Чокнутые

Чокнутые

      киноповесть

Владимир Кунин

      В тридцатых годах прошлого столетия в Вене, рядом с собором Cвятого Стефана, существовал польский кабачок «Корчма Краковска».
      Было раннее-раннее утро. У входа в еще закрытый кабачок стоял снаряженный к дальнему путешествию фиакр. На козлах дремал кучер.
      Внутри кабачка, по обе стороны буфетной стойки, со стаканами в руках стояли Адам Ципровски - шестидесятилетний хозяин «Корчмы Краковской» и сорокалетний Отто Франц фон Герстнер в дорожном костюме. Он прихлебывал вино и говорил Адаму:
      - Я отказался от места профессора в Праге, Адам… Я объездил Англию, Швейцарию, Францию, Бельгию и понял, что по-настоящему как инженер я смогу реализовать себя только в России! В стране, где есть спасительное самодержавие, а не наша слюнтяйская западная парламентская система… И если я представлю русскому императору проект железных дорог, соединяющих Черное море с Каспийским, а Балтийское с Белым, - у него голова закружится от счастья! Только в России талантливый иностранец может добиться свободы творчества, славы и денег! Прозит!
      Герстнер приподнял стакан.
      - Прозит, - Ципровски тоже поднял стакан. - Может быть, вы и правы. Но жить в чужой стране… Я - поляк, проживающий в Австрии. Я десять лет прослужил во французской армии. Я не погиб под Смоленском и умудрился остаться в живых при Бородино. Я восемь лет прожил в русском плену! У меня до сих пор есть одно маленькое дельце в России, с которого я по сей день имею небольшой дивиденд. За тот год, что я занимался с вами русским языком, я очень привязался к вам, и мне было бы жалко…
      - Я тоже искренне полюбил вас, Адам. Но в Австрии меня ничто не удерживает. Я ведь даже не австриец Отто Франц фон и так далее. Я чех. Антонин Франтишек.
      - Господин Герстнер! По тому, как вы быстро усвоили русский язык, я это понял еще полгода назад. Тем более что я тоже не очень-то Адам Ципровски. Уже если говорить честно, то я скорее Арон Циперович. Но вы же понимаете, в какое время и в какой стране мы живем…
      Циперович посмотрел на часы:
      - Идемте, мне скоро открывать заведение. И вам пора уже ехать, безумный вы человек…
      Хромая, Циперович повел Герстнера к выходу. У фиакра сказал:
      - Учтите, Антонин, там вам будет очень нелегко. Россия - страна бесконечных и бесполезных формальностей.
      - Не пугайте меня, Арон. Эта поездка должна стать делом всей моей оставшейся жизни. Прощайте!
      - Да поможет вам бог, - печально проговорил Арон.
      Как только запыленный фиакр Герстнера пересек русскую границу, он тут же некрасиво и неловко заскакал по выбоинам и ухабам. Изящная конструкция экипажа угрожающе трещала при каждом подскоке, и когда потрясенные австрийские лошади встали, произошло маленькое чудо: что-то в фиакре лопнуло с томительным стоном и он, уже стоявший без движения, развалился на мельчайшие части, погребая под своими обломками Герстнера, его багаж и берейтора со щегольским шамберьером!
      А из слухового чердачного окна постоялого двора за всем этим наблюдал в подзорную трубу тайный агент Третьего жандармского отделения Тихон Зайцев…
      В Петербурге, на Крестовском острове, в загородной резиденции князя Меншикова шло экстренное совещание.
      - Я пригласил вас, господа, чтобы сообщить вам пренеприятное известие, - сказал светлейший князь Меншиков собравшимся у него в кабинете князю Воронцову-Дашкову и графам Бутурлину, Татищеву и Потоцкому. - Один из наших компаньонов, тайно сотрудничающий с Третьим отделением…
      Тут светлейший углядел, как Воронцов-Дашков поморщился.
      Не извольте морщиться, князюшка! И почитайте за благо, что мы сегодня имеем информацию, которая завтра бы могла свалиться нам как снег на голову!.. Так вот, граф Бенкендорф получил шифровку из Вены: к нам едет австрийский инженер Отто Франц фон Герстнер. Он же чех Антонин Франтишек. Без всякого «фон», фамилия та же. Он намерен представить государю проект устройства в России железных дорог и передвижения по оным при помощи паровых машин.
      - Кошмар! - Все, кроме Потоцкого, были потрясены сообщением.
      - Александр Христофорович, правда, распорядился установить за ним неусыпное наблюдение, но, как вы понимаете, из соображений чисто политических. Мы же со своей стороны…
      - А нам-то что? - беззаботно удивился Потоцкий.
      - Нам?! - возмутился Меншиков. - Да наше с вами акционерное общество почтовых колясок и дилижансов имеет от извозного промысла более ста миллионов рублей в год! И железные дороги Герстнера попросту лишат нас этого дохода! Это вы можете понять, граф?!
      - Если разорятся владельцы постоялых дворов - с кого вы будете получать отчисления? - спросил Бутурлин.
      - Боже мой… Погибнут мои конные заводы!.. Овес и сено катастрофически упадут в цене… - вздохнул Воронцов-Дашков.
      - Да что там овес! Вылетят в трубу все придорожные питейные заведения! Трезвость станет нормой жизни, и мы только на этом потеряем миллионов пятьдесят!.. - ужаснулся Татищев. - А его величество так падок до всяких новшеств!
      - Австрийца нельзя допускать до государя ни в коем случае! - вскричал Татищев.
      - Правильно! - сказал светлейший. - Мы должны купить Герстнера. Купить и отправить его с полдороги обратно в Австрию с деньгами, ради которых он наверняка и прибыл в Россию! Это единственный способ сохранить доходы нашего акционерного общества. Так что придется раскошеливаться, господа!
      - Я готов. - Потоцкий выложил на стол банкнот.
      - Что это? - брезгливо спросил светлейший.
      - Сто рублей!
      - Щедрость графа не уступает его уму, - заметил Татищев.
      - Сто тысяч надо собрать!!! - заорал Меншиков на Потоцкого. - И эти деньги Герстнеру повезете вы, граф! Сегодня же! Сейчас же!.. Вы помчитесь ему навстречу, вручите ему деньги и объявите наши условия! И проследите за его возвращением!..
      Застряла пролетка Герстнера в непролазной грязи. Да не одна, десятка полтора - и телеги с грузами, и коляски, и дилижансы… Крики, ругань, ржание лошадей! Где мужик? Где барин?..
      По колено в грязи, Герстнеру помогает толкать пролетку молодой человек очень даже приятной наружности.
      - Эй, как тебя?!.. Погоняй, сукин кот! Заснул? - кричит он кучеру и командует Герстнеру: - Поднавались!.. Не имею чести…
      - Отто Франц Герстнер. Инженер… - задыхается Герстнер.
      Молодой человек, по уши в грязи, хрипит от натуги:
      - Отставной корнет Кирюхин Родион Иванович.
      - Очень приятно… - любезно сипит грязный Герстнер.
      Упрямо ползет пролетка по раскисшей колее. А внутри с босыми ногами сидят Герстнер и Родион Иванович - отогреваются при помощи дорожного штофа.
      Герстнер распаковал баул, показывает Родиону Ивановичу изображения паровоза Стефенсона, чертежи вагонов, профили железных шин, по которым все это должно двигаться. Родион Иванович в восторге:
      - Боже мой! Антон Францевич! Да я всю жизнь мечтал о таком деле! Да я из кожи вылезу!.. Наизнанку вывернусь!.. Это же грандиозная идея!!!
      Схватил двумя руками гравюру с паровозом, впился в Герстнера горящим глазом, сказал торжественно, словно присягу принял:
      - Вы без меня, Антон Францевич, здесь пропадете. А я клянусъ вам служить верой и правдой во благо России-матушки, для ее процветания и прогресса.
      Истово перекрестился и поцеловал гравюру будто икону…
      Карета графа Потоцкого с лакеем на запятках катила по дороге.
      В карете граф открыл ларец, оглядел толстую пачку ассигнаций в сто тысяч рублей, вынул из ларца добрую треть и спрятал ее в задний карман камзола…
      Уютно закопавшись в придорожный стог, Тихон Зайцев проследил за пролеткой Герстнера и Кирюхина в подзорную трубу, вынул бумагу, чернильницу, гусиные перья и стал писать донесение:
      «Сикретно, Его сиятельству графу Александру Христофоровичу Бенкендорфу. Сего дни, апреля девятого числа в екипаж господина Герстнера поместился отставной корнет Кирюхин Родион сын Иванов двадцати шести лет от роду. По части благонадежности упомянутого Кирюхина…»
      Герстнер и Родион Иванович обедали в придорожном трактире.
      Неподалеку, за угловым столиком, Тихон хлебал щи, слушал.
      - Шестнадцатилетний корнет… Мальчишеский восторг! Подъем чувств! - говорил Родион Иванович. - «Души прекрасные порывы…» Долой! Ура!.. «Свобода нас встретит радостно у входа…»
      - 0, вы поэт, - вежливо заметил Герстнер.
      - Это не я. А как начали вешать за эту «свободу», как погнали в тюрьмы да в Сибирь… До смерти перепугался! Счастье, что меня тогда по малолетству не сослали, не вздернули. И понял я - кого «долой»? Какая «свобода»'? Сиди и не чирикай. Разве в этом государстве можно что-нибудь… Да она тебя, как клопа, по стенке размажет!..
      - Ах, Родион Иванович…
      - Просто Родик.
      - Ах, Родик! Как я вам сочувствую!
      Но Родик успокоительно подмигнул ему:
      - Отдышался, огляделся… Батюшки! А ведь государство тоже не без слабостей!.. И оказалось, что если эти слабости обратить в свою маленькую пользу - и у нас можно жить очень припеваючи! - Чем же вы сейчас занимаетесь, Родик? - спросил Герстнер. - Путешествую, как видите. Скупаю мертвые души, исключительно для положения в обществе. Чтобы иметь достойное реноме. Изредка в провинции принимают за ревизора… Время от времени представляюсь внебрачным сыном великого полководца Голенищева-Кутузова… Сюжеты из собственной жизни за умеренную плату уступаю многим литераторам. Посредничаю… Но все в пределах правил. В рамках государственных законов, кои необходимо знать досконально!
      К трактиру подкатила карета Потоцкого. Граф вышел из кареты, прижимая ларец к толстенькому животику. Навстречу богатому господину выскочил трактирщик. Граф что-то спросил у него. Трактирщик сразу провел его внутрь заведения и указал на столик Герстнера и Родика.
      Зайцев насторожился, вытянул шею…
      Карета ждала Потоцкого у самых дверей трактира. Лакей услужливо держал дверцу кареты распахнутой.
      И тогда раздался голос секретного агента Тихона Зайцева:
      - «Секретно. Его высокопревосходительству графу Александру Христофоровичу Бенкендорфу. Настоящим имею сообщить, что в пути господина Герстнера посетили их сиятельство граф Потоцкий. Имели непродолжительную беседу. В суть оной беседы проникнуть не удалось, кроме как наблюдал проводы их сиятельства…»
      С треском распахнулись трактирные двери, и Потоцкий, вместе с ларцом, по воздуху влетел из трактира прямо в собственную карету с такой силой, что пролетел ее насквозь и выпал на проезжий тракт через противоположную дверцу.
      Встал, отряхнулся и, как ни в чем не бывало, светски раскланялся с проезжавшей мимо дамой. Потом влез в карету и крикнул:
      - Трогай!
      В карете граф вытащил из заднего кармана заначку тысяч в тридцать и с великим сожалением вернул ее в ларец…
      Дорогу пересекала быстрая неширокая речушка. Через нее было перекинуто некое строение, напоминающее мост. На берегу у моста стоял шалаш. У шалаша человек могучего телосложения доил грязную козу диковатого вида. Рядом лежали два мельничных жернова, соединенные длинным железным ломом.
      Но вот гигант услышал скрип колес, чавканье лошадиных копыт, вскрикивание ямщика и сказал козе:
      - Вот, Фрося, и наш рупь едет. Надо размяться.
      Он встал, присел пару раз, легко выжал над головой чудовищную штангу из жерновов и отхлебнул козьего молока.
      Из-за поворота показалась пролетка Герстнера и Родика. У моста ямщик осадил лошадей.
      - Что встали? - поинтересовался Родик.
      - Дальше никак, барин. Дальше - рупь, - пояснил ямщик и крикнул: - Эй, Федор!
      - Чаво?
      - Не видишь «чаво»? Это, ваши благородия, Федор. При мосте живет и при [cedilla]м кормится. Потому как без его ни в жисть не проехать.
      - Вот уж точно - кошелек или жизнь, - вздохнул Родик.
      - Не, барин, ему только рупь нужон, - сказал ямщик.
      Герстнер полез было за кошельком, но Родик остановил его:
      - У меня для таких дел специально рубль припасен, Антон Францевич. - Вытащил серебряный рубль: - Держи, Голиаф!
      Федор поймал рубль, засунул его за щеку, сбросил портки, рубаху и в одних подштанниках полез в воду.
      Зашел под мост и принял его на свои могучие плечи.
      - Ехай живее! Закочанеешь тут! - крикнул он из-под моста.
      Лошади опасливо ступили на неверный настил. Когда пролетка достигла середины моста, Федору пришло в голову проверить рубль на зуб. Он вытащил его изо рта, прикусил и завопил возмущенно:
      - Фальшивый!!!
      Зашвырнул неправильный рубль далеко в воду и вышел из-под моста.
      Мост рухнул, а вместе с ним в воду полетели лошади, повозка, багаж, Отто Франц фон Герстнер, возница и отставной корнет Родион Иванович Кирюхин…
      Деревянные обломки моста плыли по реке. Бились в воде лошади. Герстнер уцепился за колесо перевернутой кибитки - колесо вертелось, и Герстнер судорожно перебирал спицы.
      Неподалеку вынырнул Родик, захлебываясь, восторженно прокричал:
      - Антон Францыч!.. Я вот о чем подумал… Такой человек нам просто необходим!..
      Тайный и очень озябший агент Тихон Зайцев сидел за кустом и наблюдал в подзорную трубу за колымагой, на запятках которой была приторочена штанга силача Федора.
      Колымага проехала. Тихон отвинтил окуляр у подзорной трубы, налил в него из трубы порцию водки и выпил для согрева. Закусил близвисящим листочком и стал писать донесение:
      «Сикретно. Его сиятельству графу Бенкендорфу. Настоящим доношу, что в экипаж господина Герстнера был взят вольноотпущенный крестьянин Федор. Служил в батраках на мельнице. Из-за неуплаты ему заработанных денег побил мельнику лицо, забрал в счет жалованья мельничные жернова и совместно с козой Ефросиньей открыл собственное дело при разрушенном мосте…»
      Теперь в колымаге ехали четверо - Герстнер, Родик, Федор и коза Фрося. Коза злобно блеяла и пыталась кого-нибудь укусить.
      - Не коза, а стерва какая-то! - в сердцах сказал Родик.
      - Не, Родион Иваныч, она вообще-то животная добрая. - Федор мягко погладил Фросю. - Только нервная очень. Шутка ли, два года мы с ей при этом мосте состояли! Поневоле озвереешь. Таперича ей повеселее будет - как вашу железную дорогу соорудим, я сразу же в цирк подамся - «Силовой аттракцион Джакомо Пиранделло»…
      - Как?! - поразился Герстнер.
      - Джакомо Пиранделло. Это мне один проезжий барин такое звание сочинил. Так, говорит, будет красивше. Я его за это без рубля через мост переправил.
      - А коза тебе зачем, Пиранделло? - спросил Родик.
      - Козье молоко силу дает, Родион Иваныч. И потом, с ей не скушно. Все-таки живая тварь рядом…
      - А Герстнер едет и едет в Петербург! - Князь Меншиков раздраженно передвинул флажок на карте. - По нашим дорогам, в наших экипажах, на наших лошадях! Фантастика!.. Вот и Потоцкий вернулся ни с чем. Спасибо, что деньги привез обратно…
      - За кого вы меня принимаете? - возмутился Потоцкий.
      - Быть может, не давать Герстнеру лошадей? - спросил Татищев.
      - Он иностранец, - возразил Бутурлин. - Или вы хотите, чтобы о нас там говорили черт знает что?
      - Боже мой! - вздохнул Воронцов-Дашков. - До каких же пор мы будем вылизывать задницы итальянским тенорам и в пояс кланяться заезжим немецким парикмахерам? Откуда же в нас это отвратительное, унизительное, отнюдь не русское качество?! Все боимся, что про нас «там» кто-то что-то скажет! Ну нельзя так, господа! Ну побольше к себе уважения…
      - И в кнуты его!!! - закричал Потоцкий. - Да так, чтобы живого места не осталось!..
      - Вы, граф, в своем уме? - спросил его Бутурлин.
      Но светлей ший отреагировал несколько иначе:
      - А что? Не грех басурмана и попугать. А может быть, и поучить слегка. Для острастки. И по всему пути его следования распорядиться - лошадей не давать. Глядишь, безлошадный да пуганый - и повернет обратно! Неплохо, неплохо…
      Катила наша колымага сквозь лес по проселку, и вдруг прямо перед лошадиными мордами рухнуло огромное дерево и перегородило дорогу. С криком и улюлюканьем выбежали десятка два мужиков с бандитскими мордами. У каждого за поясом ямщицкий кнут, в руках вилы, колья…
      - А ну, вылазь, сучье племя! - закричал главарь.
      Из кареты вылезли Родик, Герстнер и Пиранделло с козой.
      - Который? - спросил главарь у ямщика.
      Тот предательски показал на Герстнера и усмехнулся.
      Родик мгновенно выхватил из-под камзола два пистолета:
      - Назад!!!
      Толпа испуганно попятилась. Главарь сказал Родику:
      - Мы тебя, барин, не тронем. Нам немец нужен.
      - Я не немец, - возразил Герстнер. - Я австрийский чех…
      Нам без разницы. Нам тебя велено поучить и попугать, чтобы ты у нас дороги из железа не делал, а вертался бы к себе обратно.
      - Один шаг - и стреляю!.. - звонко прокричал Родик.
      - Как вам не стыдно, Родик! - строго сказал Герстнер. - Ни одну из самых светлых идей нельзя утверждать силой оружия…
      Он встал на подножку кареты и, широко улыбаясь, начал:
      - Дорогие друзья! Железные дороги - это спасение от расстояний! Железные дороги - это развитие торговли и рост благосостояния народа!.. А перевозка пассажиров по железной дороге - есть самое демократическое учреждение, какое только можно придумать для преобразования государства!..
      Но тут главарь банды поднял большую лесную лягушку и запустил ее в физиономию Герстнера. Инженер растерянно замолчал.
      - Мерзавец!!! - Родик вскинул пистолет.
      - Стой, стой, Родион Иваныч! - испугался Пиранделло. - Опусти пистолет, Христом богом молю! Неровен час выстрелит. Грех на душу…
      Он передал поводок Герстнеру и сказал:
      - Держи Фросю крепче, Антон Францыч. А то она их всех порвет.
      Подошел к главарю, за спиной которого теснилась вся банда.
      - Чего балуешь?
      - А те чо? - Главарь легонько пихнул Федора в грудь.
      - А ничо. - Федор тоже его пихнул.
      - А ты кто такой? - И главарь пихнул Федора посильнее.
      - Я? - Федор на секунду задумался. - Я - Пиранделло!
      Банда оскорбительно захохотала. Главарь усмехнулся:
      - Кто-о-о?!.. - И снова пихнул Федора в грудь.
      - Пиранделло я!!! - обиженно крикнул Федор и так пихнул главаря, что тот отлетел на несколько метров, врезался в свою банду и свалил на землю всех до единого.
      Федор вышел на дорогу, легко поднял огромное дерево и понес его к обочине. Но в это время банда уже очухалась и бросилась на него, вздымая колья и вилы.
      Держа в руках пятисаженное дерево в обхват толщиной, Федор просто повернулся вокруг своей оси и этим деревом шарахнул банду так, что вся она с воем улетела в придорожный лесок. А главарь оказался висящим на ближайшей березе. И шапка главаря упала с его головы на землю.
      Тут Герстнер не сдержал Фросю, и та со злобным кобелиным лаем бросилась вслед за бандой…
      Со штангой на запятках колымага ехала вдоль берега небольшого озерца. Вместо сбежавшего кучера лошадьми теперь правил Пиранделло. Рядом на облучке сидела коза Фрося в трофейной шапке главаря.
      С дерева, висящего прямо над озером, за колымагой следил Тихон Зайцев. Когда колымага проехала под ним, Тихон засуетился, ветка, на которой он сидел, обломилась, и тайный агент с воплем ужаса полетел в воду.
      - Помогите!.. - услышал Пиранделло и резко осадил лошадей.
      Родик и Герстнер тревожно выпрыгнули из колымаги…
      В ожидании лошадей они сидели на постоялом дворе и отпаивали горячим козьим молоком мокрого, дрожащего, закутанного в клетчатый плед Тихона Зайцева.
      - Как же это ты, секретный агент тайной полиции, плавать не умеешь? - спросил Родик.
      - Да когда было плавать-то учиться, ваше благородие Родион Иванович? Ведь все пишем да следим, следим да пишем… - шмыгал носом Тихон.
      - Господи! - поразился Родион. - Я же всю жизнь считал, что тайный агент Третьего жандармского отделения и плавает как рыба, и стреляет, как Робин Гуд! Из пистолета - бац! И с сорока шагов - белке в глаз!..
      Зайцев горестно махнул рукой:
      - Да я с пяти шагов слону в задницу не попаду…
      - Дай-ко я тебе еще молочка подолью горячего, - жалостливо сказал Пиранделло. - Козье молоко от всех напастей!
      Мимо пробежал станционный смотритель, покосился лукаво.
      - Как с лошадьми, любезный? - спросил его Родик.
      - Лошадей нет, извиняюсь, и не предвидится, ваше благородие.
      - Черт знает что… - пробормотал Родик и спросил у Тихона: - А документ у тебя какой-нибудь есть?
      - А как же! - Тихон нашарил нагрудный кожаный мешочек, вытащил подмоченную бумаженцию. - А то случись чего!..
      Родик прочитал документ, на секунду задумался и сказал:
      - Вот что, Тиша. Поедешь с нами. Харчи наши, жалованье казенное. Доносы тебе поможем писать. А сейчас…
      И крикнул станционному смотрителю:
      - Эй, любезнейший! Быстро четверку лучших лошадей тайному агенту Третьего отделения собственной его величества канцелярии! Покажи ему документ, Тихон. Покажи, покажи!..
      Запряженная четверкой лошадей, ехала вместительная карета с огромной штангой на запятках.
      Теперь в карете сидели пятеро - Герстнер, Родик, Пиранделло, коза и Тихон Зайцев. Все работали: Герстнер делал пометки на грифельной доске, Родик отмечал проезжаемые места на карте, Пиранделло вычесывал Фросю, Зайцев писал очередное донесение Бенкендорфу.
      - Дальше как, Родион Иванович?.. - спросил Тихон и показал уже написанное.
      - Не «сикретно», а «секретно», грамотей. А дальше так: «С величайшими опасностями и риском для жизни мне удалось внедриться в наблюдаемую группу». Написал? Точка. Теперь проси жалованье за истекшие полгода и подписывайся: «Агент ноль, ноль, ноль, семь». Или «восемь»? А, Тихон? Как там у вас это делается?
      - Нет. Я обычно пишу: «Преданный Отечеству и вашему высокопревосходительству Тихон Зайцев».
      - Очень хорошо! Вот так и пиши. Не меняй стиль.
      Перед самым Петербургом карета наших героев попала в плотный туман. Тревожно блеяла Фрося, бестолково суетились вокруг кареты путешественники, отчаянно причитал возница:
      - Ой, беда-то… Помоги, сохрани и выведи, Господи!..
      И вдруг совсем рядом в тумане возникло некое странное свечение в человеческий рост с неясными очертаниями. И насмешливый девичий голос проговорил:
      - По таким пустякам - и сразу к самому Господу?
      Все замерли. Свечение растаяло, и на его месте возникла прелестная девушка лет восемнадцати!
      - Что это вы так приуныли? - улыбнулась она.
      - Заблудились… - хрипло сказал Пиранделло.
      - Эка важность! - Девушка что-го пошептала лошадям, погладила их и крикнула путникам: - Садитесь!
      Она сразу же уютно устроилась в карете и приказала вознице:
      - Погоняй!..
      Лошади легко понесли карету в сплошной белой мгле. Фрося положила голову девушке на колени и блаженно прикрыла глаза.
      - Батюшки!.. Она же никого к себе не подпускала! - перекрестился Пиранделло.
      - Ура! - заорал возница. - На большак вылезли!!!
      Герстнер церемонно снял шляпу. Девушка предупредила вопрос:
      - Меня зовут Мария.
      - Местная? - сразу попытался уточнить Зайцев.
      - Это как посмотреть, - рассмеялась Мария.
      Родион Иванович увидел, как Мария зябко передернула плечами.
      - Озябла, Машенька?
      - Ага. Ждала вас долго.
      Пиранделло тут же сбросил с плеч кафтан, набросил его на девушку… Зайцев поспешно вытащил свою подзорную трубу, отвинтил окуляр, налил в него из трубы водки, проворковал:
      - На-ко хлебни, Манечка…
      Не чинясь, Маша выпила и пустила трубу по кругу. Когда очередь дошла до Герстнера, тот с инженерным интересом осмотрел трубу:
      - Как же вы смотрите через водку, Тихон?
      - А через ее завсегда лучше видно, Антон Францыч.
      - Какой талантливый народ! - Герстнер выпил, передал трубу Родику. Тот налил себе в окуляр:
      - Твое здоровье, Машенька. Тебя нам словно Бог послал…
      - Вообще-то так оно и было, - весела ответила Маша.
      Родик выпил и, потрясенно глядя на Машу, проговорил:
      - Да, есть еще женщины в русских селеньях…
      В Петербурге у отеля «Кулон» Родик руководил разгрузкой экипажа. Зайцев стоял на крыше кареты, сверху подавал багаж. Фрося охраняла поклажу
      - бросалась на каждого проходящего.
      - Жить будем здесь - каждому по комнатке. Штаб назначаю в апартаментах Антона Францевича. До утверждения проекта - никаких увольнений!
      - Родик, я готов поверить в то, что вы действительно внук фельдмаршала Кутузова! - восхитился Герстнер.
      - Нет, Антон Францевич, это легенда для провинциалов.
      - А ежели мне отлучиться потребуется? - сверху спросил Зайцев.
      - Считай себя мобилизованным, а посему на казарменном положении, - жестко отрезал Родик.
      - Исхитряйся как-нибудь. На то ты и тайный агент, - усмехнулся Пиранделло.
      - Ты еще мне будешь указывать!.. - обиделся Тихон.
      - Не ссорьтесь, друзья мои, - сказал Герстнер. - Мы с вами начинаем грандиозное дело. И жить должны в мире и согласии.
      - И в любви к ближнему, - добавила Маша и каждого одарила таким ласковым взглядом, что Пиранделло, не рассчитав собственных сил, резко рванул свою штангу с запяток.
      Освободившись от гигантской тяжести, задние рессоры кареты мгновенно выпрямились, и карета скатапультировала тайного агента на балкон второго этажа, где Тихон и повис на руках в пяти метрах от земли.
      - Вы куда, Тихон? - удивился Герстнер.
      - Не балуй, - сказал Пиранделло.
      Тихон в тоске смотрел вниз и скулил от ужаса.
      - Отпусти руки, Тиша, не бойся, - ласково сказала ему Маша. - Отпусти. Я жду тебя…
      Тихон разжал пальцы и под напряженным взглядом Маши опустился на землю. У всех рты раскрылись от изумления!
      - Что надо сказать, Тихон? - спросила Маша.
      - Слава те Господи… - еле выдавил из себя Зайцев.
      - Правильно, - похвалила его Маша и спросила у Родика: - Что дальше делать, Родион Иванович?
      На Крестовском острове у Меншикова рядом с дворцом была устроена купальня-бассейн с подогревом воды. Рядом - стол с самоваром, два кресла и лакей с полотенцами.
      Светлейший плавал на спине, граф Потоцкий - по-собачьи. Потоцкий тихо информировал светлейшего:
      - …Уйма рекомендательных писем и, конечно, последние донесения внедрившегося к ним агента сделали свое дело…
      - То, что он добился приема у Бенкендорфа - полбеды. Беда, если Александр Христофорович представит его государю, - сказал Меншиков.
      - А что, если… - и Потоцкий осекся.
      - Говори, говори. Ум хорошо, а полтора лучше.
      - А что, если преподнести Бенкендорфу ту шкатулочку…
      Светлейший едва не утонул. Отплевался и заорал на Потоцкого:
      - В Сибирь захотел?!.. В рудники? И нас всех в кандалы!.. Кому «шкатулочку»?! Второму человеку после царя?!.. Неподкупному Бенкендорфу?!.. Надо же додуматься!!!
      Шеф корпуса жандармов граф Бенкендорф принимал у себя господина Герстнера и светски болтал с ним по-немецки:
      - Я слышал, что за короткое время пребывания в России вы сумели даже создать круг единомышленников?
      - Это прекрасные люди, ваше сиятельство! Истинные патриоты своего отечества. Моя благодарность им просто не знает границ! И мне очень хотелось бы…
      Лучезарно улыбаясь, Бенкендорф встал. Вскочил и Герстнер.
      - Превосходно! - вежливо перебил его Бенкендорф. - Всегда приятно услышать о соотечественниках добрые слова. Благоволите оставить мне вашу записку о выгодах построения железных дорог в России, и коль скоро я сочту это дело полезным - сразу же представлю его на высочайшее рассмотрение.
      - Ваше сиятельство, я пребываю в неведении еще многих законов государства Российского и поэтому позволю себе спросить: почему сугубо гражданский инженерный проект вызывает такой интерес именно вашего ведомства?
      Бенкендорф широко и светски улыбнулся:
      - Ах, господин Герстнер! Кому еще, как не корпусу жандармов, помочь осуществлению ваших грандиозных замыслов? Ведь тайная полиция всегда была, есть и будет самым прогрессивным институтом в России!
      У дверей в царские покои Бенкендорф ждал выхода государя. Из покоев доносились страстные вздохи и стоны, сопровождаемые маршевой мелодией музыкальной шкатулки.
      Бенкендорф посмотрел на часы. И в ту же секунду оборвались все звуки, замолкла музыкальная шкатулка, дверь распахнулась и в приемную вышел самодержец всея Руси Николай Первый.
      - Доброе утро, ваше величество, - поклонился Бенкендорф.
      - Доброе утро, Александр Христофорович. Я очень занят. Уйма дел… Потрудитесь изложить все кратчайшим образом.
      - Слушаюсь, ваше величество. Австрийский инженер Герстнер предлагает соединить железными дорогами на паровой силе ряд городов Российской империи…
      - Но он же сумасшедший!.. Ну почему ко мне?!.. Направьте его во врачебную управу!
      - Осмелюсь заметить, ваше величество, Герстнер представил вполне убедительные резоны для полезности введения железных дорог на благо процветания России…
      - Россия и так процветает! - нетерпеливо перебил царь.
      В эту секунду из-за двери послышался нежный женский голос:
      - Ну, где же вы, Николя?..
      Оглядываясь на дверь, Николай торопливо проговорил:
      - Александр Христофорович, голубчик… Обсудите проекты этого… Ну, как его?!..
      - Герстнера, - подсказал Бенкендорф.
      - …проекты этого Герстнера в соответствующих инстанциях, создайте необходимые комиссии, сделайте организационные выводы - и только потом ко мне! И не в такое раннее время, Александр Христофорович!
      - Николя!.. - послышалось из-за двери.
      Николай ринулся в покои, на ходу расстегивая мундир. Когда он распахнул двери, Бенкендорф увидел кровать под балдахином, в которой томилась обнаженная фрейлина…
      На Крестовском острове, в тщательно сокрытой от посторонних глаз беседке, собрались акционеры русского извоза.
      - Мы для него - инкогнито! Мы оплачиваем его работу, а остальное его не касается. Кто мы, что мы - он никогда не узнает, - жестко проговорил князь Меншиков.
      - Неужели нельзя было найти специалиста из своих? - пожал плечами граф Татищев.