопровождать ее, но Марго решительно отказалась. Ей не хотелось, чтобы он присутствовал на их последней встрече или ждал где-нибудь за углом. Что-то в этом было бы унизительное для всех троих.

К ее удивлению, помещение было заперто и опечатано. Та же картина ожидала ее и на квартире Осман-бея. Ничего не понимая, встревоженная Марго позвонила в соседнюю дверь.

На ее звонок долго не отвечали, потом раздались осторожные шаги, прошуршали и замерли. Марго даже показалось, что она слышит тревожное, прерывистое дыхание. Она позвонила еще раз и забарабанила кулачком в дверь.

— Откройте!

— Кто это?

— Я — знакомая вашего соседа.

— Уходите. Мне нечего вам сказать.

Судя по голосу, женщина. Крепко напугана и явно лжет. Марго забарабанила еще громче. Дверь приоткрылась на полладони, придерживаемая изнутри крючком. В образовавшейся щели виднелись только нос и подозрительно прищуренный глаз.

— Тише вы! Всех переполошите.

— Ради Бога, — взмолилась Марго. — Объясните, что случилось. Почему опечатана квартира?

— А я знаю? Третьего дня заявились к нему трое, явно оттуда. — Она перешла на многозначительный шепот. — Ошиблись сначала дверью, позвонили к нам.

— Подождите, откуда — оттуда?

— Оттуда, откуда все они бывают. Отперли квартиру, пошуровали там, опечатали и ушли. С тех пор никого не было.

— А где Осман-бей?

— Не знаю. Он еще накануне уехал и больше не возвращался. Сел в свою машину и укатил. У меня окна на улицу, — как бы оправдывая свою осведомленность, добавила женщина.

— Спасибо и извините. Марго повернулась, чтобы уйти.

— Послушайте, мой вам совет, забудьте обо всем этом поскорее. Так всем будет лучше. И запомните, вы сюда не приходили и со мной не разговаривали.

Дверь за ее спиной тихо закрылась.

Марго вышла из подъезда на подгибающихся ногах. Мысли путались. Почему она сразу подумала, что произошло нечто ужасное, и испугалась? Предчувствие или просто настроение женщины передалось ей? Ведь он мог просто уехать. У него германский паспорт с постоянной визой, так что это вполне возможно. Но успокоить себя не удавалось. Что-то мешало. «Вы не замечали, что за мной все время следят?» Жемчуг, застывшие слезы Катеньки Долгорукой. Ее возлюбленный погиб от руки террориста. Но разве может судьба одного человека перейти к другому? Мистика, абсурд! «Избавьтесь от него как можно скорее, иначе вас ждет большая беда».

Марго попыталась сосредоточиться. Последний человек, который видел Осман-бея, его шофер, Михаил Соков. Нормальный вроде парень, и отношения у них всегда были хорошими. Тоже, наверное, из органов, но попробовать можно.

Уже смеркалось. Неожиданно пошел снег, первый в этом году. Резкий ветер пронизывал насквозь, ноги в легких ботиках отчаянно мерзли. Руки тоже окоченели, даже перчатки не спасали от холода. Ветер зло швырял ей в лицо пригоршни колючего снега, точно хотел остановить.

Марго не знала, где живет Михаил, зато помнила, где находится гараж. Они пару раз заезжали туда, она уже не помнила зачем. Минутах в двадцати ходьбы, на задах картонажной фабрички. Памятуя о любви Михаила к хозяйскому «роллс-ройсу», который он полировал, холил и лелеял, как любимого ребенка, она вполне могла застать его там. Или хотя бы узнать у сторожа, где он живет.

Марго обогнула ограду фабрики и вышла к гаражам. Было уже почти совсем темно. И пусто, ни души. Хибара сторожа тоже стояла темная.

Марго нашла нужный гараж. Странно. Замка на железной двери не было. Она прислушалась. Изнутри раздавалось мерное урчание, как будто работал мотор автомобиля. Марго подергала дверь. Не открывается, хотя явно не заперта. Дернула сильнее, не поддается.

Марго опустилась на корточки и повела рукой вдоль нижней кромки двери. Так и есть. Заклинена камнем. Ломая ногти, Марго принялась расшатывать его. Наконец он поддался ее усилиям. Тяжелая дверь, скрипя, приотворилась. Уф-ф! Вполне достаточно. Марго протиснулась внутрь, в темноту. Она не знала, как зажечь свет, и, медленно переставляя ноги и шаря наугад руками, чтобы ни на что не налететь, пошла на звук мотора.

Дышать было нечем. Вместо воздуха один выхлопной газ. Марго медленно пробиралась вперед, стараясь не дышать. В висках стучало, во рту появился противный металлический привкус. Долго она так не выдержит.

Она споткнулась обо что-то мягкое и присела на корточки. Человек, без сознания. Или мертвый? Хотя нет, жилка на шее слабо, прерывисто, но билась. Марго приподняла его голову. Затылок влажный и липкий. Кровь, пот — не важно, сейчас главное — вытащить его отсюда, пока он еще жив, а она не потеряла сознания от удушья.

Она подхватила его под мышки, как учили еще в военном госпитале, и попыталась сдвинуть с места. Пустое. С таким же успехом она могла бы трудиться над тонной кирпичей. Вожделенная дверь расплывалась перед глазами и, кажется, только отдалялась. Уже почти в панике, отчаянно хватая ртом отравленный воздух, Марго рухнула на пол рядом с ним..

Она услышала клекот в его горле, будто он пытался продышаться и не мог. Тихий, протяжный стон придал ей сил.

— Михаил! Мишенька! — звала она, растирая его лицо и уши, чтобы хоть как-то привести в чувство. — Постарайтесь ползти. Тут недалеко. Вы сможете. Ну, пожалуйста!

— Кто-о? — промычал он почти неразличимо.

— Это я. Маргарита Георгиевна. Марго.

— А-а-а… Это муж ваш его… Звонил… Встреча в коло… Он замолк и как-то совсем уж безнадежно обмяк у нее на руках. Марго поняла, что без помощи ей не обойтись, оставила его лежать посреди гаража, а сама поползла к двери. Обратный путь показался ей бесконечным, а первый глоток свежего воздуха — божественным нектаром. Привалившись спиной к стене гаража, она сделала несколько глубоких вдохов, чтобы провентилировать легкие. Сколько она пробыла там? Десять минут, двадцать или больше? Так или иначе, а наглоталась она этой дряни изрядно.

Марго с трудом поднялась на ноги и по стеночке, спотыкаясь, побрела к сторожке. Там по-прежнему было темно. Если сторожа нет, то парень пропал. Другую подмогу она вызвать не успеет. Она не раздумывала над его словами, она вообще не могла сейчас сосредоточиться на чем-то еще. Ее задача сохранять вертикальное положение и переставлять ноги, и не куда-нибудь, а в сторону темной хабары в дальнем углу гаражей.

Каждый новый шаг давался легче предыдущего. Марго добралась до сторожки довольно быстро и без церемоний рванула дверь и услышала смачный молодецкий храп. Так храпеть мог только мертвецки пьяный человек. Такого не добудишься.

Марго вышла наружу и увидела, что прямо на нее идет какой-то человек. Не помня себя от радости, Марго бросилась к нему:

— Помогите, умоляю вас! Там в гараже раненый.

Она вцепилась в лацканы его пальто и затрясла что было сил. Что ж он медлит? Или не понимает? Вдруг руки ее сами обессилено разжались, а ведь он просто слегка надавил пальцами на ее запястья.

— Ну и беспокойная вы дамочка, Маргарита Георгиевна, — услышала она голос, от которого кровь застыла в жилах. — Все вас тянет оказаться в ненужное время в ненужном месте.

Марго заглянула под поля надвинутой на глаза шляпы и вся сжалась внутри. Опять он, ее злой гений, человек, который все время бесцеремонно вторгается в ее жизнь.

— Вам совсем не нужно быть здесь сегодня, как вашему мужу не нужно было вчера быть на шоссе около Коломенского.

— Но его там не было.

— У меня другие сведения.

— Мы теряем время. Тот человек умрет.

— А он и так зажился на этом свете, — невозмутимо произнес Игнатьев. — Все должно было закончиться еще час назад.

Марго в ужасе отшатнулась от него.

— Вы — убийца! Хладнокровный подлый убийца!

— Ого, сколько страсти. Я — солдат партии. Как говорил мой первый шеф, Железный Феликс, чистые руки и холодная голова. Обратите внимание, у меня руки чистые, а у вас… — Он поднес ее ладони к ее лицу. — У вас все в крови. Так-то.

Его хищные скрюченные пальцы обхватили ее шею прямо под подбородком. Он вплотную приблизил ее лицо к своему, почти касаясь, и, захлебываясь, втянул ноздрями ее запах, совершенно сумасшедший, оттого что был густо замешан на парах бензина. Так по крайней мере показалось ему.

— А-а-а-а… Я уже носом чую тот день, когда ты придешь ко мне и скажешь: «Игнатьев, я вся твоя. Бери».

— Вы — параноик, — сказала Марго, холодея.

— Может быть, — неожиданно миролюбиво ответил Игнатьев. — Ты иди пока отсюда к своему благоверному, не очень верному. — Ему, видно, понравился каламбур, потому что он радостно расхохотался, всхрюкивая и щелкая пальцами перед ее носом. — К неверному благоверному. Да, иди, иди. — Он даже, кажется, слегка подтолкнул ее в спину. — У вас ведь второй медовый месяц.

Марго пошла прочь. Ее подташнивало. Есть ли что-то в ее жизни, о чем бы он не знал? Боже, до чего унизительно и противно быть амебой под микроскопом.

Марго не помнила, как добралась домой. Одна только мысль свербила и грызла мозг. Откуда, откуда он все знает с? ней? У него повсюду сотни невидимых глаз и чутких ушей, недремлющих, бдительных. Он опутал ее своей липкой паутиной, как муху, и теперь выжидает удобный момент, чтобы нанести последний, смертельный удар. А она, дурочка, только помогает ему. У нее только и есть драгоценного в жизни, что Володя. Только через него ее еще и можно достать. Володе грозит опасность, страшная, оттого что неведомая. Знать бы откуда, с какой стороны.

Володи дома не было. Странно, в такой поздний час. Марго бесцельно прошлась по комнате, не зная, чем себя занять. На столе лежала газета. «Бульварное кольцо». Пустенькая газетенка. Они никогда ее не читали. Любопытно, откуда она здесь.

Маленькая заметка на последней странице была отчеркнута красным карандашом. Марго прочла: «Убийство в Коломенском. В ночь на двадцать пятое октября у села Коломенское был убит известный коммерсант Осман-бей Чилер, генеральный директор акционерного общества „Руссотюрк“. Его тело было обнаружено сотрудниками милиции на обочине шоссе на Москву. По существующей версии, смерть наступила в результате наезда транспортного средства. Ведется следствие. Осман-бей Чилер был большим другом Советского Союза…»

Марго опустилась на стул. Вот и все. Осман-бея нет. «Наезд транспортного средства». Попросту говоря, сбили машиной. Но что он делал ночью на дороге в Коломенское?

Михаил перед смертью пытался сказать ей что-то важное. Но что? Марго попыталась сосредоточиться, но память отказывалась служить. Что-то про звонок. Кто-то звонил… звонил…

В комнату ворвался Володя, весь покрытый снегом. Просиял при виде ее.

— Слава Богу, ты дома! Пол-Москвы обегал, не знал, куда уж и ткнуться. Где ты пропадала? Марго, ты меня слышишь?

Марго только смотрела на него неподвижными глазами и молчала. Потерянные слова вдруг выплыли из памяти. «Это муж ваш его… Звонил… Встреча в Коло…» В Коломенском!

— Где ты был ночью двадцать пятого? — вдруг выпалила она.

— Как — где? С тобой. Мы же почти двое суток из дома не выходили.

Второй медовый месяц. Марго с силой провела руками по лицу, словно сдирая налипшую паутину.

— Прости. Я, кажется, понемногу схожу с ума.

— Ты уже видела заметку? Марго кивнула.

— Откуда газета?

— Мальчишка-газетчик всучил на улице. Даже денег не взял. Заметка уже была отчеркнута. Я еще подумал, что кто-то странно заботится о нас. А почему ты спросила, где я был ночью двадцать пятого?

Марго рассказала ему о событиях прошедшего дня, стараясь не упустить ничего важного. Володя слушал ее и мрачнел на глазах.

— Кто такой этот Игнатьев?

Пришлось рассказать. Рассказ вышел длинным. Володя слушал ее, не перебивая, только лицо каменело, линия губ делалась все тверже и руки непроизвольно сжимались в кулаки.

— Ты поражаешь меня, Марго. Этот человек годами преследует тебя, угрожает, шантажирует, а ты молчишь. Почему?

— А что я могла сделать?

— По крайней мере рассказать все мне.

— И что тогда?

— Я нашел бы его и поговорил по-мужски.

— Вызвал бы на дуэль? На шпагах или на пистолетах?

— А хоть бы и так. Если оскорбили мою жену, я обязан ее защитить. Это вопрос чести.

— Но он не имеет представления о чести. У этих людей совсем другое оружие. Ложные документы, подученные свидетели, сфабрикованные обвинения. Им ничего не стоит убить человека, все равно что раздавить клопа. И эти страшные щупальца опутывают всех нас. Мы беспомощны. Ведь на моем месте мог быть любой.

— Мне кажется, ты преувеличиваешь. У нас все же есть права.

— Вот именно, что все же. Мы даже не можем подать на него в суд, не можем обвинить ни в чем. У нас ничего на него нет, а у него есть все. Мне страшно, Володя. Я начинаю бояться людей. Кто-нибудь наверняка подтвердит, что видел тебя в Коломенском, а мое свидетельство не в счет.

— Иди сюда, маленькая.

Он усадил ее к себе на колени, крепко-крепко обхватил руками и принялся баюкать, как ребенка. Большой, сильный, красивый человек. Марго спрятала лицо у него на груди. Так хотелось верить, что кольцо его рук сможет оградить их от беды.

Игнатьев протер слезящиеся от усталости глаза и придвинул к себе листок бумаги. Показания шофера. Только что принесли. Посмотрим, что получилось.

«Двадцать четвертого октября господин Чилер вызвал меня к себе и велел через час ждать его внизу с машиной. Сказал, что поедем в село Коломенское. На мой вопрос, почему так поздно, ответил, что ему звонил муж Маргариты Георгиевны Басаргиной и просил о личной встрече. Я еще подумал, что странное место. Товарища Басаргина я неоднократно встречал в компании „Руссотюрк“, и он всегда выказывал неприязненное отношение к господину Чилеру, то есть не скрывал. В девять часов вечера мы отправились на условленное место встречи. Было уже темно. Господин Чилер велел мне дожидаться его у машины и пошел через дорогу. В этот момент неизвестная машина с зажженными фарами выехала на большой скорости из-за поворота, сбила господина Чилера и уехала. Фары слепили глаза, и я не сумел разглядеть ни машины, ни тем более номера. Когда я подбежал к нему, господин Чилер был уже мертв. Я не стал его трогать и съездил за милицией. Товарищ Басаргин на встречу так и не явился. Подпись: Михаил Иванович Соков».

Н-да-а-а. Редкостная липа. Для шофера слишком гладко излагает, да еще эти разговорчики-мухоморчики с хозяином. Куда едем, да зачем, да почему. Интересно, на каком языке они балакали, ведь переводчика-то не было. Ну да ладно. Сойдет и так.

Игнатьев придвинул к себе телефон.

— Осип Абрамович, Игнатьев из НКВД. Я тут посмотрел дело Чилера. Беру его под свой личный контроль. Ну да, иностранец и все такое. Так что ты документики мне все перекинь и по своему ведомству дело закрой. Лады. Лады. Будь.

На следующий день Володя с работы не вернулся. Марго прождала его всю ночь, цепенея и вздрагивая от каждого звука, от редкого шума проезжающей машины. Время будто остановилось. Часы тикали, как всегда, но стрелки словно прилипли к циферблату.

Марго бродила по комнате как неприкаянная, из угла в угол, из угла в угол. От этого мерного хождения ей становилось легче. Мысли будто замирали, прислушиваясь к шагам. Цок-цок, цок-цок, раз-два, раз-два. Десять шагов туда, десять обратно. Можно сосчитать, сколько километров она пройдет до утра. Цок-цок, очень интересно.

Утро она встретила с виду спокойная, будто окаменевшая. Машинально оделась, машинально причесалась, безучастно отметила новую резкую складочку у рта, черные круги вокруг глаз. Все правильно. За все на свете надо платить, а за ночь кошмара тем более.

Полдня она провела в «Заготхлебе». Расспрашивала, расспрашивала, расспрашивала. Наконец кто-то-то вспомнил, что видел Басаргина на улице после работы. Его ждала машина. Подошли двое, перекинулись с ним парой слов, усадили в машину и укатили. Больше его никто не видел.

Марго шла на Лубянку, в тот самый дом, который долго еще будет наводить ужас на миллионы несчастных людей. Шла сама. Никто ее не звал, никто не искал. Она шла туда, чтобы спасти любимого человека. Какой ценой? Она не думала об этом. Ей было уже все равно.

В бюро пропусков она назвала свою фамилию и фамилию Игнатьева и присела подождать. Минут через пятнадцать явился молодой человек в форме и повел ее по длинным мрачным коридорам, устланным ковровой дорожкой. Она съедала звук шагов, и оттого казалось, что фигуры людей двигаются бесшумно, как во сне. По обеим сторонам коридора были двери, бесконечный ряд массивных дверей, за каждой из которых сидел паук-Игнатьев и плел свою паутину, много-много паутины, чтобы хватило на всю огромную страну.

У одной из дверей ее провожатый остановился и, отворив, пропустил ее вперед. Она очутилась в небольшом пустом «предбаннике», в конце которого была еще одна дверь. Лабиринт Минотавра — Подождите здесь.

Он подошел к двери и постучал согнутым пальцем.

— Входите.

— Семен Игнатьевич, к вам товарищ Басаргина.

— Пусть войдет. Я буду занят. Никого ко мне не пускать. Марго переступила порог. Дверь за ней тут же закрылась.

Она не стала осматриваться, лишь боковым зрением автоматически отметила, что кабинет большой и безликий, как и всякое казенное помещение. Портрет Дзержинского на стене. В полупрофиль. И ладно. Обойдемся без соглядатаев. Взгляд ее был намертво прикован к Игнатьеву. При виде ее он почему-то встал, потом сел, заерзал, облизнул губы. Нервничает, подумала безучастно Марго. Он-то что нервничает?

— Пришла?

— Пришла.

— Сама?

— Сама.

— Значит, все, как я говорил?

— Все, как вы говорили. — Ее голос звучал эхом его слов и доносился до нее будто со стороны. Будто не она говорит, а ее неживая оболочка. А она-то где? И есть ли она— еще? — Он здесь?

— Пока здесь.

— Что ему угрожает?

— СЛОН или расстрел. Смотря как повернуть. Двойное убийство…

— Я знаю. Что такое СЛОН?

— Соловецкий лагерь особого назначения.

— А как повернуть, чтобы он вышел отсюда сегодня же?

— Сама знаешь.

— Я готова. Берите меня, как хотите.

Он медленно подошел к ней, близко, почти вплотную. Встал, широко расставив ноги, тяжело посмотрел налитыми кровью глазами.

— Ну! Ласкай меня, как своего муженька. Я знаю все твои уловки.

Марго и бровью не повела.

— Всему свое время. Сначала дайте распоряжение, чтобы его выпустили, и закройте дело.

— Вот ты как запела. Не доверяешь мне?

— Нет.

— А я почему должен тебе доверять?

— Даю вам слово! Довольно?

Он быстро отошел к столу и заполнил какой-то бланк. Марго через его плечо прочла: «Прошу отпустить за отсутствием состава преступления». Потом размашисто подписал и вызвал курьера.

— Отнесите немедленно.

Курьер вышел. Игнатьев запер дверь на ключ и, вынув из папки, лежащей на столе, лист бумаги, протянул Марго.

— Это все, что есть в деле на твоего Басаргина. Немного, но вполне достаточно, чтобы пустить его в распыл. Учти, восстанавливается при первой необходимости.

Марго пробежала глазами листок. «Михаил Иванович Соков». А он-то как успел? Он ведь умер. Но она не стала ни о чем спрашивать. Скомканный листок полыхнул в пепельнице и рассыпался горсткой пепла.

Марго принялась расстегивать пуговки блузки холодными сухими пальцами. Ей казалось, что они шелестят, как безжизненные осенние листья. Блузка скользнула на пол, за ней последовало кружевное белье. Она взялась было за юбку, но он рявкнул:

— Не надо!

Она повиновалась. Игнатьев стоял, не шевелясь, и явно не собирался помогать ей. Она сама расстегнула ему ремень и опустила брюки. То, что составляет главную мужскую гордость, у Игнатьева напоминало смятую тряпочку, слишком маленькую для мужчины таких внушительных размеров.

Марго взяла это в руку и начала ритмично массировать. Скорее бы, скорее бы все это кончилось. Сколько она еще выдержит? Наконец он дрогнул, зарычал и набросился на нее, как дикий зверь. Завалил на стол, придавил намертво своим тяжелым телом.

— Я отдеру тебя так, как когда-то твой муженек. Прямо на столе, в одежде, как ресторанную девку. Я смотрел за вами в бинокль. Ты знала? Знала? Поэтому не задергивала занавески? Дразнила меня?

Он впивался в ее шею слюнявыми губами, давил и мял грудь и тыкался, тыкался в нее бессильной, вялой плотью. Марго прикусила зубами нижнюю губу. Когда же кончится этот ужас? Тоненькая струйка крови побежала по щеке, алая змейка на белом, безжизненном, как маска, лице.

Вдруг Игнатьев отпустил ее. Сел у стола и заплакал. Он плакал о себе, о своей долбаной жизни, о своем неожиданном бессилии и еще оттого, что эта женщина, которая сидела перед ним на столе вся растерзанная, растрепанная, с багровыми подтеками на коже, была сильнее его. Она могла ползать перед ним на брюхе, целовать его ноги, сосать его член, он мог вытворять с ней все, что угодно, и все равно она была сильнее его. Она сделала бы это ради своей любви, оставаясь чистой и прекрасной. Что такое особенное было в ее муже, чтобы вызвать такую любовь? Ведь ни одна женщина не сделает того же ради него, Игнатьева.

Марго никак не ожидала такого поворота. Она не привыкла видеть плачущих мужчин, а этот выглядел совсем уничтоженным. Ей даже на секунду стало жаль его. Такой провал. Но она тут же одернула себя. Милое дело — жалеть людоеда, которому оказалась не по зубам очередная жертва.

Игнатьев поднял голову и мутно посмотрел на нее. Она сидела перед ним в естественной, непринужденной позе, полной неизъяснимого изящества. Никакой неловкости или стыда. Непостижимая женщина! Она даже не пыталась прикрыть свою наготу, как сделала бы на ее месте любая другая. Грудь ее, почему-то нисколько не обезображенная отпечатками его лап, дышала легко и спокойно. И это больше всего убивало его. Он не может причинить ей вреда, не может никак зацепить ее, ее внутренняя суть недоступна для него. Словно она впорхнула в его окно, присела на его стол, пригладила растрепавшиеся перышки и сейчас снова упорхнет. И тут же забудет о нем. Проклятая ведьма.

— Проклятая ведьма, — пробормотал он. — Проклятая ведьма. Убирайся вон из моей жизни, вон…

Марго поняла, что «аудиенция» закончена. Изо всех сил сдерживая себя, чтобы не спешить, не нарушить гипнотическое молчание, повисшее в кабинете, она оделась и пригладила волосы. Игнатьеву показалось, что это произошло в один миг. Она сделала какое-то неуловимое, плавное движение и преобразилась. Ведьма. Холодная и неприступная, как айсберг. А он, Игнатьев, который одним пальцем может стереть ее в порошок, сидит перед ней, раздавленный, кастрированный и униженный, и мается от сознания собственной неполноценности. Он опустил голову на руки и затих.

Когда он очнулся, ее в кабинете уже не было. Она исчезла бесшумно, невесомой, бесплотной тенью, как сквозь стену прошла. За окном барабанил холодный осенний дождь. Серое небо придвинулось вплотную и навалилось на него свинцовой тяжестью. И тут он с убийственной ясностью понял, что ему больше не подняться.

Уронив несколько слов в телефонную трубку, Игнатьев вынул из ящика стола пистолет и, зачем-то протерев его платком, аккуратно вложил дуло в рот.

Марго стояла на углу Лубянской площади и терпеливо ждала. Холодные струи дождя сбегали по ее лицу, как запоздалые слезы, затекали за воротник, но она не чувствовала холода. Пальто намокло и давило на плечи, но она не чувствовала тяжести. Сколько она уже простояла здесь? И сколько еще простоит? Не важно. Она ждет его и дождется.

Но она не дождалась своего Володи. Он не вышел к ней ни через час, ни через два, ни позже. Уже стемнело, зажгли фонари. Желтые круги, как рыбий жир, растекались в лужах. Когда-то, в другой, живой жизни, Марго любила бродить под дождем, крепко взяв под руку Володю, прижавшись к нему крепко-крепко, чтобы поместиться под одним зонтом. В сущности, ничто так не сближает людей, как прогулки под зонтом, уютным пристанищем для двоих, где третьему уж точно нет места. И весь окружающий мир надежно отделен пеленой дождя. Да, Марго любила дождь, но сегодня она была одна и так же надежно отделена от остального мира, которому она была совершенно безразлична. Она еще никогда не чувствовала себя такой одинокой. Потом пришла спасительная мысль. Его же вывели через другой, непарадный вход. Он уже дома, ждет ее, не понимая, куда она запропастилась в такой вечер.