Мисс Марпл (№1) - Убийство в доме викария

– Исключено. Взгляните сами на рану. Даже если он и застрелился, то где оружие?

Действительно, ничего похожего на пистолет в комнате не было.

– Не стоит тут ничего трогать, – сказал Хэйдок. – Надо поскорей позвонить в полицию.

Он поднял трубку. Сообщив как можно лаконичнее все обстоятельства, подошел к креслу, на котором я сидел.

– Да, дело дрянь. Как вы его нашли?

Я рассказал.

– Это… Это убийство? – спросил я упавшим голосом.

– Похоже на то. Ничего другого и не придумаешь. Странно, однако. Ума не приложу, кто это поднял руку на несчастного старика. Знаю, знаю, что его у нас тут недолюбливали, но ведь за это, как правило, не убивают. Не повезло бедняге.

– Есть еще одно странное обстоятельство, – сказал я. – Мне сегодня позвонили, вызвали к умирающему. А когда я туда явился, все ужасно удивились. Больному стало гораздо лучше, чем в предыдущие дни, а жена его категорически утверждала, что и не думала мне звонить.

Хэйдок нахмурил брови.

– Это подозрительно, весьма подозрительно. Вас просто убрали с дороги. А где ваша жена?

– Уехала в Лондон, на целый день.

– А прислуга?

– Она была в кухне, на другой стороне дома.

– Тогда она вряд ли слышала, что происходило. Да, отвратительная история. А кто знал, что Протеро будет здесь вечером?

– Он сам об этом объявил во всеуслышание.

– Хотите сказать, что об этом знала вся деревня? Да они бы и так до всего дознались. Вы знаете кого-нибудь, кто мог затаить на него зло?

Передо мной встало смертельно бледное лицо Лоуренса Реддинга с застывшим взглядом полубезумных глаз. Но от необходимости отвечать я был избавлен – в коридоре послышались шаги.

– Полиция, – сказал мой друг, поднимаясь.

Наша полиция явилась в лице констебля Хэрста, сохранявшего внушительный, хотя и несколько встревоженный вид.

– Добрый вечер, джентльмены, – приветствовал он нас. – Инспектор будет здесь незамедлительно. Тем временем я выполню его указания. Насколько я понял, полковника Протеро нашли убитым в доме священника.

Он замолчал и устремил на меня холодный и подозрительный взгляд, который я постарался встретить с подобающим случаю видом удрученной невинности.

Хэрст прошагал к письменному столу и объявил:

– Ни к чему не прикасаться до прихода инспектору!

Констебль извлек записную книжку, послюнил карандаш и вопросительно воззрился на нас.

Я повторил рассказ о том, как нашел покойного. Записав мои показания, что заняло немало времени, он обратился к доктору.

– Доктор Хэйдок, что послужило причиной смерти, по вашему мнению?

– Выстрел в голову с близкого расстояния.

– А из какого оружия?

– Точно сказать не могу пока не извлекут пулю. Но похоже, что это будет пуля из пистолета малого калибра, скажем, маузера-25.

Я вздрогнул, вспомнив, что накануне вечером Лоуренс признался, что у него есть такой револьвер. Полицейский тут же уставился на меня холодными рыбьими глазами.

– Вы что-то сказали, сэр?

Я отрицательно покачал головой. Какие бы подозрения я ни питал, это были всего лишь подозрения, и я имел право их не высказывать.

– А когда, по вашему мнению, произошло это несчастье?

Доктор помедлил с минуту. Потом сказал:

– Он мертв примерно с полчаса. Могу с уверенностью сказать, что не дольше.

Хэрст повернулся ко мне:

– А служанка что-нибудь слышала?

– Насколько я знаю, она ничего не слышала, – сказал я. – Лучше вам самому у нее спросить.

Но тут явился инспектор Слак – приехал на машине из городка Мач Бенэм, что в двух милях от нас.

Единственное, что я могу сказать про инспектора Слака – то, что никогда человек не прилагал столько усилий, чтобы стать полной противоположностью собственному имени[4]. Это был черноволосый смуглый человек, непоседливый и порывистый, с черными глазками, шнырявшими туда-сюда. Вел он себя крайне грубо и заносчиво.

На наши приветствия он ответил коротким кивком, выхватил у своего подчиненного записную книжку, полистал, бросил ему несколько коротких фраз вполголоса и подскочил к мертвому телу.

– Конечно, все тут залапали и переворошили, – буркнул он.

– Я ни к чему не прикасался, – сказал Хэйдок.

– И я тоже, – сказал я.

Инспектор несколько минут был поглощен делом: рассматривал лежавшие на столе вещи и лужу крови.

– Ага! – торжествующе воскликнул он. – Вот то, что нам нужно. Когда он упал, часы опрокинулись. Мы знаем время совершения преступления. Двадцать две минуты седьмого. Как вы там сказали, доктор, когда наступила смерть?

– Я сказал – с полчаса назад, но…

Инспектор посмотрел на свои часы.

– Пять минут восьмого. Мне доложили минут десять назад, без пяти семь. Труп нашли примерно без четверти семь. Как я понял, вас вызвали немедленно. Скажем, вы освидетельствовали его без десяти… Да, время сходится, почти секунда в секунду!

– Я не могу утверждать категорически, – сказал Хэйдок. – Время определяется примерно в этих границах.

– Неплохо, сэр, совсем недурно.

Я уже некоторое время пытался вставить слово.

– Кстати, часы у нас…

– Прошу прощенья, сэр, здесь я задаю вопросы, если мне что понадобится узнать. Времени в обрез. Я требую абсолютной тишины.

– Да, но я только хотел сказать…

– Абсолютной тишины! – повторил инспектор, буравя меня бешеным взглядом. Я решил исполнить его требование.

Он все еще шарил взглядом по столу.

– Зачем это он сюда уселся? – проворчал он. – Хотел записку оставить – эге! А это что такое?

Он с видом победителя поднял вверх листок бумаги. Слак был так доволен собой, что даже позволил нам приблизиться и взглянуть на листок из своих рук.

Это был лист моей писчей бумаги, и сверху стояло время: 6:20.

«Дорогой Клемент, – стояло в записке. – Простите, ждать больше не могу, но я обязан…»

Слово обрывалось росчерком, там, где перо сорвалось.

– Яснее ясного, – раздувшись от гордости, возвестит инспектор Слак. – Он усаживается, начинает писать, а убийца потихоньку проникает в окно, подкрадывается и стреляет. Ну, чего вы еще хотите?

– Я просто хотел сказать… – начал я.

– Будьте любезны, посторонитесь, сэр. Я хочу посмотреть, нет ли следов.

Он опустился на четвереньки и двинулся к открытому окну.

– Я считаю своим долгом заявить… – настойчиво продолжал я. Инспектор поднялся в полный рост. Он заговорил спокойно, но жестко.

– Этим мы займемся потом. Буду очень обязан, джентльмены, если вы освободите помещение. Прошу на выход, будьте так добры!

Мы позволили выставить себя из комнаты, как малых детей.

Казалось, прошли часы – а было всего четверть восьмого.

– Вот так, – сказал Хэйдок. – Ничего не попишешь. Когда я понадоблюсь этому самовлюбленному ослу, можете прислать его ко мне в приемную. Всего хорошего.

– Хозяйка приехала, – объявила Мэри, на минуту возникнув из кухни. Глаза у нее были совершенно круглые и шалые. – Минут пять, как пришла.

Я нашел Гризельду в гостиной. Вид у нее был утомленный, но взволнованный.

Она внимательно выслушала все, что я ей рассказал.

– На записке сверху помечено «6:20», – сказал я в заключение. – А часы свалились и остановились в 6:22.

– Да, – сказала Гризельда. – А ты ему разве не сказал, что эти часы всегда поставлены на четверть часа вперед?

– Нет, – ответил я. – Не удалось. Он мне рта не дал раскрыть. Я старался, честное слово.

Гризельда хмурилась, явно чем-то озадаченная.

– Послушай, Лен, – сказала она, – тогда это все вообще уму непостижимо! Ведь когда эти часы показывали двадцать минут седьмого, на самом-то деле было всего шесть часов пять минут, а в это время полковник Протеро еще и в дом не входил, понимаешь?

Глава 6

Мы некоторое время ломали голову над этой загадкой, но так ни к чему и не пришли. Гризельда сказала, что я должен сделать еще одну попытку сообщить об этом инспектору Слаку, но я проявил несговорчивость, которая заслуживает скорее названия «ослиное упрямство».

Инспектор Слак вел себя чудовищно грубо без всякого повода. Я предвкушал ту минуту, когда к его вящему посрамлению выступлю со своим важным сообщением. Пожалуй, я замечу с мягкой укоризной:

– Если бы вы тогда соблаговолили меня выслушать, инспектор Слак…

Я все же надеялся, что он хотя бы поговорит со мной, прежде чем покинуть мой дом, но, к нашему удивлению, мы узнали от Мэри, что он уже ушел, закрыв на ключ двери кабинета и приказав, чтобы никто не смел туда входить.

Гризельда предложила пойти в Старую Усадьбу.

– Какой это будет ужас для Анны Протеро – полиция, и все такое, – сказала она. – Может быть, я смогу ей хоть чем-то помочь.

Я одобрил ее намерения, и Гризельда отправилась в путь, с наказом, чтобы она мне непременно позвонила, если окажется, что я смогу быть чем-то полезен или если кто-нибудь будет нуждаться в утешении, Анна или Летиция.

Я тут же принялся звонить учителям воскресной школы, которые должны были прийти в 7:45, – каждую неделю по средам они собирались у меня для подготовки к занятиям. При сложившихся обстоятельствах я счел за лучшее отложить встречу.

Следующим действующим лицом, появившимся на сцене, был Деннис, возвратившийся после игры в теннис. Судя по всему, убийство, происшедшее в нашем доме, доставило ему громадное удовольствие.

– Вот это повезло! – радовался он. – Убийца среди нас! Всю жизнь мечтал участвовать в расследования убийства. А почему полиция заперла кабинет? Ключи от других дверей не подойдут, а?

Я наотрез отказался допустить подобные попытки. Деннис надулся. Вытянув из меня все до малейших подробностей, он отправился в сад на поиски следов, заметив на прощанье, что нам еще повезло – ухлопали всего-навсего старика Протеро, которого и так никто терпеть не мог.

Меня покоробила его бессердечная веселость, но я рассудил, что не стоит так строго спрашивать с мальчика. Деннис был в том возрасте, когда любят детективы больше всего на свете, так что он, обнаружив настоящую детективную историю, да еще и мертвое тело впридачу прямо, так сказать, на пороге своего дома, должен быть на седьмом небе от счастья, как и положено нормальному молодому человеку. В шестнадцать лет мало задумываются о смерти.

Гризельда вернулась примерно через час. Она повидалась с Анной Протеро и пришла как раз когда инспектор сообщал ей о случившемся.

Узнав, что миссис Протеро рассталась со своим мужем в деревне примерно без четверти шесть, и ей нечего добавить по этому поводу, он распрощался, но сказал, что завтра зайдет поговорить посерьезнее.

– По-своему он был очень внимателен, – Гризельда была вынуждена это признать.

– А как перенесла эту весть миссис Протеро?

– Как сказать, – она была очень спокойна, – но ведь она всегда такая.

– Да, – сказал я. – Я не могу представить себе Анну Протеро в истерике.

– Конечно, для нее это страшный удар. Это было заметно. Она меня поблагодарила за то, что я пришла, но сказала, что ни в какой помощи не нуждается.

– А как Летиция?

– Ее не было – играла где-то в теннис. До сих пор не вернулась.

После небольшой паузы Гризельда сказала:

– Знаешь, Лен, она вела себя странно, очень, очень странно.

– Шок, – предположил я.

– Да, конечно, ты прав… И все же… – Гризельда задумчиво нахмурила брови. – Что-то не то, понимаешь? Она была не подавлена, не огорчена, а перепугана до смерти.

– Перепугана?

– Да, и изо всех сил старалась это скрыть, понимаешь? Не хотела выдавать себя. И в глазах такое странное выражение – настороженность. Я подумала, а вдруг она знает, кто его убил? Она то и дело спрашивала, кого они подозревают.

– Вот как? – задумчиво сказал я.

– Да. Конечно, Анна умеет держать себя в руках, но видно было, что она ужасно встревожена. Гораздо больше, чем я от нее ожидала: в конце концов, она не была к нему так уж привязана. Я бы сказала, скорее, что она его вовсе не любила, если уж на то пошло.

– Подчас смерть меняет чувства к человеку, – заметил я.

– Разве что так…

Влетел Деннис, вне себя от радости – он нашел на клумбе чей-то след. Он был в полной уверенности, что полиция пропустила эту главнейшую улику, которая откроет тайну убийцы.

Ночь я провел неспокойно. Деннис вскочил ни свет ни заря и удрал из дому не дожидаясь завтрака, чтобы, как он сказал, «быть в курсе дела».

Тем не менее не он, а Мэри принесла нам в то утро самую сенсационную новость.

Только мы сели завтракать, как она ворвалась в комнату – глаза горят, щеки пылают, и со свойственной ей бесцеремонностью обратилась к нам:

– Слыхали что-нибудь подобное? Мне сейчас булочник сказал. Они арестовали молодого мистера Реддинга!

– Арестовали Лоуренса? – Гризельда не верила своим ушам. – Не может быть! Опять какая-нибудь идиотская ошибка.

– А вот и не ошибка, мэм, – заявила Мэри, упиваясь своим торжеством. – Мистер Реддинг сам туда пошел, да и признался во всем, как на духу. На ночь глядя, в последнюю минуту. Входит, бросает на стол пистолет и говорит: «Это сделал я», так и сказал. И все тут.

Она победоносно взглянула на нас, энергично тряхнула головой и удалилась, довольная произведенным впечатлением. Мы с Гризельдой молча смотрели друг на друга.

– Да нет, этого не может быть! – сказала Гризельда. – Не может быть!

Заметив, что я промолчал, она сказала:

– Лен, неужели ты думаешь, что это правда ?

Я не находил слов. Сидел и молчал, а мысли вихрем носились у меня в голове.

– Он сошел с ума, – сказала Гризельда. – Буйное помешательство. Как ты думаешь, если они вместе рассматривали пистолет, а он вдруг выстрелил, а?

– Это маловероятно.

– Я уверена, что это несчастный случай. Ведь нет ни малейшего намека на мотив преступления. С какой стати Лоуренс стал бы убивать полковника Протеро?

Я мог бы дать вполне определенный ответ на этот вопрос, но мне хотелось уберечь Анну Протеро, насколько это возможно. Пока оставалась еще возможность не впутывать ее имя в это дело.

– Вспомни, они перед этим поссорились.

– А, из-за Летиции и ее купальника. Да это же чистый пустяк! Даже если они с Петицией были тайно обручены – это, знаешь ли, вовсе не причина убивать ее родного отца!

– Мы не знаем истинных обстоятельств дела, Гризельда.

– Значит, ты этому веришь , Лен! Как ты можешь! Говорю тебе, я совершенно уверена, что Лоуренс ни волоска у него на голове не тронул!

– А ты вспомни – я встретил его у самой калитки. У него был совершенно безумный вид.

– Да, знаю, но… Господи! Это невозможно!

– Не забывай про часы, – сказал я. – Тогда все ясно. Лоуренс мог перевести их назад, на 6:20, чтобы обеспечить себе алиби. Ты же знаешь, как инспектор Слак попался на эту удочку.

– Ты ошибаешься. Лен. Лоуренс знал, что часы переставлены. «Чтобы наш падре никуда не опаздывал», – он всегда так говорил. Лоуренс никогда бы не стал переставлять их обратно на 6:22. Он бы поставил стрелки на более вероятное время – без четверти семь, например.

– Он мог и не знать, когда Протеро пришел в дом. Мог и просто забыть, что часы переставлены.

Гризельда не сдавалась.

– Нет уж, коли дело доходит до убийства, всегда ужасно стараешься помнить все мелочи.

– Откуда тебе знать, дорогая моя, – мягко заметил я. – Ты никогда никого не убивала.

Не успела Гризельда ответить, как на скатерть легла чья-то тень, и мы услышали негромкий, очень приятный голос:

– Надеюсь, я не помешала? Простите меня, ради бога. Но при столь печальных обстоятельствах, весьма печальных обстоятельствах…

Это была наша соседка, мисс Марпл. Мы вежливо ответили, что она нисколько не помешала, и она, приняв наше приглашение, переступила через порожек двери; я пододвинул ей стул. Она была настолько взволнована, что даже слегка порозовела.

– Ужасно, не правда ли? Бедный полковник Протеро! Человек он был не такой уж симпатичный, и душой общества его никак не назовешь, но все равно это очень, очень грустно. И убит прямо здесь, у вас в кабинете, как мне сказали?

Я ответил утвердительно.

– Но ведь нашего дорогого викария в тот час не было дома? – продолжала допрос мисс Марпл, обращаясь к Гризельде. Я объяснил, почему меня не было.

– А мистер Деннис сегодня не завтракает с вами? – спросила мисс Марпл, оглядевшись.

– Деннис вообразил себя великим сыщиком, – сказала Гризельда. – Чуть не сошел с ума от радости, когда обнаружил какой-то след на клумбе. Наверно, понесся в полицию с этой потрясающей вестью.

– Боже, боже! – воскликнула мисс Марпл. – Какой переполох, подумайте. И мистер Деннис уверен, что знает убийцу. Впрочем, каждый из нас считает, что знает виновника преступления.

– Вам кажется, что это настолько очевидно?

– Нет, моя душечка, я вовсе не думаю этого. Я хотела сказать, что каждый из нас думает о разных людях. Оттого-то так важно иметь улики . Взять хоть бы меня – я совершенно уверена , что знаю, кто это сделал. Но, должна признаться, у меня нет ни одной самой ничтожной улики. И я знаю, что в таких случаях нужна исключительная осмотрительность – всякое необдуманное слово может быть сочтено клеветой, а это ведь подсудное дело, не так ли? Я решила вести себя как можно более осторожно с инспектором Слаком. Он велел мне передать, что зайдет сегодня утром, но только что звонил и сказал, что надобность в этом отпала.

– Должно быть, после ареста надобность и вправду отпала, – заметил я.

– После ареста? – мисс Марпл наклонилась вперед, и щеки у нее от волнения зарделись. – Про арест я ничего не знала!

Неслыханное дело, чтобы мисс Марпл не знала того, что известно нам. Я к этому не привык и нисколько не сомневался, что она в курсе самых свежих событий.

– Боюсь, что мы говорили о разных вещах, – сказал я. – Да, они взяли под арест молодого Лоуренса Реддинга.

– Лоуренса Реддинга? – казалось, мисс Марпл не может прийти в себя от удивления. – Ни за что бы не подумала!..

Гризельда живо подхватила:

– А я и теперь не думаю! Не верю, и все, хотя он сам признался.

– Признался? – повторила мисс Марпл. – Вы сказали, что он сам признался? Ах, теперь я вижу, что ничего не понимала, вот беда…

– Мне все кажется, что произошел какой-то несчастный случай, – сказала Гризельда. – А тебе, Лен? После того, как он сам пришел в полицию и признался, я это почувствовала.

– Он сам явился в полицию, вот как?

– Да.

– Ох, – сказала мисс Марпл, переводя дыхание. – Как я рада, как я рада!

Я взглянул на нее, не скрывая удивления.

– Мне кажется, это говорит об искреннем раскаянии, – сказал я.

– Раскаяние? – мисс Марпл была поражена. – Только не говорите, дорогой мой викарий, что вы верите в его виновность!

Настала моя очередь окаменеть от удивления.

– А как же, если он сам признался…

– Конечно, это лучшее доказательство его невиновности, не так ли? Ясно, что он полковника не убивал.

– Только не мне, – сказал я. – Может быть, я туповат, но мне абсолютно неясно. Если человек не совершал убийства, не вижу никакой причины, которая могла бы заставить его взять вину на себя.

– О, что вы! Разумеется, причина есть, – сказала мисс Марпл. – Естественно. Причина всегда есть, не правда ли? А молодые люди – это такие горячие головы, и частенько готовы поверить в самое дурное.

Она обратилась к Гризельде.

– А вы согласны со мной, душечка?

– Я… Я не знаю, – призналась Гризельда. – Прямо не знаю, что и подумать. Нет никакой причины, чтобы Лоуренс вел себя как полный идиот.

– Если бы ты видела его лицо прошлым вечером… – начал я.

– Расскажите мне, – попросила мисс Марпл.

Я рассказал о своем вчерашнем возвращении домой, и она выслушала меня с глубоким вниманием. Когда я кончил рассказ, она заговорила сама.

– Признаюсь, я частенько по глупости воспринимаю все не так, как следовало бы, но на этот раз я вас совсем не поняла.

Мне кажется, что если уж молодой человек задумал такое черное дело – отнять жизнь у своего ближнего, то после этого он не станет приходить в безумное отчаяние. Это было бы заранее обдуманное, хладнокровное преступление, и, хотя убийца мог бы несколько взволноваться и совершить какой-нибудь мелкий промах, я не думаю, что он пришел бы в такое неистовство, как вы описали. Нелегко вообразить себя на месте другого человека, но я не представляю, что могла бы настолько потерять власть над собой.

– Мы не знаем всех обстоятельств, – возразил я. – Если они поссорились, и Лоуренс выстрелил под влиянием приступа ненависти, то после он мог прийти в ужас от того, что натворил. Признаюсь, мне хотелось бы так думать.

– Знаю, дорогой мистер Клемент, что мы хотели бы все видеть в определенном свете. Но ведь приходится соглашаться с фактами, каковы бы они ни были, правда? А мне кажется, что факты никак нельзя подогнать под ваше объяснение. Прислуга ясно показала, что мистер Реддинг пробыл в доме минуту-две, а этого, конечно, недостаточно для такой ссоры, как вы себе представили. Кроме того, как я поняла, полковнику выстрелили в голову, когда он писал записку, – по крайней мере, так говорит моя служанка.

– Совершенно верно, – сказала Гризельда. – Очевидно, он писал записку, чтобы сообщить, что он больше не может ждать. Записка была помечена временем «6:20», а часы упали и остановились в 6:22, это ужасно странно, мы с Леном ничего не можем понять!

Она пояснила, что часы у нас всегда поставлены на четверть часа вперед.

– Интересно, – заметила мисс Марпл. – Очень, очень интересно. Но записка, на мой взгляд, куда интереснее. Я бы сказала…

Она замолчала и оглянулась. За окном стояла Летиция Протеро. Она вошла, слегка кивнув и пробормотав себе под нос: «Доброе утро».

Потом она упала в кресло и сказала несколько более оживленно, чем это было у нее в обычае:

– Говорят, они арестовали Лоуренса.

– Да, – сказала Гризельда. – Мы все в полном шоке.

– А я никогда всерьез не верила, что кто-то убьет отца, – сказала Летиция. Она явно гордилась тем, что не проявляет ни горя, ни вообще намека на какие-то человеческие чувства. – Конечно, руки чесались у многих. Иногда я сама была готова его прикончить.

– Хочешь чего-нибудь выпить или поесть, Летиция? – спросила Гризельда.

– Нет, спасибо. Я забрела просто так – поискать свой беретик, такой смешной, маленький, желтенький. Мне казалось, я забыла его вчера в кабинете.

– Значит, там он и лежит, – сказала Гризельда. – Мэри никогда и ничего не убирает.

– Пойду поищу, – сказала Летиция, пытаясь подняться. – Простоте, что причиняю лишнее беспокойство, но мне совершенно нечего надеть на голову – все растеряла.

– Боюсь, что сейчас вам туда не попасть, – сказал я. – Инспектор Слак запер кабинет на ключ.

– Вот зануда! А через окно туда пролезть нельзя?

– Нет, к сожалению. Заперто изнутри. Однако, Летиция, мне кажется, при сложившихся обстоятельствах вам желтый берет не так уж и нужен.

– Вы имеете в виду траур и все прочее? И не подумаю надевать траур. По-моему, жутко допотопный обычай. Какая досада, что Лоуренсу так не повезло. Ужасно досадно.

Она встала и не двигалась с места, рассеянно хмурясь.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.