Гиблое место

Мать мертва.

Больше он ее на этом свете не увидит.

Никогда.

Холодный дождь припустил пуще прежнего, струи яростно хлестали Золта по спине. Жгучая скорбь сменилась ледяной ненавистью. Смерть матери — дело рук Фрэнка, и он должен заплатить за нее своей жизнью. Что толку лежать на раскисшей могиле и рыдать, как дитя? Не плакать надо, а мстить убийце. Золт поднялся, опустил сжатые в кулаки руки и застыл под дождем, чтобы студеные струи смыли с него грязь, очистили душу от скорби.

Он мысленно дал матери обет, что станет упорнее разыскивать убийцу и разделается с ним без всякой жалости. В следующий раз, когда он нападет на след Фрэнка, он уж его не упустит.

Устремив взгляд в дождливое, затянутое тучами небо, он пообещал матери, пребывающей теперь в раю:

— Я обязательно найду Фрэнка. Найду и убью. Непременно убью. Раскрою череп, искромсаю его поганый мозг и спущу в канализацию.

Ледяные струи словно проникали ему в душу, холод пробирал до костей. Золта била дрожь.

— А всякому, кто хоть пальцем пошевелит, чтобы ему помочь, руки отрежу. Кто посмотрит на него с сочувствием, тому выдеру глаза. Честное слово, выдеру. И вырву язык всякому мерзавцу, который скажет ему хоть одно приветливое слово.

Дождь хлынул с новой силой. Он прибил траву к земле, громко застучал по листьям стоявшего неподалеку дуба, зашелестел в миртовых зарослях. Капли били Золту в лицо. Он жмурился, но глаз не опускал.

— А если он завел друзей, им не жить. Я по его милости лишился тебя, так пусть теперь и он мыкается один. Выпью у них всю кровь и вышвырну, как ветошь.

Вот уже семь лет он снова и снова твердил эту клятву, и каждый раз с прежним жаром.

— Как ветошь! — повторил он, стиснув зубы.

Жажда мести не угасала с самого дня убийства. Да что там — ненависть к Фрэнку стала еще безудержнее и беспощаднее.

— Как ветошь!

Молния сверкающим лезвием рассекла пополам темное, словно покрытое кровоподтеками небо. На миг Золту почудилось, будто вовсе не тучи клубятся над головой, но судорожно подрагивает плоть какого-то богоподобного существа и сквозь длинную рваную рану, оставленную молнией, ему блеснула ослепительная тайна горнего мира.

Глава 29

Дождливую погоду в Калифорнии Клинт терпеть не мог. Дожди тут шли раз в год по обещанию, а последние лет десять случалась и настоящая засуха. Разве что зимой иногда разбушуется гроза. Поэтому от дождя до дождя калифорнийцы успевали забыть, как в таких условиях водить машину. Стоило сточным канавам переполниться — и на улицах то и дело возникали заторы. На шоссе и того хуже: сидишь в машине — и будто попал в автомобильную мойку, которой конца-краю не видно, а конвейер сломался.

В понедельник, когда сумрак непогоды постепенно начал рассеиваться, Клинт сел в “Шевроле” и отправился в Коста-Меса, в лаборатории Паломар. Они располагались в большом одноэтажном здании из бетонных блоков неподалеку от Бристол-авеню. Медицинское отделение лабораторий производило анализы не только крови и других органических веществ, но и промышленных составов и геологических пород.

Клинт оставил машину на стоянке у здания, взял с собой пластиковый пакет и, согнувшись под проливным дождем, зашлепал прямо по глубоким лужам. Когда он вошел в маленькую приемную, вода с него текла ручьями.

По ту сторону барьера у окошка для посетителей сидела симпатичная блондиночка в белом халате поверх фиолетового джемпера.

— Вы бы хоть зонтик захватили, — посочувствовала она.

Клинт кивнул, положил пакет на барьер и принялся развязывать тесемки.

— Или плащ, — добавила девица. Из внутреннего кармана куртки Клинт вынул удостоверение сотрудника агентства “Дакота и Дакота” и протянул девице.

— Счет направить по адресу этого агентства? — спросила она.

— Да.

— Вам уже случалось к нам обращаться?

— Да.

— Счет в банке есть?

— Да.

— Я, похоже, вас тут еще не встречала.

— Нет.

— Меня зовут Лайза. Я здесь всего неделю. Что-то не припомню, чтобы к нам захаживали частные сыщики.

Между тем Клинт достал из пластикового пакета еще три пакетика и разложил их рядком.

— Звать-то как? — Девица наклонила голову набок и игриво улыбнулась.

— Клинт.

— Так вот, Клинт, будешь ходить в такую погоду без плаща и зонтика — заболеешь и умрешь, хоть на вид ты малый крепкий.

— Сперва вот эта рубашка. — Клинт сунул в окошко один пакет. — Надо сделать анализ крови на ткани. Причем установить не только группу крови, а все до точки. Подробное генетическое исследование. Возьмите образцы с четырех разных участков: может, тут кровь не одного человека. Если это так, нам нужен анализ крови каждого.

Лайза угрюмо взглянула на Клинта, перевела взгляд на пакет с рубашкой и принялась заполнять бланк заказа.

— То же самое проделайте вот с этим. — Клинт протянул второй пакет. В нем лежал сложенный лист почтовой бумаги с несколькими каплями крови из пальца Полларда, который Джулия уколола прокаленной на спичке иглой.

— Выясните, совпадает ли эта кровь с кровью на рубашке, — продолжал Клинт.

В третьем пакете был черный песок.

— Это биологическое вещество? — спросила Лайза.

— Не знаю. Кажется, песок.

— Если биологическое, тогда надо отправлять в медицинское отделение, а если нет — то в промышленную лабораторию.

— Отправьте понемножку и туда и сюда. И поскорее.

— Дороже обойдется.

— Неважно.

Девица заполнила третий бланк и заметила:

— На Гавайях есть пляжи с черным песком. Не бывал?

— Нет.

— Один называется Кайму. Этот песок — он вроде как вулканический. Любишь загорать на пляже?

— Да.

Лайза, не дописав, подняла глаза и широко улыбнулась. У нее были пухлые губы и белоснежные зубки.

— А я прямо обожаю. Наденешь бикини и жаришься на солнышке. Красота! Ну и что с того, что загорать вредно для здоровья? Жизнь и так коротка, верно? Вот я и хочу прожить ее красиво. А побалдеешь на солнышке — и такая на тебя нападет-, нет, не то чтобы лень. Лень — это когда у тебя никаких сил, а тут наоборот: откуда только силы берутся. Но ленивые силы. Знаешь, как ходят львицы: твердо, но с развальцей. Вот и я от солнца прямо как львица.

Клинт молчал.

— Как бы это объяснить? А, вот что: наверно, меня от солнца на мужиков тянет. Этак разморит на красивом пляжике — и чихать хотела на предрассудки.

Клинт смотрел на нее молча.

Заполнив наконец бланки, Лайза прикрепила бланк к каждому пакету, а копии протянула Клинту.

— Слушай, Клинт, мы же с тобой современные люди, а? — сказала она.

Клинт все не понимал, куда она клонит.

— К чему нам эти китайские церемонии? Сейчас ведь как: понравился девушке парень — нечего ждать, пока он раскачается, надо брать дело в свои руки.

"Вот оно что!” — сообразил Клинт.

Откинувшись назад — наверно, для того, чтобы Клинт получше разглядел ее пышную грудь под белым халатом, — она с улыбкой предложила:

— Сходим куда-нибудь, а? В ресторан, в кино?

— Нет.

Улыбка стала натянутой.

— Ну извините, — фыркнула девица.

Клинт сложил копии бланков и сунул во внутренний карман, где лежало его удостоверение.

Лайза испепеляла его взглядом. “Обиделась, — догадался Клинт. — Как бы ее утешить?” И туг его осенило.

— Я “голубой”, — выпалил он.

Девица зажмурилась и потрясла головой, словно приходя в себя от удара. Потом, как солнечный луч, пробившийся сквозь тучи, на ее лице снова заиграла улыбка.

— А я-то думаю: перед такой конфеткой — и устоять. Вы уж извините.

— Ладно, чего там. Против природы не попрешь, так ведь?

Клинт опять вышел под дождь. На улице похолодало. Небо смахивало на пепелище, к которому слишком поздно приехали пожарные: только влажная зола да мокрые головешки.

Глава 30

Был тот же дождливый понедельник. Спускалась ночь. Выглянув в окно больничной палаты, Бобби Дакота сообщил:

— Любоваться здесь особенно нечем, Фрэнк. Разве что автомобильной стоянкой.

Он окинул взглядом небольшую белую комнату. В больницах его всегда брала оторопь, но Фрэнку он и виду не показывал.

— Конечно, этот интерьерчик не просится на страницы журналов о современной архитектуре, зато здесь есть все, что нужно. Телевизор, журналы, еду подают в постель три раза в день. Медсестры попадаются смазливые, но ты смотри к ним не приставай, лады?

Фрэнк был бледнее обычного. Темные круги вокруг глаз расплылись, как чернильные пятна. Такому самое место в больнице. Больше того, по его виду можно предположить, что он лежит здесь не первую неделю.

С помощью рычагов Фрэнк привел кровать в такое положение, чтобы в ней можно было полулежать.

— Может, я обойдусь без этого обследования? — спросил он.

— Не исключено, что причина амнезия — физическое недомогание, — объяснила Джулия. — Вы же слышали, что сказал доктор Фриборн. Мало ли что могло ее вызвать — абсцесс мозга, опухоль, киста, тромб. Вот вас и проверят.

— Не доверяю я этому Фриборну, — нахмурился Фрэнк.

Сэнфорд Фриборн был другом Бобби и Джулии и одновременно их лечащим врачом. Несколько лет назад они помогли его брату, которому грозили большие неприятности.

— Что это вдруг? Чем вам Сэнди не угодил?

— Я его совсем не знаю.

— Ты никого не знаешь, — заметил Бобби. — Поэтому ты к нам и обратился. Забыл? У тебя же амнезия.

Приняв предложение Фрэнка взяться за расследование, Дакоты первым делом отвезли его к Сэнди Фриборну для предварительного обследования. Сэнди удалось установить только то, что Фрэнк не помнит ничего, кроме собственного имени. Бобби и Джулия не рассказали врачу ни про сумки с деньгами, ни про кровь на рубашке, ни про черный песок, ни про красные камешки, ни про жуткое насекомое. А Сэнди и в голову не пришло поинтересоваться, почему Фрэнк обратился к ним, а не в полицию и почему Дакоты согласились взять на себя дело, которое не имеет ничего общего с их обычной работой. Он вообще отличался крайней деликатностью и не задавал лишних вопросов — одна из тех черт, которые Дакоты в нем очень ценили.

Фрэнк нервно поправил одеяло.

— И что, мне непременно нужна отдельная палата? Джулия кивнула.

— Вы же сами просили нас разобраться, куда вы исчезаете по ночам и чем занимаетесь. Значит, нам следует с вас глаз не спускать.

— Отдельная палата — дорогое удовольствие.

— Денег тебе хватит с лихвой на самый лучший уход, — успокоил Бобби.

— А если окажется, что деньги не мои? Бобби пожал плечами.

— Тогда отработаешь в больнице. Поменяешь постельное белье на сотне-другой кроватей, вынесешь тысчонку-другую суден. Пооперируешь на мозге за бесплатно. Почем знать, может, ты и впрямь нейрохирург. Из-за амнезии поди разбери, кто ты — нейрохирург или торговец подержанными автомобилями. Вот тебе и шанс узнать. Возьмешь пилу, распилишь кому-нибудь черепушку, заглянешь внутрь — может, и увидишь что-нибудь знакомое.

— А когда вернетесь от рентгенолога или еще какого врача, за вами в палате кто-нибудь присмотрит, — сказала Джулия, облокотившись на перильца, которые шли по бокам кровати. — Сегодня с вами посидит Хэл.

Хэл Яматака уже занял свой пост в неудобном на вид кресле с обивкой, предназначенном для посетителей. Кресло стояло сбоку от кровати, между Фрэнком и дверью. Отсюда Хэл мог наблюдать за своим подопечным, а если Фрэнк пожелает включить укрепленный на стене телевизор — смотреть на экран. Хэл был точь-в-точь Клинт Карагиозис, только в японском варианте — такой же плечистый широкогрудый молодец, будто сработанный каменщиком, который умеет ловко подгонять кирпичи друг к другу, да так, что раствора не видать. На тот случай, если по телевизору не будет ничего интересного, а подопечный окажется скучным собеседником, Хэл запасся романом Джона Д. Макдональда. Глядя в омытое дождем окно, Фрэнк произнес:

— Наверно, я просто.., просто боюсь.

— Нечего тебе бояться, — заверил Бобби. — Хэл только с виду такой бука. Тех, кто ему по душе, он не убивает.

— Однажды пришлось, — буркнул Хэл.

— Ты убил человека, который тебе нравился? — удивился Бобби. — За что?

— Он попросил одолжить мою расческу.

— Вот видишь, Фрэнк, ты в полной безопасности. Только не проси у Хэла расческу. Но Фрэнку было не до шуток.

— Я все думаю про кровь у себя на руках. Вдруг я кого-то поранил? Не дай бог это повторится.

— Ну, Хэла тебе поранить не удастся. Он у нас грозный воин.

— Точно, — подтвердил Хэл. — Рыцарь без траха и упрека.

— Вез траха? Мне до твоих сексуальных трудностей дела нет, Хэл. Одно могу сказать: не ешь столько суши <Суши — японское национальное блюдо из риса и сырой рыбы со специями.> — не будешь отпугивать девочек запахом сырой рыбы. И тогда трахайся сколько влезет.

Перегнувшись через перильце, Джулия взяла Фрэнка за руку.

— Ваш муж всегда такой, миссис Дакота? — вяло улыбнулся Фрэнк.

— Зовите меня Джулия. Всегда ли он болтает без умолку и балагурит? Не всегда, но, увы, частенько.

— Слышишь, Хэл? — возмутился Бобби. — Жен-шины и те, у кого отшибло память, лишены чувства юмора.

— Моему мужу только бы позубоскалить, а над чем — неважно. Хоть над автомобильной аварией, хоть над похоронами.

— Хоть над зубной щеткой, — вставил Бобби.

— ..Случись атомная война, он бы отпускал шуточки и насчет радиоактивных осадков. И ничего с ним не поделать. Неизлечим.

— Джулия пыталась излечить, — снова ввернул Бобби. — Отправила меня в лечебницу для патологически жизнерадостных. Там мне вкатили большую дозу хандры. Не помогло.

На прощание Джулия сжала руку Фрэнка.

— Тут вам ничего не грозит. В случае чего Хэл будет начеку.

Глава 31

Энтомолог жил в новом районе Ирвина, называвшемся Тертл-Рок, в двух шагах от университета. К неярко освещенным дверям дома вела дорожка, на которой растекались дождевые лужи и лежали круги света от невысоких, напоминавших грибы фонарей под широкими черными колпаками.

Держа в руке одну из кожаных сумок Фрэнка Полларда, Клинт поднялся на узенькое крыльцо и позвонил в дверь.

Из переговорного устройства под кнопкой звонка раздался мужской голос:

— Кто там?

— Это доктор Дайсон Манфред? Меня зовут Клинт Карагиозис. Я из агентства “Дакота и Дакота”.

Через полминуты Манфред открыл дверь. Это был тощий мужчина на голову выше Клинта. На нем были черные брюки, белая рубашка с расстегнутым воротом, на шее болтался зеленый галстук.

— Боже ты мой, на вас нитки сухой нет!

— Промок маленько.

Манфред открыл дверь пошире, посторонился и пропустил Клинта в прихожую с кафельным полом.

— Угораздило же вас выйти в такой вечер без зонта и без плаща, — посочувствовал Манфред, закрыв дверь.

— Ничего. Это даже бодрит.

— Что бодрит?

— Дождь.

Манфред разглядывал Клинта с нескрываемым удивлением, но, по мнению Клинта, сам энтомолог выглядел гораздо удивительнее. Он был худ до чрезвычайности, кожа да кости. Одежда была ему велика, брюки мешком висели на тощих бедрах, а острые плечи только что не прорывали рубашку, будто она напялена прямо на скелет. Угловатый и нескладный, энтомолог имел такой вид, словно его соорудил из сухих сучьев какой-то бог-недоучка. Худощавое, длинное лицо с высоким лбом и впалыми щеками было так туго обтянуто загорелой жесткой кожей, что казалось, она того и гляди лопнет на скулах. Диковинные янтарные глаза смотрели на Клинта с холодным любопытством, которое, несомненно, было хорошо знакомо бесчисленным жукам, помещенным в его коллекцию. Манфред опустил глаза и воззрился на кроссовки Клинта, вокруг которых натекла уже целая лужа.

— Прощу прощения, — спохватился Клинт.

— Ничего, просохнет. Я работал в кабинете. Пойдемте туда.

Мимоходом заглянув в гостиную, которая располагалась справа от прихожей, Клинт успел заметить обои с геральдическими лилиями, толстый китайский ковер, множество пухлых кресел и диванов, антикварную английскую мебель, темно-красные велюровые гардины и столы, заваленные сверкающими безделушками. Эта викторианская обстановка никак не вязалась с типично калифорнийской архитектурой дома.

Вслед за энтомологом Клинт миновал гостиную и направился по короткому коридору в кабинет. Манфред шел чудной походкой, почти не сгибая ноги, ссутулившись и слегка вытянув шею. Ну прямо доисторическое насекомое, богомол какой-то.

Клинт думал, что кабинет университетского ученого мужа битком набит книгами, однако в единственном книжном шкафу справа от стола он увидел всего сорок-пятьдесят томов. Были тут и шкафы со множеством широких и не очень глубоких ящичков — должно быть, в них хранились всякие жуки-пауки. По стенам были развешаны застекленные коробочки с наколотыми на булавках насекомыми.

Внимание Клинта привлекла одна коллекция. Заметив это, Манфред сообщил:

— Тараканы. Изумительные существа.

Клинт промолчал.

— Я имею в виду простоту их строения и функции. Внешность у них, разумеется, отнюдь не изумительная. Клинт никак не мог отделаться от ощущения, что жуки живые.

— Как вам нравится тот великан — вот там, в углу?

— Крупный, сэр, ничего не скажешь.

— Мадагаскарский шипящий таракан. Научное название Gromphadorphina portentosa. Этот экземпляр — восемь с половиной сантиметров. Не правда ли, красавец?

Клинт промолчал.

Сложив свои длинные, костлявые конечности, Манфред, словно подобравший ноги паучише, втиснулся в кресло за столом.

Клинт остался стоять. Долго он тут торчать не собирается, и так весь день в бегах.

— Мне звонил ректор университета, — начал Манфред. — Просил по мере сил содействовать агентству “Дакота и Дакота”.

ИУК — Ирвинский университет Калифорнии — уже давно старался попасть в число ведущих американских университетов. Для этого и бывший, и нынешний ректоры не скупились на оклады преподавателям и не жалели расходов, чтобы переманить ученых и исследователей с мировым именем, работавших в других учреждениях. Но прежде, чем предоставить им хорошо оплачиваемые должности, следовало убедиться, что университет потратит деньги не зря. А вдруг окажется, что талантливый физик или биолог падок на виски, кокаин или малолетних девочек? Как бы в погоне за солидными кадрами и академическим престижем не попасть в пасквильную историю. Поэтому администрация поручила агентству “Дакота и Дакота” собирать сведения о кандидатах. Дакоты справлялись с поручением весьма успешно.

Манфред уперся локтями в подлокотники кресла, сложил ладони и вытянул пальцы — такие длинные, словно у них на один сустав больше, чем у обычных людей.

— Так что вас ко мне привело?

Клинт открыл сумку и поставил перед энтомологом банку с жуком.

Жук в банке был вдвое больше мадагаскарского шипящего таракана.

Доктор Дайсон Манфред примерз к креслу и как зачарованный, не мигая, уставился на тварь в банке.

— Это что — мистификация?

— Нет, он настоящий.

Манфред склонился над столом и почти ткнулся носом в толстое стекло, за которым замерло насекомое.

— Живой?

— Дохлый.

— Где вы его нашли? Неужели здесь, в Южной Калифорнии?

— Да.

— Невероятно.

— Что это за жук? — спросил Клинт. Манфред угрюмо посмотрел на него.

— Никогда такого не видел. А раз даже я не видел, то считайте, никто не видел. Он, несомненно, относится к членистоногим, так же как пауки и скорпионы. Но можно ли считать его насекомым, сказать пока затрудняюсь. Надо сперва его исследовать. Если это действительно насекомое, то совершенно новый вид. И все-таки, где именно вы его нашли? И с какой стати он вызвал интерес у частных детективов?

— Извините, сэр, я не могу разглашать подробности этого дела. В интересах нашего клиента я вынужден хранить его тайну.

Манфред осторожно вертел в руках банку, рассматривая ее обитателя со всех сторон. Куда девался холодный оценивающий взгляд! Теперь янтарные глаза энтомолога горели возбуждением.

— Уму непостижимо! Я непременно должен оставить этот экземпляр у себя.

— Да я, в общем-то, и принес его вам для исследования. Но если вы хотите оставить его насовсем...

— Именно. Насовсем.

— Ну, это решать моему начальству и клиенту. А нам надо узнать, где такие обитают, и вообще получить о нем полную информацию.

Бережно, словно это не стекло какое-нибудь, а тончайший хрусталь, Манфред поставил банку на стол.

— Я сфотографирую этот экземпляр в разных ракурсах и с разным увеличением и сниму на видеопленку. Потом придется его расчленить — разумеется, со всей осторожностью, за это можете не волноваться.

— Как знаете.

— Мистер Карагиозис, вы относитесь к этому делу крайне легкомысленно. Вы вполне уразумели мои слова? Если жук действительно принадлежит к неизвестному виду, я просто не знаю, что и думать. Как могло случиться, что наука до сих пор не ведала о существовании вида, у которого встречаются такие громадные особи? Для энтомологии это событие, мистер Карагиозис. Да-с, великое событие.

Клинт еще раз взглянул на жука в банке и согласился:

— Понятное дело.

Глава 32

Прямо из больницы Бобби и Джулия на служебной “Тойоте” отправились на запад, в расположенное на равнине местечко Гарден-Гроув. Конечной целью их поездки был дом 884 на Серапе-уэй — адрес, обозначенный в водительских правах на имя Джорджа Фарриса, которые обнаружил у себя Фрэнк.

Джулия поглядывала то в забрызганные дождем боковые окна, то через лобовое стекло, по которому мягко пошлепывали “дворники”. Она высматривала номера домов.

По сторонам тянулись два ряда фонарей и одноэтажные коттеджи, построенные лет тридцать назад. В смысле архитектуры дома не отличались разнообразием: нехитрые типовые сооружения, похожие на коробки. Зато отделаны они были на разные лады. У одного дома штукатурка разрисована под кирпичную кладку, другой обит кедровыми панелями, третий облицован диким камнем, четвертый — древесной корой, пятый — вулканической породой.

Калифорния — это не только фешенебельные районы вроде Беверли-Хиллз, Бель-Эр или Ньюпорт-Бич, не только особняки и виллы на побережье, которые то и дело показывают по телевизору. Это еще и такие вот дешевые домики, и благодаря их дешевизне калифорнийская мечта стала явью для бесчисленных потоков переселенцев, которые десятилетиями прибывали сюда из самых отдаленных уголков мира, сколь отдаленных — нетрудно догадаться по наклейкам на бамперах автомобилей, стоящих по сторонам Серапе-уэй: надписи на них были на корейском и вьетнамском языках.

— Следующий дом, — предупредила Джулия. — С моей стороны.

Кое-кто считает, что такие кварталы портят городской пейзаж, но Бобби видел в них прежде всего торжество демократии. Он и сам вырос на улице вроде Серапе, только не в Гарден-Гроув, а в Анахейме, и улица эта вовсе не казалась ему некрасивой. Ему запомнились долгие летние вечера, когда он играл на улице с другими ребятишками, оранжевые и багровые отблески заката, вечернее небо, на котором, словно рисунки тушью, застыли перистые силуэты пальмовых листьев. Порой в воздухе разливалось благоухание жасмина, с запада доносился крик одинокой чайки. А уж если у тебя есть велосипед, сколько всего можно посмотреть, сколько приключений тебя ожидает! Разъезжаешь по незнакомым улицам, где стоят обычные оштукатуренные дома, и будто открываешь для себя новый, удивительный мир.

Во дворе дома 884 высились две эритрины. В угрюмых сумерках на кустах отливали белизной бутоны азалий.

Подкрашенные желтоватым светом фонарей струи дождя напоминали жидкое золото. Бобби быстро шагал вслед за Джулией по дорожке, ведущей к дому. Он дрожал от холода, мокрое лицо и руки мерзли, словно идет не дождь, а мокрый снег. Не спасала даже утепленная нейлоновая куртка с капюшоном.

Джулия позвонила. На крыльце зажегся свет. Кто-то разглядывал их в глазок двери. Бобби откинул капюшон и приветливо улыбнулся.

Дверь приоткрылась. Не снимая дверной цепочки, из щели выглянул невысокий худощавый человек азиатского вида. Ему было лет сорок, черные волосы на висках слегка серебрились.

— Вам кого?

Джулия показала удостоверение и объяснила, что они разыскивают человека по имени Джордж Фаррис.

— Полиция? — Хозяин дома нахмурился. — У нас все в порядке, полицию не звали.

— Да нет же, мы ведем расследование частным образом, — сказал Бобби.

Хозяин прищурился. Казалось, еще немного — и он захлопнет дверь у них перед носом, но вдруг он просиял и улыбнулся.

— А-а, сыщики! Как по телевизору. Он снял цепочку и впустил Бобби и Джулию в дом. И не просто впустил, а встретил как почетных гостей. Ровно через три минуты они уже знали, что хозяина зовут Туонг Тран Фан (он теперь называет себя на западный манер: сперва имя, потом фамилия). Что он вместе со своей женой Чин через два года после падения Сайгона бежал из Вьетнама на лодке, что здесь они сначала работали в прачечных и химчистках, а теперь и сами открыли две химчистки. Туонг настоял, чтобы гости сняли куртки, и, как ни твердил Бобби, что они зашли всего на минутку. Чин — хрупкая женщина с тонким лицом, одетая в мешковатые черные шаровары и желтую шелковую блузку, — сказала, что сейчас подаст угощение.

Бобби знал, что первое поколение вьетнамцев, живущих в Штатах, посматривает на полицию с опаской, они не зовут полицейских даже тогда, когда становятся жертвами преступления. У них еще свежа память о купленой-перекупленой полиции Южного Вьетнама и беспощадных северо-вьетнамских правителях, захвативших Юг после ухода американцев. Даже прожив в Штатах пятнадцать лет, многие вьетнамцы все равно относятся к властям недоверчиво.

Однако к частным детективам супруги Фан сразу же прониклись доверием. Наверно, насмотревшись по телевизору на приключения отважных сыщиков, они считали детективов этакими защитниками обездоленных, рыцарями с револьверами вместо копья. Поборников справедливости в лице Бобби и Джулии торжественно усадили на новый диван — самое удобное место в гостиной.

Фаны позвали в гостиную своих очаровательных детишек и представили гостям: тринадцатилетний Рокки, десятилетний Сильвестр, двенадцатилетний Сисси и шестилетняя Мэрил. Дети, как видно, родились уже в Америке, но держались гораздо учтивее и воспитаннее своих американских сверстников. Поздоровавшись с гостями, они вернулись на кухню готовить уроки.

Несмотря на вежливые отказы Бобби и Джулии, Фаны быстро накрыли на стол и угостили их кофе со сгущенным молоком и изысканными вьетнамскими пирожными. Налили по чашке кофе и себе.

Туонг и Чин сели в потертые кресла, по-видимому, не такие удобные, как диван. Комната была обставлена простенькой современной мебелью неброских цветов. В углу помещался небольшой буддистский алтарь; на красной жертвенной дощечке лежали свежие фрукты, керамические подставки ощетинились курительными палочками, от одной голубоватой вьющейся лентой поднимался благоуханный дымок. Больше ничего в гостиной не напоминало о Востоке — разве что столики, сверкающие черным лаком.

Джулия взяла с подноса пирожное и сообщила:

— Мы ищем человека, который когда-то, вероятно, жил в этом доме. Его зовут Джордж Фаррис.

— Да, он тут жил, — подтвердил Туонг. Миссис Фан кивнула.

Бобби удивился. Он не сомневался, что изготовитель фальшивых документов на имя Джорджа Фарриса взял первый попавшийся адрес, что Фрэнк никогда здесь не жил. А Фрэнк был совершенно уверен, что его настоящая фамилия Поллард, а не Фаррис.

— Так вы купили этот дом у Джорджа Фарриса? — спросила Джулия.

— Нет, — ответил Туонг. — Он тогда уже умер.

— Умер? — переспросил Бобби.

— Уже пять или шесть лет как умер. Ужасный рак. Выходит, Фрэнк Поллард действительно не Фаррис и никогда по этому адресу не жил. Удостоверение — липа от начала до конца.

— Мы купили этот дом несколько месяцев назад у вдова, — объяснил Туонг. Он говорил по-английски довольно гладко, если не считать некоторых грамматических погрешностей. — Нет, не у вдова — у ее наследник.

— Миссис Фаррис тоже умерла? — спросила Джулия. Фаны многозначительно переглянулись.

— Печальная история, — заметил Туонг. — Откуда только такой человек берется?

— Какой человек, мистер Фан?

— Который убил миссис Фаррис, ее брата и двух дочек.

Бобби почувствовал в желудке нехорошее шевеление. Он как-то сразу привязался к Фрэнку и поверил в его невиновность, но теперь в его уверенности появилась червоточина. Случайно ли у Фрэнка оказалось удостоверение человека, вся семья которого была убита? Не причастен ли Фрэнк к этому убийству? Бобби машинально жевал пирожное с кремом. Вкусное-то оно вкусное, но ему сейчас кусок в горло не идет.

— Это случилось в конце июль, — добавила Чин. — Помните, стояла жара. Адом мы купили в октябре. Она подула на кофе. Бобби заподозрил, что ошибки в речи она допускает умышленно, чтобы не казаться грамотнее своего супруга, — пример ненавязчивой, истинно восточной деликатности.

— Убийцу не поймали, — сказал Туонг Фан.

— Вы хотя бы знаете, как он выглядел? — спросила Джулия.

— Да нет.

Бобби через силу покосился на Джулию. Она, похоже, была потрясена не меньше его, но даже взглядом не напомнила мужу о своих былых подозрениях.