Ратанга

      - Эй. кто здесь? - окликнул знакомый голос, и уменя отлегло от сердца, потому что этоыл Вентнор. И что-то сладко дрогнуло внутри, потому что я поняла, зачем бродила бесцельно полночи по уснувшему лагерю. Чтобы увидеть его.
      - Кто? - повторил он резко, и я спохватилась.
      - Это я, Вентнор.
      - Эгле? - он подошел совсем близко, и можно было различить его лицо. Почему ты здесь?
      - Не спится.
      - Напрасно, - сказал он. - В бою рука должна быть твердой, если не хочешь погибнуть.
      - А если хочу?.. - вырвалось у меня, и я тут же пожалела об этом.
      - Не спеши умирать, - сурово сказал Вентнор. - Ты на это еще права не имеешь.
      - Как так?
      - Другие, достойные, умирают, а им бы жить да жить. А ты, девчонка еще, смерти ищешь? не выйдет.
      - Спасибо за урок, - голос у меня дрогнул,и я шагнула было прочь, но Вентнор удержал меня.
      - Не сердись, Эгле, - проговорил он мягче. - Но перед боем такие черные мысли...
      - Тебе-то что? - перебила я. - Тебя беспокоят мои мысли, да? Не бойся, я и так буду сражаться, как все.
      - Я знаю, - он вздохнул. - Что с тобой, Эгле? Ты... боишься?
      - Нет, - ответила я горько. - Мне нечего бояться, Вентнор. И разве ты защитишь меня от страхов?
      - Я? От страхов? - переспросил он удивленно. - О чем ты?
      - Ни о чем! - оттолкнув его, я бросилась прочь. Он окликнул: "Эгле!", но я не остановилась.
      Горько мне было, горько и больно оттого, что я не смогла сказать Вентнору то, что хотела. "А он ничего не понял", - с той же горечью упрекнула я, хотя он ни в чем не был виноват. И я знала теперь, что никогда больше не заговорю с ним об этом. Это ни к чему, это никому не может принести радости.
      Я бежала долго, не разбирая дорги, спотыкаясь, потом устала, пошла медленнее. Провела ладонью по щеке - мокрая, а я и не заметила, что плакала... Боль моя затихла, свернулась клубочком в груди, неопасная теперь, но я знала, что она скоро проснется... Я облизнула губы, горькие и сухие, как будто я по ошибке выпила отраву. Ну, пусть. Пусть все будет, как есть.
      Во мне было сейчас два человека. Одна Эгле молча корчилась от боли и яда, другая шла по сонному лагерю, вглядываясь в темноту, разыскивая стоянку Лунных Всадников. Почти у самой коновязи, когда я уже видела свой стяг и около него неподвижную фигуру часового - невысокий, закутанный в плащ воин прошел мимо, задев меня плечом и не сказав ни слова. Бледный ночной свет на мгновение коснулся еголица - нет, не лица, а маски, скрывавшей лицо. Воин давно исчез, а я все не могла сдвинуться с места. До чего же он похож на Странницу! Но зачем ей сейчас маска?..
      Бой похожна тяжелый труд. Я и раньше слышала такое, но чо это означает, поняла лишь сейчас. Пот заливал глаза. Болели изрезанные тетивой ладони. Сдавливал горло кожаный ворот куртки. Не глядя, я хватала стрелу из колчана она скользила в онемевших пальцах. Крики, топот, треск огня, исступленный вой кочевников лишь вначале обрушились на меня, а потом я слышала одно: назойливый, звенящий гул тетивы, и казалось, что лопается небо. Безоблачное, жаркой дымкой затянутое небо. И неотвязная жаждакашлем разрывала горло.
      Все оборвалось внезапно. Еще мгновение назадкипел бой, и лязг оружия был невыносим, и вдруг наступла тишина, лишь шипело пламя - подожженная зачем-то кочевниками роща вдалеке...
      - Идем, Эгле, - сказал мне кто-то, я не разлядела, кто. - Все.
      - Кончилось?.. - переспросила я.
      - Идем, - повторили сердито, и я узнала Тлели. - Боско требует тебя. Он ранен.
      - Боско?..
      - Его хотят унести, а он отказывается. Идем.
      Я шла за ней, спешила, обгоняя утомленных, грязных, окровавленных воинов, возвращавшихся с поля боя. Под наветренную стену, в заранее поставленные палатки сносили раненых, и тут же хлопотали сиделки и лекарки из Дома Исцеления. Я увидела Танис,она громко распоряжалась, кого прежде класть на возы. Тлели окликнула ее, но она расслышала не сразу, а. расслышав, обернулась с самым свирепым видом:
      - Ах, это ты?! Ну, здрава будь, воительница! Иди-ка, успокой нареченного!
      - Кого? - подавилась я этим словом.
      - Нареченного, ну! Ровно теленок, уперся. Иных забот у нас нет...
      Она отвернулась, ворча, и сразу позабыла о нас, а Тлели подтолкнула меня, и только сейчас я увидела Боско. Он полулежал на самодельных носилках, покрытых плащом. Куртка на груди была разрезана, и в разрезе белела свежая повязка. И правый бок тоже был перевязан.
      - Эгле, - позвал он необычно слабым голосом, и мне вдруг стало его ужасно жалко. Я присела у носилок, поправила его неловко лежавшую руку. Боско улыбнулся:
      - Иди ко мне в сиделки,а? Зря меня, что ли, ранили?
      Я не успела ответить. Подскочила Танис, закричала на нас:
      - Ну, что? Сиделку ему захотелось, гляньте! Нашел время! А вы что торчите? - повернулась она к воинам, стоявшим у носилок. - Берите его, да несите! А это что?
      Мимо нас шли двое, неся на скрещенных руках раненого. Голова его была запрокинута, лицо прикрыто черной маской. Я невольно вздрогнула, припомнив мимолетную ночную встречу, и снова поразила меня мысль: "Совсем как Странница!.." Должно быть, то же подумала Танис, потому что бросилась к воинам:
      - Кто? Кладите сюда вот...
      - Оглушило немного, - смущенно говорил один, бережно укладывая беспамятного человека на раскинутый плащ. - Оглушило, а так-то целый...
      Танис наклонилась над воином, не сдернув маски, потрогала виски и затылок, потом велела:
      - Эй. носилки сюда!
      Но прежде подъехали трое Странников и с ними Хранительница. И странно были все четверо свежи, спокойны и ясны, будто и не побывали в бою. Только лицо у Странницы было бледное и горькое. Она соскочила с вороного, которого кто-то поддержал под уздцы, мимолетно улыбнулась мне и вдруг, увидя лежавшего воина в маске, вздрогнула,опустилась на колени и откинула ткань. Мы невольно подались вперед, чтобы лучше разглядеть... и увидели спокойное, белое, как камень, лицо Алин.
      У Дома Исцеления воз остановился. Боско сняли первым.
      - Эгле, - окликнул он, пытаясь повернуть голову. Я наклонилась к нему и сказала быстро:
      - Я прду к тебе. Приду.
      Его унесли. Две сиделки приподняли было Алин, но Странница остановила их:
      - Нет. В Башню.
      Сиделки растерялись. Сигрен молча наклонился с седла, взял Алин на руки. И все четверо поехали к Тракту, а я пошла следом. Они ехали медленно. А у Белых Врат по обычаю спешились.
      В покое Странницы чуть теплилась светильня, будто кто-то былздесьнедавно. Алин уложили на постель. Ресницы ее дрогнули, она открыла глаза.
      - Мы уходим, сестра, - сказал Сигрен. Странница кивнула, не оборачиваясь. Зачерпнула ковшиком из бадейки. Светлые капли срывались с края, разбиваясь о пол. Странница поднесла ковшик к губам Алин, тихо попросила:
      - Эгле, помоги.
      Как она узнала, что я осталась? Ведь не смотрела даже.
      Я поддержала голову Алин, пока Странница поила ее. Потом Странница протянула ковшик мне. У воды был чистый горьковатый привкус.
      - Лесная, - сказала Странница, принимая ковшик. И улыбнулась мне и Алин, которая смотрела на нее широко раскрытыми глазами.
      - Ты... рада? - хрипло спросила Алин. - Ты ведь этого хотела, верно?
      Странница поставила пустой ковшик. наклонилась, поправила Алин сбившиеся на лоб волосы.
      - Я знала, что это будет. Только не знала, как.
      - Что - будет?
      - Искупление. Я попрошу город снять с тебя вину.
      - Ты что же думаешь, я прощения ищу? Прощения? - на щеках у Алин загорелись красные пятна.
      Странница вдруг рассмеялась. Так чудно было слышать ее легкий смех.
      - Сестра моя, - сказала она, - какая же ты у нас глупая.
      Алин вздрогнула, будто этот смех ожег ее. Потом с трудом села.
      - Пусть она уйдет, - она мотнула головой на меня.
      Странница оборвала смех. Глаза ее были серьезны.
      - Нет, - сказала она строго. - Между сестрами не может быть тайн.
      - Сестрами? - не выдержала я. Впервые Странница при мне произнесла это слово.
      Алин вовсе не казалась удивленной. Она только нахмурилась, пытаясь понять что-то.
      - Моя мать ничего не вспоминала о сестрах, - чуть надменно проговорила она. - Нет больше женщина нашей крови...
      - Кровь? - удивилась Странница. - Разве это так важно?
      Алин отрывисто рассмеялась:
      - Должно быть, да! Ведь она во мне все же победила, эта чертова ратангская кровь... И раз уж так... я скажу. Не знаю, стоит ли... Они могут мстить... Морна.
      Морна.
      Двери и окна в Доме Исцеления были закрыты наглухо. А у ворот стояли стражи - как в те дни, когда здесь жила Странница. Увидев меня, стражи, как один, вскинули копья, не давая подойти ближе.
      - В чем дело? - крикнула я.
      - Нельзя заходить! Только лекаркам!
      - Мне нужна Танис!
      - Нельзя!
      Они все же позвали ее, и я долго ожидала у ворот, пока Танис появится. Она вышла усталая, в платье, заляпаном зеленью. Даже рыжие волосы потускнели.
      - Что тебе?
      - Хочу с вами...
      - Незачем, - отрезала Танис. - Сиделок у нас хватает. А почему ты не в войске?
      - Так ведь боев уже нет. Ходила с воинами по домам. А потом подумала, может, здесь понадоблюсь.
      Танис вздохнула, вытерла мокрый лоб тыльной стороной ладони.
      - Уходи лучше, Эгле, - тихо сказала она. - Отыщи моих мальчишек... Присмотри за ними, так? А сюда лучше не ходи.
      Она повернулась и ушла, и походка у нее была тяжелая, плечи опущены. Я молча смотрела, как захлопнулась за ней дверь.
      На площади Совета было пустынно. Прошли мимо два воина из отряда Длинных Копий, мрачно оглянулись на меня. Потом выбежала из переулка девушка, задела меня рукавом и скрылась в дверях Круглой башни. Я успела заметить, что лицо у нее искажено беззвучным плачем.
      Я долго стояла у Башни Вождей, не зная, куда идти. Странное дело, мне не было страшно. Уже неделю морна опустошала Ратангу, уже неделю над полем за валами, где еще недавно был бой, стояли черные дымы - на кострах сжгали умерших, и жирный горький запах доносило даже к Надзвездной башне. Никто не знал, как морна вошла в город. Может, враги, разбитые в бою, вольно или невольно отомстили Ратанге. Может, поветрие было занесено водой или ветром. Может, оно пришло вместе с беженцами. К чему разбираться сейчас? В Доме Исцеления умер уже почти выздоровевший воин, и сиделки с ужасом увидели на его лице знак морны. А через два дня не осталось ни одного дома между Красной и Синей стенами, где бы кто-нибудь не умер и где другие не ждали бы в страхе той же участи. Синие Врата были закрыты, никому, кроме лекарок и похоронной команды, не дозволено было проходить вниз, и впускать никого не впускали, но было поздно. Морна расползалась, и улицы Ратанги пустели. Два отряда воинов и возчики с возами несколько раз в день обходили дома, еще живых увозили в Дом Исцеления, мертвых - за валы. Рядом с Домом Исцеления освободили несколько жилищ и там тоже устраивали больных. А многие своих не хотели отдавать, хотели умереть рядом с ними. Их уговаривали, а то и действовали силой, но что проку было в этом, если спасения не было нигде. Хранительница, вожди, Странники тоже ходили по домам, и к ним бросались, как к последней своей надежде. Хранительница сказала только одно - уходить из города как можно скорее. Но никто не хотел подчиниться ей, даже вожди. Никто не хотел бросать Ратангу. Согласились только собрать детей и вывезти в лесные селения; завтра на рассвете обозы должны были тронуться в путь. Командир Луных Всадников приказал мне и Тлели ехать с ними. Не знаю, что делала Тлели, а я второй час бродила по городу, пытаясь любой ценой остаться. Не то чтобы мне не хотелось покидать Ратангу - пустые улицы, плачи и дым погребальных костров наводили большую тоску, чем сама морна. Но ведь здесь оставались еще Хранительница, Странники, Крылатые,Вентнор... Даже Алин. А я уеду, сбегу? Ну уж нет! Это было то же самое ребяческое упрямство, которое толкало меня на неразумные поступки.
      Решившись наконец, я поднялась в Башню Вождей. Я снова шла к Хранительнице со своей обидой, и, наверно, опять она упрекнет меня за это...
      Но упрекать было некому. Пусто и темно было в покое, из оконницы едва сочился неяркий свет. Тогда я вспомнила просьбу Танис и решила, пока не стемнело, разыскать Сана и Рена. А потом, вечером, вернуться сюда. Должна же Хранительница здесь хоть изредка появляться!
      Жилище Танис я нашла сразу, но там никого не было, лишь у теплого еще очага дремал кудлатый большелобый пес. На соседних домах стоял знак морны, и я не могла расспросить о мальчишках. Я кликнула пса и пошла наугад. У Дома Исцеления пес вдруг взлаял и бросился в заулок, где был колодец. Из заулка показались, сгибаясь под тяжестью ведер, Рен и Сан. Пес прыгал вокруг них и норовил лизнуть в лицо. Братья явно не были рады встрече со мной, они носили воду для Дома Исцеления и совсем не хотели, чтобы об этом узнала мать. Мне с трудом удалось уговорить их пойти поужинать.
      Я отвела их в единственный дом, куда была вхожа в Ратанге - дом Харена, Тлели и Боларда. Я надеялась, что хоть Тлели застану там, но вышло куда лучше - в доме были и Тлели, и Харен с братом, а на широкой лаве полусидел обложенный подушками Боско.
      - О, какие гости! - приветствовал он нас. - Жаль, что мне нельзя встать, а то я бы преклонил перед вами колена.
      - Я тебе преклоню! - фыркнула Тлели. - Вообрази, Эгле, этот негодяй бежал из Дома Исцеления, да еще в платье сиделки! А потом запутался в нем и свалился посреди улицы.
      Сан и Рен захохотали. Тлели, необычайно оживленная, принесла ужин и прогнала мальчишек мыться. Я хотела было уйти сразу, но меня не отпустили. За ужином выяснилось, что всем им разрешили отлучиться из войска до утра, чему они были очень рады и жалели только, что нет Вентнора и Странницы. Тлели раздавала колбасу и кашу с брусникой, Харен, заглядевшись на невесту, ронял ложку, Боско рассказывал о своем бегстве и беспрестанно шутил, и даже Болард улыбался его шуткам. Беда за стенами дома была забыта в этот вечер. Но когда я смотрела на них, страх, которого я не знала прежде, вдруг подступил ко мне. Смерть равно подстерегала их - и нежную Тлели, и влюбленного Харена, и горячечно шутившего Боско, и Вентнора, которого не было здесь. Морна накрыла Ратангу своим серым крылом...
      Я отодвинула миску и отозвав Тлели, попросила присмотреть за мальчишками до моего возвращения.
      - Куда ты, Эгле? - окликнул меня Боско.
      - Скоро вернусь! - ответила я на ходу.
      Я и впрямь рассчитывала вернуться скоро. Было, правда, уже темно, но сильно светил месяц, да и дорога на площадь Совета была мне знакома. Белый щебень Тракта искрился под лунным светом. Неровными зубьями возвышался передо мной Белый Ярус, и, перерастая его крыши, темнели в небе башни. Огни в них не горели, но это меня не остановило, и уже через полчаса я поднималась по давешней лестнице, присвечивая себе взятой у входа походней.
      В коридоре, что вел к покою Хранительницы, тоже никого не было. Я подняла факел над головой и двинулась вперед, но не прошла и двух шагов, как сверху. где лестница терялась в темноте, догнал меня отчаянный вскрик. Я застыла. Быстро и громко простучали по каменным ступеням шаги, и в коридор вбежала Алин.
      Я не сразу поняла, что это она. Она была одета, как обычно одевались женщины Ратанги - в длинную белую рубашку и синее платье с широкими рукавами сверху. Волосы ее были растрепаны, а на лице я увидала глубокое смятение. Она бросилась ко мне и вцепилась в плечи, едва не выбив факел, в глазах у нее стояли слезы.
      - Скорее, - проговорила она, захлебываясь, - иди же скорее, никого нет, я не знаю, что делать...
      - Что случилось?
      - Странница...
      Я оттолкнула ее и, выронив факел, побежала в покой.
      - Не смей! - кричала мне вслед Алин. - Не ходи туда!
      Покой освещала луна. Задыхаясь, я огляделась. На кровати, закинув голову. лежала Странница. Казалось, она спала.
      - Не подходи, - прошептала Алин. Она стояла в дверях, сжимая полуугасшую походню. - Не подходи. Морна.
      - Неправда! - вырвалось у меня. Алин, обойдя меня, подошла к изголовью кровати, наклонила факел. Но я все равно не верила. Скорее бы я могла заболеть! Но она...
      - Ты что стоишь? - хрипло спросила Алин. - Беги, зови кого-нибудь! Я одна здесь...
      У нее вдруг подкосились ноги, и она опустилась на пол рядом с постелью. Невольно я протянула руку, чтобы помочь ей, но тут Странница застонала. Стон этот, хриплый и сухой, как песок, словно хлестнул меня.
      Не помню, как я выбралась из Башни Вождей, как бежала той же дорогой. В доме Тлели уже были погашены огни. Я ворвалась в горницу, гулко хлопнула отпущенная дверь, и тут же я закричала:
      - Проснитесь! Беда!
      Первой прибежала Тлели в одной рубашке, неся перед собой миску с раскаленными углями. Увидев Тлели, я вдруг почувствовала, что слабею, и торопливо присела на лавку. Тлели наклонилась надо мной, освекщенная красным светом углей. За ней уже стояли Харен и Болард.
      - Что случилось? - спросила Тлели сердито.
      - Странница заболела... - выдавила я и разрыдалась.
      * * *
      Солнца не было. Небо перед рассветом лишь просветлело, но не изменило цвета, не хлынул, прорвавшись на застланный хмарью небосклон, алый победный свет. И оттого казалось, что ночь не покинула мир, а лишь притаилась, припала туманом к земле, жадно подстерегая тот миг, когда свет истает, исчезнет, и тогда придет время ее власти - навеки...
      Весть о болезни Хранительницы была последним ударом, сокрушившим самое жаркое упрямство. Давно люди не ведали такого отчаяния. Священные птицы отлетели от стен Ратанги, и морна накрыла ее своим серым крылом. Ратанга была обречена.
      Перед рассветом заскрипели возы, застучалитяжелые копыта коней, и через распахнутые, никем не охраняемые Врата Трех Цветов потек людской поток. Детей и раненых не было здесь - почти всех, кто остался в живых, вывезли еще за день, и теперь они, уж верно, подходили к перекрестку Трех Корон, где опустел дорожный столб, покинутый крылатыми святынями Ратанги...
      Возы были почти не нагружены, а в том, что взяли с собой, видна была та горькая поспешность, с которой собирались люди в эту последнюю дорогу. А у иных, что прежде еще бежали от врагов за непобедимые - казалось - стены Ратанги, и вовсе ничего не было, кроме того, что на них, но их в этом не упрекал никто. И люди делились всем, от лепешки до одеяла, потому что морна лишила все ценности их ослепляющего блеска, и никто не хотел спасаться чужой жизнью, потому что спасения не было.
      Молчание, тяжелое, как могильная земля, висело над людьми, и лишь скрипели колеса, вдавливаясь в песок, да выли, догоняя возы, собаки, никак не желавшие понять, отчего их хозяева покидают свои дома.
      В горестном этом шествии, казалось, лишь воины сохраняли всегдашнюю свою твердость и мужество. И хоть ряды их сильно поредели, они носили все знаки различия отрядов и держались отрядами, с готовностью подчиняясь распоряжениям вождей, и, не ожидая приказа, помогали тем, кто отстал. Синие Плащи замыкали шествие, Длинные Копья и Быстроногие ехали по краям дороги, следя, чтобы кто-нибудь не выбился на обочину и мгновенно наводя порядок при необходимости. Остальные отряды шли впереди, выслав дозоры вперед и в стороны, чтобы избежать внезапного нападения, а уж впереди всех были Крылатые, которые совсем недавно проделали путь к морю. С Крылатыми ехали вожди, и среди них везли на возу Странницу. Она не приходила в себя. С ней рядом, на краю воза сидела женщина, которая никому бы не напомнила Алин, даже если бы капюшон не прикрывал ее лицо, не были бы сгорблены плечи, старя ее на двадцать лет. Никто не посмел отогнать ее от Странницы, даже Вентнор, который ехал рядом. Да он будто и не видел никого,ехал прямо, лишь изредка наклоняясь и мучительно долго всматриваясь в лицо Странницы - белое, как рядно, на котором покоилась ее голова. Будь его воля, он бы, как Алин, сел на воз, но он был воином, да и не у него одного был в опасности близкий человек. Боларда не было - он сопровождал детей, хотя Харен не без тревоги согласился расстаться с ним. Сам он ехал рядом с Тлели, поддерживая, когда она, мучимая странной сонливостью, склонялась к шее коня. Они оба не знали еще, что это первый признак болезни. Не знала этого и Эгле, смотревшая на них сейчас с той затаенной грустью и радостью, которую ощущали все при виде этой удивительной пары. Она была верхом, при оружии, со всеми знаками Лунных Всадников, а на седле у нее дремал Рен. После вести о смерти Танис Эгле боялась отпускать его от себя. Сан ехал на возу и завистливо косился на верховых. Рядом с ним был Боско, у него доставало сил сидеть и виновато улыбаться Эгле, когда она оглядывалась. Он и впрямь был виноват - узнав. что его хотят увезти с ранеными, бежал снова, а теперь трясся на возу вместе с ребенком и доставлял всем одни беспокойства. И все же он был счастлив.
      Странники ехали с Крылатыми и казались светлыми пришельцами из другого мира. Или Священными птицами, слетевшими на землю, чтобы спасти народ Ратанги от гибели.
      Люди оглядывались часто. И каждый раз, спохватившись, отворачивались так поспешно, словно смертью грозил этот случайный взгляд. Но удержаться все равно не могли. И все затаенно ждали последнего знака.
      Там, в Ратанге, сейчас воины Черных Плащей и Страж Справедливости обходили дома и улицы - проверяли, не остался ли кто. Чтобы убедившись, что Ратанга пуста, поджечь все дома. Чтобы морна не вышла из Ратанги. Об этом знали все, и не один сейчас до боли в глазах вглядывался в резкий абрис башен, проступавший из серого тумана. И когда наконец засветилось небо над Ратангой, вначале слабым, потом все более ярким алым светом, тяжелый вздох пронесся из конца в конец шествия, и больше никто уже не обернулся, не произнес ни слова. Только Рен, дремавший на седле Эгле, очнувшись, пробормотал сонно:
      - Мама, гляди, солнце...