Из записок Кощея Бессмертного

      Аты, баты, три рубля, а тебя-то труляля! Вот так, когда нужно найти слова, никогда их не находишь.
      - Разбойник, - говорю я и, чувствуя, что это совсем не то, добавляю: Подумать только, такой соловей - и такой разбойник! А на вид - маленькая, неприметная птичка...
      - Постой, постой - ты о ком говоришь? Соловей-разбойник не птичка, а великан, настоящее чудовище... - Он помолчал и вдруг - словно что-то вспомнил: - А эта... птичка соловей?.. Значит, она тоже разбойник?
      "Какой же она разбойник?" - хотел я сказать, но посмотрел на него и опять растерял все слова. Я смотрю на царя Гороха, и мне хочется закрыть глаза, но я вспоминаю, что их нельзя, нельзя, нельзя закрывать... И опять получается труляля.
      - Разбойник, - говорю я, - разбойник.
      - Ну, ты молодец! - засмеялся царь. - Балагур! Рубаха-парень! Эй! крикнул он, надевая свою корону. - Разыскать соловья! - и продолжал, обращаясь ко мне: - Так, говоришь, не осел? Это ничего, остроумно!
      Я стал собираться, но он опять меня удержал:
      - Ты веселый парень, и я тебя за это люблю. А этих, горошков, я не люблю, потому что они все какие-то невеселые. Тоже - придумали: хорошо смеется тот, кто смеется последним. А кто будет первым, я тебя спрашиваю? Я-то сам, конечно, стараюсь. И я, и мои министры. Эй! - крикнул царь, и министры появились в окне, весело гогоча. - Вот видишь, делаем все, что можем.
      Царь Горох сел поплотней, и снял с головы корону.
      - А сам-то откуда?
      - Из сказки про белого бычка.
      - Ну и как там? Что слышно? Какие новости?
      - Рассказать вам сказку про белого бычка?
      - Валяй, выкладывай!
      - Вы говорите - выкладывай, я говорю - выкладывай. Рассказать вам сказку про белого бычка?
      - Ничего, - одобрительно хмыкнул царь, - остроумно придумано.
      - Вы говорите - придумано, я говорю - придумано. Рассказать вам сказку про белого бычка?
      Тут к царю подбежал министр:
      - Ваше величество! Несмеяна смеется!
      Видно, все же мой прутик подействовал.
      - Смеется? - спросил царь, уже не смеясь, а, наоборот, очень серьезно. - И как же она смеется? От души?
      - Сейчас уточним, ваше величество!
      - Уточните! - коротко приказал царь. И повернулся ко мне с прежней улыбкой: - Так про какого ты говорил бычка? Про этого, черного?
      - Вы говорите черного, я говорю - черного...
      - Так, говоришь, он черный? - перебил меня царь Горох. - То-то я смотрю - темная личность...
      - Вы говорите - темная личность, я говорю - темная личность...
      - Значит, темная? Ах он, разбойник!
      - Вы говорите - разбойник, я говорю - разбойник...
      - Что ж ты раньше молчал? - царь встал со ступеньки и надел корону на голову: - Эй, стража! Взять этого разбойника!
      Из дворца выкатились шуты гороховые, подхватили бычка и укатились прочь.
      - Постойте, куда же вы? Это же мой бычок!
      - Ты говоришь - мой бычок, я говорю - мой бычок...
      - Но он мой!
      - Ты говоришь - мой, я говорю - мой... Действительно, ловко придумано. И чего ты машешь прутиком? Тут ведь тебе не стадо!
      Я махал прутиком, чтобы вернуть своего бычка, мне очень хотелось вернуть бычка, но прутик не действовал... Или мне недостаточно сильно хотелось?
      Я повернулся и побрел из дворца.
      - А, здорово, садись, выпей чайку!
      Аты-баты опять отдыхают, окружив так удачно купленный самовар.
      - Спасибо, не хочется.
      - А мы, как видишь, сторожим. Все ее, Несмеяну.
      Из башни доносился девичий смех.
      - Но если она смеется, зачем ее сторожить? Раз она смеется, значит, она поступает правильно?
      - Ну, это, брат, как сказать... Смеяться тоже можно по-разному. А Несмеяна смеется не так, как смеются все... Не в том значении...
      - А у меня забрали бычка... Я рассказал царю сказку, а он забрал у меня бычка...
      И тут заговорил Перекатигорошек, который прежде молчал. Когда человек молчит, неизвестно, что за слова в нем скрываются, а это бывают такие слова... Я бы лично запретил людям молчать, пускай говорят все, что думают, чтобы все, что они думают, было известно.
      - Дубина! - сказал Перекатигорошек. - Олух царя небесного! Нашел, кому рассказывать сказки!
      9. СИНЯЯ ПТИЦА
      В Тридесятом государстве не было государства. Там был только дуб, вокруг которого, привязанный цепью, ходил кот ученый.
      - Такой ученый - и на цепи?
      - На цепи. Каждое ее звено - это звено моей жизни. Когда я был молод, я бессмысленно бегал по лесу. Но потом я начал кое-что понимать, и тогда появилось первое звено... - Кот обошел вокруг дерева и продолжал: - Пока цепь была коротка, я не придавал ей большого значения. Я нацепил на нее часы и спрятал в карман... У меня тогда еще был карман... Знаете, такой, жилетный... - Он вздохнул: - У меня тогда еще был жилет...
      Тут он обнаружил, что мы стоим, и засуетился с неловкостью оплошавшего хозяина. Он усадил меня, и сам сел, аккуратно сложив свою цепь.
      - Вот так - чем дольше живешь, тем длиннее цепь и тем тяжелее ее нести. Поэтому все мы под старость сгибаемся.
      Цепь была не золотая - нет, не золотая была у кота жизнь. Она была старая и ржавая, отлитая по общему образцу и даже не пригнанная по росту.
      - А у меня была веревка. Знаете веревку? За один конец держишь, а к другому привяжешь бычка...
      - Я знаю веревку. Я знаю все на свете веревки, потому что я старый ученый кот.
      Он встал и пошел вокруг дуба. Он закинул цепь на плечо и тащил ее, кряхтя и постанывая. Сделав полный круг, он повернул назад и приволок цепь на прежнее место.
      - Вот так-то, - сказал кот. - А вы говорите - Синяя птица.
      Я ничего не говорил, но кот, видимо, отвечал не мне - он отвечал собственным мыслям.
      - Синяя птица... - отвечал он. - Скажите лучше - Синяя Борода. Когда мне предлагают одно из двух, я выбираю третье.
      И он стал рассказывать о страшном рыцаре Синей Бороде, который убивал своих жен за то, что они верили не в него, а в какую-то Синюю птицу.
      - Он занимался этими женщинами, а я был у него ученым котом. Бывало, захандрит, спрашивает: "Слушай, кот, почему это так: сколько я жен любил без памяти, а кого любил - не помню?" - "Такова, - говорю, - жизнь". Вздохнет он: "Умный ты, кот, ученый. А вот скажи, почему это так: берешь жену молодую, а бросаешь - старую?" - "Такова, - говорю, - жизнь". Тут он погладит синюю бороду: "И все-то ты знаешь, кот, на все у тебя ответы". Правда, о старости жен он только так говорил. И не бросал он их вовсе, а убивал, и все - молодыми.
      Кот говорил спокойно, как будто речь шла о самых обычных вещах. Видно было, что его давно не волнует эта история.
      - У Синей Бороды был замок - большой, уж не помню, на сколько комнат. И была там одна комната, в которую он запрещал входить; может, у него там был кабинет, может, личная библиотека. Но жены - глупые женщины, они решили, что он прячет от них Синюю птицу. Ту, которая должна приносить счастье, а на самом деле приносит одни неприятности. И только подумать: все у них было, что можно желать на земле. Чего еще надо? Ходить по воде? Плавать по воздуху? Но жизнь - это жизнь...
      Солнце село на верхушку дуба, поболталось на ней, как фонарь, и стало спускаться, переползая с ветки на ветку. Оно краснело за свою осторожность и все же двигалось медленно, и было видно, что солнце, всегда такое высокое, тоже боится высоты.
      Жизнь - это жизнь, как хорошо сказано! Простые слова, а ведь в них все. В них и конек-горбунок, и братья-разбойники, и царь Горох со своими шутами. В них все сказки, в которых мы побывали с бычком, а может, и та, в которой мы так и не побывали.
      - Мы тут искали одну сказку. Такую, которая не имеет конца... Вы случайно не знаете?
      Кот встал и прислонился к дереву.
      - Я знаю все сказки, - сказал он, и солнце, сползавшее по ветвям, наделось ему на голову. Так стоял он, сложив на груди ученые лапы, смотрел куда-то далеко-далеко и говорил:
      - На море, на океане, на острове Буяне стоит бык печеный, во рту чеснок толченый... Летела сова, веселая голова.
      Вот она летела, летела и села, да хвостиком повертела, да по сторонам посмотрела... Друг мой, вы видите эту цепь? Каждое ее звено - это сказка. Поверьте, я старый ученый кот, я имел когда-то жилетку, а в жилетке карман, а в кармане часы на цепочке. Я смотрел на эти часы, и мне казалось - время идет вперед, а оно уходило в обратную сторону. И пока я смотрел на часы, лучшее время ушло, и вот все, что от него осталось... Друг мой, сравните звенья этой цепи, и вы поймете, что все сказки похожи одна на другую. И что значит - сказка не имеет конца?
      Кот встал и пошел вокруг дуба. По мере того, как он шел, цепь его наматывалась на дуб и все укорачивалась, укорачивалась...
      - Вот я иду. Иду, иду, иду... Что? Дальше идти некуда? Вы скажете, что это конец сказки? А я скажу - нет. Я просто поворачиваюсь и иду в обратную сторону. Иду, иду, иду... Опять идти некуда? Я опять поверну обратно. Тут главное идти, а туда или назад - это уже непринципиально.
      - Но ведь повторение - это все равно что конец?
      Кот посмотрел на меня с улыбкой, в которой был заключен ответ. Да, говорилось в этой улыбке, некоторые считают именно так. Но со временем они поймут, жизнь их научит.
      - Повторение, - сказал кот, - мать учения.
      Солнце село и, прикоснувшись к земле, сразу почувствовало себя уверенней. Небо - это небо, а земля - это земля. И как высоко ни летай, дома все-таки - лучше.
      Пора и мне возвращаться домой. У меня там тоже есть дерево, вокруг которого я протопчу тропинку и буду ходить по кругу, как кот. Буду идти туда, потом обратно, и снова все повторять, потому что повторение - мать учения.
      - А вы говорите - Синяя птица... - сказал мне на прощание кот. - Когда поживешь да поразмыслишь, начинаешь понимать, что Ходящий По Морю - это всего-навсего мореход, а Плывущий По Воздуху - это всего-навсего воздухоплаватель... А Синяя птица - это просто синица, которая у нас в руках вернее журавля в небе...
      10. СКАЗКА ПРО БЕЛОГО БЫЧКА
      У попа была собака. Он ее любил. Она съела кусок мяса. Он ее убил. Старая история.
      Золушка бы сказала:
      - Так бывает, когда все сводится к куску мяса.
      - Поп убил собаку? - удивилась бы Царевна Лягушка. - Что вы, этого не может быть! Ведь он же ее любил, правда? И кусок мяса они поделили поровну - так бывает всегда, когда любят...
      - Сначала любил, а потом убил? - рассмеялся бы царь Горох. - Это ничего, остроумно.
      А кот, старый ученый кот рассудил бы совсем иначе:
      - Такова жизнь. В ней можно быть либо попом, либо собакой, либо мясом, которое едят с обеих сторон. Когда мне предлагают одно из трех, я выбираю четвертое.
      Так сказал бы кот, и я с ним вполне согласен. Довольно с меня этих сказок, у меня есть своя, с лужайкой и деревом, вокруг которого я протаптываю тропинку. И пусть эта тропинка никуда не ведет, зато она никуда не уводит.
      Рассказать вам сказку про белого бычка? Бычка, правда, нет, но сказка о нем осталась. Я иду по этой сказке, и мне видно, что делается вокруг.
      Золушка по-прежнему продает волшебные палочки. Она радуется, что люди тянутся к чудесам, но на ее палочки такой спрос не потому, что они волшебные, а потому, что бесплатные. Идет зима, надо запасаться дровами.
      Я узнаю соседа Горыныча. Он стоит в очереди в самом конце, а рядом с ним... Кто это рядом с ним? Да ведь это же Мальчик-с-пальчик и Царевна Лягушка!
      Сорока-ворона кашку варила, деток кормила... Как летит время! Еще недавно они были маленькие - и вот уже такие большие. А сосед Горыныч, напротив, как-то поменьше стал. Одни в гору идут, другие под гору. Жизнь это жизнь.
      В очереди волнение: кто-то обнаружил старушку, которая норовила шмыгнуть без очереди. Сосед Горыныч качает головой, видно, стыдит. Остальные широко раскрывают рты - видно, ругаются.
      - Да пропустите же ее! - слышу я. - Уважайте старость!
      Все начинают уважать старость и старуху пропускают без очереди. Она что-то долго возится у прилавка - и вдруг исчезает. Вместо нее выволакивается вязанка палочек, которая тут же рассыпается по земле, обнаруживая за собой старушку - Бабу Ягу.
      Вот какая старушка хозяйственная: живет в лесу, а ходит сюда за дровами. Сейчас она рассыпала свою вязанку и принимается считать, складывая палочку к палочке.
      Раз, два, три, четыре, пять... Вышел зайчик погулять. Вдруг охотник выбегает. Прямо в зайчика стреляет. Охотник стреляет. Зайчик умирает. Я протаптываю свою тропинку: раз, два, три, четыре, пять...
      Подходит очередь соседа Горыныча. Он берет две палочки и тут же вручает их Мальчику-с-пальчику и Царевне Лягушке. Эти двое целуют Горыныча, потом целуют друг друга и обмениваются палочками.
      Так вот оно что! Значит, Мальчик-с-пальчик все-таки женился на Царевне Лягушке... Выходит, он не зря послал ей тогда стрелу. Нет, конечно, тогда он еще ничего не думал, но - жизнь есть жизнь, вырастают дети и смотрят на все другими глазами.
      Дождалась Лягушка своего царевича. Думала, он из-за моря придет, а он тут же сидел, на соседней парте. Интересно, как они там решили свою задачу:
      1 волк + 7 козлят =
      Сколько они тогда спорили из-за этой задачи, а теперь не спорят, значит, все же решили, нашли верный ответ.
      Баба Яга сосчитала палочки, связала их и тут же исчезла за этой вязанкой. Вязанка двинулась, но, кажется, не в ту сторону: вместо того, чтоб удаляться, она стала приближаться ко мне.
      Терем-теремок, кто в тереме живет? Я здесь живу. Заходите, гостями будете.
      - Ты гляди, - удивляется Баба Яга. - Никак я заблудилась?
      - Это бывает, - говорю я. - Я и сам заблудился, полсвета обблудил, пока домой попал.
      - В жизни оно - знаете как, - вздыхает Баба Яга, усаживаясь на вязанку.
      - В жизни как в жизни, - согласно киваю я.
      Шаг. Остановка. Еще шаг. Остановка. Я протаптываю свою тропинку и разговариваю с Бабой Ягой.
      - Ходишь?
      - Хожу.
      - Ты бы ко мне зашел, если ходишь. Я тут рядом, в лесу.
      Я объясняю, что мне некогда, что мне надо ходить по кругу. Туда идти, потом обратно, потом опять туда. Потому что повторение - это мать учения.
      - Я и сама мать, я понимаю, - вздыхает Баба Яга. - Только трудное наше дело, материнское. Дети-то нынче знаешь какие пошли?
      Баба Яга рассказывает о своих детях. Уехали они от нее и даже писем не пишут.
      - Ничего, я еще до них доберусь, - говорит Баба Яга. - Я с них шкуру спущу, с окаянных. Пусть знают, что мать - это мать...
      Мать - это мать. Действительно, лучше не скажешь.
      - Мне-то самой много ли надо? Все ведь для них, иродов, чтоб им свету божьего не видать, чтоб им подавиться собственными костями!
      Ладушки, ладушки, где были? У бабушки...
      Пусть поговорит старушка, пусть поговорит. Видно, не с кем ей горем своим поделиться.
      - Ты бы все же ко мне зашел, а? Посидели б, попили чайку. Я б тебе все как есть рассказала...
      - Да нет, я уж лучше здесь, у себя дома. Все-таки у себя - это у себя.
      - Что правда, то правда.
      Она встает и скрывается за своей вязанкой.
      - Ну ладно, пойду и я к себе. У меня еще изба не метена, ступа не чищена...
      Я протаптываю свою тропинку. Я иду по своим следам - в одну сторону, потом в другую, и этому не видно конца.
      Шаг. Остановка. Еще шаг. Остановка.
      Жили-были три солдата. Вот и сказочка начата. Жили-были три павлина. Вот и сказки половина. Жили-были три гуся. Вот и сказочка вам... вся? Как бы не так: я поворачиваюсь и иду в обратную сторону.
      Рассказать вам сказку про белого бычка?