Расстаемся ненадолго

– Что вы? – запротестовала Мария, и в ее круглых голубых глазах мелькнуло негодование. – Он ранен, и рана, конечно же, осколочная, сквозная!

Бойким шагом санинструктор направилась к командиру роты.

– Товарищ старший лейтенант, – решительно обратилась она, – позвольте взять на перевязку вот этого бойца.

– Какого?

– Не видите?

– А-а… этого? Два шага вперед! – обращаясь к бойцу, приказал комроты. – Отправляйтесь в распоряжение санинструктора!

Когда девушка взяла под руку слегка удивленного таким отношением стрелка, Андрей спросил ее:

– Ну что?

Мария недовольно сверкнула глазами и ничего не ответила.

Между тем старший лейтенант распустил бойцов и подозвал к себе командиров взводов. Увидев Андрея, он сухо спросил:

– Ну как? Повоюем?

Но пока Андрей собирался с ответом, уже обратился к другому командиру взвода. А потом, опять взглянув на Андрея, как бы вспомнил:

– Так, так… Повоюем!

И вдруг засуетился, стал осматриваться, искать кого-то.

– Где же мой старшина? Ага… Ну вот что… – командир роты показал на карабин, висевший у Андрея на плече, – придет старшина, возьмите у него пистолет, а это недоразумение сдадите на склад. Что за оружие? Ни винтовка, ни полвинтовки. Нам, пехотинцам, ни к черту такое оружие!

– А у меня уважение к нему, товарищ старший лейтенант, – осторожно запротестовал Андрей. – Привык. Разрешите не сдавать? Своему вестовому отдам.

– Вестовому? Ладно, отдавайте! Потом вот что: гимнастерку с этими вашими петлицами смените. И пилотку! Вы теперь пехотный командир, а не эскадронник. Все!

Андрей подошел к своему взводу, и его сразу окружили бойцы и младшие командиры. Один раз побыл он с ними в бою, и люди искренне приняли Сокольного в свою небольшую армейскую семью. Чувствовалось, что они пожалели бы, если б Андрея оставили в санбате или откомандировали в другое подразделение.

Невдалеке показался старшина роты. За ним шли трое бойцов, так нагруженных разным обмундированием, что самих не было видно. Среди них Андрей узнал Зайцева, узнал по медленной утиной походке. Подойдя к ротному блиндажу, Зайцев сбросил ношу, облегченно вздохнул и, увидев своих, засмеялся весело и задорно. Потное лицо его сияло здоровьем, на голове новенькая пилотка с маленьким блестящим значком, немного длинноватая и тоже новая гимнастерка обтягивала тугие плечи.

– Пока нас, а себя не забыл, – незло подколол Александров.

– Подумаешь, а что тут такого? – дружелюбно улыбнулся боец. – Был на складе, вот и поменял с разрешения старшины.

Взвод построился и должен был двинуться на новое место, но в это время к блиндажу подошел лейтенант, бывший командир первого взвода, а с ним санинструктор Мария. Увидев Андрея, лейтенант кивнул ему и протянул левую руку: правая была забинтована. Андрей тоже подал левую и оба улыбнулись такому совпадению.

– На новую оборону? – вроде бы с грустью спросил лейтенант.

– Ускоренным маршем, – ответил Сокольный.

– А мне туда. – пожаловался лейтенант. – После первого же боя – и в госпиталь. Обидно, черт побери!

– Вот ваше направление, – сказала Мария, выйдя из блиндажа и протягивая лейтенанту бумажку. – Торопитесь, не то медсанбат уедет, и не найдете.

И когда лейтенант, попрощавшись, ушел той же тропинкой, по которой недавно ходил Андрей, Мария презрительно посмотрела ему вслед:

– Рана почти такая же, как и у вас, а все время стонет, – сказала она. – Маменькин сынок!

…Взвод занял временную оборону под старыми деревьями, что стояли по обе стороны дороги, дорога эта раньше была проезжей, а теперь заросла и стала похожа на широкую лесистую межу, разделяющую два поля. С правой стороны от нее лежал скошенный клевер, другой же участок – слева – пустовал: поросшая редкой высохшей травой земля ожидала культиватора. За вспаханным полем виднелась небольшая деревня, хат на тридцать – сорок. Она утопала в зелени, из-за которой почти не видно было строений. Только силосная башня возвышалась над садами, да ветряная мельница чуть не цепляла своими крыльями пышнозеленых ветвей деревьев. Скошенный клевер источал густой сладкий запах, и от него становилось душно, несмотря на то что дневная жара уже спадала.

По указанию Андрея бойцы начали быстро окапываться – кто под деревом, кто возле старого березового пня или у межи, заросшей жесткой травой. Зайцев старался за командира взвода и за себя. Андрей хотел ему помочь, хоть и одной рукой, но боец отнял у него лопатку и заверил, что гораздо лучше справится сам.

Когда оборона была уже почти готова, неожиданно пришла Мария. Зайцев, поняв, что санинструктор не слишком скоро покинет взвод, молча стал рыть третий окоп. Сокольный же слушал краткие объяснения девушки и не мог скрыть своего удивления, хотя в душе был рад ее приходу.

– У вас – самый большой взвод, – поправляя на себе санитарную сумку, говорила девушка, – а к тому же, – она сочувственно улыбнулась, – командир во взводе однорукий и одноногий.

Андрей быстро опустился на траву под кудрявой березой и пригласил санинструктора присесть рядом.

– Нога у меня уже ничего, – признательно посмотрев на Марию, сказал он, – воевать можно. А вот с рукой дело хуже, ноет в плече. Ну, да через пару дней поправится, а? Тем более под наблюдением такого врача, как вы.

– Я только фельдшер, – покачала головой Мария, – а теперь просто-напросто санинструктор. Могу перевязать, смазать рану йодом, а большее… Мечтала стать врачом, с самого детства… У меня и отец старый фельдшер, там же, в Старой Чигле.

– Вам бы хирургом быть, – после короткой паузы сказал Андрей.

– Почему?

– Руки у вас… – Сокольный запнулся. – Такие руки не причинили бы боли. Смелее отдавался бы человек во власть таких рук…

У Марии чуть заметно дрогнули ресницы, она слегка покраснела.

– А разве вас, – тихо начала девушка, – оперировали… плохие руки?

– Возможно, и хорошие, но не ласковые. Жесткие руки.

– Больно было?

– Очень.

– Я не раз видела хирургов, – снова перешла на шутливый тон Мария, – у которых были руки, как грабли, а операции они делали хорошо. Тут, наверно, не в руках дело.

В это время Зайцев принес Сокольному запасную лопатку.

– Пусть будет у вас на всякий случай, – рассудительно сказал он. Мария невольно обратила внимание на руку бойца. Большая и плоская, как эта лопатка, она словно бы принадлежала другому человеку. И черная, вся в земле. На ладони стали еще более заметными застаревшие мозоли. Зайцев уже отошел, опять принялся за работу, а Мария все еще продолжала наблюдать за ним. Медленный, неторопливый в ходьбе, Зайцев работал ловко и красиво. За что ни брался он, дело двигалось споро.

– Для кого он роет окоп? – не отрывая глаз от Зайцева, спросила девушка.

– Для вас, наверное, – ответил Андрей.

Мария еще минуту смотрела на бойца, на его сгорбленную спину, на мокрый от пота лоб, потом сняла с себя медицинскую сумку, взяла лопатку Андрея и подошла к наполовину вырытому окопу.

– Давайте я сама, – сказала она. – Вы отдохните.

Зайцев распрямил спину, недоверчиво посмотрел на саниструктора.

– Давайте, давайте! – повторила Мария. – Думаете, я не умею?

– Уметь тут особенно нечего, – со снисходительной ноткой в голосе ответил Зайцев, – да ведь вам придется перевязывать, всякие бинтики и ватки в руки брать. А тут – земля, лопатка…

– Ничего, – дружелюбно возразила Мария, – нужно будет, руки вымою. Спирт для этого есть.

– Мы бы спиртик на другое, – засмеялся боец, – мы его за ваше здоровьечко употребим, а сейчас лучше сами покопаем.

Только после вмешательства Андрея Зайцев выбрался из окопа, и Мария начала рыть сама. Лопата в ее руках и в самом деле не казалась чужой. Движения девушки были уверенными и сильными. Зайцев вначале с недоверчивой иронией следил за работой санинструктора, но вскоре выражение его лица изменилось, стало откровенно восхищенным, он чуть ли не повторял ее движения. Еще минута, и, не выдержав, боец схватил свою лопатку и бросился помогать. Окоп быстро расширялся и углублялся: Мария решила сделать его таким, чтобы в случае необходимости в нем можно было перевязать раненых, дать им временное пристанище.

К Андрею один за другим подходили командиры отделений, докладывали: окапывание закончено. Сокольный, стоя возле толстой старой березы, выслушивал рапорты и отдавал распоряжения. Потом сам направился осматривать взводную оборону и возвратился примерно через полчаса. Мария и Зайцев все еще копали: над бруствером окопа то и дело мелькали отшлифованные землей лопатки, – одна в жесткой, большой, почерневшей от земли и пота руке, вторая – в маленькой, белой и, наверное, нежной и мягкой.

Солнце еще ниже опустилось над деревней, видневшейся из-за недалекой горки. Скорей бы оно скрылось, скорей бы пришла такая необходимая сейчас летняя ночь! Под ее защитой лучше можно собраться с силами для предстоящего боя, обо всем подумать, а возможно, и отдохнуть… Своя, с детства знакомая, такая близкая ночь! Звезды в ней светят только своим людям, а для врага потухают, заслоняются густыми темными тучами. Они и дорогу указывают только своим, а для врагов исчезают, падают в недосягаемую даль, оставляя на небе лишь светлую полоску…

Мысли Андрея прервал связной, он доставил письменный приказ командира роты. Сокольный внимательно прочел все написанное на листке из блокнота и медленно подошел к незаконченному окопу санинструктора.

– Ого! – с ноткой добродушной шутливости в голосе удивился он. – Не окоп, а целый блиндаж!

– Скоро окончим, – весело отозвался Зайцев, а Мария подняла к Андрею раскрасневшееся от работы лицо, улыбнулась.

– Придется кончать немедленно. Иди, Зайцев, зови командиров.

– Та-ак, – кивнул Зайцев и принялся пучком травы вытирать лопатку.

Ни по голосу его, ни по выражению лица нельзя было определить, что означает это «та-ак».

Когда он ушел, из окопа выбралась Мария. Увидев листок бумаги в руках Андрея, она спокойно спросила:

– Новый приказ?

– Да, – подтвердил Сокольный. – Нужно подойти вон к той деревушке, посмотреть, что там. Если все будет хорошо, к сумеркам вернемся. Одним словом, – он протянул санинструктору приказ, – «маленькая разведка боем».

– Ну что ж, боем, так боем, – сказала Мария. – Жаль только, что не удалось закончить нашу работу.

– У вас и так, наверное, мозоли на руках.

– Нет, – Мария показала ладони, – мои руки привычные ко всему.

Командиры пришли быстро. Андрей объяснил им задачу и порядок наступления. К горке, пока есть маскирующие места, подбираться цепочкой: первое отделение – впереди, за ним – остальные. Не поднимаясь на горку, развернуться и дальше двигаться редким строем. Где идти, где ползти, – в зависимости от рельефа местности, от обстоятельств. Приблизившись к деревне, первому отделению во главе с Адамчуком вступить в нее, а остальным занять оборону на удобных позициях.

Сокольный с Зайцевым решили следовать за взводом.

«А вам лучше бы остаться, – хотелось ему сказать Марии. – Закончили бы пока свой окоп, а нет, подождали бы на командном пункте роты». Он и повернулся к девушке сказать все это, но Мария бросила на него такой взгляд, что Андрей не смог произнести ни слова.

Они пошли втроем. Медленно продвигались бойцы, осторожно. Каждый держал наготове оружие и мог принять бой в любую минуту, если возникнет необходимость. Даже Зайцев, ко всему относившийся без страха и особых раздумий, был теперь невесел, шел озабоченный, не рвался по обыкновению вперед, и, хотя пока признаков опасности как будто не было, с лица его не сходило выражение настороженности и тревоги.

Взвод шагал зеленой низиной, не вспаханной, вероятно, потому, что весной она была залита водой. Под ногами шуршала редкая, с красноватыми стебельками трава. Низина тянулась до горки, а дальше начиналось ровное поле.

Чтобы удобнее было наблюдать за первым отделением, Андрей отошел немного в сторону. Рядом с ним – санинструктор, поодаль вестовой и телефонист с аппаратом. Вдруг из-под самых ног Сокольного выпорхнула чубатая птичка, взлетела над землей, потом опустилась, побежала по борозде. Андрей невольно сделал вслед за ней несколько шагов, но тут же спохватился: как мальчишка!

А Мария нашла гнездышко.

– Смотрите! – радостно вскрикнула она и нагнулась над едва заметной кочкой.

В гнезде сидели птенцы. Они уже были покрыты довольно густым пухом и казались одним светло-серым пушистым мячиком. Но стоило Марии нагнуться пониже, как этот мячик разделился на пять крошечных существ с небольшими желтоватыми ротиками. Все пять ротиков доверчиво раскрылись…

Первое отделение почему-то замедлило продвижение.

– Узнай у Адамчука в чем дело, – обратился Андрей к Зайцеву.

Тот, сбегав, доложил, что помкомвзвода просит разрешения, не доходя горки, развернуть отделение к бою, а на горку послать одного-двух бойцов для предварительной разведки.

– Передай, я согласен, – кивнул Андрей.

С горки разведчики ничего подозрительного не заметили, и взвод двинулся дальше. Бойцы поползли по-пластунски, на горке осмотрелись, прислушались и стали спускаться в низину. По ней пошли, лишь слегка пригнувшись, пока не добрались до вспаханного поля, протянувшегося почти до самой деревни. «Тяжело здесь ползти, но зато удобно окапываться, – подумал Сокольный. – А может, и не придется окапываться?»

Ветряная мельница неторопливо вертелась за деревьями. И ветра сильного нет, а она не останавливается.

– Никого в деревне, – уверенно сказала Мария.

– Как сказать, – усомнился Зайцев, – зачем бы тогда посылали взвод?

– Может, раньше был кто, да ушел.

– Скоро выясним.

Отсюда к деревне вела узкая полевая тропка. С левой стороны ее лежало чистое вспаханное поле, с правой – зеленели края длинного и довольно глубокого оврага. Увидев его, Андрей почувствовал себя еще увереннее: «В случае чего, – подумал он, – всем в овраг, закрепиться и стоять до последнего».

– Взять правее! – вполголоса передал Сокольный по отделениям.

Зайцев поравнялся с командиром, нерешительно заглянул в глаза.

– Что ты? – спросил Андрей.

– Товарищ старший сержант, – заговорил боец, – давайте в овраге остановимся. Лучше я один схожу в деревню, если позволите.

– Если дойдем, то остановимся, – согласился Андрей, – но ты будешь при мне.

– Я могу сходить, – предложила Мария, услышав их разговор.

Сокольный холодновато посмотрел на нее.

– Это разведка боем. Никому ходить не нужно: выберем позиции и откроем огонь.

– По деревне? – брови девушки шевельнулись.

Андрей смутился: в самом деле, не стрелять же по ветряной мельнице!

И только собрался прояснить свою мысль, как вдруг где-то совсем близко полоснула пулеметная очередь. Андрей даже не разобрал, откуда она, но, заметив мгновенную растерянность Зайцева и удивление санинструктора, подал первую же команду, пришедшую на ум:

– Вперед! Скорей в овраг!

Слова эти вырвались сами собой. И только по тому, как бойцы выполняли команду, он понял, что поступил правильно.

Уже в овраге вспомнил о ракетнице. Выпустив две красные ракеты, Андрей услышал, что строчит не один, а несколько вражеских пулеметов, в разных местах. Все ли бойцы успели вскочить в овраг? Сокольный осмотрелся: кажется, все, но, по меньшей мере, трое ранены. Вон там, в сторонке, один вытянул ногу и морщится от боли. У второго вся рука до плеча в крови. Третий не может повернуть шеи… Мария растерянно бегает от одного к другому, не зная, кому в первую очередь оказать помощь…

Андрей выпустил еще две ракеты, чтобы все знали, где противник, следили за его огневыми точками и оказывали помощь взводу. Хотел приказать окапываться, но бойцы уже сами догадались об этом. И вдруг с острой, леденящей душу отчетливостью понял, что не менее десяти бойцов первого отделения остались по ту сторону оврага и противник ведет по ним прицельный огонь! Нет в овраге Адамчука. Нет Александрова. Значит, и они там…

Сокольный осторожно выглянул из оврага.

Бойцы беспорядочно лежали на пашне: кто где упал. Живы ли они? У некоторых раскинуты руки, иные прижались головой к земле. Там же стоял станковый пулемет, стоял так, как его тащили, дулом назад. Андрей стал следить за бойцами в бинокль. Все лежали совсем, совсем неподвижно.

Огонь по первому отделению на мгновение прекратился. Разрывные пули трещали только на горке возле оврага. Андрей продолжал наблюдать. Вот один красноармеец чуть заметно шевельнул рукой, осторожно согнул ее, словно бы собираясь рвануться в более безопасное место или хотя бы разок копнуть лопатой. Невдалеке от него виднелась глубокая борозда, она как будто продолжала овраг. Колхозники пропахали ее для спуска воды. Если бойцы доберутся до борозды, пули их не достанут.

Но стоило одному тронуться с места, как сразу опять полоснула пулеметная очередь. Нет, не уйти: местность пристреляна отлично, и все бойцы находятся на прицеле. Андрей понял, что вражеские пулеметчики залегли где-то на возвышенном месте, а потому и видят все так хорошо.

«Как помочь? – лихорадочно думал Сокольный. – Что же делать?»

Пока противник вел только пулеметный огонь, но с минуты на минуту мог применить и другое оружие, в первую очередь минометы. Тогда овраг, где залег взвод, станет плохим убежищем. А могут фашисты и броситься в атаку или еще хуже – окружат и постараются захватить в плен. Трое раненых… Что делать, как их вынести? Нигде не видно телефониста, наверное, тоже ранен или убит.

Неясные, путаные вопросы и еще более сложные задачи возникали одна за другой. И не с кем посоветоваться обсудить их: Андрей один, он и отвечает за жизнь полусотни людей. Не только дальнейшая судьба, но и жизнь каждого из них зависит от его слова, его приказания. Бойцы смотрят на командира с надеждой и тревогой. С надеждой на то, что он найдет выход из положения, проявит смелость, отвагу. С тревогой, – что растеряется в сложных условиях, и тогда не миновать беды.

И вдруг Андрея осенило: нет смысла сидеть в укрытии и ожидать ответа на сигналы! Трудно, очень трудно, но нужно действовать самому.

Командиры отделений держались поблизости, неизвестно – по собственной ли инициативе или собрал их догадливый Зайцев. Андрей приказал приготовиться к круговой обороне, твердо решив, если придется, вести бой до последнего. Пулеметчикам и лучшим стрелкам он приказал выявить огневые точки противника и открыть по ним огонь, чтобы этим облегчить отход красноармейцев, оставшихся на поле.

Покончив со всем этим, Андрей повернулся к Зайцеву. С минуту помедлил, не решаясь сказать то, что обязательно должен был сказать. Вот стоит перед ним человек – близкий, молодой, здоровый. В его глазах – жизнь, уверенность в себе, желание бороться и победить. А скажешь слово, и, быть может, через минуту этого человека не станет. Погибнет от одного твоего слова! Так имеет ли право Сокольный не сказать этого слова? Имеет ли право подвергать смертельной опасности не одного Зайцева, а более полусотни человеческих жизней. А может, не Зайцеву сказать это слово, а кому-нибудь не такому близкому? Но ведь сейчас все близки в эти минуты опасности. И потом – не каждому доверишь то, что можешь доверить Зайцеву.

Вестовой заметил заминку командира. Заметил и душой почувствовал, – тот собирается сказать ему что-то особенное, очень важное для всех.

– Я слушаю вас, товарищ старший сержант, – спокойно произнес он.

И Сокольный решился.

– Пойдешь на КП роты, – стараясь преодолеть дрожь в голосе, начал он, – и доложишь обстановку. Скажешь, – Андрей понизил голос, – что взвод в опасности. Есть раненые, первое отделение прижато к земле, парализовано и едва ли вернется в строй. Нас могут окружить. Передай, что я прошу немедленной помощи.

– Есть! – лицо Зайцева слегка потемнело. – Разрешите выполнять?

Взяв карабин, он побежал в конец оврага, вылез на пашню и быстро пополз на горку, всем телом прижимаясь к земле. Горка тут была пониже, чем напротив центра оврага, вражеские пули то и дело свистели над ней, но Зайцев все полз и полз. Каким-то особым чутьем он выбирал то борозденку, то ямку, то вдруг рывком перебрасывал тело в сторону. Бойцы в овраге невольно прекратили работу, наблюдая за маленькой, гибкой фигуркой на открытом месте. Переползет Зайцев горку или не переползет? Выберется ли из-под огня?

Андрей думал не только об этом: ведь если Зайцев не переползет, придется посылать другого. Кого? Скольких еще придется послать? И самое главное: есть ли смысл посылать людей на верную смерть?

Разрывные пули на горке трещали все чаще. Даже на поле, где лежало первое отделение, их сейчас было меньше. Бойцы по-прежнему не шевелились. «Не знают, что в эту минуту ползет Зайцев. Знали бы – оглянулись, – подумал Андрей. – Кому трудней сейчас, Зайцеву или им?»

А Зайцев ползет и ползет. Отсюда, из оврага, уже не видно его лица, не видно ног. Только чуть заметна пилотка, да попеременно приподнимается то одно, то другое плечо. Вот он нырнул в борозду, приостановился, застыл. Ранен?! У Андрея похолодело в груди: убит! И на мгновение помутилось в глазах: надо посылать второго…

Он глянул на песчаное дно оврага и увидел Марию. Отложив в сторону медицинскую сумку, она осторожно перевязывала раненого. «Ее? – вдруг подумал Сокольный и вздрогнул от этой мысли. – Нет! Лучше уж самому».

Андрей закрыл глаза и представил себе девушку, стройную, светловолосую, с красивыми ловкими руками, услышал и свой, и ее голос. «Дойдете до КП, – мысленно говорил ей, – назад не возвращайтесь, ожидайте нас там».

«Нет, я обязательно вернусь, – отвечает Мария, – разве можно оставить раненых без помощи?»

В самом деле, а как же раненые?.. Те, что есть, и те, что наверняка еще будут… Может, и в первом отделении большинство раненых?..

Вспомнился Александров: вот кто пополз бы, будь он тут! Этот мог бы заменить Зайцева. А может…

Андрей невольно посмотрел туда, где только что лежал Зайцев. Там его уже не было. Сначала Сокольный не заметил вестового. Только глянув на рядом лежащего бойца, по выражению лица того все понял. Перевел взгляд подальше и чуть не вскрикнул от радостного изумления: вестовой полз, казалось, еще быстрее и увереннее, даже не слишком приноравливаясь к местности. Он подобрался уже к самой вершине горки, к самому трудному и опасному месту. Андрей приподнялся от напряжения, словно бы хотел помочь ему, и вдруг боец рядом с Сокольным вскрикнул, радостно замахал рукой: Зайцев вскочил и, пригнувшись так, что рука с карабином чуть не доставала земли, бегом бросился на вершину горки и исчез за ней. Но Андрей не знал, радоваться ему или нет: жив ли Зайцев? Не ранен ли, не убит ли в самое последнее мгновение?

Гадая об этом, Сокольный не в первый раз упрекнул себя за неопытность: надо было договориться с ним об условных сигналах.

И тут же он не смог удержаться от радостного вздоха, услыхав выстрелы из-за горки – один, второй, третий! Все сразу стало ясно: Зайцев подает знак, что жив и задание выполнит. Настоящий боец, замечательный хлопец, догадался, что надо сделать, почувствовал тревогу командира!

И хотя огонь противника заметно усилился, у Андрея на душе стало легче. Зайцев остался жив!..

Было видно, что и весь взвод почувствовал облегчение. Пулеметчики открыли шквальный огонь по точкам противника, стрелки из укрытий тоже выслеживали, высматривали фашистов и били уверенно, спокойно, теперь уже твердо надеясь на победу.

Андрею и самому захотелось прилечь к брустверу, выпустить несколько пуль по живой, ненавистной цели, – ничего, что придется стрелять левой рукой. Но в эту минуту к нему, пригнувшись, подошла Мария. Вид у нее был решительный и странно суровый. И, прежде чем она успела что-то сказать, Сокольный понял: не все еще хорошо, – в том положении, в каком недавно был Зайцев, находятся бойцы первого отделения. Да и раненые тоже страдают.

– Что у вас? – тревожно спросил Андрей. – Как раненые?

– Перевязала, – коротко сказала Мария, – дала для подкрепления по глотку спирта. А теперь…

– Что?

– Пойду в первое отделение. Там, наверное, тоже есть раненые.

– Как пойдете? Под огонь?

– Поползу. Из нашего оврага борозденка через вспаханное поле проложена…

– Запрещаю!

– Почему? – удивленно спросила девушка.

– Потому что считаю бесполезным, – избегая ее глаз, заявил Андрей. – В данный момент никому там помочь нельзя.

Мария замолчала, однако Андрей видел, что она не согласна. И действительно, спустя некоторое время девушка подтянула на себе желтый командирский ремень, поправила медицинскую сумку и тихо, но твердо сказала:

– Я все-таки поползу, товарищ старший сержант.

Андрей хмуро молчал.

– Что, стрелять по мне будете? – с неожиданной издевкой спросила она.

– Буду! – вспыхнул Сокольный. – А скорей всего прикажу не пустить вас. И вообще, не советую вступать в пререкания… Особенно теперь.

– Я старше вас по званию! – повысив голос, заявила Мария и, забыв об опасности, встала во весь рост. – Я старшина!

– Не высовываться! – приказал Андрей, и его широковатый, загоревший подбородок задрожал.

Мария глянула ему в глаза и медленно стала опускаться на правое колено.

Немного успокоившись, Сокольный тихо заговорил:

– Если на то пошло, попробуйте подползти вон к тому бойцу. – Он хотел показать, к какому, но левая рука была занята винтовкой, взятой у раненого. Андрей вытащил из марлевой повязки правую руку и механически протянул ее в сторону поля.

– Что вы делаете! – встревоженно вскрикнула Мария.

Андрея кольнуло в плечо, он виновато посмотрел на санинструктора.

– Положите руку на перевязь! – сказала девушка.

– Ах да, – Сокольный только сейчас понял в чем дело. – Хорошо… Так вот – ближайший к нам боец: он ближе всех и к борозде, по которой вы будете ползти. Это, по-моему, Адамчук. Поговорите с ним, узнайте, как там вообще, и быстро назад. Ненужный риск запрещаю!

– Разрешите идти? – все еще стоя на одном колене, спросила девушка и смешно поднесла руку к уху. На мгновение показалось, что она издевается, но потом Сокольный догадался, что она просто козырять не умеет.

Ответить Андрей не успел: начали бить минометы противника. Взводу нужно было срочно углублять траншеи и гнезда. Первые мины разорвались, не долетев до взводной обороны, потом со зловещим свистом стали перелетать овраг и разрываться на склоне пригорка. Оттуда едва ощутимо наплывал предвечерний холодок, будто хотел немного охладить землю, покрыть росой траву. Но на своем пути ветерок повстречал горечь минного дыма. И рад бы обминуть ее, загнать в темный лес, в топкое болото, да сил не хватило.

Горечь увязалась за ветерком, ядовитой лавиной ползла по земле, начала спускаться в овраг, на взводную оборону, затрудняя бойцам дыхание, щекоча ноздри.

И все же Мария двинулась по борозде, по пашне. Мины еще не долетали до первого отделения, но возле ручья они уже ложились довольно кучно, и можно было ожидать чего угодно. Андрей подумал о том, как бы вернуть санинструктора, однако, посмотрев в конец оврага, убедился, что сделать этого уже нельзя: девушка перебралась через дорогу и вот-вот должна была достичь цели.

В эти минуты ударила наша батарея. Снаряды разорвались, не долетев до деревни. Еще залп, – и снова недолет. Андрей заволновался: неужели Зайцев не дошел до КП, не доложил обстановки? Или артиллеристы жалеют деревню? Она такая зеленая, красивая… Силосная башня и ветряная мельница высятся над всей округой. Но что же делать, на башне, вероятно, установлен пулемет, а мельница подает воду уже не колхозу, а врагу! Нет, как видно, у артиллеристов точных координат. Вот что значит идти в наступление без технической связи! Как же их направить, как показать? Ударят, чего доброго, по своим…

Андрей на пробу выпустил в направлении деревни две белые ракеты, и третий залп сразу задержался. В это время из ближайшего пулеметного гнезда противника вырвался такой огонь по полю, по ручью, что даже издалека было видно, как вздымаются фонтанчики пыли от разрывных пуль. Наверное, вражеские пулеметчики заметили Марию. «Напрасно уступил, – подумал Андрей, – не нужно было пускать ее».

Привалившись грудью к краю щели, Андрей в бинокль продолжал напряженно следить за Марией и бойцами первого отделения. Винтовка одного раненого бойца лежала рядом. И вдруг показалось, что боец, ближайший к станковому пулемету, шевельнулся, будто хотел приподняться. Или это померещилось?

Сокольный присмотрелся внимательнее, – нет, в самом деле шевелится. А что, если он кричит, зовет на помощь, только голоса его не слышно из-за стрельбы? И снова закралась в душу тревожная мысль: услышит Мария крик, бросится на помощь, и – конец, бойцу не поможет и сама погибнет. Хотелось рвануться в первое отделение, переиначить все по-своему, взять всю тяжесть на себя. Но разве оставишь взвод?

И тут Андрей чуть не вскрикнул от неожиданности: боец вскочил, метнулся к пулемету и повернул его дулом на врага. Еще секунда, и пулемет яростно застрочил, часто-часто задрожал в руках красноармейца. В бинокль было хорошо видно, как дымился кончик пулеметного дула.

Будто по сигналу, снова отозвались наши орудия. Снаряды ложились теперь там, где нужно, – у крайних построек деревни. В одно мгновение по взмаху руки Адамчука первое отделение энергичным броском метнулось вперед, залегло во рву, начало окапываться. Вот и еще один боец подбежал к пулемету, лег рядом с первым, и вместе они быстро покатили пулемет ко рву, откуда можно выбраться на новую, более удобную позицию.

– Вот молодцы! – крикнул кто-то чуть не над самым ухом Сокольного.

Андрей оглянулся: рядом торопливо устраивал для себя позицию один из раненых стрелков.

– Дайте винтовку, товарищ старший сержант! – попросил он.

– Так вы же…

– Ничего, стрелять могу, руки целые! – боец попробовал улыбнуться, но улыбку исказила острая боль в раненой ноге. – Дайте, для меня это дело привычное.

Отдав винтовку, Андрей снова навел бинокль на пулеметчиков первого отделения и, затаив дыхание, стал следить за ними. По пашне пулемет катился с трудом, а в довершение нужно было следить, чтобы в канал ствола не попал песок. Что стоит повернуть его дугой вперед, перелететь последние полсотни шагов и – в ров? Но рисковать не следует: щиток прикрывает от вражеских пуль.