Техас-сити 47 года

      - Ты как попугай, но ничего, так даже интересно. Поехали.
      - А Глаша где?
      - Где ей быть то, наверно уже там у Катьки. На такси махнула.
      Это огромное кирпичное здание с широкими окнами. Коридоры длинные и кажется им нет конца. Самохин постучал в дверь под номером 784 и тут же она распахнулась и молодая белокурая женщина бросилась ему на грудь.
      - Петька, черт косматый, долго нам тебя ждать? - сказала она по-русски и чмокнула его в щеку.
      - Да вот... я привел тебе молодого человека.
      Теперь она обратила на меня внимание и оторвавшись от Петра, протянула мне руку.
      - Катя.
      - Николай.
      - Значит вы и есть тот новый русский, что появился в нашем городе.
      - Разве я уже так прославился?
      Она заулыбалась.
      - Нет, но Глашенька мне так много наговорила о вас, что я представляла вас Голиафом.
      - Теперь разочаровались...
      - Нет, нет, ни в коем случае, вы очень похожи.
      - Катька, - рявкает шутливо Самохин, - какого хрена ты держишь нас перед дверью?
      - Ой, извините, заходите, пожалуйста.
      В небольшой комнатке роскошный порядок, все вещи аккуратно расставлены на своих местах и прикрытые кружевными салфетками, даже свеже выстиранные занавески, при прикосновении к ним, скрипят от крахмала. Мы сидим за столом , где по-русски вывалены в тарелки пирожки с капустой и на деревянной подставке устроился большой круглый пирог с вишневым вареньем. Бутылка виски для мужчин и дешевого красного вина расположились среди остальных скромных блюд закусок. Катя раскраснелась от вина и развлекает всех нас необычными школьными приключениями, где непослушные мальчики и девочки всегда попадают впросак. Глаша пьяно улыбается, с восторгом смотрит на нее и вдруг задает необычный вопрос.
      - А они похожи на наших?
      Катя спотыкается на недоконченной фразе, сначала недоуменно смотрит на нее и потом как бы проснувшись, серьезно говорит.
      - Нет, не похожи. Наши дети как воск, их лепить можно, а эти уже пришли со своими проблемами, с ними труднее.
      - А вы на родине преподавали? - спросил я.
      - Да, немного успела, работала в школе во Владивостоке, где-то года два, потом перед самой войной, Джек вывез меня сюда.
      - Джек это ее муж, - поясняет мне Глаша.
      - Джек американец?
      - Да.
      - Вы вышли за муж за иностранца? - удивился я.
      - Так получилось.
      - Николай задает эти вопросы потому, - вмешался Самохин, пытаясь объяснить Кате почему я так удивлен, - что нас там воспитывали так. В каждом иностранце мы видели потенциального шпиона. Хорошо еще Джек оказался таким энергичным и пробивным, сумел все таки вытащить Катю из России.
      - А где Джек?
      В комнате наступила тишина, потом Катя сказала.
      - Он погиб в начале войны. Японцы торпедировали его пароход, никто не спасся.
      - Извините.
      - Ничего. Я уже привыкла...
      - Николай, что там у вас произошло сегодня в порту? - переводит разговор на новую тему Петр.
      - Вроде ничего.
      - Говорят была драка.
      - А... про это. Немного повздорили, но потом все вроде уладили.
      - Неплохо уладил, трое придурков оказались в больнице.
      - Самохин, откуда ты все знаешь? Ведь прошло то всего несколько часов.
      - А для чего в этом городе телефоны, мне все сообщают.
      - Ну хорошо. Я не понравился кое кому, вот и сцепились.
      - Кому же ты не понравился? Всего то второй день работаешь и уже приобрел врагов.
      - Не знаю.
      - Господи, что творится, - говорит Глаша.
      - Странно, - тянет Самохин. - И почему именно тебя? Я ведь знаю здешние порядки, даже рэкетиры дают срок своим жертвам, а тебя прихватили сразу.
      - Понятия не имею в чем дело.
      - Ладно, я постараюсь выяснить, кто там против тебя копает.
      - Мальчики, хватит вам про драки, - восклицает Катя. - Сегодня у меня праздник. Давайте выпьем, чтобы больше не было войны.
      - Правильно, - поддерживает ее Глаша.
      Вечер проходит незаметно, только мы выпили чай, выдули всю бутылку виски и остатки вина, наступило около двенадцати вечера. Глаша встрепенулась и засобиралась домой.
      - Петя, нам пора.
      - Да, поехали, а то там охранник уже наверно заснул в машине. Николай, ты с нами?
      - Николай, а может ты останешься? - вдруг говорит мне Катя. - Чего тебе таскаться так далеко и тревожить Самохиных. В нашем, так сказать, общежитии, есть свободная комнатка, там одна ткачиха укатила на западное побережье, оставила мне ключ. Выспишься здесь, а утром прямо на работу. Порт то от нас недалеко.
      - Пожалуй, это неплохой вариант. Петр, Глаша, вы уж поезжайте, я останусь здесь.
      - Давай, оставайся, - ухмыляется Самохин. - Пошли Глаша. Катенька, все было прекрасно. До свидания, лапочка.
      Самохины уходят. Катя поспешно собирает все со стола и моет посуду в крохотной кухоньке. Пока она делает свои дела, я примостился на диване и...
      Кто то меня толкает в бок.
      - Коля, подвинься, я замерзла.
      Щупаю рукой и попадаю на голое тело..., но оно теплое... Тогда раскрываю глаза. В комнате полумрак, но рядом со мной разглядел голову Кати.
      - Снимай одежду, я тебе помогу, - шепчет она.
      Сегодня в порту обычная работа. Я перевожу с пирса в ангары тюки с хлопком. Докеры. чтобы не дышать пылью, намотали на лица тряпки и платки. Мне, для предохранения, пришлось поднять стекла в кабине машины и переносить несносную жару. Рубаха сразу прилипла к телу и мне ничего не осталось, как ее снял. Наступил долгожданный обед. Пуэрториканцы сразу побрели к спуску в воду, чтобы там смыть свою грязь и поесть, а я поставил свой погрузчик к краю пирса, как раз с наветренной стороны и распахнул дверцы. Морской ветерок приятно охладил тело.
      - Эй, - слышу окрик.
      По моему это меня. У дверцы стоит аккуратненький парень в светло зеленом костюме в крупную клеточку из белых полос, на голове соломенная шляпа, а на ногах светлые гетры. На груди фотоаппарат, подвешенный за шею тонким ремешком.
      - Вы меня?
      - Да вас. Мне сказали, что вы тот самый единственный русский, который работает здесь в порту...
      - Кто говорит?
      Парень с любопытством разглядывает мое тело.
      - Классная у вас фигура, такие бицепсы. Все совпадает. Позвольте представиться. Фоторепортер газеты "Техас - Сити дейли" Джон Клинтон.
      - Меня звать, Николай. Так кто же все-таки обо мне что то треплется?
      Джон растягивает рот в улыбке.
      - Неизвестное лицо позвонило к нам в редакцию и сообщило, что в наш город прибыл известный боксер из Африки, а так же, что вы русский и сторонник кук-лук-склана...
      - Нет, нет...
      Я протестующе поднял руку, но репортер продолжал.
      - Я не поленился поднять подшивки "Нью-Йорк таимс" за 45 год и 46. Представляешь, нашел маленькую заметку, где говорится о том, что в Мае 1946 года в Париже состоялся первый послевоенный чемпионат Европы по боксу и в среднем весе победу одержал представитель колониальной Франции, русский по национальности, проживающий в Алжире, это вы Николай... Ведь я не ошибся, правда?
      - Ошибся, это не я.
      Джон с усмешкой смотрит на меня.
      - Я не поленился и запросил иммиграционный отдел в Филадельфии, там в вашей анкете есть запись о том, что вы занимались любительским боксом и были чемпионом Европы 1946 года.
      Вот, зараза. Это мне посоветовал Пьер Дюмарье, мой приятель и друг, с которым я работал на нефтяных промыслах в Алжире. "Когда приедешь в Америку, - поучал он, - то обязательно сообщи, что ты чемпион. Там американцы любят, когда к ним приезжают известные личности и обычно дают таким поблажки..." Он оказался прав, эта запись в моем личном деле произвела на чиновников иммиграционной службы значительный эффект, меня не посадили на карантин, как остальных бедолаг, а быстрее отпустили на свободу и даже дали право выбора местожительства. Так я оказался здесь, в Техас-Сити.
      - Послушайте, Джон, это ошибка, - упорствовал я.
      - Мне кажется, вы зря скрываете свое прошлое.
      И тут этот пронырливый тип быстро поднимает фотоаппарат и... щелкнул меня.
      - Джон, не надо...
      - Мы с вами еще встретимся, Николай.
      Клинтона сдуло, как ветром. Я устало опустился на спинку сидения. Неужели опять все начнется сначала.
      Хозяин дома встретил меня с испугом.
      - Николай, вы сегодня вечером никуда не идете?
      - Нет, а что?
      - Как что? Сегодня же куклуксклановцы устраивают... выступления.
      - А я то здесь причем?
      - Ну да... вы, наверно, не причем. Говорят, они сегодня идут в район Стейнли, где недавно поселились иммигранты с Юга и будут жечь их дома. Глава куклуксклана поклялся отомстить пуэрториканцам за нападение на белых. Господи, что там теперь будет.
      У меня неприятно захолодило в груди. Черт, неужели это из-за меня.
      В порту дождь. Я еще в закрытой кабинке погрузчика чувствую себя сухим, а вот докерам приходится тяжелее. В своих грубых робах, они выглядят мокрыми курицами. Мне показалось, что сегодня нет пуэрториканцев и порт обслуживают в основном ирландцы и выходцы из Европы. Идет разгрузка парохода из Европы, он привез ткацкие станки. Длиннющие ящики заталкивают мне на вилы и машина с трудом тащит их в дальние ангары. Когда загружался на пирсе, в правую дверцу погрузчика постучали. Я перегнулся и открыл ручку. Рядом на сиденье плюхнулась мокрая фигура, она скинула капюшон.
      - Эрио. Сволочь.
      Я хотел, схватить его за горло.
      - Николай, постой, не надо. Я пришел объяснится.
      - Гнида...
      - Я не организовывал драку, - торопливо говорит сосед. - Но я узнал, кто это сделал.
      Любопытство пересилило неприязнь.
      - И кто же?
      - Это дельцы спортклуба "Молодые львы".
      - Что им от меня надо?
      - Они хотели бы иметь вас у себя...
      - Странный способ, значит для этого нужно меня изуродовать. Это они наняли всякую шваль, чтобы меня избить?.
      - Во первых, они вас проверяли, действительно вы боксер или нет...
      - Откуда они узнали, что я боксер?
      - Им кто то позвонил из Филадельфии...
      - Еще что?
      - Потом, клуб давно в неприятных отношениях с господином Самохой с его белыми друзьями, у которых свой клуб, обширные связи со спортом и свои спортсмены. Эти два общества давно спорят друг с другом и это иногда переходит все границы.
      - Но я не в клубе господина Самохи и тем более не хочу участвовать на ринге...
      - Поэтому вам все время и будут подсылать всяких мальчиков, которые каждый раз будут представлять массу неприятностей. "Молодым львам" очень нужны опытные боксеры, они так просто вас из своих лап не выпустят.
      - А если я уйду к их конкуренту, господину Самохе?
      - Это другой вопрос, тогда борьба за приз восточного побережья будет решаться только на ринге. Не думаю, чтобы вы, после поступления в клуб, работали здесь, в порту.
      - Ты только это хотел мне сообщить?
      - Нет. Еще кое что. "Молодые львы" предлагают вам большую сумму денег, если вы перейдете к ним и хотели по этому поводу, переговорить с вами.
      - Значит ты посредник от этого клуба?
      - Да. Можно так сказать, даже не посредник, а парламентер.
      - Нет, я не пойду в ваш клуб и к господину Самохе не пойду. Я хочу жить спокойно.
      - Опомнись, Николя, тебе уже покоя не видать. Дельцы хороший товар из своих лап уже не выпустят. Тебе так и так придется решить какую сторону принять.
      - Знаешь что, Эрио, катись-ка ты от сюда, пока цел.
      Мой собеседник удрученно шмыгнул носом и открыл дверцу.
      - Пока, Николя, зря ты так со мной... Ты же наверно слышал, что вчера в нашем квартале был погром?
      - Мне об этом говорили.
      - Мне кажется, это господин Самоха из-за тебя устроил резню.
      - Может быть, но я господину Самохе ничего не говорил и не жаловался на вас. Поэтому меня винить не в чем.
      - Я тоже так своим говорю, но вчера сожгли несколько домов и убили мирных жителей. Если это сделали из-за тебя, не слишком ли дорогая плата...
      - Повторяю еще раз, не старайся меня в чем то обвинить. Я очень сожалею о случившемся.
      - Но многие думают по другому...
      - Слушай, ты мне надоел, - рассердился я, - убирайся-ка по добру, по здорову...
      Дверь захлопнулась, по прежнему с наружи хлещет дождь.
      Я как чувствовал, что Петр будет ждать меня в моей квартирке. На столе лежат свежие газеты и Самохин, при моем появлении, тычет пальцем в газетное фото.
      - Это правда о чем здесь говориться?
      - Я еще не читал. Не знаю, что там.
      - Что ты чемпион Европы по боксу.
      - Это было давно...
      - В прошлом году, не так уж давно. Значит ты стал боксером и не мог мне об этом рассказать сразу же.
      - Зачем, я бы хотел забыть о своем прошлом.
      - Ну нет, о таком забывать не следует. Значит так, пока конкуренты не поломали тебе все ребра, пора заняться делом. Я беру тебя в наш клуб со средней зарплатой две тысячи долларов в месяц, не считая командировочных, призовых, массажистов, тренеров и прочих прилипал от спорта, которые бывают нужны...
      - Но я не хочу...
      - Кроме этого, - не замечает моего протеста Петр, - ты переедешь жить в хороший дом, оплату которого я беру на себя. Сейчас собирай шмотки и поедем туда.
      - Я никуда не поеду.
      - Не обижай меня.
      - Петр, я тебе все объясню, почему не могу и не хочу. У меня психологический синдром. Понимаешь, на соревнованиях в Европе, я убил человека...
      - Эка невидаль, да в Испании ты убил десятки, но чего то там не страдал и никакого синдрома не было.
      - Да, тогда убивал, но я убивал врагов и к ним к меня сострадания не было, а в этот раз был не враг, а обычный неплохой парень, причем из нашего же клуба. Я не рассчитал малость и...
      - Понятно. В общем отказываешься?
      - Да, отказываюсь.
      - Ну что же, - Самохин почесал оставшиеся волосы пальцем, - может ты и прав. Я еще посоветуюсь со спецами, как сломать этот... твой синдром. Ну а теперь, поговорим о другом. Как сегодня работалось? - вдруг перешел неожиданно он на другую тему.
      - Нормально.
      - Так и должно быть, мы этим желторотым вчера вправили мозги.
      - Ты не перегнул палку, говорят, были жертвы.
      - Николай, без жертв войны не бывает. Просто эти пуэрториканцы и мексиканцы обнаглели, теперь будут потише, поверь мне.
      - Мне трудно поверить, они просто пока слабее тебя, но потом когда будут посильнее, припомнят все что ты с ними сделал.
      - Чушь. Америка уважает силу и белые должны быть самой ведущей и сильной расой...
      - Ты же русский и в России об этом даже не мыслил.
      - Я отверженный русский, но я давно за границей и давно понял, как надо здесь бороться за свою судьбу...
      - Хорошо... Борись, черт с тобой.
      - А ты по-прежнему ни как не можешь оторваться от идеологии Маркса. Жаль, но я думаю, что время тебя все же исправит. Ну ладно, чего то засиделся у тебя, а у меня еще много дел.. Пока, Николай.
      Он уже на пороге повернулся ко мне.
      - Нам домой звонила Катя, просила, чтобы ты связался с ней.
      - Хорошо.
      Катя встретила меня ласково. Она обняла, нежно целовала и мы так долго стояли перед раскрытыми дверями.
      - Сегодня останешься у меня? - спросила она.
      - Останусь.
      - Ты извини, знаешь, как неприятно быть все время одной. Наверно бог создал мужчину, чтобы сократить одиночество женщины.
      - А я то думал, что бог нас создал для другого.
      Она придавила пальцем мои губы.
      - И для другого тоже.
      Сегодня Эди как-то смотрит на меня совсем по другому.
      - Русский, помнишь я у тебя брал деньги, возьми свои тридцать долларов, - говорит он, протягивая мне зелененькие.
      - Что произошло, Эди?
      - У тебя слишком сильные покровители, а я хочу жить.
      - Причем здесь покровители?
      - Бери, бери. Сегодня загружаем сухогруз "Кэри", ящики будем брать прямо из вагонов, состав стоит на седьмой ветке.
      После этого обиженный начальник отваливает от меня. Кажется, в этом порту я совсем потерял друзей.
      В мой погрузчик, не спрашивая моего разрешения, залезает знакомая фигура репортера, Джона Клинтона.
      - Привет, Николай.
      - Привет. Зачем пришел, не видишь, я работаю.
      - Работай, я тебе мешать не буду, посижу только рядом и все.
      Ковш погрузчика уже загрузили ящиками под завязку и машина натружено воя, тащит груз на пирс.
      - Джон, зачем ты меня ославил в газете?
      - Ты очень обиделся?
      - Конечно.
      - Ладно, я скажу. Это заказ. В городе все время идет открытая и закрытая борьба между кланами, группировками, дельцами. В ход идет все, от подлогов, убийств до компроматов. Мне приказали найти на тебя материал, я нашел.
      - Но почему я?
      - Господин Самохин слишком видная фигура в нашем городе и все то, что он делает, с кем водит дружбу, сразу попадает в поле зрения друзей и недругов. Вот ты и попался.
      - Сейчас то ты зачем ко мне пришел?
      Погрузчик встал перед группой докеров и они проворно стали стаскивать ящики с ковша.
      - Видишь ли какое дело. В пуэрториканском квартале куклуксклановцы сожгли несколько домов, убили жителей. В нашей газете, как и в других, отделались небольшими заметками о несчастьях и жертвах возникших в результате пожаров. Заметь, о куклуксклановцах ни слова. Ходят слухи, что причиной нападения, явился ты...
      - Это слухи.
      - Но ты здесь дрался с пуэрториканцами?
      - Дрался.
      - И кто кого?
      - Я пока отделался порезом.
      - А они, несколькими перекалеченными, которые очутились в больнице. Неплохо, для человека схватившимся с двадцатью отпетыми бандитами. Но почему ты дрался с ними, можешь сказать?
      - Ты берешь интервью для новой статьи или хочешь просто узнать?
      - Просто узнать, напечатать это в газете нельзя, во первых, хозяин не разрешит, а потом быть распятым на горящем кресте совсем не хочу.
      - Не уж то господин Самохин такой страшный?
      - Страшный. Я так, например, боюсь.
      - Теперь послушай, Джон, я тоже не хочу раскрываться. Так что больше не задавай мне идиотских вопросов и не тяни из меня жилы...
      - Ладно. Не буду.
      В это время мне освободили погрузчик и я развернувшись, поехал за новой порцией ящиков.
      - Останови здесь, - просит Джон.
      Я торможу и он выпрыгивает из машины наружу. Так ничего и не сказав на прощание, Клинтон исчез за углом склада.
      Смена кончилась. Работяги волнами выходили из ворот порта. Я иду один и мне чудится, что вокруг меня вакуум, ни одного прощально слова, ни одного приветствия. Перешел улицу и тут услышал клаксон автомобиля. Рядом остановился Форд, в раскрытое окно махал рукой Самохин.
      - Николай, - крикнул он, - иди сюда.
      Залезаю в его машину и она медленно пробивается через толпы рабочих подальше от порта. На заднем сиденье сидит здоровенный парень, который настороженно следит в окна. Через несколько перекрестков толпа рассосалась и Форд быстрей понесся по улицам.
      - Знаешь куда едем? - спрашивает Петр.
      - Нет.
      - Сегодня соревнования в клубе "Молодых львов", серьезное соревнование, на звание чемпиона юго-восточного побережья. Я хочу показать тебе какие здесь спортсмены и какие бешенные деньги гуляют на этих сборах.
      - Ты даже меня не спрашиваешь, хочу ли я этого или нет...
      - Я тебя просто пригласил. Кстати там будет Катя и тебе наверняка будет неудобно бросать девушку одну.
      - Ну ты даешь... Я даже не переоделся и не пообедал.
      - Это ерунда. Мы сейчас с тобой заедем в забегаловку, поедим, а по поводу одежды не стесняйся, в клубе шикарно не одеваются, есть оборванцы и похуже тебя.
      - Успокоил называется. Пригласил девушку, а вот как одет неважно...
      - Хорошо. Поедим, потом заедем к Самуэлю, там подберем тебе что-нибудь из одежды, полегче.
      В большом зале клуба яркий свет прожекторов с трудом пробивает облако из табачного дыма. Все места и проходы забиты публикой. На ринге, симпатичная полураздетая девушка, бродит с рекламным плакатом о покупке самых лучших котлет на побережье. Наши места в пятом ряду. Катя уже здесь и дружески машет нам рукой.
      - Мальчики, сюда.
      Только мы сели, как вспышка чуть не ослепила глаза, это настырные фоторепортеры успели сфотографировать нас.
      - Проклятье, - ворчит Петр.
      Я сижу рядом с Катей и она мне шепчет на ухо.
      - После выступления пойдем ко мне.
      - Хорошо.
      На ринге крупный белый, с распухшим лицом и прилизанными редкими волосами, напротив - тощий, длинный, негр, совсем лысый, но с живыми черными глазами.
      - Черная пантера, против быка, - комментирует Петр.
      - Они из каких клубов?
      - Моих здесь нет. Белый из "Молодых львов", а негр завоевал кубок Больших озер.
      - И за что дерутся?
      - Ты имеешь в виду деньги? Приз пятьдесят тысяч долларов и право выступать на чемпионате Америки.
      - Почему же ты не выставил своего бойца?
      - В таком весе у меня никого нет. Вот если бы ты...
      - Ладно, ладно... мы же договорились.
      Бой начался осторожно, худощавый негр, легко двигаясь, длинными руками щупал кожу противника, белый старался отбиться и шел глыбой на сближение. Катя сидела рядом и переживала за бойцов, она иногда вскрикивала, кричала, оглушая меня резкими звуками.
      - Бей... еще... еще..., дай ему, аа...
      Петр был сосредоточен, он внимательно изучал бойцов на ринге.
      - Как ты думаешь, кто победит? - вдруг спросил он, резко повернувшись ко мне.
      - Негр.
      - Почему ты так думаешь?
      - Он подвижен и гибок... и потом у него хорошая дыхалка.
      Наконец то белый загнал своего противника в угол и только хотел его обработать, как тот ловко изогнулся, нырнул под его локоть и просто протек в узкое пространство между канатом и корпусом бойца на свободу. Катя взвизгнула, Самохин хмыкнул.
      - И все же, я бы не положился на негра, впереди много раундов...
      В воздухе с клубами табачного дыма пахло расизмом. Белые болельщики, не стесняясь в выражениях, поносили черного бойца и угрожали ему.
      На седьмом раунде наступила развязка, белый парень пропустил удар в глаз, потом жуткий удар в нос, да такой..., мне показалось, что хрустнули все хрящи и нос перекосился на правую сторону. Кровь хлынула на мокрое от пота лицо и он замотал головой, пытаясь стряхнуть красные капли ползущие в глаз. Рефери сделал вид, что ничего не видит. И пока несчастный боролся сам с собой, черный сумел достать его вторично перчаткой. Это был конец. Парень стоял на одном колене и пока судья отсчитывал секунды, заливал ковер кровью, пытался прийти в себя, но так и не пришел.
      Самохин, Катя и я едем в машине. Петр не может успокоится.
      - А ты бы положил негра? - спрашивает он.
      - Не знаю, но наверно положил бы.
      - Почему ты так уверен?
      - Я считаю, что европейский класс бокса выше американского, там думающий бокс. Это просто не слепая возня с ударами, а применение хитрости, ловкости и неоднократного изменения тактики, сбивающего противника с толку. Вот тебе пример, в этом бое, в первом раунде, сколько сильнейших ударов белого парня, пришлось в воздух?
      - Ну... много. Не считал.
      - А я машинально просчитал, двадцать один. И почему? Негр сумел разгадать движение руки.
      - Значит черный борется по европейски?
      - Нет, по-американски. Он выиграл так быстро, потому что содрал кожу на лице у своего противника, потому, что его рука на ладонь длиннее и еще потому, что подготовлен физически лучше.
      - Николай, я ставлю призом сто тысяч долларов, если ты выступишь против этого типа, Техасу нужна победа..
      - Не надейся, Петр.
      - Ну и дурак. Это же слава, твое вхождение в элиту американского спорта.
      - Все, Самохин, кончай. Сказал не буду, значит не буду.
      В машине стало тихо. Проехали еще два квартала и остановились.
      - Катя, твой дом, - говорит Самохин.
      - Катя, пойдем я тебя провожу, - предлагаю я.
      Мы выбираемся из машины и Петр, не попрощавшись, укатил в темноту города. Катя прижалась ко мне.
      - Ты знаешь, я так счастлива, что встретила тебя. Такой сильный, мощный, уверенный, за тобой как за каменной стеной.
      Мы целуемся и потом отправляемся в ее гнездышко.
      Только один раз Катя задала мне вопрос.
      - Может быть ты все таки вернешься в бокс?
      Я прижал пальцем ее губы.
      - Тсс... Никогда.
      В порту мне достался пирс №0, где загружали огромный пароход. На борту белой краской четко вырисовывалась надпись "Гранкан". Я вез к нему со склада кипу бумажных мешков с аммиачной селитрой. Подкатил к крану и с удивлением обнаружил, что ни одного докера для разгрузки нет. Куда все делись? И тут заметил, что возле судна столпилась большая толпа. Заглушил погрузчик и поспешил туда. Среди обступивших судно людей, мелькнула знакомая каска Эди. Я пробился к нему.
      - Эди, меня некому разгружать...
      - Погоди, ты не видишь, судно дымит.
      Я поднял голову, из четвертого трюма валил густой белый дым. Несколько пожарных расчетов лихо подкатили к борту "Гранкана".
      - Во, видно дело то серьезно, уже пожарников вызвали, - замечает Эди.
      - Но это же наш трюм, мы в него селитру загружаем.
      - Вот поэтому то докеры и не работают. Все здесь.
      Действительно, в толпе любопытных, помимо служащих порта, моряков и пожарных, мелькают брезентовые робы докеров. Пожарные стали соединять шланги к колонкам.
      - Интересно, чем они будут тушить пожар, ведь в пожарных колонках воды нет, - говорю я.
      - Откуда знаешь?
      - Сам меня посылал вымыть машину, я пытался, а там ни капли.
      - Тогда сейчас будет потеха.
      Действительно сколько ребята не пытались крутить вентиль на колонках, воды шланги не поступало. Старший пожарник что то заорал, ребята стали отсоединятся и бросились по трапу вверх, таща за собой на судно шланги.
      - Чего это они?
      - Будут подсоединятся к судовой пожарной магистрали, - поясняет Эди.
      В этот момент, когда первый пожарник добрался по трапу до верхней палубы, перед ним, как монумент возник моряк в форме офицера.
      - Назад. Куда несетесь. Без вас справимся, - стал орать он.
      - Но ведь у вас...
      - Вы испортите водой груз. Я приказал закрыть люковые крышки. Сейчас пустим туда пар и все кончится.
      С визгом накатывалась люковая крышка трюма и вскоре дым прекратился.
      - Спектакль окончился, - комментирует Эди. - Всем докерам на работу, заорал он в толпу.
      - Куда мне селитру? - спрашиваю я его.
      - Сейчас тебя разгрузят прямо под краном и отправляйся за следующей партией.
      Между тем раздасованые пожарные спустились с трапа на пирс и стали заправлять шланги в машины. Докеры пошли работать и толпа любопытных несколько разрядилась. Я отправился к своему погрузчику и сел в кабину. Подошло несколько парней, они стали сдергивать с ковша мешки с селитрой и складывать их штабелем в поддон крана. Только освободили ковш и вдруг как... ухнет. Все сразу повернули головы к "Гранкану". Искореженные люковые крышки четвертого трюма, были сброшены на палубу судна. Из самого трюма в небо вырвались ядовито оранжевые языки пламени. Желтый дым столбом устремился вверх, постепенно разбухая и дугой отклоняясь к северо-востоку. Не уехавшие пожарники опять схватились за шланги и бросились по трапу вверх. На этот раз никто им путь не преграждал. Вскоре было видно, как вырвавшиеся из брандспойтов тугие струи воды ушли в огонь... Кто то постучал по кабине моего погрузчика. Я оглянулся. У распахнутой дверцы стоял репортер Джон Клинтон.
      - Николай, ты свободен? Подвези меня к воротам порта. Нужно срочно сдать материал в газету.
      Я подумал, что наверно сегодня нам "Гранкан" не загрузить и пока нас перераспределят на новую работу, уйдет уйма лишнего времени, поэтому кивнул головой.
      - Садись.
      Мы несемся по территории порта. Ковш от толчков гремит и раскачивает машину.
      - Как ты так рано сумел очутится здесь? - спрашиваю Джона.
      - Надо иметь подход к девушкам. У меня везде есть свои паиньки. Вот и одна, которая работает здесь в порту, позвонила в редакцию и сообщила мне, что дымит пароход.
      - Когда это было?
      - Час назад. Но я успел не только заснять дым, я успел сфотографировать взрыв, это будет сенсационный материал.
      - Я бы на твоем месте подождал, надо узнать чем дело кончится.
      - Не могу, к девяти, сделаю гранки для свежего номера, мне просто надо попасть туда.
      - Смотри, дым то становится гуще, - я киваю в сторону горящего судна.
      - Успею, сдам материал и опять сюда.
      Я подвез его к воротам и Клинтон, он как пуля вылетел из машины и помчался к проходной. Неторопливо разворачиваюсь и опять направляюсь к пирсу №0.
      Доехать мне до места работы не удалось. Там где стоял "Гранкин" в небо взметнулся гигантский язык оранжево коричневого пламени, в сотни раз больше, чем тогда, когда вырвало от взрыва крышки люков четвертого трюма. Ужасный грохот последовал за ним и перед моим изумленным взглядом, склады, постройки, видневшиеся портовые краны, стали рассыпаться и подниматься в воздух. Погрузчик получил сильный удар от взрывной волны, стекла лопнули, запорошив меня всего, тело вжалось в сиденье, а голову придавило к стенке, за которой визжал двигатель и тут же я провалился в темноту...
      Очнулся от того, что кто то тряс мою руку. Надо мной склонилась грязная взлохмаченная голова.
      - Где я?
      Парень видно отвечает мне, так как шевелятся его губы. Я ничего не слышу. Приподнимаю гудящую голову и не верю своим глазам. Лежу на каких то искореженных бетонных перекрытиях с вывернутой арматурой, усыпанным камнями, лепешками черного ила, морской травой, мертвыми чайками и дохлой рыбой. Рядом с нами полу изуродованный погрузчик, колес у него нет, дверц тоже. Двигатель и противовесные блины вырваны из клюзов рамы машины и валяются рядом, воняя бензином.