Путешествие на тот свет

Скорее всего это письмо не успело выйти даже за пределы Ленинградской области. Так как дня через четыре Мартова уже вызвали в областной комитет партии к инструктору обкома с фельетонно-искусственной фамилией Исправников.

Мартов надел костюм, повязал галстук, который никогда не носил, а на лацкан пиджака нацепил золотую медаль лауреата Государственной премии, предназначавшуюся в основном для совращения половозрелых барышень.

Исправников оказался инструктором, прямо скажем, невысокого полета. Он сидел третьим в большой и светлой общей комнате Смольного. Что, как ни странно, к стыду Мартова, еще более усилило его обиду. На мгновение ему показалось, что он достоин разговора с более высоким партначальником и в отдельном кабинете...

Потом, еще много лет, его буквально передергивало от омерзения, когда он вспоминал себя в тот момент – в галстуке, с медалью на пиджаке, огорченного тем, что его, Мартова, приняли на ранг ниже, чем он есть на самом деле!

На столе Исправникова лежало проштемпелеванное письмо Сергея Александровича в Центральный Комитет КПСС. Какие-то строчки (Мартов никак не мог разобрать какие) были аккуратно подчеркнуты тонким красным фломастером.

Не поднимая глаз от стола, Исправников задушевно объяснил Мартову, что отказано ему в такой долгой и дальней командировке лишь в силу искренней заботы партии и правительства о его драгоценном здоровье.

Дескать, у вас, Сергей Александрович, уже была одна операция на правой почке – камушки оттуда добывали... А вдруг и левая почечка камень начнет исторгать? Да еще в открытом море!.. А он у вас там есть. Камень. В левой почке. Что тогда? Знаете, сколько стоит такая операция за границей? Валютой!

– Откуда это вам все про мои почки известно? – с ненавистью спросил Мартов.

И тут впервые Исправников поднял на него глаза и негромко, тоном участкового, презрительно и отчетливо произнес:

– Положено.

* * *

Сергей Александрович Мартов закрылся на три месяца в своем любимом тридцать втором номере репинского Дома творчества и написал другой сценарий. За счет чего и погасил авансовый долг по несостоявшемуся «Обыкновенному круизу».

Сдал сценарий художественному совету студии, сел за баранку своего автомобиля и надолго уехал в Керчь, в мосфильмовскую киноэкспедицию, где снималась картина по его сценарию и по ходу съемок режиссеру были необходимы кое-какие сценарные переделки.

* * *

... А потом настали и вовсе другие времена.

В Западной Германии была издана книга коротких повестей Сергея Мартова. На самом деле это были его обычные киносценарии, написанные упругой, емкой и лаконичной прозой, как писали тогда почти все приличные сценаристы одной шестой части мира, обозначенной на советских географических картах красным цветом.

На Западе книга имела хорошую и шумную прессу – она попала в тот самый переломный момент, когда Европа ждала вывода советских войск из Германии и все русское было притягательно и похвально. Под этот всеобщий прилив доброжелательности немецкий издатель сумел продать книгу Мартова в два десятка стран, где ее перевели на все мыслимые языки.

Издатель прислал Мартову приглашение в Гамбург на так называемые публичные чтения, и Сергея Александровича неожиданно легко отпустили в эту поездку. Что-то за это время, видимо, все таки изменилось. Приоткрылись некогда наглухо запертые створки, многое перестало быть «государственным»; рассеялось казавшееся незыблемым; где-то растворились Исправниковы...

Кстати! А ведь прав был тогда этот инструктор обкома с фельетонной фамилией, проявив глубокую урологическую осведомленность: пошел-таки камень у Мартова из левой почки! И именно за границей! Да с такой чудовищной почечной коликой, что Сергея Александровича прямо с какого-то его очередного выразительного «чтения» под тоскливый и монотонный немецкий перевод отправили в знаменитую университетскую клинику, почти в бессознательном состоянии от болевого шока.

Но в одном верный боец партии товарищ Исправников тогда ошибся – он пророчил Мартову, что это произойдет с ним через месяц после разговора в обкоме и в открытом суровом море-океане. А случилось это только лишь через четыре года на замечательной северогерманской суше.

И еще. Говоря о том, каких огромных валютных денег может стоить такая операция за границей, товарищ Исправников даже и вообразить себе не мог, что это может стоить ТАК дорого!

Правда, все расходы по операции и пребыванию Мартова в клинике на себя любезно взяла организация под нескончаемо длинным названием – «VERWELTUNGSGESELLSCHAFT WORT». Или сокращенно «VG WORT». Что-то вроде советско-российского «Управления по охране авторских прав»...

* * *

С тех пор вот уже двенадцать лет Сергей Александрович постоянно живет в Гамбурге.

* * *

Живет холостяком, с каждым годом все чаще и чаще меняя приятельниц. И чем Мартов становится старше, тем его барышни оказываются все моложе и моложе...

С российско-эмигрантской диаспорой Сергей Александрович почти не общается. Нет времени. Да и желания... Пишет книжки. Издался уже во многих странах на самых разных языках.

Заканчивает книгу, отсылает ее в издательство и на пару месяцев улетает куда-нибудь из Гамбурга. То в Калифорнию, где у Мартова полно друзей, а оттуда на Гавайские острова, то в Испанию – в привычное местечко Ла-Мата, под Аликанте... Или в Париж, к Лильке Хохловой и ее сыну Андрюше Гуревичу – вдове и пасынку своего покойного корешка кинооператора Саши Чечулина, который снимал несколько картин по сценариям Мартова. А то и просто в Нью-Йорк, к старому другу, знаменитому Георгию Вайнеру, одному из братьев Вайнеров – основоположников советского детектива хорошего интеллигентного писательского качества...

Дважды в год Мартов прилетает недельки на две, на три в Москву или Петербург, заключает договор с каким-нибудь издательством или продюсерской кинокомпанией и снова улетает в Гамбург – сочинять и отписываться. Как когда-то уезжал в Репино.

На вопросы журналистов, желающих взять у Сергея Александровича интервью (а таких с каждым годом становится все меньше и меньше...) – почему Мартов живет в Германии, Сергей Александрович иронично-кокетливо выдает за экспромт давно придуманную остроту, говоря, что Гамбург – это его последний Дом творчества...

* * *

А пару лет тому назад у бензозаправочной станции «Aral», неподалеку от дома, в котором он уже одиннадцатый год снимал небольшую двухкомнатную квартирку, Мартов познакомился с двумя заезжими ленинградцами.

Был поздний холодный осенний вечер.

«Тойота» с российско-петербургскими регистрационными номерами стояла в стороне от бензиновых колонок, а ее хозяева внимательно всматривались в карту Гамбурга, разложенную на капоте машины, и время от времени оглядывались по сторонам, чтобы понять, где они находятся.

Женщине было не больше тридцати двух – тридцати пяти, мужчина лет на восемь постарше. Джинсы, кроссовки... На ней – дорогая теплая парка с капюшоном, отороченным мехом норки, на мужчине поверх свитера крупной вязки – видавшая виды старая кожаная куртка.

Мартов поставил свою гамбургскую «мазду» рядом с питерской «тойотой», заглушил двигатель и вылез из теплой машины на промозглый ветерок. И негромко по-русски спросил петербургских тойотовладельцев:

– Помочь? На правах общей симпатии к японским автомобилям.

* * *

Мужчину звали Тимур Петрович Ивлев. Он был судовым врачом какого-то русского пассажирского судна. Его жена Таня на этом же корабле служила переводчиком. С английского и немецкого. Но немецкий язык для Тани был основным.

В Гамбург их пригласил в гости один старый потомственный немецкий доктор – владелец небольшой наследственной частной хирургической клиники. Несколько лет тому назад они познакомились и подружились с ним в одном из рейсов их судна, которое совершало этакое «полукругосветное» туристическое путешествие с несколькими сотнями немецких и английских пассажиров на борту.

В прошлом году, именно в это же самое осенне-штормящее время, когда судно стояло в Швеции, в тралеборгских ремонтных доках, на очередной профилактике и почти вся команда в количестве трехсот человек (за исключением десятка инженеров и техников) была отпущена в плановый отпуск, немецкий старик доктор гостил у Ивлевых в Санкт-Петербурге.

В этом году, в такое же мертвое предзимнеотпускное время, Ивлевы своим ходом – на собственном автомобиле – приехали на пару недель в Мюнхен.

Сейчас они возвращались из Ганновера. Тане очень хотелось побывать на знаменитой Ганноверской выставке... Старик поехать с ними не мог – слегка прихворнул, вот они без него и заблудились.

– Выехали из Гамбурга по одной дороге... – сказал Тимур.

– ...а вернулись совсем по другой! – закончила за него Таня.

– Наверное, где-то проворонили съезд с автобана и въехали в город совершенно с другой стороны.

– Ничего страшного, – улыбнулся Сергей Александрович. – Называйте адрес.

– Розенштрассе, семь. Это в самом центре, – сказала Таня.

– Рядом с Ратхаузом... – добавил Тимур.

– Да знаю я, где эта Розенштрассе, – улыбнулся Мартов. – Садитесь в свою машину и поезжайте за мной. А я постараюсь поаккуратнее двигаться, чтобы вы меня в темноте не потеряли.

Тимур и Таня воспротивились:

– Что же это мы вас так напрягать будем, Сергей Александрович! Ну неловко же, ей-богу... Вы нам только покажите по карте, а уж потом мы сами как-нибудь выгребемся.

– Дольше объяснять и показывать, – рассмеялся Мартов. – Садитесь, садитесь в свою «тойоточку»...

* * *

Потом совсем не по-немецки, а совершенно по-российски до начала третьего ночи сидели вчетвером на Розенштрассе в огромной прекрасной квартире старого хирурга, доктора медицины Зигфрида Вольфа.

Приканчивали литровую бутылку двенадцатилетнего «Чиваса», за которой Мартов, собственно, и заезжал на автозаправочную станцию, так как все магазины к тому времени уже были закрыты. Благодаря чему случай и свел его – поначалу с Ивлевыми, а позднее и с доктором Вольфом.

Разговор шел вперемешку на трех языках: с Мартовым Тимур и Таня говорили по-русски, с Вольфом Тимур разговаривал по-английски, Мартов на своем среднем немецком пытался поддерживать светскую беседу с хозяином дома, а Таня почти синхронно, очень вовремя помогала им сохранять живость непринужденной беседы...

Выяснилось, что Таня и Тимур плавают на «Федоре Достоевском», где когда-то в одном из круизов и познакомились с доктором Зигфридом Вольфом, пребывавшем в то время на борту русского судна в качестве немецкого пассажира.

– Погодите, погодите! – воскликнул Мартов. – Но на «Достоевском» главным доктором был Витя Раппопорт!.. Он, помню, даже ко мне в Репино приезжал...

– Ну что вы, Сергей Александрович! Виктор Семенович еще в девяностом ушел из пароходства, когда все только начало разваливаться, – улыбнулся Тимур Ивлев. – Теперь на «Достоевском» я служу...

– Господи... Вот ведь как в жизни бывает, – вздохнул Мартов.

Это оказался тот самый круизный лайнер, куда почти полтора десятка лет тому назад Ленинградский обком партии так и не пустил лауреата Государственной премии, заслуженного деятеля искусств, члена Союза писателей и члена Союза кинематографистов СССР Сергея Александровича Мартова в трехмесячное плавание для сбора материала к киносценарию «об отважной и благородной работе советских моряков международного пассажирского флота»...

Правда, и Таня, и Тимур появились на этом судне значительно позже, спустя несколько лет после того исторического решения партии, но тем не менее общность темы очень оживила новое гамбургское знакомство, вылившееся в обычную ленинградско-московскую ночную посиделку. Тем более что рейс, в котором Таня и Тимур познакомились и подружились со старым немецким хирургом, был для них более чем памятными, не боясь пышности выражения, чрезвычайно знаменательным для всех троих...

Ибо этот рейс коренным образом отличался от всех предыдущих, да и последующих круизных рейсов.

И так уж получилось, что Сергей Александрович Мартов, прихлебывая виски, с усмешкой, достаточно иронично, поведал Тане, Тимуру и доктору Вольфу историю давних лет – своей неудачной попытки совершить круиз на легендарном тогда «Федоре Достоевском».

А доктор Вольф, Таня и Тимур, в свою очередь, нещадно перебивая друг друга, рассказали Мартову про тот самый чрезвычайный рейс, который доктор Зигфрид Вольф очень образно назвал «путешествием на тот свет».

Может быть, по-немецки фраза доктора звучала менее роскошно, но Таня так уж перевела слова Вольфа на русский.

Сергей Александрович выслушал эту историю с таким нескрываемым волнением и любопытством, что вдруг неожиданно встрепенулся, словно старая, застоявшаяся в деннике боевая кавалерийская лошадь, внезапно услышавшая резкий призывный раскат нервной распевной команды эскадронного трубача!..

«Вот из чего, черт подери, нужно делать сценарий!!! – завертелось в голове у Мартова. – Вот что могло стать бы настоящим кино!.. И название-то какое шикарное!.. Правда, слегка излишне претенциозное, зато, по сегодняшним рыночным меркам, очень даже кассовое – „Путешествие на тот свет“...»

* * *

Наверное, не очень крупным и примечательным событием будет псевдофилософское открытие стареющего человека, что с возрастом время так пугающе увеличивает скорость проживания, а каждый промелькнувший день твоего земного существования, каждый промчавшийся галопом час твоего бытия, каждая сверкнувшая и пролетевшая мимо «твоя» минута неумолимо становятся все дороже и дороже. Скорость исчезновения их в вечности катастрофически увеличивает стоимость следующих дней, часов и минут!.. И никаких твоих жизненных сил и накоплений явно не хватает для того, чтобы побороть эту чудовищную и неотвратимую инфляцию! Как бы ты ни надувал щеки и ни изнурял себя утренними зарядками, пробежками трусцой, бассейном, диетами и нетяжелыми гантелями.

И все-таки, и все-таки...

* * *

Больше полугода, почти семь драгоценнейших месяцев своей уже немолодой шестидесятидвухлетней жизни, истратил Сергей Александрович Мартов на то, чтобы по крохам, разбросанным по всему миру, собрать сведения и подробности о том самом круизном рейсе, о котором ему так живописно рассказали Таня и Тимур Ивлевы и старый немец – доктор медицины Зигфрид Вольф.

Но Таня и Тимур, да и доктор Вольф (еще в меньшей степени, чем Тимур и Таня), смогли поведать Мартову всего лишь внешнюю оболочку происшествия того незабываемого рейса (где они все трое в какой-то степени были участниками и свидетелями событий, происходивших тогда на борту лайнера...

А Мартову было чрезвычайно важно понять, что же в то время творилось, как говорится, «за бортом» круизного судна! То, чего ну никак не могли знать ни шестьсот англо-германских пассажиров, ни триста человек русской команды «Федора Достоевского»!

Свое собственное расследование Сергей Александрович начал, как и водится теперь, с Интернета, который, как ни странно, ни в коей мере не оправдал его ожиданий и надежд. Было десятка два сообщений о том, что произошло несколько лет тому назад с русским теплоходом «Федор Достоевский» у берегов Новой Зеландии, но сообщения эти были столь невразумительны и разноречивы, что всерьез принимать их во внимание было бы непростительной ошибкой.

Нужен был контакт с людьми, которые непосредственно занимались тогда этим делом, – членами каких-нибудь экспертных комиссий по различным морским происшествиям, руководителями круизных фирм, которые фрахтовали русское судно, Интерполом, в конце концов...

Кто-то же этим происшествием занимался вплотную?! И захотят ли эти люди разговаривать с ним – с Мартовым? С частным лицом, литератором, который представляет всего лишь самого себя.

В давние советские времена в таких случаях можно было бы сотворить внушительные письма от Союза писателей и Союза кинематографистов, из которых сразу становилось ясно, что ты не кустарь-одиночка, пытающийся что-то там разнюхать, а представитель могучего клана советской творческой интеллигенции, интересы которой игнорировать не так уж просто, а иногда и опасно...

Вот так-то! А говорят, что при Советской власти все было плохо.

Хотя если попытаться четко воссоздать в памяти события прошлых лет, то в свое время два таких письма на роскошных бланках образца начала восьмидесятых так и не помогли Мартову попасть в «халявный» круиз именно на этот таинственный теплоход...

Но будем справедливы: кто тогда преградил путь беспартийного Мартова к трапу «Федора Достоевского», наплевав на те замечательные письма? Это была Коммунистическая партия всего Советского Союза в лице инструктора Ленинградского обкома товарища Исправникова. Более сокрушительной силы в то время не существовало. Не то что компартия нынешняя – жалкие лилипутские свары и тайные съезды на московских задворках.

Однако Мартову с чего-то нужно было начинать.

Ивлевы рассказали, что у сегодняшней России собственного государственного международного пассажирского флота нет. Все было разворовано и утрачено еще в начале девяностых. Осталось два судна, которые тогда буквально за копейки перешли во владение к двум очень неглупым мужикам, бывшим сотрудникам Министерства морского флота СССР – Юрию Филипповичу Краско и Льву Анатольевичу Берману. Они и создали частную морскую российскую туристическую компанию «Посейдон» и даже умудрились восстановить не только суда, одним из которых был «Федор Достоевский», но и стародавние партнерские отношения с такими знаменитыми на весь мир морскими круизными фирмами, как английская «RBI» – «Роял-бритиш-интернэшнл» и немецкая «Оушн-тур-райзен».

Мартов отыскал в компьютере московский рекламный сайт «Посейдона», выписал оттуда все телефоны фирмы и стал названивать в Москву. Назвал секретарям и помощникам руководителей фирмы несколько наиболее популярных фильмов прошлых лет, к которым он когда-то писал сценарии, представился автором пары своих самых шумных книжек, переизданных только в России раз по десять – пятнадцать, и наконец получил доступ к «главному телу». Им оказался один из совладельцев фирмы – Краско Юрий Филиппович.

– Прилетайте, – сказал Краско. – Но если серьезно браться за эту тему, я подозреваю, что вам будет недостаточно разговоров только со мной и Берманом. Очевидно, вам придется связаться еще и с нашими партнерами по бизнесу в Лондоне и Бремене. Но тут уже мы со Львом Анатольевичем представим вас в лучшем виде. Ваша старая книжка про двух «чайников», которые уплыли на яхте из Союза в Израиль, у нас в «Посейдоне» уже давно стала настольной. Гостиницу забронировать?

– Нет, спасибо, это мои проблемы, – ответил Мартов.

Он снова позвонил в Москву и заказал себе номер в «Пекине», где останавливался всегда, когда его просили прибыть в издательство или какую-нибудь кинокомпанию.

На следующий день Мартов вылетел в Россию.

* * *

Совладельцы «Посейдона» Юрий Филиппович Краско и Лев Анатольевич Берман были моложе Мартова всего лет на десять, но выглядели такими подтянутыми и ухоженными, что больше сорока ни одному из них дать было невозможно. Казалось, что они старательно и весьма успешно олицетворяют сегодняшний тип московских деловых людей с очень высоким уровнем ответственности и дохода.

... Две предыдущие встречи Мартова с Краско и Берманом проходили в их роскошном офисе на Большой Пироговской, где Мартов с разрешения хозяев фирмы все их рассказы писал на цифровой диктофон. А третья – заключительная – встреча, уже без каких бы то ни было записей, – в одном из самых дорогих ресторанов Москвы, в ЦДЛ – Центральном доме литераторов.

К Союзу писателей этот ресторан теперь (слава Богу!) не имел никакого отношения.

Когда-то, в советские времена, когда на «Мосфильме» снималась очередная картина по сценарию Мартова, он здесь бывал достаточно часто (хотя откровенно предпочитал уютный ресторан Дома кино) и отчетливо помнил роскошные облезлые и потрескавшиеся деревянные панели на стенах, затянутые клубами сине-серого сигаретного дыма; громкие, пьяные выяснения отношений братьев-литераторов – «Кто гениальней?..»; пожилых хамоватых и неопрятных официанток, которые служили при этой кормушке лет по двадцать и поэтому позволяли себе говорить завсегдатаям «ты» и нещадно их обсчитывать...

Сегодня это был один из лучших и, как теперь стало модно говорить, «пафосных и престижных» ресторанов страны. Старый, знакомый деревянный зал отреставрирован с отменным вкусом. Удобная элегантная мебель, еда – превосходная, обслуживание – на высочайшем уровне, цены – чтобы не пугать посетителей чудовищными рублевыми цифрами, не то в у.е., не то в долларах...

– Нам, Сергей Александрович, сейчас трудновато восстановить в памяти все то, что и как рассказывали тогда наши английские и немецкие партнеры... – сказал Лев Анатольевич Берман, с наслаждением уплетая крохотные пирожки с телячьими мозгами под добротный глоток «Русского стандарта».

– Вот поэтому-то я и предложил вам непосредственно повидаться с ними, – добавил Краско. – Еще рюмочку?

– С удовольствием, – ответил Мартов.

– Когда мы вас рекомендовали им, мы взяли из Интернета перечень ваших основных работ и... о, счастье! Один из наших англичан читал какую-то вашу книгу в английском, естественно, переводе...

– Оцените, Сергей Александрович! – рассмеялся Берман. – Чтение чего-либо не имеющего отношения к круизному бизнесу у наших партнеров, прямо скажем, не самая сильная сторона их жизни и деятельности...

– Что отнюдь не умаляет их деловых качеств, – тут же заметил Краско. – А наш немецкий партнер знает даже два ваших фильма, которые, оказывается, шли у них по телевидению.

– Господи! – удивленно воскликнул Берман. – Неужели он еще успевает включать телевизор?! Мне всегда казалось, что, кроме работы, он занят исключительно сменой личных секретарей и их непрерывным тестированием. Чтоб не сказать хуже...

Краско укоризненно посмотрел на излишне развеселившегося Бермана и сказал Мартову:

– Тем не менее и в Лондоне, и в Бремене вас ждут с искренним интересом. Кстати, как у вас с английским, Сергей Александрович?

– Спасибо, хреново, – ответил Мартов. – В смысле – почти никак.

– А с немецким?

– Пристойно.

– Уже неплохо, – улыбнулся Берман. – Юра, не откажи в любезности, передай мне солонку... Надо предупредить Лондон о хорошем переводчике.

– Не проблема. – Краско подал соль Берману и спросил у Мартова: – У вас, конечно, немецкий паспорт?

– Нет, конечно, – ответил Мартов. – Российский. Но у меня бессрочная шенгенская виза. И многократная американская...

– Это не имеет значения, Сергей Александрович, – мягко заметил Берман. – Англичане, со своей пресловутой пятисотлетней хартией вольности, тупо требуют собственное въездное визирование. Но это не должно вас волновать. Да, Юра? – улыбнулся Берман.

– Вне всяких сомнений, – четко подтвердил Краско. – Сколько вы еще собираетесь быть в Москве, Сергей Александрович?

Мартов оглядел почти пустынный зал ресторана, и его вдруг нестерпимо потянуло домой в Гамбург – к своей тахте, своим книжкам, любимым картинкам на стенах, фотографиям, безделушкам на стеллажах. К Эльке, наконец! Если она кем-нибудь уже не занята в эту неделю...

– Я хотел бы улететь завтра. Вы мне дали столько материала, что я должен срочно привести свои записи в порядок и покумекать над ними, – ответил Мартов.

– У вас паспорт с собой? – спросил Краско.

– Естественно.

Краско разлил остатки водки по рюмкам и сказал Берману:

– Левушка, забери у Сергея Александровича его паспорт и, пожалуйста, сделай так, чтобы Сергей Александрович завтра улетел в Гамбург уже с английской визой. На кой леший ему самому этим заниматься?

* * *

В Гамбурге Мартов в первый же вечер после прилета вызвонил свою почти постоянную барышню Эльку – Эльжбету Конвицку, гражданку Польши, временно и нелегально (уже четвертый год!) проживающую в Германии.

Тяжким трудом уборщицы богатых домов в аристократических районах Гамбурга, не брезгуя симпатичной и очень целенаправленной полупроституцией, умная, бережливая и упорная Элька зарабатывала здесь себе на философский факультет Варшавского университета и небольшой домик, который должен будет находиться от ее храма науки на расстоянии не более получаса езды на автомобиле.

На этот самый автомобиль – недорогой, подержанный, но крепенький «фольксваген-гольф» Элька уже заработала и теперь на любой призыв мобильного телефона выезжала на собственной машине.

У Мартова с Элькой все тоже когда-то началось с невинной весенней уборки и мытья окон. Двухкомнатная квартирка Мартова в блочном доме не могла идти ни в какое сравнение с богатыми особняками. Зато Мартов с удовольствием платил пани Эльке «за все» намного больше, чем прижимистые владельцы богатых особняков...

Кто три года тому назад порекомендовал ему эту ироничную, ладненькую и очень хорошенькую уборщицу-польку, Мартов сейчас и не припомнит. Тогда ей вообще было всего лишь лет семнадцать...

В три часа ночи Элька приподнялась на локте, уставилась на Мартова и на хорошем русском языке, с неистребимым польским акцентом, мягко проглатывая букву "л", томно проговорила:

– Наверное, в Москве тебя кормили только виагрой.

– Ты мне грубо льстишь, – рассмеялся Мартов.

– Не, взаправду!

– Наплевать, даже если не «взаправду»! Ты говори, говори...

Элька вылезла из постели, голая пошлепала на кухню. Вернулась оттуда с куском холодной пиццы и бутылкой сухого мартини.

– Будешь? – спросила она у Мартова.

Тот не ответил ей. Лежал, смотрел в низкий потолок.

Элька поставила тарелку с пиццей и бутылку на столик у тахты, наклонилась, заглянула Мартову в лицо и пощелкала пальцами перед его носом:

– Эй, ты где?

– Что?.. – Мартов судорожно вздохнул, посмотрел на Эльку.

– Я спрашиваю – где ты есть?

Мартов улыбнулся, тихо ответил:

– В море.

– В каком? – спросила практичная Элька.

Но тут Мартов уже совсем очнулся, облапил Эльку, опрокинул ее на себя и прошептал ей на ухо:

– Понятия не имею!

* * *

Неделю Мартов разбирался в своих московских диктофонных записях: перевел их в компьютер, а потом распечатал на принтере – с белого листа бумаги Сергей Александрович Мартов воспринимал любой текст значительно легче, чем с дисплея.

А еще Краско и Берман подарили Мартову настоящую морскую карту, с проложенным на ней тем самым злополучным рейсом «Достоевского», о котором он впервые услышал от Тани и Тимура Ивлевых и их приятеля – старика хирурга, доктора Зигфрида Вольфа.

Мартов вчитывался в свои записи, до одури разглядывал карту – все пытался представить себе, что же в действительности произошло тогда с этим круизным лайнером, и безуспешно старался нащупать хоть какую-нибудь сюжетную ниточку, за которую можно было бы ухватиться, потянуть, а там, глядишь, и само бы пошло...

Но сколько бы он ни всматривался в эту строгую, расчерченную параллелями и меридианами карту доброй половины земного шара, в голову ничего не приходило. Не хватало очень многих звеньев в этой цепи, и как-то вечером Мартов позвонил в Нью-Йорк Георгию Вайнеру.

– Жорик, насколько я понял, в двух своих замечательных книжечках – «Утоляющий печаль» и «Райский сад дьявола» – ты явно консультировался с Интерполом. Не так ли, мой далекий американский друг? – спросил Мартов.

– Старичок, не только консультировался, но с человеком, который занимался непосредственно русскими делами, дружен и по сей день, – с удовольствием ответил Вайнер.

– А по-нашенскому он говорит?

– Как мы с тобой. А еще по-французски, по-немецки и по-испански с итальянским. Это помимо своего родного английского.

– А не смог бы ты меня представить ему?

– Естественно, старичок. Но учти, он уже года два, как отошел от дел и находится, как когда-то говорили у нас, «на заслуженном отдыхе».

– Если всего лишь два года – ничего страшного. События, которые меня сейчас занимают, произошли несколько лет тому назад. Ты не будешь возражать, если недельки через полторы я появлюсь в твоем нью-йоркском поле зрения?

– Сообщи дату вылета и номер рейса, – сказал Вайнер. – Мы тебя встретим.

* * *

Наутро Мартов позвонил в туристическое бюро «Sicher Reisen», принадлежавшее, пожалуй, единственным друзьям Мартова в Гамбурге, русской Вике Ницше и ее мужу – немецкому инженеру Уве. С утра Уве работал на «Siemens» каким-то начальником, а вечерами как простой техник обслуживал полтора десятка компьютеров фирмы собственной жены. Хозяйкой бюро была именно четкая, деловая и напористая Вика.

– Викуля! Я сейчас на пару дней уезжаю машиной в Бремен, а потом мне сразу понадобятся билеты по маршруту Гамбург – Лондон...

– Сережа, учти, с твоим русским паспортом в Англию нужна виза! – предупредила Вика.

– Виза есть. В Лондоне – дня три. А оттуда в Нью-Йорк. Там – неделя, и обратно прямиком в Гамбург... Сколько это будет стоить?

– Откуда я знаю? Перезвоню минут через тридцать.

Через полчаса Вика позвонила:

– Все о'кей. Но из Гамбурга в Лондон пересадка в Амстердаме. Ничего?

– Нормально.

– Тогда готовь три тысячи евро с копейками. Это уже со сборами и страховкой. По Европе – бизнес-классом, а в Америку и обратно – экономическим. Годится?

– Спасибо, Викуля! Кредитную карту «Чейза» возьмешь? А то у меня нет таких наличных.

– Возьму. Приезжай ужинать. Я сегодня в русском магазине у Запрудских отоварилась пельменями и малосольными огурчиками и купила твою новую книжку. Заодно и подпишешь.

– Ну и дурочка. Могла бы не покупать. Я только что в Москве в издательстве получил десяток авторских экземпляров...