Старая шкатулка

– Вот как?

– Темная история… До сих пор не знаю, почему Ната пошла на такой шаг.

– Что стало с членами банды? – подался вперед Ахра.

– Все они нашли смерть у стенки, – просто объяснила Белова.

Я окончательно потерял интерес к этой истории.

– Проклятье Фроси настигло Нату: через несколько лет она похоронила свою единственную дочь, – негромко делилась между тем своими воспоминаниями Ольга Никаноровна. – После этого Ната присмирела и шашни с мужчинами уже не заводила. Да и красота ее сразу поблекла… Она жила здесь еще долго, а потом переехала, с тех пор я ее не видела.

– А о Фросе Уваровой и ее сыне вы ничего не знаете? – спросил Ахра.

– Ходили слухи, будто Фрося недолго прожила, а ее сын попал в тюрьму и там умер…

– Имела ли Ната какие-либо ценности? – задал я вопрос,

– Не знаю… Я не была с ней столь близка, И от людей ничего не слыхала. Думаю, ничего она не имела, иначе бы не вела полунищенское существование. Дочка ее чахла на глазах, а Ната не тратила средств даже на лекарства.

– Знаете ли вы кого-нибудь из тех, с кем была знакома Ната? – спросил я, думая, что и на этот раз выну пустой номер.

– Да, – негромко ответила Белова, – есть такая – Мария Гавриловна Федотова.

– Жива? – нетерпеливо спросил Ахра.

– Кто, Мария? Да она любого переживет. Что с ней сделается? Младше, меня лет на десять, а то и больше, Видела ее недавно на базаре со здоровенной сумкой…

– А вы знаете какую-нибудь старушку, больную, прикованную к постели? – спросил я, вспомнив слова Дорфмана.

– Нет… Я знаю только одну старуху – саму себя. Я иногда болею, но прикованной к постели, как вы сказали, никогда не была, видно, господь бог милует… Да и сыновья не оставляют меня без внимания.

– Знакомы ли вы с Дорфманом Борисом Исааковичем?

– Нет, – равнодушно ответила Белова. – Кто такой?

– Сосед Лозинской.

– Почему вы у меня интересуетесь всем этим? – наконец удивилась Белова. – Могли бы и у Наты спросить…

– Поздно, Ольга Никаноровна, – сказал я со вздохом. – Убили ее.

– Ох, горе-то какое! – воскликнула она, прикрыв рукой смор

щенный ротик. – Да и кому она нужна была, боже ты мой!

– Где живет Мария Гавриловна?

Белова посмотрела на меня: в ее выцветших глазах набухали слезы. Мне стало не по себе. Затем она еле слышно произнесла:

– Не знаю, милый…

С Марией Гавриловной Федотовой я беседовал в тот же вечер: адресная служба сработала безотказно.

Когда я вкратце рассказал, какая участь постигла Лозинскую, Мария Гавриловна, в отличие от Беловой, слез тратить не стала:

– Я предугадывала ей такой конец. Сейчас молодежь готова за целковый человека жизни лишить, а у покойницы хранилось такое богатство! Ничего нет удивительного в том, что случилось. И со мной могло произойти такое, но, видно, в сорочке родилась!

– Почему?

Начало рассказа о Лозинской было, прямо скажем, загадочно и многообещающе.

– Ната хранила у меня некоторое время старую шкатулку с драгоценностями. Ей что-то привиделось, и она принесла их ко мне. Натерпелась я страху! Все казалось, что ворвутся грабители, тюкнут по голове, и – будь здоров… Когда стало невтерпеж, я послала к Нате мою дочь Полину, как раз тогда она гостила у меня. Явилась Ната, и при Полине я вернула шкатулку. Она не хотела брать, пока не убедилась, что все драгоценности целы.

– Ваша дочь знала, что в шкатулке?

– Не только знала, но и трогала, а одну вещь даже примерила… А почему вы спрашиваете? Драгоценности исчезли, верно?

Я кивнул и спросил:

– Раньше вы знали о них?

– Нет.

– Говорили кому-нибудь, кроме Полины?

– Тоже нет.

– Кто еще, кроме вас и дочери, знал Лозинскую? Я имею в виду тех, с кем знакомы вы сами.

– Могу назвать только Олю Белову.

– Где живет ваша дочь?

– О-о, далеко отсюда! Она замужем в Краснодаре… Неужели вы думаете, что… моя дочь?.. – Мария Гавриловна разволновалась, но я отрицательно покачал головой:

– Успокойтесь. Вашу дочь я ни в чем не подозреваю, и до этой минуты даже не знал о ее существовании. Но я должен поговорить с ней. Дайте ее адрес, пожалуйста.

Вскоре я уже записывал данные о Полине и ее адрес.

– Перегудова – это фамилия мужа?

– Да, – ответила Мария Гавриловна.

ГЛАВА ПЯТАЯ

На следующий день я направил в Краснодар отдельное поручение о допросе Перегудовой и ее мужа.

Узнав об этом, Владимир Багратович сказал:

– Твое поручение будут исполнять месяц, если не больше… Не лучше самому туда поехать?! Да и поручения, как правило, исполняются формально, разве не знаешь?

– А что может дать их допрос?

– У тебя ничего и нет, Зураб. Довольствуйся пока малым. Исключим Перегудову и ее мужа, пойдем другим путем, если, конечно, найдем его. А заняться ими рано или поздно все равно придется. И чем раньше это будет сделано, тем лучше – мой тебе совет.

В аэропорту Краснодара меня ждал Женя Дегтярев – мой однокурсник по юрфаку. Женя работал следователем городской прокуратуры.

На следующее утро мы с Женей уже звонили в квартиру Перегудовой, но дома никого не оказалось. От соседки узнали, что они рано ушли на работу, а дети – в школе. Соседка попалась словоохотливая и рассказала, что Полина работает заведующей продуктовым магазином на окраине города. О Перегудове мы у соседки не спрашивали, хотя она порывалась сказать и о нем. Где работает Перегудов, мы могли узнать и у самой Полины, а чересчур любопытной соседке и без того хватало пищи для разговоров и размышлений…

Перегудову мы застали в зале магазина. На ней был темно-синий халат, в карманы которого она по-мужски засунула руки.

Узнав, кто я и откуда, Перегудова побледнела.

– Что случилось? Что-нибудь с матерью? – спросила она, вынув руки из карманов и сплетая пальцы.

Я ее успокоил: с матерью все в порядке, мне просто нужно задать несколько вопросов и долго ее не задержу.

– Каких вопросов? – еще больше побледнела она.

– Да вы не волнуйтесь…

– Все это как снег на голову… Вот уже никогда не думала, что моей особой заинтересуются следственные органы, да еще из Абхазии. Наши – куда ни шло, работа у меня такая, а вы… – И она попыталась улыбнуться.

– Нет ли здесь отдельного помещения, Полина Федоровна? – спросил я решительно.

Она мгновение колебалась, потом ответила:

– Спрашивайте прямо здесь, я ни от кого секретов не держу.

– Но зато у нас есть кое-какие секреты, – сказал я тихо. Не объяснять же прямо здесь, что беседа наша должна быть запечатлена в протоколе!

Перегудова, пожав плечами, направилась к двери, за которой оказался крохотный кабинет с двумя маленькими столиками.

– Вы знали Наталью Орестовну Лозинскую?

– А почему вы спрашиваете о ней в прошедшем времени? – бледность сошла с ее щек, и вопрос прозвучал спокойно.

– Она убита, Полина Федоровна…

– Умерла или убита? – ее слегка подведенные глаза расширились.

Я пожал плечами, вздохнул и кивком головы дал понять, что последнее предположение верно.

– Ах, да, да, конечно… Если она умерла своей смертью, вы не приехали бы сюда. – Перегудова прикусила зубами кончик сигареты, и какая-то тень легла на ее миловидное лицо.

– У нас есть сведения о том, что… – я помедлил, – после убийства преступники похитили из квартиры Лозинской старинную шкатулку…

– Так я и предполагала! – с каким-то облегчением в голосе, перебив меня, воскликнула Перегудова. – Предупреждала же я ее!

– Лозинскую?

– Кого же еще? – с легкой досадой произнесла она. – Однажды я удостоилась чести лицезреть ее драгоценности, – не без сарказма начала она, – хранящиеся в той старинной шкатулке, о которой вы упомянули, даже примерила их… Драгоценности были – с ума сойти! – Она по-девчоночьи приподняла плечи и хлопнула в ладоши, слегка выпятив при этом тронутые помадой губы. – Я присутствовала, когда мама возвращала их Наталье Орестовне, и тогда какой-то бес словно подтолкнул меня. Я сказала ей, что хранить такое у себя – очень опасно. Наталья Орестовна ответила, и весьма сварливо, что нечего каркать и накликать на нее беду. Я обиделась и ушла в другую комнату. Больше я не видела ни Наталью Орестовну, ни ее драгоценности.

– Вы можете описать эти вещи? – спросил я.

– Не только опишу, но еще и нарисую. – Перегудова вновь закурила.

– Вот как?

– Они отпечатались в моей памяти, как на пленке. Драгоценности – моя слабость, но муж мало зарабатывает, и я не могу позволить себе такую роскошь. – Только сейчас я заметил в ушах Перегудовой золотые сережки в виде больших капель, а на пальце – кольцо с бриллиантом, и невольно усмехнулся. Все это вместе с золотым зубом свидетельствовало, что Перегудова отнюдь не бедствует. Она меж тем, не замечая моего взгляда и усмешки, продолжала:

– Я навидалась в ювелирных магазинах всяких диковинок, но перед драгоценностями Натальи Орестовны меркнет все… – Полина Федоровна, не вставая, повернулась на стуле, открыла незапертый сейф, вынула оттуда лист ватмана, положила его перед собой и взяла из деревянного стаканчика остро отточенный карандаш.

Перегудова рисовала долго и тщательно. Оказалось, она обладает даром художницы и довольно искусно запечатлела на бумаге каждую драгоценность из шкатулки. Рисунки заняли и другую сторону листа, а в уголочке пририсовала и саму шкатулку. Затем я попросил обвести контуры рисунков шариковой ручкой, что она проделала столь же тщательно.

Я спросил, не занималась ли она рисованием или живописью.

– Было что-то раньше. Я училась в школе живописи и ваяния, а потом… бросила все и перешла в этот… вертеп, – грустно улыбнулась она. – Поняла, что мне не переплюнуть ни Рембрандта, ни Пикассо… – Пёрегудова помолчала немного и уже без горечи добавила: – У меня есть подружка, Света Дроганова, тоже страстная поклонница дорогих безделушек, и когда нам попадается что-то стоящее, рисуем их друг другу. Тем и утешаемся.

– Она художница?

– Нет, с чего вы взяли? Просто набила руку, но рисует, конечно, хуже меня.

– Вы говорили ей о драгоценностях Лозинской?

– Разумеется! Не только говорила, но и нарисовала. Грех упустить такое. Светка была в шоке. Рисунок, по-моему, до сих пор у нее.

– Познакомьте нас с ней.

– Со Светкой? А она тут при чем?

Видя, что я молчу, Пёрегудова улыбнулась и мягко провела ладонью по коротко остриженным волосам цвета соломы.

– Познакомлю, конечно… Она – девка хоть куда! Не то что я – кляча…

Пёрегудова явно напрашивалась на комплимент, но мы с Женей сейчас меньше всего думали об этом.

– Кому еще вы говорили о драгоценностях Лозинской?

– Моему благоверному, – сморщила носик Пёрегудова. – Но он уж очень равнодушен к таким вещицам.

Пёрегудова по телефону договорилась с Дрогановой о встрече и сказала, что двое ребят хотят поговорить с ними. Через час мы вместе с Перегудовой сидели в кафе перед ее подругой.

Дроганова, узнав, зачем мы пожаловали, удивленно подняла брови. Все было хорошо в ней, если бы не крупные зубы, которые она не боялась показывать, потому что была смешлива. Но сейчас она нахмурилась:

– Я-то тут при чем? – спросила она точно так же, как недавно Пёрегудова.

– Она, – я показал глазами на Перегудову – рассказывала вам о драгоценностях старухи из Сухуми?

– Да, – коротко ответила Дроганова. – Полина даже нарисовала мне их, – добавила она, немного подумав.

– Рисунок у вас сохранился?

– Сказали бы сразу – принесла. Вы за этим и приехали?

…После кафе Пёрегудова извинилась и покинула нас, сославшись

на дела в магазине. Я предупредил, что завтра она с мужем должна прийти в городскую прокуратуру для официального допроса, дал адрес, и она согласно кивнула. Из разговора с ней я уже знал, что муж на совещании и вернется поздно вечером. Потеря дня меня не устраивала, но Перегудов был мне нужен.

Мы с Женей поехали к Дрогановой. Она сварила кофе, мы немного поболтали, а затем Светлана встала и подошла к книгам.

– Кажется, рисунок в этой, – сказала она, взяв одну из них. Страницы зашелестели под ее пальцами, но в книге ничего не оказалось.

– Ой, – негромко проговорила Дроганова и посмотрела на нас, – исчез…

– Поищите в других. – Я быстро встал и также начал перелистывать книги. Женя присоединился к нам. Вскоре вся библиотечка Дрогановой была проверена, но рисунка нигде не нашлось.

– Ну и цирк! – раздраженно проговорила Дроганова. – Куда он мог подеваться, скажите на милость?

– Вы никому не показывали или не давали рисунок?

– Да нет… – ответила она неуверенно и поспешно добавила: – Нет, нет.

Я внимательно посмотрел на нее, но Дроганова была невозмутима.

По моей просьбе она привела двух соседей как понятых, и при них я составил протокол о том, что рисунка драгоценностей на квартире Дрогановой обнаружить не удалось.

Отпустив понятых, я решил было тут же допросить Дроганову, но Женя вдруг сказал:

– Я срочно должен поехать на работу. Давай отложим допрос до завтра – ты же все равно решил остаться!

– Да ты что, Женя? – недоуменно спросил я.

– Поехали со мной, – произнес он так упрямо, что я посмотрел на него, как на сумасшедшего.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Мне скрепя сердце пришлось уйти из квартиры Дрогановой. Я только сказал Светлане, куда она завтра должна явиться для допроса.

Всю дорогу до прокуратуры мы молчали. Женя словно воды в рот набрал, а я был недоволен им, и на разговор не тянуло.

– Я знаю эту особу, – сказал Женя, когда мы зашли в его кабинет. Я понял, кого он имеет в виду.

– Вот как! – только сейчас я догадался, что он неспроста привел меня сюда.

– Потерпи маленько. – Женя задумчиво смотрел в окно, словно прислушиваясь к чему-то, потом легонько тряхнул головой и глянул на меня: – Встреча с ней навела меня на кой-какие размышления…

– Какие?

– У нее есть брат… – Женя открыл сейф и вынул оттуда объемистую папку с делом. – Вот: Дроганов Павел Васильевич, – сказал он, перелистав бумаги. – У него угнали машину… Однажды, когда это преступление еще не было раскрыто, он с сестрой был на приеме у прокурора. Там же находился и я, заметил, что она вела себя агрессивнее братца… Знаешь, такая напористая… С тех пор Дроганову я не видел, но запомнил, особенно по ее… лошадиным зубам. Тогда я не знал, что займусь расследованием этого дела.

– Почему дело об угоне ведешь ты, а не следователь милиции? – У меня были и другие вопросы, но я пока высказал этот.

– Мы раскрыли крупную группу – шесть человек: угоны автомашин, разбои, грабежи и даже… убийство, – пояснил Женя.

– Какое отношение могут иметь Дроганова и ее брат к… моему делу?

– Понимаешь, Зураб, – Женя задумчиво почесал переносицу, – Дроганов приобрел машину совсем недавно, а угнана она была от ресторана. Расследуя уголовное дело, узнал, что Дроганов неожиданно стал ресторанным завсегдатаем, хотя раньше он туда и не совался… Улавливаешь мою мысль?

– Не совсем, – искренне ответил я.

– А не связан ли Дроганов с убийством твоей… Лозинской? Сестра могла наболтать ему о сокровищах и… Дроганов ранее судим, запомни! Он мне сказал, что это – грех молодости, но учти, сидел он за групповую кражу, а сейчас… машина, рестораны… Рисунок к тому же исчез. Это настораживает меня больше всего!

– Я считаю, нужно поплотнее заняться личностью Дроганова, – убежденно сказал Женя. – И еще: он – любовник Перегудовой.

– Ах, даже так?

– Сведения самые достоверные. – Женя убрал волосы, упавшие на лоб, и сел. – Раньше они были для меня пустым звуком, а сейчас приобрели смысл. О сокровищах Лозинской он мог узнать от сестры или Перегудовой, или от обеих вместе. Кожей чувствую: без Дроганова не обойтись!

– С чего начнем?

– С самого простого. Пойдем к нему на работу и узнаем, отсутствовал ли он в те дни, когда была убита Лозинская.

Мы быстро отыскали ателье «Осанка», где Дроганов работал портным, и зашли к заведующей – Дроганова на рабочем месте не оказалось.

Заведующая – массивная женщина – басом объяснила, что в тот день, когда произошло убийство Лозинской, Дроганов с работы не отлучался. В кассу, правда, денег не вносил, потому что тогда, насколько ей помнится, было мало работы.

Дроганов в этот день так и не появился. Когда мы поинтересовались, почему их работник пренебрегает правилами трудового распорядка, заведующая пояснила, что он отпросился.

По дороге в прокуратуру мы зашли в городскую ГАИ и взяли справку о наличии у Дроганова автомашины. Увы, «Жигули» он приобрел в сентябре прошлого года, тогда как Лозинская была убита в октябре. Я напомнил об этом Жене.

– Один ноль в пользу Дроганова, – проговорил он.

– Нет, два ноль, – возразил я и больше к этому ничего не добавил, но Женя сразу понял, что я имею в виду…

Не успели мы зайти в кабинет, как дежурный сообщил, что пришел Дроганов.

Открылась дверь, вошел молодой высокий – косая сажень в плечах – парень.

– А, Павел Васильевич! – воскликнул Женя. – Легок на помине.

– Привет, Женя, – улыбнулся Дроганов и тут же пошел в атаку: – Зачем тебе нужно было выяснять, работал ли я в октябре прошлого года?

– А-а, пустяки! – отбил выпад Женя. – Нужно для дела.

– Для какого? – напористо наступал Дроганов.

– Твоего… Забыл разве? – Евгений попытался перехватить инициативу.

– Не заговаривай мне зубы, – слишком фамильярно, если не сказать больше, проговорил Дроганов, подходя к приставному столу и, не спрашивая разрешения, уселся напротив меня. Я был далеко не в восторге от его поведения, но Женя незаметно мне подмигнул, потом невинно посмотрел на Дроганова.

– А все-таки болтливая у тебя заведующая, – по-простецки сказал он.

– И что она успела наболтать? – хмуро осведомился Дроганов, окинув меня холодным взглядом. Словно водой окатил.

– Тебе или нам?

– Вам, – поднял палец Дроганов, вновь плеснул на меня ледяным взглядом.

Я молчал, боясь испортить Жене игру.

– Ничего такого, – пожал он плечами. – И зачем ты спрашиваешь? Она же успела нашептать тебе, зачем и почему мы были у нее? Вот женщина, а?.. Раз на то пошло, то где ты был, Пашка, в те дни? – спросил, словно хлестнул, Женя.

– На работе, где же еще! Трудился, как пчелка. Неужели не убедились? – Дроганов подставлял другую щеку.

– Допустим. Почему деньги в кассу…

– Выполнил несколько заказов, – быстро прикрылся щитом Дроганов, – но документики не оформил. Деньги были нужны дозарезу, вот так! – мазнул он ребром ладони по шее. – Их, как известно, всегда не хватает.

– Клиентов подавай. Хочу на них посмотреть! – лез напролом Женя.

– Эх, кабы я знал! – ушел в глухую защиту Дроганов. – О папке с мамкой я у них не спрашивал… Денежки, что они мне дали, опустил в свой бездонный карман.

– Зачем они понадобились? – Женя потер пальцами.

– Обувку для машины купил.

– Покрышки то есть? У кого и где? – Женя пытался раз и на всегда отбить у собеседника охоту к вранью, но тот быстро опомнился и нагло заявил:

– С рук. А вы проморгали! Плохо работаете, Женя, плохо…

– Обул машинку-то? – невинно спросил Евгений.

– Не-а, пусть пока побегает в старой, – ответ был столь же невинным.

– А где новые?

– Покрышки, что ли? Дома, Женя, дома. Могу хоть сейчас показать. – Дроганов был за крепким забором.

– Верю, верю… Откуда, Пашка, выцарапал деньги на машину? – совсем по-дружески спросил Женя.

– С миру по нитке – голому рубашка… Родственнички расщедрились, – охотно ответил Дроганов, и я понял, что он был готов к этому вопросу.

– До-обрые они у тебя, а?

– Пока не жалуюсь.

– А мне что-то никто помочь не хочет. Вот и хожу пешком, – сказал Женя. – Научи, Пашка, как подход к моим родственникам найти.

– Как-нибудь в другой раз.

– Ладно, – легко согласился Женя, а потом вздохнул: – Ну что ж, Пашка, друг мой ситный, напиши-ка обо всем этом вот туточки. – И он через стол протянул Дроганову бланк протокола допроса и шариковую ручку.

– Зачем это? – с неприязнью посмотрев на меня, сказал Дроганов, отложил в сторону бланк, ручку и сцепил пальцы,

– Ну что ты, Пашка? – вроде бы шутливо, но настойчиво вытягивал его из укрытия Женя. – Ты меня хочешь обидеть? И напиши грамотно, чтобы я твои ошибочки не исправлял. Худо будет, если я тебе двоечку поставлю.

Дроганов писал медленно, долго. Молодец Женя, вытянул. Теперь пора поставить его на место.

– Пять с плюсом, – мурлыкал Евгений. – Не ожидал. – Отложил подписанный протокол в сторону, полузакрыв глаза, неожиданно сухо произнес: – Ну что ж, будь здоров. Иди пока, скоро вызову.

Глаза Дроганова забегали. Он поспешно кивнул, протянул руку. Даже мне. Ладонь вялая, липкая. Стараясь не стучать высокими каблуками, вышел.

Я засмеялся, хотя веселиться не было причины – день заканчивался, а результат – ноль.

Утром явились Перегудова, ее муж и Дроганова, и я их допрашивал почти до самого обеда. Но ничего обнадеживающего.

Под вечер, когда я оформлял командировочное удостоверение у прокурора, Женя позвал меня в свой кабинет, где я увидел Дроганову.

– Посмотри, что она нам принесла, – кивнул Женя на лист бумаги, лежащий на столе.

Я сразу узнал характерные штрихи.

– Это – тот рисунок, который я вчера не нашла, – пояснила Светлана. – Вложила его в старый журнал да и позабыла…

Я понял, что поездка в Краснодар окончилась ничем.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

По приезде домой узнал, что прихворнула мама. Это усугубило и без того плохое настроение. Нужно было редкое лекарство.

В эти дни работа не клеилась, но, когда все волнения остались позади, вошел в колею и занялся расследованием других дел, которые были у меня в производстве. Они тоже требовали внимания. Меня завертело, закружило, появились другие заботы, и дело Лозинской пришлось поневоле отодвинуть в сторону… Ахра утешительными новостями пока тоже не баловал.

Через две недели я получил от Жени телеграмму: «Дроганов убит. Веду расследование. Скоро буду Сухуми. Дегтярев».

Я присвистнул. Вон как обернулось. Даже стало жаль, что я хотел, чтобы Пашка знал «свой шесток».

Женя выглядел загорелым, с облупившимся носом, белесые его волосы еще больше выцвели. Он объяснил, что на два дня вырвался в деревню, помогал отцу косить, вот и изжарился.

Заметив мое нетерпение, Женя стал подробно рассказывать: – Так вот, после убийства Дроганова, от его сестры я узнал, что она проговорилась ему о драгоценностях Лозинской и показала рисунок. Как я понял из ее рассказа, это было в конце сентября прошлого года… Она сказала, что брат рассмеялся ей в лицо, дескать, все это – блеф и мираж. Больше она не интересовалась рисунком и даже не заглядывала в ту книгу или журнал, куда его вложила. По ее словам, пропажу рисунка она заметила в тот момент, когда мы побывали у нее. Когда мы ушли, Светлана сразу же поехала к брату в ателье и спросила, брал ли он рисунок, Тот ответил утвердительно, а утром вернул, но ей показалось, что он выполнен заново… Ну как?

– Занятно, – пробормотал я.

– Брат велел ей держать язык за зубами и передать рисунок нам, как будто только что нашла, – продолжал Жекя. – Самое интересное в этой истории то, что даже Перегудова не отрицает, что, по просьбе Дроганова, заново нарисовала ему драгоценности вечером того же дня, когда мы беседовали с ними… Но при этом добавила, что ей было невдомек, зачем Павлу понадобился новый рисунок. Перегудова заявила, что ее рисунок, его исчезновение и убийство, Дроганова – звенья одной цепи…

– Понимаешь, – медленно начал я, – мне все казалось, что… А, чепуха! – махнул я рукой, но Женя с легкой досадой в голосе произнес:

– Раз начал, договаривай!

– А не причастна ли к убийству Лозинской сама Перегудова? – решительно спросил я.

– Я тоже об этом почему-то подумал. Но это не все: в магазине Перегудовой выявлена недостача, около тридцати тысяч…

– Нич-чего себе! – по-мальчишески воскликнул я.

– Материалы ревизии переданы в краевую прокуратуру… Я беседовал с Сашей Томилиным, старшим следователем, и он сказал, что, по данным отдела БХСС, у Перегудовой – явное хищение, а не халатность, на которую она ссылается. Дело в том, что она с Дрогановым весело проводила время, а магазин был для них кормушкой. Сперва я думал, что Дроганов воспользовался драгоценностями Лозинской и зажил на широкую ногу, но сейчас… По глазам вижу, хочешь спросить: как? Отвечаю: после убийства Дроганова, разговора с Томилиным и моих, так сказать, умственных упражнений, я пришел к выводу, что Дроганов стал пользоваться благами жизни не после убийства Лозинской, а д о, ведь у него имелась кормушка, сиречь магазин! Но в конце концов могло получиться так, что Перегудова призадумалась: добрый молодец Пашка, хотя о покойниках плохо не говорят, оставил ее у разбитого корыта. Тогда и появилась на свет божий палочка-выручалочка – рисуночек, который…

Воспользовались они драгоценностями Лозинской, как ты думаешь? – перебил я.

– Думаю, что да.

– Почему же тогда не покрыли недостачу?

– Да, это нокаут, – без тени улыбки ответил Женя и покачал головой. – Думал я над этим, дорогой, но до разгадки не дошел.

– Как произошло убийство?

– Дроганов убит у себя на квартире в обеденное время. Всадили в него, как в мишень, четыре пули из парабеллума, – жестко проговорил Женя. – Стреляли чуть ли не в упор. Убийца и Павел были знакомы – это точно. Но кто убийца? Соседи говорят, что за день до преступления Дроганова искал парень, по виду кавказец, и описали его. Но учти, в день убийства «кавказца» никто не видел.

– Что у тебя в активе?

– Показания Перегудовой и Дрогановой, крупная недостача в магазине, «кавказец» и мои домыслы, которые сумбурно сейчас изложил.

– Да-а, не густо! – протянул я.

– А у тебя что?

– После возвращения из Краснодара дело Лозинской фактически находится без движения, – смущенно признался я. – Сделал два-три запроса, допросил несколько свидетелей, которые ничего не знают, и… и все. Чем вызван твой приезд?

– «Кавказец» нами установлен, им оказался сухумчанин, студент. Он учится в Краснодаре. После, так сказать, происшедшего события укатил домой.

– Почему об этом сразу не сказал? Как его зовут?

– Алексей Шоуба. Но мы не знаем, причастен ли он к убийству Павла. Одно его появление возле квартиры Дроганова еще ни о чем не говорит… Да, Шоуба искал его, но зачем?

– Что будем делать, если Шоубы не окажется дома? – спросил я по дороге в прокуратуру.

– Хоть из-под земли, но должны его найти…

Через два часа Шоуба сидел в моем кабинете. Без всяких околичностей задал ему вопрос, знал ли он Дроганова.

– Почему – знал? – спросил Шоуба почти так же, как когда-то Перегудова о Лозинской, но иными словами. – Он что, сыграл в ящик? – развязность так и выпирала из него.

– Да, – ответил я, прежде всего подумав, ответить ли так.

– Жаль, хороший был портной! – протянул Шоуба. – Повесился, что ли? – Его длинные, девичьи ресницы поползли вверх.

– Нет, утопился, – зло произнес я. Женя с удивлением на меня посмотрел, покачал головой, дескать, веди себя сдержаннее. Это не ускользнуло от Шоубы. Он усмехнулся, и я понял, что перед нами – тертый калач.

– Неделю тому назад вы искали Дроганова? – негромко спросил Женя.

– Еще как! – воскликнул Шоуба, и его гибкая и изящная, как у танцора, фигура напряглась. – Со свечкой…

– Зачем?

– Зачем ищут портного? Чтобы сшить себе портки. От долгого сидения на студенческой скамье, сами знаете, штаны быстро изнашиваются. Я решил заказать новые. Материалец был – мать на день рождения подарила. В ателье Павла не оказалось, и я решил пойти к нему на хату, но не застал, а потом срочно пришлось выехать домой… Думал, столкуюсь с ним позже, но теперь придется искать другого портного. – Шоуба облизал губы, добавил: – Ведь недаром говорят, что красота человека во многом зависит от парикмахера и портного!

– Чем вызван ваш приезд в Сухуми? – проигнорировав последнюю фразу, сдержанно спросил Женя.

– Умер брат моей матери. Я приехал на его похороны, – спокойно объяснил Шоуба.

На нем была модная черная рубашка, и нетрудно было догадаться, что он носит траур по усопшему дяде.

– Как давно вы знали Дроганова? – хмуро спросил Женя, видимо, поняв, что эта поездка ничего нового дать не может.

До появления Шоубы я считал, что он будет начисто отрицать свое знакомство с Дрогановым, а также, что искал его, но он обезоружил нас: ни одного отрицательного ответа не последовало. Только развязность настораживала.

– Я знал его с тех пор, как только он появился в Краснодаре, – серьезно объяснил Шоуба. – Так уж получилось…

Жена записал показания, дал подписаться. Когда процедура была закончена, Женя повернулся ко мне и незаметно пошевелил пальцами…

Я завел Шоубу в криминалистический кабинет и снял отпечатки его пальцев на дактилокарту. Шоуба был явно недоволен таким оборотом, но пришлось подчиниться. Когда дактилокарта была готова, я предупредил парня, чтобы он в случае выезда в Краснодар, заранее сообщил мне.

– Значит, нахожусь под колпаком? И до каких пор не придется спать спокойно?

Я промолчал.

Уже под вечер, когда мы с Евгением собирались домой, позвонил Ахра, которого я просил последить за Шоубой:

– Есть новостишка, Зураб…

– Какая?

– Мои ребята засекли, что сегодня Шоуба на морвокзале встретился с вором в законе Хатуа. Ты должен его знать. Недавно освобожден.