Сыскное агентство

Но тут возникло неожиданное препятствие, едва не поставившее под угрозу все предприятие.

— Похищать план нельзя, — категорически заявил Эдуард на закрытом совещании немногих руководителей движения, на котором присутствовала Серэна и о котором она рассказала Кару. Серэна доверяла ему теперь абсолютно и не скрывала от него то, что вообще-то не полагалось говорить никому.

— Понимаешь, — негодовала она, — Эдуард считает, что риск слишком велик! Во-первых, говорит, можно попасться, и тогда нашего товарища отдадут под суд — ведь он, по существу, крадет чужое имущество!

— Какое имущество? — с досадой спрашивал Кар, не предвидевший такого поворота событий.

— Как какое, а портфель! Это же чужой портфель!

— О господи! — простонал Кар.

— Во-вторых, — продолжала Серэна, — незаконное проникновение в чужое помещение, в-третьих, взлом — там, он говорит, наверняка придется вскрывать замки многих дверей. За все это грозит тюрьма. И потом…— Она помолчала, — И потом, он подозревает, что это вообще провокация.

— Провокация? — вскричал Кар. — У него есть какие-нибудь данные?

— Данных нет, он сам честно признался, есть интуиция…

— Ах, интуиция, — с облегчением повторил Кар, — пусть не боится. Если у него кишка тонка, я сам смотаюсь за этим портфелем. Тогда на войне и не такое делал. Ты думаешь, снять часового легче? Только там в случае неудачи грозила смерть, а не какие-то два-три месяца тюрьмы.

— Ты бы пошел на это? — Серэна смотрела на него с восторгом. Потом вдруг тихо и очень серьезно сказала: — Кар, я должна тебе выдать одну тайну.

— Какую? — испуганно спросил он.

— Я тебя очень люблю…— еще тише прошептала она.

— А разве это тайна? Я-то думал, что все об этом давно знают! — Кар изобразил удивление.

— Ну, знаешь! — вскричала Серэна. — Твоей самоуверенности нет границ. Представь, нет, не все. И я еще подумаю и, пожалуй, пересмотрю…

Но он закрыл ей рот поцелуем.

Однако жертвовать собой Кару не пришлось, в «Очищении» нашлось немало отчаянных ребят, готовых на все во имя святого дела. После коротких дебатов вопрос был решен: изъять список ценой любого риска, опубликовать, провести вокруг этого факта широкую дискуссию, подать протесты, выйти на демонстрации. Чтоб неповадно было преследовать любое прогрессивное движение и его вожаков.

Эдуард стоял на своем. Убедил его аргумент, выдвинутый Серэной: да, тому, кто похитит документ, грозят неприятности, но, если все так и оставить, неприятности грозят многим их товарищам, лидерам «Очищения» и не только «Очищения». Эдуард сдался.

Итак, фальшивка, изготовленная полицейскими специалистами, покоилась в тщательно запертом на ключ портфеле, портфель спрятан в один из ящиков большого шкафа в кабинете президента Университета, достаточно далеко и в то же время так, чтоб даже самый неопытный похититель мог его обнаружить. Похититель, ловкий, смелый и сообразительный студент второго курса лингвистического факультета, готов. Дата — ночь на воскресенье, когда сторожа Университета обычно теряли бдительность и или спали, или смотрели ночную программу телевидения, — была определена.

Вот теперь Кару оставалось провести вторую часть своего плана, неизвестную не только очищенцам, но и вице-директору Бьорну.

Эта часть была куда сложней, чем первая, и натолкнул Кара на его идею, как ни странно, Эдуард.

Однажды он пригласил Кара к себе домой — эдакая холостяцкая обитель, арендуемая им в пригороде. Они сидели и разговаривали на разные умные темы. Кар любил слушать Эдуарда, он немалому научился во время таких бесед.

Неожиданно зазвонил телефон. Эдуард не спеша подошел к аппарату, нажал кнопку на каком-то небольшом ящике, стоявшем рядом, и снял трубку. Поговорил, снова нажал кнопку и вернулся к дивану.

— Что за штука? — полюбопытствовал Кар, указывая на ящик.

— Магнитофон — приставка к телефону, — пояснил Эдуард. — Перед тем как снять трубку, нажимаю клавишу, и весь разговор записан.

— Зачем? — удивился Кар.

Эдуард усмехнулся:

— Видишь ли, когда участвуешь в мало-мальски прогрессивном общественном движении, никогда не знаешь, на какие подлости и провокации пойдет правительство и его секретные службы, чтоб на чем-нибудь поймать тебя и вывести из игры. Так что я принимаю кое-какие меры предосторожности. И в переписке, и в некоторых частных разговорах, и в телефонных переговорах. Они наверняка меня прослушивают, но и я все телефонные разговоры, которые веду, записываю. Мало ли что! Знаешь, сколько раз мне угрожали по телефону или, наоборот, делали всякие предложения? Ого-го! У меня все голоса записаны. Все их слова. Так-то!

И когда Кар продумывал свой план, он вспомнил этот разговор.

Накануне дня, выбранного для совершения акции «Портфель», как окрестили для пущей конспирации очищенцы свой замысел, поздно ночью в квартире Эдуарда раздался телефонный звонок.

Заспанный Эдуард, нащупывая очки, вскочил с постели и бросился к аппарату, едва не забыв нажать кнопку записывающего устройства. Но за долгие месяцы движение это стало автоматическим, так что катушки магнитофона бесшумно закрутились, как только он снял трубку.

— Извините, что разбудил, — услышал он глухой, явно измененный голос. — Слушайте меня внимательно и не перебивайте. Ваш телефон не прослушивается. Я служу в полиции, но у меня есть причины ее не любить. Так вот, вы завтра ночью готовите одно дело. Имейте в виду, это провокация, документ фальшивый, в нем подделана печать, а лица, подписавшего его, давно нет в живых. Если вы опубликуете его, попадете в некрасивую историю. Теперь, чтоб вы убедились, что я действительно из полиции: во-первых, вы видите, что я обо всем осведомлен; во-вторых, запишите, кто сегодня ночной дежурный, его личный номер, адрес, у него на левой щеке бородавка; в-третьих, запишите номер, по которому звонят в полицию тайные осведомители. Записали? Его никто, кроме нас, не знает. Позвоните сейчас же, там подходят круглосуточно. Вы скажете «баркас», это пароль. Вам ответят «бросай якорь» и включат магнитофон. Вы сможете опубликовать номер, начнется скандал, и телефонной станции придется номер подтвердить. Все.

Неизвестный повесил трубку.

Эдуард дрожащей от волнения рукой набрал указанный номер.

— Баркас, — произнес он срывающимся голосом, когда на другом конце линии сняли трубку.

— Бросай якорь, — произнес сонный голос.

— Алло, алло! — Эдуард изобразил крайнее волнение (для чего ему не пришлось прилагать особых усилий). — Полиция? Это полиция? Я баркас.

— Да полиция, полиция, — проворчал голос, — чего орешь, бросай якорь…

Но Эдуард бросил трубку.

Он вытер пот со лба. Вот это да! Невероятно. Надо немедленно собрать ребят!

Однако он сдержал себя. Сначала он дважды прослушал обе записи. Потом отрезал их и, засунув в целлофановый пакет, спрятал в отделение для овощей в холодильнике. Тайник не очень оригинальный, но, в конце концов, Эдуард шпионских школ не кончал.

«А не провокация ли этот звонок? — размышлял он. — Но зачем срывать нашу акцию? Ну предупредили, ну не похитим список, ну и что? Зачем было полиции огород городить? Списка мы не заимеем, правильно, но что от этого изменится? Ничего».

Идея подкинуть очищенцам сведения о списке, а потом им же сообщить, что список фальшивый, показалась Эдуарду нелепой. До этого не додумается даже самый кретинистый полицейский начальник. Быть может, полицейские сводят счеты между собой? Или это какие-то шутники. Какие? Ведь звонивший знал о готовящейся акции, о содержимом портфеля, знал номер телефона Эдуарда и его роль в этом деле. Может, есть предатель? Но тогда предатель сообщил бы прежде всего в полицию, и их бы застали на месте преступления. Наконец, кто, кроме полицейского, мог знать интимные детали про дежурного, номер секретного телефона, пароль, да и непроспавшийся тип, снявший трубку, подтвердил, что это полиция.

В ту ночь Эдуард не заснул, голова разламывалась от вопросов. Нет, один он не в состоянии что-либо решить.

Утром он созвал своих товарищей, дал им прослушать пленки, снял с пленок копии и раздал каждому по экземпляру. Затем изложил все свои соображения.

Обсуждали создавшееся положение долго. В конце концов решили акцию «Портфель» отменить, записи анонимного звонка и звонка Эдуарда по секретному номеру опубликовать в своей газете, если удастся — и в других, а кроме того, послать пленки на разные городские радиостанции, авось какая-нибудь передаст: для журналистов главное — сенсация. Так и поступили.

Скандал разразился грандиозный, они сами не ожидали такого.

В понедельник утром, когда все письма и пленки были отосланы, Кар позвонил Бьорну и попросил о немедленной встрече.

— Господин вице-директор, — заговорил он возмущенно, даже не поздоровавшись, едва войдя в их «дом свиданий», как он мысленно называл служебную виллу, — что ж получается! Мы работаем за этих бездельников из полиции, рискуем. И они же нас подставляют! Так нельзя!

— В чем дело, Кар? Объяснитесь!

И Кар рассказал потрясенному вице-директору обо всем, не забыв сообщить, что пытался звонить ему в воскресенье, предупредить, но телефон молчал.

— Я, знаете ли, по воскресеньям иногда не бываю на службе, — пробормотал Бьорн со злостью. — Вот мерзавцы! Ни на кого нельзя положиться. «У нас люди — могилы!» Этот болван, начальник управления, меня заверял. Лучше б он сам отправился в могилу. Такую операцию сорвать, идиоты! А главное, теперь ясно, что у них, да, да, у них, в главном полицейском управлении, эти очищенцы имеют своих людей! Вы понимаете, что это значит? А? Кар? Их всех надо перетряхнуть, провести строжайшее расследование.

Кар никогда не видел вице-директора, обычно столь сдержанного и хладнокровного, в такой ярости. Ярости и растерянности.

За себя Кар не боялся. Голос свой он изменил совершенно. Сообщенные им Эдуарду сведения знали многие сотрудники «Ока», уж не говоря о самих полицейских: и приметы ночного дежурного, и номер «секретного» телефона, который помнил каждый из десятков тайных осведомителей, и дурацкий пароль. Известно ему было и то, что телефон Эдуарда не прослушивается. Ну о чем сверхосторожный Эдуард будет болтать? А вот то, что дежуривший в ту ночь у телефона полицейский разоспится до такой степени, что спросонья признается в том, кто он, — это неслыханная удача для очищенцев!

Уж они ею воспользуются, можно не сомневаться.

Именно эти слова произнес в конце разговора Бьорн.

— Что ж теперь делать? — изображая растерянность, спросил Кар. — Как же их прищемить?

— Что делать? — проворчал Бьорн. — Теперь надо думать не о том, как их прищемить, а о том, как самим выкручиваться. Впрочем, — подумав, философски заметил он, — шишки-то не на нас посыпятся, а на полицию. Пусть и выкручиваются, мы свой контракт выполнили. И если все сорвалось, то по их вине.

Между тем радио и газеты взялись за дело.

Ох уж эти корреспонденты! Стоило им унюхать сенсацию, и они становились въедливыми и пронырливыми, куда там любому агенту!

Запись телефонного разговора Эдуарда с неизвестным и с полицией передали все радиостанции и напечатали все газеты, последовали бесчисленные комментарии. Газетчики тоже не очень любили полицию, и ей досталось по первое число. Заодно попало и руководству Университета. Были напечатаны интервью с пытавшимся оправдаться начальником управления городской полиции и, конечно, с Эдуардом.

Эдуард воспользовался случаем и вовсю пропагандировал деятельность «Очищения».

Печатались и другие материалы. «Очищение» обвиняли в провокациях, в антиобщественной деятельности или, наоборот, в том, что оно лишь мутит воду и ничего реально не предпринимает…

В полиции кого-то наказали, перевели с понижением, отправили регулировать уличное движение (ужасная кара!).

Постепенно скандал начал утихать.

И тут же возник новый, куда похлеще.

Очищенцы особенно болезненно восприняли упрек в неэффективности их движения. Требовалось убедительное доказательство обратного. Оставалось два дня до прихода крейсера, когда Серэна вдруг сказала Кару:

— Скоро мы нанесем им второй удар.

— Какой? — встревожился, хотя и не подал вида, Кар.

— Мы таки не пустим в порт этот крейсер. Нельзя допустить, чтоб он приблизился к городу.

— Ну чем он так уж страшен?

— Да ты понимаешь, что такое атомное оружие? Этот танкер — вообще пустяк по сравнению с крейсером. Сколько уже было случаев, всяких там аварий с самолетами, подводными лодками. Если что-нибудь, не дай бог, случится с этим крейсером, это уже не пляж уничтожит, а весь город, все побережье! Все будет отравлено навсегда!

— Почему с ним должно что-нибудь случиться? Именно с ним и именно здесь?

— Дело не в этом. Дело в том, что вообще корабли с атомным оружием на борту не должны заходить ни в какие гражданские порты. И если мы сумеем этого не допустить, то и в других местах последуют нашему примеру. Вот это главное!

— Главное, чтоб этого оружия вообще не было, — рассудительно заметил Кар, — воевали же мы с автоматами, минометами, пулеметами, и все было тихо, спокойно, — не очень убедительно добавил он.

— Ты хоть думаешь, что говоришь? — Серэна с упреком посмотрела на него.

— И что ж вы собираетесь делать? Я могу помочь?

— Нет, там готовится другая группа, — уклончиво ответила Серэна. — Там нужны первоклассные пловцы.

— Пловцы? — удивился Кар. — Они что, собираются атаковать крейсер вплавь? — Он рассмеялся. — Ты ведь тоже первоклассный пловец, никогда не забуду, что ты спасла мне жизнь.

Кар обнял ее, прижал к себе.

Политические разговоры уступили место совсем другим…

На настойчивые вопросы Бьорна, который испытывал легкое чувство вины перед Каром за провал столь блестяще задуманной им операции, тот вынужден был отвечать, что ничего не знает.

— Но у нас есть сведения — готовится какая-то акция в связи с прибытием военного корабля. Неужели вы ни о чем не слышали? — настаивал вице-директор.

— Кое-что слышал, но ничего конкретного, — говорил Кар. — Думаю, что этим занимается какая-то другая группа, не мои сокурсники.

Он понимал, что Серэна все знает, но почему-то не хочет ему говорить, и это уязвляло и беспокоило его. Что за тайны от него? Может быть, ему перестали доверять? Да нет, в остальном все оставалось по-прежнему.

К приходу крейсера готовились не только очищенцы, готовился, кажется, весь город. Полиция заранее оцепила порт и прилегающие улицы, выставила заграждения. Портовые власти приготовили цветы и оркестр. Туристы и свободные от дел горожане заняли на набережной удобные наблюдательные посты. Катера береговой охраны бороздили акваторию порта.

Такого не было с тех самых пор, когда несколько лет назад город посетила британская королевская чета.

И вот наступил день… Какой? Торжественный? Решающий? Роковой?

Вдали показался крейсер. Даже одинокий среди безбрежных вод, он казался грозным и зловещим. Над длинным серым корпусом вздымались сложные переплетения надстроек, застыли расчехленные орудия и ракетные установки, застыл белый строй экипажа. Над крейсером вились два ярко-красных вертолета с надписью «Телевидение» на бортах.

Сторожевые катера метались вокруг медленно приближающегося корабля.

Но не только они. Десятки яхт, моторок, лодок, заполненные множеством любопытных, слетались к крейсеру, кто-то махал флагом, кто-то букетом, все фотографировали, кричали, слышна была музыка, выкрики через мегафоны.

Но внимательный наблюдатель заметил бы, что во всем этом кружении но все идет гладко. Некоторые яхты и моторки извилистыми маршрутами приближались к кораблю, стремясь занять позицию между ним и берегом. В свою очередь сторожевые и полицейские катера старались преградить им дорогу, отогнать подальше. И нарушая эту сложную игру, взад-вперед болтались другие яхты и лодки, не подозревая о том, что творится у них на глазах. Наконец даже самым наивным зрителям все стало ясно: цепочка яхт встала частоколом перед кораблем. На мачтах взвились флаги с эмблемами «Очищения», раздались усиленные мегафонами лозунги, выкрики, песни…

Полицейские тоже активизировались, крупные катера проносились возле самых яхт, стремясь опрокинуть их волной. Команда крейсера устремила на очищенцев мощные брандспойты.

Теперь вся бухта буквально кипела. С ревом носились катера, моторки, брандспойты пенили воду, одни яхты и лодки оцепляли нос крейсера, другие в панике метались по бухте, чтобы куда-нибудь умчаться, но всюду натыкались на препятствия. Могучий военный корабль замедлил движение. Он был похож на Гулливера в стране лилипутов. На берегу тоже стоял шум и гам. Демонстранты размахивали полотнищами, кричали в мегафоны, полицейские радиоустановки орали во весь голос, в толпе затесавшихся в это сражение бедных туристов в ужасе вопили женщины, в гневе — мужчины.

Словом, прибывшие на место бригады телевизионщиков, фото— и кинорепортеров, газетных корреспондентов были в восторге. Вот это материал!

Внезапно с некоторых моторок и яхт, на которых находились очищенцы, в воду бросились молодые ребята и девушки, одетые в костюмы для подводного плавания, с желтыми кислородными баллонами на спине, с какими-то аппаратами или ящиками, плохо различимыми с берега.

Они исчезли под водой, быстро направляясь к кораблю. Прорвалось к самому его корпусу и несколько лодок.

Матросы перенесли «огонь» своих водометов на атакующих, но они лишь порой ныряли и не все возникали на поверхности.

Накал битвы усилился.

Все это длилось около двух часов. Наконец полицейским катерам удалось отогнать флот очищенцев. Многих подводных пловцов и студентов, что были на яхтах, арестовали, остальные сумели ускользнуть. Крейсер медленно продолжил свой путь и наконец причалил в дальней части порта, охраняемой густой цепью военных моряков.

Кар в эти часы был на набережной. Не застав Серэну дома, он носился по прибрежным улицам, по шоссе, по причалам и портовым закоулкам, всюду разыскивая ее. Прихватив свой старый полевой бинокль, он рассматривал яхты и лодки очищенцев, надеясь обнаружить Серэну там.

Но ее нигде не было.

Все вечерние газеты, телепередачи и радиосообщения были заполнены отчетами а событиях. Журналисты постарались, и если верить им, Трафальгарское сражение было лишь легкой перепалкой по сравнению с тем, что произошло в порту города.

Разумеется, все газетные и телекомментаторы подавали репортажи в соответствии со своей политической окраской. Но главенствовала все же сенсация, поэтому печатались и показывались интервью не только с представителями городских властей, полиции, управления порта, но и с вожаками различных общественных организаций, в основном студенческих, в первую очередь, конечно, «Очищения».

Сообщались и списки арестованных. Большинство полиция вскоре выпустила, по делам других шло следствие. Вот в списке последних Кар и обнаружил имя Серэны.

Это было скверно. Но, вчитавшись в репортажи, он понял, что все обстоит намного хуже.

Очищенцы сделали сверхсенсационное заявление: на крейсере имеется ядерное оружие!

Они даже точно указали его количество.

Командир корабля выступил с довольно туманным опровержением. На что очищенцы ответили сообщением, что команда студентов, подплывших к кораблю под водой или в лодках, сумевших приблизиться к корпусу вплотную, была снабжена специальными приборами, с помощью которых обнаружили атомное оружие. Этим занимались студенты и молодые преподаватели физического и химического факультетов. Но телевидению они продемонстрировали неопровержимые доказательства перед приглашенными в студию экспертами. Капитан вынужден был давать путаные объяснения, говорить о том, что его не так поняли, ссылаться на военную тайну…

Вот тогда, кем-то инспирированное (Кар отлично понимал кем), возникло новое толкование событий — студенты, осуществлявшие замер ядерного излучения, руководствовались вовсе не своими пацифистскими убеждениями, как они пытались представить дело, а делали это в интересах одной иностранной державы.

Больше всех кричали военизированные, полувоенные, фашистские организации, различные экстремистские клубы, представители армии, полиции, спецслужб.

Так вот, среди той немногочисленной группы, в адрес которой раздавались эти обвинения, была и Серэна! Это становилось серьезным. Чтоб отвлечь общественное мнение и направить его гнев на «внешнего врага», судьи, если дело дойдет до суда, могли поступить весьма сурово. «Очищение» настойчиво стремились превратить в антигосударственную, антипатриотическую организацию.

Все-таки провокацию, замышленную против «Очищения», удалось осуществить.

Кар не знал, что делать. Он понимал, что в нынешних обстоятельствах бессмысленно обращаться к Бьорну. Эдуард, Роберт, Ингрид и другие сами были в растерянности. Очищенцы устраивали, конечно, демонстрации протеста, требовали освободить своих товарищей (в конечном итоге их осталось под следствием пятеро), но толку от этого было мало.

И вдруг, когда Кар сидел дома и, ничего не видя, смотрел на экран телевизора, раздался телефонный звонок. Он вяло протянул руку, снял трубку.

— Это я, Альберт, — услышал он тихий, почти неузнаваемый голос Серэны, — приезжай…

Кар не стал перезванивать. Он с такой скоростью вскочил, слетел с лестницы и забрался в машину, что ему мог бы позавидовать самый тренированный пожарный, а гнал эту машину с такой скоростью, с какой не решился бы и опытный гонщик.

Дверь была не заперта, Серэна ждала его на пороге, и они застыли в долгом молчаливом объятии.

Потом сели на диван, и она стала рассказывать.

Как не хотела говорить ему ничего, боясь, что он не пустит ее; как сумела подплыть к крейсеру с аппаратурой; как ее схватили и втащили на полицейский катер; как допрашивали сначала полицейские, потом какие-то офицеры, потом такие же офицеры в штатском — пугали, грозили, требовали, чтоб она призналась, для кого «Очищение» стремилось выведать секретную информацию, кто именно, и если не она, то кто из ее товарищей, обещали выпустить ее, если она укажет…

И вдруг выпустили!

Отдавая ей ее вещи и документы, офицер в штатском сказал странную фразу:

— Ну что ж, девочка, не захотела нам помочь, пеняй на себя. Думаю, ты скоро пожалеешь, что не в тюрьме, — и усмехнулся.

— Черт с ним, пусть болтает, — Серэна сделала пренебрежительный жест рукой.

Она ничего не поняла, но была так счастлива оказаться на свободе, что сломя голову помчалась домой и сразу позвонила ему. Теперь они вместе, ей ничего не страшно. И вообще, она очень любит его… Серэна целовала его, смеялась, всплакнула, снова смеялась.

Но Кар не улыбался. Он был слишком опытен, чтобы пренебречь непонятной фразой офицера.

«Э нет, он не болтал. Здесь явно готовилась какая-то провокация и скорей всего против Серэны. Но что именно? Что?»

— …Ты меня совсем не слушаешь. Так вот, когда я подплыла…

Он действительно не слушал, беспокойство все больше охватывало его.

В ту ночь Серэна умиротворенно посапывала на его груди, а он все никак не мог заснуть, прокручивал в голове самые невероятные варианты. «Что ж они такое задумали?»

Что они задумали, стало ясно из утренних «последних известий». «Как стало известно, — бесстрастно сообщил диктор, — следствие по делу антигосударственных действий группы членов движения „Очищение“ наконец продвинулось вперед. Это удалось сделать благодаря чистосердечным признаниям одной из задержанных, которая в связи с этим была вчера вечером выпущена на свободу. Из ее показаний можно заключить, что „Очищение“ отнюдь не аполитичная организация, а опасное сообщество, имеющее целью…»

Серэна вышла из ванной, и Кар поспешил выключить приемник.

Она весело хлопотала, варила кофе, накрывала завтрак, а он сидел неподвижно, ничего не замечая кругом. Растерянность покинула его. Теперь надо было действовать. Действовать быстро и безошибочно.

— Серэна, — сказал он, вставая, — слушай меня внимательно. Эти мерзавцы из секретной службы, эти офицеры в штатском, хотят на тебе отыграться, они распустили слух, что ты дала показания, обвинила своих товарищей по «Очищению» во всех грехах, и поэтому тебя, и только тебя, отпустили. Это, разумеется, ложь, но кто-то может ей поверить. Я сейчас поеду к Эдуарду, мы посоветуемся. Прошу тебя об одном — никому не открывай двери, выключи телефон. И жди меня. Обещаешь?

Он ждал истерик, рыданий, криков.

Но к великому его удивлению, Серэна была совершенно спокойна. Она только посмотрела на него тоскливым затравленным взглядом и сказала:

— Обещаю, Ал. Постарайся недолго…

Он спустился по лестнице, обернулся на окно, за занавесками угадывая се силуэт, и поехал к Эдуарду. Эдуард заговорил первым:

— Я хочу, чтоб ты знал, Кар, что никто ни на одну минуту в Серэне не сомневался и не сомневается. Мне уже все позвонили. И дело не в нас. Важно, чтобы другие очищенцы, но от нашей группы подальше, не вздумали этому поверить, чтоб она не почувствовала себя без вины виноватой. И вот тут тебя никто не может заменить. Ты, Кар, будь с ней в это время. Хватит играть в прятки, мы же понимаем, что ты и Серэна…

— Я-то буду, но что дальше? Надо протестовать, опровергнуть!

— Да нет, Кар, это бесполезно. Конечно, мы опубликуем протест. Но для кого? Те, кто не верит в эту клевету, в нашем протесте не нуждаются, а тех, кто поверил, наш протест не переубедит. Надо пройти через это и продолжать борьбу. А в ребятах ты не сомневайся. Они Серэну в обиду не дадут.

Кар уехал от него немного успокоенный.

Но как выяснилось, успокаиваться было рано. Газеты начали систематическую травлю Серэны Рендо. К ним присоединились многие, в том числе и многие члены «Очищения». Особенно бесновались товарищи арестованных, студенты физического факультета. Очищенцы-экстремисты, которых тоже хватало в движении, требовали расправы над предательницей.

Кар пытался уговорить Серэну куда-нибудь ненадолго уехать. Но она категорически отказалась.

— От себя, Ал, никуда не уедешь, — сказала она печально.

Серэна не приходила в отчаяние, не возмущалась, не суетилась. Она оставалась спокойной, равнодушной ко всему, безразличной. И именно это пугало Кара. Он старался проводить с ней все свободное время. Но занятия продолжались. Никто Серэну из Университета не увольнял. Наоборот, начальство всячески демонстрировало к ней свое расположение.

Члены «Очищения», поверившие в ее виновность, попытались было устроить на ее занятиях скандал, грозить ей, но, встретив отпор ее товарищей, прекратили эти попытки. Однако продолжали травить ее на собраниях и в прессе. В «Очищении» наметился раскол.

Бьорн позвонил неожиданно. Или так показалось Кару, как-то забывшему о нем в эти дни.

Вице-директор разговаривал с Каром сочувственно, словно у того болен близкий родственник.

— Я понимаю ваши чувства, Кар, но надо держаться. Все это пройдет, все наладится.

Вице-директор тщательно избегал высказывать свое собственное мнение о создавшемся положении. Будто это его вообще не касалось. Такая вот игра — он делал вид, что ко всей этой войне, провокациям, истории с Серэной не имеет никакого отношения. А Кар делал вид, что верит в это.

Видимо, Бьорн не терял надежду использовать Кара, несмотря на то, что произошло с его невестой. Он всячески старался показать, что «Око» тут ни при чем.

Кар и Серэна как-то незаметно для себя перестали ездить на свои уик-энды. Они теперь больше проводили время у нее.

Кар подумывал, не рассказать ли Серэне об их доме, не ускорить ли свадьбу. Чего ждать, в конце концов? Ему казалось, что, поженись они, и он сможет взять на себя часть непосильной ноши, свалившейся на плечи Серэны.

А что ноша эта была непосильной, он видел. Серэна почти перестала улыбаться, стала молчаливой, казалось, она все время прислушивается к чему-то, что происходит в ней. Она добросовестно вела занятия в Университете, но отказалась от частных уроков. Избегала встреч с друзьями. Теперь для нее существовал только Кар. Но когда он попытался заговорить с ней о свадьбе, она решительно прекратила разговор.

— Не надо, Ал, пожалуйста. Я вылечусь. Подожди. Я вылечусь и сама тебе скажу. Хорошо?

Что он мог ответить?

Время шло, следствие по делу «шпионов» затягивалось. Возникали новые сенсации, и газеты о нем уже не писали. «Очищение» с трудом приходило в себя после нанесенного ему удара. Раскол ощущался, это мешало совместным акциям. К тому же происшедшие события укрепили позиции экстремистов.

Изредка Кар виделся с Лориданом. Тот был все так же весел, рассказывал о жизни «Ока», уговаривал Кара плюнуть на этот никому не нужный Университет и вернуться в агентство. Вот он никаких дипломов не имеет, а недавно получил прибавку!

Что касается Элизабет, то в редкие минуты, когда им удавалось побыть наедине, она старалась, как могла, утешить Кара.

Крейсер давно ушел, оставив в солнечном городе ядовитый след, куда ядовитей, чем могли это сделать ядерные боеприпасы…

И вдруг «дело о шпионаже», как называли его газеты, неожиданно снова заставило о себе говорить. Один из арестованных сообщил адвокату какие-то новые сведения. Адвокат, в свою очередь, намекнул репортерам, что на суде он выступит с сенсационным заявлением, и кое-кому из руководителей Университета придется плохо. Президент заволновался, следователи стали активней. И однажды Серэну вызвали в полицию.

Кар ждал ее перед входом в управление.

Серэна, к его немалому удивлению, пробыла там всего час.

— Ну, что они спрашивали? Тебя не трогали? Чего они хотели? — Кар обрушился на нее с градом вопросов.

— Не знаю, — Серэна пожала плечами, вид у нее был растерянный. — Задавали какие-то дурацкие вопросы, намекали, что в «Очищении» есть люди, которые не спускают с меня глаз, что я ошибаюсь, если думаю, что все, кто меня окружают, действительно мои друзья.

Кар похолодел.

— Они называли какие-нибудь имена?

— Да нет, усмехались, говорили, что я наивная девочка, что мне не студентов учить, а в детском саду работать, что мною, как они сказали, «манипулируют». Что я, мол, этих арестованных жалею, а они меня нет. И вообще, если б я знала, кого защищаю, то пришла бы в ужас. Мол, все наше движение прогнило, там сплошные враги и экстремисты, но у них в «Очищении» свои глаза и уши. И вот эти экстремисты выходят сухими из воды, а таких, как я, которые всем верят, подставляют. И неужели я не хочу разоблачить врагов… Ну и прочее.