Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Я покорю Манхэттен (№1) - Я покорю Манхэттен

ModernLib.Net / Современные любовные романы / Крэнц Джудит / Я покорю Манхэттен - Чтение (стр. 33)
Автор: Крэнц Джудит
Жанр: Современные любовные романы
Серия: Я покорю Манхэттен

 

 


– Ну, Боб, ну, пожалуйста, – умоляюще начала Джерри, которой хотелось узнать как можно больше о своей новой «игрушке»: если с ней связана, как выясняется, какая-то таинственная история, тем лучше.

– Прямо не знаю… – неуверенно ответил водитель, явно горевший желанием попотчевать дам очередной байкой.

– Расскажите, Боб! Секрет, не секрет – какая разница! – продолжала настаивать Джерри.

– У моего отца был старенький одномоторный самолет, примерно как новый, на котором полетел ваш муж. Так вот, летит он на нем по срочному вызову: с одним лесорубом на делянке случилась беда и его необходимо было доставить в больницу. Летит и видит внизу двух пришлых. Они из города приехали, как вот вы, леди. Кто они – он мне так и не сказал. А сказал только, что они верхом ехали. Потом спешились на той поляне, где мы с вами были, и что-то у них там произошло, спор вроде завязался. Совсем как у ребят в поселке субботним вечером, потому что они скоро на кулаки перешли. Один из них, наверное, здорово другого приложил, потому что тот слетел в овраг и остался лежать на самом дне.

– А что же ваш отец? – с замиранием сердца спросила Джерри.

– Ну, сесть там он все равно не мог – места мало. И потом он здорово беспокоился насчет того дровосека, я уже вам про него говорил. К тому же он знал, что драка произошла совсем близко от гостиницы, и думал: тот, кто остался наверху, быстро добежит до жилья и позовет людей на подмогу. Но когда он вернулся на следующий день, то бедолагу еще не нашли. Его, правда, искали почему-то в нескольких местах, переполох был страшный, но толку никакого. Никто как следует не руководил поисками и не мог сказать, что надо делать. Отец так разозлился, просто ужас. Тут же собрал людей и привел туда, где лежал тот человек из города. Но оказалось уже… слишком поздно. Он был мертв. Никто так и не узнает почему. То ли разбился при падении, то ли просто окоченел от холода. Ведь он там всю ночь пролежал. А температура как-никак минусовая. В общем…

– Остановите машину! – завопила Джерри, увидев, что у Лили обморок и она вот-вот выпадет из «джипа» на просеку: гостье стоило больших усилий удержать обмякшее тело хозяйки.

Лили сидела в полутьме спальни домика для гостей. Она сама попросила Джерри задернуть шторы и настояла – тоном, не допускавшим возражений, – чтобы ее оставили одну. Она даже не попыталась объяснить приключившийся с ней в дороге обморок.

– Дайте мне отдохнуть. Обедать я не буду. И не поднимайтесь, пожалуйста, сюда, чтобы меня проведать, – заявила она Джерри Уайлдер тем же властным тоном, исключавшим всякие вопросы.

Все дневные часы Лили недвижно просидела у окна на стуле с жесткой прямой спинкой. Ее память и воображение сосредоточились на одном объекте – самой себе. Всего несколько часов! Но спина Лили успела согнуться, а сама она превратиться в старуху. От ее гордой осанки и красоты не осталось и следа. Ее отчаянно бил озноб, как будто кровь в ее жилах, остановившись, перестала согревать тело, но встать и надеть еще один теплый свитер у нее просто не было сил. Время от времени она бормотала какие-то слова, затем умолкала и сидела не шевелясь. Иногда она сгибалась почти до пола, прикладывала руки ко рту, чтобы не дать вырваться мучительным спазмам отчаяния, душившим ее в перемежку с приступами дикой ярости. Вся ее энергия уходила на то, чтобы успокоить свои руки, не дать им разодрать свой рот, свою плоть, выдрать волосы, навсегда изувечить.

Наконец, когда время обеда подошло к концу, ей удалось кое-как справиться со своими чувствами и сосредоточить все свое внимание на двери в спальню. Вскоре, она знала, что это должно произойти, Каттер тихо открыл дверь, ожидая, вероятно, что найдет ее спящей на одной из двух стоящих в спальне узких кроватей. Лили не издала ни единого звука.

– Ты где? – негромко спросил Каттер, не видя жены в быстро сгущавшихся сумерках. Он сделал несколько неуверенных шагов по комнате и щелкнул выключателем торшера. – Где ты? – повторил он и тут увидел ее. – Лили! Что с тобой? Что ты здесь делаешь?

Подойдя ближе, он замер на месте: перед ним сидела на стуле безобразная женщина, чье лицо перекосило гримасой непонятной боли; старуха – в одеждах Лили; старуха – с волосами Лили; старуха, сверлившая его свирепым беспощадным взглядом.

– Боже, Лили! Что случилось? – в ужасе воскликнул он. – Джерри сказала мне насчет оврага. Зачем, черт возьми, тебе вздумалось туда тащиться, скажи на милость? Кто бы мог подумать, что ты способна на такую глупость, Лили! Посмотри, что ты с собой сделала! Ты только посмотри на се…

– Нет. – Прервавший его голос прозвучал сухо и надрывно, в нем не осталось и следа выплаканных ею слез, он был хриплым и древним. – Не надо на меня смотреть. Неважно, как я выгляжу. Посмотри в зеркало. Посмотри на самого себя.

– Что это еще за шарады ты мне тут предлагаешь разгадывать? – с отвращением и одновременно с угрозой в голосе спросил Каттер. – Черт меня угораздил привозить тебя в Канаду! Да если бы я знал, что ты такая мнительная, то…

– Да, тебе не следовало этого делать. Ты действительно не сумел предусмотреть всего, что может произойти. Впервые в своей жизни. Ты не знал, что я раскрою твою тайну. – Лили говорила теперь почти шепотом.

– Тайну? Никаких тайн здесь у меня нет. О чем ты говоришь?

– Как… как умер Зэкари? – просипела она.

– Лили, – начал Каттер, пытаясь увещевать жену, – тебе прекрасно известно, как он умер. Об этом, дорогая, известно всем. У тебя просто нервный шок, вот и все. Из-за того, что ты оказалась поблизости от того места, где это произошло. Позволь мне помочь тебе встать. Ты примешь горячую ванну, это тебя успокоит. Иначе ты доведешь себя до такого болезненного состояния, что…

– Убийца! – взвизгнула она.

– Лили! Сейчас же замолчи! У тебя нервный срыв! – Подскочив к стулу, он резким движением сгреб жену одной рукой, заломив за спину ее беспомощно молотившие воздух руки.

– Убийца!

– Молчать! За стеной Уайлдеры. Они могут услышать.

– У-Б-И-Й-Ц-А!

Свободной рукой Каттер зажал рот жены. Лили не раздумывая впилась зубами в мякость большого пальца. В ответ он грубо оттолкнул ее от себя, и она полетела на стоявшую рядом кровать.

– Хватит! С меня хватит твоего бреда! Ты спятила, понимаешь, Лили спятила! Заколдованное место, это оно во всем виновато.

Лили протестующе замотала головой и, поднявшись с кровати, в упор взглянула на мужа.

– Ты был там, у оврага. Да, да, был. Это твоих рук дело! Ты сбросил его и оставил умирать!

Лили смотрела на Каттера со странной смесью удивления и горечи, в то время как слова звучали обвинительным приговором. Приговором, вынесенным ею в те долгие часы, пока она сидела одна в спальне. Приговором, основанным на одних лишь фактах.

– Это… это самая бредовая мысль, какую я от тебя когда-нибудь слышал. Чистейшей воды бред! Ты сошла с ума, понимаешь?! Можешь орать сколько угодно. Мне все равно.

Лили неотрывно смотрела на него, точно пытаясь соединить разрозненные части мозаики в одно целое – то, чем был этот стоящий перед ней человек. В ее взгляде читалась крайняя растерянность, как будто она никак не может заставить себя поверить, что человек этот и есть Каттер Эмбервилл, которого она когда-то любила. Но каково бы ни было ее разочарование, говорить она продолжала твердо, без запинки, и ее голос звучал так, словно шел откуда-то издалека, из какой-нибудь сказочной мертвой головы, – гулкий и безжизненный.

– Боб Дэвис рассказал нам. Сам он не знал, о ком говорит. Теперь мне ясно, почему его отец вдруг вышел на пенсию в сорок семь. Ясно, и кто дал ему денег, чтобы уехать во Флориду. То, что произошло, видел только один человек, но он, увы, был таким же болтливым, как его сын. И Джерри, и я, мы обе это слышали. Двое мужчин на поляне. Вот они спешиваются, вот между ними вспыхивает драка. Один из них ранен – и падает в овраг. Или, может, его туда столкнули? Другой возвращается и не посылает людей, чтобы вытащить из пропасти своего брата. И тот остается лежать там на морозе. Ближайший от гостиницы овраг! Наверняка ты пришел в ужас, когда на следующий день Дэвис вернулся и рассказал о том, что он видел. Но ты не смог отделаться от него достаточно быстро. Он рассказал о случившемся и своему сыну. И расскажет любому суду то же самое! Об этом уж я позабочусь.

– Лили, ты не должна верить его россказням! Этот дурачок начинен всякими вздорными историями. И все это ложь…

– Хочешь, я позвоню его отцу во Флориду? Особого труда это не составит. Будь спокоен, он признается во всем, как только я скажу ему, что он соучастник преступления. – И Лили потянулась к телефону. – У меня есть флоридский номер. Я выяснила у Боба, когда Джерри не слышала. Сказала, что хочу поздравить его с чудесным сыном, который так нам помог.

– Обожди. Положи трубку. Я сам могу объяснить..

– Нет, не думаю, что ты можешь. – Голос Лили заставил Каттера похолодеть от страха.

Однако Лили все-таки положила трубку, и он с облегчением вздохнул.

– Лили, – начал он, – в тот день кое-что на самом деле произошло. Я, правда, надеялся, что тебе никогда не придется об этом узнать. Я действительно был вдвоем с Зэкари, когда он свалился в тот страшный овраг. У нас действительно была ссора, Лили, но все остальное – это лишь несчастный случай!

– Но почему тогда ты не послал людей, чтобы его спасли? – безжалостно, в упор спросила Лили.

– Сам до сих пор не могу этого понять. Я был в состоянии полного шока, Лили. Я не помню, что происходило со мной впоследствии в течение многих часов. Моя скорбь, казалось, не имела предела. Я заглянул в пропасть и по тому, как Зэкари лежал, понял, что он мертв. Так что даже если бы его оттуда извлекли сразу же, никакрго значения это бы все равно не имело. Кое-как добрел я до гостиницы и – вырубился. И ничего не мог с собой поделать. Брат, мой родной брат мертв… Я был не в силах в это поверить. Поэтому-то я должен был избавиться от Дэвиса – конечно, я дал ему взятку. Я был уверен: никто не поверит тому, что в действительности произошло. Но ты, Лили, ты должна мне поверить! Ты знаешь, сам я никогда не причинил бы Зэкари вреда. Да и зачем бы я стал это делать? Зачем? Ведь это полная бессмыслица. Ну признай, что я прав! С моей стороны это было бы чистейшим безумием. – Каттер наконец остановился, умоляюще глядя на жену.

– Из-за чего вспыхнула ссора? – спросила Лили.

– Из-за тебя. Не знаю, что на него нашло, но он вдруг начал разговор на эту тему. Он подозревал нас с тобой, Лили. Чем дальше, тем агрессивнее он становился. Прямо затмение какое-то. Он обвинял меня в том, что я был твоим любовником в молодости. Говорил, что склонен теперь думать, будто Джастин – не его сын, а мой. Не понимаю, почему ему потребовалось столько лет, чтобы выведать наши секреты. Ну, что мне оставалось делать? Не мог же я, признавшись, поставить на карту все? И я выбрал единственный возможный путь: отреагировать так, словно прежде всего он оскорбил тебя. Свой первый удар я нанес, чтобы отомстить за тебя, Лили! Этим необычным способом, который никак не вязался с моим характером, я хотел дать Зэкари понять, как глубоко он заблуждается. Я поступил так ради тебя. Мой шаг, дорогая, был сделан для твоей пользы. Не сделай я его, бог знает, что могло бы произойти. Ведь он мог выместить все на тебе и Джастине! Да, я ударил его, признаюсь, но лишь ради тебя, ради одной тебя, Лили!

– Ты уже не можешь не лгать? – спросила она устало, ничему не удивляясь, а испытывая только бесконечное презрение.

– «Лгать»? Лили, подумай, что еще могло заставить меня драться с собственным братом?

– Я рассказала ему про нас тринадцать лет назад. И все эти годы он знал все и про тебя, и про меня, и про Джастина. Мы договорились с Зэкари об условиях нашей дальнейшей жизни. Но перед этим я хотела полной ясности, чтобы или начать все заново, или разорвать наши отношения. Поэтому-то я все ему рассказала. Все! Он полностью меня простил. Что касается Джастина, то Зэкари всегда любил его как своего сына. И продолжал любить вплоть до того самого дня, когда ты убил его. Да, мое признание его задело. Но он и сам был далеко не святой. Словом, мы пришли к соглашению и делали все, что могли, чтобы продолжать жить вместе наилучшим образом. И уж кому-кому, а не тебе стал бы он признаваться, что ему все известно. – Хотя Лили по-прежнему говорила гулким потусторонним голосом, он звучал убежденно и твердо, потому что на ее стороне была правда. Каттер повернулся к жене спиной.

– Какова бы ни была причина, заставившая тебя убить Зэкари, она не имеет значения. В основе все равно лежали зависть и ненависть. Ради этого ты и заставил меня влюбиться в тебя, Чтобы хоть что-то у него украсть. А я, я была почти так же виновата, как и ты. Но я не убийца. И не лгунья. С этим покончено.

– Лили…

– Ни слова больше. Ни сейчас, ни потом. Каждое твое слово – ложь. Я улетаю обратно в Нью-Йорк сию же минуту. Уайлдерам можешь наврать все что угодно. Как только самолет приземлится, я сразу отошлю его за ними. Зэкари Эмбервилл был убит своим братом. Правда теперь мне известна. Мне, но не другим. Наказывать тебя я не собираюсь. Это было бы бесполезно. Слишком много чести для тебя. Но если…

– «Если»? – спросил Каттер, все еще отказываясь верить, что приговор, вынесенный Лили, окончателен.

– Если ты когда-нибудь снова попытаешься вступить в контакт с кем-либо из членов семьи Эмбервиллов, я отдам тебя под суд. Клянусь всем, что мне дорого на этом свете.

– Погоди! Остановись… – закричал он, но Лили уже и след простыл.

Глава 27

Когда бы за весь последний год Мэкси ни приходилось бывать в штаб-квартире «Эмбервилл пабликейшнс», она всегда спешила и поэтому пересекала длинный холл бегом.

Сегодня же спешить было некуда, и, чтобы убить время, не зная, куда себя девать, она с презрительной ухмылкой принялась разглядывать гигантские папоротники, пышно разросшиеся под живительным светом искусственных ламп, и упругие ананасовидные растения и пересчитывать стоявшие рядами высокие пальмы. Да, корпорации в Америке явно «позеленели», подумала она. И куда только смотрят отцы города: ведь если так пойдет и дальше, то новые небоскребы украдут у жителей ее Манхэттена последний солнечный свет. Эти громады, словно соревновавшиеся друг с другом, кто из них вымахает выше остальных, обязательно должны были иметь свой собственный зимний сад, пусть даже чисто символический, чтобы получить от муниципалитета право на существование. И кому какое дело, что холлы зеленеют, зато улицы Манхэттена, увы, становятся все темнее и темнее.

Мэкси понимала, конечно, что ее мрачное настроение вызвано страхом в преддверии встречи, уведомление о которой прислала ей Лили. То, что на сей раз она прибыла так рано, объяснялось исключительно мастерством Эли, сумевшего доставить ее в «Эмбервилл» даже раньше оговоренного времени. Но все равно, прибудь она и вовремя или – что уже совсем немыслимо – опоздай, результат встречи все равно не изменился бы. Он предрешен, уверяла себя Мэкси, возносясь на скоростном лифте туда, где располагались административные офисы.

– Миссис Эмбсрвилл ждет вас в офисе мистера Эмбервилла, – приветствовала ее секретарша в приемной.

«Ого, меня, похоже, принимают сегодня по полной программе, – подумала Мэкси. – Даже авторитет Зэкари Эмбервилла пошел в ход. Да, хороших вестей ждать не приходится. Для них не нужен бы весь этот антураж».

Мэкси вошла в кабинет. Вот куда во всякое время мог вернуться блудный сын, чтобы припасть к родительским стопам. А какой отсюда открывается вид! Далеко внизу виднелись две обнимавшие Манхэттен реки, словно две гигантские руки, сцепленные в любовном объятии. Один поток был несколько темнее, но и тот и другой стремительно несли свои воды в одном направлении – к океану.

Она огляделась вокруг, на какой-то миг ослепленная этим великолепием, и, пока глаза не привыкли к свету, даже не заметила присутствия в комнате матери. Лили притулилась на нижней ступеньке библиотечной стремянки, держа в руках переплетенные номера журнала «Семь дней» за 60-е годы. Подшивка была открыта на развороте, запечатлевшем драматические перипетии избирательной борьбы между Кеннеди и Никсоном на множестве снимков, сделанных ведущими фоторепортерами «Эмбервилл пабликейшнс». Как только Мэкси приблизилась, она тут же отложила тяжелую подшивку и посмотрела на дочь.

Да, мать почти не изменилась: в ее элегантной красоте по-прежнему светилось нечто лунное, вот только вокруг глаз, впервые заметила Мэкси, кожа выглядит увядшей – словно сникший за одну ночь цветок, вдруг лишившийся своей свежести, упругости и яркости.

– Послушай, кто тогда баллотировался вместе с Никсоном в вице-президенты? – спросила Лили.

– Черт! – Мэкси тоже не могла с ходу вспомнить: точно, что не Спиро Агню (впрочем, может, и он?).

– Вот и и не знаю, Мэксим.

– Тогда мне можно не беспокоиться… Да, как прошел уик-энд? – поспешила она спросить, поскольку во время подобных визитов деловой разговор полагалось начинать со всякого рода пустяков.

– Впечатляюще. А твой?

– Ужасно. Бедный Тоби. Я все никак не могу прийти в себя, – призналась Мэкси.

– Вчера я заезжала к нему домой, но ты с Анжеликой еще не вернулись. Слава богу, никаких осложнений как будто не предвидится. Скажи мне, пожалуйста, кто такой этот Данк? И вообще, что это все значит?

– Первый Анжеликин мальчик. Ему четырнадцать. Он вежливый, но ест, как целая армия – я имею в виду наполеоновскую. В остальном манеры у него отменные.

– Инди и Тоби весьма высокого о нем мнения.

– Ну, Анжелика все-таки не их дочь, а моя. Для меня же главное, чтобы он относился к ней подобающим образом, – угрожающим тоном заключила Мэкси, воинственно сжав кулаки.

– А если нет?

– Тогда я напущу на него Рокко. Представляешь: она ведь выбрала для своего первого свидания время, когда ей было точно известно, что меня не будет дома. С отцом она бы себе это вряд ли позволила. Я все еще на нее зла.

– Тогда беда в том, Мэксим, что ты уже не помнишь времени, когда сама была молодой, – заметила Лили, отметая все претензии дочери.

– Мама! Мне даже тридцати нет! Еще несколько недель остается. И я, между прочим, прекрасно помню, что на свидания стала ходить только с… шестнадцати.

– Да, но когда стала…

– Я тоже об этом помню. Поэтому я сейчас и волнуюсь.

– Но Анжелика совсем другая, нежели ты в ее годы. Она разумна и умеренна в своем поведении. На твоем месте я бы за нее не беспокоилась.

– Спасибо, – с достоинством ответила Мэкси, отказываясь, заглотнуть предложенную приманку: желания защищать себя, тогдашнюю, у нее было, и если мать представляет ее именно такой, , что ж, тут ничего не поделаешь.

– Конечно, – продолжала Лили, – по мере того как идет время, она будет меняться, во многих отношениях. Впрочем, так же меняемся и мы сами. Это неизбежно, не правда ли? Но характер Анжелики безусловно сформировался. Я, например, легко могу себе представить, какой она станет лет через десять. А вот представить тебя – не могу. И так всю жизнь. Я, скажем, никогда не могла предугадать, что с тобой может приключиться. Если уж говорить начистоту, то ты была трудным ребенком, и я никак не ожидала, что тебя ждет пора позднего цветения.

– «Позднего цветения»? Это еще что такое?

– Не надо ершиться, Мэксим. Я всего лишь хотела сказать, что ты отнюдь не достигла предела своих потенциальных возможностей… да-да, ты даже не подошла к началу их реализации… и только в самое последнее время, – голос Лили, подобно плавному потоку, журчал ровно, и различить в нем хоть что-нибудь было столь же трудно, как в ночном беззвездном небе.

– Я так понимаю, что эта похвала в мой адрес призвана, так сказать, подсластить пилюлю, которую мне собираются преподнести? – не выдержала Мэкси, почти перестав прислушиваться к словам матери.

Ее просто взорвало упоминание о «трудном ребенке», как и сравнение с Анжеликой, которую любящая бабушка в отличие от нее, Мэкси, отказывалась судить слишком строго. Не то чтобы Анжелика и на самом деле не была идеальной, конечно более или менее, но не до такой же степени!

– Если бы ты наконец присела, Мэксим, мы смогли бы обсудить наши дела в более спокойной обстановке, – предложила Лили, пересев на один из стульев, стоявших возле стола.

Мэкси, все это время так и не сдвинувшаяся с места, подошла к столу и машинально уселась на отцовский стул – как и в тот раз, когда она просила Пэвку не подать заявление об уходе. Лили промолчала и после короткой паузы спросила:

– Тебе удобно?

– Извини, пожалуйста! – поспешно вскочила Мэкси, почувствовав неловкость. – Я даже не подумала…

– Знаю, знаю. Я это поняла, – невольно улыбнулась Лили. – Мне кажется, стул Зэкари слишком долго пустовал. Тебе он почти подходит.

– Мама! Что ты такое говоришь? – вскрикнула Мэкси, не понимая, что означает эта игра в кошки-мышки.

– Я уже говорила тебе: ты забываешь, что такое быть молодым. Действительно молодым, Мэксим. Что ж, я тоже об этом забываю. Но иногда все же одумываюсь – и вспоминаю. Твой отец, между прочим, был еще моложе, чем ты сегодня, когда основал свои первые журналы. Тебе сейчас столько, сколько было ему, когда мы с ним встретились. Ты уже основала один журнал и при этом сумела добиться потрясающего успеха, если, конечно, не принимать в расчет твоих не вполне традиционных финансовых операций. Так почему бы тебе, спрашивается, не взять на себя руководство и всеми остальными изданиями… понятно, опираясь на помощь тех, кто продолжал их вести уже после смерти твоего отца? Впрочем, это только при условии, что тебе этого хочется.

– «Взять на себя руководство»? Но я же никогда об этом не просила… никогда даже не мечтала, – побледнев от волнения, еле слышно произнесла Мэкси.

– Но ты, наверное, понимаешь: если я решила не продавать «Эмбервилл», то кому-то из нашей семьи придется заниматься делами компании? И ты единственная, кто это сможет. Разве не так? Даже я наконец-то сумела понять очевидное. Похоже, у меня тоже «пора позднего цветения».

– Так ты не собираешься продавать «Эмбервилл»?

– Ты что же, думала, я позову тебя сюда, чтобы сообщить о предстоящей продаже? Господи, неужели ты считала, что я в состоянии быть столь бесчеловечной? Конечно, я уведомила бы тебя. Но не здесь, не в кабинете твоего отца! Знаешь, иногда мне кажется, что ты совсем меня не понимаешь, – озадаченно выдохнула Лили. – И давай не будем сейчас об этом… Боюсь, проблему наших с тобой взаимоотношений мы никогда не сможем решить. Но это не должно оказать ровно никакого влияния на твой ответ. Итак, согласна ли ты возглавить «Эмбервилл пабликейшнс»? И стать издателем всех наших журналов?

– Но что… я не понимаю… что скажет на это Каттер? – На сей раз Мэкси оставила свою излюбленную скептическую манеру, настолько была удивлена и растеряна.

– Он не скажет ничего. Потому что больше не имеет отношения к тому, как именно нам следует вести дела твоего отца. И не будет иметь никогда. Его больше нет. Я прогнала его. В ближайшее время начнется развод. Будущее этого человека отныне не моя забота. Полагаю, мы никогда больше не станем обсуждать его и упоминать само это имя.

Впервые на памяти Мэкси в идеально ровно журчании голоса Лили, произносившей эти рубленые короткие фразы, которые обрекали Каттера на полное изгнание, обозначились неприкрытое душевное смятение и боль.

В кабинете снова воцарилось молчание. Ни мать, ни дочь не смотрели друг на друга, но пылинки, что танцевали в рассеченном солнечными лучами воздухе, казалось, были тем самым множеством вопросов, которые обе задавали, но не получали – и уже никогда не получат – ответа.

Из всех столь желанных для нее прихотей, которые благодаря состоянию Зэкари Эмбервилла Лили могла себе позволить, самой ценной была, в сущности, открывшаяся теперь возможность взять и разом вышвырнуть Каттера из своей жизни. То была власть, которую давали деньги, также позволявшие ей требовать от своих детей молчания, ничего в то же время им не объясняя. Единственное, правда, чего деньги не могли купить, была свобода не знать, каким человеком был Каттер на самом деле. Как вообще могла она остановить свой выбор на таком человеке? Не виноваты ли тут ее собственные пороки? За что во всей этой темной истории ответственна она сама? Почему, несмотря на постоянные разочарования, которые он ей приносил, она все же не порвала их странную, не поддававшуюся никакому логическому обоснованию связь и упрямо продолжала верить тому идеальному образу, который создала в своем воображении? Какова истинная мера его злодейства? Любил ли он ее на самом деле? И наконец, самое худшее: зачем ей теперь продолжать думать о нем, когда все это уже не должно иметь ни малейшего значения?

Одно она знала совершенно твердо. Да, ее можно считать виноватой в той же мере, что и его, кроме весьма существенного момента: не из-за нее оставил Каттер умирать Зэкари там, в овраге. Сознание этого должно помочь ей сейчас обрести силы, как ни мучительны продолжающие терзать ее вопросы.

– Ну, Мэксим, – еще раз спросила она, – так ты согласна?

Голова Мэкси кружилась, словно она только что завершила восхождение на горную вершину и теперь вдыхает разреженный пьянящий воздух гор. Перед ней нет ничего, кроме сияния манящей перспективы и неохватности горизонта, обступающего ее со всех сторон. На какое-то мгновение она застывает в неподвижности, ослепленная этой неземной красотой. Но тут же заставляет себя спуститься на землю – к реальности.

Перед ней возникла иная перспектива: каждый день она является сюда, в отцовский офис, чтобы отвечать на все возникающие вопросы, удовлетворять все предъявляемые компании требования, разрешать многочисленные проблемы – словом, нести груз той тяжелой ответственности, которая неизбежно ложится на плечи любого, кто стал бы во главе «Эмбервилл пабликейшнс».

Мэкси неожиданно поняла, что заранее не может себе даже представить, как все это будет выглядеть на самом деле. Точно так же она не представляла, что получится из ее затеи, когда она дерзко потребовала от Каттера отдать ей на откуп дышавшую на ладан «Индустрию одежды». Разве знала она тогда, что это такое – из месяца в месяц печатать «Би-Би»? А сейчас – возглавить «Эмбервилл пабликейшнс»?..

– Да, мама! Согласна! – Она произнесла эти слова от всего сердца. Что ж, она действительно хотела этого и знала: того же хотел бы сегодня и ее отец.

– Вот и прекрасно. Я рада, Мэксим. Очень рада. Я бы никогда не стала предлагать тебе эту работу, не будучи убеждена, что ты с ней справишься. – Лили говорила внешне спокойно, но в словах ее угадывалась глубокая нежность. – Продажа «Эмбервилл» была вполне реальной. Она и сейчас остается таковой. Но мне не хотелось бы, чтобы компания перестала быть собственностью нашей семьи. Мне однажды сказали, что в жертву «Эмбервилл» я принесла собственную жизнь. Что я лишилась свободы, поскольку вынуждена была постоянно помогать твоему отцу, освобождая его от всех забот, кроме одной – руководства делами компании. И я даже поверила такой оценке своей жизненной роли, считая, что меня лишили права первородства, что бы это слово ни означало. – Лили сделала небольшую паузу, как будто давая себе время осмыслить сказанное.

– Отец верил в тебя, – воспользовавшись паузой, вставила Мэкси. – Иначе он не передал бы именно тебе управление своей компанией. Он никогда бы не поступил так, если бы считал, что эта ответственность тебе по плечу.

– Не знаю, по плечу или нет, Мэксим, но за последний день, признаюсь, я много передумала. Куда больше, чем за долгие годы своей жизни. Сейчас я твердо знаю: журналы «Эмбервилл» сделали мою жизнь богаче. То, что я была частичкой этих изданий, стало важной частью моего существования. Настолько важной, что я не могу позволить себе продать их посторонним людям. Я просто не смогу вынести, что они уйдут из «Эмбервилл пабликейшнс» в чужие руки. Я горжусь всеми этими журналами, Мэксим. Чертовски горжусь! И хочу, чтобы они стали еще лучше, чем прежде…

– Мама! – прервала ее Мэксим. – А ты представляешь…

– Представляю. И вполне реально. Все нынешнее утро я провела с Пэвкой. Я знаю теперь все то, что совершалось от моего имени, но без моего ведома. Такого больше не повторится. Никогда. Постыдные распоряжения отменены – все до единого. Никаких новых распоряжений я не отдавала. Мне необходимо было знать, что ты ответишь. Отныне отдавать приказы будешь только ты. Пэвка, конечно, не оставит тебя одну, но полагаю, что тебе нужно будет самой завоевывать доверие и поддержку старой редколлегии. Некоторые из этих, людей наверняка встретят тебя с неприязнью. Учти, вмешиваться я не собираюсь… но ты всегда можешь использовать меня в качестве… манекена. Да-да, манекена, я очень хорошо смотрюсь.

– Перестань, мама! Что ты такое говоришь! – запротестовала Мэкси. – Ты же отказалась от карьеры примы-балерины! А ведь, подумай, ты вполне могла ею стать.

– Вовсе не обязательно, – пробормотала Лили, загадочно улыбнувшись каким-то своим мыслям. – Вовсе не обязательно. Я никогда точно этого не узнаю, мне никогда не придется узнать. Может, в этом-то как раз все дело? – Она тряхнула головой, возвращаясь мыслями из прошлого в настоящее. – Как бы там ни было, но никто никогда не мог сравниться со мной по части украшения витрин. И, думаю, не сможет. Витрина необходима каждому окну – иначе это будет всего лишь голое оконное стекло, и больше ничего. Так что, помяни мое слово, не пренебрегай оформлением витрины, не забывай о манекенах.

Лили обращалась к дочери вполне деловым тоном, но выражение овального лица больше не казалось проницательным, а в серо-зеленых глазах с проблеском голубизны читалась неизбывная печаль. В ее взгляде светилась вся мудрость, которую она так долго скрывала. Мудрость, которой она сейчас делилась с Мэкси, впервые в жизни по-настоящему ей доверившись.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35