Толстая тетрадь (журнальный вариант)

Мы ждем.

Проходит женщина. Мы протягиваем к ней руки. Она говорит:

— Бедные вы мои ребятишки! Да вот нет у меня ничего для вас…

Она гладит нас по голове.

Мы говорим:

— Спасибо.

Другая женщина дает нам два яблока, еще одна — немного печенья.

Проходит еще одна женщина. Мы протягиваем руку за подаянием. Она останавливается и говорит:

— И не стыдно вам попрошайничать? Идите со мной, у меня для вас найдется работа по силам. Дров наколоть, например, террасу расчистить. Вы уже достаточно большие и сильные. А потом, если хорошо поработаете, я вас накормлю супом и хлебом.

Мы отвечаем:

— Мы не хотим работать на вас, сударыня. И супа вашего не хотим, и хлеба. Мы не голодны.

Она спрашивает:

— Так чего ж вы тогда тут попрошайничаете?

— Чтобы выяснить, каково это, а также чтобы наблюдать за реакцией людей.

Она уходит, ругаясь:

— Грязные маленькие оборванцы! Еще и издеваются!…

По дороге домой мы выбрасываем в высокую траву на обочине яблоки, печенье и монеты.

Но выбросить так же ласку женщины, которая погладила нас по голове, мы не можем.

Заячья губа

Мы удим рыбу в речке. Прибегает Заячья Губа. Она нас не видит. Она ложится на траву и задирает юбку. Панталон на ней нет. Мы видим ее голые ягодицы и волосы между ногами. У нас там волос нет. У Заячьей Губы есть, хотя не очень много.

Заячья Губа свистит. Прибегает собака. Это наш пес. Заячья Губа обнимает его и катается с ним по траве. Пес лает, вырывается, отряхивается и отбегает. Заячья Губа ласково зовет пса и рукой щекочет себя между ног.

Пес возвращается, несколько раз нюхает Заячью Губу между ног и начинает лизать ее там. Заячья Губа раздвигает ноги и прижимает голову пса к своему животу. Он тяжело дышит и как бы извивается.

Член пса удлиняется, вытягивается, он тонкий и красный. Пес поднимает голову и пытается забраться на Заячью Губу. Заячья Губа поворачивается, встает на четвереньки, подставляет псу зад. Пес кладет передние лапы на спину Заячьей Губы. Его задние лапы начинают трястись. Он елозит по заду Заячьей Губы, придвигаясь все ближе. Наконец он, стоя между ног Заячьей Губы, как бы вдавливается между ее ягодиц. Теперь он быстро двигается вперед-назад. Заячья Губа вскрикивает и немного погодя падает на живот.

Пес медленно отходит в сторону.

Заячья Губа некоторое время лежит на земле, потом встает, видит нас и краснеет. Она кричит:

— Грязные шпики! Что вы тут видели?

Мы отвечаем:

— Мы видели, как ты играешь с нашим псом.

Она спрашивает:

— Я все еще ваша подруга?

— Да. И мы разрешаем тебе приходить и играть с нашим псом так часто, как ты захочешь.

— И никому не расскажете о том, что видели?

— Мы никогда и ничего никому не рассказываем. Можешь нам поверить.

Она садится на траву и плачет:

— Только животные меня и любят!

Мы спрашиваем:

— А правда, что твоя мать сумасшедшая?

— Нет. Просто глухая и слепая.

— Что с ней случилось?

— Ничего. Ничего особенного. Просто однажды она вдруг ослепла, а потом и оглохла. Она говорит, что и со мной то же будет. Видели мои глаза? Когда я утром просыпаюсь, у меня ресницы склеены. Полные глаза гноя.

Мы говорим:

— Несомненно, это болезнь, которую можно вылечить при помощи лекарств.

Она говорит:

— Может быть. Но как пойти к доктору без денег? Да и нет их, врачей-то. Все на фронте.

Мы спрашиваем:

— А что у тебя с ушами? Болят?

— Нет, с ушами у меня все в порядке. И я думаю, у матери тоже. Она только притворяется, что ничего не слышит: не хочет отвечать ни на какие вопросы.

Упражнения в слепоте и глухоте

Один из нас притворяется слепым, второй — глухим. Сначала — для тренировки — слепой завязывает глаза одним из бабушкиных платков, а глухой затыкает уши травой. Платок пахнет плохо, как бабушка.

Мы беремся за руки и выходим на улицу после сигнала воздушной тревоги, когда все попрятались по погребам и подвалам и улицы совсем опустели.

Глухой описывает все, что видит:

— Улица длинная и прямая. По сторонам улицы стоят низкие одноэтажные дома. Они покрашены в голубой, серый, розовый и белый цвет. В конце улицы — парк и фонтан. Теперь я вижу самолеты. Пять бомбардировщиков. Летят очень низко.

Слепой говорит медленно, чтобы глухой мог читать по губам:

— Я слышу самолеты. Они гудят очень низко и тяжело, моторы на полной мощности — значит, они загружены бомбами. Вот они прошли над нами. Улетели. Я опять слышу птиц. Больше никаких звуков.

Глухой читает по губам, что говорит слепой, и отвечает:

— Да, улица совсем пустая.

Слепой говорит:

— Ненадолго. Я уже слышу чьи-то шаги в переулке слева.

Глухой говорит:

— Правильно. Идет мужчина.

Слепой спрашивает:

— Как он выглядит?

Глухой отвечает:

— Как все: бедный и старый.

Слепой говорит:

— Я догадался. Он шаркает, как старик. И он босой — значит, бедный.

Глухой говорит:

— Он лысый. В старой солдатской куртке. Штаны у него слишком короткие, а ноги грязные.

— А глаза?

— Не вижу. Он смотрит себе под ноги.

— А рот?

— Губы слишком втянуты… наверно, он совсем беззубый.

— А руки?

— Он их держит в карманах. Карманы большие и чем-то набиты, сильно оттопыриваются. Это картошка или грецкие орехи — судя по форме… Вот он глядит на нас. Но цвет глаз я не разберу.

— Еще что ты видишь?

— Морщины на лице. Глубокие. Как шрамы.

Слепой говорит:

— Я слышу сигнал отбоя воздушной тревоги. Налет кончился, пошли домой.

Через некоторое время нам уже не нужно завязывать глаза и затыкать уши. Тот, кто изображает слепого, просто смотрит внутрь, а глухой заставляет себя ничего не слышать.

Дезертир

В лесу мы находим человека. Живого, молодого и без формы. Он неподвижно лежит за кустом и смотрит на нас.

Мы спрашиваем:

— Почему вы тут лежите?

Он отвечает:

— Я не могу идти. Я перешел границу. Шел две недели, днем и ночью. В основном ночью. У меня больше нет сил. Я не ел три дня.

Мы спрашиваем:

— А почему вы без формы? Все молодые мужчины носят форму — они все в армии.

Он говорит:

— Я больше не хочу быть солдатом.

— Вы больше не хотите сражаться с врагом?

— Ни с кем я не хочу сражаться. У меня врагов нет. Я хочу домой.

— А где ваш дом?

— Еще далеко… Если я не добуду еды, мне туда не дойти.

Мы спрашиваем:

— Так почему вы не пойдете и не купите еды? У вас что, денег нет?

— И денег нет тоже, а главное — нельзя, чтобы меня видели. Я должен прятаться. Меня никто не должен увидеть.

— Почему?

— Я покинул полк без позволения. Я удрал. Я дезертир. Если меня поймают — повесят или расстреляют.

Мы спрашиваем:

— Как убийцу?

— Да. Как убийцу.

— А ведь вы никого убивать не хотите. Просто хотите домой…

— Да, я только хочу домой…

Мы спрашиваем:

— Какой еды вам принести?

— Все равно. Любой.

— Козий сыр, крутые яйца, хлеб и фрукты. Пойдет?

— Да, да! Все что угодно!

Мы спрашиваем:

— Может быть, еще одеяло? Ночи теперь холодные, часто идет дождь…

Он говорит:

— Да, только так, чтобы вас не заметили. И ведь вы никому не расскажете, правда? Даже своей матери?…

Мы отвечаем:

— Нас никто не заметит, мы никогда никому ничего не рассказываем, а матери у нас нет.

Когда мы возвращаемся с едой и одеялом, он говорит:

— Вы очень добрые.

Мы отвечаем:

— Мы не хотим быть добрыми. Мы принесли все это просто потому, что эти вещи вам совершенно необходимы. Вот и все.

Он говорит:

— Я не знаю, как вас благодарить. Я вас никогда не забуду.

Его глаза полны слез.

Мы говорим:

— Знаете, плакать нет смысла. Слезы никому не помогают. Вот мы никогда не плачем. Хотя мы еще не взрослые, как вы.

Он улыбается и говорит:

— Вы правы. Простите меня — я больше не буду плакать. Это все просто потому, что я так устал…

Упражнение в голодании

Мы говорим бабушке:

— Сегодня и завтра мы ничего не будем есть. Только пить воду.

Она пожимает плечами:

— Мне-то что! Но работали чтоб как положено.

— Конечно, бабушка.

В первый день она убивает курицу и жарит ее в печке. Днем она зовет нас:

— Идите есть!

Мы идем на кухню; пахнет очень вкусно. Мы голодные, но не очень. Мы смотрим, как бабушка разрезает курицу. Она говорит:

— У-мм, а пахнет-то как! Чуете? Ну что, дать вам по ножке?

— Нет, бабушка, мы ничего не хотим.

— Жаль, жаль… Курочка-то удалась.

Она ест курицу руками, облизывает пальцы и вытирает их о фартук. Она обгладывает и обсасывает кости.

Она говорит:

— Молоденькая курочка-то, нежная. Ну бывает ли что вкуснее?

Мы говорим:

— Бабушка, за все время, что мы здесь живем, вы ни разу не готовили нам курицу.

Она говорит:

— Ну вот сегодня и сготовила. Ешьте, радуйтесь.

— Вы же знаете, что мы ничего не едим ни сегодня, ни завтра.

— А при чем тут я? Очередная ваша дурость.

— Это одно из наших упражнений. Мы учимся терпеть голод.

— Ну вот и терпите. Никто вам не мешает.

Мы выходим из кухни и принимаемся за работу в саду. К концу дня мы начинаем по-настоящему чувствовать голод. Мы пьем много воды. Ночью нам трудно заснуть. А когда мы все же засыпаем, нам снится еда.

Назавтра в обед бабушка доедает курицу. Мы смотрим, как она ест, но видим ее будто в тумане. Мы больше не чувствуем голод, но у нас кружится голова.

Вечером бабушка печет оладьи и ставит их на стол с вареньем и молодым сыром. Нам нехорошо, желудок сводит, но как только мы ложимся, мы сразу засыпаем глубоким сном. Когда мы просыпаемся, бабушка уже ушла на рынок. Мы хотим позавтракать, но в кухне ничего нет. Ни хлеба, ни молока, ни сыра. Бабушка все заперла в погреб. Мы могли бы отпереть его, но решаем ни к чему не прикасаться. Мы едим помидоры и огурцы с солью.

Бабушка возвращается с рынка и говорит:

— Вы сегодня утром не сделали своей работы.

— Вы должны были нас разбудить, бабушка.

— Сами должны просыпаться. Да ладно, на первый раз, так и быть, покормлю вас.

Она варит овощной суп из того, что принесла обратно с рынка. Как всегда. Мы съедаем совсем немного. После еды бабушка говорит:

— Дурацкое упражнение. И вредное для здоровья.

Могила дедушки

Однажды мы видим, как бабушка выходит из дому с лейкой и садовыми инструментами. Но идет она не в виноградник, а в противоположную сторону. Мы идем за ней, держась подальше: мы хотим узнать, куда она пошла.

Бабушка идет на кладбище. Она останавливается перед одной из могил и кладет принесенные инструменты на землю. На кладбище больше никого нет. Только бабушка и мы.

Прячась за кустами и надгробиями, мы подбираемся ближе. Бабушка близорукая и плохо слышит; мы можем наблюдать за ней незаметно.

Она выпалывает сорняки с могилы, вскапывает и рыхлит граблями землю, сажает цветы, приносит из колодца воду и поливает могилу.

Закончив работу, она собирает инструменты, а потом встает на колени перед деревянным крестом. Она складывает руки, как для молитвы, но то, что до нас доносится, — это в основном брань:

— Дерьмо… ублюдок… свинья… грязный… проклятый…

Когда бабушка уходит, мы осматриваем могилу: она хорошо ухожена. Мы смотрим на крест — там написана та же фамилия, что у бабушки. И еще это мамина девичья фамилия. А имя двойное, написано через черточку, и это — наши имена.

На кресте есть еще даты рождения и смерти. Легко сосчитать, что дедушка умер сорока четырех лет, двадцать три года тому назад.

Вечером мы спрашиваем у бабушки:

— Каким был наш дедушка?

Она говорит:

— Что? Нет у вас никакого дедушки.

— Но был. Давно.

— Нет, не было. Когда вы родились, он уж давно помер. Так что не было у вас деда — и все.

Мы спрашиваем:

— А зачем вы его отравили?

— О чем это вы?

— Люди говорят, что вы отравили дедушку.

— Люди говорят, люди говорят… Ну и пусть себе говорят что хотят.

— Так вы его не травили?

— Отстаньте от меня, сукины вы дети! Ничего не доказано, а люди всегда брешут!

Мы снова спрашиваем:

— Вы дедушку не любили, мы знаем. Тогда почему вы так ухаживаете за его могилой?

— Именно потому! Из-за того, что люди говорят. Чтоб не брехали зря! И потом — откуда вы знаете, что я ухаживала за его могилой, а? Вы опять за мной шпионили, сукины вы дети! Чтоб вас черт взял!…

Упражнения в жестокости

Воскресенье. Мы ловим курицу и перерезаем ей горло — как это делала бабушка. Потом мы приносим курицу на кухню и говорим:

— Приготовьте ее, бабушка.

Она начинает кричать:

— Кто вам позволил?! Вы не смеете! Я тут распоряжаюсь, вы, грязные щенки! Я не стану ее готовить — лучше сдохнуть!

Мы говорим:

— Ладно. Тогда мы сами ее приготовим.

Мы начинаем ощипывать курицу, но бабушка отнимает ее у нас:

— Вы не умеете! Косорукие! Вы меня в гроб вгоните, грязные щенки! За что такое наказание Господне?!…

Пока курица готовится, бабушка плачет:

— Лучшая ведь курочка была! Они нарочно ее выбрали! А я ведь ее во вторник на базар снести хотела!…

Когда мы едим курицу, мы говорим:

— Очень вкусная курица. Мы теперь будем есть курицу каждое воскресенье.

— Каждое воскресенье?! Вы спятили! Вы что, разорить меня хотите?!

— Мы будем есть курицу каждое воскресенье, нравится это вам или нет.

Бабушка опять плачет:

— Ну что я им сделала? За что? Бедная я, несчастная!… Они меня уморить хотят! Бедную беспомощную старуху! А я к ним была так добра!…

— Да, бабушка, вы добрая, очень добрая. Вот поэтому вы будете жарить нам курицу каждое воскресенье, из доброты.

Когда она немного успокаивается, мы говорим ей:

— Теперь, когда вам надо будет кого-то убить — курицу или поросенка, — скажите нам. Мы это сделаем.

Она говорит:

— Так вам это дело нравится, что ли?

— Нет, бабушка. Это как раз потому, что нам не нравится убивать. Поэтому мы должны привыкнуть к этому.

Она говорит:

— Ясно. Новое упражнение. Что ж, на сей раз вы правы: надо суметь убить, коли нужно будет.

Мы начинаем с рыбы. Мы берем рыб за хвост и бьем головой о камень. Скоро мы привыкаем убивать животных, предназначенных на еду, — кур, кроликов, уток. Потом мы привыкаем убивать и тех животных, которых убивать незачем. Мы ловим лягушек, прибиваем к дощечке и вспарываем им брюхо. Мы ловим бабочек и прикалываем булавкой к картонке. Скоро у нас получается хорошая коллекция бабочек.

Однажды мы вешаем нашего рыжего кота на суку. Он висит и при этом вытягивается так сильно, что становится невероятно длинным. Он бьется в конвульсиях. Когда он перестает дергаться, мы обрезаем веревку. Он лежит, вытянувшись, на траве совершенно неподвижно, но потом вдруг вскакивает и убегает.

С этого времени кот больше не приближается к дому, хотя иногда крутится поодаль. Он даже не отваживается подойти, чтобы полакать молоко из блюдца, которое мы ставим для него на крыльцо.

Бабушка говорит:

— Что-то кот одичал совсем.

Мы говорим:

— Не беспокойтесь, бабушка, о мышах мы и сами позаботимся.

Мы ставим мышеловки, а пойманных мышей кидаем в кипяток.

Другие дети

В Городке мы встречаемся с другими детьми. Школа закрыта, и они весь день проводят на улице. Есть и старшие ребята, и малыши. У некоторых тут есть дома и матери, других привезли откуда-то, как нас. Больше всего детей из Большого Города.

Многие дети живут с людьми, которых они раньше не знали. Им приходится работать в поле или в винограднике. Люди, у которых они живут, не всегда добры к ним.

Старшие часто нападают на младших. Они отбирают все, что найдут у младших в карманах, а иногда и саму одежду. Они их колотят — особенно неместных. Это потому, что у малышей из Городка есть матери, которые за них заступаются.

Нас никто не защищает, и нам приходится защищаться самим.

Мы вооружаемся: обкалываем камни, чтобы у них были острые края, набиваем песком и камешками носки. У нас есть бритва — мы нашли ее в комоде на чердаке, рядом с Библией. Нам достаточно достать бритву, и большие мальчишки убегают.

Однажды в жаркий полдень мы сидим у колонки, где набирают воду те, у кого нет своего колодца. Рядом валяются в траве трое больших мальчишек. Там прохладнее — в тени деревьев, возле воды, которая все время течет из колонки.

Приходит Заячья Губа и ставит под струю свое ведро. Вода течет слабо, она ждет, пока ведро наполнится.

Когда ведро наконец наполняется, один из мальчишек поднимается, подходит и плюет в ведро. Заячья Губа выливает воду, споласкивает ведро и снова ставит его под струю.

Когда ведро опять наполняется, встает другой парень и тоже плюет в ведро. Заячья Губа опять споласкивает ведро и ставит под струю. Теперь она не дожидается, пока ведро наполнится — когда ведро налито до половины, она подхватывает его и пытается убежать.

Третий парень догоняет ее, хватает за руку и плюет в ведро.

Заячья Губа просит:

— Перестаньте, пожалуйста. Мне нужна вода для питья.

Парень говорит:

— А вода вполне чистая. Я в нее просто плюнул. Ты же не хочешь сказать, что моя слюна для тебя недостаточно чистая? Мой плевок чище любой вещи в вашем доме!

Заячья Губа выливает воду и плачет.

Тогда парень расстегивает ширинку и говорит:

— Ну-ка пососи! Если отсосешь, так и быть — дадим тебе налить ведро.

Заячья Губа встает на колени. Парень отходит от нее, говоря:

— Ты что, и впрямь подумала, что я суну свой член в твой вонючий рот? Грязная корова!

Он пинает Заячью Губу в грудь и застегивает ширинку.

Тогда подходим мы. Мы поднимаем Заячью Губу с колен, берем у нее ведро, споласкиваем и наполняем его.

Один из мальчишек говорит:

— Все, пошли отсюда.

Другой говорит:

— Ты чего, веселье только начинается!

Первый отвечает:

— Кончаем. Я этих знаю. Они опасные.

— Опа-асные? Эти-то засранцы? Гляди, ща их уделаю.

Он подходит к нам и хочет опять плюнуть в ведро, но один из нас дает ему подножку, а другой бьет по голове набитым песком носком. Парень падает. Он без сознания. Его приятели смотрят на нас исподлобья, один хочет подойти, но второй говорит:

— Ты поосторожнее! Эти ублюдки на все способны. Они мне как-то голову камнем разбили. И бритва у них есть — они ей машутся не долго думая. Они тебе глотку перережут без всякого. Говорю тебе, психи они!

Парни уходят.

Мы отдаем ведро Заячьей Губе. Она спрашивает:

— Что ж вы сразу за меня не заступились?

— Мы хотели посмотреть, как ты станешь защищаться.

— Да что я могла сделать против этих дылд?

— Например, ударить ведром по голове, расцарапать им лицо, дать ногой по яйцам, закричать или убежать и вернуться позже.

Зима

Начинает холодать. Перерыв наши чемоданы, мы надеваем все, что там есть теплого: по нескольку свитеров и по нескольку пар штанов. Но надеть вторые ботинки поверх наших сношенных до дыр ботинок мы, конечно, не можем. Да и нет у нас других ботинок. Перчаток тоже нет, нет и шапок. Руки и ноги у нас в цыпках от холода.

Небо теперь серое, улицы пусты, речка замерзла, а лес засыпан снегом. Мы больше не можем никуда ходить. Скоро мы останемся без дров.

Мы говорим бабушке:

— Нам нужны две пары резиновых сапог.

Она отвечает:

— Еще чего вам нужно? Где я, по-вашему, деньги возьму?

— Бабушка, у нас дрова кончаются.

— Значит, экономить их надо.

Мы больше не выходим из дома. Мы делаем разные свои упражнения, вырезаем из дерева ложки и хлебные доски, учимся до позднего вечера. Бабушка почти не встает с постели. Она даже на кухню почти не выходит. Нам никто не мешает.

Едим мы плохо. Не осталось ни овощей, ни фруктов, куры больше не несутся. Каждый день бабушка приносит из погреба немного сушеных бобов и несколько картофелин — хотя погреб забит копченым мясом, колбасой и банками варенья.

Иногда приходит почтальон. Он звонит в велосипедный звонок, и бабушка выходит из дома. Почтальон мусолит карандаш, пишет что-то на бумажке и передает бумажку бабушке, которая ставит на ней крестик. Тогда почтальон дает ей какие-то деньги, пакет или письмо и, насвистывая, едет обратно.

Бабушка запирается с посылкой или деньгами в своей комнате. Письма она кидает в печку.

Мы спрашиваем ее:

— Бабушка, почему вы выкидываете письма не читая?

Она отвечает:

— Я читать не умею. В школу я не ходила, всю жизнь только и знала, что работала. Я-то не то что вы, не балованная.

— Мы могли бы читать вам вслух.

— Никто не должен читать мои письма.

Мы спрашиваем:

— Кто посылает вам посылки, деньги и письма?

Она не отвечает.

На другой день, когда она спускается в погреб, мы обыскиваем ее комнату. Под кроватью лежит посылка — ящик вскрыт, в нем свитера, шарфы, шапки и перчатки. Мы ничего не говорим бабушке, чтобы она не узнала, что у нас есть ключ от ее комнаты.

После ужина мы ждем. Бабушка прикладывается к своей бутылке с водкой, а потом, пошатываясь, идет в спальню и открывает дверь ключом, который висит у нее на поясе. Мы проскакиваем в комнату за ней и толкаем бабушку в спину. Она падает на кровать, а мы делаем вид, что ищем что-то, и находим посылку.

Мы говорим:

— Бабушка, это нехорошо. Мы мерзнем, у нас нет теплых вещей, мы не можем выйти из дому, а вы хотите продать все, что мама связала для нас и прислала нам.

Бабушка не отвечает, только плачет.

Мы говорим ей:

— Это мама посылает вам деньги и пишет письма.

Бабушка говорит:

— Не мне она пишет. Она отлично знает, что я неграмотная. Вы тут живете, вот она и пишет. Да только не нужны мне ее письма! Ничего мне от нее не нужно!

Почтальон

Теперь мы караулим почтальона у калитки. Почтальон — старик. Он носит фуражку и ездит на велосипеде с двумя кожаными сумками на багажнике.

Когда он приезжает, мы не даем ему позвонить — мы мигом отвинчиваем звонок, чуть только он останавливается.

Он спрашивает:

— Где ваша бабушка?

Мы говорим:

— Это не важно. Отдайте нам то, что привезли.

Он говорит:

— Ничего нет.

Он хочет уехать, но мы толкаем его и валим в снег. Велосипед падает на него сверху, почтальон ругается.

Мы обыскиваем его сумки и находим письмо и бланк почтового перевода. Мы забираем письмо и говорим:

— Отдайте нам деньги.

Он говорит:

— Нет. Это адресовано вашей бабушке.

Мы говорим:

— Но это для нас. Это послала нам мама. Если вы не отдадите деньги, мы не дадим вам встать и вы будете лежать, пока не замерзнете насмерть.

Он говорит:

— Ладно, ладно. Помогите встать — мне ногу велосипедом прижало.

Мы поднимаем велосипед и помогаем подняться почтальону. Он очень худой и совсем легкий. Он достает из кармана деньги и дает нам.

Мы спрашиваем:

— Подпись вам нужна? Или крестик?

Он говорит:

— Крестик сойдет. Один крестик ничуть не хуже другого.

И добавляет:

— Вы, в общем, правы, что защищаетесь. Всякий знает, что за штука ваша бабка. Скареднее ее нигде не сыщешь. Так, значит, матушка вам все это посылает, да? Она у вас ничего. Я ее еще девчонкой помню. Она правильно сделала, что уехала, — тут бы кто ее замуж взял? Со всеми этими слухами…

Мы спрашиваем:

— Какими слухами?

— Да что она муженька своего отравила. Я имею в виду — бабка ваша своего мужа. Да это старая история. Ее за то Ведьмой и прозвали.

Мы говорим:

— Мы не хотим, чтобы кто-нибудь говорил гадости про бабушку.

Почтальон разворачивает велосипед и говорит:

— Ну, как хотите. Но вам надо об этом знать.

Мы говорим:

— Мы и раньше знали. А вы теперь отдавайте всю почту нам. Иначе мы вас убьем. Вам ясно?

Почтальон говорит:

— С вас станется. Да черт с вами, получите вы свою почту, мне-то все равно. А уж на Ведьму мне вообще наплевать.

Он уходит, толкая велосипед. Он хромает, чтобы показать, как мы его сильно покалечили.

На следующий день мы, тепло одевшись, идем в город купить себе резиновые сапоги на присланные мамой деньги. Ее письмо мы несем под рубашкой по очереди.

Сапожник

Сапожник живет и работает в подвале дома возле железнодорожной станции. Комната очень большая. В одном углу стоит кровать, в другом — кухонная плита и стол. Мастерская устроена под окном, которое выходит на улицу на уровне мостовой. Сапожник, окруженный обувью и инструментами, сидит на низкой табуретке. Он смотрит на нас поверх очков; смотрит на наши изношенные и потрескавшиеся ботинки из когда-то хорошей лакированной кожи.

Мы говорим:

— Доброе утро. Мы бы хотели приобрести теплые непромокаемые сапоги. Вы такие продаете? Деньги у нас есть.

Он отвечает:

— Да сапоги-то у меня есть. Но те, что с подкладкой, теплые, очень дорого стоят.

Мы говорим:

— Нам абсолютно необходимы такие сапоги. У нас мерзнут ноги.

Мы выкладываем все свои деньги на прилавок.

Сапожник говорит:

— Тут только на одну пару наберется. Ну, да вам одной пары хватит. Размер у вас одинаковый. Будете носить их по очереди.

— Это невозможно. Мы друг без друга никогда не ходим. Мы всегда вместе.

Сапожник говорит:

— Так скажите, чтоб родители вам еще денег дали.

— У нас нет родителей. Мы живем с бабушкой, которую тут называют Ведьмой. Она не даст нам денег.

Сапожник говорит:

— Ведьма — ваша бабушка? Бедные мальчики! И вы пришли сюда от самого ее дома в этих ботинках!…

— Да. У нас есть только эти ботинки. А чтобы пережить зиму, нам нужна хорошая обувь. Нам надо ходить в лес за дровами, надо расчищать снег во дворе. Поэтому нам абсолютно необходимы…

— Две пары теплых непромокаемых сапог?

Сапожник смеется и дает нам две пары сапог:

— Примерьте-ка.

Мы надеваем сапоги, они нам точно впору.

Мы говорим:

— Мы берем их. За вторую пару мы заплатим вам весной, когда сможем продавать рыбу и яйца. Или, если хотите, мы наносим вам дров.

Сапожник отдает нам наши деньги:

— Вот, возьмите эти ваши деньги, они мне ни к чему. Купите себе лучше теплые носки. А сапоги я вам так дам, потому что они таки вам абсолютно необходимы.

Мы говорим:

— Мы не хотим брать подарки.

— Это почему же?

— Потому что мы не хотим говорить «спасибо».

— Так а кто вас заставляет? Берите свои сапоги и ступайте себе. Нет! Постойте! Возьмите вот еще тапочки, и эти вот сандалии на лето, да и эти башмаки тоже — они очень крепкие. Берите все, что нравится!

Мы спрашиваем:

— Но почему вы дарите нам все это?

— Потому что мне все это уже не нужно. Я скоро уезжаю.

Мы спрашиваем:

— Куда вы уезжаете?

— Кто знает? Увезут меня да и убьют…

Мы спрашиваем:

— Кто хочет вас убить и за что?

Он говорит:

— Не задавайте глупых вопросов, мальчики. Убирайтесь.

Мы берем ботинки, тапочки и сандалии. Сапоги уже на нас. Мы останавливаемся на пороге и говорим:

— Надеемся, они все-таки не увезут вас. Или если и увезут, то, может, не убьют. До свидания, сударь, и — спасибо. Спасибо вам большое.

Когда мы приходим домой, бабушка спрашивает:

— Где вы это украли, висельники?

— Мы не крали. Это подарок. Не все такие жадные, как вы, бабушка.

Кража

Теперь, когда у нас есть теплая одежда и обувь, мы снова можем выходить на улицу. Мы катаемся по льду на речке, ходим за дровами. Мы берем в лес топор и пилу. Собирать валежник и хворост больше нельзя — слишком много снега на земле. Мы залезаем на деревья, спиливаем мертвые ветви и на земле рубим их топором. За работой совсем не холодно — мы даже потеем. Поэтому мы снимаем перчатки и кладем их в карман, чтобы не снашивались слишком быстро.

Однажды, возвращаясь с двумя вязанками дров, мы делаем крюк, чтобы навестить Заячью Губу.

Снег перед крыльцом не расчищен, и следов на нем нет. Труба не дымится.

Мы стучим в дверь, никто не отвечает. Мы толкаем дверь и заходим. Вначале мы ничего не видим — в доме слишком темно, но вскоре наши глаза привыкают к темноте.

Единственная комната служит и кухней, и спальней. В самом темном углу стоит кровать. Мы подходим к кровати и зовем. Кто-то шевелится под одеялом и грудой тряпья, и появляется голова Заячьей Губы.

Мы спрашиваем:

— Твоя мама дома?

Она говорит:

— Да.

— Она умерла?

— Я не знаю.

Мы кладем дрова на пол и растапливаем печку, потому что в доме так же холодно, как и на улице. Потом мы идем в бабушкин дом и берем картошки и сушеных бобов из погреба. Мы доим козу и приносим все это в дом соседки. Мы греем молоко, растапливаем в кастрюле снег и ставим вариться бобы, а картошку запекаем в печке.

Заячья Губа встает с постели и садится у огня.

Оказывается, соседка не умерла. Мы вливаем ей в рот немного горячего молока. Мы говорим Заячьей Губе: