Улица Светлячков

Кристин Ханна

Улица Светлячков

Kristin Hannah

FIREFLY LANE

© 2008 by Kristin Hannah

© Е. Тарасова, перевод на русский язык, 2013

© ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2013

Издательство Иностранка®

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()

Это было смешно, удивительно и абсолютно неизбежно. Материнство не только выпило из Кейт все соки и лишило ее уверенности в себе, но и наполнило ее существо такой любовью, что без своей малышки Кейт чувствовала себя только половиной человека.

Еще долго, после того как скрылась из виду машина ее родителей, Кейт стояла, приложив руку козырьком ко лбу, на пороге своего нового дома на побережье острова Бейнбридж.

Затем, зайдя внутрь, она какое-то время не знала, что делать дальше, потому что уже успела забыть, как это – быть одной. Она попыталась снова дозвониться до Талли, но ей опять предложили оставить сообщение…

Эта книга посвящается нам. Девчонкам, юным и не очень. Тем, кто умеет дружить годами, не теряя друг друга из виду в трудные моменты: как драматические, так и просто нелегкие. Вы знаете себе цену. Спасибо вам.

Также книга посвящается тем людям, которые значат для меня очень многое и о которых я не забываю никогда: мой отец Лоуренс, брат Кент, сестра Лора, муж Бенджамин и сын Такер. Как бы далеко вы ни находились от меня, вы всегда в моем сердце.

И моей маме – вдохновительнице многих моих романов, но в первую очередь – этого.

Старый друг – лучшее из зеркал.

Джордж Герберт

Пролог

Их так и называли – девчонки с улицы Светлячков. Правда, это было давно, больше тридцати лет назад. Но сейчас, когда она лежала в кровати, прислушиваясь к разыгравшейся за окном снежной буре, ей казалось, что все это было вчера.

За прошедшую неделю – хуже которой не было в ее жизни ничего, – она окончательно утратила способность уходить, прятаться от воспоминаний. Слишком часто в последнее время ей снилось, что на дворе снова тысяча девятьсот семьдесят четвертый год, она подросток, взрослеющий в тени проигранной войны, гоняющий на велосипеде вместе с лучшей подругой в такой кромешной тьме, что они порой сами себе казались невидимыми. Место, где это происходило, не имело значения, но она помнила его во всех деталях: извилистая полоска асфальта, по обе стороны от которой тянутся заполненные мутной водой овраги и холмы, поросшие косматой травой. Сначала, до того как они встретились, каждой из них казалось, что эта дорога не ведет вообще никуда. Просто сельская улица, которая носит название насекомых, которых никто никогда не видел в этом суровом сине-зеленом уголке земли.

А позже они смотрели на это место глазами друг друга. Они стояли на склоне холма и видели не огромные деревья, грязные рытвины и снежные горы вдалеке, а те места, где им предстоит когда-нибудь побывать. Ночью они выскальзывали незамеченными из своих домов, стоящих рядом, и встречались на этой дороге. На берегах реки Пилчук они курили, напевали «Не геройствуй, Билли!» и рассказывали друг другу обо всем, сшивая свои жизни в единое целое, так что к концу того лета никто уже не понимал, чем отличаются эти две девочки. Для всех, кто их знал, они стали просто «Талли-и-Кейт», и возникшая более тридцати лет назад дружба была основой их жизни – такая крепкая, долгая, прочная. Менялись мелодии и песни, но не забывались клятвы, данные ими друг другу на улице Светлячков.

Лучшие подруги навсегда!

Они верили, что сохранят верность данным обетам навечно, даже когда превратятся в двух старушек, сидящих в креслах-качалках на скрипучем крыльце и вспоминающих молодость.

Теперь она знает этому цену. Вот уже год она повторяет себе, что все в порядке, что вполне можно обойтись без лучшей подруги. И иногда даже верит в это.

Иногда в ушах ее звучит музыка. Их музыка. «Прощай, дорога из желтого кирпича», «Меркантильная девушка», «Богемская рапсодия», «Пурпурный дождь». А вчера во время похода по магазинам запись отвратительного качества из тех, что проигрывают обычно в торговых залах, с песней «У тебя есть подруга», так растревожила ее, что она разрыдалась прямо у прилавка с редиской.

Откинув одеяло, она встала с кровати, стараясь не разбудить спавшего рядом мужчину. Несколько секунд она смотрела на него в темноте. Даже во сне на его лице было тревожное выражение.

Взяв трубку телефона, она вышла из спальни и пошла по коридору к входной двери. Там, глядя сквозь стекло на неутихающую бурю, она собралась с духом и набрала знакомые цифры, еще не зная, что скажет женщине, которая была когда-то ее лучшей подругой, после стольких месяцев молчания. С чего надо начать? «У меня была плохая неделя»? «Моя жизнь разваливается на куски»? Или просто сказать: «Ты мне нужна»?

А телефон в другой части города, за бушующим заливом, звонил и звонил.

Часть первая

Семидесятые

Танцующие королевы молодые и наивные, семнадцати лет[1].

1

Для многих людей в стране тысяча девятьсот семидесятый был годом волнений и перемен, но в доме на Магнолия-Драйв все было чинно и спокойно. Талли Харт, сидя на холодном деревянном полу, строила из деревянных брусочков конструктора домик для куклы, которая лежала рядом, заботливо одетая в крошечные розовые подгузники. Будь Талли у себя в комнате, она давно поставила бы на проигрыватель пластинку группы «Джексон Файв», но здесь, в гостиной, было даже радио.

Бабушка Талли не особенно жаловала музыку. И телевизор. И настольные игры. Чаще всего, как сейчас, бабушка сидела в кресле-качалке у камина и вышивала. Она вышила сотни образцов, по большей части с изречениями из Библии. На Рождество она жертвовала их церкви, и вышивки всегда бойко продавались на благотворительных базарах.

А дедушка… Ну, дедушке оставались только спокойствие и неподвижность. С тех пор как его хватил удар, он не вставал с постели. Иногда дедушка звонил в колокольчик, и это был единственный момент, когда Талли видела, что ее бабушка умеет торопиться. При первом звонке колокольчика она откладывала вышивку.

– О боже! – говорила она и спешила к нему по коридору в своих шлепанцах.

Протянув руку, Талли взяла тролля с желтыми волосами. Что-то бормоча себе под нос, она заставила его потанцевать с куклой по имени Каламити. Танец еще не закончился, когда раздался стук в дверь.

Звук был таким неожиданным, что Талли перестала играть и подняла голову. Кроме как по воскресеньям, когда мистер и миссис Битл заходили за ними, чтобы вместе отправиться в церковь, никто никогда не приходил в их дом.

Бабушка положила вязание в розовый пластиковый пакет, лежавший на полу возле стула, и медленной, шаркающей походкой, которая стала для нее обычной за последние годы, направилась к входной двери. Щелкнул замок, последовала долгая пауза, затем бабушка тихо произнесла:

– О господи!

Голос ее звучал как-то странно. Оглянувшись, Талли увидела женщину с длинными растрепанными волосами и улыбкой, которая словно блуждала по ее лицу. Это была самая красивая женщина из всех, кого видела Талли в своей жизни: молочно-белая кожа, чуть вздернутый нос и высокие скулы, округлый подбородок, влажные карие глаза, ресницы, которые медленно поднимались и опускались.

– Ничего себе приветствие дочери, с которой ты давно не виделась! – Незнакомая леди прошла мимо бабушки и направилась прямо к Талли. Подойдя, она склонилась над ней: – А это и есть моя малышка Таллула Роуз?

«Дочери?» Так это, значит…

– Мама? – благоговейным шепотом произнесла Талли, боясь в это поверить.

– Ты скучала по мне?

– О да! – сказала Талли, стараясь не рассмеяться. Она была так счастлива!

Бабушка закрыла дверь.

– Почему бы тебе не пройти на кухню и не выпить кофе?

– Я сюда не кофе распивать вернулась. Я пришла за дочерью.

– Ты без гроша в кармане, – устало проговорила бабушка.

– И что с того? – раздраженно спросила мама.

– Талли надо…

– Я сама знаю, что надо моей дочери…

Ее мама изо всех сил старалась стоять прямо, но ей не очень-то это удавалось. У нее дрожали колени, и глаза были какими-то странными. Она рассеянно крутила пальцем прядь длинных волос.

Бабушка сделала шаг в ее сторону.

– Растить ребенка – большая ответственность, Дороти. Может быть, если бы ты пожила с нами какое-то время и узнала Талли получше, ты была бы готова… – Бабушка замолчала и нахмурилась. – Да ты пьяна!

Мама захихикала и подмигнула Талли.

Талли подмигнула в ответ. В том, что мама пьяна, она не видела ничего плохого. Ее дедушка много пил, пока не заболел. И даже бабушка выпивала иногда бокал вина.

– Седня мой деньраждения, ма, или ты забыла?

– День рождения? – Талли вскочила на ноги. – Подожди здесь.

Она выбежала из комнаты. Сердце девочки отчаянно колотилось, пока она рылась в комоде, выбрасывая оттуда свои вещи. Талли искала ожерелье из бусинок и макаронин, которое она сделала маме в воскресной церковной школе в прошлом году. Бабушка тогда нахмурилась, увидев ожерелье, и велела Талли не надеяться понапрасну. Но Талли все равно надеялась. Схватив ожерелье, она кинулась обратно и вбежала в гостиную как раз в тот момент, когда ее мама говорила бабушке:

– Я не пьяна, мамочка, дорогая. Просто я впервые за три года снова вижу мою дочурку. Любовь – это такой кайф, с которым ничто не сравнится.

– За шесть лет. Талли было четыре, когда ты последний раз бросила ее здесь.

– Так давно? – Мама выглядела обескураженной.

– Возвращайся домой, Дороти, – сказала бабушка. – Я могу помочь тебе.

– Как ты сделала это в прошлый раз? Нет, спасибо!

В прошлый раз? Так мамочка уже возвращалась?

Бабушка вздохнула. Лицо ее стало строгим.

– И долго еще ты будешь мне это припоминать? – вздохнула бабушка.

– Такое не забывается. Пойдем со мной, Таллула! – Мама направилась к двери.

Талли нахмурилась. Она представляла себе это совсем не так. Мама даже не обняла ее, не поцеловала, не спросила, как ей живется. И каждый знает, что, когда уезжаешь, надо собрать чемодан. Она показала на дверь своей комнаты.

– Мои вещи…

– Не нужно тебе все это барахло, Таллула!

– Что? – Талли не понимала, о чем говорит мама.

Бабушка заключила внучку в объятия. От нее привычно пахло тальком и лаком для волос. Бабушка была единственной, чьи руки обнимали Талли, единственной, кто давал ей ощущение безопасности. И Талли вдруг стало страшно.

– Бабушка? – вопросительно произнесла она, отстраняясь. – Что мне делать?

– Ты идешь со мной, – сказала мама. Она прислонилась к двери, чтобы держаться прямо.

Бабушка взяла Талли за плечи.

– Ты ведь знаешь наш адрес и номер телефона, правда? Сразу звони, если что-то испугает тебя или пойдет не так.

Бабушка плакала. Слезы этой сильной и всегда такой спокойной женщины испугали Талли и привели ее в смятение. Что же происходит? Что она уже успела сделать не так?

– Бабушка, я… прости…

Мама, качнувшись в ее сторону, схватила Талли за плечо и сильно встряхнула.

– Никогда не извиняйся, слышишь? У тех, кто извиняется, вид такой жалкий. Пошли! – взяв дочь за руку, она потянула ее к двери.

Талли засеменила за матерью прочь из дома, вниз по ступенькам крыльца и через улицу, где был припаркован видавший виды, тронутый ржавчиной фургон «фольксваген», весь облепленный разнокалиберными переводными картинками, с огромным желтым знаком пацифистского движения на дверце.

Дверца открылась, и из фургона вырвалось облако серого дыма. Сквозь дым Талли разглядела в фургоне троих людей. За рулем был чернокожий мужчина с красной банданой на густой шевелюре. На заднем сиденье – женщина в жилете с бахромой и полосатых шароварах с коричневой косынкой на белокурых волосах. Рядом с ней сидел мужчина в брюках клеш и засаленной футболке. На полу фургона был потертый коричневый палас, на котором были разбросаны несколько трубок и пустые бутылки из-под пива, упаковки от еды и магнитофонные кассеты.

– Это – мой ребенок Таллула, – сказала своим друзьям мама.

Талли ничего не сказала. Она терпеть не могла, когда ее называли Таллула. Но она сообщит об этом мамочке позже.

– Прикольно, – сказал кто-то из сидящих в фургоне.

– Она вылитая ты, Дот. От этого башку сносит.

– Залезайте, – угрюмо потребовал водитель. – Мы уже опаздываем.

Человек в грязной футболке протянул руки к Талли, обхватил ее за пояс и затащил в фургон.

Мама тоже забралась внутрь и захлопнула за собой дверцу. Внутри звучала какая-то странная музыка. Талли удалось разобрать только повторяющиеся слова «что-то происходит». Из-за наполнявшего фургон дыма все выглядело каким-то расплывчатым, словно не в фокусе.

Талли подвинулась к стенке, освобождая место для матери, но Дороти села рядом с женщиной с платком на волосах. Они тут же завели разговор о свиньях, маршах и человеке по имени Кент. Талли ничего не понимала, а от дыма у нее начала кружиться голова. Когда мужчина рядом с ней закурил трубку, Талли громко вздохнула. Повернувшись к Талли, мужчина выпустил облако дыма прямо ей в лицо и усмехнулся:

– Просто плыви по течению, малышка!

– Только посмотрите, как моя мать ее одевает, – с осуждением произнесла Дороти. – Она будто маленькая кукла. Как, черт побери, она может быть настоящей, если ей нельзя даже испачкаться?

– Точно, Дот! – одобрительно сказал сосед Талли, выпуская дым и расслабленно откидываясь на спинку сиденья.

Только сейчас мама впервые посмотрела на Талли. По-настоящему посмотрела.

– Запомни навсегда, дочурка: жизнь дана не для того, чтобы готовить, убираться и нянчить детей. Жизнь – это свобода. Каждый может делать то, что захочет. Ты можешь стать гребаным президентом Соединенных Штатов, если захочешь, черт возьми!

– Да уж, новый президент нам бы не помешал, – заметил водитель.

Женщина в косынке похлопала Дороти по ноге.

– Да уж, это точно. Эй, дружок, подай-ка косячок! – Она захихикала: – О, почти в стихах получилось.

Талли удрученно молчала. Ей-то казалось, что она отлично выглядит в этом платье. И она совсем не хотела быть президентом, Талли мечтала стать балериной.

Но больше всего на свете она хотела, чтобы мамочка ее любила. Она тихонько продвигалась в ее сторону, пока не оказалась достаточно близко, чтобы коснуться Дороти.

– С днем рождения! – тихо сказала она, вытаскивая из кармана ожерелье, над которым столько трудилась, не вставая из-за стола и продолжая собирать его и клеить, когда другие дети уже отправились играть. – Я сделала это для тебя.

Мамины пальцы сомкнулись вокруг ожерелья. Талли ждала, когда мама рассмотрит ожерелье, скажет ей спасибо и наденет ожерелье на шею, но она так и не сделала этого – просто сидела, покачиваясь в такт музыке, и разговаривала со своими друзьями.

Талли закрыла глаза. От дыма ей очень хотелось спать. Всю жизнь ей не хватало мамы. Совсем не так, как не хватает потерянной игрушки или подружки, которая, обидевшись, больше не приходит поиграть. Она скучала по маме каждую секунду. Это чувство не покидало ее никогда, беспокоило, словно рана, которая ноет днем и нестерпимо болит по ночам. Талли обещала себе, что, если мамочка вернется, она будет очень хорошей. Идеальной. Она исправит все, что сделала или сказала не так. Больше всего на свете Талли хотелось, чтобы мама могла ею гордиться.

Но сейчас Талли не знала, что делать. В ее мечтах они с мамой всегда уходили куда-то вместе, держась за руки. Только вдвоем.

«Вот мы и пришли, – говорила мама из ее мечты, когда они подходили к дому, стоявшему на холме. – Дом, милый дом. – Потом она целовала Талли в щеку. – Я так скучала по тебе. Меня не было, потому что…»

– Таллула! Проснись!

Талли, вздрогнув, очнулась. У нее гудело в висках и болело горло. Она попыталась спросить: «Где мы?», но изо рта вырвался лишь какой-то странный скрип.

Все засмеялись и продолжали смеяться, вылезая из фургона.

На маленькой улочке на окраине Сиэтла повсюду были люди, скандировавшие что-то, оравшие, держащие плакаты с надписями: «Любовь, а не война!» и «Нет, мы не пойдем!». Талли никогда не видела столько людей в одном месте.

Мама взяла ее за руку и притянула поближе к себе.

Остаток дня предстал перед Талли скоплением людей, выкрикивающих лозунги или поющих песни. Талли все время боялась, что выпустит мамину руку и ее сметет возбужденная толпа. Ей стало еще страшнее, когда появились полицейские с дубинками, оружием в кобурах и пластиковыми щитами, защищавшими их лица.

Толпа шла маршем, беспорядка не наблюдалось, поэтому полицейские только молча стояли и наблюдали.

К тому времени, когда стемнело, Талли очень хотелось есть, и голова у нее раскалывалась, но они все шли и шли то по одной улице, то по другой. Люди теперь вели себя иначе – убрали лозунги и стали пить. Талли слышала обрывки разговоров, но смысла их не понимала.

– Видели этих свиней? Они умирали от желания повыбивать нам зубы. Но мы вели себя мирно, и они не посмели к нам прикоснуться. Эй, Дот, ты что, решила зажать косяк?

Все вокруг засмеялись, а мама громче всех. Талли не понимала, что происходит, да и голова у нее просто раскалывалась. Толпа вокруг колыхалась, танцевала и смеялась. На улицу откуда-то проникала музыка.

И вдруг Талли почувствовала, что рука ее сжимает пустоту.

– Мама! – закричала она.

Но никто не ответил и даже не повернулся в ее сторону. Талли проталкивалась сквозь толпу и звала маму, пока не охрипла окончательно. Тогда она решила вернуться туда, где видела Дороти в последний раз, и подождать ее на тротуаре.

Мамочка обязательно вернется!

Слезы застилали глаза Талли, текли по лицу. Девочка сидела и ждала мать, изо всех сил стараясь не паниковать.

Но Дороти так и не появилась.

Много лет спустя Талли пыталась вспомнить, что было с ней дальше, но бредущие вокруг люди, словно облако, застилали ее память.

Она помнила только, как шла по грязному пандусу вдоль опустевшей улицы и вдруг увидела конного полицейского.

Глядя на нее сверху вниз, служитель закона нахмурился и спросил:

– Эй, малышка, ты здесь одна?

– Одна, – подтвердила Талли.

И полицейский отвез ее обратно в дом на Квин-Энн-Хилл, где бабушка крепко прижала Талли к себе, поцеловала в щеку и сказала, что в происшедшем нет ее вины.

Но Талли ей не поверила. Она была уверена, что сделала сегодня что-то очень неправильное, даже гнусное. В следующий раз, когда мамочка вернется, она будет стараться еще больше. Пообещает, что станет президентом и больше никогда-никогда ни перед кем не будет извиняться.

Талли добыла таблицу с перечнем президентов США и выучила их всех по порядку. Следующие несколько месяцев она говорила всем подряд, что хочет стать первой женщиной-президентом, и даже забросила занятия балетом. Наконец настал день рождения Талли – ей исполнилось одиннадцать лет. Когда бабушка зажгла на торте свечи и стала петь дрожащим голосом слезливую версию «Happy birthday», Талли то и дело оглядывалась на входную дверь, думая: «Вот, сейчас…»

Но никто так и не постучал в дверь, и телефон тоже молчал. Позже, рассматривая подарки, Талли изо всех сил старалась улыбаться. Перед ней на журнальном столике лежал новый альбом для рисования. Может, и не лучший подарок на день рождения, но бабушка всегда дарила вещи, способные занять и отвлечь от грустных мыслей.

– Она даже не позвонила, – произнесла Талли, подняв глаза.

Бабушка тяжело вздохнула.

– У твоей мамы проблемы, Талли. Она – слабый, запутавшийся в жизни человек. И перестань делать вид, будто это не так. Главное, чтобы ты сама была сильной.

Талли слышала этот совет миллион раз.

– Я знаю, – кивнула она.

Бабушка села на цветастый диван рядом с Талли и усадила ее к себе на колени.

Талли любила сидеть вот так, прижавшись щекой к ее груди.

– Мне бы хотелось, чтобы с твоей мамой все было по-другому, Талли, – тихо сказала бабушка. – Это – святая правда, но она – заблудшая душа. И уже давно.

– Поэтому она и не любит меня?

Бабушка посмотрела на нее сверху вниз. Очки в черной роговой оправе делали ее водянисто-серые глаза огромными.

– Она любит тебя, но только по-своему, – сказала бабушка. – Поэтому она все время возвращается.

– Что-то не похоже это на любовь, – возразила Талли.

– Твоя правда, – согласилась бабушка.

– Мне кажется, я ей даже неприятна.

– Это я ей неприятна. Очень давно кое-что случилось, а я не… Впрочем, теперь это не важно. – Бабушка покрепче прижала Талли к груди. – Когда-нибудь она пожалеет о том, что пропустила эти годы, не провела их с тобой. В этом я абсолютно уверена.

– Я могла бы показать ей тогда свой альбом.

Бабушка внимательно поглядела на внучку.

– Это было бы замечательно. С днем рождения, Талли! – И она поцеловала ее в лоб. – А теперь мне пора идти. Твой дедушка неважно чувствует себя сегодня.

После того как бабушка вышла из комнаты, Талли сидела еще какое-то время, растерянно глядя на первый чистый лист подаренного ей альбома. Здорово будет дать его однажды почитать маме, чтобы она узнала обо всем, что пропустила. Но чем же заполнить альбом? У нее было несколько фотографий, в основном сделанных мамами подружек во время школьных праздников и походов, но не так уж много. Бабушка слишком плохо видела, чтобы пользоваться фотоаппаратом. И у нее была всего одна фотография мамочки.

Талли взяла ручку, аккуратно вывела в правом верхнем углу дату и нахмурилась. Что еще написать?

«Дорогая мамочка! Сегодня мне исполнилось одиннадцать лет».

С этого дня Талли стала собирать все, что могло бы рассказать о ее жизни. Школьные фотографии, снимки со спортивных мероприятий, корешки билетов в кино. Каждый раз, когда у нее выдавался удачный день, Талли спешила домой, чтобы написать об этом в альбоме и приклеить туда чек или билет, подтверждавшие, где она была и что делала. С какого-то момента Талли стала чуть приукрашивать события, стараясь казаться лучше. Она не то что бы врала – нет, просто кое-что преувеличивала. Талли старалась записывать все, благодаря чему ее мама сможет в один прекрасный день ею гордиться. Она заполнила сначала один альбом, а потом еще несколько. И на каждый день рождения она получала от бабушки в подарок новый альбом. Пока не наступил переходный возраст.

Тогда с Талли что-то случилось. Может, все дело было в ее груди, которая оформилась раньше, чем у других девчонок. А может, Талли просто устала поверять свою жизнь листкам бумаги, которые никто не собирался читать. К четырнадцати годам ее энтузиазм иссяк окончательно. Она сложила все свои детские дневники в картонную коробку, засунула ее глубоко в шкаф и попросила бабушку больше не дарить ей альбомы.

– Ты уверена, дорогая?

– Да, – твердо ответила Талли.

Она больше не скучала по матери и старалась вспоминать о ней как можно реже. И даже сказала всем в школе, что ее мать погибла, утонула, катаясь на яхте.

Эта ложь дала ей ощущение свободы.

Талли перестала покупать одежду в детских отделах магазинов и проводила немало времени в отделах для подростков. Она накупила себе облегающих кофточек, оставляющих открытым живот и дававших отличную возможность продемонстрировать появившуюся грудь. Также набрала плотно сидящих на бедрах брюк, соблазнительно обтягивавших попку. Все это приходилось прятать от бабушки, что, впрочем, было совсем не сложно. Надеваешь длинный дутый жилет и пулей выскакиваешь из дома – и пожалуйста, носи под жилетом все, что угодно.

Талли быстро усвоила, что, если правильно одеваться и вести себя определенным образом, с тобой будут дружить «самые классные» из одноклассников. По пятницам и субботам Талли говорила бабушке, что останется ночевать у подруги, и ездила кататься на роликах на Лейк-Хиллз, где никто никогда не спрашивал ее о семье и не смотрел на нее как на «бедную Талли». Она научилась курить сигареты, не кашляя, и жевать жвачку, чтобы отбить запах.

К восьмому классу Талли стала самой заметной девочкой в средней школе и, окруженная друзьями, почувствовала себя намного увереннее. В те моменты, когда от дел шла кругом голова, она почти не вспоминала о женщине, которой была абсолютно не нужна.

Но были дни, когда Талли чувствовала себя не то чтобы одинокой, но какой-то ущербной. Словно она тупо плыла по течению. А все люди вокруг просто временно занимали пустые места в ее жизни.

И сегодня был один из таких дней. Талли сидела в школьном автобусе, стараясь не прислушиваться к тому, о чем шушукались девчонки рядом с ней. Все, казалось, рассказывали друг другу исключительно про семейные дела. А Талли нечего было сказать на эти темы. Она была далека от ссор с младшим братом или сестрой, не знала, как наказывают родители, когда им дерзишь, и не имела представления о том, что такое поход с матерью по магазинам. К счастью, скоро автобус подъехал к ее остановке, и Талли вышла, не забыв устроить шоу из прощания с подружками. Талли громко смеялась и махала им рукой, всячески изображая полную беззаботность.

После того как автобус отъехал, она поправила на спине рюкзак и начала долгий путь к дому. Талли как раз повернула за угол, когда увидела его.

Потрепанный красный «фольксваген» с переводными картинками на боковых дверях.

2

Было еще темно, когда прозвенел будильник. Застонав, Кейт Муларки открыла глаза и уставилась в потолок. При мысли о том, что надо идти в школу, девочку стало слегка подташнивать.

Восьмой класс – это был настоящий кошмар. Да и весь семьдесят четвертый год стал для Кейт годом полного личного провала. Слава богу, до конца учебы оставалось не больше месяца. Впрочем, лето не обещало быть лучше.

В шестом классе у Кейт было две подружки, и они все делали вместе. Занимались в клубе верховой езды, ходили в молодежную группу и ездили друг к другу в гости на велосипедах. Но летом того года, когда им исполнилось по двенадцать лет, все закончилось. Ее подружки словно с цепи сорвались – по-другому это нельзя было назвать. Они стали курить марихуану и прогуливать уроки. Зато не пропускали ни одной вечеринки. А когда Кейт не захотела присоединиться к их новым развлечениям, ее просто прогнали. И точка. «Хорошие» дети не принимали ее в свой круг, потому что она якшалась с наркоманами. Теперь единственными друзьями Кейт были книги. Она перечитывала «Властелина колец» так часто, что помнила некоторые сцены наизусть.

Впрочем, это было не то, что могло бы помочь ученице восьмого класса стать всеобщей любимицей.

Кейт со вздохом вылезла из постели, приняла душ в крохотном чуланчике наверху, совсем недавно переделанном в ванную комнату. Затем Кейт заплела в косу свои прямые белокурые волосы и надела очки в роговой оправе. Очки были безнадежно несовременными – сейчас носили круглые и без оправы. Но папа сказал, что пока они не могут купить ей новые.

Спустившись вниз, Кейт вышла на заднее крыльцо, плотнее обмотала вокруг ног штанины пижамных брюк и засунула ноги в огромные черные резиновые сапоги, стоявшие на крыльце. Двигаясь как астронавт Нейл Армстронг на Луне, она направилась по грязи к сараю в глубине двора. Старая лошадь, подойдя к забору, тихонько заржала, приветствуя свою хозяйку.

– Привет, Горошинка! – сказала Кейт, бросив на пол охапку сена и погладив лошадку по мягкому теплому уху. – Я тоже страшно по тебе скучаю.

Это была чистая правда. Два года назад эти двое были неразлучны. Кейт ездила на своей кобыле все лето и завоевала несколько призов на ярмарке округа Снохомиш.

Но все в этой жизни очень быстро меняется. Теперь Кейт знала это наверняка. Кобыла может за одну ночь состариться и захромать. И так же быстро может сделаться совсем чужой бывшая подруга.

– Пока, – потрепав лошадь по холке, Кейт вернулась на крыльцо и оставила там заляпанные грязью сапоги.

Открыв заднюю дверь, девочка увидела перед собой картину, которая повторялась изо дня в день – обычная домашняя кутерьма. Мама стояла у плиты в слегка полинявшем цветастом халатике, в розовых шлепанцах и с тонкой ментоловой сигаретой в зубах и наливала масло на электрическую сковородку. Ее каштановые волосы длиной до плеч были собраны в два жиденьких хвостика, подвязанные ярко-розовыми ленточками.

– Накрывай на стол, Кейти, – произнесла мама, даже не оглянувшись. – Шон! Спускайся вниз.

Кейт сделала то, что ей велели. Она еще не успела закончить, а мама уже была у нее за спиной и наливала молоко в расставленные Кейт стаканы.

– Шон, завтракать! – снова закричала мама. Но на этот раз добавила волшебные слова: – Я уже налила молоко.

Вскоре восьмилетний Шон спустился бегом по лестнице и кинулся к столу, спотыкаясь на ходу о недавно появившегося в семье щенка лабрадора.

Кейт как раз собиралась сесть на свое обычное место, когда взгляд ее случайно скользнул в смежную с кухней гостиную. Через огромное окно над диваном она увидела нечто очень интересное. У дома напротив стоял огромный фургон для перевозки мебели.

– Вау! – Кейт прошла вместе с тарелкой через кухню и гостиную и остановилась у окна, не сводя глаз с дома через улицу. Он стоял пустым, сколько она себя помнила.

За спиной Кейт услышала шаги матери: сначала звонкие – по линолеуму в кухне, потом тихие – по мягкому зеленому ковру в гостиной.

– Кто-то въехал в дом напротив, – сказала Кейт.

– Неужели? – удивилась мать.

– Нет, я вру.

– Может быть, у новых жильцов будет девочка твоего возраста. Хорошо бы тебе завести подругу.

Кейт едва сдержалась, чтобы не ответить какой-нибудь дерзостью. Все матери почему-то думают, что в старших классах средней школы легко завести подругу.

– Мне наплевать, – с этими словами Кейт вышла в коридор, где и доела как можно быстрее свой завтрак под укоризненным взглядом Иисуса Христа.

Как и ожидалось, мама последовала за ней. Она молча стояла перед украшавшим стену гобеленом с «Тайной вечерей».

– Чего тебе? – грубо спросила Кейт, почувствовав, что молчание становится невыносимым.

Мама едва слышно вздохнула:

– Почему мы то и дело ругаемся последнее время?

– Это ты каждый раз начинаешь!

– Тем, что говорю «доброе утро» и спрашиваю, как дела? О да! Я – настоящая ведьма!

– Ты сама это сказала, не я.

– Но это, знаешь ли, не моя вина…

– Ты о чем?

– О том, что у тебя нет друзей. Если бы ты…

Кейт стиснула зубы и отошла. Еще одна речь на тему «если бы ты старалась» – и ее просто вырвет.

Слава богу, на этот раз мама не стала ее преследовать. Она вернулась в кухню и переключилась на брата:

– Быстрее, Шон! Школьный автобус Муларки отправляется через десять минут.

Младший брат захихикал. Кейт, закатив глаза, отправилась наверх. Все это было непереносимо. И как может ее брат смеяться каждый день над одной и той же тупой шуткой? Ответ пришел ей в голову так же быстро, как и вопрос: потому что у Шона есть друзья. А с друзьями все на свете гораздо легче.

Кейт пряталась в спальне, пока не услышала, как старенький «форд» отъехал от дома. Меньше всего ей хотелось ехать в школу с мамой, которая махала рукой и кричала «пока», как болельщик на каком-нибудь телешоу, когда Кейт вылезала из машины. Ездить в школу с родителями – самоубийство, об этом известно каждому. Услышав шелест шин по гравийной дорожке, Кейт спустилась вниз, помыла посуду, собрала свои вещи и вышла из дома. Светило солнце, но дорожка была влажной после шедшего всю ночь дождя, и на ней остались следы шин.

Старики из хозяйственного магазинчика, находящегося чуть ниже по улице, наверняка уже завели разговоры о наводнении. Грязь хлюпала под массивными подошвами «фирменных» тяжелых ботинок Кейт, затрудняя движение. Она так сосредоточилась на том, чтобы не испачкать свои единственные цветные носки, что заметила стоявшую через улицу девочку, только когда дошла до конца дорожки.

Девочка была великолепна! Высокая, с большой грудью, с длинными вьющимися золотисто-каштановыми волосами и лицом как у Каролины – принцессы Монако: бледная кожа, пухлые губы и длинные ресницы. А одежда у нее была просто потрясающей: сидящие на бедрах вареные джинсы-клеш с тремя пуговицами и вставками снизу, туфли на высокой пробковой платформе, кофточка в крестьянском стиле с расширенными книзу рукавами, оставлявшая открытой полоску голого живота.

Кейт прижимала учебники к груди, отчаянно жалея о том, что давила прыщи вчера вечером. И о том, что ее джинсы были не «Раф Райдерз», модные в этом сезоне.

– П… привет, – смущенно произнесла Кейт. – Автобус останавливается на этой стороне.

Шоколадного цвета глаза с накрашенными синими тенями веками в обрамлении густых, тронутых тушью ресниц смотрели на Кейт, ничего не выражая.

В этот момент, пыхтя и поскрипывая, подъехал школьный автобус и остановился. Парень, по которому Кейт сходила с ума, высунулся из окна и закричал:

– Эй, Кути, наводнение закончилось.

И громко заржал.

Опустив голову, Кейт вошла в автобус. Усевшись на свое обычное место спереди, на котором всегда сидела одна, она ждала, не поднимая головы, пока мимо пройдет новая девочка. Но в автобус больше никто не зашел. Когда двери закрылись и автобус тронулся, Кейт решилась поднять глаза и взглянуть на дорогу.

Самой классной девчонки на свете там уже не было.

Талли категорически не нравилось, как она выглядит. А ведь она выбирала все утро, что надеть, и выбранный ею наряд был точной копией представленного в модном молодежном журнале и все же смотрелся ужасно.

Когда подъехал школьный автобус, Талли в одну секунду приняла совершенно неожиданное решение. Не пойдет она в эту дурацкую школу в этом чертовом захолустье. От Снохомиша было не больше часа езды до Сиэтла, но Талли казалось, что до большого города отсюда как до луны, настолько чужой она чувствовала себя в этом месте.

Нет! Черт побери, нет!

Она прошла по дорожке обратно к дому и распахнула дверь так, что та громко стукнулась о стену.

Драматические события в жизни, насколько успела усвоить Талли, были как знание пунктуации: начисто подрывали твой рейтинг среди сверстников.

– Ты опять под кайфом? – уже задав этот вопрос, она поняла, что матери в гостиной нет, зато здесь танцуют несколько мужчин. Один из них, прервав свои движения, устало посмотрел на Талли и переспросил:

– Что?

Она кинулась мимо них, с грохотом задев по дороге шкаф. Вслед ей послышались ругательства, но Талли было все равно. Она ненавидела себя в такие минуты, когда готова была лопнуть от злости.

Больше она не позволит своей так называемой матери заставлять ее чувствовать себя так, будто все внутри завязали в узел. После всех этих лет, когда Дороти бросала и бросала ее раз за разом – нет. Черта с два!

Мать сидела на полу в большой спальне и вырезала ножницами картинки из журнала «Космополитен». Ее длинные нечесаные волосы, водопадом ниспадавшие на плечи, как всегда, были перехвачены чудовищно старомодной кожаной лентой, расшитой мелкими бусинками. Не поднимая глаз, она перелистнула страницу на следующую, с которой улыбался киноактер Берт Рейнолдс, прикрывавший одной рукой свое мужское достоинство.

– Я не пойду в эту школу! – заявила Талли. – Болото какое-то! Все они там – придурки.

– О! – Мама перевернула страницу и принялась вырезать букет цветов из рекламного объявления. – Что ж, хорошо.

Талли хотелось закричать.

– Хорошо? Хорошо? Мне четырнадцать лет!

– Моя работа – любить и поддерживать тебя, малышка, а не лезть в твои дела.

Талли закрыла глаза, досчитала до десяти и заговорила снова:

– У меня нет здесь друзей.

– Заведи новых. Я слышала, в старой школе ты была звездой.

– Послушай, мам…

– Облачко.

– Я не собираюсь называть тебя Облачком!

– Хорошо, Таллула. – Мать подняла глаза, чтобы убедиться, что до Талли дошел смысл последней фразы. Смысл дошел.

– Я чужая в этом месте.

– Зря ты так говоришь, Талли. Ты – дитя Земли и ты своя повсюду. Бхагават-гита учит…

– С меня хватит!

Хотя мать все еще продолжала говорить, Талли вышла из комнаты. Меньше всего она сейчас нуждалась в советах наркоманки под кайфом. Проходя мимо маминой сумки, Талли вытащила оттуда пачку сигарет «Вирджиния слимз» и отправилась на улицу.

Всю следующую неделю Кейт наблюдала за новой девочкой с почтительного расстояния.

Талли Харт резко отличалась от всех вокруг. Она была крутой и независимой, лучше всех тех, кто бродил по выкрашенным унылой зеленой краской школьным коридорам. Талли не считалась с правилами и не боялась школьной администрации. Ей было наплевать, если ее застукают с сигаретой в лесу за школой. О Талли все отзывались с благоговейным страхом. Для детей, выросших на окрестных фермах и в домах рабочих целлюлозно-бумажной фабрики Снохомиш-Вэлли, Талли Харт была экзотическим цветком, и каждый хотел с ней подружиться.

Популярность неожиданно появившейся соседки сделала одиночество Кейт еще более невыносимым. Она и сама не понимала, почему это ранит ее так больно. Но каждое утро, когда они молча стояли, позевывая, все на той же автобусной остановке – рядом, но словно за тысячи километров друг от друга, – Кейт отчаянно желала, чтобы Талли обратила на нее внимание и признала ее.

Но она понимала, что этого никогда не случится.

– …до начала шоу Кэрол Бернет. Все уже готово. Кейт? Кейти?

Кейт подняла голову. Она заснула прямо на учебнике по социологии за кухонным столом.

– А? Что ты сказала? – переспросила она мать, поправляя тяжелые очки.

– Я приготовила спагетти с мясным соусом для наших соседей. Хочу, чтобы ты отнесла.

Кейт отчаянно пыталась придумать предлог, чтобы отказаться.

– Но они ведь живут здесь уже целую неделю.

– Да, знаю, я непростительно опоздала – столько было дел в последнее время.

– Мне много задали на дом. Пошли лучше Шона.

– Но Шону ведь ни с кем не надо там подружиться, правда?

– Мне тоже, – с горечью произнесла Кейт.

Мать внимательно посмотрела на нее. Ее каштановые волосы, так тщательно причесанные утром, чуть растрепались, и косметика за день потускнела. От этого круглое миловидное лицо миссис Муларки казалось сейчас поблекшим. И пестрый фиолетовый с желтым вязаный жилет – подарок на Рождество – был застегнут не на ту пуговицу. Глядя на Кейт, мать пересекла комнату и села за стол.

– Могу я сказать тебе кое-что, не рискуя, что ты на меня набросишься?

– Возможно, нет.

– Мне очень жаль, что так вышло у вас с Джоанной.

Этого даже не было в списке ужасов, которых ожидала Кейт.

– Мне наплевать, – сказала она.

– Вовсе нет. Я слышала, что она дружит сейчас с компанией довольно легкомысленных девиц.

Кейт хотела снова сказать, что ей все равно. Но воспоминания вдруг нахлынули волной. Джоанна и Кейт на бегах на ярмарке, вот они стоят перед стойлами своих лошадей в конюшне и болтают о том, как прикольно будет в старшей школе.

– Да. – Кейт пожала плечами.

– Жизнь бывает нелегка. Особенно когда тебе четырнадцать.

Кейт закатила глаза. В чем она была уверена на все сто, так это в том, что ее мать даже не догадывается, какой может быть жизнь подростка.

– Хватит этого дерьма!

– Я сделаю вид, что не слышала этого слова. И будет лучше, если я больше никогда не услышу его. Хорошо?

Больше всего сейчас Кейт жалела, что не может быть такой, как Талли. Уж та-то ни за что не сдалась бы так быстро. Наверное, даже закурила бы сигарету, не заботясь о том, что скажет мама.

Миссис Муларки, порывшись в обширном кармане юбки, нашла там сигареты, закурила и задумчиво посмотрела на дочь.

– Ты знаешь, Кейти, – сказала она, – что я люблю тебя, всегда готова поддержать и никому не позволю тебя обидеть. Но скажи мне, ради бога, чего ты ждешь?

– О чем это ты, мама?

– Ты проводишь все время, читая и делая домашние задания. Как люди сумеют узнать тебя, если ты так себя ведешь?

– Но люди не хотят меня знать.

Мама легко коснулась ее руки.

– Нет смысла сидеть на одном месте и ждать, когда кто-то или что-то изменит твою жизнь. Именно поэтому такие женщины, как Глория Штайнем, сжигают свои лифчики и устраивают марши в Вашингтоне.

– Чтобы у меня появились подруги?

– Чтобы ты знала, что можешь быть в этой жизни такой, какой захочешь. Вашему поколению очень повезло в этом плане. Вы можете стать кем угодно. Но иногда вам приходится идти на риск, решаться что-то сделать. Одно могу сказать тебе наверняка: люди жалеют в этой жизни только о том, чего не сделали.

Кейт расслышала в голосе матери что-то необычное. Как-то странно он дрогнул на слове «жалеют». Но что может знать ее мать о битве за популярность среди подростков? Ведь она уже сто лет как была взрослой.

– Ну да, мама.

– Это – чистая правда, Кейтлин. И когда-нибудь ты поймешь, какими мудрыми были мои слова. – Мама улыбнулась и потрепала Кейт по руке. – Но если ты такая же, как другие дочери, произойдет это, скорее всего, тогда, когда ты первый раз позовешь меня посидеть с внуком или внучкой.

– О чем это ты?

Миссис Муларки улыбнулась, словно какой-то шутке, которую не поняла Кейт.

– Я рада, что мы поговорили. А теперь иди подружись с нашей новой соседкой.

Да уж! Как будто бы это и вправду возможно.

– Только рукавички возьми – кастрюля горячая.

Замечательно. Еще и рукавички!

Кейт подошла к рабочему столику в кухне и угрюмо посмотрела на темно-красную массу внутри жаровни. Она закрыла кастрюльку фольгой и подвернула края, затем надела синие стеганые рукавицы для горячего, которые подарила ей тетя Джорджия. На заднем крыльце Кейт сунула ноги в стоявшие там ботинки и медленно пошла по хлюпающей под ногами дорожке к калитке.

Дом напротив был длинным и приземистым, в форме буквы L, и окна его смотрели во двор. Ветхую крышу местами покрывал мох. Стены нуждались в краске, а сточная канава была переполнена листьями и обломанными сучьями. Гигантские кусты рододендрона закрывали большую часть окон, а разросшийся можжевельник создавал зеленую изгородь вдоль всего дома. Было видно, что никто не занимался ни домом, ни садом целую вечность.

У входной двери Кейт остановилась и задержала дыхание.

Удерживая кастрюльку одной рукой, она сняла с другой рукавичку и постучала.

Господи, сделай так, чтобы никого не оказалось дома!

И почти тут же Кейт услышала приближавшиеся к двери шаги.

Дверь широко распахнулась, на пороге стояла высокая женщина, одетая в широкий балахон. Лоб ее перерезала кожаная лента, расшитая бусинками в индийском стиле. В ушах болтались две разных серьги. В глазах женщины была какая-то странная пустота, словно ей надо было носить очки, но она этого не делала. Несмотря на странность своего внешнего вида, женщина была красива яркой, хотя и увядающей, красотой.

– Да?

Странная пульсирующая музыка шла словно из нескольких мест одновременно. Верхний свет был погашен, но в зловещего вида красных и зеленых жестянках светились несколько гелиевых ламп.

– З-здравствуйте, – заикаясь, произнесла Кейт. – Моя мама приготовила для вас спагетти с мясным соусом…

– Заходи. – Женщина резко отступила назад, чуть не упав, и освободила Кейт проход.

И тут в прихожую стремительно вышла Талли, держась со взрослой грацией, подходившей скорее кинозвезде, чем провинциальной девочке-подростку. Она была в ярко-синем платье мини, белых сапогах для танцев и выглядела старше своих лет. Ничего не говоря, Талли схватила Кейт за руку и провела через гостиную в кухню, где все было розовым: стены, шкафы, занавески, плитка, стол. Когда Талли взглянула на нее, Кейт вдруг почудилось в ее бездонных карих глазах что-то вроде смущения.

– Это была твоя мама? – спросила Кейт, не зная, как еще начать разговор.

– У нее рак, – выпалила Талли.

– О…

Кейт не представляла, что тут можно сказать, кроме: «Мне очень жаль…».

Затем наступила тишина. Вместо того чтобы посмотреть на Талли, Кейт устремила взгляд на кухонный стол. Никогда в жизни не видела она в одном месте столько дешевых полуфабрикатов: пирожные, чипсы, готовые котлеты, крекеры, печенье, пончики, гамбургеры.

– Вау! – сказала Кейт. – Хотелось бы мне, чтобы моя мама разрешала мне есть все это.

Кейт тут же пожалела, что у нее вырвались эти слова. Она вдруг почувствовала себя полной идиоткой, и, чтобы чем-то себя занять – и уклониться от мрачного взгляда Талли, – она поставила кастрюльку на кухонный стол.

– Еще горячие. – Кейт болезненно ощущала на руках бесформенные рукавички, похожие на китов-убийц.

Талли закурила сигарету и прислонилась спиной к розовой стене кухни, внимательно разглядывая Кейт.

Кейт оглянулась на дверь гостиной.

– А твоя мама не против, что ты куришь?

– Она слишком больна, чтобы обращать на это внимание.

– О!

– Хочешь сигарету?

– Спасибо, нет.

– Я так и думала.

На стене тикали большие черные часы в виде кошки с рекламой «Кит-Кат».

– Что ж, тебе, наверное, пора домой – обедать, – сказала Талли.

– О, – снова произнесла Кейт, казавшаяся себе еще более нелепой, чем минуту назад. – Да, пожалуй.

Талли провела Кейт через гостиную, где мать теперь лежала, раскинувшись, на диване.

– Пока, девочка из дома напротив, которая хочет быть хорошей соседкой.

Талли распахнула дверь. Сгущавшиеся сумерки окрашивали все вокруг в таинственный фиолетовый цвет, отчего происходящее казалось почти нереальным.

– Спасибо за еду, – сказала Талли. – Я не умею готовить, а Облачко сама давно спеклась, если ты понимаешь, о чем я.

– Облачко?

– Так сейчас зовут мою мать.

– О!

– Было бы здорово, если бы я умела готовить. Или если бы у нас был свой повар, или что-то в этом роде. Но у моей матери рак и все такое… – Талли внимательно посмотрела на Кейт.

Скажи, что научишь ее готовить. Давай же! Рискни!

Но Кейт не могла этого сделать. На сегодня с нее достаточно унижений.

– Ну… пока.

– До встречи.

Кейт вышла на улицу.

Она почти дошла до калитки, когда Талли окликнула ее:

– Эй, подожди!

Кейт медленно обернулась.

– Как тебя зовут?

Мелькнул проблеск надежды.

– Кейт. Кейт Муларки.

Талли рассмеялась:

– Муларки? Звучит дебильно!

Это было уже слишком. Кейт до смерти надоели шутки по поводу ее фамилии. Вздохнув, она повернулась к Талли спиной и пошла дальше.

– Я не хотела смеяться, – крикнула ей вслед Талли, но остановиться уже не могла.

– Ну да, мне, в общем-то, все равно.

– Почему бы тебе не быть такой же сучкой, как все вокруг? Жизнь стала бы проще.

Кейт молча продолжала свой путь.

3

Талли смотрела вслед удаляющейся девочке.

– Не надо было мне этого говорить, – произнесла она вслух, отметив про себя, каким тонким и жалким был ее голос под раскинувшимся над головой огромным звездным небом.

Талли не понимала, почему ей вообще пришло в голову посмеяться над соседкой. Вздохнув, она вернулась в дом. Прямо с порога у Талли защипало глаза от запаха марихуаны. Мама развалилась на диване, положив одну ногу на спинку, а другую – на журнальный столик. Рот ее был открыт, из уголков вытекала слюна.

И все это видела девочка, живущая по соседству. Талли стало вдруг невыносимо стыдно. Никаких сомнений: в понедельник сплетни поползут по всей школе. Мамаша Талли Харт – наркоманка.

Именно из-за этого Талли никого никогда не приглашала к себе домой. Если хочешь хранить секреты, будь добра сидеть одна, в темноте.

Талли все бы отдала за то, чтобы у нее была мать, которая готовит спагетти с мясным соусом для незнакомых людей. Может быть, именно из-за этого она посмеялась над фамилией Кейт. Мысль об этом разозлила Талли, и она с грохотом захлопнула входную дверь.

– Облачко! Просыпайся!

Мать громко всхрапнула, затем, вздрогнув, села.

– Что такое?

– Пора обедать.

Откинув со лба прядь волос, Дороти попыталась сфокусировать взгляд на стенных часах.

– Мы где – в богадельне? Сейчас пять часов.

Талли удивляло, что ее мать еще может различать время. Выйдя в кухню, она разложила содержимое принесенной Кейт кастрюльки на две одноразовые тарелки, затем вернулась в комнату и протянула тарелку матери.

– Ешь!

– Где ты это взяла? – удивилась Дороти. – Приготовила сама?

– Нет. Принесла соседка.

Облачко обвела комнату мутным взглядом.

– У нас есть соседи?

Талли не стала ничего отвечать. Мама все равно забывала через несколько минут, о чем они говорили, что делало разговор практически бессмысленным. Обычно Талли было наплевать – ей хотелось говорить с Облачком не больше, чем смотреть черно-белые фильмы, – но сегодня она вдруг особенно остро ощутила свою непохожесть на других. Будь у нее настоящая семья – мама, которая готовит вкусное блюдо, чтобы поприветствовать новых соседей, – она не чувствовала бы себя такой одинокой. Присев на пуфик, стоящий у дивана, Талли задумчиво произнесла:

– Интересно, а что сейчас делает бабушка?

– Наверное, вышивает очередную из этих своих ужасных вещиц во славу Иисуса. Как будто это спасет ее душу. Кстати, как дела в школе?

Талли даже вздрогнула от неожиданности. Надо же – матери пришло в голову поинтересоваться ее жизнью.

– Вокруг меня вьется куча народу, но… – Талли нахмурилась, не зная, как облечь в слова свою неудовлетворенность. Она знала только одно: она чудовищно одинока здесь, даже среди своих новых приятелей. – Но я жду чего-то…

– У нас есть кетчуп? – спросила Облачко, хмуро взглянув на спагетти у себя на тарелке. Она сидела, покачиваясь в такт музыке.

Талли ненавидела себя за то разочарование, которое вдруг испытала. И как это ей могло прийти в голову ожидать участия от своей матери?

– Я к себе в комнату, – вставая, заявила Талли.

Последнее, что она услышала, прежде чем захлопнуть дверь, было бормотание Облачка о сыре, которого, на ее вкус, не хватает в блюде.

Поздно ночью, когда весь дом уже спал, Кейт пробралась тихонько на заднее крыльцо, надела отцовские резиновые сапоги и вышла на воздух. Последнее время у нее вошло в привычку выходить из дома, когда она не могла уснуть. Огромное черное небо у нее над головой было усыпано звездами. Кейт смотрела на небо и чувствовала себя маленькой и никчемной. Одинокая девочка, глядящая на пустую улицу, ведущую в никуда.

Горошинка, приветственно заржав, пошла в ее сторону.

Кейт взгромоздилась на забор.

– Привет, старушка, – сказала она, доставая из кармана куртки морковку.

Кейт посмотрела на дом напротив. Несмотря на поздний час, там еще горел свет в окнах. Наверняка у Талли вечеринка с самыми интересными в их школе ребятами. Небось смеются, танцуют и воображают, какие они крутые.

Кейт отдала бы все, что имела, чтобы быть приглашенной хоть на одну такую вечеринку.

Горошинка тихо фыркнула, потершись носом о ее колено.

– Я знаю – все это пустые мечты, – сказала ей Кейт.

С тяжелым вздохом она слезла с забора, потрепала Горошинку по холке и вернулась в дом.

Несколько дней спустя, пообедав готовым пирожком и растворимой кашей, Талли приняла горячий душ, побрила ноги и подмышки, затем долго сушила и укладывала волосы, пока они не стали абсолютно прямыми, без единой кудряшки. Подойдя к шкафу, она долго решала, что надеть. Это была ее первая вечеринка со старшеклассниками. И очень важно было выглядеть правильно. Ни одну девчонку из средней школы не пригласили, сегодня она была Единственной. Пэт Ричмонд, самый красивый парень из футбольной команды, выбрал ее своей девушкой на этот вечер. В прошлую среду они были на вечеринке в местном кафе – его друзья и ее. Молодым людям оказалось достаточно одного взгляда друг на друга, после чего Пэт отделился от компании высоченных парней и подошел к Талли.

Наблюдая, как он приближается, Талли чуть не упала в обморок. Музыкальный автомат как раз играл «Лестницу в небеса». В общем, все настраивало на романтический лад.

– У меня будут неприятности уже потому, что я заговорил с тобой, – объявил ей Пэт.

– Люблю неприятности, – стараясь выглядеть искушенной особой, ответила Талли.

И он одарил ее такой улыбкой, с которой не могло сравниться ничто в жизни Талли Харт. Впервые в жизни она и вправду почувствовала себя такой красавицей, какой считали ее окружающие.

– Хочешь пойти со мной в пятницу на вечеринку?

– Пожалуй, это могло бы сработать. – Талли слышала эту фразу из уст героини сериала «Все мои дети».

– Заеду за тобой в десять. – Пэт наклонился к ней. – Если, конечно, тебя не заставляют ложиться спать раньше, малышка.

– Улица Светлячков, семнадцать. Мне никто не диктует, когда ложиться спать.

Парень снова улыбнулся.

– Кстати, меня зовут Пэт.

– А меня Талли.

– Что ж, хорошо, Талли. Увидимся в пятницу в десять.

Талли до сих пор не могла в это поверить. Прошедшие с тех пор сорок восемь часов она не могла думать ни о чем, кроме предстоящего свидания. Первого в ее жизни настоящего свидания. До этого она ходила с мальчиками на танцы только в компании с другими парочками. Но сегодня все было по-другому. Да и Пэт был практически взрослым мужчиной.

Они могут полюбить друг друга. И потом, рядом с ним Талли, может быть, перестанет чувствовать себя такой одинокой.

Наконец она выбрала одежду на этот вечер: джинсы, сидящие на бедрах, розовый трикотажный топ с вырезом, в котором так соблазнительно виднелась впадинка между грудей, и любимые босоножки на пробковой платформе. Талли уделила целый час макияжу, пока не отметила с удовлетворением, что выглядит отлично. Ей так хотелось показать Пэту, какой хорошенькой она может быть!

Взяв пачку маминых сигарет, Талли вышла из спальни.

Сидевшая в гостиной Дороти оторвала мутный взгляд от своего журнала.

– Эй, уже десять. Куда это ты?

– Парень пригласил меня на вечеринку.

– Он здесь?

Хороший вопрос. Как будто Талли решилась бы пригласить кого-то в этот дом.

– Мы встречаемся на дороге.

– О, отлично! Не буди меня, когда придешь обратно.

– Не буду.

На улице было уже темно и холодно. Млечный Путь мерцал на безбрежном небе.

Талли подождала немного у почтового ящика, переминаясь с ноги на ногу, чтобы не замерзнуть. Обнаженные руки покрылись мурашками.

Колечко для определения настроения на среднем пальце сменило цвет с зеленого на сиреневый. Талли никак не могла вспомнить, что это означает. Через улицу, на холме, светился окошками в темноте небольшой фермерский дом. Каждое окно было словно кусочек тающего сливочного масла. Наверное, там сейчас все дома, играют, собравшись вокруг большого стола, в какую-нибудь игру. Интересно, как бы они себя повели, если бы в один прекрасный день Талли зашла к ним в гости? Просто появилась на пороге и сказала: «Привет!»

Талли услышала шум подъезжающей машины Пэта, прежде чем увидела свет фар. Она тут же забыла о домике на холме и вышла на дорогу, махая рукой.

Зеленый «додж-чарджер» остановился рядом, машина словно вибрировала от оглушительной музыки внутри салона. Талли скользнула на пассажирское сиденье. Музыка играла так громко, что Талли понимала: Пэт не услышит ее, что бы она ни сказала.

Улыбнувшись девушке, Пэт надавил на газ, и они сорвались с места, подобно ракете, и понеслись по тихой улочке.

Когда они наконец свернули на гравиевую дорожку, Талли поняла, что вечеринка в самом разгаре. Десятки машин с включенными фарами были припаркованы кругом на поле. Пэт припарковался под деревьями у самого ограждения. Молодежь была везде – вокруг большого костра и рядом с бочонками пива, выставленными прямо на траве. Поляну освещали свечи, поставленные в прозрачные пластиковые стаканчики. Чуть дальше, у сарая, группа парней играла в футбол. Стоял конец мая, и погода была далеко не летней, так что на большинстве ребят были куртки и свитера. Талли пожалела, что не оделась потеплее.

Пэт, крепко держа ее за руку, провел Талли сквозь толпу к ближайшему бочонку и нацедил им обоим по полной кружке пива.

Взяв свою кружку в руки, Талли позволила Пэту отвести ее в укромное местечко прямо за стоянкой машин. Там Пэт расстелил на земле свою школьную куртку и жестом предложил Талли присесть.

– Когда я увидел тебя первый раз, глазам своим не поверил, – сказал юноша, опускаясь рядом. – Ты самая красивая девчонка, которая жила когда-либо в этом городе. Все парни хотят тебя.

– Но заполучил меня ты. – Талли улыбнулась своему спутнику, чувствуя, как тонет в его темных глазах.

Он сделал большой глоток пива, почти опустошив кружку, которую поставил рядом с собой, и поцеловал Талли.

Талли уже целовали другие парни. Обычно это были неуклюжие попытки во время медленных танцев. Но сегодня все было совсем по-другому. В поцелуе Пэта была настоящая магия. Талли счастливо вздохнула, прошептав его имя. Когда Пэт посмотрел на нее, отстранившись, глаза его сияли.

– Я так рад, что ты здесь.

– Я тоже, – откликнулась Талли.

Допив пиво, Пэт поднялся на ноги.

– Мне нужно еще горючее.

Когда они стояли в очереди к бочонку, Пэт вдруг нахмурился, посмотрев на девушку.

– Эй, да ты совсем не пьешь! Я-то думал, что ты завсегдатай на вечеринках.

– Так и есть. – Талли натянуто улыбнулась. Она никогда не пила всерьез. Но она перестанет нравиться Пэту, если станет вести себя как ботаник. А Талли так хотелось понравиться Пэту всерьез. – Пьем до дна, – с этими словами Талли опрокинула кружку и выпила залпом все, что там оставалось. Она быстро опьянела и глупо захихикала.

– Вот так-то лучше, – одобрительно кивнул Пэт, снова наполняя кружки.

Вторая кружка пошла уже легче, а допивая третью, Талли вообще перестала ощущать вкус. Когда Пэт достал бутылку крепленого вина, девушка выпила и его. Почти что час они сидели рядом на разложенной на земле куртке, крепко прижавшись друг к другу, потягивая алкоголь и разговаривая. Талли не знала людей, о которых рассказывал ей Пэт, но это не имело никакого значения. Имело значение только то, как он смотрел на нее и как нежно держал ее руку в своей.

– Пойдем, – прошептал ей на ухо Пэт. – Пойдем потанцуем.

Встав на ноги, Талли почувствовала, что у нее кружится голова. Она едва удерживала равновесие, все время спотыкалась во время танца, а в конце концов и вовсе упала. Пэт со смехом помог ей подняться и увлек в романтическую темноту под деревьями. Хихикая, девушка шла за ним. Остановившись, Пэт обнял и поцеловал Талли. У нее перехватило дыхание.

Это было так приятно, кровь словно бурлила, тело охватил жар. Талли прижалась к Пэту, ластясь, словно кошка, и смакуя свои ощущения. Пэт вот-вот отстранится немного и скажет: «Я люблю тебя!», как Нил Райан в «Истории любви».

И может быть, Талли тоже назовет его мальчишкой, признаваясь в любви в ответ. Их любимой песней будет «Лестница в небеса». А потом они будут рассказывать своим друзьям, что познакомились, когда…

Язык Пэта вдруг проник в ее рот, Талли стало трудно дышать. Она попыталась остановить Пэта, но из горла не вырывалось ни звука. Пэт словно высасывал из нее воздух.

Руки Пэта были везде – шарили по спине, сжимали бедра, пытались справиться с застежкой лифчика. Послышался щелчок, и в следующую секунду Пэт уже трогал ее грудь.

– Нет, – прошептала Талли, пытаясь оттолкнуть его руки.

Это было совсем не то, чего ей хотелось. Ей хотелось любви, романтики, волшебства. Хотелось, чтобы кто-то заботился о ней. Но не… этого.

– Нет, Пэт, не надо!

– Ну же, не ломайся, Талли! Ты ведь тоже знаешь, что хочешь этого.

Пэт вдруг с силой толкнул ее, и Талли опрокинулась на спину, больно ударившись головой. На секунду у нее помутилось в глазах, а когда зрение вернулась, девушка увидела, что Пэт стоит на коленях между ее ног и одной рукой прижимает к земле обе ее руки.

– Мне нравится вот так. – Он коленом раздвинул ее ноги.

Задрав на Талли топ, он посмотрел на ее обнаженную грудь.

– О… да…

Сжав одну грудь в руке, он подергал за сосок, а другая рука тем временем скользнула под джинсы Талли и проникла под трусики.

– Не надо! Пожалуйста! – Талли отчаянно пыталась освободиться, но ее ерзанье, казалось, только распаляло Пэта.

Его пальцы двигались между бедер Талли, грубо проникая в нее.

– Ну, давай же, малышка, расслабься – и получишь удовольствие!

Талли почувствовала, как по щекам текут слезы.

– Не надо…

– О да! – Пэт улегся на нее сверху, впечатывая тело девушки в мокрую траву.

Теперь она плакала так сильно, что чувствовала вкус собственных слез, но Пэт словно не видел этого. Поцелуи его стали теперь совсем другими – слюнявыми, хлюпающими и противными. Талли было больно и от поцелуев, и от его ремня, врезавшегося в голый живот, когда он стаскивал брюки, и от его пениса, который…

Талли зажмурилась, и в этот момент ее пронзила боль.

И вдруг все неожиданно закончилось. Пэт скатился с ее тела, лег рядом и поцеловал Талли в щеку. Словно то, что он делал перед этим, означало, что они занимались любовью.

– Эй, да ты плачешь? – Пэт нежно откинул с ее глаз прядку волос. – Что случилось? Я думал, тебе этого хотелось.

Талли не знала, что сказать. Как и любая девочка ее возраста, она представляла себе, как однажды потеряет невинность, но она и подумать не могла, что при этом будет чувствовать себя так мерзко. Талли изумленно посмотрела на Пэта.

– Хотелось – этого?

Пэт раздраженно поморщился.

– Ну же, Талли, хватит! Пойдем потанцуем.

От того, как он сказал это – тихо и виновато, словно и вправду удивившись ее реакции, – Талли стало только хуже. Она сама сделала что-то неправильно. Это она раздразнила Пэта своим поведением, возбудила его. И случилось с ней то, что и случается обычно с девушками, которые играют в такие игры. Пэт еще несколько секунд смотрел в упор на Талли, затем поднялся и поддернул штаны.

– Ну, вот что, – сказал он. – Мне по-любому надо еще выпить. Пойдем.

Талли перевернулась на бок и сказала:

– Уходи!

Она чувствовала, что Пэт стоит рядом и разглядывает ее.

– Ты вела себя так, как будто этого хочешь, черт побери! Нельзя завести парня, а потом дать задний ход. Пора вырасти, маленькая девочка! Сама виновата!

Талли закрыла глаза и стиснула зубы, мечтая об одном – чтобы Пэт наконец ушел и оставил ее в покое.

Так она и лежала на траве, чувствуя себя совершенно разбитой. Все тело болело. Но, что хуже всего, она чувствовала себя полной дурой. Примерно через час Талли услышала, что вечеринка закончилась, потом до ее слуха стали доноситься звуки моторов отъезжающих машин и шорох покрышек о гравийную дорогу.

А она продолжала лежать, не в силах заставить себя пошевелиться.

Пэт прав: она во всем виновата сама. Она наивная и глупая, и все, чего ей хотелось, это чтобы ее любили.

– Вот дура! – прошипела Талли, садясь.

Медленно двигаясь, она оделась и попыталась встать. Талли тут же почувствовала тошноту, и секунду спустя ее вырвало прямо на любимые босоножки.

Когда все закончилась, она нашарила в траве свою сумочку и медленно, пошатываясь, побрела в сторону дороги.

В этот поздний час машин на шоссе не было, и Талли это обрадовало. Не придется никому объяснять, почему в голове у нее сосновые иголки, а на босоножках следы рвоты.

Всю дорогу до дома она перебирала все детали случившегося. Вспоминала, как Пэт улыбался ей, когда приглашал пойти с ним на вечеринку. Каким нежным был его первый поцелуй и как серьезно он разговаривал с ней, как будто она действительно что-то для него значила. Но затем в ее воспоминания врывался другой Пэт – с трясущимися руками, настойчивым языком и сильными пальцами, с жестким членом, который он так грубо вонзил в ее плоть.

И чем больше она проигрывала все это в памяти, тем более одинокой и несчастной себя чувствовала.

Если бы только у нее был кто-то, кому можно было довериться, с кем можно было поговорить! Может быть, это облегчило бы немного ее боль. Но такого человека в жизни Талли Харт не было.

И это было еще одной ее тайной, как и мать со странностями, и никому не известный отец. Но вряд ли кто-нибудь посочувствовал бы ей. Скорее всего, она бы услышала: девочка из средней школы, отправившаяся на вечеринку к старшеклассникам, знает, на что идет.

Приближаясь к дому, Талли замедлила шаг. Горькая мысль о том, что она снова почувствует себя безнадежно одинокой в собственном доме – в месте, где люди обычно ощущают безопасность, рядом с матерью, которая должна любить и оберегать ее, но никогда не делала этого, пронзила Талли.

Соседская серая лошадка, почуяв Талли, подошла к забору и заржала.

Талли перешла через дорогу к забору на склоне холма. Она нарвала пучок травы и протянула лошади.

– Вот тебе сено, парень.

– Она любит морковку.

Талли резко повернула голову и только сейчас увидела сидящую на заборе соседскую девочку.

Несколько долгих секунд прошли в тишине, если не считать тихого ржания лошади.

– Уже поздно, – сказала девочка.

– Да, – согласилась с ней Талли.

– Мне нравится сидеть здесь по ночам – звезды такие яркие. Иногда, если долго смотреть на небо, можно заметить, как падают маленькие светящиеся точки. Они похожи на светлячков, может быть, поэтому наша улица так и называется. Ты, наверное, считаешь меня скучной занудой из-за того, что я говорю про это?

Девочка – Талли вспомнила, что ее зовут Кейт, – спрыгнула с забора. На ней была растянутая футболка с почти облупившейся аппликацией, изображавшей семью из сериала про одинокую мать с пятью детьми. Когда она двинулась в сторону Талли, под подошвами ее резиновых сапог захлюпала грязь.

– Ты неважно выглядишь, – из-за пластинок на зубах девочка сильно шепелявила. – И от тебя пахнет рвотой.

– Все в порядке, – поспешно ответила Талли, напрягшись, когда Кейт подошла ближе.

– С тобой правда все в порядке? Уверена?

И тут, к собственному ужасу, Талли разрыдалась.

Кейт стояла несколько секунд, удивленно глядя на нее из-под ужасных очков. А потом, не говоря ни слова, она обняла Талли.

Талли вздрогнула и съежилась – настолько неожиданным было прикосновение. Она хотела отстраниться, но продолжала стоять, боясь пошевелиться. Талли не помнила, когда в последний раз кто-то обнимал ее вот так, и неожиданно она прильнула к этой странной, почти незнакомой девочке, боясь ее отпустить, боясь, что без Кейт она просто уплывет куда-то, как корабль из сериала, и затеряется в океане.

– Я уверена: ей станет лучше, – проговорила Кейт, когда рыдания Талли стали стихать.

Талли отстранилась и удивленно посмотрела на соседку. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, о чем идет речь. Кейт думала, что Талли плачет из-за болезни матери.

– Хочешь поговорить об этом? – Кейт сняла с зубов пластинку и положила ее на заросшую мхом макушку столбика, поддерживавшего забор.

Талли молча смотрела на соседку. В серебристом свете полной луны она увидела в больших глазах Кейт искреннее сочувствие, а Талли хотелось поговорить с кем-то, хотелось так сильно, что ее вдруг замутило. Но она не знала, как начать.

– Пойдем! – Кейт повела ее вверх по холму к фермерскому дому.

Кейт села на порожек и натянула на колени подол футболки.

– У моей тети Джорджии был рак, – сказала она. – Это было ужасно. У нее выпали все волосы, а сейчас с тетей все в порядке.

Талли присела рядом с соседкой на крыльцо и положила на землю свою сумочку. Исходивший от нее запах рвоты был очень сильным. Талли поспешно зажгла сигарету, чтобы хоть чуть-чуть заглушить его. И неожиданно для себя самой выпалила:

– Я была сегодня на вечеринке у реки.

– Для старшеклассников? – Эта новость явно впечатлила Кейт.

– Меня пригласил Пэт Ричмонд.

– Нападающий? Вау! А моя мама не разрешила бы мне даже встать в одну очередь со старшеклассником в магазине. Она такой бред несет иногда, просто ужас!

– Никакой это не бред.

– Мама считает, что восемнадцатилетние парни опасны. Называет их «пенисы с руками и ногами». Разве это не бред?

Талли окинула взглядом поле и набрала в легкие побольше воздуху. Ей самой не верилось, что она готова рассказать почти незнакомой девочке о том, что произошло с ней сегодня. Но правда жгла ее изнутри. И если не избавиться от этого огня, он прожжет ее сердце насквозь.

– Он изнасиловал меня, – отважилась признаться Талли.

Кейт резко повернулась к ней. Талли чувствовала в темноте, как буквально впиваются в ее лицо эти огромные зеленые глаза, но не повернулась в ее сторону и даже не пошевелилась. Ей было так стыдно, что она, казалось, не перенесла бы осуждающего взгляда Кейт. Она ждала, что Кейт скажет что-нибудь или обзовет ее идиоткой, но девочка молчала. Наконец терпению Талли пришел конец, и она повернула голову.

– С тобой все в порядке? – тихо спросила Кейт.

И от этих слов на Талли снова нахлынули воспоминания о пережитом ужасе. От слез защипало в глазах.

Кейт снова обняла ее за плечи. Талли впервые с тех пор, как была ребенком, позволила кому-то утешать ее.

Отстранившись наконец через несколько минут, она попыталась улыбнуться.

– Я затопила тебя слезами.

– Мы должны рассказать кому-то.

– Ни за что! Все скажут, что я сама во всем виновата. Это будет наш секрет, хорошо?

– Хорошо, – сказала Кейт, нахмурившись.

Талли вытерла глаза и затянулась сигаретой.

– Почему ты так добра ко мне?

– Ты выглядела такой одинокой, а я знаю, что это такое.

– Ты? Но у тебя же есть семья.

– Они любят меня, потому что должны, – тяжело вздохнула Кейт. – А ребята в школе обращаются со мной так, словно я заразная. У меня раньше были друзья, но… впрочем, ты, наверное, не понимаешь, о чем я говорю. Ты в школе такая популярная.

– Популярность – это когда куча людей считает, что знакомы с тобой.

– Я согласилась бы и на это.

Снова наступила тишина. Талли докурила сигарету и выкинула окурок. Они с Кейт были такими разными – сплошные контрасты, все равно как серебристый свет луны на этом черном поле, но ей было так легко говорить с соседкой! Талли поймала себя на том, что почти улыбается. А ведь это была самая ужасная ночь в ее жизни. Так что даже попытка улыбнуться многое значила.

Они просидели на крыльце еще целый час, то разговаривая, а то умолкая. Они не откровенничали, не делились своими секретами, а просто разговаривали.

Когда Кейт зевнула, Талли поднялась.

– Пойду, пожалуй, домой.

Девочки спустились по склону холма на улицу.

– Ну что ж, пока, – первой сказала Кейт.

– Пока, – отозвалась Талли.

Но еще несколько секунд она не двинулась с места. Талли хотелось обнять Кейт, может быть, даже прижать ее к себе покрепче и сказать, как она благодарна за поддержку. Но Талли не решалась, она хорошо знала, – спасибо матери, – каково это, быть униженной, и боялась, что Кейт может оттолкнуть ее.

Резко повернувшись, она торопливо зашагала к дому. Едва переступив порог, она бросилась в ванную и залезла под горячий душ. Под струями воды Талли заново переживала случившееся с ней этой ночью – все, чему она сама позволила случиться, потому что хотела выглядеть крутой, и горько плакала. Когда Талли вышла из ванной, ее всхлипывания превратились в болезненный ком в горле. И тогда она по крупицам собрала воспоминания об этой ночи и мысленно накрепко запечатала их в коробку. А коробку задвинула на самую дальнюю полку в чулане своей памяти, где-то рядом с воспоминаниями обо всех тех днях, когда ее снова и снова бросала Облачко, и приказала себе все забыть.

4

А Кейт, расставшись с Талли, долго лежала без сна. Наконец она откинула одеяло и вылезла из кровати.

Внизу она быстро нашла то, что ей было нужно, – статуэтку Девы Марии, церковную свечку в красном подсвечнике, плоскую упаковку спичек и четки своей бабушки. Поднявшись со всем этим к себе в комнату, Кейт соорудила на туалетном столике подобие алтаря и зажгла свечу.

– Отче наш, – молилась девочка, сложив на груди руки и склонив голову. – Пожалуйста, не обойди своим вниманием Талли Харт и помоги ей. Ведь она переживает трудные времена. Пожалуйста, исцели ее маму от рака. Я знаю, ты можешь помочь. Аминь!

Она прочла еще несколько молитв, обращаясь к Богородице, и вернулась в кровать, но всю ночь ворочалась и вздыхала, представляя себе завтрашнюю встречу с Талли, размышляя о том, как вести себя утром. Подойти к соседке, улыбнуться, спросить, как она? Или лучше сделать вид, будто ничего не было? У популярности свои правила – секретный код, написанный невидимыми чернилами, который умеют читать девочки вроде Талли Харт. И Кейт точно знала, что не должна сделать ошибку и опозориться. Ей было известно, что некоторые крутые девчонки «дружат по секрету» кое с кем из отверженных ботаников. Например, улыбаются и машут рукой, если встреча происходит не в школе или если дружат их родители. Может, и у них с Талли будет так же?

В конце концов Кейт оставила попытки заснуть и поднялась с кровати. Надев халат, она спустилась вниз. Сидевший над газетой в гостиной отец поднял глаза и улыбнулся, услышав ее шаги.

– Доброго тебе утра, Кейти Скарлетт! Подойди, обними старика отца.

Кейт забралась к отцу на колени и положила щеку на колючую ткань его теплой рубашки. Мистер Муларки заправил ей за ухо непослушную прядь волос. Отец выглядел усталым. Немудрено – ведь ему приходится работать в компании «Боинг» в две смены, чтобы семья могла позволить себе ежегодный отдых в кемпинге.

– Как дела в школе?

Каждое утро отец спрашивал одно и то же. Когда-то давно Кейт охотно отвечала ему. Могла сказать: «Вообще-то не очень, па» – и умолкнуть в ожидании вопросов и слов утешения. Но мистер Муларки ни разу не произнес таких слов. Он слышал то, что хотел услышать, а не то, что на самом деле говорила Кейт. Мама говорила, что отец стал таким от того, что работал по многу часов на своем заводе.

Кейт могла бы обидеться на отца за такую отстраненность, но, как ни странно, от этого она стала любить его еще больше. Ведь он никогда не кричал на нее, не призывал быть внимательнее, не говорил, что она сама ответственна за собственное счастье. Это были слова ее матери, отец же просто продолжал тихо любить ее, что бы ни случилось.

– Отлично! – ответила Кейт на ежеутренний вопрос.

– Да и как может быть иначе! – заявил мистер Муларки, целуя дочь в висок. – Ты ведь самая красивая девочка в городе, не так ли? И твоя мама назвала тебя в честь одной из самых великих героинь литературного произведения.

– Да уж! У меня со Скарлетт О’Хара много общего.

– Ты еще убедишься в этом, – улыбнулся отец. – У тебя впереди вся жизнь, юная мисс.

Кейт посмотрела на отца.

– Как ты думаешь, я стану хорошенькой, когда вырасту?

– Ах, Кейти, да ты уже сейчас красавица!

Кейт представила, что берет эти слова и кладет в карман, как успокаивающие нервы камешки, которые она брала с собой в школу, чтобы перебирать иногда, когда сомнения в собственной привлекательности станут особенно тяжелыми.

К тому моменту, когда Кейт оделась и собралась выходить, дом был пуст. Семейный автобус Муларки покинул станцию отправления.

Кейт так нервничала, что пришла на остановку раньше времени. Каждая минута казалась ей вечностью. Школьный автобус приехал вовремя и, дребезжа, остановился около Кейт, а Талли так и не появилась.

Огорченная Кейт заняла место в первом ряду.

На первых уроках Кейт все искала взглядом Талли, но она так и не появилась.

Во время ланча Кейт быстро прошла мимо толпы самых отвязных ребят, которые вечно лезли без очереди, и села за один из длинных столов в дальнем конце буфета. В противоположной части зала стоял шум, веселые крики и смех. Здесь же, как в глухом, безлюдном краю, царили грусть и тишина. Как и все другие, сидевшие за этим столом, Кейт старалась не поднимать головы.

Это был один из способов выживания, которые быстро усваивают отверженные ученики; средняя школа похожа на вьетнамские джунгли – лучше пригнуться пониже и вести себя как можно тише. Кейт сосредоточенно поглощала свой ланч, когда сзади ее окликнули:

– Эй!

Талли!

Даже в этот прохладный майский день на ней были очень короткая мини-юбка, белые ботинки для гоу-гоу, блестящие черные колготки и облегающий топик. А на шее сразу несколько ожерелий с символами пацифистов. В волосах сияли выкрашенные в рыжий цвет прядки, а на бедре болталась сумка-макраме.

– Ты рассказала кому-нибудь о нашей встрече? – тихо спросила Талли.

– Нет, конечно нет!

– Мы ведь теперь подруги, правда?

Кейт не могла бы сказать, что удивило ее больше: сам вопрос или надежда, светившаяся в глазах Талли Харт.

– Да, мы подруги, – ответила она.

– Отлично! – Талли вынула из сумочки пачку печенья с кремовой начинкой и уселась рядом с Кейт. – Тогда поговорим о косметике, потому что тебе нужна помощь. А я вовсе не стерва и разбираюсь в моде. Это дар. Можно мне выпить твое молоко? Отлично. Спасибо. А банан ты тоже не хочешь? Я могла бы прийти после школы к тебе домой…

Кейт стояла у аптеки и с тревогой вглядывалась в прохожих, пытаясь определить, нет ли среди них кого-то, кто был бы знаком с ее матерью.

– Ты уверена? – спросила она Талли.

– Абсолютно.

Ответ немного утешил Кейт. В тот самый день, когда девочки подружились, Кейт поняла про новую подругу одну вещь: Талли была человеком, который строит Планы.

И ее план на сегодня состоял в том, чтобы сделать Кейт красивой.

– Ты мне не доверяешь?

Это был отличный вопрос. В самую точку! Как только Талли задала его, Кейт проиграла раунд. Она должна доверять своей новой подруге.

– Конечно, доверяю! Дело в том, что мне не разрешают краситься.

– Верь мне! Я такой специалист в этом деле, что твоя мама ничего не заметит. Пошли!

Талли решительно вошла в аптеку. Там они выбрали тени и румяна «правильных» цветов для Кейт, а затем, к изумлению подруги, Талли сама заплатила за все. Когда Кейт попыталась возразить, Талли лишь повторила:

– Мы ведь подруги, правда? – и пихнула ее плечом.

Кейт, рассмеявшись, поддержала игру. Они дошли до окраины городка и продолжили путь к дому вдоль реки. Они все время болтали – об одежде, о музыке, о школе. Наконец они свернули с дороги и подошли к дому Талли.

– Моя бабушка с ума бы сошла, если бы увидела это место, – сказала Талли смущенно.

С одной стороны дома росли рододендроны размером с надутые горячим воздухом шары.

– Этот дом принадлежит бабушке.

– Она навещает вас?

– Нет. Проще подождать.

– Чего?

– Пока моя мать снова обо мне забудет.

Талли перешагнула через стопку газет на пороге, обошла три мусорных бака и стала открывать дверь.

Мать Талли была в гостиной – лежала на диване с полуприкрытыми глазами.

– З-здравствуйте, миссис Харт, – запинаясь, произнесла гостья. – Я – Кейт, ваша соседка.

Миссис Харт попыталась сесть, но, похоже, была слишком слаба, чтобы с этим справиться.

– Привет, Кейт-соседка.

Талли взяла подругу за руку и потащила через гостиную, громко хлопнув дверью, к себе в комнату. Она тут же кинулась к полке с пластинками и поставила «Прощай, дорога из желтого кирпича». Как только заиграла музыка, Талли кинула Кейт номер журнала «Тайгер Бит» и подвинула стул к трюмо.

– Готова?

Кейт снова стало не по себе. Она знала, что нарвется на неприятности, но как обзавестись подругами и выделиться из толпы, если никогда не идти на риск?

– Готова, – отважно ответила она.

– Хорошо! Садись. Прежде всего, займемся волосами. Тебе нужны несколько цветных прядей. Так красится Морин Маккормик.

Кейт взглянула в зеркало на отражение Талли.

– Откуда ты знаешь?

– Прочла в прошлом номере журнала для подростков.

– Наверное, Морин ходит к профессиональному парикмахеру. – Кейт открыла журнал и попыталась сосредоточиться на статье «Свидание Джека Уайлда с девушкой его мечты – это можешь быть ты!».

– Не дергайся. Я прочла инструкцию целых два раза.

– У меня есть шанс стать лысой?

– Вряд ли. А теперь тихо. Прочту, пожалуй, инструкцию в третий раз.

Талли разделила волосы Кейт на пряди и, выбрав несколько, принялась наносить на них спрей. Потребовался примерно час, прежде чем она осталась довольна результатом.

– Когда закончу, будешь похожа на Марсию Брейди.

– Каково это – быть крутой? – Кейт не хотела произносить свой вопрос вслух, но слова сами слетели с языка.

– Скоро узнаешь, – ответила Талли. – Но ты ведь останешься моей подругой, правда?

Кейт счастливо рассмеялась в ответ.

– Прикольно, – поделилась она своими ощущениями. – Только жжет немного.

– Правда? Значит, что-то не так. И некоторые волосы выпадают…

Кейт удержалась от того, чтобы сделать разочарованную гримасу. Если за дружбу с Талли надо заплатить волосами, что ж, она готова.

Талли взяла фен и направила горячую струю на волосы Кейт.

– У меня, слава богу, пришли месячные, – сказала Талли громко, стараясь перекричать жужжание фена. – Так что этот подонок по крайней мере меня не обрюхатил.

Кейт видела, что бравада ее подруги была напускной, это ясно читалось в глазах Талли.

– Я молилась за тебя, – серьезно произнесла Кейт.

– Правда? Вау! Спасибо тебе за это.

Кейт не знала, что на это ответить. Для нее помолиться было все равно что почистить зубы перед сном, чем-то, что она делала всегда.

Талли выключила фен и улыбнулась, но вид у нее был встревоженный. Может, ее беспокоил запах жженых волос?

– Ну, хорошо. А теперь иди в душ и смой все это.

Кейт сделала, как ей сказали. Когда она вышла из душа, Талли снова усадила ее в кресло.

– Волосы лезут? – деловито поинтересовалась она.

– Есть немного, – призналась Кейт.

– Если ты облысеешь, я тоже обрею себе голову. Обещаю.

Талли расчесала и высушила феном волосы подруги.

Кейт боялась взглянуть в зеркало. Она сидела, зажмурившись и позволив голосу Талли слиться с жужжанием фена.

– Открой глаза!

Кейт медленно подняла голову. На таком расстоянии очки ей не требовались, но она по привычке наклонилась к зеркалу поближе. У девочки в зеркале были прямые белокурые волосы с мелированными прядями, уложенные идеально. Они были мягкими и живыми, а не тонкими и обвисшими, как раньше. На фоне светлых волос ее зеленые глаза стали еще ярче, а розовая помада подчеркнула контур губ. Кейт стала почти хорошенькой.

– Вау! – воскликнула она, преисполненная благодарности, почти лишившей ее дара речи.

– Подожди, ты еще увидишь, на что способны тушь и румяна, – сказала Талли. – И тональник, которым мы замажем угри у тебя на лбу.

– Я всегда буду твоей подругой. – Кейт казалось, что она прошептала это совсем тихо, но, увидев, что Талли довольно улыбается, она поняла, что ее услышали.

– Отлично! А теперь займемся макияжем. Видела мою бритву?

– А зачем нам бритва?

– Для твоих бровей, глупенькая! Давай же, закрой глаза.

На этот раз Талли не пришлось просить Кейт дважды.

– Хорошо, – покорно сказала она.

Кейт даже не попыталась прошмыгнуть незамеченной, когда вернулась домой. Отец сидел в гостиной в своем любимом кресле. При появлении дочери он поднял глаза и изумленно воскликнул: «Боже правый!», поспешно ставя на журнальный столик стакан с выпивкой.

– Марджи! – Его возглас был похож на крик о помощи.

Мама вышла из кухни, вытирая руки о передник. На ней была униформа времен ее детства: блузка из полиэстера в рыжую и оливковую полоску, коричневые вельветовые брюки и мятый передник с надписью: «Место женщины – на кухне… и в сенате». Увидев Кейт, она замерла на месте, затем медленно развязала, сняла передник и бросила его на стол.

Неожиданно наступившая тишина привлекла внимание Шона, который прибежал в кухню в сопровождении собаки.

– Кейти выглядит, как скунс, – сказал мальчик. – Вау…

– Иди мой руки и садись обедать, – резко оборвала его мать. – Сейчас же, – добавила она еще строже, видя, что сын и не думает слушаться.

Проворчав что-то в ответ, Шон направился к лестнице.

– Ты давала ей разрешение сделать это со своими волосами, Марджи? – прокричал из гостиной отец.

– Я разберусь с этим, Бад, – ответила миссис Муларки, оглядывая Кейт. – Это сделала с тобой девочка из дома напротив?

Кейт кивнула, стараясь изо всех сил сохранить внутри впечатления от собственного нового облика.

– И тебе нравится?

– Да.

– Что ж, тогда и мне нравится тоже. Я помню, что творилось, когда тетя Джорджия выкрасила мне волосы в рыжий цвет. Бабушка Пит была в ярости! – Марджи улыбнулась. – Но тебе следовало спросить разрешения. Ты еще очень молода, Кейтлин, независимо от того, что ты и твоя подружка думаете по этому поводу. А теперь расскажи, что с твоими бровями.

– Талли подбрила их, чтобы придать форму.

Миссис Муларки изо всех сил старалась сдержать улыбку.

– Это я вижу. Но на самом деле брови надо выщипывать. Мне надо было самой научить тебя, как это делать, но я думала, что ты еще слишком юна. – Мама обернулась, ища глазами сигареты. Взяв со стола пачку, она закурила. – Покажу тебе после обеда. Пожалуй, немного блеска для губ и туши для ресниц вполне подойдет для школы. Я научу тебя, как сделать, чтобы косметика выглядела на лице естественно.

Кейт подбежала к матери и обняла ее.

– Я люблю тебя, мамочка!

– Я тебя тоже. А теперь пойдем есть кукурузные лепешки. Знаешь, Кейти, я очень рада, что у тебя появилась подруга. Но давай договоримся – больше ты не будешь нарушать правила. Потому что именно из-за этого юные девушки попадают в беду.

Кейт тут же подумала о вечеринке старшеклассников, так печально завершившейся для Талли.

На следующей неделе Кейт почувствовала, как изменилось отношение к ней одноклассников. Всем нравился ее внешний вид, и ее перестали избегать на переменах. А быть подругой Талли Харт само по себе означало, что с тобой все в порядке.

Да и родители заметили перемену. Обычно за обедом Кейт сидела молча, а теперь просто не могла наговориться. Истории сыпались из нее одна за другой. Кто с кем встречается, кто победил в соревнованиях, кому сделали замечание за приход в школу в футболке с надписью: «Займемся любовью, а не войной», где Талли стрижет волосы (в Сиэтле, у парня по имени Джин Хуарес – разве не круто?) и какой фильм будут показывать в выходные в открытом кинотеатре для зрителей на автомобилях.

Кейти все еще рассказывала маме про Талли, когда они вместе вытирали посуду после ужина.

– Я так хочу, чтобы вы с ней познакомились. Талли такая классная! Все любят ее, даже торчки.

– Торчки?

– Ну, наркоманы или токсикоманы…

– О! – Мама забрала у Кейт стеклянную форму для рулета и вытерла ее сама. – Я расспрашивала про эту девочку, Кейти. Она пыталась купить сигареты у Альмы в аптеке.

– Может, Талли покупала их для своей мамы?

Миссис Муларки поставила форму на кухонный стол.

– Сделай мне одолжение, Кейти, – сказала она. – Будь благоразумна, когда находишься рядом с Талли Харт. Я не хочу, чтобы ты последовала за ней, когда с ней что-нибудь случится.

Кейт бросила губку в раковину с мыльным раствором.

– Не могу поверить, что это говоришь мне ты, мама! А как же все твои речи про то, что надо рисковать. Ты все время твердила мне, что надо завести друзей, а как только у меня появилась подруга, намекаешь мне, что она отвязная девчонка.

– Но я вовсе не называла Талли…

Кейт выбежала из кухни и бросилась к лестнице. Ей казалось, что мать вот-вот окликнет ее и прикажет вернуться, но ничего такого не происходило – ее драматическое бегство проходило при полной тишине.

Наверху она вбежала в свою комнату и для пущего эффекта хлопнула посильнее дверью.

Но мама так и не появилась, и часам к десяти Кейт почувствовала себя как-то неловко. Неужели она так сильно обидела маму? Встав с кровати, Кейт принялась мерить шагами тесную комнату. Раздался тихий стук в дверь.

Кейт быстро кинулась в кровать и постаралась изобразить на лице равнодушное, скучающее выражение.

– Да…

Дверь медленно открылась. На пороге стояла миссис Муларки в красном бархатном халате в пол, который они подарили ей на прошлое Рождество.

– Можно мне войти? – спросила она.

– Как будто я могу тебя остановить!

– Да, можешь, – спокойно произнесла мама. – Так ты разрешишь мне войти?

Кейт пожала плечами, но чуть подвинулась на кровати, освобождая место для матери.

– Ты знаешь, Кейти, жизнь, она…

Кейт не смогла подавить стон. Только не очередная нудная проповедь о том, какова жизнь!

Мама удивила ее, неожиданно рассмеявшись:

– Хорошо, больше никаких нотаций. Наверное, ты для них уже слишком взрослая. – Мама задержалась у алтаря на туалетном столике. – Ты не сооружала ничего подобного с тех пор, как тетя Джорджия проходила химию. Кто нуждается в наших молитвах теперь?

– У мамы Талли рак. А еще Талли ходила на… – Кейт замолчала, в ужасе от того, что чуть не выдала тайну. Она всегда рассказывала матери абсолютно все, но теперь у нее есть лучшая подруга, и надо научиться хранить чужие секреты.

Мама присела рядом на кровать, как делала это после каждой их ссоры.

– Рак. Какая чудовищная нагрузка для девочки!..

– Талли отлично справляется.

– Ты уверена?

– Талли отлично справляется со всем. – В голосе Кейт звучала гордость за подругу. – Она такая крутая.

– Как это?

– Ты не поймешь.

– Я слишком стара, да?

– Я такого не говорила.

Мама откинула прядь с ее лба. Жест был знаком, как само дыхание. Когда миссис Муларки делала вот так, Кейт всегда снова чувствовала себя пятилетней девочкой.

– Мне жаль, что ты решила, будто я осуждаю твою подругу.

– Да уж, тебе есть за что извиниться.

– А ты извинись за то, что мне нагрубила. Хорошо?

Кейт не смогла сдержать улыбку.

– Да, мамочка.

– И знаешь что… почему бы тебе не пригласить Талли в пятницу к нам на ужин?

– Ты тоже полюбишь ее, мам. Я точно знаю.

– А я так просто уверена в этом, – сказала миссис Муларки, целуя дочь на ночь. – Спокойной ночи, Кейти.

– Спокойной ночи, мам.

После ухода матери Кейт еще долго лежала, прислушиваясь к последним шорохам успокаивающегося на ночь дома. Она была слишком возбуждена, чтобы уснуть. Не могла дождаться момента, когда пригласит Талли на ужин. После ужина можно будет посмотреть «Я мечтаю о Джинни», или поиграть в «Операции», или попрактиковаться в нанесении косметики. Может, Талли даже захочет остаться у них на ночь. Они могли бы…

Тук!

…говорить о мальчиках и о поцелуях…

Тук!

Кейт села на постели. Похоже, это не птичка на крыше и не мышка за стеной.

Тук!

Да это же стук маленького камешка об оконное стекло!

Отбросив одеяло, Кейт вскочила с кровати, подбежала к окну и распахнула его настежь.

На заднем дворе стояла Талли, облокотясь на велосипед.

– Спускайся! – проговорила она, пожалуй, слишком громко, и взмахнула рукой, призывая поторопиться.

– Ты хочешь, чтобы я сбежала ночью из дома?

– Хм, да!

Кейт никогда не делала ничего подобного. Но теперь она уже не может больше вести себя как примерная школьница. Крутые ребята всегда нарушают правила и убегают из дома по ночам. Это известно всем. Все также знают, что дело может кончиться бедой. И именно об этом с ней говорила сегодня мама.

«Не забывай об осторожности рядом с Талли Харт».

Кейт было наплевать. Талли единственная что-то значила на сегодня в ее жизни.

– Сейчас спущусь.

Закрыв окно, Кейт огляделась в поисках одежды.

Слава богу, ее домашние джинсы лежали сложенные на стуле, а рядом и черный свитер. Кейт выскользнула из старой пижамы, быстро оделась и вышла в коридор. Когда она кралась мимо спальни родителей, сердце так отчаянно стучало, что даже немного закружилась голова. Лестница опасно поскрипывала при каждом шаге, но наконец Кейт ее преодолела.

У задней двери она остановилась на несколько секунд, и в голове тут же мелькнула мысль: «Это может плохо для меня кончиться».

Кейт решительно распахнула дверь.

Талли ждала подругу, стоя рядом с самым удивительным велосипедом, который Кейт когда-либо доводилось видеть. У него был причудливо изогнутый руль, фигурное сиденье на платформе, а еще множество проводов и проводков.

– Вау! – воскликнула Кейт. – Сколько же надо было копить деньги, чтобы получить такой велик!

– Десятискоростной, – гордо произнесла Талли. – Бабушка подарила мне его на прошлое Рождество. – Хочешь, дам покататься?

– Ни в коем случае, – прокравшись в гараж, Кейт вывела свой старый розовый велосипед с рулем в форме подковы, самым обычным сиденьем в переводных картинках с цветочками и с белой плетеной корзинкой. Дурацкий велосипед маленькой девочки.

Но Талли, казалось, даже не заметила этого. Они сели каждая на свой велик и поехали по мокрому и неровному склону холма к мощеной дороге. Потом свернули налево и погнали дальше. На Саммер-Хилл Талли сказала:

– Смотри и делай, как я.

Они понеслись с холма, как будто летели на крыльях. Волосы Кейт развевались за спиной, на глазах выступили слезы. Вокруг шелестели листьями под ночным ветерком темные деревья. В бархатно-черном небе сверкали звезды.

Талли откинулась назад и подняла руки, отпустив руль. Смеясь, она предложила Кейт сделать то же самое.

– Я не могу. Мы едем слишком быстро.

– В этом-то весь кайф.

– Это опасно.

– Ну, давай же. Отпусти руль, Кейти! Бог не любит трусишек. – Затем тихим голосом добавила: – Поверь мне.

Теперь у Кейт не было выбора. Доверие было обязательной частью дружбы. И Талли вряд ли захочет дружить с трусливой курицей.

– Давай же! – подбодрила себя Кейт, стараясь, чтобы голос звучал как можно увереннее.

Глубоко вздохнув, Кейт торопливо произнесла молитву и отпустила руки.

Она летела с холма, и ей казалось, что она парит в ночном небе. В воздухе пахло находившейся неподалеку скаковой конюшней – лошадями и сеном. Кейт слышала рядом смех Талли, но, прежде чем она сама успела хотя бы улыбнуться, что-то пошло не так. Переднее колесо попало на камень, потом велосипед словно встал на дыбы, его резко повело в сторону, и под рамой оказалось колесо велосипеда Талли. Кейт схватилась за руль, но было уже поздно. Она была уже в воздухе – на этот раз действительно летела. Тротуар стремительно приближался. Больно ударившись, Кейт перекатилась через полосу асфальта и оказалась в грязной канаве.

Талли, перескочив через полосу, врезалась в подругу.

Оба велосипеда валялись на земле.

Кейт постепенно приходила в себя, глядя в ночное небо. Все тело болело. А левая лодыжка, может, даже была сломана. Она распухала на глазах и прикасаться к ней было нестерпимо больно. А там, где Кейт ободрала об асфальт кожу, выступила кровь.

– Это было невероятно! – рассмеялась Талли.

– Шутишь? Мы могли разбиться насмерть.

– Вот именно!

Поморщившись от боли, Кейт попыталась встать.

– Надо выбираться из этой канавы. Может, проедет машина…

– Ну скажи, разве это не было клево? Как мы с тобой летели! Подожди, вот когда мы всем об этом расскажем…

Всем – это ребятам в школе. Да уж, это будет настоящая история. И Кейт – в роли одной из главных героинь. Все будут слушать, раскрыв рот, охать, ахать и говорить что-нибудь вроде: «Неужели вы убежали из дома ночью? И ехали на велосипедах с Саммер-Хилл без рук? Врете небось?»

И Кейт неожиданно для себя тоже рассмеялась.

Девочки помогли друг другу выбраться из канавы и расцепили велосипеды. К тому моменту, когда обе они оказались на асфальте, Кейт, казалось, уже не испытывала сильной боли. Она вдруг почувствовала себя другим человеком, другой девочкой. Более дерзкой, храброй, готовой попробовать всего в этой жизни. И что с того, если это приключение принесет беду? Что значит распухшая лодыжка или окровавленная коленка по сравнению с настоящим приключением? Кейт всегда строго следовала всем правилам и уже два года по выходным сидит дома. Пора положить этому конец!

Оставив велосипеды у обочины дороги, девочки кое-как спустились к реке. В лунном свете все вокруг выглядело красивым и таинственным – серебристые волны, неровная линия прибрежных скал.

Талли присела под поросшим мхом деревом на густую траву, ровную, точно зеленый ковер. Кейт осторожно опустилась рядом, так близко, что их колени почти что соприкасались. Они вместе смотрели на усыпанное звездами небо, слушали тихую песню реки, похожую на лепет маленького ребенка. В этот момент, когда кругом было так тихо и спокойно, казалось, что речной ветерок, прошелестев, унесся прочь, оставив их абсолютно одних в этом таинственном месте, которое еще недавно было всего лишь еще одним поворотом протекающей здесь речки, разливавшейся каждую осень.

– Интересно, кто придумал название нашей улицы? – задумчиво произнесла Талли. – Что-то не видно на ней никаких светлячков.

Кейт только пожала в ответ плечами.

– За старым мостом начинается Миссури-стрит. Может быть, кто-то из первооткрывателей этих земель скучал по дому? Или заблудился?

– А может, все дело в волшебстве. Наша улица вполне может оказаться волшебной. – Талли повернулась к Кейт. – А это означает, что мы были предназначены друг другу в подруги самой судьбой.

Кейт невольно поежилась, настолько впечатлили ее так значительно произнесенные слова Талли.

– Прежде чем ты поселилась здесь, я думала, что это просто улица, ведущая в никуда, – сказала она.

– А теперь это наша улица.

– А когда мы станем старше, она может увести нас в самые разные места.

– Какие – не имеет значения, – сказала Талли.

Кейт расслышала в словах подруги странную горечь и грусть, причина которой была ей непонятна. Она отвела глаза. Талли подняла голову, она смотрела на небо.

– Ты думаешь о своей маме? – спросила Кейт.

– Я стараюсь о ней не думать.

Последовала долгая пауза. Талли достала из кармана сигареты и закурила.

Кейт неодобрительно покосилась на подругу.

– Хочешь затянуться?

Кейт знала, что выбора у нее нет.

– Да, конечно.

– Если бы моя мать была нормальной, то есть не болела, я рассказала бы ей о том, что произошло со мной на вечеринке.

Кейт сделала маленькую затяжку, закашлялась и спросила:

– Ты часто думаешь об этом?

Талли прислонилась спиной к дереву и достала еще одну сигарету. После долгой паузы она ответила на вопрос Кейт:

– Я вижу это в ночных кошмарах.

Кейт не знала, что на это сказать.

– А как насчет твоего папы? – вдруг спросила она. – С ним ты можешь поговорить?

Талли не смотрела на подругу.

– Думаю, она даже не знает, кто мой папа. – Голос Талли вдруг предательски задрожал. – Или он узнал обо мне и сделал ноги.

– Как это жестоко!

– А жизнь вообще жестока, ты разве не знаешь? Кроме того, они мне не нужны. У меня есть ты, Кейти. И ты помогла мне в тот вечер все это пережить.

Кейт улыбнулась. Дым заполнил пространство между ними. От него щипало глаза, но ей было все равно. Главное, что она сидит здесь сейчас со своей лучшей подругой.

– Что ж, именно для этого и существуют друзья.

На следующий день Талли как раз дочитывала последнюю главу «Чужих», когда услышала вопль матери, кричащей через весь дом:

– Талли! Да открой же ты эту чертову дверь!

Девочка захлопнула книгу и поспешила в гостиную, где сидела, развалившись на диване, ее мать с кальяном для марихуаны и смотрела телевизор.

– Но ты ведь сидишь прямо у двери, – упрекнула ее Талли.

– И что с того? – пожала плечами Облачко.

– Спрячь хотя бы кальян.

Тяжело вздохнув, Облачко перегнулась через подлокотник и поставила кальян под прикроватный столик. Только слепой не заметил бы его там, но для Облачка и это было слишком большим усилием.

Талли откинула волосы со лба и открыла дверь.

За дверью стояла невысокая женщина с темными волосами и жаровней, прикрытой сверху фольгой. Ее веки были чуть подкрашены тенями под цвет карих глаз, а румяна были нанесены явно второпях, отчего создавалось впечатление, что острые скулы особенно резко выступают на ее лице.

– Ты, должно быть, Талли. – Голос женщины оказался тоньше, чем можно было ожидать. Это был голос девочки, полный энтузиазма и вполне соответствовавший искоркам, мерцавшим в ее глазах. – Я – мама Кейт. Прости, что пришла без звонка, но у вас занята линия.

Талли увидела, что телефон лежит на диване рядом с матерью, и трубка с него снята.

– Я принесла вам с мамой на ужин жаркое. Думаю, твоей маме сейчас не до готовки. У моей сестры два года назад обнаружили рак, так что я знаю, что это такое. – Миссис Муларки, улыбаясь, стояла в дверях. После нескольких секунд молчания улыбка ее погасла, и мама Кейт спросила: – Так мне можно зайти?

Все похолодело у Талли внутри. «Это будет ужасно», – пронеслось в ее голове.

– Я… да, конечно.

– Спасибо, – обойдя застывшую в дверях Талли, миссис Муларки решительно направилась внутрь.

Облачко лежала, распростершись на диване, а на животе у нее красовалась стопка марихуаны. Едва улыбнувшись, она попыталась сесть, но у нее ничего не получилось. Огорченная неудачей, Дороти сначала яростно выругалась, а потом рассмеялась. Дом буквально пропах марихуаной насквозь.

Миссис Муларки резко остановилась. На лице ее застыло обескураженное выражение.

– Я – Марджи, ваша соседка, – сказала она.

– А я – Облачко, – сказала мама Талли, снова пытаясь принять сидячее положение. – Приятно познакомиться.

– Мне тоже.

Несколько мучительных секунд женщины смотрели друг на друга. У Талли не было никаких сомнений: зоркие глаза миссис Муларки отлично видели все – кальян под прикроватным столиком, плетеную сумку с марихуаной на полу, перевернутый пустой стакан, коробки из-под пиццы на столе.

– А еще я хотела сказать вам, – заговорила Марджи, – что я почти все время дома и могла бы возить вас к врачам или по делам. Я знаю, как чувствуют себя люди, проходящие химиотерапию.

Облачко озадаченно нахмурилась:

– А кому здесь нужна химиотерапия? У кого-то рак?

Миссис Муларки, резко обернувшись, взглянула на Талли, которой хотелось в этот момент сжаться в комок и сделаться невидимой или провалиться сквозь землю.

– Талли, покажи нашей замечательной соседке с угощением, где в нашем доме кухня.

Талли припустила в кухню почти бегом. Этот розовый ад, где кругом валялись упаковки от фастфуда, в раковине громоздилась грязная посуда и на всех поверхностях красовались переполненные пепельницы, был яркой демонстрацией ее жалкой жизни, которую Талли меньше всего хотелось показывать маме своей лучшей подруги.

Миссис Муларки прошла мимо нее, наклонилась над плитой, затем поставила на рабочую поверхность жаровню, затем движением бедра захлопнула дверь кухни и, обернувшись, посмотрела на Талли.

– Моя Кейти – хорошая девочка, – сказала она после паузы.

«Начинается», – с тоской подумала Талли.

– Да, мэм.

– И она молится, чтобы твоя мама излечилась от рака. И даже соорудила в своей комнате небольшой алтарь.

Талли смотрела в пол. Ей было так стыдно, что она была не в состоянии ответить. Как она объяснит, почему солгала? Ни одно оправдание не будет достаточно убедительным для миссис Муларки, которая любит своих детей. На Талли вдруг обрушилась жгучая ревность. Может быть, если бы у нее была мама, которая ее любит, ей не было бы так легко и так необходимо врать. А теперь она потеряла самое дорогое, что есть в ее жизни, – Кейти.

– Ты считаешь, что врать своим друзьям хорошо?

– Нет, мэм.

Талли так упорно смотрела в пол, что даже вздрогнула, почувствовав на подбородке пальцы Марджи, которая чуть приподняла ее голову.

– Ты будешь хорошей подругой для Кейти или такой, которая доведет ее до беды?

– Я никогда не причиню Кейти боль.

Талли хотелось сказать больше, куда больше. Может быть, даже опуститься на колени и пообещать быть хорошей девочкой, но слезы были слишком близко к глазам, и она не решалась даже пошевелиться. Талли смотрела в темные глаза миссис Муларки и видела в них то, чего никак не ожидала увидеть: понимание.

Между тем в гостиной Облачко, спотыкаясь, добрела до телевизора и переключила канал. Талли был виден экран, светящийся в неубранной комнате. На экране Джин Энерсен вела свою передачу.

– Ты все делаешь сама, не так ли? – тихо проговорила миссис Муларки, словно боясь, что Облачко подслушивает. – Оплачиваешь счета, ходишь в магазин, убираешься? А кто же платит за все?

Талли сглотнула подкативший к горлу ком. Никто еще не видел так ясно ее жизнь с первого взгляда.

– Моя бабушка присылает раз в неделю чек.

– Мой отец был непросыхающим алкоголиком, и об этом знал весь город. – миссис Муларки говорила печальным голосом, вполне соответствующим выражению ее глаз. – А еще он был подлым типом. По пятницам и субботам вечером моей сестре Джорджии приходилось отправляться в пивнушку и волочь его на себе домой. Всю дорогу из бара отец пытался ударить ее и обзывал последними словами. Она была как один из тех клоунов, что развлекают зрителей на родео. Тех, которые все время путаются между быком и ковбоем. К концу средней школы я поняла, почему Джорджия связалась с беспутной компанией и стала слишком много пить.

– Ей не хотелось, чтобы люди смотрели на нее с жалостью.

Миссис Муларки кивнула.

– Она ненавидела эти взгляды. Я же сделала для себя вывод, что другие люди ничего не значат. Не важно, какова твоя мать и как она проживает свою жизнь. Тебе предстоит сделать собственный выбор. И тебе нечего стыдиться. Но ты должна научиться мечтать, Талли. Строить смелые планы. – Миссис Муларки посмотрела через плечо в гостиную. – Как, например, Джин Энерсен. Женщина, которая, вопреки всему, многого добилась в жизни и знает, как идти к поставленной цели.

– Но как я узнаю, где мое место в жизни?

– Держи глаза открытыми и иди правильным путем. Поступи в колледж, обрети надежных друзей. Доверяй им.

– Я доверяю Кейти.

– И ты скажешь ей правду?

– А что, если я просто пообещаю…

– Один из нас должен сказать ей, Талли. И лучше, если это будешь ты.

Талли тяжело вздохнула. Говорить правду было против всех ее инстинктов и привычек. Но она понимала, что на этот раз у нее просто нет иного выхода. Она хотела, чтобы миссис Муларки верила ей.

– Хорошо, – дрожащим голосом произнесла Талли.

– Вот и отлично! Ждем тебя завтра к ужину. В пять часов. Это твой шанс начать все с чистого листа.

На следующий день Талли переодевалась не меньше четырех раз, стараясь выбрать правильную одежду. Когда выбор наконец был сделан, она уже так безбожно опаздывала, что ей пришлось буквально бежать по холму вверх.

Мама Кейт открыла дверь. На ней были лиловые брюки-клеш и полосатый пуловер с расширенными книзу рукавами.

– Предупреждаю, – улыбаясь, сказала она, – внутри шумно и настоящий дурдом.

– Я люблю, когда шумно и дурдом, – сказала Талли.

– Тогда ты пришла в правильное место.

Миссис Муларки обняла ее за плечи и повела в гостиную с бежевыми обоями, зеленым, как мох, ковровым покрытием, красным диваном и черным креслом-качалкой. На стене – изображение Иисуса Христа и фото Элвиса Пресли. И то, и другое в тоненьких рамках. Зато на верхней панели консоли для телевизора красовались в изобилии семейные фото. Талли невольно вспомнила тумбу для телевизора у себя дома. На верхней панели всегда валялись пустые пачки из-под сигарет и стояли переполненные окурками пепельницы. Никаких семейных фотографий.

– Бад, – обратилась миссис Муларки к полному мужчине с темными волосами, сидящему в кресле-качалке. – Это – Талли Харт, наша соседка.

Мистер Муларки улыбнулся Талли и поставил бокал с выпивкой.

– Значит, это о тебе мы так много наслышаны? Рад видеть тебя в нашем доме, Талли!

– Я тоже очень рада, что меня пригласили.

Миссис Муларки похлопала ее по плечу.

– Ужин не раньше шести. Кейти наверху, у себя в комнате, поднимайся по лестнице. Я уверена: вам, девочки, есть о чем поговорить.

Талли поняла намек и кивнула, не в силах ничего сказать. Теперь, когда она оказалась здесь, в этом теплом семейном доме, где пахло домашней едой, и стояла рядом с самой идеальной мамой на свете, она не могла даже представить себе, как сможет жить, если вдруг потеряет все это, станет здесь нежеланной.

– Я больше никогда не обману Кейти, – пообещала она.

– Хорошо. А теперь иди, – одарив ее улыбкой, миссис Муларки ушла в гостиную.

Талли было видно, как мистер Муларки обнял жену и усадил ее к себе в кресло-качалку. Их головы склонились друг к другу.

Талли вдруг почувствовала невыносимую горечь и обиду. Все в ее жизни могло быть по-другому, родись она в такой семье. И она не спешила подниматься к Кейти.

– Вы смотрите новости? – спросила Талли, заглянув в гостиную.

Мистер Муларки поднял голову.

– Мы обычно не пропускаем вечерний выпуск.

Миссис Муларки улыбнулась:

– Джин Эмерсен изменяет этот мир. Она – одна из первых женщин, которым доверили вести вечерние новости.

– Я тоже хотела бы стать журналисткой, – неожиданно разоткровенничалась Талли.

– Это просто замечательно! – отозвалась миссис Муларки.

– Так ты уже здесь? – неожиданно услышала Талли голос Кейт. – Как это мило со стороны остальных – сообщить мне, что моя подруга уже пришла, – громко произнесла она, спускаясь по лестнице.

– А я как раз говорила твоим родителям, что хочу быть журналисткой, – сказала Талли.

Миссис Муларки широко улыбнулась, и в этой улыбке было и тепло, и одобрение – то, чего Талли так не хватало всю жизнь.

– Разве не замечательная у Талли мечта, Кейти?

Кейт кивнула и, взяв Талли за руку, потащила ее из гостиной наверх. Когда девочки очутились в маленькой комнатке Кейт в мансарде, хозяйка комнаты подошла к проигрывателю и стала рыться в пластинках. Наконец она определилась с выбором и поставила «Гобелен» в исполнении Кэрол Кинг. Талли в это время задумчиво смотрела в окно на лавандовые сумерки.

Тот прилив адреналина, который она испытала, объявив семейству Муларки о своих амбициозных планах, уже прошел, оставив после себя тихую грусть. Талли знала, что она должна сейчас сделать, но при мысли об этом ей становилось не по себе.

«Давай же, Талли, скажи ей правду! Если этого не сделаешь ты, ей расскажет миссис Муларки», – уговаривала она себя.

– У меня есть новые номера молодежных журналов, – сказала Кейти, растянувшись на ковре. – Хочешь полистаем? Можем пройти тест «Сможешь ли ты стать девушкой Тони Де Франко?».

– Конечно, хочу, – сказала Талли, вытягиваясь рядом.

– Жан-Мишель Винсент такой красавчик, – сказала Кейт, указывая на фотографию актера.

– Я слышала, он бросил свою девушку, – заметила Талли.

– Ненавижу таких. – Кейт перевернула страницу. – А ты и вправду хочешь быть журналисткой? Мне ты никогда об этом не говорила.

– Да, – твердо сказала Талли, хотя сегодня она впервые представила себя в этой роли. Может быть, она сумеет стать знаменитой, тогда все будут ею восхищаться. – И тебе тоже придется стать тележурналисткой. Потому что теперь мы все будем делать вместе.

– Мне?

– Мы будем одной командой. Как Вудворт и Бернштейн, только одеваться станем лучше. И мы красивее.

– Я не знаю…

Талли ткнула ее в бок.

– Да чего там не знать-то? Миссис Рамсдейл сказала при всем классе, что ты пишешь отличные сочинения.

Кейт рассмеялась:

– Это правда. Ну, ладно, я согласна – тоже буду тележурналисткой.

– А когда мы станем знаменитыми, я скажу Майку Уоллису, что у нас ничего бы не получилось без поддержки друг друга.

Они умолкли, продолжая перелистывать журналы. Талли дважды пыталась прервать молчание и заговорить о своей матери, но оба раза Кейт прерывала ее. Потом снизу послышался крик: «Ужин готов!», лишив Талли шанса очиститься от грехов.

И на всем протяжении лучшего в ее мире ужина Талли ощущала непосильный груз собственной лжи. К тому моменту, когда они все вместе убрали посуду со стола, все перемыли и вытерли, Талли была уже на грани. И даже мечты о том, как их с Кейт пригласят на телевидение, не помогали.

– Мам, – сказала Кейт, убирая последнюю тарелку, – я и Талли покатаемся на великах в парке, хорошо?

– Мы с Талли, – поправила дочь миссис Муларки, пролистывая телевизионную программу. – И будь дома не позже восьми.

– Ну, мама…

– Ровно в восемь, – поддержал жену мистер Муларки.

Кейт смущенно посмотрела на Талли.

– Видишь, они обращаются со мной как с маленьким ребенком.

– Ты даже не представляешь, Кейти, как тебе повезло. Ну, давай, пошли за великами.

Девочки гнали сломя голову по проселочной дороге, смеясь как ненормальные. На Саммер-Хилл Талли отпустила руль, и Кейт последовала ее примеру.

Добравшись до парка у реки, они поставили велосипеды под дерево, улеглись рядом на траве и стали смотреть в небо и слушать, как бурлит речная вода, разбиваясь о камни.

– Я должна кое-что тебе сказать, – наконец собралась с духом Талли.

– Что же?

– У моей матери нет никакого рака. Она – наркоманка.

– Твоя мама курит травку, я уже поняла.

– Да. И она все время под кайфом.

Кейт повернулась к подруге:

– Правда?

– Да.

– А зачем ты солгала мне?

Талли едва сдерживалась, чтобы не отвести глаза, так стыдно ей было.

– Так вышло.

– Но люди не врут просто так.

– Ты не знаешь, что это такое – стыдиться собственной матери.

– Ты смеешься? Ты бы видела, что надела моя мамуля на последний обед в…

– Нет, ты не знаешь, – твердо произнесла Талли. – Это совсем другое дело.

– Так расскажи мне.

Талли понимала, о чем просит ее Кейт. Она хотела, чтобы правда перевесила ложь. Но Талли не знала, сможет ли облечь в слова всю свою боль и доверить ее подруге. Всю жизнь она хранила свои тайны. И если, рассказав все Кейт, она потеряет ее, это будет просто невыносимо.

Но ведь если не рассказать, их дружба прекратится наверняка.

– Мне было два года, – наконец сказала она, – когда мама бросила меня в доме своих родителей. Она пошла за молоком, а вернулась, когда мне исполнилось четыре года. Когда мне было десять, она объявилась вновь, и я подумала, что это означает, что мать меня все-таки любит. В тот раз она забыла или потеряла меня в толпе. А следующий раз мы увиделись, когда мне исполнилось четырнадцать. Бабушка разрешила нам жить в этом доме и присылает каждую неделю немного денег. И так будет продолжаться до тех пор, пока моя мать снова не снимется с места, а она обязательно это сделает.

– Я не понимаю.

– Конечно, не понимаешь. Моя мама не такая, как твоя. Сейчас самый долгий период, который я провела рядом с ней за всю мою жизнь. Рано или поздно ей надоест сидеть на одном месте, и она снова умотает куда-нибудь без меня.

– Но как может мать поступать так с собственной дочерью?

– Наверное, во мне что-то не так, – пожала плечами Талли.

– С тобой все в порядке. Это она – лузер. Но я так и не пойму, почему ты обманула меня.

Талли наконец нашла в себе силы посмотреть подруге прямо в глаза:

– Мне очень хотелось тебе понравиться.

– Так ты сделала это из-за меня? – Кейт рассмеялась.

Талли хотелось спросить ее, что такого смешного она в этом нашла, но Кейт вдруг оборвала смех и строго сказала:

– Больше никогда не ври мне, ладно?

– Можешь не сомневаться.

– И мы будем лучшими подругами навсегда, – серьезно произнесла Кейт. – Хорошо?

– То есть ты всегда будешь рядом, когда нужна мне?

– Всегда, – пообещала Кейт, – что бы ни случилось.

Талли чувствовала, как радость распускается в душе подобно экзотическому цветку. Она словно бы слышала в воздухе его медовый аромат. Впервые в жизни она почувствовала в себе уверенность и спокойствие.

– Навсегда, – повторила она следом за Кейти. – Что бы ни случилось.

Кейт запомнила то лето после окончания восьмого класса как лучшее в своей жизни. Каждый день она безотказно делала всю работу по дому, которая лежала на ней, сидела с братом до трех часов, пока не возвращалась мама, ездившая с утра по разным хозяйственным делам и по делам благотворительного фонда. После этого Кейт была свободна. В выходные же она чаще всего могла распоряжаться своим временем с самого утра.

Они с Талли объездили на велосипедах всю равнину и провели немало времени, сплавляясь на автомобильных покрышках по реке Пилчук. А после обеда они обычно расстилали на траве полотенца, облачались в связанные крючком яркие бикини, смазывали кожу смесью масла для младенцев и йода и слушали музыку на молодежном канале в транзисторе, который всегда брали с собой. Они говорили обо всем на свете: о фильмах, о моде и музыке, о мальчишках и о войне, и о том, что происходит за пределами их маленького мира. О том, как здорово будет вместе стать журналистками и прославиться. О кино. Запретных тем у них не было.

В конце августа девочки собрались отправиться на ярмарку. В комнате Кейти они взяли косметику. Ведь Кейти придется переодеться и накраситься, только когда они выйдут из дома. По крайней мере, если она хочет выглядеть клево. Ее мама по-прежнему считала, что Кейт еще рано краситься и одеваться по-взрослому.

– Топик положила? – спросила подругу Талли.

– Положила, – отозвалась Кейт.

Радуясь, как замечательно они все придумали, девочки спустились в гостиную, где подремывал в своем кресле-качалке отец Кейти.

– Мы отправляемся на ярмарку, – громко произнесла Кейт, радуясь, что матери нет дома – Марджи наверняка заметила бы, что сумка слишком велика для поездки на ярмарку, и своим рентгеновским зрением, возможно, разглядела бы сквозь макраме и одежду, и туфли, и косметику в сумке.

– Будьте осторожны, девочки, – сказал мистер Муларки, не поднимая головы.

Он говорил это каждый раз с тех пор, как подруги стали наведываться в Сиэтл. В новостях только и было разговоров что об убийце по имени Тед. Имя его стало известно, когда одной из жертв нападения удалось уцелеть. Девушка сумела описать маньяка. Это случилось в национальном парке штата у озера Саммамиш. Школьницы по всему штату были напуганы так же, как и их родители. Каждый желтый «фольксваген-жук» провожали глазами, гадая, не прячется ли внутри этот Тед.

– Мы будем суперосторожны, – улыбнувшись, ответила Талли.

Ей было приятно, что родители Кейт волновались и за нее.

Кейт пересекла комнату, чтобы поцеловать отца на прощание. Бад обнял дочь, затем вручил ей десять долларов.

– Повеселитесь как следует.

– Спасибо, па.

Они с Талли пошли к калитке, помахивая своими сумками.

– Как думаешь, Кенни Марксон будет на ярмарке? – спросила Кейт.

– Ты слишком много думаешь о мальчиках.

Кейт шутливо толкнула подругу бедром.

– Это на тебе он помешался.

– Тоже мне поклонничек! Я же его выше.

Неожиданно Талли встала как вкопанная.

– Ты что, Талли? Я чуть не налетела на тебя! Иди!

– О нет! – в ужасе прошептала Талли.

– Что случилось?

И тут Кейт увидела припаркованный у дома подруги полицейский фургон.

Схватив ее за руку, Талли потащила Кейт к калитке, и они побежали через улицу к дому Талли. Входная дверь была распахнута настежь.

Полицейский ждал их в гостиной.

При виде девочек его широкое лицо расплылось в улыбке, отчего приобрело клоунское выражение.

– Здравствуйте, девочки, – сказал он. – Я – офицер Дэн Майерс.

– Что она сделала на этот раз? – едва переведя дыхание, спросила Талли.

– Около озера Квино был марш протеста против истребления пятнистых сов. Ситуация вышла из-под контроля. Твоя мать и еще несколько человек устроили сидячую забастовку. Полиции Вейерхойзера пришлось попотеть. Но хуже всего, что из-за непотушенной сигареты в лесу начался пожар. Только недавно удалось его потушить.

– Дайте угадаю: ее отправят в тюрьму?

– Ее адвокат добивается добровольной госпитализации для лечения от наркозависимости. Если ей повезет, пролежит какое-то время в больнице. Если же нет… – Полицейский не закончил фразу.

– Кто-нибудь уже позвонил моей бабушке?

Офицер кивнул.

– Она ждет тебя. Тебе помочь собраться?

Кейт никак не могла понять, что происходит. Она повернулась к подруге:

– Талли?

В карих глазах девочки застыла странная, пугающая пустота, и Кейт поняла, что случилось нечто ужасное, что бы это ни было.

– Мне придется вернуться к бабушке, – сказала Талли и, пройдя мимо Кейт, отправилась в свою спальню.

Кейт побежала за ней.

– Но ты не можешь уехать!

Талли вынула из шкафа чемодан и раскрыла его.

– У меня нет выбора.

– Я заставлю твою маму вернуться. Я скажу ей…

Талли подняла голову и посмотрела на Кейт.

– Ты ничего не сможешь сделать, – тихо сказала она.

Голос у нее был какой-то взрослый – бесцветный и усталый. До Кейт впервые дошел истинный смысл всех историй про мать Талли. Они смеялись над Облачком, подшучивали над ее наркоманией, странной манерой одеваться, над ее неправдоподобными историями. Но на самом деле ничего смешного в этом не было. И Талли знала, что рано или поздно произойдет то, что произошло.

– Пообещай мне, – сказала Талли дрогнувшим голосом, – что мы все равно навсегда останемся лучшими подругами.

– Навсегда, – только и смогла выдавить из себя Кейт.

Талли закончила собирать вещи и защелкнула замок на чемодане. По радио Мадонна пела «Американский пирог», и Кейт подумала, что вряд ли теперь сможет слушать эту песню, не вспоминая этот ужасный день.

Это был день, когда умерла музыка.

Кейт проводила Талли на крыльцо. Там девочки обнялись и никак не могли отпустить друг друга, пока офицер Майерс осторожно не потянул Талли за руку.

Кейт не могла даже помахать Талли на прощание. Она стояла, застыв, и наблюдала, как уходит прочь ее лучшая подруга. По щекам ее катились слезы.

5

Следующие три года они постоянно писали друг другу письма. Это стало больше чем привычкой – это стало образом жизни. Каждую субботу вечером Талли садилась за белый стол в своей розово-фиолетовой девичьей комнате и доверяла вырванному из блокнота листку свои мысли и мечты, свою тревогу и отчаяние. Иногда она писала о ничего не значащих вещах – о стрижке в стиле киноактрисы Фары Фосетт, которую она недавно сделала и которая очень ей идет, или о платье от Ганни Сакс, которое она надела на бал предпоследнего класса, но иногда заходила гораздо дальше и писала Кейти, как не может спать или как ей приснилось, что мама вернулась домой и сказала, что гордится Талли. Когда умер ее дедушка, Талли искала утешения именно у Кейт. Она не плакала о нем, пока не раздался телефонный звонок и голос лучшей подруги на другом конце провода не произнес:

– О, мне так жаль, Тал!

Впервые в жизни Талли не стала врать или приукрашивать действительность (ну, разве что совсем чуть-чуть), она просто была собой. И для Кейт этого было достаточно.

И вот наступило лето семьдесят седьмого года. Через несколько коротких месяцев им предстояло стать старшеклассницами, стать королевами – каждой в своей школе.

А сегодня был день, ради наступления которого Талли работала все эти годы. Наконец-то ей предстояло сделать первый шаг по той дороге, которую три года назад показала ей миссис Муларки.

Первый шаг на пути к тому, чтобы стать второй Джин Энерсен.

Эти слова стали ее мантрой, секретным кодом, вмещавшим всю ее огромную мечту и делавшим реальной нынешнюю Талли Харт.

Семена, посеянные когда-то на кухне дома в округе Снохомиш, дали мощные всходы и пустили корни глубоко в ее сердце. До этого Талли даже не подозревала, как нужна ей мечта, но именно эта мечта перевернула всю ее жизнь, превратила ее из девочки, брошенной своей матерью, в Талли Харт, решившую завоевать этот мир. Стоящая перед ней цель делала прошлое совершенно незначительным, теперь у нее было к чему стремиться. И именно поэтому миссис Муларки гордилась ею – Талли знала это из писем Кейт. Она также знала, что Кейти по-прежнему разделяет мечту лучшей подруги. Они вместе будут воплощать свою мечту и станут журналистками, будут расследовать запутанные истории и писать о них. Они будут командой.

Талли стояла на тротуаре и смотрела во все глаза на возвышавшееся перед ней здание. Смотрела взглядом грабителя, решившегося посягнуть на форт Нокс.

Как ни странно, филиал Американской радиовещательной корпорации Эй-би-си, несмотря на всю его известность, находился в небольшом здании в районе Денни Регрейд. Никакой монументальности, никаких огромных окон, никакого шикарного вестибюля. Только стоящая углом при входе стойка, приятная девушка за ней и три желтых пластиковых офисных стула.

Талли еще раз глубоко вздохнула, расправила плечи и зашла внутрь. Она назвала девушке за стойкой свое имя и села на один из стульев. В ожидании приглашения она старалась сидеть спокойно и не ерзать.

Никогда не знаешь, кто может за тобой наблюдать.

– Мисс Харт? – произнесла наконец секретарь, подняв голову. – Он готов встретиться с вами.

Талли нацепила на лицо улыбку, как для кинокамеры, и поднялась со стула.

– Спасибо, – поблагодарила она девушку, направляясь вслед за ней через дверь к другой зоне ожидания.

Итак, ей предстояло встретиться с человеком, которому она писала каждую неделю уже почти что год.

– Здравствуйте, мистер Рорбах! – Талли пожала протянутую руку. – Я рада, что мы наконец-то встретились.

Мужчина выглядел усталым и оказался старше, чем Талли его себе представляла. На голове его росли редкие кустики рыжеватых седеющих волос. На мистере Рорбахе был бледно-голубой костюм с белой строчкой.

– Прошу в мой кабинет, мисс Харт, – пригласил он.

– Миз Харт, – поправила его Талли.

Всегда лучше сразу начать с правильной ноты. Не зря Глория Штайнем говорила, что никогда не получишь уважения, если не потребуешь его.

– Простите? – растерянно заморгал мистер Рорбах.

– Я отзываюсь на миз Харт, если не возражаете. А я уверена, что вы не возражаете. Как может человек с ученой степенью по английской литературе, полученной в Джорджтауне, быть против изменений? Уверена, что вы из тех, кто находится на переднем крае развития самосознания. Я читаю это в ваших глазах. Кстати, мне нравятся ваши очки.

Мистер Рорбах изумленно смотрел на нее. Казалось, он даже не сразу вспомнил, где они находятся.

– Следуйте за мной, миз Харт, – наконец произнес он и повел Талли по коридору к последней двери слева, которую раскрыл перед девушкой.

Кабинет оказался небольшой угловой комнаткой с окном, выходящим на монорельсовую дорогу. Стены были совершенно голыми.

Талли присела на черный стул с высокой спинкой перед письменным столом хозяина кабинета.

Мистер Рорбах сел на свое место и принялся внимательно разглядывать Талли.

– Сто двенадцать писем, миз Харт. – Он похлопал ладонью по толстой крафтовой папке, лежавшей у него на столе.

Он сохранил все письма Талли, это что-нибудь да значило. Талли вынула из папки свое новое резюме и положила перед мистером Рорбахом.

– Как вы можете заметить, в школьной газете мои статьи всегда печатали на первых страницах. Я также приложила свою большую работу о последнем землетрясении в Гватемале, обновила материал о Карен Энн Квинлан и размышления о последних днях Фредди Принца. Все это определенно продемонстрирует вам, на что я способна.

– Вам семнадцать лет.

– Да.

– И через месяц начнется ваш последний школьный год.

Письма сработали. Этот человек знал о ней все.

– Именно так, – подтвердила Талли. – Мне, кстати, кажется, что эту историю можно подать в интересном ракурсе. Начало последнего года обучения, наблюдение за классом семьдесят восьмого года. Может быть, мы сделаем цикл ежемесячных статей о том, что же на самом деле происходит за закрытыми дверями старшей школы. Я уверена, что ваши обозреватели…

– Миз Харт, – прервал ее мистер Рорбах. Он сцепил руки в замок под подбородком, и Талли показалось, что он едва сдерживает улыбку.

– Да, мистер Рорбах.

– Это филиал Эй-би-си, мы не берем на работу школьниц.

– Но у вас ведь есть стажеры.

– Из Вашингтонского университета и различных колледжей. Наши стажеры умеют работать в телестудии. Многие из них уже вели передачи на студенческих каналах. Мне очень жаль, но вы еще не готовы к такой работе.

– О…

Они молча смотрели друг на друга.

– Я давно работаю на этом месте, миз Харт, и мне никогда не приходилось видеть такой амбициозной особы, как вы. – Он снова похлопал ладонью по папке с письмами Талли. – Знаете, что я вам скажу, продолжайте писать мне письма. Я буду следить за вами.

– И когда я буду готова стать журналисткой, вы возьмете меня на работу?

Он рассмеялся:

– Просто присылайте мне статьи, получайте хорошие оценки и поступайте в колледж. А потом посмотрим.

Талли снова почувствовала прилив энергии.

– Я буду посылать вам что-то новое каждый месяц. И в один прекрасный день, мистер Рорбах, вы пригласите меня на работу. Вот посмотрите!

– Я не стану ставить против вас, миз Харт.

Они поговорили еще несколько минут. Затем мистер Рорбах проводил Талли из кабинета. По пути он остановился у витрины с наградами, где поблескивали золотом при неярком свете несколько «Эмми».

– Я тоже когда-нибудь получу «Эмми», – сказала Талли, касаясь пальцами прохладного стекла.

Она запретила себе принимать близко к сердцу предстоящую задержку на пути к своей мечте. Это ведь была не более чем задержка.

– Знаете ли, Таллула Харт, а я вам верю. А теперь возвращайтесь в старшую школу и насладитесь последним годом детства. Взрослая жизнь наступит очень скоро.

Мир за пределами здания выглядел как на открытке с видом Сиэтла. Синее небо, и ни облачка на нем. Именно такие виды побуждают тех, кто еще не живет в Сиэтле, продать свои дома в менее живописных местах и переехать сюда. Если бы только люди знали, как редки в этом городе такие вот дни. Лето в этих местах было подобно комете – так же ярко вспыхивало и так же быстро пролетало.

Прижимая к груди черную кожаную папку своего дедушки, Талли направилась к автобусной остановке. Прямо у нее над головой прогрохотал поезд монорельсовой дороги, и земля под ногами Талли дрогнула.

Всю обратную дорогу домой Талли повторяла себе, что перед ней открыты большие возможности, что она получит степень в колледже и найдет себе работу еще лучше.

Но как бы Талли ни старалась себя утешить, ощущение провала не отступало. Придя домой, она вдруг почувствовала себя маленькой девочкой, у которой опустились руки.

Талли отперла входную дверь и, войдя внутрь, швырнула папку на стол в кухне.

Бабушка сидела на стареньком диване в гостиной, положив ноги в теплых чулках на оттоманку с обтрепанной обивкой, и держала на коленях незаконченный образец не менявшегося годами рукоделия. Она спала и тихонько похрапывала.

При виде бабушки Талли выдавила из себя улыбку.

– Привет, ба, – тихо произнесла она, входя в гостиную и наклоняясь, чтобы коснуться высохшей руки бабушки. Талли опустилась на диван рядом с ней.

Бабушка медленно просыпалась. За старомодными очками с толстыми стеклами глаза ее стали вдруг ясными.

– Ну, и как все прошло? – спросила она Талли.

– Ты только представь себе, заместитель директора по новостям сказал, что я слишком хороша для этой работы, что имеющаяся у них должность – тупик для человека с такой квалификацией, как у меня.

Бабушка сжала ее руку, останавливая словесный поток внучки.

– Они сказали, что ты слишком молода, да?

Слезы, которые Талли сдерживала весь день, жгли ей глаза. Смутившаяся Талли поспешила их смахнуть.

– Я знаю: мне предложат эту работу, как только я поступлю в колледж. Вот посмотришь! Ты еще будешь мной гордиться.

Бабушка бросила на внучку сочувственный взгляд.

– Я-то и так горжусь тобой, Талли. Но ведь тебе нужно не мое признание, а внимание Дороти.

Талли припала к худенькому плечу бабушки и позволила ей утешить себя. Через несколько минут она почувствовала, что боль разочарования притупилась. Так бывает при солнечном ожоге, когда боль утихает постепенно, делая кожу менее уязвимой для солнечных лучей.

– У меня есть ты, ба, а все остальное не имеет значения.

Бабушка вздохнула:

– А теперь почему бы тебе не позвонить своей подруге Кейти? Только болтайте недолго. Телефонная связь очень дорога.

Даже сама мысль о разговоре с Кейти уже подняла Талли настроение. Поскольку междугородние переговоры действительно стоили дорого, подруги редко общались по телефону.

– Спасибо, ба, сейчас позвоню.

На следующей неделе Талли получила работу в «Квин Энн Би» – местной еженедельной газете. Круг ее обязанностей соответствовал тому скудному жалованью, которое ей платили. Но для Талли это не имело значения. Главное, что она работала по специальности. Все лето она не вылезала из тесных офисных помещений, жадно впитывая каждую крупинку знаний. А все то время, когда она не приставала с вопросами к журналистам, не снимала копии с бумаг и не бегала за кофе, Талли проводила дома, играя с бабушкой в джин на спички. Каждый вечер в воскресенье, как по часам, она писала письмо Кейти, с которой делилась всеми событиями прошедшей недели.

Вот и сейчас Талли сидела за своим детским письменным столиком и перечитывала свое очередное письмо на восьми страницах. Закончив чтение, она приписала в конце: «Лучшие подруги навсегда. С любовью, Талли». И аккуратно сложила листки.

На столе лежала последняя открытка от Кейти, которая находилась сейчас с родителями и братом в традиционном походе семьи Муларки. Кейт называла эти походы «неделями в аду с насекомыми», Талли же завидовала этому настоящему семейному отдыху. Она очень жалела о том, что не отправилась в поход вместе с ними, ей потребовалась вся ее решимость, чтобы она смогла отклонить приглашение. Но для Талли слишком важна была ее летняя работа, да и здоровье бабушки оставляло желать лучшего, так что выбора у нее практически не было.

Талли смотрела на послание Кейт, которое успела выучить наизусть.

«Играем по вечерам в карты, жарим на костре пастилу, плаваем в леденющем озере…»

Талли усилием воли заставила себя отвернуться.

В этой жизни ничего не добьешься, если будешь сожалеть о том, чего не можешь иметь. Уж этой-то науке мать ее научила.

Талли положила свое письмо в конверт, надписала его и спустилась вниз, проверить, как там бабушка, которая уже легла спать.

Потом она в одиночестве посмотрела свои любимые воскресные программы – «Вся семья», «Алиса» и «Офицер полиции», после чего заперла дверь и легла спать. Последней ее мыслью, прежде чем Талли провалилась в сон, было: «Интересно, а что сейчас делают Муларки».

На следующее утро Талли проснулась, как обычно, в шесть часов и оделась на работу. Иногда, если она приходила в офис газеты рано, кто-нибудь из репортеров разрешал ей помочь в работе над историей дня.

Пробежав по коридору, Талли постучала в последнюю дверь. Ей совсем не хотелось будить бабушку, но таково было незыблемое правило этого дома: никогда не уходить, не попрощавшись.

– Ба?

Талли снова постучала и, медленно открыв дверь, сказала:

– Ба! Я ухожу на работу.

Занавески отбрасывали на пол холодные сиреневатые тени. Образцы рукоделия, украшавшие стены, казались в сумраке нелепыми коробками.

Бабушка лежала в кровати. Даже с порога Талли видны были очертания ее тела, седые, почти белые волосы, рюшки на ночной рубашке и… совершенно неподвижная грудь.

– Ба?

Подойдя к кровати, Талли коснулась морщинистой щеки бабушки. Она была холодной, как лед. Дыхания слышно не было.

В эту минуту Талли показалось, что весь ее мир рассыпался на куски, развалился до основания. Ей потребовались все силы, чтобы остаться у бабушкиной кровати, вглядываясь в ее безжизненное лицо.

Слезы подступали к глазам медленно, и каждая словно была из крови, слишком густой, чтобы легко пролиться. Воспоминания нахлынули на Талли, сменяя друг друга, словно картинки в калейдоскопе. Вот бабушка заплетает ей косички на ее седьмой день рождения и говорит ей, что мама, может, появится, если помолиться как следует, а уже годы спустя признает, что Бог не всегда отвечает на молитвы маленьких девочек, как, впрочем, и на молитвы взрослых.

А вот еще на прошлой неделе они играют в карты и смеются, когда Талли подбирает сброшенные карты. «Талли, дорогая, тебе не обязательно хвататься за все карты каждый раз…» А каким нежным всегда было бабушкино пожелание спокойной ночи!

Талли понятия не имела, сколько времени простояла перед кроватью бабушки, но к моменту, когда она нашла в себе силы наклониться и поцеловать ее в пергаментную щеку, через ставни уже пробивался солнечный свет. Талли удивилась, заметив, что в комнате светло. Ей казалось, что без бабушки здесь должна царить темнота.

– Давай, Талли, – сказала она самой себе.

Ей предстояло сделать много дел. Бабушка говорила с ней об этом, она хотела, чтобы Талли была готова к ее уходу. Но Талли всегда знала, что заранее подготовиться к такому невозможно.

Она подошла к тумбочке у кровати бабушки, где под висящей на стене фотографией дедушки, рядом с кипой рецептов, стояла розовая деревянная коробочка.

Талли подняла крышку, чувствуя себя чуть ли не воровкой, но бабушка велела ей сделать именно это.

«Когда я почувствую, что скоро предстану перед Всевышним, – говорила она, – я кое-что оставлю тебе в шкатулке, которую когда-то подарил мне дедушка».

В шкатулке поверх недорогих украшений, которые Талли видела на бабушке всего несколько раз, лежал сложенный листок розовой бумаги, на котором было написано ее имя.

Медленно развернув листок, Талли начала читать:

«Моя дорогая Талли!

Прости меня, мне очень жаль. Я знаю, как ты боишься остаться одна, боишься, что все тебя бросят, но у Бога для каждого из нас имеется свой план. Я осталась бы с тобой подольше, если бы могла. Мы с дедушкой всегда будем глядеть на тебя с небес. И если ты веришь в это, то никогда не будешь одинока.

Ты была самой большой радостью в моей жизни.

С любовью, бабушка».

«Была».

Бабушка ушла туда, откуда уже не вернется.

Талли стояла, наблюдая за текущей мимо нее вереницей пожилых людей. Некоторые узнавали ее и подходили выразить соболезнования.

– Мне так жаль, дорогая…

– Она сейчас в лучшем мире…

– Со своим любимым Уинстоном…

– Она не хотела бы, чтобы ты плакала…

Талли вытерпела, сколько смогла, потому что знала, что этого хотела бы бабушка, но к одиннадцати часам она уже готова была кричать. Неужели никто из соболезнующих не видит и не понимает, что она – одетая в черное семнадцатилетняя девочка, – осталась на целом свете совсем одна.

Если бы только Кейт и ее родители были здесь! Но она не знала, как можно связаться с ними в Канаде, а поскольку они вернутся только через два дня, придется ей справляться со всем одной. Если бы рядом были эти люди, которых ей так легко было представить своей семьей, наверное, она бы выдержала всю службу до конца.

Но у Талли уже не было сил держаться и слушать, как люди, прощаясь, говорят о бабушке, разрывая душу Талли. Она встала и вышла из церкви.

На улице, при ярком свете августовского солнца, она снова смогла дышать. К глазам подступали слезы, а в голове крутился нелепый вопрос: «Как ты могла оставить меня одну?»

Стоя около старомодных запыленных автомобилей, она изо всех сил старалась не расплакаться. А еще она старалась не вспоминать и не думать о том, что же будет с ней дальше.

За ее спиной хрустнула ветка, и Талли оглянулась. Ее взгляд скользнул по припаркованным машинам. А потом она увидела ее.

На границе церковной территории, где росли раскидистые клены, стояла в тени Облачко и курила длинную тонкую сигарету. На ней были потертые вельветовые брюки-клеш и несвежая свободная блузка. А копна спутанных каштановых волос лишь подчеркивала неестественную худобу.

Талли не смогла сдержать прилив неожиданной радости, от которого учащенно забилось ее сердце. Наконец-то она теперь не одна! Облачко, конечно, не всегда поступала с ней хорошо, но ведь вернулась же в трудную минуту. Талли побежала к Дороти, улыбаясь. Она готова была простить своей беспутной матери все – все годы ее отсутствия, все случаи, когда она бросала дочь. Главное, что она была рядом именно сейчас, когда Талли нуждалась в ней больше всего.

– Слава богу, ты здесь, – сказала она, переводя дыхание. – Ты так нужна мне сейчас!

Мать потянулась к Талли и рассмеялась, когда, качнувшись, чуть не упала.

– А ты красивая маленькая бабочка, Талли. Тебе нужен воздух, чтобы быть свободной.

Все похолодело у Талли внутри.

– О нет! Только не сегодня, – сказала она, умоляюще глядя на мать. – Пожалуйста…

– Всегда! – В голосе Облачка вдруг зазвенел металл, но взгляд оставался безучастным, словно остекленевшим.

– Но я ведь твоя плоть и кровь, мама, и ты так нужна мне сейчас. – Талли чувствовала, что говорит едва слышно, но ничего не могла поделать со своим голосом.

Облачко сделала шаг вперед и снова чуть не споткнулась. Она улыбнулась жалкой улыбкой, словно извиняясь, но Талли знала этому цену. Подобные эмоции ее матери вспыхивали и мгновенно гасли, как солнце над Сиэтлом.

– Посмотри на меня, Талли.

– Я смотрю.

– Нет, посмотри как следует. Ты же видишь, я ничем не могу тебе помочь.

– Но ты нужна мне.

– В этом-то и есть гребаная правда, – сказала Облачко, смачно затягиваясь и выдыхая через несколько секунд дым.

– Почему… – начала Талли.

«Почему ты не любишь меня?» – хотелось ей спросить, но она так и не смогла выразить свою боль словами. В этот момент закончилась поминальная служба, и из церкви вышли люди в траурных одеждах. Талли отвернулась, пытаясь скрыть слезы. Когда она снова повернулась к Дороти, той уже не было.

Женщина из службы социальной поддержки держалась сухо. Она говорила правильные вещи, но от Талли не укрылось, что женщина украдкой смотрит на часы.

– Я по-прежнему не понимаю, почему должна собирать вещи, – возражала ей Талли. – Мне почти восемнадцать лет. Дом бабушки не под залогом – я знаю это, потому что весь год оплачивала счета. Я достаточно взрослая и могу жить самостоятельно.

– Нас ждет юрист, – не обращая внимания на слова Талли, сказала женщина. – Ты ведь уже почти готова?

Талли положила в чемодан стопку писем от Кейт и закрыла крышку.

Слова «я готова» отказывались слетать с языка, поэтому она просто взяла чемодан и повесила на плечо сумку.

– Да, – выдавила наконец Талли.

– Хорошо, – отозвалась женщина, повернулась и направилась к лестнице.

Талли окинула долгим прощальным взглядом свою спальню, замечая словно бы впервые некоторые вещи, обычно ускользавшие от ее внимания – бледно-сиреневое покрывало на белой двуспальной кровати, пластиковые фигурки лошадок, покрытые пылью, на подоконнике, куклу миссис Бизли на туалетном столике, коробочку для украшений «мисс Америка» с изображением балерины на крышке.

Бабушка подготовила эту комнату для маленькой девочки, которую ей привезли много лет назад. Все здесь было подобрано с любовью и заботой. Но теперь эти замечательные вещи будут сложены в ящики и помещены в темное хранилище, как и воспоминания, которые они вызывали в памяти. Интересно, подумала Талли, сколько лет пройдет, прежде чем она сможет вспоминать бабушку и не плакать.

Закрыв за собой дверь спальни, Талли последовала за женщиной по умолкнувшему дому. Они спустились по лестнице и подошли к видавшему виды желтому «форду-пинто», припаркованному перед крыльцом.

– Положи чемодан назад.

Талли сделала, как ей велели, а сама села на пассажирское сиденье.

Когда женщина из социальной службы завела мотор, машину наполнили звуки громкой музыки из стереоколонок. Женщина тут же извинилась и прикрутила звук.

Талли лишь пожала плечами и стала смотреть в окно.

– Я соболезную тебе по поводу смерти бабушки, если я не сказала этого раньше.

Талли смотрела на свое отражение в окне машины. Лицо ее было как на негативе, лишенное красок и словно призрачное. Также чувствовала себя Талли и в душе.

– Она была исключительной во всех отношениях женщиной.

Талли ничего на это не ответила. Она вряд ли могла бы заставить себя произнести хоть слово, даже если бы хотела. С момента встречи с матерью на похоронах она чувствовала себя словно высохшей изнутри. И совершенно пустой.

– Вот мы и на месте, – сказала женщина через несколько минут.

Они остановились у красивого здания в викторианском стиле в пригороде Баллард. Табличка на двери гласила: «Бейкер и Монтгомери, адвокаты».

Талли понадобилось несколько секунд, чтобы выбраться из машины.

– Тебе не надо брать с собой чемодан, – сочувственно улыбаясь, сказала женщина.

– Я бы все-таки хотела его взять. – Талли давно знала, что надо держать свои вещи при себе.

Женщина согласно кивнула и последовала впереди Талли по заросшей травой дорожке к двери. В эксцентричной, на посторонний взгляд, приемной Талли присела на краешек кресла рядом с пустой конторкой. На стенах с веселенькими обоями висели во множестве картины с изображением детишек с большими грустными глазами. Ровно в четыре часа к ним спустился пухлый лысеющий мужчина в очках в роговой оправе.

– Здравствуй, Таллула, – сказал он. – Я – Элмер Бейкер, адвокат твоей бабушки миссис Харт.

Талли последовала за ним в небольшую комнату наверху, где стояли два мягких кресла и небольшой антикварный стол черного дерева. На нем громоздились желтые папки, какими обычно пользуются юристы. В углу комнаты жужжал вентилятор, но он лишь гнал в сторону двери горячий воздух.

Женщина из социальной службы присела у окна.

– Сюда, сюда, – суетился мистер Бейкер, подвигая Талли собственное кресло.

– Итак, Таллула…

– Талли, – поправила она.

– Да, да. Я помню, Айма говорила, что ты предпочитаешь имя Талли, – поставив локти на стол, адвокат наклонился к ней. Его глаза, похожие на черных жуков, блеснули за толстыми стеклами очков. – Как тебе известно, твоя мать отказалась стать твоим опекуном.

Талли едва хватило сил кивнуть, хотя всю ночь она репетировала прочувствованный монолог о том, что ей надо позволить жить одной. Но сейчас она чувствовала себя совсем маленькой и беззащитной.

– Мне очень жаль, – сочувственно произнес мистер Бейкер, но Талли только поморщилась в ответ, хотя говорил он вроде бы искренне. Она уже не могла слышать эти бесполезные, ничего не значащие слова.

– Да, – односложно ответила она, сжимая руки в кулаки.

– Присутствующая здесь миз Каллиган подобрала тебе отличную семью. Ты будешь одной из нескольких брошенных детей, которым дают приют эти добрые люди. Есть еще одна хорошая новость: ты сможешь продолжить учиться в той же школе. Думаю, ты рада это слышать.

– Я просто в восторге.

Мистер Бейкер поднял на секунду глаза, удивленный ее ответом.

– Ну, разумеется. Теперь что касается наследства. Бабушка оставила тебе все свое имущество – оба дома, машину, счета в банке и акции. Еще она оставила распоряжение, чтобы ты продолжила ежемесячные выплаты ее дочери Дороти. Твоя бабушка считала, что это – самый надежный способ следить за ее перемещениями. Дороти проявила завидное постоянство, всегда объявляясь перед получением денег. – Адвокат прочистил горло. – Итак, если мы продадим оба дома, ты сможешь какое-то время не беспокоиться по поводу финансов. Мы позаботимся о том, чтобы…

– Но тогда у меня не будет дома…

– Мне очень жаль, но миссис Харт оставила конкретные указания по этому поводу в своем завещании. Она хотела, чтобы ты могла пойти учиться в любой колледж. – Бейкер внимательно посмотрел на Талли. – Ты ведь собираешься получить в один прекрасный день Пулитцеровскую премию. По крайней мере, так мне сказала твоя бабушка.

Талли почувствовала, что сейчас разрыдается прямо перед этими людьми. Она резко поднялась на ноги.

– Мне надо в дамскую комнату.

Мистер Бейкер нахмурил лоб.

– О! Конечно. Это внизу. Первая дверь слева от входа.

Талли взяла чемодан и поплелась к двери. В коридоре она привалилась к стене, стараясь изо всех сил не расплакаться.

Неужели она теперь будет жить в незнакомой приемной семье?!

Талли посмотрела на дату на своих наручных часах.

Муларки должны вернуться завтра.

6

Дорога домой из Британской Колумбии, казалось, заняла вечность. Кондиционер в фургоне был сломан, и из вентилятора тянуло горячим воздухом. Всем было жарко, все чувствовали себя усталыми и грязными. Но маме с папой все равно хотелось петь песни, и они подбивали детей петь вместе с ними.

Кейт едва выдержала эту поездку, так все было ужасно.

– Мам, скажи Шону, чтобы перестал валиться на меня.

Братец нарочито громко рыгнул в ответ и засмеялся. Собака отчаянно лаяла.

На переднем сиденье отец наклонился вперед и включил радио. Салон заполнил голос Джона Денвера, певшего «Слава богу, я – деревенский мальчишка».

– Вот и я пою то же самое, Марджи. Почему они не хотят петь с нами вместе? Ну что ж, ладно.

Кейт вернулась к своей книге. Машину трясло так сильно, что буквы плясали у нее перед глазами. Но это не останавливало Кейт – она читала «Властелина колец», наверное, в сотый раз.

– Кейти! Кейтлин!

Она подняла глаза.

– Что?

– Мы приехали, – сказал отец. – Положи уже эту чертову книгу и помоги нам разгрузить фургон.

– А можно, я сначала позвоню Талли?

– Нет. Сначала надо разобраться с вещами.

Кейт захлопнула книгу. Она семь дней ждала возможности поговорить по телефону с подругой. Но разгрузка машины казалась родителям делом неотложным и более важным.

– Хорошо. Только пусть Шон помогает.

Миссис Муларки тяжело вздохнула:

– Отвечай за себя, Кейтлин.

Пока они разгружали вещи, расставляли все по местам, отнесли грязное белье вниз, в прачечную, и запустили стиральную машину, стемнело. Кейт подошла к матери.

– Можно мне теперь позвонить Талли? – спросила она.

Мама не успела ей ответить. Из гостиной появился отец. Он посмотрел на часы.

– В половине одиннадцатого? Вряд ли бабушка Талли одобрит такой поздний звонок.

– Но…

– Спокойной ночи, Кейти, – твердо сказал отец, обнимая жену.

– Но это так несправедливо!

– А кто тебе сказал, что жизнь всегда бывает справедлива? – усмехнулась мама. – Ложись спать! Спокойной ночи, Кейти.

Талли почти четыре часа простояла у своего дома, наблюдая, как семейство Муларки разгружает свой фургон. Несколько раз она была близка к тому, чтобы пересечь улицу и взбежать по холму к дому Кейт, но понимала, что не готова увидеться с шумным семейством сейчас, когда они в полном составе заняты разгрузкой. Ей хотелось побыть вдвоем с Кейти в каком-нибудь тихом месте, где они могли бы поговорить.

Талли дождалась, пока в доме погаснут огни, и только тогда решилась перейти через улицу. Она подождала еще минут тридцать на лужайке под окном Кейт, чтобы быть уверенной, что весь дом погрузился в сон.

Где-то слева тихонько ржала, почуяв Талли, и била копытом о землю Горошинка. Старушке, наверное, тоже нужна была компания. Во время семейного путешествия Горошинку кормил их сосед. Но это ведь совсем не то, что чувствовать каждый день, что тебя любят.

– Я знаю, как это, милая, – прошептала Талли, опускаясь на траву и обнимая руками колени.

Наверное, лучше было сначала позвонить, а не подкрадываться к дому под покровом ночи. Но миссис Муларки могла бы ответить ей, что уже поздно и пусть Талли зайдет к ним завтра утром. А сегодня все они ужасно устали с дороги. Но Талли не могла больше ждать. Навалившееся на нее одиночество было таким отчаянным, что она не могла справиться с ним сама.

Наконец в одиннадцать она встала, стряхнула прилипшую к джинсам траву и кинула камешек в окно Кейти.

Ей пришлось кидать четыре раза, прежде чем в окне появилась голова подруги.

– Талли!

Кейт исчезла в комнате и захлопнула окно. Ей понадобилось меньше минуты, чтобы оказаться на заднем крыльце дома. На Кейт была ночная рубашка и очки в черной оправе со специальной резинкой. Кейт заключила подругу в объятия.

Почувствовав, как теплые руки Кейт обвивают ее плечи, Талли впервые за последние дни ощутила себя в безопасности.

– Я так по тебе скучала, – сказала Кейт, крепче прижимая подругу к себе.

Талли молчала, потому что боялась заплакать, если попытается сказать хоть слово. «Интересно, – подумала она, – представляет ли Кейт, как нужна Талли ее дружба».

– Я привезла наши велики, – сказала Талли, отступая назад, чтобы Кейт не заметила стоявшие в ее глазах слезы.

– Здорово!

Через несколько минут они уже ехали знакомой дорогой, а затем неслись с Саммер-Хилл, подняв руки и пытаясь поймать ветер. У подножия холма они спрятали в кустах велосипеды и спустились по извилистой тропинке к реке. Вокруг них шептались деревья, вздыхал ветер и тихо шуршали падающие листья – признак ранней осени.

Кейт присела на их старом месте, под деревом, привалившись спиной к поросшему мхом стволу и раскинув ноги в высокой траве.

Талли вдруг захотелось вернуться в детство, ведь именно здесь они провели большую часть чудесного лета, связавшего воедино их жизни и превратившего их в лучших подруг. Талли прилегла около Кейт и почувствовала плечо подруги рядом со своим. После тяжелых последних дней ей было очень важно чувствовать, что ее лучшая подруга наконец-то рядом с ней. Она поставила рядом транзисторный приемник и сделала чуть громче музыку.

– Неделя в аду с насекомыми была невыносимой, – пожаловалась Кейт. – Зато я один раз уговорила Шона съесть личинку. Это стоило мне карманных денег за неделю. – Кейт захихикала. – Видела бы ты его лицо, когда я начала смеяться. А тетя Джорджия пыталась поговорить со мной на тему планирования семьи. Представляешь? Она сказала, что мне следует…

– Ты хоть понимаешь, какая ты счастливая? – Слова эти вырвались у Талли совершенно неожиданно – как шоколадки из автомата.

– Разве тебе неинтересно узнать про наш отдых как можно больше? – удивленно спросила она. – Ты ведь в письмах обо всем меня расспрашивала.

– Конечно, интересно. Просто у меня была очень плохая неделя.

– Тебя уволили?

– Так вот какое у тебя представление о плохой неделе? Хотелось бы мне пожить хотя бы денек твоей безмятежной жизнью.

Кейт отстранилась и нахмурилась.

– Ты говоришь так, как будто злишься на меня.

– Только не на тебя, – вздохнула Талли. – Ты – моя лучшая подруга.

– Тогда на кого же?

– На Облачко, на бабушку, на Господа Бога. – Талли набрала в легкие побольше воздуха и выпалила: – Бабушка умерла, пока тебя не было.

– О, Талли!

И тут настал миг, которого Талли так ждала. Наконец-то с ней рядом был кто-то, кто действительно любил ее и искренне жалел. Слезы хлынули из глаз Талли, прежде чем она сама поняла, что плачет. Отчаянные рыдания сотрясали ее тело, так что Талли едва могла дышать. А Кейт обняла крепко подругу, не мешая ей выплакаться.

Когда слез больше не осталось, Талли улыбнулась дрожащими губами:

– Спасибо, что не сказала, что тебе очень жаль.

– Но на самом деле мне действительно очень жаль.

– Я знаю.

Талли прислонилась спиной к стволу дерева и стала смотреть в ночное небо. Ей хотелось сказать Кейт, как она напугана, и что, хотя она часто в этой жизни чувствовала себя одинокой, только сейчас она поняла, что такое остаться по-настоящему одной. Но она не могла произнести эти слова даже перед Кейт. Мысли и страхи были эфемерны до тех пор, пока на облечешь их в слова. Но как только они воплощаются в слова, они могут раздавить тебя.

Кейт помолчала немного и спросила встревоженно:

– И что же теперь будет?

Талли вытерла рукой глаза и достала из кармана сигареты. Закурив, Талли закашлялась – она не курила последние два года.

– Теперь мне придется жить под опекой, но это ненадолго. Как только мне исполнится восемнадцать, я смогу жить одна.

– Ты не должна жить у чужих людей, – решительно сказала Кейт. – Я найду твою мать и уговорю ее хоть раз в жизни поступить правильно.

Талли ничего не ответила. Она была благодарна своей подруге за ее слова, но они с Кейти жили в двух разных мирах. И в мире Талли уже не было надежды на то, что ее мать придет к ней на помощь. Талли могла рассчитывать только на себя.

И еще она должна научиться переступать через некоторые вещи. Лучший способ научиться не переживать – окружить себя людьми и шумом. Талли уже усвоила этот урок.

Ей вряд ли удастся надолго остаться в Снохомише. Органы опеки быстро водворят ее в новую семью с такими же, как она, брошенными детьми. Приемным родителям выплачивали пособие на взятых детей.

– Давай пойдем завтра на вечеринку. Ну, я писала тебе о ней в последнем письме.

– У Карен дома? Это по случаю окончания каникул?

– Точно.

Кейт озадаченно нахмурилась.

– Моих предков удар хватит, если они узнают, что я пошла на вечеринку с пивом.

– А ты им скажи, что ночуешь у меня, через улицу. Твоя мама наверняка поверит, что Облачко вернулась на денек.

– Но если меня поймают…

– Не поймают. – Талли видела, как волнуется ее подруга, и понимала, что должна сейчас же отказаться от своего плана.

Это было безрассудно, возможно, даже опасно. Но она уже не могла остановить несущийся поезд. Если не сделать сейчас что-нибудь вызывающе дерзкое, она погрузится с головой в пучину собственных страхов. Она будет думать о матери, которая так часто и так жестоко ее бросала, о чужих людях, с которыми ей скоро придется жить. И о бабушке, которой больше нет.

– Никто ничего не узнает. – Она повернулась к Кейт: – Ты мне веришь?

– Да, – кивнула Кейт.

– Отлично! Тогда мы идем на вечеринку.

– Дети! Завтрак готов!

Кейт первой уселась за стол.

Мама только что поставила на стол блюдо со свежеиспеченными оладьями, когда раздался стук в дверь.

Кейт вскочила с места.

– Я открою.

Подбежав к двери, она распахнула ее настежь и изобразила удивление, увидев стоящую на пороге Талли.

– Мама, ты только посмотри! Это Талли! Как же давно мы не виделись!

Миссис Муларки вышла из кухни.

– Привет, Талли! – воскликнула она. – Рада видеть тебя. Жаль, что ты не могла поехать с нами в этом году. Но мы понимаем, как важна для тебя работа.

Талли подалась вперед. Она пыталась что-то сказать, но изо рта не вылетало ни звука. Она просто стояла и смотрела на маму Кейти.

– Что такое? – озабоченно спросила миссис Муларки, подходя к Талли. – Что с тобой?

– Бабушка умерла, – наконец проговорила Талли.

– О, дорогая! – миссис Муларки заключила девочку в объятия и прижала к себе. Все еще обнимая Талли, она повела ее в гостиную. – Выключи сковородку, Кейти, – произнесла она, даже не оглянувшись на дочь.

Кейт выключила плиту и вернулась в гостиную. Она остановилась в арке и внимательно смотрела на мать и подругу. Казалось, обе даже не замечали ее присутствия.

– Похороны уже прошли? – спросила миссис Муларки, взяв Талли за руку.

Девочка кивнула.

– Было много народу. Все говорили, как им жаль бабушку. Я уже слышать не могу эти пустые слова.

– Люди просто не знают, что еще можно сказать в этом случае.

– Особенно страшно было слышать, что бабушка сейчас в лучшем мире. Как будто быть мертвой лучше, чем быть со мной.

– А твоя мама?

– Скажем так: она не зря называет себя Облачком. Появилась и тут же исчезла. – Талли бросила взгляд на Кейт и быстро добавила: – Но сейчас она вернулась. Мы какое-то время поживем еще здесь.

– Где же ей еще быть? – кивнула миссис Муларки. – Она ведь знает, как нужна тебе.

– Можно мне переночевать сегодня у Талли, мам? – спросила Кейт. Сердце ее билось так сильно, что она была почти уверена: мать слышит каждый удар. Она очень старалась, чтобы голос ее звучал безмятежно, но поскольку сама Кейт знала, что лжет, то почти не сомневалась, что и мать заметит это.

Но миссис Муларки даже не посмотрела на дочь.

– Конечно, – кивнула она. – Вам, девочки, надо побыть вместе. И запомни, Талли Харт, ты – новая Джессика Сэвич. Ты справишься с этим, я не сомневаюсь.

– Вы правда так думаете? – спросила Талли.

– Я знаю наверняка. У тебя редкий дар, Талли. И можешь не сомневаться: твоя бабушка будет приглядывать за тобой с небес.

Кейт испытала неожиданное желание вмешаться в разговор и спросить маму, верит ли она, что и ее дочь способна изменить мир. Она уже открыла было рот, но, прежде чем успела сформулировать свою мысль, услышала, как Талли говорит:

– Я постараюсь, чтобы вы могли гордиться мною, миссис Муларки. Я вам обещаю.

И Кейт так ничего и не сказала, потому что вдруг поняла, что она понятия не имеет, что ей надо сделать, чтобы мама гордилась ею. Ведь у нее-то не было никакого редкого дара.

Но ведь ее мама должна бы считать, что такой дар у нее есть, и говорить об этом всем. А вместо этого ее мама – как и все вокруг – попала в орбиту планеты по имени Талли.

– Мы обе собираемся стать журналистами, – все-таки сказала Кейт куда громче, чем следовало.

И Талли, и миссис Муларки одновременно вздрогнули от неожиданности, и Кейт почувствовала себя полной идиоткой.

– Пойдемте, – сказала она. – Надо поесть, пока все не остыло.

Побег на вечеринку был плохой идеей. Все могло обернуться даже хуже, чем у бедняжки Кэрри Уайт. Талли знала об этом, но уже не могла отступить.

С тех пор как похоронили бабушку, а Облачко в очередной раз бросила свою несчастную дочь, горе в душе Талли постепенно уступало место гневу. Он подкрадывался незаметно, вскипая в крови, подобно хищному зверю, и наполнял Талли эмоциями, которые ей трудно было сдерживать. Она знала, что поступает неосмотрительно, но ничего уже не могла изменить. Ведь если хоть на минуту замедлить бег, страх догонит ее. К тому же план уже был запущен. Сейчас Талли с Кейти в комнате Дороти собирались на вечеринку.

– О боже! – вдруг полным ужаса голосом произнесла Кейт. – Ты только прочти!

Талли подошла к безвкусно украшенной кровати с водяным матрасом, взяла из рук подруги книгу в бумажной обложке и запустила ее в другой конец комнаты.

– Поверить не могу, что ты купила такую книгу.

– Эй! – Кейт попыталась сесть, но матрас изменил форму, и по нему словно побежали волны. – Представляешь, он привязал девушку к изголовью кровати. Я только хотела выяснить…

– Мы идем на вечеринку, Кейт. Хватит романов! Кстати, имей в виду, привязывать женщину к кровати – это извращение.

– Да, – тихо произнесла Кейт, нахмурившись. – Я знаю, но…

– Никаких «но». Одевайся!

– Хорошо, хорошо! – Кейт принялась перебирать вещи, приготовленные для нее Талли – джинсы «Джордан» и облегающий топ бронзового цвета. – Моя мама умрет, если узнает, что я вышла в таком виде из дома.

Талли промолчала. Лучше бы ей не слышать этих слов! Миссис Муларки была последней, о ком ей хотелось бы сейчас вспомнить. Она постаралась сосредоточиться на собственном прикиде: джинсы, розовый трикотажный топ, синие босоножки на платформе с завязками. Тряхнув головой, она расчесала волосы, стараясь придать им дополнительный объем, затем обрызгала их таким количеством лака, что им вполне можно было поймать муху на лету. Оставшись довольной своим видом, она повернулась к Кейт:

– А ты…

Кейт, уже переодетая для вечеринки, лежала на кровати и снова читала.

– Ты выглядишь душераздирающе, – заявила Талли.

Кейт перевернулась на спину и улыбнулась:

– Я – романтик по натуре, Талли. Я не шучу.

Талли снова отобрала у Кейт книгу. Она не смогла бы объяснить почему, но все это начинало по-настоящему ее злить. Наверное, дело было в непрошибаемом идеализме подруги. Как можно было, зная жизнь Талли, верить в чудеса из сказок?

Не глядя, следует ли за ней подруга, Талли направилась в гараж, распахнула дверцу машины и скользнула на потрескавшееся кожаное сиденье «Королевы Виктории», принадлежавшей ее бабушке. Не обращая внимания на то, что загрубевшая кожа впивалась в ее тело, Талли захлопнула дверцу.

– Ты взяла ее машину? – распахнув дверцу со стороны пассажирского сиденья, Кейт заглянула внутрь.

– Формально это теперь моя машина.

Кейт скользнула на сиденье рядом с Талли, которая засунула в восьмидорожечный плеер кассету группы «Кисс» и врубила звук на всю катушку, потом дала задний ход и надавила на газ.

Они начали подпевать и горланили песни всю дорогу до дома Карен Абнер, где уже было припарковано несколько машин, причем некоторые из них водители спрятали за кустами. Как только чьи-то родители уезжали из города, известие об этом распространялось очень быстро, и вечеринки следовали одна за другой.

Внутри в доме было душно, угадывался сладковатый запах марихуаны. Музыка была такой громкой, что у Талли сразу заложило уши. Она взяла Кейти за руку и повела ее в подвал – в комнату для отдыха. В центре огромной комнаты с панелями из пластика под дерево на стенах и зеленым ковровым покрытием на полу красовался камин, вокруг которого располагались диван в форме полукруга и несколько кресел. Несколько ребят играли в настольный футбол и отчаянно вопили при каждом повороте ручки. Другие подростки самозабвенно танцевали, подпевая музыке. На диване сидели и напивались несколько парней, а у двери, под картиной с изображением испанского матадора, разливала пиво из бочки девочка.

– Талли!

Прежде чем Талли успела опомниться, ее окружили старые друзья и оттеснили от Кейт. Она подошла к бочке и взяла у какого-то парня пластиковый стаканчик с пенящимся пивом «Райнер». Талли посмотрела на юношу и попыталась отогнать нахлынувшие на нее омерзительные воспоминания о Пэте, прижимающем ее к земле.

Она огляделась вокруг, отыскивая глазами Кейт, но не увидела подругу в толпе.

И тут все принялись приветственно выкрикивать ее имя:

– Тал-ли! Тал-ли!

Здесь ей были рады, здесь никто не собирался ее обижать. Может, у нее и будут проблемы, когда до нее доберутся органы опеки, но это будет уж точно не сегодня. Талли залпом выпила пиво и протянула стаканчик, чтобы его наполнили вновь, а сама стала звать Кейти.

Кейт тут же появилась, словно пряталась где-то рядом в ожидании, когда ее позовут.

Талли протянула ей пиво:

– На!

Кейт покачала головой. Движение было едва заметным, но Талли увидела его, и ей стало стыдно, что она предложила подруге выпивку. А потом на нее снова вдруг нахлынула злость на Кейти за то, что та была такой наивной и правильной. Сама Талли никогда не была наивной, по крайней мере она так считала.

– Кей-ти! Кей-ти! – принялась скандировать Талли, и все кругом подхватили.

– Ну же, давай, Кейти, – тихонько произнесла Талли. – Мы же лучшие подруги.

Кейт испуганно посмотрела на ребят вокруг.

Талли снова почувствовала одновременно стыд и ревность. Она могла бы остановить все это прямо сейчас, защитить Кейти…

Кейт взяла стакан и залпом выпила его содержимое.

Больше половины вылилось ей на подбородок и на топ, отчего блестящая ткань облепила грудь Кейт, но та, казалось, этого даже не заметила.

И тут сменили музыку. По подвалу поплыла мелодия «Танцующей королевы» группы «АББА».

«Ты умеешь танцевать…»

– Я люблю эту песню, – сказала Кейт.

Талли схватила ее за руку и повела туда, где все танцевали. Там Талли позволила себе отдаться во власть музыки.

К тому моменту, когда мелодия сменилась на более медленную, она тяжело дышала, но зато искренне смеялась взахлеб.

Но еще больше изменилась Кейт. Было ли дело в стакане пива или в волшебной музыке, Талли не могла понять. Одно было несомненно: Кейт выглядела потрясающе с ее белокурыми волосами, переливавшимися в свете висящей над головами лампы, с раскрасневшимся от танца нежным лицом.

Когда Нил Стюарт подошел к ним и пригласил Кейт на танец, никто не удивился, кроме самой Кейт, которая повернулась к Талли и сообщила, стараясь перекричать музыку:

– Нил хочет потанцевать со мной. Напился, наверное.

И, помахав рукой, она удалилась в танце вместе с Нилом, оставив Талли в толпе.

Кейт прижалась щекой к футболке Нила. Это было очень приятно, а еще приятнее то, как молодой человек обнимал ее в танце, положив руки на ее бедра. Кейт чувствовала, как он движется в такт ее движениям, и от этого сердце начинало биться быстрее. Совершенно новое ощущение охватило девушку. Ощущение какого-то радостного предвкушения. Она ждала… чего?

– Кейт?

Он произнес ее имя словно смущенно, и это очень удивило Кейти. Неужели он испытывает то же, что и она?

Кейти медленно подняла голову.

Нил улыбался ей. Он не очень уверенно держался на ногах.

– Ты такая красивая, – прошептал Нил и вдруг поцеловал ее прямо на глазах у всех, Кейт едва не задохнулась и застыла в его объятиях. Это было так неожиданно, что она не знала, что ей теперь делать. Его язык проник в ее рот, и Кейт невольно приоткрыла губы.

– Вау! – тихо сказал Нил, когда наконец отстранился.

О чем это он? «Вау, да ты придурочная» или «вау, какой поцелуй»?

– Копы! – заорал кто-то за ее спиной.

Нил исчез в одно мгновение, а рядом возникла Талли и схватила Кейт за руку. Они попытались ускользнуть и побежали по склону холма к деревьям. Наконец они добрались до машины, Кейт была в панике, и в желудке у нее происходила настоящая революция.

– Меня сейчас стошнит, – дрожащим голосом прошептала она.

– И не вздумай! – Талли открыла дверцу и усадила подругу на пассажирское сиденье. – Нас не должны поймать ни в коем случае.

Талли обошла машину и открыла дверцу. Опустившись на водительское сиденье, она повернула ключ зажигания, поставила передачу на задний ход и надавила на газ. Их швырнуло назад, и машина врезалась во что-то. Кейт свалилась вперед, как тряпичная кукла, ударившись лбом о приборную панель, затем она снова откинулась на спинку сиденья и посмотрела вокруг невидящим взглядом.

Талли была рядом, она в эту минуту открывала окно со своей стороны.

За окном, в темноте, стоял офицер Дэн Майерс, тот самый, который увозил Талли из Снохомиша три года назад.

– Я так и знал, что от девчонок с улицы Светлячков будет один только геморрой.

– Мать твою! – сказала Талли.

– Отличная реплика, Таллула. А теперь, пожалуйста, выйди из машины. И ты, Кейт Муларки, тоже. Вечеринка закончена.

Первое, что произошло в полицейском участке, – подруг разделили.

– Кто-нибудь придет поговорить с тобой, – пообещал Майерс, препровождая Талли в маленькую комнату в конце коридора.

Яркая лампа освещала стол с обитой жестью крышкой и два стула. Цементный пол обступали темно-зеленые стены. В комнате стоял едва уловимый неприятный запах – смесь пота, мочи и пролитого кофе. Стену слева от входа полностью занимало зеркало.

Интересно, не сидит ли где-нибудь поблизости социальный работник, разочарованно качая головой и приговаривая: «Теперь это славное семейство не захочет взять к себе Талли Харт». Или адвокат, который вообще не знает, что сказать. Или мистер и миссис Муларки.

При этой мысли Талли тихонько охнула. Как она могла быть такой глупой? Ведь до сегодняшнего вечера семейство Муларки любило ее, а она взяла и наплевала на все это. Потому что была в депрессии, оттого что умерла бабушка и ее бросила мать? Но ведь она ничего другого и не ждала от матери, пора бы к этому привыкнуть.

– Я больше не совершу ничего плохого, – сказала Талли своему отражению в зеркале. – Если только мне дадут еще один шанс, я обязательно буду хорошей.

Талли ждала, что кто-нибудь придет за ней. Возможно, с наручниками. Но проходила минута за минутой в этой душной, мерзко пахнущей тишине, а дверь так и оставалась закрытой. Талли подвинула в угол черный пластиковый стул и села.

Ну вот, допрыгалась!

Закрыв глаза, она думала об одном и том же. Но где-то в подсознании все время крутилась другая мысль, вернее, это было воспоминание.

«Ты будешь хорошей подругой Кейт?»

И как только она могла забыть о своем обещании?

На этот раз Талли даже не стала смотреть в зеркало. Ведь за стеклом никого не было. Кому теперь интересно наблюдать за ней, никому не нужной семнадцатилетней девчонкой?

В этот момент дверная ручка повернулась.

Талли напряглась. Ногти непроизвольно впились в кожу.

Будь умницей, Талли! Соглашайся со всем, что они говорят. Приемная семья лучше, чем исправительное учреждение для подростков.

Дверь открылась, и в комнату вошла миссис Муларки. В своем бесформенном платье в цветочек и старых кедах она казалась растерянной и сонной, словно ее разбудили среди ночи, и она надела то, что смогла отыскать в темноте.

Впрочем, именно так все и было.

Миссис Муларки полезла в карман в поисках сигарет. Закурив, она так и осталась стоять, внимательно изучая Талли. Разочарование, исходившее от нее, было почти таким же видимым, как дымок ее сигареты.

Жгучее чувство стыда с головой захлестнуло Талли.

Перед ней стояла расстроенная женщина – одна из немногих, поверивших в нее. А она подвела миссис Муларки.

– Как там Кейт?

Миссис Муларки выдохнула струйку дыма.

– Бад повез ее домой. Думаю, она теперь долго не выйдет на улицу.

– О! – Талли нервно поежилась.

Все ее недостатки были сейчас на виду, в этом можно было не сомневаться. Ложь, скрытые тайны, слезы. И миссис Муларки отлично все это видела. И то, что она видела, ей не нравилось.

– Я знаю, что подвела вас.

– Да, ты меня подвела. – отодвинув от стола второй пластиковый стул, Марджи Муларки села напротив Талли. – Они хотят отправить тебя в исправительное учреждение для малолетних.

Талли опустила взгляд на сложенные на коленях руки, не в силах выдержать удрученного взгляда миссис Муларки.

– Ну да, ведь приемная семья меня теперь не возьмет.

– Как я понимаю, твоя мама отказалась от опеки над тобой?

– Не очень-то я этому удивилась, – произнесла Талли, слыша, словно со стороны, как дрогнул ее голос. Она понимала, что невольно выдала, как сильно задело ее и на этот раз пренебрежение матери, но ничего не могла с собой поделать. Ей не удастся это скрыть, по крайней мере от миссис Муларки. Только не от нее.

– Кейти думает, что они смогут найти тебе другую приемную семью.

– Кейти… Кейти живет не в том мире, в котором живу я.

Миссис Муларки откинулась на спинку стула, глубоко затянулась, выдохнула дым и тихо произнесла:

– Кейти очень хочет, чтобы ты жила с нами.

Даже просто услышать это было как удар в сердце. Талли понимала, что ей не скоро удастся такое забыть.

– Ну да…

Последовала долгая пауза, прежде чем миссис Муларки снова заговорила:

– Девочке, которая живет в нашем доме, придется выполнять домашние обязанности и следовать определенным правилам. Мистер Муларки и я не потерпим никаких безобразий.

Талли резко вскинула голову:

– О чем это вы?

Она не решалась облечь в слова неожиданно вспыхнувшую надежду.

– А уж о курении не может быть и речи.

Талли смотрела на миссис Муларки, чувствуя, как слезы начинают щипать глаза, но это было ничто по сравнению с тем, что происходило сейчас в ее душе. Она вдруг почувствовала себя так, словно вот-вот упадет в обморок.

– Так вы думаете, что я действительно могу с вами жить?

Миссис Муларки наклонилась к Талли и погладила по подбородку.

– Я знаю, какой тяжелой была твоя жизнь, Талли, и я не могу допустить, чтобы ты вернулась ко всему этому.

Падение вдруг превратилось в полет, и Талли неожиданно почувствовала, как ее сотрясают отчаянные рыдания, словно она хотела выплакать все разом – смерть бабушки, приемную семью, Облачко. На нее накатило вдруг такое чувство облегчения, какого она не знала никогда в своей жизни. Она вынула из кармана дрожащей рукой мятую полупустую пачку сигарет и протянула ее миссис Муларки.

– Добро пожаловать в нашу семью, Талли, – сказала миссис Муларки, заключая плачущую девочку в объятия.

Всю свою жизнь Талли будет помнить этот момент как начало чего-то нового, как тот самый миг, когда она стала совершенно другим человеком. Позже, уже находясь в этом шумном семействе людей, любящих друг друга, она словно обнаружила внутри себя другую личность. Она больше не скрытничала, не врала, не притворялась кем-то, кем не была на самом деле, и никогда больше не вела себя так, словно была никому не нужна на этом свете, потому что оказалась недостаточно хороша. Что бы ни происходило с ней в жизни, что бы она ни делала, с кем бы ни приходилось ей общаться, она всегда будет помнить этот момент и прозвучавшие в тесной комнатке слова: «Добро пожаловать в нашу семью, Талли!» Отныне и навсегда тот год, когда она училась в выпускном классе, была неразлучна с Кейт и стала частью ее семьи, останется самым счастливым годом ее жизни.

7

– Девочки! Хватит копаться! Если мы не выедем прямо сейчас, то попадем в пробку!

В комнате на чердаке со скрипучим полом Кейт сидела на краешке кровати, растерянно глядя на открытый чемодан, в котором лежали все самые дорогие ей вещи. На самом верху оказались фотография бабушки и дедушки в рамке, засунутая в середину связки старых писем от Талли, перевязанной ленточкой, и фотография Кейт с Талли на выпускном вечере.

Хотя Кейт несколько месяцев ждала этого дня – они с Талли долгими вечерами предавались мечтам, которые начинались со слов: «Вот когда мы уедем в колледж», – теперь, когда он настал, ей почему-то совсем не хотелось уезжать из дома.

За последний год в школе они с Талли стали единым целым. Даже имена их срослись в одно: «Талли-и-Кейт». Именно так все в школе и произносили. Когда Талли стала редактором школьной газеты, Кейт всегда была рядом и помогала ей править статьи. Она жила достижениями своей лучшей подруги, купалась в лучах ее славы, но все это происходило в мире, который она знала, где чувствовала себя в безопасности.

– А вдруг я что-то забыла?

Талли решительно подошла к Кейт, захлопнула чемодан и защелкнула на нем замки.

– Ты готова.

– Нет. Это ты готова. Ты-то всегда готова, – сказала Кейт, стараясь не показать, как ей на самом деле страшно. Она вдруг пронзительно ясно поняла, как сильно она будет скучать по своим родителям. И даже по младшему брату.

Талли серьезно смотрела на подругу.

– Мы ведь – одна команда, правда? Девчонки с улицы Светлячков.

– Мы ими были. Но…

– Никаких «но»! Мы вместе едем в колледж, мы будем в одном женском клубе, а потом нас примет на работу один и тот же телеканал. И точка! Так и будет. Мы это сможем!

Кейт отлично понимала, чего ждали от нее и родители, и Талли. Она должна быть сильной и смелой. Если бы только она и вправду чувствовала себя такой. Но, поскольку она этого не чувствовала, она сделала то, что за последний год часто делала, находясь рядом с Талли. Победно улыбнулась, изображая решительность и смелость.

– Ты права. Пойдем.

Дорога от Снохомиша до окраины Сиэтла, которая всегда занимала тридцать пять минут – не больше и не меньше, – казалось, промелькнула как один миг. Кейт не произнесла ни слова. У нее вдруг словно пропал голос, хотя Талли и ее мать прощебетали всю дорогу о предстоящей неделе знакомств в женских клубах. Казалось, что мама отнеслась к их отъезду в колледж с куда большим энтузиазмом, чем Кейт.

В высоком здании Хаггет-холл они, миновав узкие, заполненные людьми коридоры, оказались наконец в тесной комнате, где им предстояло провести ближайшую неделю. А потом, когда всех распределят, они переберутся в комнату в своем корпусе.

– Ну, вот вы и на месте, – сказал мистер Муларки.

Кейт подошла к родителям и раскинула руки в фирменном объятии их семейства.

Талли отступила на шаг назад, вдруг почувствовав себя лишней.

– Эй, Талли, иди же сюда! – позвала Марджи, и девочка радостно кинулась к ней и позволила всем троим себя обнять.

Следующий час они разбирали вещи, болтали и фотографировались. Затем Бад сказал:

– Ну что ж, Марджи, нам пора. Мы ведь не хотим попасть в пробку.

Последовала последняя порция объятий.

Кейт прижалась к матери, едва сдерживая слезы.

– Все будет хорошо, – нежно произнесла миссис Муларки. – Главное – верить во все, что вы себе намечтали. Вы с Талли станете лучшими тележурналистами, каких когда-либо видел этот штат. Папа и я гордимся вами.

Кейт кивнула, глядя на мать сквозь горячие слезы, застилавшие глаза.

– Я люблю тебя, мама!

Все закончилось слишком быстро.

– Мы будем приезжать каждые выходные, – пообещала Талли. – Вернетесь домой из церкви – а мы тут как тут.

Родители ушли, и в комнате неожиданно стало пусто.

Талли растянулась на кровати.

– Интересно, какой будет эта неделя знакомств? Думаю, нас все студенческие клубы захотят зазвать к себе. Как может быть иначе?

– Это тебя они захотят, – тихо сказала Кейт, почему-то снова почувствовав себя несчастной девочкой в очках с толстыми стеклами и немодных джинсах, которую одноклассники когда-то называли Кути. И не важно, что с тех пор она перешла на контактные линзы, избавилась от брекетов и научилась накладывать косметику так, чтобы скрыть недостатки и подчеркнуть свои достоинства. Девочек из клуба этим наверняка не обманешь.

Талли приподнялась на кровати.

– Я не вступлю ни в какой клуб, если они не возьмут нас обеих.

– Но это будет несправедливо по отношению к тебе. – Кейт подошла к кровати и присела рядом с Талли.

– Помнишь улицу Светлячков? – шепотом произнесла Талли.

За все годы их дружбы эта фраза стала своеобразным паролем, ключом к их общим воспоминаниям. Это был их способ напомнить друг другу, что дружба, которая началась в их четырнадцать лет, когда Дэвид Кэссиди казался таким клеевым, а от любимой песни можно было заплакать, будет длиться вечно.

– Я не забыла.

– Но ты не все поняла.

– И что же я не поняла?

– Когда моя мать бросила меня, кто был со мной рядом? Когда умерла бабушка, кто протянул мне руку? – Талли повернулась к Кейт: – ты. Вот и ответ на все вопросы. Мы – команда, Кейти. Лучшие подруги навеки, что бы ни случилось. Ведь так? – Она легонько толкнула Кейт, заставив ее улыбнуться.

– Ты всегда получаешь то, что хочешь.

Талли рассмеялась:

– Ну конечно! Это одно из моих главных достоинств. А теперь давай подумаем, что мы наденем в первый день…

Университет Вашингтона оказался именно таким, каким представляла его Талли. И даже превзошел ее ожидания. Территория университета растянулась на несколько километров, а сам университет занимал многочисленные готические здания и был целым миром. Его размеры подавляли Кейт, но никак не Талли, которая уже прикидывала, как ей покорить этот мир. Если здесь ее ждет успех, то она добьется успеха и в любом другом месте. С того момента, когда они переехали в общежитие, Талли готовилась работать репортером на местных мероприятиях. Кроме занятий по основным дисциплинам, связанным со средствами массовой информации, Талли находила время, чтобы читать в день не меньше четырех газет и смотреть как можно больше новостных передач. Когда наступят большие перемены, она должна быть к ним готова.

В первые несколько недель Талли посвятила большую часть времени тому, чтобы оценить происходящее вокруг и уточнить, в чем должен состоять первый этап академического плана. Она встречалась со своим консультантом из Колледжа средств массовой информации так часто, что он иногда спешил свернуть в сторону, если видел Талли Харт в коридоре. Но ее это не волновало. Когда у нее появлялись вопросы, она хотела получать на них ответы.

Однако проблема снова была в ее возрасте. Она не могла посещать занятия по журналистике и телевещанию для последних курсов; и никакие самые энергичные уговоры не помогали изменить неповоротливую бюрократическую систему огромного университета. Ей надо было ждать своего часа.

Но умение ждать не принадлежало к сильным сторонам Талли Харт.

Наклонившись к Кейт, Талли прошептала:

– И кто только сделал обязательными научные дисциплины? Разве мне нужна геология, чтобы стать тележурналистом?

– Талли!

Талли нахмурилась и выпрямилась на стуле. Они были в Кейн-холле – одном из огромнейших лекториев в кампусе. Со своего места на галерке, зажатые между пятью сотнями других студентов, они едва видели профессора, который оказался не профессором, а всего лишь его ассистентом.

– Мы можем купить конспекты, пошли отсюда. Редакция газеты открывается в десять.

Кейт даже не взглянула на подругу, просто продолжала записывать лекцию.

Талли вздохнула и уселась обратно, с раздраженным видом скрестив на груди руки. И стала ждать, пока закончится занятие. Как только зазвенел звонок, она вскочила на ноги.

– Слава богу! Ну, пошли!

Кейт закончила делать записи и собрала бумаги, затем методично сложила их в папку для бумаг.

– Ты все еще пишешь лекции? Пошли, я хочу встретиться с редактором.

Кейт встала и закинула за плечо рюкзак.

– Мы не получим работу в этой газете, Талли.

– Твоя мама запретила тебе быть пессимисткой, помнишь?

Они спустились вниз и слились с шумной толпой студентов.

Солнце освещало вымощенный кирпичом двор, известный среди студентов как Красная площадь. Возле здания библиотеки под транспарантом «ОЧИСТИМ ХЭНФОРД!» собралась компания длинноволосых юнцов.

– Перестань жаловаться моей маме, когда тебе не удается настоять на своем, – сказала вдруг Кейт. – Мы не можем записаться на журналистику раньше предпоследнего курса.

Талли остановилась.

– Так ты что, не пойдешь со мной?

Кейт продолжала идти следом за Талли.

– Просто мы не получим эту работу.

– Но ты ведь идешь со мной, правда? Мы же команда!

– Поэтому и иду.

– Я так и знала, ты просто морочила мне голову.

Так они болтали, пересекая кампус по траве под вишнями. На газоне студенты в шортах и футболках перекидывались летающими тарелками и играли в сокс – подкидывали ногами мешочки, плотно набитые бобами.

У здания, где помещалась редакция газеты, девушки остановились.

– Говорить буду я, – сказала Талли.

– Почему-то меня это не удивляет.

Смеясь, они зашли в здание, представились какому-то лохматому юноше в приемной, и их препроводили к главному редактору.

Встреча длилась меньше десяти минут.

– Я говорила тебе, что мы еще слишком молоды, – сказала Кейт по дороге обратно в общежитие.

– Черт побери! Иногда я думаю, что ты и не хочешь становиться журналисткой.

– Ложь! Ты так не думаешь.

– Стерва!

– Ведьма!

Кейт обняла подругу за плечи.

– Пойдем, звезда тележурналистики, я отведу тебя домой.

Талли так расстроилась из-за неудачного визита в редакцию газеты, что остаток дня Кейт пришлось утешать подругу, чтобы к ней вернулось хорошее настроение.

– Ну же, Талли, – говорила она несколько часов спустя, когда они оказались в своей крошечной спальне в общежитии, – давай собираться. Ты же наверняка захочешь надеть все самое лучшее на маскарад.

– Плевала я на эту дурацкую вечеринку! Все равно парень из местного студенческого братства не мой идеал.

Кейт изо всех сил старалась не рассмеяться. Это было отличительной чертой Талли. Если уж все хорошо – то очень-очень хорошо, а если плохо – то хуже некуда. И проведенное в университете время только усугубило эту ее особенность. Самое забавное было в том, что в то время как этот огромный переполненный кампус сделал Талли еще более экстравагантной, на Кейт он, напротив, подействовал успокаивающе. С каждым днем здесь она чувствовала себя все сильнее, ощущала в себе все больше готовности стать взрослой и самостоятельной.

– Давай, примадонна, – продолжала она уговаривать подругу. – Я разрешу тебе сделать мне макияж.

Талли подняла глаза:

– Правда?

– Предложение ограничено по времени. Так что оторви уже свой зад от кровати.

Талли вскочила, схватила подругу за руку и потащила в душевую, где несколько девочек уже принимали душ, расчесывали и сушили феном волосы.

Они дождались своей очереди, вымылись и вернулись в спальню. Слава богу, еще двух соседок, деливших с ними комнату, на месте не было. В крохотном пространстве комнаты, заполненном шкафами, письменными столами и двухъярусными койками для старшекурсников, им и так едва хватало места, чтобы повернуться. Их кровати даже находились на спальной веранде ниже по коридору.

Талли потратила целый час, укладывая себе и Кейт волосы и подбирая косметику. Затем она достала куски ткани, которые девочки купили, чтобы сделать себе тоги – золотистую для Талли, серебристую для Кейт, – и соорудили пару волшебных нарядов, скрепив их ремешками и булавками со стразами.

Когда все было готово, Кейт внимательно изучила свое отражение в зеркале.

Блестящая серебристая ткань отлично сочеталась с ее белой кожей и золотистыми волосами и подчеркивала зелень глаз. После того как ее несколько лет в школе считали скучной занудой, Кейти до сих пор не уставала удивляться тому, что может выглядеть хорошенькой.

– Ты – чудо! – оценила она усилия подруги.

– А я как выгляжу? – Талли повертелась перед ней, давая возможность оценить свой наряд.

Золотистая тога подчеркивала ее пышную грудь и тонкую талию, а водопад темных вьющихся волос с медным отливом, рассыпавшихся по плечам, напоминал о Джейн Фонде в «Барбарелле». Тени на веках и яркая подводка для глаз придавали Талли экзотический вид.

– Ты выглядишь потрясающе! – восхищенно произнесла Кейт. – Парни будут падать к твоим ногам.

– Ты слишком много думаешь о любви, Кейти. Наверное, это все из-за романов, от которых тебя не оторвать. Это – наша вечеринка, и плевать нам на парней. Пусть не рассчитывают на секс.

– Ну, секс меня не привлекает, но встречаться с кем-нибудь было бы неплохо.

Талли взяла Кейт за руку и вывела ее в коридор, полный смеющихся, весело переговаривающихся девчонок, собирающихся на вечеринку, бегающих взад-вперед со щипцами для завивки, фенами и задрапированных простынями.

Внизу, в официальной гостиной, одна из студенток учила подруг великому искусству флирта.

Кейт и Талли вышли из здания и слились с людским потоком, текущим вниз по улице. Этим сентябрьским вечером на улицах было многолюдно. Но особенно много в толпе было студентов – юноши в повседневной одежде, девушки в незамысловатых карнавальных костюмах, а на особенно смелых был минимум одежды. Все двигались к месту проведения праздника – клубу «Фи-Дельта».

Клуб занимал большое современное здание из стекла, кирпича и алюминия на пересечении двух улиц. Внутри помещение было обшарпанным, мебель некрасивой и явно дешевой. Но из-за многолюдья все это не бросалось в глаза.

Люди были прижаты друг к другу, как сардины в банке, что, однако, не мешало им потягивать пиво, одновременно раскачиваясь в такт звучавшей музыке.

– Все вместе! – раздалось в колонках, и толпа стала подпевать и пританцовывать под быструю мелодию.

– А теперь чуть медленнее.

Танцующие сбавили темп и успокоились, а потом все снова подняли руки, громко подпевая новой песне.

И как всегда, стоило Талли появиться на вечеринке, ее словно бы «включали». И куда только девались депрессия, неуверенная улыбка, огорчение по поводу несостоявшейся работы. Кейт с изумлением наблюдала, как ее подруга мгновенно привлекает всеобщее внимание.

– Все вместе! – смеясь, воскликнула Талли вслед за диск-жокеем. И парни тут же сорвались с места, летя к Талли, словно мотыльки на огонь, но Талли, казалось, этого не замечала. Она устремилась на танцплощадку, увлекая Кейти за собой.

Никогда еще Кейт не получала от вечеринки такого удовольствия.

Протанцевав несколько быстрых танцев подряд, она почувствовала, что ей жарко.

– Сейчас вернусь! – прокричала Кейт Талли, которая кивнула ей в ответ.

Выйдя наружу, Кейт присела на низкий кирпичный бортик, огораживающий здание. Прохладный ночной ветерок обдувал ее разгоряченное лицо. Закрыв глаза, Кейти покачивалась в такт доносившейся из здания музыке.

– Эй, вечеринка вроде бы внутри!

Кейт повернулась на голос.

Его обладатель был высок и широк в плечах, с челкой пшеничного цвета, падавшей на невообразимо синие глаза.

– Можно присесть рядом? – спросил он.

– Конечно, – позволила Кейт.

– Я – Брандт Ганновер.

– Кейт Муларки.

– Это твоя первая вечеринка в универе?

– А что – так заметно?

Молодой человек улыбнулся, и мгновенно из просто красивого юноши превратился в потрясающего парня.

– Совсем чуть-чуть. Я помню свой первый курс. Чувствовал себя так, словно попал на Марс. Я из Мозес-Лейк, – сказал он, словно это название должно было все объяснить.

– Маленький городок?

– Меньше точки на карте.

– Забавно, наверное, жить в таком.

Разговор развивался легко и непринужденно. Брандт говорил о вещах, которые были интересны Кейт. Он вырос на ферме, вставал до рассвета доить коров, а в тринадцать уже ездил на тракторе своего отца. И ему было знакомо чувство, словно ты потерялся, но потом все же нашел свой путь в таком огромном месте, как университет Вашингтона.

Музыка вдруг зазвучала оглушительно громко. Группа «АББА» исполняла один из своих хитов.

В дверях здания показалась Талли.

– Кейт! – воскликнула она, смеясь. – Так вот ты где!

Брандт тут же встал.

Талли с интересом посмотрела на молодого человека.

– Кто это? – строго спросила она.

– Брандт Ганновер.

Кейт отлично знала, что произойдет дальше. Из-за того, что случилось с Талли в темном лесу у реки много лет назад, она не доверяла парням, не хотела иметь с ними ничего общего и была твердо намерена защитить Кейт от всякого, кто попытается разбить ей сердце. Но Кейт, напротив, совершенно не пугала нависшая над ней угроза. Она хотела ходить на свидания, проводить весело время и, возможно, даже влюбиться.

Но как она могла сказать об этом Талли, если подруга твердо решила оградить ее от подобной опасности.

Талли схватила Кейт за руку и заставила встать.

– Тебе не повезло, Брандт, – заявила она, заливаясь неестественным смехом. – Это – наша песня.

– Сегодня видела Брандта в банке. Он мне улыбнулся.

Талли едва поборола желание закатить глаза. За шесть месяцев, которые прошли с того маскарада в Фи-Дельте, Кейт все время находила повод помянуть Брандта Ганновера хотя бы раз в день. Можно было подумать, что они встречаются, – так часто Кейт о нем говорила.

– Дай угадаю. Ты сделала вид, что не заметила?

– Улыбнулась в ответ.

– Вау! Этот день войдет в историю.

– Я подумала, что могла бы пригласить его весной на бал. И тебе можно было бы кого-нибудь пригласить.

– Мне надо писать статью про аятоллу Хомейни. Знаешь, я думаю, если продолжать слать материалы в газету, рано или поздно они что-нибудь напечатают. Может быть, ты тоже…

Кейт резко повернулась к подруге:

– Ну, хватит! Я отрекаюсь от нашей дружбы. Тебе неинтересна наша социальная жизнь, но мне-то она интересна. И если ты не пойдешь…

– Поняла, поняла, – рассмеялась Талли.

Кейт тоже не могла не рассмеяться.

– Ну, ты и зараза, – сказала она, обнимая подругу за плечи.

И они вместе направились к кампусу.

У проходной Кейт сказала:

– Я на лекцию Мини, а ты куда?

– На драматургию и телевидение.

– Ах да! Твой первый журналистский курс. И как раз с тем парнем, которого ты преследуешь с тех пор, как мы здесь.

– С Чадом Уили.

– И сколько писем пришлось написать, чтобы туда прорваться?

– Около тысячи. И ты должна пойти со мной.

– Ты же знаешь, я пойду на предпоследнем курсе. Тебя проводить?

Именно за это Талли и любила свою подругу. Каким-то образом Кейти понимала, что, несмотря на показную смелость, Талли очень нервничала. Сегодня должно было начаться то, о чем она так давно мечтала.

– Нет, спасибо! – ответила она. – Разве может мое триумфальное появление происходить с подругой за ручку?

Талли смотрела вслед уходящей от нее Кейти, пробираясь в толпе снующих между зданиями студентов. Она глубоко вздохнула, стараясь успокоиться. Или хотя бы казаться спокойной.

Уверенной походкой пройдя мимо фонтана Фрош-Понд, она направилась к зданию, в котором находился факультет драматургии и телевидения; но прежде всего направилась в туалет.

Там она стала крутиться перед зеркалами. Пышная копна вьющихся волос и макияж были безупречны. Облегающие джинсы, белая блуза с воротником-стойкой и с золотым ремнем создавали образ сексуальной и одновременно деловой девушки.

Прозвенел звонок, и Талли поспешила по коридору. Болтавшийся за ее спиной рюкзак задорно подпрыгивал. В лекционном зале она решительно спустилась вниз и уселась в первом ряду.

Перед аудиторией сидел на металлическом стуле преподаватель.

– Я – Чад Уили, – произнес он низким голосом, исполненным мужского обаяния. – Те из вас, кому знакомо мое имя, получают высший балл за первое занятие.

Смех прокатился по аудитории. Талли смеялась громче всех. Она не просто знала имя этого человека, она знала всю его биографию, знала, что, едва закончив колледж, он уже считался вундеркиндом в своей профессии. Чад быстро сделал карьеру, став успешным ведущим, когда ему не исполнилось и тридцати. Но потом вдруг все потерял. Пара задержаний пьяным за рулем, автомобильная авария, повлекшая травмы обеих ног и покалечившая ребенка, и его звезда закатилась. Пару лет о Чаде никто не вспоминал, а затем он появился в университете Вашингтона в роли преподавателя.

Уили встал. Вид у него был неухоженный – длинные черные волосы, трехдневная щетина, – но живой ум, светившийся в глазах, никуда не делся. Печать некой избранности по-прежнему лежала на его облике. Неудивительно, что ему удалось справиться с неприятностями.

Вручив Талли учебный план, он собрался было двигаться дальше.

– Ваш репортаж о деле Карен Силквуд отмечен печатью вдохновения, – произнесла вдруг Талли, лучезарно улыбаясь.

Он остановился и посмотрел прямо на Талли. Под его взглядом – внимательным и напряженным – она почувствовала вдруг неловкость, но только на одну секунду. Словно зажегся и тут же погас лазерный луч. И Уили продолжил свой путь к следующему студенту.

Наверняка он подумал, что перед ним еще одна выскочка с первого ряда, мечтающая лестью заслужить поблажки.

В будущем надо быть осторожнее. Ничто сейчас не было так важно для Талли, как произвести благоприятное впечатление на Чада Уили. Она собиралась научиться у этого человека всему, чему он мог научить.

Часть вторая

Восьмидесятые

Любовь – поле боя, и мы стоим на нем, одно разбитое сердце рядом с другим[2].

8

К концу второго курса Талли Харт не сомневалась: Чад Уили знает, кто она. Она прослушала два его курса – «Журналистика» и «Вещание I и II». Она жадно впитывала все, чему он учил. И делала все, о чем он просил, отдаваясь этому целиком. Если надо было – лезла на стену.

Но была одна проблема: Чад не желал ее замечать. Всю прошлую неделю они зачитывали новости с телесуфлера. Каждый раз, закончив, Талли тут же смотрела на преподавателя. Но он ни разу даже голову не поднял от своих бумаг. Вместо этого он выплевывал какое-нибудь критическое замечание, словно диктовал рецепт надоевшему соседу, затем кричал: «Следующий!»

День за днем, неделя за неделей, урок за уроком Талли ждала, когда он заметит ее бесспорное дарование. Когда он скажет: «Ты готова начать карьеру». Сейчас шла первая неделя мая, до конца учебного года оставалось шесть недель, а Талли все еще ждала.

Многое изменилось в ее жизни за последние два года. Она остригла волосы до плеч и избавилась от челки. Иконой стиля была для нее теперь не Фара Фосетт-Мейджорс, а Джессика Сэвич. Мода восьмидесятого года была словно специально создана для Талли: пышные волосы, яркая косметика, блестящие ткани и подплечники. Пастельные тона и стиль скромной студентки были не для нее. Когда она входила в помещение, ее сразу же все замечали.

Кроме Чада Уили.

Но скоро все должно было измениться, Талли была в этом уверена. На прошлой неделе она наконец набрала достаточно баллов, чтобы претендовать на летнюю стажировку на местной телестанции, располагавшейся на территории кампуса. Талли поднялась в шесть утра, чтобы ее имя первым появилось в списке претендентов. Когда ей дали отрывок, который надо было подготовить для прослушивания, Талли отправилась домой и стала неутомимо практиковаться. Она перепробовала десятки вариантов, пока наконец нащупала подходящий тембр и интонацию, соответствующие истории, которую надо было озвучить. И вчера она наверняка прошла прослушивание, Талли не сомневалась в этом. И вот наконец настало время пойти узнать результаты.

– Как я выгляжу?

Кейт даже не подняла глаз от «Поющих в терновнике».

Талли вдруг почувствовала прилив раздражения. Последнее время раздражение посещало ее все чаще. Иногда, когда она смотрела на Кейт, ей казалось, что ее давление подпрыгивает до потолка. Талли едва сдерживалась, чтобы не накричать на подругу.

Вся проблема была в любви. Кейти провела весь первый курс в мечтах об этом Брандте Ганновере с дурацкой стрижкой. Когда он наконец позвал ее на свидание, все обернулось сплошным разочарованием, и их роман быстро закончился. Но Кейт, казалось, было все равно. Весь второй курс она встречалась с Тедом, который ее предположительно любил, затем с Эриком, который точно не любил. Кейти ходила на одни танцы студенческих обществ за другими, и хотя она умудрилась не влюбиться ни в одного из тех придурков, с которыми встречалась – и определенно не занималась ни с одним из них сексом, – говорила о них Кейт постоянно. Почти каждое предложение начиналось с мужского имени. Хуже того, Кейт никогда не упоминала о своих планах относительно обучения тележурналистике. Казалось, она отлично себя чувствует, посещая курсы по другим дисциплинам. А если кто-нибудь из знакомых студенток умудрялся обручиться со своим парнем, Кейт присоединялась к сокурсницам, охающим и ахающим над кольцом, которое демонстрировала счастливая невеста. Талли от всего этого порядком устала. Она продолжала писать новостные репортажи, которые студенческая газета отказывалась печатать, отираться вокруг местной телестанции, где никто не хотел уделить ей даже минуты времени, и среди всех этих неудач, когда ей так требовалось утешение лучшей подруги, Кейт постоянно пребывала в мечтах об очередном свидании.

– Ты на меня даже не смотришь, – посетовала Талли.

– А это и не обязательно, – отозвалась Кейт.

– Но ты ведь знаешь, как это важно для меня.

Наконец Кейт подняла глаза.

– Ты разучивала одну и ту же новость целую неделю. Даже когда я вставала среди ночи пописать, я слышала, как ты репетируешь. Поверь: я знаю, как ты психуешь.

– Тогда почему ты не обращаешь внимания?

– Это вовсе не так. Я просто знаю, что на этот раз ты получишь работу ведущей.

Талли улыбнулась:

– Обязательно получу. Правда?

– Ну конечно. Ты чертовски хороша! Ты станешь первой студенткой младших курсов, которой удалось появиться в эфире.

– На сей раз профессору Уили придется это признать. – Талли схватила рюкзак и перекинула его через плечо. – Пойдешь со мной?

– Я не могу. Встречаюсь с Джошем. Мы вместе идем в учебную группу в «Суззалло».

– Сногсшибательный вариант свидания, просто высший пилотаж. Но каждому свое. – Талли взяла с туалетного столика солнцезащитные очки и вышла из комнаты.

В этот день в середине мая кампус купался в ярких солнечных лучах, хотя было еще прохладно. Все растения цвели, а трава была такой зеленой и густой, что казалась зелеными островками среди цементных дорожек. Талли уверенно шла через кампус к зданию телестудии. Она остановилась перед дверью, чтобы поправить выбившуюся прядь, затем решительно вошла в тихий холл. Слева от нее была доска для объявлений. «Требуется сосед по комнате – только курящий марихуану», – было первое, что бросилось ей в глаза. Она заметила, что все полосочки с телефонами были оборваны, в отличие от висевшего рядом объявления «Требуется сосед по комнате, предпочтение родившимся заново в христианстве», которое выглядело удручающе нетронутым.

Аудитория номер двести четырнадцать была закрыта. И свет из-под двери не пробивался. Но рядом, на другой доске был пришпилен белый листок бумаги.

ДОЛЖНОСТИ/ОТДЕЛЫ ЛЕТНЕЙ СТАЖИРОВКИ

Новости/ведущий Стив Ландис

Погода Джейн Тернер

Маркетинг и связи с общественностью Гретхен Лаубер

Спорт Дэн Блуто

Планирование дневных программ Айлин Хаттон

Исследование/проверка фактов Талли Харт

На Талли нахлынула волна разочарования и даже гнева. Распахнув дверь, она зашла в темную аудиторию, где никто не мог ее видеть, бормоча про себя:

– Чад Уили, ты – гнусный лузер, не способный отличить талант, даже если он встанет рядом и сожмет в кулаке твой крошечный член…

– Насколько я понимаю, речь идет обо мне?

Талли вздрогнула от звука его голоса.

Уили стоял в тени всего метрах в шести от нее. Его темные волосы падали на плечи в еще большем беспорядке, чем обычно. Он подошел ближе.

– Спросите меня, почему вас не назначили вести вечерние новости, и я вам отвечу.

– Мне наплевать почему.

– Действительно? – Еще несколько секунд он без улыбки смотрел прямо на Талли, затем повернулся и направился вдоль ряда к кафедре.

Талли оставалось либо обуздать свою гордость, либо рискнуть будущим. К тому моменту, когда она приняла решение и поспешила вслед за Уили, он уже зашел за кафедру.

– Ну, хорошо. – Это слово, словно споткнувшись обо что-то, все-таки вылетело из ее горла. – Почему?

Уили сделал шаг в ее сторону. Только сейчас Талли как следует разглядела мужественные черты его лица, глубокие складки, пролегшие к подбородку. Тусклый свет, падающий на лицо, подчеркивал каждую его черточку, каждое пятнышко на его коже.

– Всякий раз, когда вы входили в аудиторию, я замечал, как тщательно вы подобрали свою одежду и потратили немало времени на прическу и макияж.

Теперь он не просто смотрел на Талли, он наконец видел ее. И она тоже увидела его как будто впервые. За общей неухоженностью проглядывали те черты, которые когда-то делали этого человека весьма привлекательным. Но больше всего завораживали его глаза – влажные карие глаза, в которых читалась грусть, говорившая о пустоте внутри.

– Да. И что же?

– Ты знаешь, что красива, – сказал он.

Голос Чада Уили не дрогнул, и в нем не было ни грусти, ни отчаяния, которые читались в глазах. Голос был спокойным и отстраненным. В отличие от мальчишек, которых Талли встречала на танцах студенческих обществ, в кампусе или в местных кабачках за игрой в пул, он не был пьян и не жаждал к ней прикоснуться.

– Я еще и талантлива, – дерзко произнесла Талли.

– Может быть, когда-нибудь позже…

То, как он произнес это, привело Талли в бешенство. Она подыскивала какую-нибудь убийственную колкость, как вдруг Чад Уили стремительно преодолел разделявшее их расстояние. И времени ей хватило только на то, чтобы понять, что она ничего не понимает.

– Что вы… – успела произнести Талли, прежде чем он поцеловал ее.

От прикосновения его губ Талли почувствовала, как что-то невыносимо прекрасное и в то же время болезненное распускается у нее внутри. И по какой-то непонятной ей самой причине она вдруг заплакала.

Чад Уили, должно быть, почувствовал вкус ее слез, потому что он вдруг отстранился и спросил, нахмурившись:

– Ты девушка или женщина, Талли Харт?

Она отлично понимала, о чем ее спрашивают. Как сильно ни старалась Талли спрятать свою невинность и неискушенность, профессор Уили сумел все это почувствовать.

– Женщина, – ответила Талли. Голос ее невольно дрогнул.

Хватило одного его поцелуя, чтобы Талли поняла: что бы там ни следовало знать женщине о сексе, то жалкое изнасилование в лесу не дало ей никаких представлений о том, что это такое. Она не была девственницей, все обстояло гораздо хуже. Она была вместилищем болезненных воспоминаний, и все же теперь, рядом с этим человеком, ей впервые в жизни захотелось большего, чем просто поцелуй.

Точно так же она чувствовала себя в ту ночь рядом с Пэтом.

Хотя нет! Сейчас все было по-другому. Она давно уже не была той несчастной, одинокой девочкой, готовой пойти в любой самый темный лес, только бы почувствовать себя любимой.

– Хорошо, – пробормотал Чад и снова поцеловал ее.

На этот раз поцелуй был долгим, очень долгим и таким глубоким, что заставил все внутри ее запеть от нахлынувшего желания. К тому моменту, когда Чад прижал к себе ее бедра, зажигая огонь внизу живота, она успела позабыть обо всех своих страхах.

– Ты хочешь большего? – прошептал Чад.

– Да.

Он подхватил Талли на руки и отнес на хлипкий диван, прислоненный к скрывающейся в тени стене. Положив Талли на продавленные подушки, он принялся медленно и нежно раздевать ее. Талли слышала, словно откуда-то издалека, как щелкнула, расстегиваясь, застежка лифчика, почувствовала, как с нее снимают трусики. А между тем поцелуй все длился и длился, а огонь внутри разгорался все жарче.

Когда оба они оказались обнаженными, Чад Уили опустился на диван и сжал Талли в объятиях. Пружины протестующе заскрипели под их весом.

– Никто ведь не уделял тебе внимания по-настоящему, а, Талли?

Талли увидела в его глазах отражение собственного желания, и впервые за всю жизнь не почувствовала страха в мужских объятиях.

– Именно это ты и собираешься сделать? – прошептала она. – Уделить мне внимание?

Он убрал с лица девушки влажные волосы.

– Я кое-чему научу тебя, Талли Харт. Разве не этого ты хотела?

Талли потребовалось почти два часа, чтобы найти Кейт. Она начала поиски с комнаты для занятий в подвале общежития, затем посмотрела в телевизионной, в их комнате и даже на спальной террасе, хотя в этот солнечный майский день терраса, вполне понятно, была пуста. Талли поискала в библиотеке для старшекурсников и в любимом Кейт отделе для индивидуальной работы. Потом в читальне для выпускников, где несколько хиппового вида студентов зашикали на нее, стоило ей появиться на пороге. Талли уже готова была сдаться, когда вспомнила про «аппендикс».

Ну конечно!

Она побежала через весь кампус к небольшому двухэтажному домику с остроконечной крышей, который студенты называли «аппендиксом». Каждый год шестнадцати девочкам со старших курсов везло, и им предлагали перебраться из главного здания сюда. Место было шикарным. Никаких кураторов и воспитателей. Обстановка – самая близкая к реальной жизни, на которую можно было вести еще до окончания университета.

Талли открыла входную дверь и выкрикнула имя Кейт. Кто-то ответил, что она на крыше.

Талли схватила из холодильника две банки с фруктовым напитком и побежала наверх. В дальней спальне было открыто окно. Она высунулась, чтобы посмотреть на крышу навеса для автомобилей.

Да, Кейт была там собственной персоной – лежала в белом вязаном бикини на пляжном полотенце и читала роман в мягкой обложке. Талли вылезла на выступ и пересекла крышу автостоянки, которую студенты называли «черный пляж».

– Эй! – произнесла она, протягивая подруге банку с напитком. – Дай угадаю: ты читаешь про любовь.

Кейт наклонила голову и, улыбаясь, прищурилась от солнца.

– «Обещание» Даниэлы Стил. Очень грустно.

– Хочешь послушать про настоящий роман?

– Как будто ты что-то об этом знаешь. С тех пор как мы здесь, ты ни разу не сходила на свидание.

– Не обязательно ходить на свидание, чтобы заняться сексом.

– Большинство людей ходят.

– Но я же не из большинства. И ты это знаешь.

– Хм, ну да, – сказала на это Кейт. – Но не думаешь же ты, что я поверю, будто кто-то смог склонить тебя к сексу.

Талли взяла одно из оставленных кем-то полотенец и легла рядом с подругой. Стараясь не рассмеяться, она смотрела прямо в небо.

– И даже целых три раза, если быть точной.

– Но ты ведь пошла посмотреть распределение должностей летней стажировки. – Кейт резко села. – Нет! Ты же не…

– Сейчас ты скажешь, что студенты не должны заниматься сексом с преподавателями. Но, я думаю, это больше похоже на консультацию, на инструктаж. Но ты не должна никому говорить.

– Так ты занималась сексом с Чадом Уили?

Талли мечтательно вздохнула:

– Это было просто потрясно, Кейти. Я серьезно.

– Вау! А что он делал? А ты что делала? Тебе было больно? Тебе было страшно?

– Да, было страшно, – призналась Талли. – И сначала я не могла думать ни о чем, кроме… ну, ты знаешь… кроме того вечера с Пэтом. Мне казалось, что меня сейчас стошнит. Или что надо попробовать убежать. Но потом он поцеловал меня.

– И?

– И я растаяла. Он снял с меня всю одежду, прежде чем я вообще успела что-то сообразить.

– Тебе было больно?

– Да, но не так, как в прошлый раз. – Талли удивило, как неожиданно легко вдруг стало говорить о том вечере, когда ее изнасиловали. Она впервые отнеслась к этому просто как к неприятному воспоминанию о том, что случилось с ней когда-то. Нежность Чада доказала ей, что от секса не обязательно должно быть больно, что все может быть просто чудесно. – А потом было хорошо, очень хорошо. Я теперь знаю, о чем все эти статьи в «Космо».

– Он сказал, что любит тебя?

Талли рассмеялась, но где-то в глубине души вдруг почувствовала, что ей не так уж смешно, как она пытается показать.

– Нет.

– Ну что ж, это хорошо.

– Почему? Я недостаточно хороша, чтобы в меня влюбиться? Это – для хороших католических девочек вроде тебя?

– Но он же твой преподаватель, Талли.

– Ах, ты об этом! Ну, не собираюсь волноваться из-за таких пустяков. – Она удивленно посмотрела на подругу. – А я-то думала, что ты сейчас выльешь на меня всю романтическую чушь из своих романов, скажешь, что это, наверное, было как в сказке.

– Я должна с ним познакомиться, – вдруг твердо заявила Кейт.

– Ну, с ним двойное свидание не назначишь.

– Тогда я буду третьим колесом. Эй, если мы пойдем куда-нибудь пообедать, его рейтинг поднимется.

– Ну ты и стерва! – рассмеялась Талли.

– Возможно, но все равно я хочу знать подробности. Меня интересует все. Можно, я буду записывать?

Сойдя с автобуса, Кейт постояла на месте, читая написанный на бумажке адрес. Записку с адресом она держала в руке.

По тротуару, натыкаясь на Кейт, торопились люди. Расправив плечи, Кейт двигалась вперед. Не было смысла волноваться по поводу предстоящей встречи, она и так нервничала целый месяц. Волновалась, нервничала и не переставала ворчать. Не так-то просто было уговорить Талли согласиться.

В конце концов Кейт использовала последний довод. Волшебные слова: «Ты что, мне не доверяешь?» После этого оставалось только назначить дату.

И вот теперь теплым летним вечером она направлялась к зданию, где находилось нужное ей заведение, чтобы спасти свою лучшую подругу от самой большой ошибки в ее жизни – от интимной связи с преподавателем.

И действительно, что хорошего могло из этого выйти?

Внутри «Последнего выхода в Бруклин» Кейт почувствовала себя словно в другом мире, которого никогда не видела раньше. Во-первых, ресторан был огромным – не меньше семидесяти пяти столиков с мраморными крышками вдоль стен и большие деревянные столы – посередине. Пианино и небольшая сцена казались центром заведения. Внимание Кейт привлек висящий на стене потрепанный постер со строчками из поэмы «Дезидерата»: «Иди спокойно среди шума и спешки и помни, что покой бывает в тишине».

Ни покоя, ни тишины кругом не было, как не было и свежего воздуха.

В зале до самого потолка висела серо-голубая дымка. Почти за всеми столиками курили посетители. То и дело щелкали зажигалки, люди при разговоре размахивали руками с зажатыми в пальцах сигаретами. Сначала Кейт показалось, что в зоне вообще нет незанятых столиков – за каждым сидели люди, игравшие в шахматы, гадавшие на картах таро, спорившие о политике. Несколько человек толпились вокруг микрофона, пощипывая струны своих гитар.

Кейт прошла через зал в дальний угол. Через открытую дверь она увидела другой зал, заставленный столами для пикника, вокруг которых посетители громко разговаривали и курили.

Талли сидела за столиком у противоположной стены, словно бы в тени. Увидев Кейт, она встала и помахала рукой.

Кейт протиснулась мимо женщины, курившей сигарету с гвоздичным ароматом, и тут она увидела его. Чада Уили.

Он был совсем не таким, каким представлялся Кейт. Уили лениво развалился на стуле, вытянув вперед одну ногу. Даже сквозь дымный полумрак Кейт увидела, что он красив. И он вовсе не выглядел старым, может быть, немного усталым. Но скорее в том смысле, в каком искушенные мужчины устают от светской жизни. Он был больше похож на гангстера или рок-звезду. Улыбка появлялась на его лице постепенно, зажигая огнем его глаза, в которых Кейт вдруг прочла понимание, удивившее ее и даже заставившее на секунду остановиться.

Он отлично знал, зачем она здесь: лучшая подруга пришла спасти девушку, которая совершала ошибку, встречаясь не с тем мужчиной.

– Вы, должно быть, Чад, – сказала она.

– А вы, должно быть, Кейти.

Ей стало не по себе от того, что он употребил ее уменьшительное, домашнее имя. Этим Чад как бы подчеркивал свою близость с Талли.

– Садись, – распорядилась Талли. – А я пойду поищу официантку.

И она исчезла, прежде чем Кейт успела открыть рот.

Кейт посмотрела на Чада.

– Интересное место, – сказала она, чтобы поддержать разговор.

– Похоже на огромный пивной паб, только пива не наливают, – сказал Чад. – Одно из тех мест, где можно изменить себя.

– А я всегда думала, что изменения начинаются изнутри.

– Иногда. А иногда их навязывают.

При этих словах глаза его потемнели, отразив непонятные Кейт эмоции. Она вдруг вспомнила историю этого человека, разрушившего свою успешную карьеру.

– Вас ведь уволят из университета, если узнают о вас с Талли, не так ли?

Чад Уили опустил вытянутую ногу и сел прямо.

– Предпочитаешь общаться вот так? Хорошо! Я уважаю прямоту. Да. Я потеряю и это место.

– Вы из тех, кому важнее всего в жизни риск?

– Нет.

– И вы, конечно, уже спали со своими студентками.

Он рассмеялся:

– Вряд ли.

– Тогда почему?

Чад искоса взглянул на Талли, стоявшую у барной стойки и пытавшуюся сделать заказ.

– Вот уж от тебя не ожидал услышать такой вопрос. Талли ведь твоя лучшая подруга.

– Она особенная.

– Вот именно.

– Но как насчет ее карьеры? Она ведь будет разрушена, если узнают о связи Талли с вами. Все будут говорить, что она дошла до диплома через постель профессора.

– Очень мило с твоей стороны, Кейти. Ты должна за ней приглядывать. Она нуждается в этом. Она… такая хрупкая, наша Талли.

Кейт не знала, что расстроило ее больше: что Чад считает Талли хрупкой или что говорит о ней «наша Талли».

– Да она как паровой каток. Я не зря зову ее «тропический ураган Талли».

– Это все внешнее. Для окружающих.

Кейт откинулась на спинку стула. Удивлению ее не было предела.

– Так вы действительно неравнодушны к ней.

– Во мне скорее говорит жалость. И что же ты намерена ей сказать?

– О чем?

– Ты ведь пришла сюда в поисках нужных слов, чтобы убедить Талли больше не встречаться со мной, так? Ты можешь, конечно, сказать, что я слишком стар. И аргумент про преподавателя – всегда беспроигрышный вариант. И кстати, просто для сведения, еще я слишком много пью.

– И вы хотите, чтоб я все это сказала Талли?

Чад внимательно посмотрел на нее:

– Нет, я не хочу, чтобы ты все это говорила Талли.

За их спиной лохматый юноша в потрепанных штанах подошел к микрофону. Он представился Кени Гореликом и начал играть на саксофоне. Джазовая композиция оказалась такой невероятно романтичной, что на несколько секунд стихли все разговоры в переполненном зале. Кейт почувствовала, что музыка словно уносит ее куда-то прочь отсюда. Однако постепенно музыка снова стала восприниматься как фон, и Кейт взглянула на Чада. Он внимательно изучал ее лицо. Кейт понимала, как важен для него этот разговор и как много значит для этого человека ее подруга Талли. И это вдруг все изменило. Кейт оставалось только поражаться тому, как быстро изменилось ее отношение к Чаду. Теперь, сидя напротив, она уже волновалась по иному поводу: ей пришло в голову, что Талли может разрушить жизнь Чада Уили, который, по мнению Кейт, был явно не готов перенести еще один удар судьбы. Прежде чем она успела ответить на заданный Чадом вопрос, появилась Талли, за ней следовала официантка с лиловыми волосами.

– Ну что? – спросила Талли, хмурясь. – Вы уже друзья?

Чад отозвался первым:

– Мы друзья.

– Отлично! – Талли уселась к нему на колени. – А теперь – кто хочет яблочного пирога?

Чад высадил девушек в двух кварталах от общежития, на улице с потемневшими от времени строениями, в которых жили студенты, не обращавшие внимания на то, что так ценили девушки из студенческих клубов.

– Приятно было познакомиться, – сказала Кейт, выходя из машины. Она остановилась на тротуаре, ожидая, пока Талли закончит прощаться с Чадом.

Наконец Талли вылезла из машины и помахала ему рукой. «Форд-мустанг» умчался прочь.

– Ну как он тебе? – требовательно спросила Талли, резко повернувшись к подруге. – Красавчик, правда?

– Правда, – кивнула Кейт.

– И клевый, аж жуть.

– Клевый. – Кейт направилась в сторону общежития, но Талли вдруг дернула ее за руку и развернула к себе.

– Он тебе понравился?

– Ну конечно, он мне понравился. У него отличное чувство юмора.

– Но?

Кейт закусила губу, выигрывая время. Ей не хотелось задевать чувства Талли или злить ее, но что она будет за подруга, если солжет? А правда была в том, что ей действительно понравился Чад и она верила теперь, что он искренне неравнодушен к Талли, но в то же время Кейт мучили тревожные предчувствия по поводу будущего их отношений, и знакомство с Чадом Уили только усилило ее опасения.

– Ну же, Кейти, ты пугаешь меня.

– Я ничего не хотела говорить, Талли, но ты меня вынуждаешь… Я не думаю, что тебе стоит появляться с ним на людях, – осмелившись, Кейт уже не могла остановиться. – Ему тридцать один год. Он разведен, у него четырехлетняя дочь, с которой он не видится. Если о ваших отношениях узнают, его уволят. Ну что это за отношения? Ты зря тратишь студенческие годы.

Примечания

1

Цитата из песни «Танцующая королева» («Dancing Queen») шведской группы «АББА».

2

Цитата из песни «Любовь – это поле боя» («Love is a Battlefield») американской певицы Пэт Бенатар.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.