Москва в первый год войны (очерки)

      Так вот и сейчас. Кто-то, новичок, что ли (откуда его принесло?), расселся на закрепленном двадцатью семью тревогами привычном, обжитом месте человека-суммы. Правда, билеты и абонементы здесь не заведены, но пещерный житель ссылается на право давности, призывает в помощь показания свидетелей - и этот "заяц", или как там его, покорно перетаскивает себя и свой портфель на другое, неименное место на нарах.
      Убежище постепенно заполняется. Шщерный житель требует закрыть двери на болт. Еще, чего доброго, впустят бомбу или там осколок.
      С ним, как со старожилом, если и спорят, то робко, с примесью почтения: даже в ругани.
      Теперь можно осмотреться по сторонам, освободить руки и плечи от. груза и разменяться кивками с завсегдатаями подземелья.
      Как и взвешенные в сосуде частицы осаждаются слоями, в определенной постепенности, так и люди, которых ступеньки ведут сюда, ко дну каменного вместилища. Вслед за человеком-суммой (кстати, занятым сейчас перестановкой мест своих слагаемых) приходят женщины с детьми и узлами; их ждет небольшая, оклеенная даже обоями комната с доской на дверях: "Дети от 0 до 5". Сюда же - таков закон пещеры - проходят и матери с детьми в возрасте меньше ноля. Далее - шествие стариков, у которых ноги уже отстают от воли. А воля все же ясно оттиснута внутри глазниц, в щелях ртов и беспокойно шевелящихся морщинах лица: дополучить жизнь полностью, и крупными и мелочью, без всяких начаёв природе и скидок на масштаб войны. За ними, отделенный дистанцией в минуту или две,- под стук палок и костылей арьергард хромых, слепых и калек. Они уже ранены жизнью, выбиты из строя еще до всяких войн. Идут они, эти правильные дроби человеческих лет, с поводырями и без, щупая стены ладонями, ступеньки - резиновыми наконечниками и кожаными протезами, с трудом вволакивая себя сюда, в этот склеп живых.
      Наконец, когда уже болт готов задвинуться, появляются отсталые: не из-за груза вещей или годов, а из-за избытка юности и любопытства. Нельзя же так сразу променять вольный воздух, прошитый стежками трассировочных игл, и небо из звезд и снарядных разрывов на душный воздух убежища с его тусклыми лампочками, свисающими с сырого потолка. Сперва слышны звонкие голоса молодых, только что оставивших земную поверхность:
      - Наши прожекторами все небо раскромсали. Не увернешься: будь ты "хейнкель" или "мессершмитт".
      - Ну, он через луч перекувырнулся и опять на галс. Бить его надо не лучом, а огнем.
      - А я видала ихний аэроплан: такой белый и с зеленым брюшком.
      - Да это ж было облачко в конусе прожектора. Только и всего. Это ты...
      - Нет, видела, честное слово, ви...
      Но из темного угла раздается недовольное шипенье:
      - Шш... тише вы, галчата. Дите вот разбудили.
      И минуты на две или три воцаряется абсолютное молчание. Слышен только писк воды в проходящих внутри стен трубах да поскрипывание нар. Замолчал и ребенок.
      - Странно,- обрывает вдруг тишину "новичок",- тревога, а не стреляют. Может быть, уже отбой?
      - А вы не накликайте,- оглядывает человек-сумма согнанного им с места захожего убежищника,- в этой музыке самое лучшее - это паузы. Да. Как это: "На поле бранном тишина, огни между шатрами..."
      Будто в ответ - тяжелый, слоновый топот дальнобойной очереди, вслед за ней - мелкая рысь зениток и пулеметов. Сперва звуки нарастают в частоте и силе, потом начинают отдаляться и ослабевать.
      - Ну. это на всю ночь.
      - Не угадаешь.
      - Господи, а мне к шести на службу.
      - Хоть бы соснуть часок...
      - Куда там: немец прилетел, а сон улетел. Известно.
      Все-таки одеяла и платки разматываются, иные головы уже прижаты к подушкам.
      Человек-сумма расставляет свои слагаемые то так, то этак, мостится в гнезде из мешка и двух чемоданов, но дальше поклевывания носом дело не движется. Потерпев неудачу со сном, житель пещеры снова обращает внимательные глаза к новичку:
      - Я вас здесь что-то не видал. Вас каким же это ветром?
      - Так. Шел к приятелю и...
      - Попал к неприятелю,- досказывает спрашивающий,- под бомбный дождь, так сказать. Бывает. Что ж, как это говорится: подождем под дождем. Гора с горой не встречается, а горе с горем - вот... не угодно ли.
      И, довольный эффектом, завсегдатай пещеры обводит стены и прижавшихся к ним людей с видом заправского оратора. Правда, лица большинства его невольных слушателей немногим неравнодушнее стен.
      - Еще в Библии сказано, что жизнь есть убежище скорбей. Подчеркиваю: убежище. Тут вот, через два двора, продолбило фугаской воронку. Если рассудить, что такое воронка? Отвечаю: воронка есть убежище для бомбы. У нас же: бомбоубежище. И сходство, и разница. Или вы не согласны?
      Новичок вместо несогласия отвечает судорожным зевком и подымает на оратора сконфуженные глаза. Завсегдатай, извиняюще кивнув головой (бывает), продолжает разматывать нить своей излюбленной мысли. В голосе его, сперва звучащем скучливо и монотонно, начинают возникать интонация и металлические призвуки. Еще немного, и речь начнет карабкаться на крутизну пафоса. Две-три головы пододвинулись ближе. Молодая женщина, прикорнувшая в углу, оторвала ухо от подушки и кивает в ритм словам.
      - Войне надо учиться у природы. Ни более, ни менее... Война - это, ну, как сказать? - спор зуба со скорлупой: либо скорлупа - крак, либо слава нам - и зуб пополам. До феодальности сколько времени убежало, пока человек думал-думал-додумался: спрячу-ка туло под панцирь, голову под шишак. А природа все это давно устроила: черепаха без панциря ни шагу, червь презренный - и тот в кокон завивается, а человека, им едомого, никак без домовины не похоронишь. Вот, скажем, над нами дом в эн этажей, говоря алгебраично, а под домом домо... впрочем, я не то хотел... не в ту улочку свернул. На чем бишь мы?
      - Про черепаху вы давеча...- робко напоминает женщина.
      - Верно, про черепаху,- постепенно разгорается стратег-болельщик,- вот древние римляне, чего уж древнее, щит к щиту, бывало, приставят, "черепахой" назовут и - на штурм. А природа их передревнила: спокон веков у черепахи, если анатомически взглянуть, щит из меленьких щитиков, пластин то есть. Вот оно и выходит, что природы не перемудришь. Она - всем стратегам стратег. Но это есть частность... А вообще, главное правило войны в том, чтобы...
      Пальцы на вытянутой руке оратора шевелятся, как бы перебирая нужные слова, но сам он колеблется - дать формулу или... для профанов хватит?
      - Какое ж оно, главное? - осведомляется новичок.
      - А такое: не торопись умирать, а торопись убивать.
      - Но ведь одно без другого?..
      - Что и говорить: роешь яму другому - остерегись, сам в нее не свались. Подчеркиваю: остерегись. Уберёга нужна, береженого и...
      - Какая ж такая война без крови?
      - Кто говорит: без крови? Только нужна пропорция: ведро поту, капля крови. А не наоборот. Головой киваете? Трудное, мол, дело? А кто ж говорит, что легкое? Прежде чем головы под пролом катить, как орехи под щипцы, реши головоломку: стратегема называется. Вот. Это вроде как англичане промеж собой... поговорка у них такая есть: "Изжарь- яичницу, не разбив яиц". Вот она: стратегема.
      - Ну, это английская "трата",- чего такого не выговоришь,англичанину, может, и с руки, а русский как размахнется...
      Измыслитель стратегем, прежде чем снова раскрыть рот, презрительно подбирает его к самому носу:
      - Не женского ума дело, гражданочка. Говорили про вашу нацию: "Волос долог, ум короток". Только оттого, что волос укоротили, ум длиннее не стал. С чем и поздравляю.
      - Это вы напрасно,- заступается за женский пол новичок,- все-таки...
      - Ничего не все-таки. Вот назовите мне хоть одну бабу-полководца, а я трубочку раскурю да подожду.
      И теоретик войн не торопясь роется в карманах, разыскивая курительные принадлежности. Несколько минут молчания.
      - Без трупов война не делается. Это так. Только... слыхали вы, молодой человек,- продолжает теоретик, заботливо отгоняя ладонью дым от своего соседа,- про Андерсеновы сказки? Иные весьма поучительны. Скажем, про Нильса и Никса, или как там по-ихнему. Была у Нильса бабушка. Ну, и преставилась Нильсова бабушка, как всякой бабушке полагается. Так. Нильс был парень бедный. На катафалк и прочую похоронную принадлежность у него ни единой датской копейки в кармане нет. Посадил паренек мертвую бабушку на
      452
      тачку да и повез на кладбище. А дорога мимо гастхауза, по нашему трактира. "Дай,- думает Нильс,- выпью кружечку". Выпил: денег не платит, кружки не отдает, бабушки не везет. "Другую". Дал ему трактирщик другую. Нильс опять: ни денег, ни кружки не отдает, бабушки не везет. "Другую". Дал ему трактирщик другую. Нильс опять: ни денег, ни кружки не отдает, мертвую бабушку к мертвым прабабушкам не везет. Трактирщик: "Ах, ты..." А Нильс ух в него кружкой, сперва одной, потом другой. Трактирщик - за камень (кружек-то ему жалко) да в Нильса. Нильс за мертвую бабушку ухоронился, камень по ней, по мертвой, тра-рах, а Нильс плачет-убивается: "Ах, мол, ах, убили мою бедную бабушку, за это тюрьма полагается". Перепугался трактирщик насмерть: "Вот тебе крона, да марка, да еще золотой, увози ты свою бабушку, не отвечать бы мне за нее головой". Вот она, военная хитрость. Дай такому Нильсу вместо тачки тачанку, а на тачанке пулемет, так он тебе такое пропишет... Вот недавно в газетах писали, как наши мины с немецкого минного поля в сторону оттащили, фрицы пошли в обход да сами на свой динамит напоролись, а мы по выполотому минному огороду, да голыми руками... Знай нашу бабушку. Надо, как вот в шашки: белое через черное прыг да в дамки.
      - В шашки оно так,- раздумчиво отвечает новичок,- а вот в шахматы там на место убитой фигуры сам становись под прицел. Сами же вы говорили: головоломки. Нильс ваш в ефрейторы, конечно, сгодится. А в большие командиры - вряд ли. Враг, он тоже хитер. Мало иметь ум, надо из своего ума его ум вычесть, и если в остатке останется, тогда и... А то дока на доку наскочит.
      Матерый болельщик впервые с некоторым уважением слушает реплику новичка. Сперва только трубка, зажатая меж губ, бросает сизые клубки дыма. Затем берет слово и его хозяин:
      - Это вы правильно походили, молодой человек. Хвалю. Но я отвечаю. Один французский маршал, не помню, как его, говаривал: "Маневр сет мон нерв". Вот, на нерве-маневре, на натянутой струне вся эта музыка и ведется. Арифметика учит: от перестановки мест слагаемых сумма не меняется. А стратегия говорит другое: от перестановки мест сумма весьма и весьма меняется. Тут здесь да там кадриль танцуют. Где были кони-скакуны, вдруг, откуда ни возьмись, танки-ползуны (в рот тебе ситного с горохом); или, скажем; немец летит, думает, я на крыше, а я вон где - в подвале.
      - Крыша тоже не пуста, на ней пожарники дежурят. Так что пример, извините, сбросу подлежит, щипцами да наземь. И вообще,- машет рукой новичок, странным образом превращаясь из стажера пещеры в арбитра,- не так оно все просто, как иным людям хотелось бы. Душа - она тоже маневрирует: то подо лбом, то - глядь, в пятках. Война - дело геройское, а мы с вами... В подвале этом раньше, наверно, грибы солили, а про войну не судили, не рядили. На командирскую вышку здесь мало похоже. Что это отбою не слыхать? Пора бы.
      Будто в ответ слышится короткий глухой удар. Весь дом вздрагивает - от фундамента до кровли. Головы на нарах тревожно поднялись.
      - Где бы это?
      - Недалече.
      - Не меньше полутонки. По голосу слыхать.
      - Наверно, и у нас стекла посыпались.
      - Д-да. Теперь жди ветер в гости. До смерти отсюда рукой подать.
      В дверь снаружи стучат: "Мужчины, выходите".
      Пещерный житель и захожий человек переглядываются: кого зовут - их или не их?
      Примечания
      В архиве С. Д. Кржижановского (ЦГАЛИ, ф. 2280) рассказы сгруппированы - соответственно авторской воле - в шесть книг-циклов:
      "Сказки для вундеркиндов" - двадцать девять рассказов;
      "Чем люди мертвы" - девять рассказов, три из которых (в том числе вошедший в данное издание - "Книжная закладка"), учитывая сгущенность и лаконичность письма Кржижановского, вернее назвать повестями;
      "Чужая тема" - шесть рассказов, из которых пять (такие, как заглавный или "В зрачке") тоже скорее повести;
      "Неукушенный локоть" - двадцать рассказов;
      "Мал мала меньше" - цикл из двадцати девяти коротких (от одной до пяти страниц, всего около шестидесяти страниц) рассказов;
      "Сборник рассказов 1920-1940 годов" - тринадцать рассказов.
      В примечаниях во всех случаях назван сборник, включение рассказа в который намечалось автором.
      Произведения Кржижановского связаны между собою довольно сложной системой разнообразных связей: тут и "сквозные", варьирующиеся от вещи к вещи образы; и автобиографические мотивы - некоторые из них повторяются, например, в рассказе и в очерке или в нескольких рассказах; и исторические сведения из наиболее привлекавших писателя эпох; и большое количество скрытых цитат из философских и литературных сочинений. Раскрыть все это в кратком комментарии не представляется возможным. Однако некоторые случаи из самых характерных - привести необходимо: без них восприятие такого непростого и неожиданного явления, как творчество Кржижановского, оказалось бы слишком затруднено.
      Кроме этого, даются только самые необходимые, на наш взгляд, пояснения. Те "реалии", сведения о которых можно почерпнуть из общедоступных справочных изданий, как правило, не комментируются.
      Хочу выразить глубокую признательность А. А. Аниксту, Е. В. Витковскому, Г. Э. Конюшковой, Н. М. Молевой, В. П. Нечаеву, Н. С. Сухоцкой, Т. М. Фадеевой, Д. М. Фельдману, А. С. Фрумкиной - их помощь в подготовке этого издания трудно переоценить.
      "Квадратурин".- "Чем люди мертвы". Рассказ опубликован в журнале "Литературная учеба", 1988, № 3. Описание "квадратуры" героя рассказа Сутулина, очевидно, связано с "жилищными условиями" Кржижановского (см. предисловие). Ср. также попытку "прогулки" Сутулина по комнате: "Он встал и попробовал зашагать из угла в угол..." - с фрагментом из повести "Штемпель: Москва" ("Письмо первое"): "Квадратура моей комнаты - 10 кв. арш..." - и далее.
      "Боковая ветка".- "Чужая тема". Один из важнейших и постоянных образов-мотивов в прозе Кржижановского - "портфель": символ бюрократизма, в котором писатель видел смертельную угрозу "яви", "живой жизни". Ср.: "Тринадцатая категория рассудка", "Желтый уголь" и особенно "Книжная закладка", где "портфель" становится уже понятием нарицательным: "Больше к портфелям я не ходил..."
      "Книжная закладка".- "Чем люди мертвы". Пожалуй, самый автобиографический из рассказов Кржижановского: история его собственных попыток "пробиться" в печать, завоевать хоть сколь-нибудь прочное место в литературной жизни изложена здесь очень близко к тому, что вспоминали о нем А. Г. Бовшек, А. М. Арго, Н. С. Сухоцкая.
      "..Какие же они братья, когда один на триста лет старше?.."
      Роджер Бэкон (ок. 1214-1294) - английский философ и естествоиспытатель, францисканец.
      Фрэнсис Бэкон (1561 -1626) - английский философ, родоначальник английского материализма и методологии опытной науки.
      "Желтый уголь".- "Неукушенный локоть".
      "Смерть эльфа".- "Неукушенный локоть".
      "Тридцать сребреников".- "Неукушенный локоть". Рассказ опубликован в журнале "Литературная учеба", 1988, № 3. Эпиграф: Матф., 27, 5-8. Этот же евангельский эпизод о "земле горшечника" ("акелдаме") послужил темою стихотворения Г. Шенгели "Акелдама" (1920), с текстом которого Кржижановский был, по всей вероятности, знаком:
      ...Обратно сребро свое отдал Иуда,
      И землю пустую купили. Она
      Землею горшечника наречена.
      Ее не коснулся ни заступ, ни плуг.
      Над нищею глиной дыхание вьюг.
      Над нищею глиной, не ведавшей хлеба,
      Пустое, пустое раскинулось небо.
      Кладбище для странников, царство бродяг...
      "Окно".- "Сборник рассказов 1920-1940 годов".
      "Тринадцатая категория рассудка".- "Сборник рассказов 1920- 1940 годов". Рассказ опубликован в журнале "Литературная учеба", 1988, № 3.
      "Состязание певцов".- "Сборник рассказов". Рассказ не датирован, но по некоторым тематическим и стилевым признакам (ср.: "Квадратурин", вставная новелла "Поминки" в "Книжной закладке") его можно отнести к 1927-1928 гг.
      "В зрачке".- "Чужая тема".
      "...Собираюсь писать рассказ, в котором изображу Ваши глаза! Убедительнейшие глаза!.." (Из письма С. Д. Кржижановского к А. Г. Бовшек, 25 июля 1925 г.)
      "...Ваше... письмо пришло все-таки вовремя - за несколько минут до начала моего чтения,- я успокоился и легко овладел текстом "В зрачке". Рассказ произвел впечатление более сильное, чем можно было ожидать. По окончании я увидел себя окруженным глазами с пристальностью и хорошим долгим молчанием. Затем Волошин, вообще скупой на баллы, заявил, что это "великолепно и безжалостно"... (Из письма С. Д. Кржижановского к А. Г. Бовшек, 18 июля 1926 г., Коктебель.)
      "Я не раз убеждала Сигизмунда Доминиковича переехать ко мне в мою довольно большую удобную комнату с моим личным телефоном. Он всякий раз ссылался на то, что хочет иметь свой угол, что жизнь в одной квартире, с неизбежными мелкими заботами, безобразным бытом, разрушает очарование дружеских отношений, убивает поэзию чувств: мечтать о встрече, по его словам,- это тоже радость, иногда не меньшая, чем сама встреча. Очень тоскуя в разлуке, он в то же время защищал и ее хорошую сторону: она очищает образ близкого человека..." (Из воспоминаний А. Г. Бовшек.)
      "Дымчатый бокал".- "Неукушенный локоть".
      "Одиночество".- "Неукушенный локоть". В конце тридцатых годов Е. Г. Лундберг уговорил Кржижановского составить книгу, условно говоря, "рассказов о Западе", действие которых происходит в названных - либо угадываемых - европейских странах. Именно эту книгу он рекомендовал издательству "Советский писатель" как "сатирическую" и добился ее включения в план (изданию помешала война - см. предисловие). Условность - и "места действия" и жанра - отчетливо видна в "Одиночестве", действие которого могло бы происходить буквально где угодно, что и подчеркнуто последними фразами рассказа.
      "Неукушенный локоть".- Заглавный рассказ сборника. Опубликован в журнале "Тридцать дней", 1939, № 3, 5-6. Дата, взятая из составленной Кржижановским автобиблиографии, вероятно, соответствует окончательной отделке текста. Написан же рассказ значительно раньше - в 1927 г. Тому есть подтверждение: "Читал две главы из "Мюнхгаузена" (повесть "Возвращение Мюнхгаузена".- В. П.) и "Локоть": слушали очень хорошо... Кстати, на чтении присутствовал секретарь редакции "Недр" (Леонтьев), неожиданно рассыпавшийся в похвалах..." (Из письма С. Д. Кржижановского к А. Г. Бовшек 11 августа 1928 г., Коктебель.)
      "Швы".- "Чужая тема".
      III. Пурвапакшин. "Веданты и Санкхии..." - Имеются в виду тексты ведийской мифологии. Чтобы свободней сориентироваться в содержании этой главы, см. статью "Ведийская мифология" ("Мифы народов мира". Т. 1. М., 1982).
      X. Д-р Шротт. "Живу я вовсе не так плохо: д-р Шротт хоть и бродит за мной по пятам, но мне ловко удается уворачиваться от встреч с ним - нос к носу..." (Из письма С. Д. Кржижановского к А. Г. Бовшек, 17 июля 1925 г.) "Гонорар не поступал, приходилось познакомиться с доктором Шроттом. Это имя стало синонином голодовки. В Германии была санатория доктора с такой фамилией. В ней лечили... голодом..." (Из воспоминаний А. Г. Бовшек.) Эти две цитаты - ключ к пониманию автобиографичности повести - о том, как "время" и "среда" пытались голодом "вылечить" Кржижановского от верности своему призванию.
      "Квадрат Пегаса".- "Сказки для вундеркиндов", как и семь следующих рассказов книги.
      "Жизнеописание одной мысли".
      "Звездное небо надо мною - моральный закон во мне",- цитата из И. Канта, сильнейшее влияние которого Кржижановский испытал в молодости. Рассказ относится к тому времени, когда писателю, по словам А. Г. Бовшек, "предстоял выбор между Кантом и Шекспиром, и Кржижановский решительно выбрал Шекспира", когда, не отказываясь "от понятий", он учился "искусству видеть их" (см. предисловие).
      "Итанесиэс".- Эта миниатюра может служить примером того, как фокусируется в одну идею и художественно воплощается широчайшая образованность Кржижановского. Вот лишь некоторые источники сюжета "Итанесиэс". Во-первых, греческий миф о "гипербореях" - народе, особенно любимом Аполлоном и щедро художественно одаренном (см. "Мифы народов мира"). Во-вторых, существуют изображения Будды с оттянутыми, резко увеличенными ушами - дань тем временам, когда ухо служило знаком особой близости к духовному, божественному началу (кстати, герои "Махабхараты" в конце поэмы поднимаются в горы, в "страну предков" - вечные снега - и там замерзают). Наконец, здесь - и отзвук теорий о "пра-расах" антропософа Р. Штейнера, увлечение которым Кржижановский пережил в десятых годах.
      "Грайи" (или "Граи").
      Грайи (граи) - в греческой мифологии дети морских божеств Форкия и Кето, внучки земли Геи и моря Понта. Эти три сестры - Энио, Пемфредо и Дино,- седые от рождения, у них на троих один глаз и один зуб, которыми они обменивались поочередно. Персей овладел зубом и глазом, за это грайи указали ему путь к нимфам, владелицам крылатых сандалий, сумки и шапки-невидимки. Кржижановский контаминирует этот миф с мифом о Пегасе, крылатом коне вдохновения.
      "Прикованный Прометеем".- Речь идет о трагедии "Прометей прикованный". Дата ее написания не установлена. В первой половине нашего века некоторые специалисты даже высказали сомнения в принадлежности этой трагедии Эсхилу. Новелла - своего рода отклик на бурные научные споры.
      "Пни".- Этот рассказ, на первый взгляд представляющий собою просто забавную историю, почти анекдот, при более внимательном и неторопливом подходе оказывается своеобразным художественным преломлением изучавшихся автором теорий философов Р. Авенариуса и Д. Беркли, в которых отвергается объективная реальность, существующая вне и независимо от сознания. По Беркли, для вещи "быть" всегда означает "быть в восприятии". (Еще одна, может быть, неожиданная ассоциация - эпизод с фонарщиком из "Маленького принца" А. де Сент-Экзюпери.)
      "Страна нетов".- К сюжету и теме рассказа Кржижановский вернулся через три года в повести "Штемпель: Москва" (см. "Письмо восьмое").
      "Чужая тема".- Заглавная повесть сборника. Как и в "Книжной закладке", здесь очень силен автобиографический мотив. Сходство между героями этих двух повестей достаточно очевидно, разница же в том, что первый, безымянный,- "двойник" литературной, а второй, Савл Влоб,- философской ипостаси автора. Вставная новелла о старце Си-синий и его дочерях-трясовицах - разработка и развитие сюжета из повести "Штемпель: Москва" (см. "Письмо четвертое"); чтение новеллы, судя по описанию, происходит на Никитинском субботнике.
      "Воспоминания о будущем".- К теме путешествий во времени Кржижановский обращался неоднократно, в частности в завершенной примерно за год до "Воспоминаний о будущем" повести "Возвращение Мюнхгаузена". Любопытно, что Макс Штерер в своем странствии достигает 1951 г., то есть следующего года после смерти автора: перед нами словно бы попытка заглянуть в "мир без меня".
      "Штемпель: Москва". Россия, 1925, № 5.
      Письмо первое.
      "Церковь Девяти Мучеников на Кочерыжках, что у Горбатого моста..." Б. Девятинский пер., 15, документально известна с 1696 г.
      Письмо второе.
      "Высокий мост, что поперек гнилой Яузы..." - не сохранился; ныне на его месте пересечение Садового кольца и Яузы - Высоко-Яузский мост.
      Потапов Петр - архитектор конца XVII века; построил церковь Успения на Покровке (не сохранилась).
      Постник - зодчий середины XVI века; строил (вместе с Бармой) Покровский собор на Красной площади (храм Василия Блаженного).
      Письмо третье.
      Забелин Иван Егорович (1820-1908) - историк и археолог. Кржижановский имеет в виду его книгу "История города Москвы" (ч. 1. М., 1902).
      Мартынов Алексей Александрович (1818-1903) - историк, археолог, архитектор. Речь идет о его книге "Названия московских улиц и переулков" (2-е изд., 1881).
      Снегирев Иван Михайлович (1793-1868), историк, этнограф, фольклорист. Очевидно, Кржижановский "перелистал" его книгу "Москва" (т. 1-2. М., 1865-1873).
      Письмо четвертое.
      Аониды - в греческой мифологии музы, девять дочерей Зевса и Мнемозины, богини поэзии, искусств и науки.
      Старец Сисиний и трясавицы - см. в настоящем издании рассказ "Чужая тема".
      "Москва кабацкая" - книга стихов С. Есенина (1924).
      "Гостиница" - журнал "Гостиница для путешествующих в прекрасном", выходил в 1922-1924 гг., вышло четыре номера.
      И. Лежнев (Исай Григорьевич Альтшулер, 1891 -1955) - литературовед, публицист; в 1922-1926 гг. редактор журнала "Россия"; затем был выслан за границу, вернулся в 1930 г.
      "Акционер треста Д. Е." - "Трест Д. Е.", роман И. Эренбурга.
      Письмо шестое.
      "Лет сто назад в центре кривоуглого многоугольника..." - вероятно, имеется в виду Театр Медокса, созданный в 1776 г. Кржижаневский допускает две ошибки: театр располагался не в центре площади, а рядом с ней, на Знаменке (ныне ул. Фрунзе), дом сохранился, хотя и перестроен (д. 12).
      "...и только один странно-замешкавшийся зритель..." - памятник Н. В. Гоголю работы Н. А. Андреева, в 1952 г. переставленный во двор (Суворовский бульв., 7).
      Аросев Александр Яковлевич (1890-1938) - партийный и государственный деятель, писатель. Упоминаемая книга, видимо, "Недавние дни" (1924).
      Письмо седьмое.
      Миллер Петр Николаевич (1867-1943) - историк. С 1918 г. секретарь Комиссии по изучению старой Москвы; с 1939 г. ученый-секретарь Комиссии истории Москвы.
      Письмо восьмое.
      Лахезис ("пресекающая") - в греческой мифологии одна из трех парок, богинь судьбы.
      "Церковь Николая Чудотворца на Маросейке..." (ныне ул. Богдана Хмельницкого) - не сохранилась.
      "Соломенная Сторожка..." - вероятно, Кржижановский имеет в виду не сохранившуюся до наших дней церковь, построенную Ф. О. Шехтелем в этой части Петровско-Разумовского.
      "Похвала Богородице, что в Башмачках..." (в Башмакове) - церковь на углу Всехсвятского пер. и набережной Москвы-реки; разобрана в 1932 г.
      Письмо девятое.
      ...Церковь Грузинской Божьей Матери, что в Микитниках... - церковь Троицы, "что в Никитниках". В церкви Троицы есть придел Грузинской Богоматери, по которому иногда и церковь и переулок (до 1922 г.) называли Грузинскими.
      "Московские вывески".- Опубликован в журнале "Тринадцать дней" (1925, № 3-5) под заголовком "Столичные вывески".
      Один из первых подходов Кржижановского к "московской теме". "Он... шагал по Москве, проделывая по 15 километров из конца в конец. Москва ему нравилась, нравился и процесс ее освоения. Он с радостным увлечением рассказывал о ее достопримечательностях и курьезах. Возникла мысль дать несколько очерков. Газета по его просьбе прикомандировала к нему фотографа. В результате появились: "2000", "Московские вывески", "Уличные фотографы", а несколько позже большая статья с философским обобщением наблюдений: "Штемпель: Москва". Напечатанная в журнале "Россия", она принесла автору не только солидный гонорар, но и хорошее знакомство с редактором Лежневым". (Из воспоминаний А. Г. Бовшек.)
      "Москва в первый год войны. Физиологические очерки".- В книге помещены девять из девятнадцати очерков, вошедших в первую тетрадь задуманного Кржижановским большого цикла "Раненая Москва". В основу очерков легли записи и наброски, сделанные в 1941 -1942 гг. К работе над книгою, которая, судя по всему, должна была охватить все четыре военных года московской жизни ("Ранение" и "Выздоровление"), Кржижановский вплотную приступил в августе 1946 г. Первая тетрадь была закончена в 1948 г. Однако неудавшиеся попытки опубликовать хотя бы некоторые из очерков, а затем и обострившаяся, быстро прогрессирующая болезнь вынудили Кржижановского отказаться от дальнейшей работы...
      Как писатель - с кем я, с большинством или с меньшинством? Если считать по числу голов, то я в меньшинстве, но если брать по числу мыслей, разве я не в большинстве?
      Мы похожи на людей, которые ходят ночью по солнечной стороне, думая, что там теплее.
      Литература: борьба властителей дум с блюстителями дум.
      У философов всегда так: или что без кто, или кто без что.
      Самое омерзительное на свете: мысль гения, доживающая свои дни в голове бездарности.
      Всю мою трудную жизнь я был литературным небытием, честно работающим на бытие.
      Посмертная слава: громыхающая "телега жизни", едущая дальше порожняком.
      Сигизмунд Кржижановский.
      Из "Записных тетрадей"
      63 От нем. gestirbt - помер.
      64 Игра слов. Здесь: "к войне" (лат.).
      65 Здесь: "к миру" (лат.).
      66 "Ношу с собой" (лат.).