Ночная тьма

Он занимал мои мысли, пожалуй, больше остальных моих знакомых. Странная вещь – человеческая память. Уж очень она избирательна. Человек помнит то, что хочет помнить. Сэнтоникс и дом, построенный им на Ривьере, та картина в лавке на Бонд-стрит, руины старого особняка под названием «Тауэрс» и рассказ о Цыганском подворье – все это я отлично запомнил! Еще я хорошо помнил девушек, с которыми встречался, и поездку за границу, куда возил клиентов. Клиенты же были все одинаковы – скучные. Они Всегда останавливались в одних и тех же отелях и заказывали одни и те же безвкусные диетические блюда.

Меня по-прежнему не покидало странное ощущение, словно ожидание чего-то особенного, какого-то предложения или события. Не знаю, как получше описать это ощущение. Наверное, на самом деле я искал свою единственную – я имею в виду не просто добропорядочную девушку, на которой можно было бы жениться и которая пришлась бы по вкусу моей матери, дяде Джошуа и кое-кому из моих приятелей. Но в ту пору я еще ничего не смыслил в любви. Зато недурно разбирался в сексе. Как, впрочем, и все мои ровесники. Мы слишком много об этом говорили, слишком много слышали, а потому принимали все эти откровения чересчур всерьез. Мы – я и мои приятели – понятия не имели, что это такое – когда приходит любовь. Мы были молоды и полны сил, мы глазели на встречных девушек, оценивая их фигуры, ножки, взгляды, брошенные на нас, и думали про себя: «Согласится или нет? Стоит ли тратить время?» И чем больше девушек бывало у меня в постели, тем больше я хвастался. Чем большим молодцом меня считали друзья, тем большим молодцом я считал себя сам.

Я и не подозревал, что все мои подвиги не имеют ничего общего с любовью. Наверное, рано или поздно прозрение приходит к каждому – и наступает внезапно. И ты уже не думаешь, как бывало: «Эта малышка, пожалуй, мне подходит… Она должна стать моей». Я, по крайней мере, испытывал совсем иное чувство. Я и понятия не имел, что это произойдет так стремительно. Что я сразу пойму: «Вот девушка, которой я принадлежу. Я в ее власти. Полностью и навсегда». Нет, мне и в голову не приходило, что так получится. Один старый комик вроде бы часто повторял такую шутку: «Ко мне однажды уже приходила любовь. Я почувствую, что она вот-вот заявится снова, срочно сбегу куда-нибудь подальше». То же самое и со мной. Если бы я знал, если бы я только мог знать, к чему все это приведет, я бы тоже сбежал! Если бы, конечно, был умнее!

Глава 4

Я помнил про аукцион на Цыганском подворье. До него осталось три недели. Я успел дважды съездить на континент – раз во Францию и раз в Германию. Именно в Гамбурге и наступил критический момент. Во-первых, мне осточертела супружеская пара, которую я возил. Они олицетворяли собой все, что я ненавидел. Они были грубыми, неприятными внешне, ни с кем не считались и вызвали во мне только одно желание – немедленно покончить с моей лакейской работой. Разумеется, я никак не проявлял своих чувств. Они мне были отвратительны, но я, естественно, не показывал виду. Зачем же портить отношения с фирмой, на которую работаешь. Поэтому я просто позвонил своим пассажирам в отель, сказал, что заболел, и дал телеграмму в Лондон с тем же сообщением, добавив, что могу оказаться в больнице, а потому прошу прислать мне замену. Никто не мог ко мне придраться. А поскольку я никого особенно не интересовал, то проверять они не стали, по-видимому, полагая, что я лежу с высокой температурой и потому не в силах сообщить дополнительные сведения. По возвращении в Лондон я бы смог наплести им кучу небылиц о том, как тяжко болел. Но я не собирался этого делать. Я был сыт по горло шоферской деятельностью.

Этот бунт стал поворотным пунктом в моей жизни. Благодаря ему и многому другому я в нужный день и час очутился в зале, где шел аукцион.

«Если не будет продан ранее по договоренности» – такое условие было наклеено поперек доски с объявлениями. Нет, «Тауэрс», как выяснилось, не был продан. Я был так возбужден, что плохо соображал, что делаю.

Как я уже сказал, я никогда до этого не бывал на аукционах, где продается недвижимость. Я был уверен, что это нечто весьма волнующее, но я ошибся. Это был один из самых скучных спектаклей, на которых мне когда-либо довелось бывать. Проходил он в довольно унылой обстановке в присутствии всего шести-семи человек. И аукционист на сей раз совсем не был похож на виденных мною раньше бойких аукционистов, распродававших мебель или всякую утварь. Добродушно пошучивая, они весело расхваливали товар. Здешний же сдавленным голосом описал поместье, уточнил его площадь и другие данные и с полнейшим безразличием перешел к торгам. Когда кто-то предложил пять тысяч фунтов, аукционист устало улыбнулся, словно услышал не очень смешную шутку, и добавил кое-какие сведения. Поступило еще несколько предложений, в основном от людей деревенского вида: от человека, похожего на фермера, от одного, как я догадался, из конкурирующих между собой подрядчиков, а также от двух адвокатов, один из которых, похоже, приехал из Лондона, ибо был хорошо одет и вид имел весьма солидный. Правда, я не обратил внимания, предложил ли он свою цену. Если предложил, то очень тихо и скорей жестом. Так или иначе, аукцион подошел к концу, и ведущий унылым голосом объявил, что поскольку никто не дал резервированную цену[3], то продажа откладывается.

– Ну и скучища! – пожаловался я одному из местных, выходя вслед за ним из помещения.

– Как всегда, – отозвался он. – Вы часто бываете на таких аукционах?

– Нет, – признался я. – По правде говоря, впервые.

– Зашли из любопытства, да? Вы вроде бы не предлагали свою цену.

– А я и не собирался, – сказал ему я. – Просто решил посмотреть, как это делается.

– Вот так чаще всего и делается. Они просто хотят посмотреть, кто может стать потенциальным покупателем. Я удивленно посмотрел на него.

– Это поместье не прочь заполучить, по-моему, трое, – принялся объяснять мне мой новый знакомый. – Уэдерби, подрядчик из Хелминстера, представитель «Дэхем и Кумби», который, насколько я понимаю, действует от имени какой-то ливерпульской фирмы, и какая-то темная лошадка из Лондона – тоже вроде адвокат. Конечно, возможно, имеются и другие претенденты, но эти, по-моему, главные. А хороших денег за него не выручишь. Все так говорят.

– Из-за дурной славы? – спросил я.

– А, значит, вы слышали про Цыганское подворье? Болтовня, конечно. Местным властям давным-давно следовало бы спрямить дорогу – опасное там место.

– Но у поместья в самом деле дурная слава.

– Басни, и ничего больше! Но, так или иначе, настоящие торги, уверяю вас, состоятся за сценой. Желающие купить поместье назовут свою цену. Скорей всего оно достанется ливерпульцам. Вряд ли Уэдерби раскошелится. Ему нужно, чтобы было дешево и нехлопотно. Сейчас кругом продают землю под застройку. А это поместье может позволить себе купить тот, у кого есть средства на снос старого дома и на постройку нового.

– Да, в наши дни такое редкость, – согласился я.

– Даже если не трогать старый, содержать его очень накладно. Тут и налоги, и ремонт, да и прислугу в сельской местности не так-то просто найти. Нет, люди скорей выложат несколько тысяч за шикарную квартиру в городе, где-нибудь на шестнадцатом этаже современного здания. На нескладный огромный дом в деревне охотников в наши дни мало.

– Но почему бы вместо него не построить современный дом? – удивился я. – Со всеми удобствами.

– Можно, конечно, но это ведь какие деньжищи нужны, да к тому же многие боятся жить в безлюдном месте.

– Ну, положим, не все, – возразил я.

Он засмеялся, и мы распрощались. Я отправился прогуляться, погрузившись в невеселые думы. Я и сам не заметил, как взобрался по тропинке к извилистой дороге, которая вела на вересковую пустошь.

Так вот я и очутился в том месте, где впервые увидел Элли. Как я уже сказал, она стояла в тени высокой разлапистой ели, а вид у нее был примерно такой, будто она появилась тут только что – прямо из дерева, словно фея. На ней был костюм из темно-зеленого твида, светло-каштановые волосы своим оттенком напоминали осенние листья, а сама она казалась какой-то бесплотной. Увидев ее, я остановился. Она с испугом смотрела на меня, чуть приоткрыв рот. Наверное, и у меня был испуганный вид. Мне хотелось что-то сказать, но я не знал что.

– Простите, я вовсе не собирался вас напугать – наконец пробормотал я. – Я и не заметил, что здесь кто-то есть.

– Ничего страшного, – отозвалась она, и голос у нее был тихий и ласковый, как у маленькой девочки. – Я тоже не ожидала кого-нибудь здесь встретить. – Оглянувшись по сторонам, она добавила:

– Тут, так безлюдно. – Я заметил, что она чуть-чуть дрожит.

В тот день дул довольно прохладный ветер. А может, дело было вовсе не в ветре, не знаю. Я подошел поближе.

– Страшновато здесь, правда? – спросил я, – Я говорю про этот полуразрушенный дом.

– «Тауэрс»?[4] – задумчиво произнесла она. – Так называлось поместье, да? Только… только почему-то никаких башен здесь нет.

– Ну и что, – сказал я. – Люди любят давать величественные названия своим домам.

– Наверное, вы правы, – улыбнулась она. – Это… это то самое поместье, которое сегодня продавали с аукциона. Может, вы об этом слышали?

– Да, – ответил я. – Я как раз оттуда.

– Вот как? – чуть удивилась она. – Вы что, хотели его купить?

– Разве я похож на человека, который готов купить разрушенный дом и несколько акров вересковой пустоши? – спросил я, – Нет, я пока еще не сошел с ума.

– Продажа состоялась? – поинтересовалась она.

– Нет, никто не дал цены, даже близкой к резервированной.

– Понятно, – отозвалась она, как мне показалось, с облегчением.

– А вы что, хотели его купить? – спросил я.

– О нет, – ответила она. – Ни в коем случае. – В ее голосе слышалась тревога.

Я помолчал, а потом выпалил то, что мне так хотелось ей сказать:

– Я вам солгал. Я не могу купить это поместье, потому что у меня нет таких денег. Но если бы мог, я бы его купил. Я хочу его купить. Можете смеяться надо мной сколько угодно, но теперь я вам сказал все как есть.

– Но не кажется ли вам, что оно в таком жалком состоянии…

– Конечно, – перебил ее я, – я и не говорю, что оно мне нравится в теперешнем его виде. Но я бы немедленно снес этот уродливый и мрачный дом. Само же поместье вовсе не кажется мне уродливым и мрачным. Оно прекрасно. Взгляните сюда. А потом сделайте несколько шагов и посмотрите в просвет между деревьями на эти холмы и поля. Видите? Прорубить здесь аллею… А если посмотреть отсюда…

Я взял ее за руку и повернул на девяносто градусов. Вероятно, это было с моей стороны непозволительной фамильярностью, но она, по-моему, этого не заметила! Во всяком случае, я вел себя очень сдержанно. Мне просто хотелось показать ей то, что сумел увидеть сам.

– Отсюда, – пояснил я, – начинается спуск к морю и скалам. Между нами и морем лежит городок, но его отсюда не видно, потому что он загорожен вереницей холмов. А если вы повернетесь еще на девяносто градусов, то увидите заросшую лесом долину. Не кажется ли вам, что если вырубить часть деревьев и проложить аллеи, если расчистить пространство вокруг дома, то он будет великолепно смотреться? Только строить его нужно не на месте старого, а немного правее – в ярдах пятидесяти – ста. А дом был бы чудесным. Его бы построил гениальный архитектор.

– А среди ваших знакомых есть гениальные архитекторы? – В ее голосе слышалось сомнение.

– Один точно есть, – ответил я и тут же принялся рассказывать ей про Сэнтоникса.

Мы сидели рядышком на поваленном дереве, а я все рассказывал и рассказывал этой тоненькой, стройной девушке, которую видел впервые в жизни, о своей мечте. Со всей пылкостью, на какую только был способен.

– Этого никогда не будет, – сказал я, – я понимаю. Не может быть. Но вы только представьте, что здесь можно сделать. Мы бы вырубили часть деревьев, и стало бы больше света и пространства, и мы бы посадили цветы, рододендроны[5] и азалии[6], а потом сюда приехал бы мой друг Сэнтоникс. Он все время кашляет, потому что погибает не то от чахотки, не то от чего-то еще, но он бы успел построить нам дом. Он бы сумел построить самый замечательный дом на свете. Вы даже не представляете себе, какие он строит дома. Он строит их очень богатым людям, но не всем, а только тем, кто хочет иметь что-то стоящее. Не в том смысле, что очень шикарное и удобное. А то, что можно назвать заветной мечтой. Он строит для тех, кто жаждет осуществить эту мечту.

– Мне бы тоже хотелось иметь такой дом, – сказала Элли. – Вы заставили меня увидеть его, почувствовать… Да, жить в нем было бы чудесно. Это действительно было бы похоже на сбывшуюся мечту. Здесь можно было бы чувствовать себя свободной, не связанной по рукам и ногам людьми, которые заставляют тебя делать то, чего ты не хочешь. И не позволяют делать то, чего тебе хочется. О, как мне надоела моя жизнь и люди, которые меня окружают! Все-все надоело!

Вот как все у нас с Элли началось. Я был одержим своей мечтой, а Элли – мечтой о свободе. Мы замолчали и посмотрели друг на друга.

– Как вас зовут? – спросила Элли.

– Майк Роджерс, – ответил я. – То есть Майкл Роджерс. А вас?

– Фенелла. – И не сразу, но добавила:

– Фенелла Гудмен. – И с тревогой взглянула на меня.

Больше не было сказано ни слова, но мы продолжали смотреть друг на друга. Нам обоим хотелось встретиться вновь, но в ту минуту мы не знали, как это сделать.

Глава 5

Вот как все у нас с Элли началось. По правде сказать, наши отношения развивались не очень быстро, ибо у каждого из нас были свои секреты, которыми мы вовсе не спешили поделиться друг с другом. Нам не хотелось рассказывать о себе все до конца, как полагалось бы, а поэтому мы довольно часто натыкались на какой-то невидимый барьер. Мы не отваживались, например, спросить: «Когда мы встретимся в следующий раз? Где я вас увижу? Где вы живете?» Потому что если задаешь такие вопросы, то и тебе могут их задать.

Когда Фенелла называла свое имя, на лице у нее была такая тревога, что я даже подумал, что она меня обманывает. Что ее зовут по-другому. Разумеется, я тут же отогнал свои сомнения прочь. Сам-то я тут же выложил ей свое настоящее имя.

В тот день мы никак не могли найти повод, чтобы расстаться, а потому испытывали все растущую неловкость. Похолодало, и нам хотелось покинуть «Тауэрс» – но что потом? Довольно неуклюже я спросил:

– Вы живете где-то поблизости?

Она ответила, что живет в Маркет-Чэдуэлле. Это был маленький городок неподалеку. В нем была довольно приличная гостиница. Скорее всего, она остановилась там, решил я. Она, в свою очередь, с такой же неловкостью спросила у меня:

– А вы живете здесь?

– Нет, – ответил я. – Не здесь. Я приехал сюда только на один день.

Опять воцарилось довольно гнетущее молчание. Подул ветерок. Она дрожала от холода.

– Пойдемте, – предложил я. – От ходьбы нам станет теплее. У вас есть машина, или вы пользуетесь автобусом и поездом?

Она сказала, что оставила машину внизу.

– Ничего, обойдусь без нее, – добавила она. Она вроде немного нервничала. Я подумал, что ей хочется избавиться от меня, только она не знает, как это сделать. И потому сказал:

– Дойдем вместе до деревни, согласны? Она бросила на меня благодарный взгляд. Мы медленно стали спускаться по петляющей дороге, печально известной столькими несчастными случаями. Когда мы очутились в том месте, где начинался крутой поворот, из тени, падающей от елей, вдруг кто-то вышел. Это произошло так неожиданно, что Элли испуганно ахнула. Оказалось, это старая миссис Ли, с которой я три недели назад разговаривал. Сегодня она выглядела еще более безумной – растрепанные черные волосы развевались по ветру, а на плечах была алого цвета накидка. Властная осанка делала ее выше ростом.

– А вы здесь откуда, голубчики мои? – спросила она. – Каким ветром вас занесло на Цыганское подворье?

– Разве мы вторглись в чужие владения? – спросила Элли.

– Смотря как на это взглянуть. Когда-то эта земля принадлежала цыганам. Потом нас прогнали. Вам здесь не будет счастья, и незачем разгуливать по Цыганскому подворью.

Элли была не любительница ввязываться в споры. А потому ответила мягко и вежливо:

– Извините, мы не знали, что сюда нельзя приходить. По-моему, это поместье сегодня продавалось на аукционе.

– Тому, кто его купит, оно принесет несчастье, – заявила старуха. – Запомни, моя красавица, ибо ты и вправду красивая девушка, мало радости оно принесет будущему владельцу. Эта земля проклята, проклята давным-давно, много лет назад. Держись подальше отсюда. Подальше от Цыганского подворья. Опасность и смерть таит оно для тебя. Уезжай к себе домой за океан и не возвращайся больше в Цыганское подворье. А если вернешься, не говори потом, что я тебя не предупредила.

Вспыхнув от обиды, Элли сказала:

– Но мы же не делаем ничего плохого.

– Полно вам, миссис Ли, – вмешался я. – Зачем пугать юную леди?

И, повернувшись к Элли, объяснил:

– Миссис Ли живет в деревне. У нее там свой коттедж. Она гадалка и умеет предсказывать будущее. Правда, миссис Ли? – в шутливом тоне обратился я к ней.

– Да, я умею это делать, – спокойно отозвалась она, еще больше распрямляя плечи. – Мы, цыгане, все умеем это делать. Могу предсказать будущее и тебе, юная леди. Дай мне серебряную монетку, все как есть скажу.

– Я не хочу знать свое будущее.

– Всем полезно знать свое будущее. Чтобы избежать беды, которая неминуемо вас постигнет, коли не принять мер предосторожности. Не скупись, у тебя в кармане полно денег. Полным-полно. Я знаю кое-что, что и тебе не грех узнать.

По-моему, во всех женщинах живет непреодолимое желание заглянуть в будущее. Я замечал это у тех девиц, с которыми имел дело. Мне почти всегда приходилось расплачиваться за них на ярмарках, где стоят кабинки гадалок. Элли открыла сумочку и, достав две полукроны, положила их старухе в руку.

– Вот это правильно, моя красавица. А теперь послушай, что скажет тебе матушка Ли.

Элли стянула с руки перчатку и протянула изящную ладошку старухе, которая уставилась на нее, бормоча:

– Ну-ка, что у тебя там? Посмотрим…

И вдруг резко оттолкнула от себя руку Элли.

– На твоем месте я бы сейчас же отсюда уехала. Уезжай и не возвращайся, слышишь? Все, что я сказала тебе раньше, – чистая правда. То же самое я вижу у тебя на ладони. Забудь про Цыганское подворье, забудь, что ты его видела. Там не только разрушенный дом, там еще и земля, на которой лежит проклятие.

– Да что вы к ней привязались? – не выдержал я. – Юная леди не имеет никакого отношения к той земле, о которой вы твердите. Она приехала сюда погулять. И никого здесь не знает.

Но старуха не обратила на меня никакого внимания.

– Говорю тебе, моя красавица, предупреждаю тебя, – сурово продолжала она, – Ты можешь стать вполне счастливой, но ты должна быть начеку. Держись подальше от мест, на которые наложено проклятие, иначе быть беде. Уезжай туда, где тебя любят и лелеют. Ты должна быть осторожней. Помни это. Иначе… Иначе… – Она вздрогнула. – Не по душе мне то, что я вижу у тебя на ладони. – И вдруг одним быстрым движением сунула две полукроны обратно Элли в руку, что-то бормоча себе под нос. Мы с трудом расслышали только одну фразу:

– Ах ты горе какое… и никуда не денешься. – И, повернувшись, засеменила прочь.

– Какая… Какая страшная женщина, – сказала Элли.

– Не обращайте на нее внимания, – с грубоватой небрежностью отозвался я. – По-моему, она не совсем в себе. Просто решила вас попугать. К этому месту у них здесь, по-моему, особое отношение.

– А что, тут часто бывали несчастные случаи? Кто-то погибал?

– Боюсь, что да. Посмотрите на этот поворот и обратите внимание, какая узкая здесь дорога. Здешнее городское начальство давно следует посадить за халатность. Как не быть здесь авариям? Даже предупредительных знаков и то почти нет.

– Только аварии или еще что-нибудь?

– Люди любят собирать сплетни про всякие несчастья. А этого везде хватает. Вот и получается, что какое-то место обрастает слухами.

– И говорят, это одна из причин того, что это поместье будет продано за бесценок?

– Вполне возможно. То есть если его приобретет кто-либо из местных. Но не думаю, что оно достанется местным. Скорей всего его купят под застройку. Я смотрю, вы вся дрожите, – заметил я. – Так что пойдемте быстрее. – И предложил:

– Может, будет лучше, если мы распрощаемся здесь?

– Нет. Ни в коем случае. А почему это будет лучше? Я решился на отчаянный шаг.

– Знаете, завтра я собираюсь в Маркет-Чэдуэлл, – вдохновенно соврал я. – Может… Не знаю, будете ли вы еще там… Я хочу спросить, нельзя ли мне… увидеться с вами? – Я переступил с ноги на ногу и отвернулся, почувствовав, что щеки мои прямо-таки заливает румянцем. Но если бы я ничего такого не сказал, как бы мы потом могли встретиться?

– Можно, – ответила она. – Я уеду в Лондон только вечером.

– Тогда, быть может… Не согласитесь ли вы… Наверное, я веду себя чересчур вольно?

– Почему же? Вовсе нет.

– Тогда, быть может, мы с вами посидим в кафе? Оно называется, по-моему, «Голубая собака». Вполне сносное кафе, – добавил я. – То есть я хочу сказать, что… – Я никак не мог подобрать подходящего слова и потому воспользовался тем, которое не раз слышал от матери. – Оно вполне пристойное, – волнуясь, закончил я.

И тут Элли рассмеялась. Наверное, это словечко и вправду звучит в наши дни несколько странно.

– Я уверена, что там очень мило, – сказала она. – Хорошо, я приду. Примерно в половине пятого, устраивает?

– Я буду ждать вас там, – отозвался я. – Я… Я очень рад. – Это единственное, что я сумел вымолвить.

Мы уже подошли к повороту, за которым начинались дома.

– До свиданья, – сказал я, – до завтра. И забудьте все, что наплела вам старая карга. Ей, похоже, нравится пугать людей. Не стоит обращать на нее внимания.

– А вам это место не кажется страшным? – спросила Элли.

– Цыганское подворье? Нет, – ответил я, пожалуй, чуть более решительно, чем следовало, но мне оно и вправду не казалось страшным. Я, как и прежде, считал, что место очень красивое – прекрасная оправа для прекрасного дома…

Вот как прошла моя первая встреча с Элли. На следующий день я в урочный час сидел в «Голубой собаке» и ждал Элли. Она пришла. Мы пили чай и беседовали. Мы и в этот раз не очень-то откровенничали о своей жизни, больше болтали о разных пустяках. Потом Элли, взглянув на часы, сказала, что ей пора, потому что ее поезд на Лондон отходит в семнадцать тридцать.

– А я думал, что у вас здесь машина, – сказал я. Она, чуть смутившись, призналась, что вчера говорила не про собственную машину. Но так и не объяснила, чья это была машина. Нами снова овладело чувство неловкости. Я подозвал официантку, расплатился за чай, а потом решился спросить напрямик:

– Я смогу еще… смогу когда-нибудь снова вас увидеть?

Она в этот момент внимательно рассматривала скатерть.

– Я пробуду в Лондоне еще две недели, – сказала она, не поднимая глаз.

– Где и когда? – спросил я.

Мы договорились встретиться в «Риджентс-парк-отеле» через три дня. Стояла чудесная погода. Мы пообедали в ресторане на открытом воздухе, а затем прошли в сад королевы Марии, уселись там в шезлонги и принялись болтать. С этого дня наши разговоры стали более откровенными. Я рассказал ей, что получил неплохое образование, но карьеры не сделал. Рассказал, как бегал с одной работы на другую, рассказал, где и кем работал, не про все, конечно, и еще, что никак не мог на чем-либо остановиться, как мне все надоело и я искал, искал… Как ни странно, она слушала меня затаив дыхание.

– Совсем другая жизнь, – заметила она. – Как удивительно непохоже.

– Непохоже? На что?

– На мою жизнь.

– О, вы богаты! – решил пошутить я. – Бедная маленькая богачка.

– Да, – совершенно серьезно ответила она. – Я бедная маленькая богачка.

И нехотя, отрывистыми фразами стала рассказывать мне о своей богатой семье, об удушливой, тоскливой атмосфере в их доме, таком комфортном и таком унылом. О том, что ей запрещено выбирать себе друзей и делать то, что хочется, – а она видит, как люди вокруг наслаждаются жизнью, а ей в этом отказано. Ее мать умерла, когда она была совсем маленькой, и отец женился снова. А потом, спустя несколько лет, умер и он. Я понял, что она не очень дружна с мачехой и большей частью живет в Америке, но много путешествует по разным странам.

Я слушал ее и не понимал, как в наше время молоденькая девушка может вести такое существование – практически сидеть взаперти в четырех стенах. Конечно, – она бывала на вечерах и приемах, но мне казалось, будто это происходило пятьдесят лет назад – так она об этом рассказывала. В ее мире, по-видимому, не было места ни теплым отношениям, ни веселью, и ее образ жизни отличался от моего, как ночь ото дня… Все это было по-своему любопытно, но, если честно, рассказ ее навевал уныние.

– Значит, у вас совершенно нет близких друзей? – не мог поверить я. – А как насчет молодых людей?

– Их для меня выбирают, – понуро ответила она. – Они все жуткие зануды.

– Вы живете просто как в тюрьме, – заметил я.

– В общем-то да.

– И ни одной близкой подруги?

– Теперь появилась. Ее зовут Грета.

– А кто такая эта Грета? – спросил я.

– Ее наняли мне в компаньонки – нет, пожалуй, не совсем так. Сначала у нас в течение года жила девушка-француженка, помогала мне учить французский язык, а потом из Германии приехала Грета – помогать в немецком. Но Грета оказалась не такой, как все. И с ее приездом все переменилось.

– Она вам очень нравится?

– Она мне очень помогает, – ответила Элли. – Она на моей стороне. Это только благодаря ей я хоть изредка могу делать то, что хочется мне самой. Она не боится солгать ради меня. Я ни за что не смогла бы побывать на Цыганском подворье, если бы не Грета. Она живет со мной в Лондоне, опекает меня, пока моя мачеха находится в Париже. Если я куда-нибудь уезжаю, я сочиняю два-три письма и оставляю их Грете, а она отправляет их каждые три-четыре дня, и на них стоит лондонский почтовый штемпель.

– А почему вы вдруг решили поехать на Цыганское подворье? – спросил я. – И для чего? Она ответила не сразу.

– Мы с Гретой так решили, – сказала она. – Она удивительный человек, постоянно придумывает что-то интересное, у нее столько всяких идей.

– А как она выглядит, эта Грета? – спросил я.

– О, Грета очень красивая, – ответила Элли. – Высокая, со светлыми волосами. И все умеет делать.

– Мне она, наверное, не понравится, – сказал я.

Элли засмеялась:

– Понравится, вот увидите. Не сомневаюсь. Она к тому же очень умная.

– Не люблю умных девиц, – сказал я. – Равно как и высоких блондинок. Мне нравятся маленькие девушки с волосами цвета осенних листьев.

– Вы, наверное, ревнуете к Грете, – заметила Элли.

– Возможно. Вы ведь ее очень любите, не так ли?

– Да, очень. С ее появлением моя жизнь стала совсем другой.

– Это она посоветовала вам приехать сюда? Интересно, зачем? В этих краях нет ничего необычного. Прямо какая-то загадка.

– Это наш секрет, – смутившись, призналась Элли.

– Ваш и Греты? Какой же?

Она покачала головой.

– Пусть это останется моей тайной.

– Ваша Грета знает, что вы встречаетесь со мной?

– Она знает, что я с кем-то встречаюсь. И все. Она не задает вопросов. Она знает, что я счастлива.

После этой встречи я целую неделю не видел Элли. Вернулась из Парижа ее мачеха, приехал и еще кто-то, кого она называла дядей Фрэнком, мимоходом Элли упомянула, что у нее скоро день рождения и по этому поводу будет большой прием.

– Всю эту неделю я не смогу выбраться из дома. Но после этого… После этого все станет по-другому.

– Почему после этого все станет по-другому?

– Я смогу делать, что захочу.

– С помощью Греты, как обычно? Как только я упоминал имя Греты, Элли начинала смеяться.

– Напрасно вы меня ревнуете, – говорила она. – В один прекрасный день вы познакомитесь, и, я уверена, она вам понравится.

– Мне не по душе девушки, которые любят командовать, – упрямился я.

– А почему вы решили, что она любит командовать?

– С ваших же слов. Она вечно что-то устраивает.

– Грета очень энергичная, – сказала Элли, – и все у нее так ловко получается. Моя мачеха целиком на нее полагается.

Я спросил, что собой представляет дядя Фрэнк.

– По правде говоря, – ответила она, – я не очень хорошо его знаю. Он муж сестры моего отца. По-моему, он всегда был чем-то вроде перекати-поля и не раз попадал в переделки. О таких всегда говорят намеками.

– Не принят в обществе? – спросил я. – Из непутевых?

– О нет, ничего страшного, но у него действительно были неприятности. Что-то связанное с деньгами, по-моему. И тогда нашим адвокатам, попечителям и некоторым знакомым пришлось постараться, чтобы все уладить. Это обошлось недешево.

– Ага! – воскликнул я. – Значит, в вашей семье он представляет порок. Тогда мне лучше подружиться с ним, чем с вашей добродетельной Гретой.

– Когда ему хочется, он может быть очаровательным, – сказала Элли. – Он интересный собеседник.

– Но вы его не очень жалуете? – резко спросил я.

– Почему же? Вовсе нет… Просто порой мне кажется – не знаю, как бы это получше сказать, – что я не понимаю, о чем он думает или что замышляет.

– Он что, из любителей замышлять?

– Не могу понять, что он в действительности собой представляет, – сказала Элли.