Мне приказал ОН

      - Ух... До чего же крепко...
      Через четверть часа кампания пьянеет, особенно косеют девушки. Я пол бутылки водки, хлеб и сало передаю денщикам и киваю им на палатку. Они послушно уходят из блиндажа. Пьянка продолжается. Мы мнем разгоряченные тела девушек и тут.. Лешка приподнимается и задувает фитили. Пискнула Вера...
      Меня разбудил Пашка. Он держит светильник перед собой.
      - Товарищ лейтенант, к телефону.
      Я подпрыгиваю и вижу рядом, в дергающимся свете, голое тело Светы. Быстро одеваюсь и выскакиваю из блиндажа наружу. Ночь подозрительна тиха, лишь изредка на передовой небосвод прочерчивают светлые следы ракет. По чуть приметной тропинке бегу к телефонистам.
      - Чего так долго дрыхнешь? - грозно рычит в трубку начальник штаба полка. - Лейтенант Свищев у тебя?
      - Так точно.
      - Срочно гони его ко мне. Сам поднимай батарею и подготовь орудия к бою. Через час начинаешь арт-огонь. Сигналом будет три зеленых ракеты... Ты понял?
      - Так точно.
      - Тогда действуй.
      Как трещит голова. Я выпиваю пол чайника воды, но от этого косею еще больше. Пашка услужливо подсовывает котелок с огурцами, съедаю несколько из них и становиться легче.
      - Лешка, вставай.
      - Не приставай, - отмахивается он.
      - Лешка, тебя к нач штабу. Мы начинаем наступление.
      - Наступление? Вот, черт.
      В полумраке копошатся девушки, выискивая свою одежду. Лешка чуть пошатывается, медленно одевается и орет.
      - Корявый, ты где?
      Денщик выплывает из темноты.
      - Опохмелиться есть?
      - Нету... Вчерась все.
      - Вот, черт, где котелок?
      Он выпивает рассол и, заев огурчиком, уже бодрее натягивает гимнастерку.
      - Ладно, я пошел. Корявый, отведи девушек в госпиталь, мне ждать некогда.
      Лешка набрасывает шинель и уходит. Девушки торопливо одеваются и, перекусив остатками стола, собираются уходить.
      - Пока, Сережа.
      Света целует меня в щеку, Вера пожимает руку.
      - Мы еще увидимся.
      На батарее глухой шум. Наводчики ставят панорамы и по коллиматорам ориентируют стволы орудий. Сержанты чуть подсвечивают карты с таблицами целей. Скрипят ящики, снаряды лишаются защитных колпачков и укладываются на брустверы ровиков.
      Никто из нас не знал, что это началось самое печальное весеннее Харьковское наступление 1942 года.
      Апрель 1942года
      Мы идем за пехотой. У меня теперь одно орудие. Другое я потерял, нарвавшись на противотанковую мину. Мои дохлые лошадки сумели пройти и не задеть спрятанную на дороге смерть, зато колесо гаубицы точно навалилось на эту проклятую штуку. Нет орудия, нет половины расчета и половины лошадей.
      Лешка иногда появляется у меня, но в основном, он мотается по тылам, приобретая обширные знакомства.
      Ко мне подскакали на лошадях начальник штаба и лейтенант Свищев со своим денщиком.
      - Лейтенант Марков, вот здесь в овраге, - майор передает мне карту с красным кружочком, - установите гаубицу.
      Я замечаю, что мы находимся недалеко от городишка Петровское. Я возвращаю карту.
      - У меня осталось только одиннадцать снарядов.
      - Это еще хорошо. Считай богато живешь. В соседней батарее почти по четыре на ствол.
      - Где цели?
      - Вот начальник разведки, он тебе даст. Лейтенант Свищев, останься, покажи лейтенанту все. Я пока поеду к третьей батарее.
      Батарея сворачивает в яблоневый сад и, проехав его, закатываемся в полу овраг, где и начинаем готовить позицию.
      - Где цели то? - спрашиваю я Лешку.
      - Черт его знает где? Ты что думаешь, в таком хаосе можно чего-нибудь определить.
      Он достает из полевой сумки карту и начинает глубокомысленно изучать.
      - Серега, мы где?
      - Был ты двоечником, так и остался им. Вот, здесь.
      Я делаю пометку в его карте карандашом.
      - Ага. Понял. Мы же недалеко от Петровского. Слушай, Серега, ты уж здесь без меня. Пусть твои телефонисты тащат связь туда, наверно пехота впереди. Там подсоединишься к любому взводу... Они тебе чего-нибудь подкинут.
      - Ты куда?
      - В Петровское.
      - Не нарвись на свое начальство...
      - Не боись...
      Лешка и денщик ускакали...
      К вечеру мы устроили позицию. Вырыли землянки в склоне оврага и даже сумели подсоединиться к пехоте, удачно протащив кабель. Вот тут то опять и появился Лешка Свищев с каким то полу пьяным майором интендантской службы.
      - Серега, знакомься, Ванюшка Салов. Мужик, во. Я его пригласил к тебе, пусть он переночует, а завтра поедет дальше. Майор заблудился, завтра я провожу его в штаб полка, от туда кто-нибудь в дивизию перебросит.
      - Хорошо.
      - Где твоя землянка? Эта. Иван. Вот здесь слезай. Корявый, тащи мешок.
      Новый наш знакомый заводной мужик. Если мы косели от водки, то он с каждой кружкой заряжался энергией и кажется трезвел. Майор мог спорить, говорить, беспрестанно махать руками и не знал куда себя деть.
      - Вы, ребята, молодые, - говорил он, - а вот ни хрена воевать не умеете. Стрелять то как следует еще не научились. Гаубичники самые недотепы в артиллерии. Вот орудия стреляющие прямой наводкой... это, да... Они в основном немца и бьют. А вы, сколько не палите, все коту под хвост. Мне начальник артиллерии дивизии полковник Максимов жаловался, цели мол дает, все вроде как на ладони выложит, а они трах... и мимо.
      - Врешь, - шипит Лешка, - мы то знаем, как разбрасывать снаряды. Верно, Серега?
      - Верно. Хоть я и не видел, куда они летят, но верно...
      - Во, видишь, - тыкает в меня ложкой Лешка. - Ты ему верь...
      - Скажешь, что я не прав? - удивляется тыловик. - Вы даже стрелять то из пистолета не умеете, не то что из пушки палить. А я... могу. Мишень до войны... всю в центре... разносил. Спорим, что слабо, всадить обойму в ствол дерева, за десять шагов.
      - Спорим, - тупо смотрит на него Лешка. - На бутылку. Серега, возьми бутылку со стола и пошли наружу, я докажу.
      Мы выползаем из землянки и пытаемся по скосу оврага забраться на верх. Это нам удается не всем. Лешка катится вниз.
      - Где, ты, Корявый..., помоги, - кричит он.
      Появляется его денщик и мой Пашка, они подхватывают Лешку и их помощью, он ползет по склону оврага. Я и интендант уже стоим на верху и закуриваем "махру", свернув большие " козьи ножки".
      - У тебя дружок, во мужик, - майор задирает вверх большой палец, - в городке сразу учуял где колбаса, а где водка...
      - Я уже здесь..., - показалась голова дружка.
      Лешка встряхнулся, как петух, отстранил денщиков и твердо пошел к яблоням.
      Я всегда восхищался его способностью собираться. Вот и сейчас, кажется был как размазня, а теперь пошел трезво, как на параде.
      - Где твое дерево? - Лешка с удивлением рассматривает сад.
      - Вон старая яблоня, - усмотрел майор толстый ствол.
      Интендант подводит нас к яблоне и отсчитывает от нее, сбиваясь на счете, десять шагов.
      - Вот от сюда.
      Мы собираемся за невидимой чертой. Лешка вытаскивает из кобуры пистолет Токарева и, собравшись, стал твердой рукой наводит ствол на цель. Раздается семь выстрелов и видно, как отлетают от яблони, крошки коры.
      - Видал. Бутылка с тебя.
      - Сейчас пойду проверю, говорит интендант и плетется к яблоне. Точно, орет он через некоторое время. - Ну ты даешь, парень. Спустимся вниз, бутылка твоя.
      - А у нас здесь есть еще одна. Серега, где наша..., - Лешка сразу обмяк и прислонился к соседнему дереву.
      Я достаю из кармана только что начатую бутылку.
      - Ребята, по кругу.
      Каждый прямо из горлышка, делаем по несколько глотков этой дряни и передаем бутылку следующему. Лешка оторвался от горлышка и тут же пристает к майору.
      - А вот спорим, что я попаду в бутылку на голове моего денщика?
      - Врешь, рука дрогнет. Я ставлю флягу спирта, что промажешь...
      - Корявый, поди сюда, - зовет своего денщика Лешка. - Мы сейчас стрелять бутылку будем. На, пей все что там есть, освобождай ее.
      Бедный парень давиться, но допивает все до капли и начинает хмелеть.
      - Пошли под яблоню, я тебе на голову поставлю бутылку.
      - А зачем?
      - Стрелять ее буду...
      - А это... Ну...
      - Не боись. Я не промажу.
      Он, пошатываясь, ведет парня к дереву, скидывает с его головы ушанку и ставит на еще не подросшие волосы, бутылку. Потом подходит к нам.
      - Лешка, лучше не надо, - прошу я его.
      - Испугался.
      - Да.
      - Такой большой, а все чего то боишься.
      Лешка вскидывает пистолет, я зажмуриваю глаза. Разлается выстрел. Открываю глаза и вижу лежащего Корявко на полу оттаявшем снегу, рядом валяется не разбитая бутылка. Хмель мгновенно вылетел из головы. Я бросился к денщику. Большие вылупленные глаза покорно смотрели в небо, небольшая дырочка во лбу, говорила, что Лешка попал не туда.
      - Ну чего там? - раздается сзади голос Лешки. - Пусть не придуривает. Эй, Корявый, вставай. Тоже мне солдат, от страха без памяти свалился.
      - Ты его, убил, Леша.
      - Врешь.
      Но уже лицо у Свищева стало меняться, оно побледнело и я тоже чувствую, что хмель исчез. Интендант пятится к оврагу.
      - Стой, - кричу я ему. - Ты свидетель, никуда не уходи. Лешка, отдай мне пистолет.
      Я отбираю у него оружие и, прихватив майора, мы все спускаемся на батарею.
      Звоню по телефону к пехоте и прошу их подсоединить меня к командиру нашего полка.
      На позицию сначала прибыл командир полка, потом особист дивизии и начальник штаба дивизии. Началась разборка. Меня, майора и Пашку заставили писать объяснения. Лешку под охраной, держали отдельно в моей землянке и никого к нему не допускали. Только под вечер все уехали. Свищева и интенданта увезли с собой.
      Май 1942 года.
      Наступление захлебнулось. Немцы ударили с юга, под Барвенковский выступ и сразу отрезали большое количество войск в котел. Мы были на северном направлении и поэтому успели смыться. Хорошо еще, что у меня было много тощих лошадей, они вытянули орудие из оврага и мы покатились на восток к городу Изюм. Наш артиллерийский полк задержался здесь, командование решило удержаться на старых позициях, вырытых перед началом Харьковского наступления.
      Но мне уже в этом сражении участвовать не пришлось.
      - Марков, лейтенант Марков, - орет посыльный.
      - Чего тебе? - я высовываюсь из окна хаты.
      - Вас в штаб.
      - Всегда так. Только пожрать надо, тут катись в штаб. Пошли, Пашка.
      Кругом деревья в садах буйно покрыты белыми и нежно розовыми цветами. Мы идем и вдыхаем едкие ароматы вишен и черешни. У домика нач штаба, Пашка присаживается на скамеечку, а я вхожу в дом. В комнате четыре человека. Начальник штаба, неизвестный капитан в новенькой форме и два автоматчика. Автоматы еще в новинку в наших местах, поэтому я задерживаю на них взгляд и вытянувшись, собираюсь доложить о своем прибытии
      - Вольно, лейтенант, - говорит мне начальник штаба. - За вами прибыли товарищи из НКВД . Вы арестованы, лейтенант Марков.
      - За что?
      - Сдайте оружие, - капитан протягивает свою руку.
      Сзади автоматчики напряглись. Я вытаскиваю из кобуры свой пистолет и передаю ему.
      - Давайте сюда документы. Снимайте ремень.
      Что же творится то. Неужели это Лешка, может он чего-нибудь там наговорил. Отдаю все, что этот НКВДешник требовал. Потом как в полу сне, меня обыскивают и ведут на улицу. Пашка приподнимается со скамеечки.
      - Товарищ... - и глупо разевает рот.
      Черная ЭМКа любезно распахнула двери, меня теперь действительно отвозят на восток.
      Я в Воронежской тюрьме. Сосед по камере, запуганный интеллигент, схвачен как враг народа. Его дело плохо, дочь известная артистка, выступила на концерте в, захваченном немцами, городе Киеве.
      - Вас то за что? - спрашивает он.
      - Не знаю. Прямо с фронта сняли.
      - Значит за дело, - сокрушенно говорит он.
      - Может быть.
      Через день вызывают к следователю. Это воплощение любезности.
      - Лейтенант Марков Cергей Павлович?
      - Да, я.
      - Я следователь по особо важным делам Гринштеин Борис Григорьевич и буду вести ваше дело.
      - За что меня арестовали?
      Он пристально смотрит на меня.
      - Не догадались?
      - Нет.
      - Вашим делом заинтересовался сам..., - следователь кивает на потолок.
      - Кто? - не понимаю я.
      - Сталин...
      Сталин... Я оглушен и действительно испугался.
      - Я...? Что я сделал?
      - Вам было поручено охранять лейтенанта Свищева?
      - Нет... То есть... Мне в учебке говорили, чтобы я старался предохранить его от всяких неприятностей... Но... здесь... я... на службе...
      - Лейтенант Алексей Свищев совершил свой проступок в вашем подразделении, при вас и свидетелях. И никто не отменял распоряжения следить лейтенантом. Когда вы прибыли в армию из учебного подразделения, начальник штаба дивизии прямо указал на то, что вы должны продолжать охранять от врагов и сдерживать Свищева от всяких нехороших поступков. Вы должны были остановить его, не дать возможности ему стрелять. Товарищ Сталин так и спросил министра внутренних дел: "Кто держал под контролем лейтенанта Свищева?". На что министр назвал вашу фамилию. Поймите, лейтенант, Свищев слишком заметная фигура в нашем обществе и этот его проступок рассматривается не на местном уровне, а на высшем.
      - Но я то... пытался его отговорить...
      - Мы все знаем. Вашу судьбу, вместе с Алексеем Свищевым будет решать... он...
      Меня больше не допрашивали, до самого приговора. Почти пол месяца просидел просто так, в тюрьме.
      Встретил я Лешку на суде. Его, бритого наголо, привели в приемную, где уже своей очереди ждал я.
      - Серега, - он попытался бросится ко мне.
      - Отставить, - рявкнул здоровенный старшина и за плечо ловко крутанул Лешку к стенке. - Молчать.
      Меня пригласили на заседание тройки. Председатель, совершенно лысый мужик, взял из стопки папок верхнюю и сразу бросился на секретаря.
      - По какой статье..., почему на папке нет...
      Тот наклонился к его уху и что то зашептал. Лицо председателя вытянулось и он поспешно раскрыл мое дело. Его помощники встрепенулись.
      - Вы признаете себя виновным? - спрашивает меня лысый.
      - В чем?
      - В нарушении воинской дисциплины в районе боевых действий.
      - Я не пытался...
      - Понятно. В соответствии со статьями, - голос председателя потускнел и он монотонно стал перечислять статьи. - Вы направляетесь в штрафной батальон, на должность командира взвода. Кровью будете искупать свою вину.
      Меня заставляют расписаться и выводят, но не через приемную, а в боковую дверь, подделанную под панель стены.
      Штрафной батальон формируется здесь же под Воронежем. Участок земли огороженный колючей проволокой и корявыми вышками, и есть место сбора недостойных родины людей. Немец настырно прет к городу и нас торопят с комплектованием команд. Во всю старается особист батальона капитан Григорьев.
      - Так вы и есть лейтенант Марков?
      - Так точно.
      - Хочу вас предупредить. Нам пришло предписание, чтобы в ваш взвод перевели рядового Салова и Свищева.
      - Салова? Майора Салова?
      - Рядового Салова. Так же вам приказано, следить за указанными лицами. О всех их противоправных действиях докладывать мне, а в случае попытки измены, вы должны их расстрелять. Это приказ, лейтенант.
      - Я понял.
      - Завтра штрафников присылают сюда. Я знаю, о ваших взаимоотношениях с Свищевым, поэтому прошу соблюдать субординацию, никаких панибратских отношений.
      - Ясно.
      Цепочка людей проходит ворота лагеря. В драной телогрейке с трудом узнаю майора Салова. Он как то постарел, косо повел на меня взглядом и, опустив голову, прошел мимо.
      - Серега, здорово.
      Лешка стоит передо мной в застиранной фуфайке, обмотках и грубых ботинках.
      - Заключенный Свищев, смирно.
      Лешка застывает.
      - Прошу не забывать, где вы находитесь. Советую в следующий раз обращаться ко мне, как положено, по уставу.
      - Есть.
      - Вольно, идите.
      Недалеко стоит капитан Григорьев. Он внимательно следит за нашим разговором.
      Два дня идет на комплектацию. Неожиданно Воронеж посетила фашистская авиация, после воздушного налета, лагерь свернули. Колонну штрафников, окруженную войсками НКВД, пешком без оружия погнали на фронт. Лешка идет со мной рядом.
      - Если бы не папаня, мне крышка, - рассказывает он. - Напросился на прием к Сталину, тот поиграл его чувствами, потом согласился смягчить наказание, но в рамках закона.
      - Дурак, ты Лешка.
      - Думаешь не понимаю, что виноват? Виноват. Тебя и Ваньку еще втянул в это дело. Сколько людей сразу пострадало. Больше всего конечно переживаю за Корявко, хороший был мужик, забитый, туповатый...
      - Нас обещали простить, если мы остановим немца...
      - Если при этом мы будем живыми, - поправляет Лешка.
      - Воздух, - орет где то далеко Григорьев, - всем в укрытие.
      Колонна раскалывается, одна часть валит влево, другая вправо дороги. Два фокера, пронеслись низко над нами, поливая из пулеметов пространство дороги. Лешка, закрыв голову, лежит рядом со мной. Самолеты улетают и он поднимает голову.
      - Даже винтовки нет, чтобы выстрелить... Смотри, охрана то тоже обмочилась. Сейчас можно удрать кому угодно.
      Охрана действительно забилась по канавам и им было не до нас.
      - Отбой, - орет капитан.
      Колонна медленно собирается на дороге.
      - Командиры взводов, проверить людей, - слышится опять командный голос.
      Я просто считаю по головам, вроде все на месте. Колонна тронулась дальше. Впереди грохотала канонада.
      Только пожевали концентратов, чуть-чуть отдохнули и тронулись дальше, как фашист нас подловил. На колонну из-за леса, на низкой высоте, буквально обрушили шквал огня самолеты. Колонна не успела разбежаться. Я метнулся в сторону и тут же что то ударило меня в живот и отбросило на кусты малины. В голове поплыл туман и было такое ощущение, что нижняя часть туловища у меня оторвана...
      Звон в ушах расходится и я рядом слышу голос.
      - Где Свищев?
      Кто то прокричали из далека.
      - Мать... Где лейтенант?
      - Похоже, убит.
      Это меня, что ли. Я хочу сказать, что еще нет и пытаюсь открыть рот...
      - Эй, вы раззявы. Найти Свищева, - орет тот же голос.
      Где то вдали стреляют. Слышен топот сапог.
      - Ну что?
      - Ушел, сволочь.
      Раздается виртуозный мат.
      - Всех собрать. Раненых оттащить к дороге, убитых положить рядом в канаве, потом пришлем машины. Быстрее.
      Опять мат. Голос удаляется в сторону. Чьи то руки берут меня за ноги и за руки. Они приподняли меня и боль ударила по пояснице, да так, что я застонал.
      - Лейтенант то живой, - басит голос.
      - Хрен с ним. Бросай на дорогу, там разберут.
      Опять удар о землю и я опять потерял сознание.
      Очнулся в палатке. Надо мной склонилось девичье лицо.
      - Сережа, ты меня узнаешь?
      Кто же это... До чего знакомый голос. Я напрягаюсь Лицо принимает реальные черты Светы, которую приводил Лешка мне перед наступлением.
      - Света...
      - Точно, Света, - радуется она.
      - Что со мной?
      - Ранен в ногу и... в живот. Доктор говорит, что вторая рана тяжелая, но ты молодой, вытянешь. Вера, Вера, иди сюда, Сережка очнулся.
      Надо мной склоняется второе лицо.
      - Как себя чувствуешь, Сережа?
      - Как у черта на сковородке.
      - Где Леша? Ты не видел его?
      - Пропал.
      - Как пропал?
      - Так.
      Мне не хочется распространятся, но Вера настырна.
      - Что произошло?
      - Не знаю.
      - Сережка устал, - заступилась за меня Света, - потом все выясните, а сейчас дай ему поспать.
      Июнь 1942 года.
      Фронт стремительно приближается к Воронежу. Госпиталь эвакуируют за Волгу. Меня как тяжело больного, грузят в санитарный эшелон, чтобы отправить в глубь России. Света прощается со мной.
      - Правильно сделал, что не рассказал Верке, правду о Лешке.
      - Ты ей тоже ни о чем не говори. Она может быть потом сама все узнает.
      - Ты мне будешь писать?
      - А ты мне?
      - Буду.
      - Значит все в порядке.
      К нам подходят два санитара.
      - Барышня, нам его в вагон надо.
      Светка поспешно целует меня в губы, потом в лоб.
      - Выздоравливай, быстрей, Сереженька.
      Меня поднимают на носилках и несут к вагону, но тут нас догоняет Верка.
      - Постойте, постойте.
      Санитары послушно задержались. Вера склоняется надо мной.
      - Ох. Насилу упросила главного, чтобы отпустил. Сережа, поправляйся. Если увидишь Лешку или узнаешь где он, передай привет и скажи... я беременна...
      Светка ахает.
      - А ты не вздумай кому либо сказать, - крысится на нее Вера.
      - Нет, что ты.
      Похоже, Света становиться доверенным лицом наших тайн.
      - Адрес госпиталя и мой домашний возьми.
      Она подпихивает мне под голову пакет. Санитары нетерпеливо дергаются и несут меня к двери вагона. Вера и Света семенят рядом. У Светки по щеке бежит слеза.
      - Эй. Там, принимайте.
      Носилки поднимаются и меня вносят в двери. Девчонки что то кричат внизу у полотна дороги, но я их уже не слышу.
      Август 1942 года.
      Я в госпитале в Барнауле. Уже могу ходить с палочкой и есть нормально пищу, правда у меня после этого начинаются рези в желудке, но это уже прогресс.
      Меня вызывает глав врач и я предвкушаю, что два месяца отдыха с таким ранением, мне после госпиталя обеспечено.
      - Ну что, Марков, выглядишь молодцом. Живот болит?
      - Вот здесь и еще после еды.
      - Это так и должно быть. Месяцок, два, еще поболит, потом понемногу боль будет уходить, если конечно не будешь таскать мешки...
      - Меня выписывают?
      - Да. Но ты понимаешь ли, пришел вызов...
      - Как вызов? Я же должен отдохнуть... Мне два месяца...
      - Ничего не поделаешь, пришла разнарядка на тебя. Вызывают в Москву.
      Он протягивает мне бумагу.
      - В управление НКВД. Господи, что еще от меня нужно?
      - Я здесь не причем. Собирайся и поезжай. Документы тебе выпишем. Скажи спасибо, что выезжаешь не под конвоем....
      - И как они только узнали, что я здесь?
      - Они знают все.
      Сентябрь 1942 года.
      Как только я приехал в Москву, сразу отправился на Лубянку, где меня, как я понял, уже ждали. Сначала меня принял Мешик, заместитель Берии. Он, увидев мою палку, кивнул на кресло.
      - Садитесь. Долго вы едете, лейтенант Марков... Мы вас уже ждем дней десять. Конечно, мы могли бы вас подогнать, но.... вы кажется были тяжело ранены и как я вижу, бегать еще не можете?
      - Я и сейчас неважно себя чувствую.
      - Сочувствую. К сожалению, обстоятельства требуют, чтобы вы были здесь.
      У нас пауза. Мешик изучает меня.
      - Так вы были другом молодого Свищева?
      - Был.
      - И расстались при весьма странном обстоятельстве?
      - На нашу колонну напала авиация фашистов, меня сразу тяжело ранило, а что было с ним, я уже не помнил...
      - А сейчас вы не знаете где он?
      - Нет. Я три с лишним месяца пролежал в госпитале.
      - Знаю. Алексей Никитович Свищев оказался предателем нашей родины... Он сейчас служит фашистам.
      - Лешка?
      - Да, он. С вами хочет по этому поводу поговорить Лаврентий Павлович. Он примет вас завтра.
      - Где мне сейчас остановиться?
      - Сейчас несколько офицеров СМЕРШа уезжает в общежитие НКВД, отправляйся с ними и никуда от туда не уходи. Завтра в любую минуту тебя могут вызвать. Давай мне свой пропуск, я подпишу.
      Берия с усмешкой наблюдает как я ковыляю.
      - Ну какой же вы вояка, лейтенант Марков?
      - Я еще не долечился.
      - Этим меня не разжалобишь. Сейчас родине трудно и требуются даже калеки. Думаешь, я тебя вызвал, чтобы полюбоваться как ты хромаешь? Чушь. Тебя потребовал ОН...
      Берия удовлетворен моим изумленным видом.
      - Предатель Алексей Свищев сейчас у немцев на центральном фронте, бегает с агитационной установкой и вербует наших солдат и офицеров перебежать к фашистам. Вам приказ, поймать его.
      - Но почему я?
      - Вы его друг, кроме этого, опекали его на фронте и в были в ответе за все его действия. Конечно, тяжелое ранение снимает с вас многие обязательства, но поймать его можете только вы, лейтенант. За это вас простят... Мы уже посылали несколько оперативных групп за линию фронта, но они погибли. Теперь ваша очередь. Лестью, хитростью, силой, как угодно, заманите на встречу и схватите. Свищев нужен только живым. Так приказал ОН...
      - Когда отправляться?
      - Завтра. Группу поддержки вам уже сформировали.
      - Есть. Разрешите, идти.
      - Разрешаю. Запомните, лейтенант, если вы его не поймаете, тогда... сами погибните.
      В группе четыре человека, одна женщина и трое мужчин. Я еще с ними плохо знаком и не знаю, кто из них служит моим тайным палачом. Женщину звать Дарьей, ей около 25 лет, она радист. Молодой лейтенант, Павел, знает отлично немецкий, топографию и не раз бывал в Воронежских лесах. Григорий, степенный мужик, гражданский, раньше был вторым секретарем обкома в области, имеет большие связи среди населения и наконец последний, татарин Сейфулин, парень без чувств и нервов, ему убить человека, что плюнуть. Он прекрасно кидает ножи, ломает выстрелом спичку из пистолета в двадцати шагах и дерется, как черт.
      Мы летим в самолете, одетые в тяжелые доспехи парашютистов. Мало того, на нас дополнительные мешки с боеприпасами, радиостанцией, батареями, пищей, одеждой и всякой мелочью. Я даже сидя на сиденье с трудом держу на себе этот груз. Боль в животе, все время дает знать, от этого пот застилает лицо.
      - Первый раз прыгаете? - спрашивает меня лейтенант Павел.
      - Да.
      - Это просто, смело прыгать вниз и парашют сам раскроется.
      Он подумал, что у меня пот от страха. Чтобы заглушить боль, я готов прыгнуть хоть в море. На меня с презрением смотрит Сейфулин и сочувственно Дарья. Григорий видно действительно боится и чтобы скрыть это сжал зубами нижнюю губу до крови. Господи. Еще час и я не выдержу, потеряю сознание. Наконец то замигал красный цвет лампочки.
      - Приготовиться, - раздается команда.
      Второй пилот отодвигает дверцу.
      - Первый, пошел.
      Первым пошел Сейфулин, он лихо бросился в темноту ночи. Потом по порядку: Дарья, Григорий на деревянных ногах и я с палочкой. Так как у меня руки заняты, летчик сам застегивает карабин.
      - Может выкинешь ее?
      Он намекает на палку.
      - Нет.
      - Тогда счастливо... выжить. Пока.
      Я прыгнул вниз.
      Первым на меня вышел Сейфулин.
      - Все в порядке, товарищ лейтенант?
      Я лежу на траве и не могу подняться. Фонарик татарина светит прямо в лицо.
      - Помоги мне подняться и отстегнуть парашют... Где то моя палка...
      - Лучше сейчас иметь в руке пистолет.
      - Ты только ни кому не говори, пули фашистов разворотили мне живот и ногу. Я еще не долечился как следует, настолько ослаб, что не могу даже пистолет в руках держать, не то, что груз на спине.
      - Я понял.
      Сейфулин не церемонится, он кинжалом отсекает ремни парашюта и сдирает с живота вещ мешок. Я облегченно вдыхаю холодный воздух.
      - Возьмите.
      В руки мне лезет палка.
      - Где остальные?
      - Сейчас.
      Татарин кричит кукушкой несколько раз. Мелькнула точка света, Сейфулин ответил. Ломая кустарник выходит Григорий.
      - А где Дарья, Павел?
      - Бродят где то.
      Опять надрывается кукушка. Издали слышится ответ. Это радистка. Она чуть не плачет от радости, увидев нас.
      - Ну и темень. Я так боялась остаться одна. Парашют там бросила... не успела собрать...
      - Все бабы бояться, - философски замечает Григорий. - Павла нет.
      - Сейфулин ты сможешь посмотреть где он и привести сюда?
      Он понял все с полу слова.
      - Я пойду поищу.
      Татарин приходит только минут через тридцать с мокрым по уши Павлом.
      - Где вы были?
      - В болоте сидел, еле выволок.
      - Где мы сейчас?
      Павел вытаскивает карту и подсвечивает ее фонариком.
      - Если ориентироваться по болоту, то мы здесь, недалеко от Россоши.
      - Нам туда и надо. Пошли.
      Мой мешок берет татарин. Павел идет впереди, за ним цепочкой движется Григорий, Дарья, я и Сейфулин. Идут медленно, так как я не могу быстро хромать. К рассвету выходим в пригород Россоши. Здесь главенство принимает Григорий.
      - Вот что, ребята. Я вас приведу к тетушке Марине Сергеевне. Она вас спрячет, но потом я должен пойти в город.
      - У тебя нет пропуска.
      - Мне не нужен. Я здесь каждую щель знаю.
      - Хорошо. Пошли к Марине Сергеевне.
      Мне только приходится соглашаться.
      Мы проходим по чьим то огородам, перебираясь через изгороди. Черные неприветливые избы с уродливыми сараями и уборными тянуться вдоль дороги и нам приходится чуть ли не ползти между грядок, чтобы не быть видимыми на голом пространстве.
      - Сюда, - завет Григорий. - Вы здесь ждите.
      Мы прижимаемся к тыльной стороне сарая и затихаем. Григорий уходит к невидимой избе. Проходит минут десять, наконец он возвращается.
      - Все чисто, ребята, пошли.
      Марина Сергеевна, пожилая располневшая женщина, смотрит на нас доверчивыми глазами.
      - Проходите, пожалуйста. Гришины друзья, мои друзья.
      Павел сразу идет в дом и начинает его осматривать, мы входим в светелку.
      - Раздевайтесь, - предлагает хозяйка.
      Возвращается разочарованный Павел.
      - Нам даже не убежать от сюда, если придут немцы, - говорит он.
      - Я вас спрячу в подполье.
      Все смотрят на меня.
      - Окно у вас, которое выходит в огород, можно открыть?
      - Бог его знает, мы его считай лет сто не открывали.
      - Павел, посмотри.