Вечная любовь (Бессмертие любви)

Чарлин Кросс

Вечная любовь

Глава 1

Северный Уэльс, апрель 1157 г .

Так и должно было случиться. Алана поняла это только сейчас. Глупо было надеяться, что, узнав о смерти Гилберта, король будет сочувствовать ей.

И, тем не менее, Алана на что-то надеялась.

Около четырехсот всадников находились сейчас возле замка Аланы, и нормандец требовал, чтобы ворота были немедленно открыты. Много лет назад этот замок построили ее предки, и он был частью наследства Аланы. И вот снова на него претендуют нормандцы.

Алана перевела взгляд от окна спальни на старого верного слугу Мэдока.

— Неужели там и Генрих вместе с этими людьми? — спросила она.

Мэдок покачал седой головой.

— Едва ли, миледи. Тот, что впереди всех, назвался Пэкстоном де Бомоном. На его боевом флаге изображен золотой дракон на малиновом фоне. Он утверждает, будто знал сэра Гилберта. Говорит, что они старинные приятели. Но пусть бы он даже и рта не раскрыл, по его рыцарскому виду, сбруе коня, по тому, с какой надменностью держится этот человек, — я безошибочно мог бы определить, что он — один из вассалов Генриха. Думаю, он из нормандцев.

Пренебрежительный тон, каким Мэдок говорил о Пэкстоне де Бомоне, не ускользнул от Аланы. Она прекрасно понимала, какую ненависть сейчас испытывает ее верный слуга, тем более что сама она чувствовала то же самое.

Со времен Вильгельма Завоевателя ее соотечественникам приходилось сражаться против наглых захватчиков. Те правдами и неправдами пытались завладеть землями, которые издавна принадлежали предкам Аланы. Эта борьба продолжалась с переменным успехом вот уже более столетия: то одна сторона брала верх, то другая.

И хотя Алане не дано было знать, как все это обернется в будущем, она всегда боялась, что рано или поздно ее земли окажутся захваченными кем-нибудь из сильных мира сего. Тем более что ее родственники уже не раз сталкивались с завоевателями.

Не потому ли и Алана стремилась выйти замуж за Гилберта? Ей хотелось быть уверенной, что ее дети, внуки и правнуки не будут изгнаны с родной земли, кто бы ни оказался победителем — нормандцы или уэльсцы.

И это был прекрасный план! С той, разумеется, оговоркой, что Гилберт теперь мертв, а детей у нее нет.

— Говоришь, там среди них священник? — переспросила Алана.

— Да.

— Интересно, с чего бы это вдруг. Мэдок пожал плечами.

— Должно быть, этот Пэкстон де Бомон таким образом демонстрирует свою религиозность.

— Или, может, он, как Гилберт, думает, что мы тут все еретики, и явился спасти наши заблудшие души.

По крайней мере, Алане казалось это наиболее правдоподобным объяснением того, что в столь небольшом отряде нормандцев оказался еще и священнослужитель. Неужели же им не понятно, что христианство укоренилось на ее родине, когда все прочие о нем еще ничего не слышали?!

— Где сейчас сэр Годдард? — спросила она, имея в виду того рыцаря, на которого была возложена обязанность обеспечивать оборону окруженного со всех сторон замка.

Темные глаза Мэдока сверкнули презрительным огнем. И вновь в его тоне прозвучало нескрываемое презрение.

— Обычное дело, вечером он так много выпил, что все еще спит. Как, впрочем, и его собутыльники.

Алана понимающе кивнула и вновь устремила взгляд в окно. В просветах между деревьями, на которых под теплым весенним солнцем уже появились молодые побеги, виднелась река. Она текла спокойно и умиротворенно. Даже не верилось, что полгода назад, бурля и беснуясь, по долине вниз несся неистовый водный поток.

Алана мысленно вернулась к тому роковому дню.

Как бы со стороны увидела она себя, падающую с высоты в холодную воду, вспомнила, как отчаянно барахталась в воде, беспомощно ударяясь о камни.

Ей не хватало воздуха, и она чувствовала, что еще немного — и ее легкие разорвутся на мелкие кусочки. Непостижимым образом удалось ей выбраться на поверхность, она вздохнула полной грудью, взмахнула руками, но вода снова накрыла ее.

Алане казалось, что это длилось целую вечность. Можно было считать сущим чудом то, что она все же не утонула тогда.

А Гилберт — мерзавец…

— Миледи…

Алана попыталась отвлечься от грустных мыслей.

— Что еще, Мэдок?

— Может быть, я скажу охране, чтобы они прогнали этого Пэкстона де Бомона…

Она резко обернулась.

— Нет. У нас нет выбора, мы должны открыть ему ворота.

— Но ведь…

— Мы должны так поступить. Иначе он может заподозрить неладное. А нам сейчас такие подозрения ни к чему. А, кроме того, я уверена, он явился сюда именно за тем, чтобы обеспечить сохранность всего, что принадлежало Генриху.

Верхняя губа Мэдока презрительно искривилась.

— Что раньше принадлежало Генриху…— повторил он ворчливым тоном. — Да вы просто не знаете этих нормандских псов, этих наглецов. Они могут запросто прийти на нашу землю и нахально заявить, что эта земля принадлежит им. Как и ваш умерший муж, они узнают, какие мы в гневе.

— Все это, может быть, и так, Мэдок. Но до тех пор, пока нам не удастся выгнать этих, как ты сказал, псов с наших земель, мы должны будем усмирять свою гордыню и вести себя так, словно признаем их господство. — Алана в глубине души была уверена, что только таким образом сможет скрыть обстоятельства смерти Гилберта от короля. — И поскольку сэру Годдарду нездоровится, вели открыть ворота, пусть этот Пэкстон де Бомон со своими людьми войдут сюда. Предложи им поесть и выпить. Через несколько минут я и сама спущусь поприветствовать наших гостей.

Как только Мэдок вышел из комнаты, Алана бросилась к сундуку, что стоял у противоположной стены, и достала гребень. Расчесывая волосы, она размышляла над тем, по какой надобности непрошеные гости столь бесцеремонно нарушили границы, затем перешли вал Оффы и вторглись в Кимру. То есть в Уэльс, — тут же поправила она себя, вспомнив, что нормандцы называют ее страну этим давнишним саксонским именем.

Также призадумалась она сейчас над тем, что может собою представлять этот человек, который назвался предводителем отряда.

Пэкстон де Бомон.

Имя это казалось знакомым, однако она сейчас не могла припомнить, были ли у Гилберта какие-нибудь дела с этим рыцарем и в какой именно связи муж мог упоминать при ней имя этого человека. Впрочем, Гилберт не очень-то много рассказывал ей о своем прошлом и о своих друзьях.

Это не слишком удивляло Алану, потому что спустя полгода после их женитьбы муж начал замыкаться в себе, мало с ней разговаривал. А последние три года совместной жизни и вовсе походили на пытку молчанием.

Гилберту было достаточно другого общения с ней.

Хотя отношения между супругами были весьма натянутыми, он всегда с удовольствием исполнял свой супружеский долг. За исключением последних четырех месяцев перед смертью, он приходил к ней каждую ночь и требовал от Аланы супружеской покорности. И она покорялась.

Алану сейчас даже передернуло при воспоминании о том, как безо всякой нежности муж спал с ней: несколько быстрых движений, пыхтение, постанывание, — после чего муж вставал и оставлял ее в покое.

Теперь ей больше не нужно было терпеть эти ужасные муки — и Алана искренне благодарила за то небеса. Может, другие женщины думали на сей счет иначе, но для Аланы занятие любовью всегда казалось отвратительным, и она надеялась, что ничего подобного ни с каким другим мужчиной у нее не будет.

От нахлынувших воспоминаний ее даже стало подташнивать — до того ей было противно. Но что было — то прошло, успокоила она себя и дала себе слово больше не вспоминать об этом. Тем более что теперь ей предстояло решать куда более важную проблему.

Расчесав волосы, Алана заплела их в тугую косу, и, тщательно уложив ее на голове, прижала обручем. Оправив тунику, Алана накинула на плечи мантию, стараясь успокоиться, глубоко вздохнула и вышла из спальни.

На самом верху лестницы, которая вела в главную залу замка, Алана чуть остановилась, придала своему лицу скорбное выражение. За время, прошедшее после смерти мужа, она в такой степени овладела этим искусством, что могла по желанию придавать лицу скорбное выражение, изображая неутешную вдову. Более того, она даже научилась при упоминании имени покойного мужа выдавливать несколько крупных слезинок. Конечно, это был обман. Ведь когда Алана услышала о смерти мужа, она от радости готова была пуститься в пляс.

Со временем Алану перестало интересовать, верят ли ее показному отчаянию и убедительна ли ее деланная скорбь. Сейчас ее интересовал лишь Пэкстон де Бомон.

Она подозревала, что рыцарь явился сюда не без предварительного уговора с Генрихом. Ведь Пэкстон де Бомон перешел границу и вторгся на ее земли, что было для него вовсе не безопасно, наверняка лишь для того, чтобы ее замок не уплыл от короля. Однако Алана сомневалась, что рыцарь появился здесь лишь по этой причине.

Она очень опасалась, что Генрих хочет выяснить, не без участия ли жены утонул Гилберт. Скорее всего именно за этим прислал король своего вассала в окруженный частоколом замок, в эту крепость, фасадом обращенную к небольшой реке, которая впадала в реку Ди, как называли ее англичане. Алана готова была поклясться на родительских могилах, что это была главная цель приезда сюда Пэкстона де Бомона.

Спускаясь по лестнице, Алана сильно волновалась. Из всех, кто жил в замке, лишь двое знали, что случилось в тот день, когда умер Гилберт, и это были Мэдок и она сама.

Когда тело Гилберта было вытащено из реки, Алана и Мэдок заперлись в спальне и подготовили усопшего для захоронения. Алана настояла, чтобы никто не смел заходить в ту комнату. Кровоподтеки и раны лучше всяких слов говорили, что вовсе не холодная вода послужила причиной гибели Гилберта. Нет, не вода была причиной, а остро отточеный клинок, который, многократно вонзившись в тело Гилберта, положил конец презренной жизни.

Ради себя и ради тех, кого она защищала, Алана помолилась, чтобы Пэкстон де Бомон никогда не узнал правду.

Над головой Пэкстона трепетал кроваво-красный флаг, на котором дыбился дракон. Пэкстон ждал у ворот, чтобы его и его воинов пропустили внутрь.

«Странная все-таки эта земля — Уэльс», — думал он, оглядываясь вокруг и чувствуя определенный интерес.

Благодаря этим вот шершавым, цвета грифельной доски горам, дубовым и сосновым лесам, долинам, почти сплошь покрытым пурпуром верескового цвета, благодаря живописному туману, что поднимался над холодными водами, этот край обладал особенной, ни на что не похожей феерической и загадочной красотой.

Особенно загадочными казались жители Уэльса.

«Неуправляемый народец, — решил Пэкстон, припоминая все, что прежде доводилось ему слышать про уэльсцев. — Если есть общий враг — все скопом будут бороться с врагом. А если врага поблизости нет — начнут уничтожать друг друга. И уж без сомнения, ни единому здешнему мужчине ни в чем нельзя верить…»

Что же касается женщин, Пэкстон ничего о них не знал.

Алана из Лланголлена, вдова Гилберта, какая она? Такая же вероломная, как и здешние мужчины, или нет? Имела ли она какое-нибудь отношение к смерти Гилберта?..

Последнее послание, которое он получил от Гилберта, было написано как раз перед тем, как друг его намеревался жениться на прекрасной Алане. Именно так Гилберт назвал свою невесту. Пэкстон получил письмо лишь через полгода после свадьбы Гилберта. Может, она и впрямь была прекрасной, однако Пэкстон решил, что составит собственное мнение о вдове Гилберта, когда познакомится с ней.

Он знал, что Алану из Лланголенна ее родственники предложили в супруги Гилберту, когда тот был направлен укрепить пришедший в негодность от времени замок, который находился достаточно далеко от уэльской границы. По словам Гилберта, Алана была сама кротость.

Но Пэкстон так и не понял, был ли его друг Гилберт счастлив в браке или нет. Долго Пэкстон не получал никаких известий о Гилберте. А две недели назад вернувшийся из Нормандии Генрих сообщил Пэкстону, что Гилберт утонул, пытаясь спасти жену, каким-то образом оказавшуюся в реке неподалеку от замка. Зная, что Гилберт был отличным пловцом, такой трагический исход насторожил Пэкстона и самого Генриха.

Собственно, было три причины, побудившие Пэкстона предпринять это путешествие.

Во-первых, следовало убедиться, что замок по-прежнему принадлежит королю. Дело в том, что втайне от уэльсцев Генрих готовил против них поход, намереваясь разделаться с Овэйном Гвинеддом, уэльсским принцем, чьи громкие подвиги не давали Генриху покоя.

Во время так называемой анархии, когда Стефан де Блуа и мать Генриха Матильда боролись за английский трон, изрядная часть северных земель Уэльса была освобождена от нормандцев. Но поскольку Стефан теперь мертв, а сын Матильды является непререкаемым английским правителем, Генрих полагал, что настало время вернуть себе земли, потерянные за последние двадцать два года. Причем вернуть утраченное Генрих намеревался в самом ближайшем будущем.

Второй причиной путешествия Пэкстона было задание расследовать обстоятельства безвременной кончины Гилберта. Генрих не был в восторге от этих уэльсцев и не верил им. С учетом же всего ранее слышанного об этом народе Пэкстон придерживался того же мнения о жителях Уэльса, что и король.

Но была еще и третья причина, самая соблазнительная. Впрочем, он еще не решил, принять ли ему предложение, Генриха. На случай, если он решится последовать совету своего короля, у него и священник под рукой, и декрет Генриха, с подписью и печатью. Так что Пэкстону оставалось лишь взять бумагу и передать ее в надлежащие руки.

Наконец с громким скрипом ворота замка открылись, и охранник позволил группе всадников пройти внутрь. Пэкстон первым направил своего боевого коня в широкий и темный проход и, миновав надвратную башню, оказался во внутреннем дворе замка, откуда смог как следует рассмотреть деревянные постройки, среди которых была даже небольшая часовенка. Все строения находились на удивление в прекрасном состоянии. Оглядев замок, Пэкстон принялся внимательно изучать его жителей, которые при появлении гостей прекратили работу, но без особенного интереса изучали всадников.

— Для такого замка здесь, пожалуй, слишком много народа, — заметил Грэхам де Монтклер, приноравливая шаг своего коня к шагу коня Пэкстона.

Пэкстон посмотрел на своего соратника и компаньона.

— Да. — Он еще раз оглядел внутренний двор замка. — И один из этих людей направляется сейчас к нам.

— Добрый день, сэры, — приветствовал всадников мужчина, останавливаясь напротив. — Меня зовут Мэдок. Госпожа моя послала меня проводить вас в главную залу, где вас и ваших людей ожидает угощение.

— Ты очень любезен, Мэдок, благодарю, — сказал Пэкстон. Спрыгнув на землю, он остался возле своего коня. — И где же твоя госпожа? Если мне будет позволено, я желал бы лично поприветствовать ее.

— Она пока у себя, — Мэдок кивнул в направлении массивного здания напротив, — и ждет вас. — Несколько поколебавшись, он откашлялся и все-таки спросил: — Полагаю, вас послал Генрих?

По выражению лица уэльсца было ясно, что он с нетерпением ждет ответа на свой вопрос. Однако Пэкстон предпочел уйти от ответа и в свою очередь задал вопрос:

— Кого же интересует это, тебя, Мэдок, или твою госпожу?

— У нас нечасто бывают гости, и моя госпожа решила, что вас сюда послал сам Генрих. Я лишь хотел проверить ее предположения, чтобы при встрече сообщить ей, по какому поводу вы пожаловали.

— Об этом я намерен побеседовать с ней лично, — ответил Пэкстон. — А теперь скажи мне, кто тут у вас командует?

— Должно быть, вам нужен сэр Годдард. Но только он, как и его люди, еще спит.

Пэкстон демонстративно вскинул голову, посмотрел на высоко поднявшееся солнце и подумал, что, судя по всему, замок доверен ужасным разгильдяям, ведь была уже вторая половина дня. Обернувшись, он отметил, что ворота охранял уэльсец. — Ну, так разбуди его, — распорядился Пэкстон. — И скажи, что я прибыл. Я встречусь с ним в зале.

Передав поводья, Пэкстон сделал знак сэру Грэхаму. Они прошли через двор, направляясь туда, где их ждала Алана из Лланголлена.

Высокий, самоуверенный Пэкстон, войдя в дверь и сняв боевой шлем, поправил густые блестящие черные волосы. Приятель его следовал за ним.

Алана безо всякого труда сразу же определила, который из мужчин Пэкстон де Бомон.

Гордый — это он. Гордый и властный.

Надменно, как показалось Алане, оглядел он просторную залу: от пола до потолка, от стены до стены. Увиденное, судя по всему, не произвело на него особого впечатления: все здесь было из кожи и, вероятно, не в его вкусе. Но если он хоть отдаленно знаком с уэльсцами, то наверняка должен знать, что в этих краях излишество не в чести и, наоборот, очень ценится скромность.

Лишь изучив обстановку, Пэкстон перевел взгляд на хозяйку. Затем он направился к ней плавным, чуть тяжеловатым шагом: так мог двигаться только мужчина, воин.

Больше всего Алана желала, чтобы этот человек не оказался на самом деле таким проницательным, каким выглядел в первые минуты. Она молча, со скорбным лицом, ждала, когда он приблизится.

— Насколько понимаю, Алана из Лланголлена? — вежливо спросил Пэкстон, остановившись на почтительном расстоянии.

— Да.

Чуть склонив голову набок, он пристально посмотрел на Алану. Алана с первых же мгновений была зачарована его темно-голубыми глазами и длинными черными волосами. Ее сердце забилось чуть быстрее. Столь неожиданная реакция Алану смутила и одновременно удивила.

— Меня зовут Пэкстон де Бомон, я рыцарь и вассал Генриха, короля Англии, герцога Нормандского и Аквитанского. Кроме того, я имел возможность считать себя знакомым и даже другом вашего ныне покойного супруга. Прошу принять мои самые искренние соболезновения. Его кончина — огромная потеря для меня.

Привычным усилием Алана выдавила из глаз слезы и через влажную пелену посмотрела снизу вверх на Пэкстона.

— Благодарю вас за столь необходимые мне слова утешения. Минуло уже полгода, но я так остро чувствую утрату, как если бы все произошло лишь вчера.

Алана тяжело вздохнула — то была еще одна из превосходно отработанных уловок, которая должна была произвести впечатление.

— К сожалению, — после недолгой паузы продолжила она, — что случилось, то случилось, и ничего теперь не изменить.

— Я очень сожалею.

Его тон был резким. Алана усомнилась, что он поверил в искренность ее слов. Она внимательно посмотрела на него, однако лицо Пэкстона было непроницаемо. Алана старалась быть очень осторожной.

— Слышала, будто бы вы привезли с собой священника, — с любопытством спросила она. — Правда ли это?

— Да, это правда. Неужели его присутствие так беспокоит вас?

— Нет, конечно, — поспешила заверить его Алана, отметив про себя, что Пэкстон как будто оправдывается. — Все дело в том, что священнослужители не балуют нас визитами. И я подумала, что хорошо было бы отслужить заупокойную по Гилберту.

— Убежден, что отец Джевон согласится на ваше предложение. Я передам ему вашу просьбу. Сейчас, насколько мне известно, он осматривает часовню. По крайней мере, когда я в последний раз видел его, он направлялся именно в сторону часовни.

Алана крепко сжала зубы. Может, конечно, она и ошибается, однако из слов Пэкстона она сделала вывод, что даже прибывший священник считал обитателей замка толпой дикарей, вполне могущих позабыть про дом Божий. Иначе как можно объяснить, что священник без промедления устремился в часовню.

Если отец Джевон и предполагал увидеть какую-нибудь ветхую лачугу, всю в паутине и в пыли, то его ожидало разочарование. В часовне был образцовый порядок. Так что священник мог не опасаться испачкать свою одежду.

Алана заставила себя скрыть гнев, помня, что должна выглядеть доброй и покладистой.

— Спасибо, — поблагодарила она Пэкстона. Алана пригласила гостей к столу: — Прошу вас, после долгого путешествия вы, я уверена, изрядо проголодались. Еда и вино поданы специально для вас. Прошу разделить с нами нашу немудреную еду, и пусть это угощение послужит знаком нашего доброго к вам расположения. Но прежде чем сесть за стол, я предложила бы вам вымыть ноги с дороги.

Пэкстон сверху вниз глянул на Алану и усмехнулся:

— Ноги?

— Ну да, таков здешний обычай. Мы предлагаем это всем гостям, когда хотим показать, что расположены к ним. — Она подняла голову, чтобы посмотреть на реакцию Пэкстона. — Вы как будто сомневаетесь? Неужели вас смущает такой обычай?

«Нисколько», — подумал Пэкстон. Хотя лично он предпочел бы с ног до головы вымыться в горячей воде.

— Нет, ваш обычай вполне приемлем для меня, только вот я не стал бы называть себя гостем. Ведь это слово подходит лишь к тем, кто приехал ненадолго…

Пэкстон не закончил фразы, потому что у дверей началась какая-то суматоха. Обернувшись, он увидел неопрятно одетого человека. Его сальные рыжие волосы были спутаны, многодневная щетина покрывала порядком осунувшееся лицо. Он остановился поодаль от стола. На нем были надеты лишь исподние да кольчуга.

— Кто тут Пэкстон де Бомон?! — выкрикнул он, не вполне твердо держась на ногах.

У Пэкстона заходили желваки. Наверняка этот человек не был сэром Годдардом.

— Это я, — отчетливо и громко ответил Пэкстон.

Покачиваясь, этот странный человек направился было к сэру Грэхаму, который находился ближе всех к дверям, затем не слишком уверенно двинулся в сторону Пэкстона. Его босые ступни шлепали по ароматной траве, устилавшей пол в зале. Одолев полпути, он зацепился за край расположенного в центре камина и застыл как вкопанный, привлеченный ароматом дымка, поднимавшегося от огня к потолку.

— Значит, это ты Пэкстон де Бомон? — осведомился он, приблизившись к рыцарю.

Затхлое сивушное дыхание человека заставило Пэкстона отпрянуть.

— Значит, я, — сказал Пэкстон, заметив, что выцветшие голубые глаза человека были влажными и налившимися кровью. — А вы, насколько я могу судить, сэр Годдард.

— Да. Это что, Генрих вас сюда прислал?

— Прислал.

Годдард понимающе кивнул.

— Мало тут нам своих нахлебников, — проворчал он. — Пойдем со мной, я покажу, где тут размещается гарнизон.

Пэкстон был не на шутку поражен.

— У вас что же тут — отдельное помещение для гарнизона?!

— Ну, так…— прохрипел Годдард. Взгляд его остановился наконец на Алане, и глаза Годдарда сузились. — Только так и можно быть уверенным, что во сне всех нас не перережут.

От Пэкстона не укрылась воинственность Годдарда, и он посмотрел на Алану, стоявшую рядом с Годдардом. Ее темные, с длинными ресницами глаза, покорившие его сердце с первого же мгновения, смотрели в пустоту.

— Вы что же это, стало быть, опасаетесь за свои жизни? — осведомился он у рыцаря.

— Давно известно, что ни единому уэльсцу никогда и ни в чем нельзя доверять.

— Да, но ведь двор так и кишит ими, — сказал Пэкстон. Он не хотел спорить со своим новым знакомым, но ему был интересен ответ начальника гарнизона. — Почему же это так, если вы не доверяете этим людям?

— Все это дело рук сэра Гилберта. Его и жены. Она этих людей и подбирала. И будь этот дурак поумнее, отошли он бездельников в леса, где прежде они и жили, уж наверняка был бы сегодня жив и здоров.

Пэкстон обратил внимание, что в продолжение всего разговора Алана слушала не шевельнувшись, не изменившись в лице. Она и вправду была прекрасна. Такой красавицы Пэкстону еще не приходилось встречать. Пэкстон готов был признать, что такую красивую женщину многие мужчины, да и сам он, были бы не прочь заполучить в жены. А способна ли она на предательство и коварство — это уже другой вопрос. В этом и предстояло ему разобраться.

— Так вы говорите, что ее люди виновны в смерти Гилберта?

— Не они, она, — объявил сэр Годдард, сильно покачиваясь из стороны в сторону. — Не прыгни он за ней в реку, нам не пришлось бы вылавливать его тело день спустя. Она виновата, что его сейчас нет с нами.

Слова Годдарда насторожили Пэкстона, хотя никаких доказательств у того не было. Алана же напряглась и ненавидящим и одновременно осуждающим взглядом посмотрела на сэра Годдарда.

— Как обычно, вы не в себе после ночной пьянки, — возмутилась она. — Именно поэтому сейчас, в который уж раз, выплеснулась та ненависть, которую вы испытываете к моему народу. Скажите-ка лучше сэру Пэкстону, почему вы не отправили всех нас в лес. Ну же. Расскажите ему, пусть он послушает.

Сэр Годдард поморщился. Затаенная злоба сверкнула в его взгляде. Пэкстон почувствовал, что Годдард так недоброжелателен к Алане не без основания и дело тут не в одном только наследстве. Пэкстон все же вмешался в их разговор, когда понял, что рыцарь не намерен отвечать.

— Ну-ка выкладывайте, почему все эти уэльсцы находятся здесь?!

Годдард перевел взгляд на Пэкстона, и, пока поворачивал голову, его заметно качнуло в сторону.

— Я не обязан отвечать.

— Неужели? Вы, сэр, ошибаетесь. Я требую, чтобы вы ответили — и немедленно.

— Кто же это, интересно, уполномочил вас требовать от меня объяснений?

— Король Генрих. Да и сам я настаиваю на объяснении.

Сэр Годдард не мог скрыть крайнее недоумение.

— Сам?! Уж не хотите ли вы сказать, что сделались правителем на этих землях?

— Именно — на этих землях. И мне должны подчиняться все, кто находится здесь, — объявил Пэкстон. — В том числе и ты. Ну, отвечай же, или я прикажу тебя связать и перебросить через частокол башкой вперед!

Годдард издал ворчливый, явно недовольный звук и лишь затем сказал:

— Тут нет никакого секрета. Все эти уэльсцы находятся здесь как рабочая сила, чтобы содержать замок в надлежащем виде. Ведь рыцарям не пристало заниматься грязными работами, так ведь?

— Наверное, им платят за эту работу?

— Их кормят, а также дают возможность спать под крышей.

— Они что же, по своей воле могут уходить отсюда и возвращаться сюда? — продолжал выведывать Пэкстон.

— Если вы желаете знать, держат ли их в этих стенах как заключенных в тюрьме, тогда я скажу: нет.

— Вынуждена с вами не согласиться, — перебила его Алана. — Ведь никто из этих людей не смог покинуть замок, с тех пор как попал сюда. Исключая случаи, когда кто-нибудь получал на работе увечье. Или если не случалось иной неприятности.

— Если вы намекаете на молодого Алдвина, — тотчас же поспешил парировать сэр Годдард, — так его наказали за воровство.

— Да ведь он и взял-то всего лишь еды на пару дней, чтобы не умереть с голоду, пока доберется домой к умирающей матери! — воскликнула она. — Когда вы его наказывали, то меньше всего думали о справедливости. Вы чудовищно жестоки!

— Я поступил справедливо, — не унимался сэр Годдард.

— Сначала высекли его, а затем отрубили правую руку?! По-моему, такое наказание не может быть морально оправдано ничем. Тем более что он и преступления-то никакого не совершил.

— Он получил как раз то, что заслуживал, — рявкнул рыцарь.

— Почему? Лишь только потому, что он уэльсец?!

Пэкстону было известно, что Генрих издал специальный закон, согласно которому с ворами следовало поступать по всей строгости. И сэр Годдард явно действовал подобным образом. Однако в данном случае наверняка требовалось проявить чуть больше снисходительности. Ведь этот юноша не был воином, и, стало быть, он не нарушил воинский долг, отправившись к умирающей матери. Кроме того, Пэкстон вовсе не был уверен, что в замке было настолько плохо с провизией, что два куска хлеба и кусок сыра, пропавшие из кладовой, могли бы создать серьезную проблему.

И потому напрашивался единственный вывод, что рыцарь намеренно дал волю своей жестокости. Предположение, что юноша был покалечен лишь потому, что был уэльсцем, — такое предположение звучало вполне правдоподобно.

Из-за жестокости рыцаря обстановка в замке резко обострилась. Враждебность и недовольство уэльсцев в любой момент могли обернуться мятежом. Понимая, что этого допустить он не должен, Пэкстон принял решение.

— Сэр Годдард, объявляю вам, что с данной минуты вы освобождены от выполнения обязанностей по охране крепости. Так что можете сразу же отправляться к себе и упаковывать вещи. Надеюсь, что уже через час вы покинете этот замок.

— И сделаю это с удовольствием, — заявил Годдард. — А вам лишь могу сказать: добро пожаловать в этот затхлый уголок земли, кишащий разным сбродом. И запомните — это проклятая земля. Я ума не приложу, почему Генриху так уж важно сохранить свою власть над этим краем. И я предупредил вас, Пэкстон де Бомон. А от этой сучки лучше держаться подальше, иначе вас постигнет та же участь, что и ее мужа.

Пэкстон наблюдал, как Годдард, сделав разворот кругом, покачиваясь направился к выходу. И вдруг он почувствовал, что его локтя коснулось что-то легкое и мягкое. Он посмотрел на свою руку в том месте, где оказалась миниатюрная ладонь. Мгновение спустя он обнаружил на себе взгляд чарующих глаз… В этом взгляде всякий мужчина без труда прочел бы волнующее обещание, такое обещание, которое завершается исступлением, сумасшествием и экстазом.

Реакция его была непроизвольной. Желание вмиг наполнило кровь.

Пэкстон удивился такой мгновенной реакции, но теперь он прекрасно понимал, чем именно привлекла Гилберта эта красавица Уэльса. Едва просматривающиеся женские формы, скрытые сверху головной накидкой, а от шеи до пят — туникой из шерсти, отделанной гарусной тесьмой, тем не менее, казались весьма привлекательными. Ну а что касается ее лица, то под маской скромности и скорби угадывалась сущая соблазнительница, правильнее даже было бы сказать — совратительница. Но все-таки интересно, причастна ли она к смерти мужа?..

Пэкстон оказался как бы внутри облака, сплошь состоявшего из желания. И вот через эту завесу он вдруг услышал собственное имя.

— Я вам так благодарна, что вы отослали этого Годдарда подальше. С тех пор, как погиб Гилберт, он вел себя чрезвычайно грубо, вечно демонстрировал свое ко мне отношение. Честное слово, я очень признательна Генриху за то, что он назначил вас нашим новым правителем.

«Держись подальше от этой сучки», — вспомнил он слова сэра Годдарда и почувствовал сильное желание оказаться вдалеке от этой чарующей сирены — прежде чем она полностью овладеет его волей.