Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Наследие страха

ModernLib.Net / Остросюжетные любовные романы / Кунц Дин Рэй / Наследие страха - Чтение (стр. 9)
Автор: Кунц Дин Рэй
Жанр: Остросюжетные любовные романы

 

 


Он снова улыбнулся — улыбкой, от которой зубы его оскалились в звериной гримасе, а губы растянулись скорее от ненависти, чем от веселья. Его глаза блестели, словно бусинки из полированного стекла. Его ноздри неестественно раздувались от участившегося дыхания.

Элайн хотелось, чтобы он не улыбался. Она сказала:

— Я не это имела в виду.

Гордон перестал улыбаться и хмуро посмотрел на нож в своей руке. Большим пальцем левой руки он потрогал лезвие, чтобы проверить, острое ли оно. Элайн показалось, что на его большом пальце выступила алая полоска крови, настолько тщательной была его проверка.

— Зачем ты сделал все это. Гордон? Если она будет говорить, если она чем-то займет его, возможно, его удастся перехитрить — или, возможно, кто-нибудь подойдет к гаражу спереди и увидит их. Она по-прежнему была потрясена и сбита с толку открытием, что убийца — Гордон, но часть практической сметки девушки вернулась к ней — достаточно, чтобы она была способна всерьез подумать о способах избежать того, что представало как близкая и верная смерть.

— Я не понимаю, что ты имеешь в виду, — хмыкнул он.

— Почему ты захотел убить Силию? Ты едва знал ее.

— Она была женщиной, — заявил он, как будто это был исчерпывающий ответ.

Простота, холодность, с которой он это произнес, почти заставили Элайн расстаться с надеждой. Она не стала развивать эту тему, а проговорила:

— Но Джейкоб — не женщина. И ты попытался убить его без всякого повода.

— У меня был повод! — выпалил он, теперь оправдываясь. Он растянул губы, улыбнулся, перестал улыбаться, снова улыбнулся, едва ли способный совладать с лавиной нахлынувших чувств.

— Какой повод?

— О, у меня был веский повод, — повторил он.

— Ты можешь мне сказать?

Он держал нож перед ней, нацелив прямо в ее живот, как будто защищался от нее, как будто опасался ответного нападения. Его пальцы так крепко обхватили деревянную ручку, что костяшки обескровели. Он помахивал им туда-сюда, очень похоже на кобру, которая водит головой, чтобы загипнотизировать свою жертву перед броском.

— У тебя нет повода причинять мне зло, — сказала Элайн, вспомнив, как под воздействием похожего аргумента он перестал взламывать ее замок за две ночи до того. — Я ничего тебе не сделала.

— Ты не понимаешь, — отозвался Гордон. Голос его стал тонким, поднялся на несколько тональностей, превратился в пронзительный и какой-то не мужской, отчасти от страха — но также и в результате чего-то еще, чего-то такого, что она не могла определить. Возможно, он пытался сымитировать чей-то еще голос. Но чей?

— Тогда объясни, — попросила она.

— Я не могу.

— Значит, ты сумасшедший. Ты — безумец.

— Нет! — Он напрягся, хотя больше и не угрожал ей лезвием. — Ты наверняка не веришь в подобные вещи. Я знаю, что делаю и почему.

— Расскажи мне.

— Нет.

— Только сумасшедший не может объяснить свои мотивы.

Казалось, Гордон покачнулся от ее слов, как от физического удара, и даже опустил нож, хотя и не слишком низко. Он явно был встревожен тем, что она сказала. Наверняка даже сумасшедший время от времени понимает, что он живет во мраке, глядит на мир скорее по касательной, чем прямо. Это должно быть так. В противном случае ей можно с таким же успехом сдаваться прямо сейчас.

Стараясь не смотреть на нож, упорно стараясь не думать о том, что он сделал с капитаном Рандом, Элайн собралась с силами, чтобы продолжить спор, усилить его сомнения в самом себе.

— У тебя нет повода, — повторила она.

— Ты выслушаешь меня, если я расскажу, почему?

— Ты ведь знаешь, что я выслушаю, Гордон. — Нащупав слабую струнку, она тут же перешла на сочувственный, понимающий тон. Она обнаружила, что это несколько напоминает разговор с пациентом, который знает, что ему предстоит умереть. Это была всего лишь игра, осторожное нанизывание одной лжи на другую.

— Я верю тебе, — кивнул он.

— Доверься мне.

Он оглядел гаражный бокс, сумрак над головой, пыль на подоконнике справа от него, застарелые масляные пятна на бетонном полу. И сказал:

— Это не подходящее место для объяснений. Она снова насторожилась, спрашивая себя, что он собирается предложить. Она по-прежнему не знала, как проскочить мимо него.

— Куда ты хочешь пойти? — спросила она. Он задумался на какой-то момент.

— Мы пойдем к Бесс и Джерри. Там я расскажу тебе. Это подходящее место для объяснений.

На короткий миг девушка действительно подумала, что он выведет ее наружу и невольно предоставит ей возможность сбежать. Она уже задавалась вопросом, не побежать ли ей к стене между садом Бредшоу и угодьями Матерли, — или лучше попытаться снова попасть в дом и, если повезет, в мастерскую старшего Матерли, где она, возможно, получит какую-то помощь. Элайн выбрала последнее и приготовилась сделать рывок к свободе, но ее надежды разрушились, когда он схватил ее за руку и надавил острием ножа ей в бок. Он прижал его настолько сильно, что прорвал ей блузку и выпустил капельку крови, хотя явно не собирался убивать ее. Пока.

— Мы пойдем вместе, — сказал он. — Пожалуйста, не пытайся сбежать. Я действительно хочу вначале объяснить тебе все. Я не хочу убивать тебя, пока ты не поймешь.

— Я хочу услышать об этом, — хрипло произнесла она, превозмогая мучительную, невыносимую тошноту.

"Думай! Думай! Ради Бога, найди способ убежать! Но также, ради Бога, ради себя самой — будь осторожна!"

— Пошли, — приказал он.

Она позволила увлечь себя и даже оперлась о него в надежде, что он вспомнит, как ему вроде бы было приятно раньше, когда она полагалась на него и на его силу.

Казалось, солнце снаружи проливает огонь, заставляя потеть так, что лицо ее тут же покрылось солеными блестками.

День был совершенно безмолвным, птицы — неподвижными, ветер стих, как будто сама земля осознавала, что смерть притаилась так близко.

— К ступенькам, — направил он ее.

Пальцы, которые сжимали руку девушки, больно ущипнули ее, и острие ножа вошло чуть глубже в кожу.

Они прошли вдоль гаража спереди, мимо еще трех закрытых дверей.

"Только бы кто-нибудь нас увидел! Только бы кто-нибудь помешал нам!” — молила она.

Но они завернули за угол и двинулись вверх по ступенькам, и никто не увидел их и ни о чем не спросил.

Элайн размышляла над своими шансами сделать резкое движение вбок и столкнуть его за деревянные перила, ограждающие ступени. Она была молодой, и сильной, и насыщенной адреналином, который выработался от страха. Это вполне могло сработать. Перила выглядели не такими уж крепкими, а Гордон весил по крайней мере сто восемьдесят фунтов. Если она навалится на него всей своей тяжестью, когда они почти наверху лестницы, и если он от этого потеряет равновесие, то может упасть на цементную дорожку с высоты двадцать футов.

Это убьет его?

Она содрогнулась от своего хладнокровного расчета, но сказала себе, что ничего другого ей не остается. Это самозащита. Замышлять такую вещь разумно.

Разумно было также ожидать, что он может вцепиться в нее, что он потащит ее с собой. И если она не умрет при падении и не слишком поранится, значит, и он тоже. А потом он убьет ее.

Верх лестницы был совсем рядом.

Она не смогла этого сделать.

Они ступили на лестничную площадку и подошли к двери. Гордон постучал в нее рукояткой ножа.

Джерри открыл дверь, вытирая руки грязной тряпкой. Полоса жира протянулась по его подбородку, он явно работал над какой-то машиной. Он поздоровался, а потом увидел нож в руке Гордона. Быстро взглянул на Элайн, правильно истолковал выражение ее лица и попытался закрыть дверь.

Гордон, по-прежнему державший в руке перевернутый нож, стукнул старика по голове тяжелой ручкой.

Джерри покачнулся, схватился за дверь и рухнул без сознания к ногам Гордона, — Заходи, — приказал Гордон.

Она вошла.

Он последовал за ней, оттолкнув Джерри с дороги, и закрыл дверь. А также запер ее на замок.

Глава 19

Элайн сидела в одном из больших кресел с узором в цветочек и толстой обивкой, почти утонув в плюшевом сиденье между высокими, толстыми подлокотниками. От стула неприятно пахло пылью и старостью. Но это, решила она, было самой незначительной из ее неприятностей.

Напротив нее Бесс и Джерри сидели вместе на алом парчовом диване, согнутые в три погибели, сморщенные, высохшие, как будто обезвоженные. Джерри держался за голову и время от времени издавал низкий, дрожащий стон боли, который несколько напоминал Элайн мычание коровы. Его страдания слишком старательно демонстрировались, его стоны слишком хорошо рассчитывались по времени, чтобы принимать их за чистую монету; Бесс явно сжималась от страха, уверенная — как начинала понимать Элайн, — что Гордон на самом деле больше не Гордон, а перевоплотившийся дух Амелии Матерли. Конечно, тот же страх совершенно парализовал Джерри. Но он то ли стыдился это признать, то ли пытался совладать со своими страхами. Он воспользовался своей раной как предлогом для бездействия.

Гордон стоял между ними троими и дверью. Он прохаживался взад-вперед, не сводя с них глаз, гораздо более бдительный, чем Элайн могла бы ожидать от сумасшедшего.

Это он перерезал телефонный шнур. Элайн была в бешенстве от пожилой четы. Их трое, а Гордон — один. Не будь Бесс и Джерри настолько охвачены суеверным страхом, они сумели бы одолеть его, несмотря на его размеры. Но она знала: ни тот, ни другая не сдвинется с места, чтобы ей помочь, если она затеет противоборство.

— Ты просила объяснения, — начал Гордон. Его лицо походило на экран, на который проецировалась петля пленки со сменяющими друг друга эмоциями: страх, радость, ненависть, зависть, сомнения, веселье, благоговейный ужас, любовь, недоверие, снова страх, снова радость, мало соотносившиеся с тем, что он говорил, и с тем, что выражали его черты. Он находился гораздо дальше на пути к безумию, чем внизу, в гараже. Что-то связанное с его “объяснением” всколыхнуло глубинное зло внутри его и ввергло его в еще большие глубины маниакально-депрессивных перепадов. Безусловно, он убьет всех троих, когда дойдет до ручки. А начнет он с Элайн — единственной, кто способен оказать ему серьезное сопротивление.

— А у тебя есть объяснение. Гордон? — спросила она. Это было рискованно — подначить его. Но она знала: их единственный шанс в том, чтобы на “объяснение” ушло как можно больше времени. Возможно, никто их не хватится. Возможно, никто не наткнется на них. Но шансы возрастали с каждой минутой, которую они выгадывали.

— Я уже говорил тебе, что я не сумасшедший, — твердил он.

— Он не сумасшедший, — вставила Бесс. — Тут дело сложнее. Мы пытались рассказать вам, мисс Шерред, мы пытались рассказать вам, что тут дело сложнее.

— Книга, — вспомнила Элайн.

Бесс кивнула.

Элайн повернулась к Гордону:

— Объясни мне, почему ты делал все эти вещи и почему хотел убить и меня.

— Это началось сразу после того, как дедушка вернулся из больницы. — Его глаза, казалось, смотрели на нее и в то же время за нее. — Какое-то время, пока мы готовили для тебя комнату, у нас тут работала одна частная сестра в дневное время и другая по ночам. — Он умолк, поерзал немного, снова и снова перекатывая нож в ладони, уставившись на кончик лезвия.

— Продолжай, — попросила она. Он поднял взгляд, как будто уже забыл про них, и продолжил:

— Та комната прежде была детской.

— Моя комната? — переспросила девушка, начиная видеть взаимосвязь, тонкие нити между одним и другим событием.

— Да, — подтвердил Гордон. — Она была заперта на замок пятнадцать лет. Никто не бывал в этой комнате с тех пор, как полиция закончила с ней.

— Почему ее не переделали раньше?

— Отец не хотел входить в туда. Он из года в год говорил, что не в состоянии использовать ее для чего-нибудь, даже если она больше не будет выглядеть как детская. Вот она и стояла опечатанная.

Элайн подумала, что куда лучше было бы разломать мебель и немедленно переоборудовать детскую. Жить в этом доме пятнадцать лет, зная, что детская точно такая же, если не считать пыли, какой была в день убийства, — это измотало бы и ее нервы до предела. Каково же это было для детей, а особенно для молодого Гордона, — проходить мимо опечатанной двери и знать, что за ней стоят окровавленные колыбели?

А Гордон говорил:

— Когда тебя наняли и нам пришлось подготовить для тебя комнату, мы выбрали детскую. Отец изжил свой эмоциональный ужас. Ее открыли. Убрали мебель. Наняли плотников и штукатуров, чтобы заново все отделать, и купили новую мебель, подходившую к остальной обстановке в доме.

Элайн снова перебила его:

— Я не понимаю, какое это имеет отношение к Силии Тамлин. И ко мне. И ко всему, что ты сделал.

Гордон выставил вперед нож, как будто только что Обнаружил эту вещь и хотел, чтобы они ее оценили.

— Колыбели были очень тяжелые, старинная мебель. Когда я передвигал одну из них, верхний набалдашник у одной из двух отлетел. Наверное, он расшатывался годами. Не знаю почему, но я наклонил колыбель и потряс ее, как будто думал, будто там может быть что-то спрятано. Кое-что было спрятано. Выпал нож.

Бесс застонала, а Джерри, похоже, привалился спиной к дивану, хотя по-прежнему держался за голову, как будто испытывал физические страдания.

Гордон продолжал:

— Когда я увидел его, то понял, что это означает...

Он не закончил, и Элайн пришлось спросить:

— И что это означало, Гордон? Я не понимаю тебя.

— Она вернулась, — сказал Гордон. Его рот скривился от боли, а глаза подернулись слезами. Это было подлинным чувством, не одной из тех бессмысленных гримас, которые, как прежде казалось, он был не в состоянии контролировать.

— Она?

Но Бесс и Джерри вдвоем смогли ответить на это.

— Амелия, — хором сказали они. — Ваша мама.

— Да, — согласился Гордон. — Я всегда помнил о том визите, который вы нанесли медиуму в Питтсбурге. Миссис Мозес — так ее звали. Вы столько раз мне это рассказывали, до тех пор пока отец не назвал все это вздором и не запретил впредь говорить об этом дальше. Когда я увидел этот нож, я понял, что миссис Мозес была права. Моя мать вернулась — через меня!

— О Боже, Боже! — выдохнула Элайн, потрясенная идиотизмом, бессмысленностью всего того, что произошло. Она посмотрела на Бесс, которая ответила ей взглядом, и на Джерри, который этого не сделал, и выпалила:

— Неужели вы не видите, что сделали с ним?

— Ничего, — отрезала Бесс. — Мы просветили его, вот и все. Мы научили его тому, чему не учат в школах, но что человек все-таки должен знать о жизни.

— Вы внушили ему эту идею, — бушевала Элайн. — Вы заронили зерно этой безумной мысли об одержимости духом!

Когда впервые увидела вычурную каменную кладку дома Матерли, она подумала, что он чересчур сложный, слишком экстравагантный и заумный для нее. Теперь она спрашивала себя, настолько ли дурацкие, декоративные и бесполезные жизни у людей, которые его населяют. И обнаружила, что они действительно таковы, искореженные и полные суеверий. Гордон запротестовал:

— Тебе не в чем винить Бесс и Джерри. Они всего лишь рассказали мне то, о чем я и сам подозревал. Я не мог поверить, что моя мама покинула бы меня или сделала бы что-то такое — то, что она, возможно, сделала, — со мной. Я знал, что она не сделала бы мне ничего плохого — ничего такого, что она сделала с двойняшками. И я знал, что она не оставила бы меня, не объяснив мне этого. Деннис не выдержал удара. Деннис не мог заснуть по ночам, не хотел есть и впал в апатию. Отцу потребовались все его силы, чтобы вывести брата из этого состояния. Со мной было по-другому. Я не мог в это поверить, мне было невыносимо слышать, как люди называют ее убийцей, и вот я пришел к пониманию того, что она ушла лишь на время. Миссис Мозес подтвердила мои подозрения. Я не плакал, как Деннис, и не переставал есть. Знаешь, — сказал он, внезапно повеселев, — я даже взял себе за правило каждый раз за едой подчищать тарелку до последней крошки. Я обрел внутреннюю силу — редкость для мальчика моего возраста — силу мужчины. Я смог вынести это и обрел свой покой.

— Ты обрел не силу и не покой, — возразила Элайн. Она говорила мягко, сердечно, потому что сейчас искренне жалела его. — Ты лишь нашел предлог, чтобы убежать от реальности. Все эти мысли, что твоя мать вернется, что ее дух...

— Нет, — резко произнес он. — Именно моя неиссякаемая сила поддерживала меня все эти годы. Я нашел нож, а теперь во мне ее дух.

Элайн поняла, что нельзя винить только Джерри и Бесс в том, что произошло с маленьким мальчиком, из которого вырос этот сумасшедший. На них лежала только часть вины. Но следовало также винить и Амелию Матерли — как за ее генетические изъяны, так и, еще в большей степени, за то, как она воспитывала детей, и за кровавые воспоминания, которые она им оставила. Некоторую вину также следовало возложить и на Ли Матерли с Джейкобом. Они видели, как Деннис гибнет от воспоминаний о безумных поступках, и расточали на него свою ласку, врачевали его любовью, заботой и временем. В то же самое время на Гордона не обращала внимания, поскольку его болезненная реакция не была столь явной, как у брата. Его боли, сомнениям и смятению дали вызревать до тех пор, пока это не породило нездоровые фантазии. Сознание вины царило повсюду, нити густо переплелись между собой.

— Но почему ты пытался убить своего дедушку?

— Он испугал мою мать. Убегая от него, она споткнулась на ступеньках, упала и погибла. Иначе она была бы сегодня жива.

Ей нечего было сказать перед лицом таких безумных доводов. Он не стал бы ничего слушать. А если бы и стал, то ни за что не смог бы постичь мир, в котором его дедушка не виновен, лишь жертва обстоятельств. Взаимосвязь Гордона с действительностью нарушилась много лет назад и была безвозвратно уничтожена в тот момент, когда он нашел этот нож там, где по каким-то непостижимым причинам мать спрятала его.

— Но почему Силия? — вновь спросила она. Элайн была уверена, что объяснение будет таким же несуразным, как и все прочие, и все-таки ей нужно было узнать. К тому же следовало тянуть время как можно дольше.

— Она была женщиной, — пояснил Гордон. Элайн вспомнила, что он прежде уже использовал этот предлог, как будто этого самого по себе было достаточно, чтобы все объяснить. Она задала следующий вопрос:

— Какое это имеет значение?

— Она была хорошенькой женщиной, — сказал Гордон. — Моей матери не нравились другие хорошенькие женщины. Она была красивой и в известной степени тщеславной. Я полагаю, ты бы сказала “тщеславной”. Я предпочитаю думать, что она боялась, что какая-нибудь другая женщина, какая-нибудь более хорошенькая женщина может войти в нашу жизнь и отнять нас у нее. — Он вздохнул, как будто вспоминая красоту своей матери. — Силия была очень мила и собиралась здесь жить. А это не к добру. Мой отец так больше и не женился, хотя он знавал женщин, многих женщин, за пределами этого дома. Не такой он был дурак, чтобы привести сюда хорошенькую женщину; он знал — матери не понравится, что он снова женат и привел жену в этот дом. Деннису следовало хорошенько подумать, прежде чем приглашать сюда Силию. — Он снова стал раскачиваться, и слезы снова выступили у него на глазах. Он посмотрел на Элайн и сказал:

— А потом ты. Ты хочешь отнять всех у нее, заставить их забыть, какая она была прелестная. Ты совсем как Силия.

"Спокойно, — говорила себе Элайн. — У тебя не будет шанса, если ты потеряешь свое хладнокровие. Успокойся, думай! Думай!"

Джерри снова схватился за голову и наклонился вперед на диване. Он простонал еще жалобнее, но так же фальшиво, как и прежде, как будто хотел ясно дать ей понять, что, когда Гордону вздумается броситься на нее, он не окажет никакой помощи.

Но она это уже знала. Она больше не испытывала к старику ненависти за его трусливое поведение. Жизнь, полная суеверий, не подготовила его к тому, чтобы выступить героем.

Ее единственной надеждой было на какое-то время отвлечь внимание Гордона от себя. Она заговорила:

— Если Амелия Матерли так волновалась, что может потерять свою семью из-за другой женщины, почему она убила своих собственных детей? — Элайн обращалась не к кому-то конкретному в надежде, что такая неопределенность подхода сможет отчасти сгладить остроту вопроса.

Но Гордон, похоже, не считал, что в нем есть какая-то острота. Он ровным голосом сказал:

— Двойняшки были маленькими девочками, не так ли? Им предстояло стать женщинами, не так ли?

Элайн содрогнулась от ужаса и забралась поглубже в кресло, чуть ли не надеясь, что оно совершенно ее скроет. Такое холодное изложение столь злобной идеи возродило худшие из ее страхов. В комнате повеяло стужей, и это в середине июня. Наверняка снаружи шел снег и с крыши свисали сосульки.

Она произнесла не без некоторого усилия:

— И ты искренне веришь, что это было для нее достаточной причиной, чтобы убить их? Неужели обычной ревности было достаточно... Нет, не обычной ревности, а сумасшедшей ревности, безрассудной ревности, которая...

— Она была моей матерью. Она вернулась ко мне, поселилась во мне и со мной останется. Мне все равно. Мне все равно, какие у нее были причины, и мне незачем ее судить.

— Почему ты убил Бобо? — спросила она. Это, казалось, заинтересовало Джерри и Бесс больше, чем что-либо другое из уже сказанного. Гордон заколебался и растерянно оглянулся.

Но через какой-то миг оправился при помощи этой своей внутренней силы:

— Вначале я думал, что только лишь потому, что мне стал нравиться вид крови. Я колол его снова и снова. Он подошел ко мне, чтобы я его приласкал. Я схватил его за шею и всадил в спину нож. Это было замечательно! — Он забылся на какое-то время при воспоминании об этом величайшем моменте. — Но позже я понял, что дело было не только в этом. Я не мог быть охвачен жаждой крови, побуждением кого-то убить в чистом виде. Я иного склада. Я слишком разумен и методичен для этого. Потом я понял, что Бобо не просто кот, а домочадец, в которого вселился дух другой умершей женщины. Он собирался ставить мне палки в колеса в том, что касалось моих обязанностей перед матерью, расстроить то, чего она пыталась достичь через меня.

— Это только предлог, — вставила Элайн. — Неужели ты этого не видишь? На самом деле ты убил Бобо, потому что тебе нравился вид крови. Но позднее ты не мог жить с мыслью об этом. Поэтому ты создал другую фантазию о коте, наделенном человеческим духом.

— Это не было фантазией, — упорствовал он.

— А почему ты убил капитана Ранда? Ради забавы? — Теперь она нажала на него как следует. Она надеялась, что он не сорвется.

— Конечно нет, — хмыкнул он. Но по мелькнувшему на его перекошенном лице странному, дегенеративному веселью Элайн стало ясно, что и то убийство было не лишено для него определенной увлекательности. — Ранд наблюдал за домом. Ему явно кто-то позвонил и дал какую-то наводку. Я не мог рисковать, оставив его в живых. И так было чудом, что он до тех пор не заметил меня; ведь если бы я попытался вернуться в дом, то наверняка попался бы ему на глаза.

Бесс, выведенная из странного ступора, в который она погрузилась — не считая нескольких коротких спорадических замечаний, — как только Гордон ворвался в квартиру, вмешалась в речь маньяка:

— Гордон, вы уже видели дух своей матери? Она, вообще, являлась вам?

— Нет, — ответил он. — Ей и не обязательно. Она здесь, внутри меня, все время со мной.

— И вы не видели никакого намека на нее, до того как она в вас вселилась?

— Нет.

— Жаль.

— Она — внутри меня, — повторил Гордон.

— Мне было интересно, как она выглядит, — вздохнула Бесс.

— Возможно, я ее еще увижу, — сказал Гордон.

— Увидите, — пообещал Джерри. — Несомненно! Она придет к вам, как дымка, вся прозрачная и смутно различимая.

Элайн предоставила им дальше нести околесицу. Ни Джерри, ни Бесс ничего не имели против Гордона. Для них он был беспомощным орудием духа, марионеткой невидимого хозяина. Тема и их отношение к ней поразили Элайн как почти неприличные в свете куда более реального кошмара — психической ненормальности Гордона. Хотя эта глупая болтовня отвлекала его от того, чтобы пустить в ход свой нож...

Но потом даже эта линия разговора себя исчерпала, и все они умолкли. Никто не находил что сказать. Все происходившее до этого момента напоминало короткую пьесу, и теперь разыгрывалась последняя сцена. Занавес должен был упасть, и все они ждали, когда кто-нибудь потянет за веревку.

Гордон поднял нож и сделал шаг к Элайн. Она выпрыгнула из кресла. Нет уж, голыми руками он ее не возьмет. Если ей и суждено умереть, она тоже нанесет ему хоть какой-то урон, расцарапает лицо, доберется до его глаз, чего угодно, лишь бы дать ему знать, что он вонзил свой нож в живое существо, а не в какую-то марионетку-жертву, у которой нет другого выбора, кроме как умереть.

— Тебе вообще не стоило приходить в этот дом, — сказал он.

Снова он говорил не своим голосом — голосом скорее женским, чем мужским. Бесс ахнула и заставила затихнуть стонущего Джерри, чтобы лучше уловить это новое преображение, как будто оно имело огромную важность.

— Ты не получишь мою семью, ты не сможешь украсть их у меня, — сипел Гордон, его голос взвился еще выше, меняя интонацию.

Он поднял нож и сделал еще один шаг.

И тут окно на входной двери разбилось вдребезги, со звоном обдав осколками стекла стоявшую поблизости мебель.

В какой-то момент Элайн отказывалась верить в случившееся. Звук бьющегося стекла эхом отдался у нее в мозгу, и она в отчаянии уцепилась за него, потому что это дарило надежду. Ей ничего не было видно за Гордоном, и она не знала наверняка — реальность ли этот звук или плод ее воображения, уловка ее сознания для того, чтобы смягчить внезапность смерти, которая скоро примет ее в свои объятия. Потом она увидела, что Бесс и Джерри тоже смотрят в сторону двери, а Гордон перестал наступать на нее и резко повернулся, чтобы посмотреть, кто к ним рвется.

В разбитое окно просунулась рука, отыскала замок, открыла его и толкнула дверь внутрь.

Деннис Матерли стоял в обрамлении солнечного света, его лицо застыло в маске ужаса, но также и решительности.

— Положи нож. Гордон, — приказал он. Но Гордон отказался:

— Нет.

Глава 20

Деннис вошел в комнату; битое стекло хрустело и крошилось у него под ногами. Элайн не знала — то ли это просто ее сознание выкидывает трюки, то ли увиденное не замутнено ее эмоциями, — но Деннис выглядел мужественнее, выше, крепче и гораздо внушительнее, чем она его помнила. В своей рабочей рубашке и джинсах он скорее сошел бы за рабочего, чем за художника.

— Уходи, Деннис, — сказал Гордон.

— Ты же знаешь — я не могу.

Элайн спросила себя, может ли она что-то сделать теперь, когда внимание Гордона отвлечено. Не побежать ли ей? Не попытаться ли ей поднять тяжелую стеклянную пепельницу и ударить его? Нет, все это было бы чересчур мелодраматично. Подобные штуки срабатывают только в кино. Она просто подождет л посмотрит...

— Тебя это не касается, — бросил Гордон своему брату. — Не подходи.

Элайн одновременно удивилась и обрадовалась, увидев, что Деннис проигнорировал угрозу и взмахи ножом. Как она могла настолько в нем ошибаться?

— Я убью тебя, — сказал Гордон.

— Нет, не убьешь. Гордон. Отдай нож. Если ей нельзя двинуться с места, то, по крайней мере, она способна говорить. По крайней мере, она способна предупредить его.

— Деннис, — вмешалась Элайн, — поверь ему. Он убьет тебя. Он думает, что одержим призраком вашей матери.

Деннис не стал оспаривать то, что она сказала, даже не приподнял брови, хотя она была уверена: эта новость его озадачила. Очевидно, ум его был живым и восприимчивым, а отнюдь не легкомысленным. А может быть, восприимчивость ума как раз и вырабатывается при знакомстве со всеми гранями легкомыслия...

— Она права, — добавил Гордон. — Мама вернулась, и вернулась только ко мне, потому что я — тот, кто ждал ее и нуждался в ней все эти годы.

Деннис взял с сиденья старого кресла-качалки толстую сувенирную подушку и выставил ее перед собой, как щит. Он собирался отобрать нож у Гордона.

Элайн поняла, что крупное телосложение Денниса будет компенсировано фанатической энергией его брата. Она сделала последнюю попытку убедить Гордона не убивать своего старшего брата. Чтобы добиться этого, ей пришлось использовать патологическую логику самого сумасшедшего.

— Гордон, твоя мать хотела, чтобы ты уничтожал только женщин — женщин, которые пытаются отнять у нее семью.

И, сказав это, она почувствовала слабость, почувствовала себя совершенно одинокой, маленькой и слабой в средоточии безумных сил.

Гордон произнес, не сводя глаз с Денниса:

— Он пытается помешать мне разделаться с тобой. Мама хочет, чтобы я разделался с ним. Она много раз мне это говорила. Она не перестанет изводить меня, пока я не разделаюсь с тобой.

Элайн вспомнила, как выглядела Силия, когда Гордон разделался с ней, и почувствовала, как тепло уходит из ее тела. Она была холодной, неописуемо холодной, зубцом льда.

— Твоя мать никогда не перестанет изводить тебя, если ты убьешь своего брата. Неужели ты не видишь, что отнимаешь у нее ее семью — делаешь как раз то, чему она пытается помешать.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10