Анархия (Сборник)

      17
      Кропоткин вступил в "Большое общество пропаганды", созданное осенью 1871 года. Петербургский кружок общества получил название по имени одного из создателей - Николая Васильевича Чайковского. Здесь не было начальников и подчиненных. Все были равны и дружны, спорные вопросы решали сообща до полного согласия. Почти все кружковцы шли к революционным убеждениям через студенческие коммуны и нигилизм. Кропоткин - иначе. Он был вхож в "высший свет", обедал в аристократических домах, захаживал в Зимний дворец к своим товарищам по Пажескому корпусу. А затем брал извозчичью пролетку, пересекал Васильевский остров до утопающих в грязи деревянных предместий.
      Он общался здесь преимущественно с фабричными рабочими, которым симпатизировал. Эти люди сохраняли живую связь с землей, с крестьянским укладом быта и верованиями, в страду работая у себя в деревнях. Им были чужды мещанские ценности.
      Как вспоминал рабочий Смирнов: "Кропоткин производил прекрасное впечатление на нас своей фигурой - среднего роста, чистой одеждой, красивой бородою и очень ласковым голосом".
      Товарищи по борьбе полагали, что подпольная деятельность ему не подходит. Степняк-Кравчинский писал: "У него нет гибкости и умения приспособляться к условиям момента и требованиям политической жизни, которые так необходимы заговорщикам. Он страстный искатель истины, умственный вождь, а не человек действия". "Он решительно не способен командовать и еще менее организовать кого-нибудь. У него всегда одно: интерес идеи, убеждения, а вовсе не практический результат... Таким образом не создашь кружка, не организуешь партии".
      Но ведь Кропоткин был профессиональным военным, умел командовать еще в Пажеском корпусе (в чине фельдфебеля), был проверен в опаснейших ситуациях во время экспедиций. Нет, не отсутствие "умения приспособляться" и командовать, а нежелание подлаживаться и повелевать. Он сторонник безвластия не только теоретически. Человек может на словах верить во что угодно или во что удобно, но истинная вера определяется по его делам.
      18
      Он сохранял твердое убеждение: благородных целей можно добиться только благородными средствами. А о его личных качествах можно судить, в частности, по тому, как он характеризовал своих товарищей-революционеров: "Никогда впоследствии не встречал я такой группы идеально чистых и нравственно выдающихся людей, как те человек двадцать, которых я встретил на первых заседаниях кружка чайковцев. До сих пор я горжусь тем, что был принят в такую семью".
      Нет, он не жил двойной жизнью. У него словно были две жизни одновременно. Это была двойная интенсивность существования, доступная только тем людям, которых мы обычно называем гениальными.
      "Скромным, прилежным, благожелательным, умеренным: таким вы хотели бы видеть человека? Хорошего человека? Но мне он представляется только идеальным рабом, рабом будущего". "Жизнь не имеет иных ценностей, кроме степени власти". Так писал мрачный и мятежный философ Ницше, осмеивая "стадный инстинкт" равноправных безликих "нулей" и призывая к обществу "аристократов духа".
      Жизнь Кропоткина, отрекшегося от аристократии и от воли к власти, прошла счастливо. Это была жизнь героя. Он не противопоставлял себя другим, а стремился пробуждать в них чувство собственного достоинства. Высшая воля человека - не над другими, а над самим собой, своими низкими помыслами и чувствами. Именно такой волей обладал Кропоткин. (Между прочим, Ницше переживал мучительное расхождение между идеалом и действительностью; он прожил трагическую жизнь, завершившуюся безумием.)
      Но... Кропоткины в потоке поколений редки, как уникальные алмазы. Идеалы коммунизма, воплощаясь в практику анархического движения, нередко оборачиваются терроризмом. Идеи Ницше привели к механическим попирающим свободу и справедливость фашистским государственным системам XX века.
      19
      ...Когда начались первые аресты членов "Большого общества пропаганды", Кропоткин не спешил скрываться. Он создает новые кружки, обучает конспирации молодых революционеров на случай своего провала. Еще одна причина его задержки: на 21 марта 1874 года был назначен его доклад на общем собрании Географического общества. И это выступление Кропоткина стало, по существу, революцией в науке. Он опроверг общепринятое мнение, что в недавнем прошлом на Русской равнине расстилалось холодное море, разносившее повсюду валуны из Скандинавии.
      Кропоткин доказывал: на равнину с севера наползали гигантские ледники на тысячи квадратных верст, бороздили земную поверхность, тащили валуны в толще льда. А таяние ледников приводило к широкому распространению водных потоков, крупных озер.
      Это были образы и идеи непривычные. Знаменитый геолог Барбот де Марни подвел итог: "Был ли ледниковый покров или нет, но мы должны сознаться, господа, что всё, что мы говорили о действии плавающих льдин, в действительности не подтверждается никакими исследованиями".
      Несмотря на сомнения, специалисты не смогли опровергнуть главные положения доклада Кропоткина. Ему предложили почетное место председателя отделения физической географии. Он отказался. А на следующий день Кропоткин был арестован по обвинению в принадлежности к тайному обществу, имеющему целью ниспровергнуть существующую форму правления.
      В сыром и холодном каземате Петропавловской крепости он упорно создавал "Исследования о ледниковом периоде" - выдающийся научный труд. Здоровье его ухудшалось. Его перевели в тюремную больницу. С помощью друзей ему удалось бежать, единственному из всех узников Петропавловки. (Об этой поистине детективной истории написано немало. Между прочим, призовой рысак Варвар, который умчал беглеца, позже был "арестован" и предоставлен полицмейстеру Петербурга; а 1 марта 1881 года умирающего после взрыва бомбы Александра II спешно везли в Зимний дворец в санях, запряженных Варваром.)
      20
      Петра Кропоткина тайно переправили в Англию. Но и в "свободных" западных странах не избежал он арестов и тюрем. За ним продолжала охотиться царская охранка. Его хотели убить.
      Он не прекращал писать и публиковать научные и революционные работы. Ему приходилось постоянно трудиться, зарабатывая на жизнь. Нередко жил он под чужой фамилией. Однажды в Англии ему предложили перевести на английский с комментариями сочинение талантливого русского ученого... Кропоткина.
      Теория и практика
      Опыт истории показал утопичность революционных политических взглядов Кропоткина. Совсем иначе было с его научным постижением природы, которую он не просто анализировал, но и глубоко ощущал: "Непрестанная жизнь вселенной, которую я понимал как жизнь и эволюцию, сделалась для меня источником высокой поэзии, и мало-помалу чувство единства человека с одушевленной и неодушевленной природой - поэзия природы - стало философией моей жизни".
      Только после Февральской революции 1917 года он смог вернуться на родину. Его встречали при огромном стечении народа, со знаменами и войсками, представители всех партий. В его дом началось настоящее паломничество. Неоднократно приходил Керенский. Он предложил Кропоткину любой министерский пост во Временном правительстве, но получил категорический отказ. Участвовать в работе государственного аппарата, становиться его деталью, начальствовать Петр Алексеевич не желал ни при каких обстоятельствах: "Я считаю ремесло чистильщика сапог более честным и полезным!"
      Взгляды Кропоткина на текущую политическую ситуацию были противоречивы, как само то время. Он ратовал за войну до победы с Германской империей (а для этого требовалось твердое, централизованное управление, строгая дисциплина, сильное государство). Одновременно как анархист он видел развитие Февральской революции в децентрализации, распространении местного самоуправления, кооперативов, крестьянских ферм, профсоюзных организаций.
      21
      В Октябрьском революционном перевороте он достаточно быстро разочаровался: началось быстрое укрепление государственной системы, прежде всего аппарата насилия, совершенно неизбежного в условиях начавшейся братоубийственной войны. Кропоткин писал в апреле 1919 года: "Согласно моему взгляду, эта попытка построить коммунистическую республику на основе строго централизованного государственного коммунизма под железным законом партийной диктатуры, в конце концов потерпит банкротство. На России мы учимся, как нельзя вводить коммунизм даже с народом, который устал от старого режима и не оказывает активного сопротивления экспериментам новых правителей". Это писал он рабочим Западной Европы. И оговаривался: "Идея советов... - великая идея", однако "страна управляется партийной диктатурой". "Когда правительство берет на себя обязанность снабдить каждого гражданина лампой и даже спичками", чтобы зажечь эту лампу, то тогда это не может быть сделано даже с бесчисленным множеством чиновников - такое правительство становится язвой". "Все возлагать на гений партийных диктаторов - значит, разрушать независимые центры нашей жизни, профессиональные союзы и местные кооперативные организации, превращая их в бюрократические органы партии, как это имеет место теперь".
      Он призывает к солидарности трудящихся без различий национальности или партийной принадлежности. И все-таки в своем письме, предостерегая рабочих Запада от роковых ошибок русской революции, Кропоткин просит, невзирая ни на что, даже на возможное укрепление государственной власти и террора, оказать помощь народам России, умирающим от голода и болезней. Он категорически отвергал принцип "чем хуже - тем лучше", на основе которого создавалась революционная ситуация, велась работа на поражение России в империалистической войне, на развал внутренней организации государства и армии. Некоторые партии, а также многие анархисты встали на этот путь. Кропоткин отвергал его. Когда большевики взяли власть, то ряд партий стал исповедовать тот же принцип: "Чем хуже, тем лучше". И вновь Кропоткин не принял этой тактики, когда ради интересов партии жертвуют миллионами жизней, обрекают народ на непомерные лишения.
      22
      По убеждениям Кропоткина, анархия - не хаос, а свобода личности, мысли, творчества. В этом отношении иго капитала также опасно и страшно, как иго однопартийной государственной системы. Если в первом случае используются преимущественно экономические методы, то во втором - политические, юридические, идеологические.
      "Одно из двух. Или государство должно быть разрушено, и в таком случае новая жизнь возникнет в тысяче центров на почве энергичной личности и групповой инициативы, на почве вольного соглашения. Или же государство раздавит личность и местную жизнь, завладеет всеми областями человеческой деятельности, принесет с собою войны и внутреннюю борьбу за обладание властью, поверхностные революции, лишь сменяющие тиранов, и как неизбежный конец - смерть.
      Выбирайте сами!"
      К 1920 году он утверждал: "Приход реакции абсолютно неизбежен... А потому все, что мы можем сделать, это направить наши усилия, чтобы уменьшить ее рост и силу надвигающейся реакции".
      Он предполагал, что реакционная деспотия государства продлится меньше полувека. Впрочем, если вести отсчет от расцвета сверхдержавы СССР в конце 1930-х годов, то и этот прогноз Кропоткина выглядит сбывчивым. Так же как его предположение, что в будущем возможны более жестокие и кровавые войны. Однако надо не восхвалять пророческий дар великого ученого и человека, а постараться понять, почему он приходил к верным выводам.
      Прежде всего он стремился постичь правду и ничего кроме правды. У него напрочь отсутствовали какие-либо партийные или групповые интересы. Но дело не только в этом. В отличие от подавляющего большинства теоретиков, он старался учитывать роль научно-технического прогресса и законов земной природа в развитии общества, имея в виду законы не столько экологические, о которых ныне говорится немало, сколько нравственные (истоки последних, как эволюционист, он видел в биологической природе человека и социальном поведении высших животных).
      23
      В середине XIX века, когда он твердо уверовал в необходимость объединения трудящихся в борьбе за социальную справедливость, огромную популярность стали приобретать идеи социо-дарвинистов, утверждавших, будто повсюду и всегда идет жестокая борьба за жизнь: биологическая конкуренция среди животных, экономическая - среди людей. Победители - самые приспособленные, самые удачливые и активные индивидуумы. Это стало, по словам Кропоткина, своеобразным догматом, религией буржуазного общества. Вопреки этому, "необходимо было показать преобладающую роль, которую играют общительные привычки в жизни природы и в прогрессивной эволюции как животных видов, так равно и человеческих существ. Надо было доказать, что они дают животным лучшую охрану против их врагов, что они облегчают им добывание пищи... и увеличивают предел жизненности и, вследствие этого, - облегчают развитие умственных способностей, что они дали людям... возможность выработать те учреждения, которые помогли человечеству выжить в суровой борьбе с природой и совершенствоваться, невзирая на все превратности истории".
      Он выполнил свою задачу, написав книгу "Взаимная помощь как фактор эволюции". Это - не опровержение, а дальнейшее развитие идей Дарвина, причем в традициях русской биологической науки. Еще в 1860 году ботаник А. Н. Бекетов высказал идею эволюции и единства природы Земли; он считал борьбу за существование частным случаем "взаимодействия сил", гармонии в природе. Позже о законе взаимной помощи и о его роли в эволюции писал русский зоолог К. Ф. Кеслер, прямым преемником которого и стал Кропоткин.
      Конечно, не все в этой работе Петра Алексеевича выглядит одинаково убедительно. Однако научная значимость его работы сохраняется до наших дней.
      24
      Экологическое единство живого вещества не вызывает сомнений - это эмпирическое обобщение. Сам факт этого единства, сохраняющегося многие миллионы лет, показывает, что взаимное объединение, взаимопомощь всегда проявлялись в биосфере более властно и эффективно, чем взаимная вражда и разобщенность. И по-прежнему актуальны слова Кропоткина: "Общество... зиждется на сознании - хотя бы инстинктивном, - человеческой солидарности, взаимной зависимости людей. Оно зиждется на бессознательном или полуосознанном признании силы, заимствуемой каждым человеком из общей практики взаимопомощи; на тесной зависимости счастья каждой личности от счастья всех..."
      Он не удовлетворился этим обобщающим трудом. Мысль его устремлялась к более обстоятельным разработкам темы. Он принялся писать историю Великой французской революции (1789-1793). Друзья предупреждали: тема трудна даже для профессионала-историка, ей посвящены сотни исследований крупных ученых... Нет, Кропоткина трудности никогда не останавливали. В 1909 году это его историческое исследование вышло на английском, французском, немецком языках, а позже было издано во многих странах мира. И вновь он исходил из предвзятой идеи: в человеческом обществе идет извечная борьба двух течений "народного и начальнического". В народе постоянно вырабатываются формы взаимопомощи, единения. Этому противостоят люди, стремящиеся к власти, господству над народом, добивающиеся личных привилегий за счет других.
      Было бы ошибкой считать, будто Кропоткин просто подбирал материалы для обоснования своих идей. Он всегда оставался прежде всего именно исследователем; факты были для него той самой правдой, от которой он никогда не отступал, за торжество которой сражался. Он шаг за шагом, основательно анализирует ход событий, делая краткие и точные выводы. "Восстание крестьян с целью уничтожения феодальных прав и возврата общинных земель... - это самая сущность, истинная основа Великой революции". "Миром управляют идеи гораздо больше, чем это думают, а великие идеи, выраженные в решительной форме, всегда имели влияние на умы". "Между изданным законом и его практическим проведением в жизнь лежит еще целая пропасть". "Народ всегда чувствует истинное положение дел, даже тогда, когда он не может ни правильно его выразить, ни обосновать предчувствия доводами..." Все это - не громкие высказывания, а именно выводы, к которым Кропоткин подводит читателя, рассказывая о тех или иных эпизодах Великой французской революции. Он не только восхищался "верным инстинктом" народа, но и раскрыл источники и движущие силы этого "инстинкта".
      25
      У этого удивительного князя была страстная вера в народ. Его жажда справедливости не позволяла ему отрешенно мудрствовать, ведя академически бесстрастные изыскания. Каждая его книга, каждая статья по истории, экономике, этике, даже биологии пронизаны его личными убеждениями, явно или неявно утверждают коммунистическое мировоззрение (конечно, в его личном понимании). И в книге о Французской революции он доказывает: стремление к "коммунизму в потреблении" исходит из народных масс, а не от отдельных теоретиков; именно для народа характерно убеждение: "только избыток в припасах может быть предметом торговли; необходимое же принадлежит всем".
      К истории общества и истории земной природы он подходил с единых позиций, умея тщательно собирать факты и обстоятельно их анализировать, из их огромного разнородного неорганизованного множества выстраивая законченные и правдивые картины реальности.
      Но это еще не все. Пожалуй, его необычайная проницательность, чистота и сила мысли в значительной степени определялись народностью (вспоминается столь же самобытный и неповторимый пример Ломоносова).
      Петр Кропоткин никогда не претендовал на роль вождя и поводыря "темных масс", несмотря на то что изо всех, пожалуй, российских революционеров был не только одним из самых образованных, но и достиг наивысших успехов в научном познании. Его интеллектуальный потенциал был колоссальным. Он активно пропагандировал политические, экономические и социальные идеи, которые считал верными, распространял в народе основы научных и философских знаний. Однако делал это чрезвычайно деликатно, только убеждая и не посягая на традиционные святыни. Оставаясь атеистом, не позволял себе оскорблять чувства верующих или вторгаться в область их духовных переживаний. Впрочем, его атеистическая мораль в значительной степени смыкалась с нравственным учением
      26
      Иисуса Христа. Даже революционный переворот, который он считал стихийным и неизбежным, по его мнению, следовало сделать максимально мирным, дабы сохранить единство и духовное здоровье народа.
      Нравственные ценности для Кропоткина всегда были первичны и в личной жизни, и в общественной деятельности. Не частная, групповая, партийная или даже классовая мораль вдохновляла его, а высшая, предполагающая абсолютную ценность человеческой жизни и свободы, совести, справедливости, милосердия, добра.
      Кропоткин в своем понимании человека исходил прежде всего из уважения к его личному достоинству. Князь, получивший блестящее образование, беседовал с безграмотными мужиками как равный, а не как вождь, поучающий и призывающий, бросающий в толпу зажигательные лозунги. Он был не трибуном, а просветителем. Стремился жить в полном единении с народом, не поступаясь, конечно, собственными убеждениями и знаниями. Так, впрочем, ведет себя всякий нормальный гражданин, не обуянный жаждой власти, благ и привилегий. В этом смысле князь Кропоткин был подлинной частицей своего народа. На этом были основаны и его политико-социальные взгляды как анархиста.
      Общество, по мнению Кропоткина, должно "стремиться установить в своей среде известное гармоническое соответствие - не посредством подчинения всех своих членов какой-нибудь власти, которая считалась бы представительницей всего общества, не попытками установить единообразие, а путем призыва людей к свободному развитию, к свободному почину, к свободной деятельности, к свободному объединению". Он предполагал главнейшей общественной целью предоставить полную свободу личности, неформальным объединениям, союзам, кооперативам.
      Это может показаться полной утопией. Как же так? Если всем - свободу, то начнется полный хаос, разгул насилия, стихии, одним словом - анархия! И к этому-то призывал Кропоткин?!
      27
      Да, призывал именно к этому, в полной уверенности, что народ - это не скопище алчных и хищных зверей в образе человеческом, которых необходимо прельщать лживыми посулами, пугать карами земными, держать в жесткой узде, в ежовых рукавицах. По убеждению Кропоткина, люди звереют и дичают, преисполняются жестокости и цинизма, одурманивают себя наркотиками, пьянством именно потому, что имущие власть и капитал унижают и подавляют трудящихся. Поэтому и происходит рост преступности, антиобщественных поступков, разгул хулиганства и хищений. Чем могущественней становятся органы подавления личности, тем активней она противодействует (сознательно или неосознанно) внешнему давлению. Чем больше "блюстителей порядка", тем больше преступников. Народ отстраняется от обеспечения собственной безопасности и правопорядка, порой более сочувствуя его нарушителям (грабителям награбленного), чем "блюстителям".
      "Неужели вы думаете, - вопрошает Кропоткин, - что противообщественные поступки в самом деле предотвращаются судьями, тюрьмами и жандармами? Неужели вы не видите, что судья... доносчик, шпион, тюремщик, палач, полицейский... в действительности представляют, каждый из них, центр разврата, распространяемого в обществе?.. Мы требуем одного: чтобы эти гнусные государственные учреждения не делали людей худшими, чем они есть!" Он предлагает каждому трезво оценить обстановку и убедиться, "какое ничтожное значение имеет в обществе принуждение сравнительно с добровольным соглашением".
      Можно оспаривать такое мнение, но нельзя отказать ему в разумности. Тем более мы на собственном примере убедились, что преступность - это вовсе не "наследие проклятого прошлого", как нас упорно уверяют, а порождение нашей же системы, нашего образа жизни, наших идеологических просчетов и провалов.
      Кропоткин приводит такой довод: "Человек существовал уже в течение целых тысячелетий, прежде чем образовались первые государства". В его время о догосударственных временах были весьма неопределенные сведения; нередко предполагалось, что люди тогда существовали в дикости и зверствах, в постоянной жестокой борьбе за существование и беспрестанных поисках пищи. Теперь имеются достаточно убедительные факты о том, что до первых деспотических государств племена людей жили вполне
      28
      достойно "званию" человека разумного. Преобладали дружеские отношение и взаимопомощь, оставалось немало времени для досуга, что позволило создавать шедевры живописи и скульптуры, делать гениальные открытия, изобретения. Легенды о золотом веке имели, судя по всему, определенное обоснование в реальности.
      Кропоткин был убежден, что власть государственных чиновников не менее тяжела для трудящихся, чем власть частного капитала. Он подчеркивал необходимость сохранения "того драгоценного ядра привычек общественности, без которых не может существовать никакое человеческое, никакое животное общество". Иначе говоря, Кропоткин и в этом случае признавал приоритет народных традиций, позволявших людям в течение долгих столетий сохранять навыки взаимопомощи (соборности), народное самосознание. В этом он был, пожалуй, консерватором. Да и как иначе? Выступая за свободу и достоинство каждой личности, он не мог не распространять эти убеждения и на весь народ.
      Он полагал, что движение к коммунизму может осуществляться только при управлении "снизу", от свободных объединений, неформальных организаций, артелей и кооперативов до академий и общин. Естественно, они будут стремиться стать всенародными и международными. Это и будет анархо-коммунизм, раскрывающий в полную силу физические и умственные способности, инициативу, творчество каждой личности, а не безликих масс. Он считал истинным революционером того, кто сумеет разбудить в личностях и группах дух почина, кому удастся положить эти принципы в основу своих поступков и своих отношений с другими людьми, кто поймет, что в разнообразии и даже в борьбе заключается жизнь и что единообразие есть смерть". Правда, тотчас возникает сомнение: в теории анархизма многое верно. А на практике?
      Два анархиста
      О своем уважительном отношении к Кропоткину Нестор Махно писал достаточно абстрактно; даже трудно сказать, насколько внимательно и полно читал его работы.
      29
      Называя Кропоткина "стариком" и "вождем", Махно вряд ли сознавал, что подобные определения не вяжутся с обликом и всем духовным строем интеллигента, мыслителя, анархиста.
      В трехтомных мемуарах Махно очень немного строк посвящено Кропоткину, а лично встрече с ним уделено значительно меньше места, чем беседе со Свердловым и Лениным. Вряд ли так получилось случайно. Хотя от приезда Кропоткина в Россию летом 1917 года Махно ожидал многого: "Что скажет нам старик Петр Алексеевич... Как истинный вождь анархизма он не пропустит этого редкого в истории России случая, воспользуется своим идейным влиянием на анархистов и их группы и поспешит конкретно формулировать те положения революционного анархизма, которым анархисты должны заняться в нашей революции".
      В Москве открылось Всероссийское Демократическое совещание (отвергнутое революционерами), "...и на его трибуне показался уважаемый, дорогой наш старик - Петр Алексеевич Кропоткин. Гуляйпольская Группа Анархистов-Коммунистов остолбенела, несмотря на то, что глубоко сознавала, что нашему старику, так много работавшему в жизни, постоянно гонимому на чужбине и теперь возвратившемуся на родину и занятому в старческие годы исключительно гуманными идеями жизни и борьбы человечества - неудобно было отказаться от участия в этом Демократическом Совещании... Мы в душе осудили своего старика за его участие в этом совещании... Не сломи его физически время, он стал бы Русской Революцией, практическим вождем анархизма".
      А ведь речь шла о победе России над внешним врагом, о ее свободе, ради которой приходилось идти на компромисс.
      Нет, не смог понять Нестор Иванович анархической идеи Кропоткина, в сердцевине которой - свободная человеческая личность, одинаково отвергающая и участь раба, и почести вождя. Никогда не мирясь с насилием над собой, болезненно переживая малейшее ущемление своего личного достоинства, Махно не был столь же щепетилен по отношению к другим. Он был вознесен стихийной волной движения масс и через недолгое время принял обычные "правила игры", заняв пост руководителя, вождя.
      30
      Находясь в Москве, Махно, несмотря на робость, решился встретиться с Кропоткиным и незванно явился к нему в гости вместе с товарищем и наставником своим Аршиновым. "Он принял меня нежно, - вспоминал Махно, - как еще не принимал никто. И долго говорил со мною об украинских крестьянах... На все поставленные мною ему вопросы я получил удовлетворительные ответы". Только и всего!
      Махно просил у Кропоткина совета: надо ли пробраться нелегально на Украину для революционной работы? "Кропоткин не стал советовать мне, заявив: "Этот вопрос связан с большим риском для вашей, товарищ, жизни, и только вы сами можете его разрешить".
      Человек, столь бережно относящийся к чужой судьбе, вряд ли может быть политическим деятелем, революционным вождем. Махно это понимал на свой лад: преклонные годы ослабили волю и решимость революционера-анархиста. В действительности ничего подобного не было и в помине. Версия Махно призвана была объяснить понятными для "батьки" категориями то, что расходилось с его собственными убеждениями. Ясность ума, силу духа и твердость взглядов Кропоткин сохранил до последнего дня своей жизни. В начале "красного террора" он бесстрашно писал правительству РСФСР и лично Ленину (с которым был знаком) гневные письма протеста:
      "...Полиция не может быть строительницей новой жизни. А между тем она становится теперь верховной властью в каждом городе и деревушке. Куда это ведет Россию? - К самой злостной реакции", "Россия стала Советской Республикой лишь по имени. Наплыв и верховодство людей "партии"... уже уничтожили влияние и притягательную силу этого много обещавшего учреждения Советов. Теперь правят в России не Советы, а партийные комитеты. И их строительство страдает недостатками чиновничьего строительства...Если же теперешнее положение продлится, то само слово "социализм" обратится в проклятье".
      31
      А отношение Махно к Ленину отличалось странной смесью неприязни и признания, ненависти и уважения: "государственные глашатаи, большевики и левые социалисты-революционеры, при помощи политической мудрости Ленина, развивают с еще большим бешенством идею власти правительства Ленина над революцией, подчинение всего народа этой власти. Они внесли застой в разрушительный процесс революции". По-видимому, более по душе Махно в то время был Троцкий с его бурнокипящими речами. Вообще, вожди противников-большевиков оказались для Махно понятнее, чем единомышленник Кропоткин. Интересно, что Махно, не раз называя Ленина мудрым, подобным образом не характеризует Кропоткина. Батька восхищался только деятелями, умеющими добиться успеха в политической борьбе. Они ему были понятны. Как партизанский народный вождь, Нестор Иванович привык рисковать своей жизнью и посылать на смерть других.
      Кропоткин стоял на иной позиции. Не раз рискуя своей жизнью, он не смел распоряжаться судьбой кого бы то ни было.
      Он действовал убеждением и личным примером. Конечно, для победы в политической борьбе этого совершенно не достаточно.
      Махно поначалу тоже не имел желания выдвинуться в лидеры. Он поднимал крестьянские бунты: "Общими усилиями займемся разрушением рабского строя". И, слагая стихи, мечтал о таком прекрасном будущем.
      Где не было бы ни рабства,
      Ни лжи, ни позора!
      Ни презренных божеств, ни цепей,
      Где не купишь за злато любви и простора,
      Где лишь правда и правда людей...
      Следовало бы подумать о том, какая это такая среднеарифметическая правда и каких людей? Разве не было своей правды у большевиков? Или у белых? Или у монархистов? Каждая партия всегда претендует на ведение правды. У анархистов, в отличие от прочих, величайшим благом признается свобода. Но беспощадная вооруженная борьба, тем более в гражданской войне, идет, в сущности, без правил и ради победы, подавления противника. Свобода - только