Отрок - Отрок. Покоренная сила.

      — Наигрался, значит, в посла?
      — Я не играл, непривычно просто…
      — А если непривычно, значит играл. Ничего, Мишаня, дети только думают, что играют, а на самом деле, учатся жить.
      — Как хоть получилось-то?
      — Хорошо получилось, и в княжеском тереме не осрамился бы. И говорил все правильно… Почти.
      — А что неправильно-то?
      — Пыжиться не надо было. — Нинея снова медленно преображалась из «Владычицы» в добрую бабушку. — Тебе тринадцать, так и будь тринадцатилетним. Будь самим собой.
      — А кем же я был?
      — А ну-ка, расправь усы. — неожиданно предложила волхва.
      — Так у меня нету еще…
      — А если бы стал расправлять, было бы смешно?
      — Конечно!
      — Вот так же смешно и когда мальчишка смысленного мужа изображает. Говорил ты хорошо, слушать было приятно и смотреть на тебя было приятно. А вот когда ты со мной в благообразии соревноваться надумал, стало смешно. Потому, что говорил ты от души, то, во что верил, то, что для тебя само собой разумеющимся было. А потом стал играть в того, кем ты на самом деле не был. И стало тебе трудно, и говорить ты стал плохо, и устал быстро.
       "М-да, сэр, не очко меня сгубило, а к одиннадцати туз! И добавить к этой крылатой фразе нечего".
      — Но учиться-то этому надо? Как же учиться, если не пробовать?
      — Правильно, Мишаня, учиться надо, но не с внешности начинай, а с внутренней сущности. Ощути себя наследником древнего рода, продолжателем дел сланных предков, частицей великого народа славянского, внуком Божьим! Возгордись этим и тут же смирись. Смирись с тем, что ты не волен в ни своих поступках, ни в поведении, ни в речах, ни во внешнем виде. Смирись с тем, что всегда и во всем, даже в мелочах, даже в самое краткое время, даже тогда, когда тебя никто не видит, ты должен быть достоин своего места в жизни, как бы трудно это ни было. В любых бедах: болезнях, поражениях, скудости, отчаянии — сумей соблюсти достоинство.
      Тогда спина сама выпрямится, и голова поднимется, и о руках думать не нужно будет, и каждый увидевший тебя все поймет без слов. Это трудно, очень трудно, иногда, невыносимо, но если в народе нет таких людей, не будет и ничего вообще.
       "Прямо по Гумилеву: "Будь тем, кем ты должен быть". Только не та сейчас на Руси фаза этногенеза. Промахнулись Вы, мадам, лет на шестьсот, минимум. А может и не промахнулись, а совершенно правильно чувствуете недостаток пассионариев — носителей императива: "Будь тем, кем ты должен быть"?"
      — Я тебе сейчас кое-то скажу Мишаня. — Продолжала Нинея. — Один раз, и никогда этого больше не повторю. А ты подумай: как мне трудно это говорить, и кем бы я была, если бы не смогла этого сказать. Ты знаешь, как я отношусь к Киевским князьям. Ольга… Сука Киевская… Баба, потерявшая мужа — вдова. Что она может? В траур облачиться, вопить о возмездии, рыдать по покойнику, рвать на себе волосы… А она встала во главе войска и… И повергла княжество древлянское!
      Еще она была матерью славного воина. Победителя хазар, грозы степняков, ужаса Царьграда. Что должна делать мать такого сына? Гордиться, хвалиться перед другими матерями, радоваться его славе… А она, считай, что своими руками… Знала, что ждет его засада, и ничего не сделала, что б спасти. Сидела и ждала, когда принесут весть, которую она и так знала, еще до того, как все случилось.
      Но так было нужно. Потому, что не князем он был, не властителем. Воинственным бродягой, подобным морским конунгам у нурманов. Храбрым, удачливым, но не способным управлять ничем, кроме своей дружины. Просто богатырем, равнодушным к делам власти.
      И Ольга его приговорила. Мать! Сына! И перед ней склонились мужи, не верившие в то, что женщина может ими править. И она воспитала Владимира. Сына рабыни! Воспитала Великим Князем.
      Чего ей это стоило? Знала только она одна, никто не видел, что творилось у нее в сердце. И потому она победила! И это была цена за то, что Рюриковичи встали во главе Великой державы. Меньше, чем через сто лет после Ольги, короли и императоры просили руки дочерей князя Ярослава. Великая Русь пошла не с Рюрика или Олега, а с Ольги. Вот, Мишаня, какие бывают сто лет! Вот, какие нужны для этого люди!
       "Делай, что должен и будет… Да, ядрена вошь, БУДЕТ! Потому, что ты ДЕЛАЛ!".
      Нинея замолчала, опустив голову. Мочала долго, а когда подняла голову, Властительницы уже окончательно исчезла. Снова перед Мишкой сидела добрая и мудрая баба Нинея.
      — Славушка, ты-то что из нашего разговора понял?
      — Мне Минька… — Роська снова шумно сглотнул и попытался встать, но Нинея жестом остановила его. — Мне Михаил давеча сказал, что учиться всю жизнь нужно. Я думал он пошутил, а оказывается правда. А еще он говорил, что раб врет, а воин — никогда. А я думал, что иногда, если нужно, то можно. А выходит, что нет… А что, князь Владимир и вправду сыном рабыни был?
      — Умен у тебя десятник, Мишаня, даже удивительно.
      — У него хороший наставник был.
      — Дураку любой наставник не впрок. — Нинея повернулась к внучке. А ты что скажешь, Красава?
      — Мишане бы еще шубу соболью, перстни с каменьями, да сапожки красные. Вот бы он тогда красавец был! А я бы, как выросла, на нем бы женилась!
      Смеющуюся Нинею Мишка еще не видел. Улыбающуюся — да. Усмехающуюся — тоже. А вот хохочущую, утирающую слезы и хлопающую себя ладонями по коленям — нет.
 
      Потом был шум, гам, детская возня, хохот — Нинея (или, все же, Красава?) «отпустила» своих внучат, а Мишка с Роськой принялись раздавать привезенные из Турова подарки. Мишка с удивлением смотрел на своего десятника. Роська, видимо, впервые в жизни принимал участие в таком мероприятии и был счастлив, кажется, больше всех шестерых детишек вместе взятых. Каждая детская улыбка, каждый радостный вопль словно впитывались в него и накапливались, как в каком-то неизвестном науке аккумуляторе. Бывший никифоров холоп, прямо-таки светился от этой "конденсированной радости".
       "Вот-вот, десятник Василий, посмотри на это все, порадуйся вместе с ними, а потом, как-нибудь, вспомни, что попы этих детишек не иначе, как исчадиями ада, поименовали бы. Вспомни (или я найду случай напомнить) и задумайся. А то что-то ты слишком уж рьяным христианином заделался — начинаешь все в черно-белом виде воспринимать. Нет, брат Ростислав, не все в этой жизни так просто, существуют и другие цвета и оттенки".
      Мишка развернул сверток с пуховым платком, который он по-прежнему называл про себя оренбургским. Почему-то захотелось не просто отдать его Нинее, а собственноручно накинуть его ей на плечи. Мишка не стал сопротивляться этому желанию, так и поступил и вдруг, словно ослеп от вплывшей из глубин памяти картинки далекого детства.
 
      Отец тогда вернулся из заграничной командировки — ездил учить военных моряков ГДР управляться с новым видом оружия — ракетными катерами. Загранпоездка, пусть даже и в социалистическую страну, по тем временам была редкостью, подарков отец привез кучу, и, вот так же молча, вытащил из сумки и накинул матери на плечи пальто из искусственной кожи — последний писк моды начала шестидесятых годов ХХ века, несбыточную мечту ленинградских модниц.
 
      Картинка исчезла, оставив после себя сладкую горечь воспоминаний о безвозвратно ушедшем, а на Мишку вдруг обрушилась целая лавина ощущений и впечатлений. Первое — изумленный взгляд настежь распахнутых глаз Красавы, остановившийся на нем и Нинее. Второе — боль в раненой ноге — начисто забыл про костыли, это ж надо! И самое неожиданное — склоненная к плечу голова волхвы, прижавшаяся щекой к тыльной стороне мишкиной ладони.
       "Боже мой, сколько же лет она мужской руки на своем плече не ощущала? Умная, поразительно, по нынешним временам, образованная, властная и… такая одинокая Светлая боярыня, по каким-то причинам похоронившая себя в глуши припятских лесов и болот? Что ей сейчас вспомнилось, так же, как и мне? Отец, муж, сын, любовник? Ничего-то я о ней не знаю, но…".
      Не отнимая руки, Мишка сдвинулся чуть вперед и, заглянув в наполненные готовыми пролиться слезами глаза Нинеи, тихо повторил ей ее же присловье:
      — Все хорошо, не печалься Гредислава, все хорошо.
      Нинея с всхлипом втянула в себя воздух и так же тихо ответила:
      — Сядь, Мишаня, нога-то у тебя…
      — Ничего, не больно… почти…
      — Больно, я чувствую… садись, садись…
      Волхва отерла уголком платка глаза, выпрямилась и уже совсем другим голосом распорядилась:
      — А ну! На стол собирать! Ужинать пора!
      Каждый, кроме самых маленьких занялся своим делом, чувствовалось, что внучата давно приучены к определенному порядку. Мишка опустился на лавку и почти сразу же почувствовал правым ухом горячий шепот Красавы, воспользовавшейся тем, что Нинея отвлеклась к печи:
      — Ты зачем бабулю ворожил? Она тебя и так любит.
      — Ничего я не ворожил… — Попытался, так же шепотом, оправдаться Мишка. — Да и не умею я…
      — Врешь, я видела! — Безапелляционно заявила Красава. — Но ничего, я на тебе все равно женюсь!
      Внучка волхвы упорхнула, а Мишка так и остался сидеть в состоянии столбняка.
       "Здрасте, приехали! Мало мне одной невесты от деда, так еще и эта на меня глаз положила! Еще и к бабке приревновала, обалдеть! Примите мои поздравления, сэр Майкл, вы идете у дам нарасхват, как колбаса в горбачевские времена! Ребенок, конечно, еще, а вдруг не передумает? Ведь и замочить из ревности может запросто. Ну влип!".
 
      После ужина ребятня шустро прибрала со стола и, повинуясь нинеиной команде, отправилась спать. Ни капризов, ни возражений. К величайшему мишкиному удивлению, Роська вместе со всеми поплелся за занавеску, где располагались полати.
       "М-да, на коротком поводке Нинея ребят держит. Привыкнут, как без нее обходиться станут?".
      Мишка и Нинея остались сумерничать вдвоем. Волхва поставила на стол подаренные Мишкой подсвечники, зажгла свечи, села напротив, подперев щеку кулаком.
      — О чем задумался, Мишаня.
      — О детишках твоих, баба Нинея.
      — И что ж думаешь?
      — Да вот, подумалось мне: привыкнут, они что ты за них думаешь и решаешь, каждый шаг их стережешь, как потом жить будут?
      — Так, как ты их научишь. Я не вечная, а кроме как на тебя, мне их оставить ненакого. — Нинея вздохнула и неожиданно предложила: — Можешь прямо сейчас начать. Хочешь?
      — Хочу, но не могу. Но и не думать про это не могу тоже. Не сердись, ты спросила, я ответил.
      — Можешь, уже сейчас можешь, но я подожду. Сколько-то лет еще подожду, но уж воспитывать ребят буду, как умею. — Волхва выдержала паузу, показывая, что тема закрыта, потом спросила: — Ты, ведь, еще о чем-то узнать хотел?
      — Скажи, нет ли какой-нибудь сказки или истории… неважно — правда или вымысел. В общем, что-то про взрослого, живущего в теле ребенка. И это должно быть страшно, страшная история.
      — Вот оно как… Взрослый в ребенке. — Нинея ненадолго задумалась. — Есть такая сказка, а может — быль, кто ж знает?
      — Расскажешь?
      — Что ж не рассказать? Была у одной ведуньи ученица. Плохая была ученица. То ли ленилась, то ли дар у нее слабый был, хотя, бывает, что и учитель негодный попадается. Всякое бывает. Выгнала ее ведунья, не стала дальше учить. Пошла девка домой, и уже почти дошла до дому, как видит степняки в сторону ее веси пробираются. Побежала она, хотела короткой дорогой через лес пробраться, да заметили ее степняки и подстрелили. Лежит она со стрелой в спине, чувствует, что умирает. "Что за жизнь у меня" — думает — "Всего два дела у меня важных было: на ведунью выучиться и земляков предупредить. И ни то, ни другое сделать не смогла".
      И тогда вспомнила ученье у ведуньи и произнесла заклинание. Пожелала перенестись в тело любого из земляков, кто ближе окажется, чтоб предупредить об опасности. Смотрит: она голая и воде, а вокруг другие девчонки в речке плещутся. Видно ближе всех к ней эта самая девчонка оказалась. Выскочила она из воды, а какая одежда ее не знает. Схватила первую попавшуюся, оделась и побежала к селу. Кричит: "Степняки! Степняки! Спасайтесь!". А люди над ней смеются: "Где ты степняков в речке нашла? А одежду-то зачем чужую нацепила?". Так и не поверил ей никто, а вскоре и степняки налетели. Кого убили, кого в полон увели, а весь сожгли. Осталась только эта девчонка — степняки ее как будто и не видели.
      Сидит она на пепелище и плачет. Тело чужое, одежда чужая, ничего сделать не смогла, даже смерть ее не взяла. И открылось тут ей, что неправильно она заклинание выбрала, обидела Светлых Богов и те ее так наказали. С тех пор ходит она от деревни к деревне, от села к селу, от города к городу, и всегда так получается, что приходит только туда, где беда случиться должна. Предупреждает людей, а никто ей не верит, и беда все равно случается.
      Не растет она и не стареет, а один раз в сто лет приходит она на то место, где ее родная весь была. Плачет, просит Светлых Богов о прощении, но не желают ее боги слышать, потому, что могла она земляков спасти, если бы училась прилежно. Могла и Светлых Богов не обидеть, если бы подумала как следует. Но думала она в тот час не о земляках и не о Светлых Богах, а о своей жизни пропащей, вот и стала ее жизнь пропащей по-настоящему.
      А люди ее прихода боятся. Не только потому, что она с собой беду приносит, от беды защититься или убежать можно. Боятся они потому, что с ее приходом беспечными делаются и не верят ее предупреждениям. А она все ходит, и никто не знает где ее путь закончится. Поведали Светлые Боги только одно: "Если найдется место, где тебе поверят и от беды, благодаря твоему предупреждению, спасутся, там твой путь и закончится. И обретешь ты покой". Вот такая сказка про взрослого в детском теле. Понравилось тебе?
       "Ни хрена себе! Кассандра, баньши и Агасфер в одном флаконе! И такой лихо закрученный сюжет не дошел до потомков? Это кто ж так постарался? Татары или Православная церковь? Теперь понятно, почему Первак так трухнул: сначала родной хутор от морового поветрия вымер, потом мы Кунье городище угробили, а тут еще один типчик нарисовался!".
      — Что-то вспомнил, Мишаня?
      — Есть, баба Нинея, похожие сказки у разных народов. У греков — про Кассандру, дочку троянского царя Приама. Ее тоже боги наделили даром прорицания, но сделали так, что ей никто не верил. И из-за этого ее город погиб. А у христиан есть сказание об Агасфере. Он тоже ходит по земле и нигде не может задержаться. А один раз в пятьсот лет приходит на то место, где согрешил и просит прощения. Но прощения ему нет, как нет ни покоя, ни смерти.
      — Вот видишь: не ты первый, Мишаня.
      — Что?!!!
      — Ты же про себя спрашивал? А услышал сказку про девку глупую, нерадивую. Что ж ты хочешь? У каждого своя ноша.
      — Ты… — У Мишки слова застряли в горле. — Ты что? Что ты знаешь?!!!
      — Ничего я не знаю, — Нинея вздохнула — чувствую только.
      — Погоди. Если ты про меня все знаешь… Ну не знаешь — чувствуешь, то как же ты мне такому внуков доверить собираешься?
      — А на тебе греха нет Мишаня. И ученица ведуньи и Вечный Жид — они же согрешили. Да и дочка царя, которую ты помянул, тоже, наверно, чем-то провинилась. А ты — нет. Думается мне, что ты от какого-то горя бежишь и еще: помочь кому-то хочешь, да пока не можешь. Так?
      — От горя я уже убежал, а помочь… Помочь хочу человеку, который мне сбежать помог и друзьям его. А как ты поняла, что на мне греха нет?
      — Если человек про свой грех помнит, то это по нему почти всегда видно бывает. А если не помнит, то бессовестный он, и это тоже видно. Сам, наверно, такое замечал?
      — Замечал. А то, что я не остаюсь ребенком, и взрослею, а значит и стареть буду?
      — И это — тоже. — Согласилась Нинея. — Но чувства человека это — надежнее. Нет за тобой греха и не бессовестный ты.

* * *

      Снова шипит под санными полозьями снег, мерно топочут копыта Рыжухи, петляет узкая лесная дорога. Роська со смесью страха и восхищения рассказывал о своих вчерашних переживаниях.
      — … на ночь Рыжуху пристроил, корму ей задал, сделал все, что нужно, хотел уже в дом идти, а она говорит: "Постой, бабуля не велит возвращаться". Ну, стою. И она стоит, совсем так неподвижно, и, вроде как, прислушивается к чему-то. Ну я постоял-постоял, а потом говорю: "Пойдем, чего ждать-то?". А она как глянет на меня, я и обомлел — глазищи, как у рыси, даже, показалось, светятся!
      Опять стоим. Я уж замерзать начал, а она вдруг говорит: "Пошли, бабуля зовет". А я точно знаю, что ни голоса, ни знака какого-нибудь не было. Как узнала?
      — Внучка волхвы, — Мишка пожал плечами — что ж ты хочешь?
       "Скажи спасибо, что не наблюдал, как они, вдвоем с бабкой, волхва укатали. А то бы запросто заикой сделаться мог. Впрочем, у Нинеи… тут же и вылечила бы".
      — Ну да, я думал: волхва, волхва — ведьма, вертеп сатанинский, а она добрая… А когда ты речь говорить стал — прямо царица! Слушай, а что, княгиня Туровская ей правда поклон передавала? Они знакомы, что ли?
      — Княгиня велела, я передал, остальное — не нашего ума дело.
      — Ага… А как она про княгиню Ольгу Киевскую рассказывала, мне аж жутко стало. Сына собственного не пожалела. Неужто правда?
      — Вполне может быть. Крутая баба была, к ней даже византийский император сватался.
       "Версия, конечно интересная, ничего подобного я нигде не читал. Но вполне могло быть, во всяком случае, ничего невероятного в этом не вижу. Убийства родственников, даже самых близких, в борьбе за трон — обычное, в общем-то, дело. Тем более — чужими руками. То, что Святослав был по сути сухопутным викингом бабка очень точно подметила. В Киеве почти не жил, таскался туда — сюда, столицу в христианскую Болгарию перенести собирался, сам же креститься, по примеру матери не пожелал… действительно, монарх — никакой.
       А Ольга, наверняка, хотела править сама. Да и личная жизнь… Был, конечно же, какой-то фаворит, хотя бы тот же воевода Асмунд. Святослав мамочкиного любовника обязательно грохнул бы, с его-то характером. А мамашу — в монастырь. Впрочем, монастырей тогда на Руси еще не было, не только женских, вообще никаких. Ну, тогда в мешок и в Днепр. От таких перспектив чего только не сотворишь…
       Но, даже если о ее любовных делах тогда весь Киев судачил, в летописях об этом, конечно же, ни мур-мур. Ольга же — святая, а летописи пишут монахи. Хотя, было там, со сватовством императора какое-то несоответствие… по срокам, что ли? Не помню. Можно истолковать, как намек на то, что желанна была для многих мужчин. Нет, это я пожалуй того — перегнул. А с убийством Святослава… вполне могло быть. Могла даже и не организовывать. Просто знала и ничего не предприняла".
      — Минь, а почему Нинея ни да, ни нет не сказала? Вы же ей пятнадцать семей дарите!
      — Во-первых, мы.
      — Что, мы? — Не понял Роська.
      — Мы дарим, а не вы дарите. Ты тоже член семьи, значит, мы дарим. — Пояснил Мишка. — Привыкай.
      — Ага.
      — Во-вторых, не дарим, а предлагаем. Она — не нищая, мы — не благодетели. Род ее древнее и знатнее нашего, поэтому мы можем только вежливо предложить, даже просить, принять. А она вольна согласиться или отказаться, и с нашей стороны никаких обид быть не может.
      — Ага, понятно. Вежество, уважение…
       "Ни черта Вам не понятно, сержант. Нинея нам нужна больше, чем мы ей. Заполучить в союзники волхву, которая на всех местных имеет влияние, отколоть ее от хозяина "людей в белом"… Можно, конечно, было бы захватить пустующие земли, но дед правильно опасается возобновления заморочек столетней давности, когда из-за каждого куста стрелу в спину получить можно было. А Нинея нам такое удовольствие запросто устроить может".
      — Минь, а какую ты сказку интересную рассказывал! Тоже в книгах вычитал?
      — Угу, вычитал.
      Вчерашним вечером Мишка рассказывал нинеиным внучатам «Маугли». Исходный текст, конечно же, опять пришлось редактировать. Багира стала рысью, Шер-хан — росомахой, Хатхи — зубром, а бандерлоги — белками, только большими, мол, в Индии они величиной с собаку.
      Роська, вместе с детишками, слушал раскрыв рот, а Мишка время от времени косился на Нинею — поймет ли намек? Нинея слушала внимательно, кажется, с удовольствием, тихонько улыбалась чему-то своему…
       "Если Нинея — старый мудрый, но смертельно опасный Каа, то Вы, сэр, — лягушонок Маугли. По сути, Вы же ЗДЕСЬ подкидыш. "Малэсенький, голопупенький", как в той украинской книжке, которую Вы пытались читать в армии.
       Лорд Корней, несомненно, Акела, который еще очень и очень долго не промахнется. Серые браться — вот они: Демка, Кузька, Роська. Багира… Наверно, лекарка Настена, хотя, Юлька, когда подрастет, будет в самый раз, да и Красава, тоже. Красава, кстати сказать, уже и убивать умеет. Во, пантер развелось!
       Балу? Балу, Балу, Балу… Мудрый медведь, наставник молодняка. Наставник Младшей стражи Немой? Молод больно, да и неразговорчив, мягко говоря, а старый ворчун Балу потрындеть любил. Лука! Точно, лука Говорун. А кто же у нас будет Шер-хан? Бурей бы подошел, но он среди своих не злодействует. Хе-хе… И маэстро Пентюх в роли шакала Табаки. А Ероха в роли вожака рыжих собак! Хвост я ему уже отрубил, что-то дальше будет?
       Смех смехом, сэр, а не вернуться ли к давним мыслям о том, чего они все хотят от "лягушонка Маугли"? Настена. С ней ничего не изменилось, она по-прежнему видит меня в роли защитника Юльки, при форс-мажорных обстоятельствах. Мне ее планы никакими неприятностями, вроде бы, не грозят.
       Отец Михаил. Тут все просто смешно. Он, может быть и сам себе в этом не признается, но, как я понял из подтекста, отче вознамерился совершить пастырский подвиг — сделать берсерка (то есть меня) образцово-показательным воином христовым. Сам поставил мне диагноз, сам же поставил себе задачу, по нынешним временам, достойную книги рекордов Гиннеса. Гордыня обуяла: лютого зверя решил словом Божьим укротить. Ну, и флаг тебе в руки, отче, получай удовольствие, я не против.
       Нинея. Вот баронесса… Ну, конечно же, баронесса, никак не меньше. Так вот, баронесса… э-э-э, а как же ее величать-то? Титул-то обязательно должен включать в себя название земли, которой она владеет. А я даже названия ее деревни не знаю, привыкли как-то: Нинеина весь, да Нинеина весь. Может быть по названию речки ее поименовать?
       Речка наша называется Пивень. Как объяснял отец Михаил: на местном диалекте, это означает «Петух». Хотя я назвал бы ее вьюном, так крутит, так вьется. От Ратного до Нинеи сухим путем, пешком — пол дня. А по Пивени, если по течению, то есть, от Нинеи к нам, и за сутки не доберешься. Такие загогулины выписывает… Так, что-то я отвлекся.
       Значит, баронесса Пивенская… Звучит! А по-нашему будет "мадам Петуховская", шарман! Так вот: баронесса Пивенская совсем интересно нарисовалась, всерьез рассматривает мою кандидатуру на роль вожака (или только воеводы?) языческого восстания против Рюриковичей. Вот это уже опасно. Загремим под фанфары, к гадалке не ходи. Во-первых, ЧК не дремлет, сиречь, отец Феофан. Во-вторых, все равно ничего не выйдет.
       Если бы что-то серьезное в эти времена произошло, то до ХХ века, хотя бы обрывочные сведения, сохранились. Помним же мы о восстании Спартака, хотя и случилось оно тысячелетием раньше. Помним, между прочим, не столько из-за самого восстания (не единственное же), сколько из-за эффектнейшей акции устрашения, организованной господином Крассом. Распятия вдоль Аппиевой дороги — две тысячи лет помним и помнить будем.
       После подавления действительно серьезного восстания язычников, Рюриковичи тоже не постеснялись бы, такой бы РR сбацали — от Киева до самых до окраин пробрало б. Даже если бы наши летописцы поскромничали с описаниями, информация, все равно, попала бы в византийские и европейские хроники. А оттуда и в учебники истории. Но никаких сведений нет. Значит, ничего путного и не было. Ввязываться в заранее обреченное предприятие? Пардон, мадам Петуховская, я — пас.
       Но как она мне напоследок поддала!".
 
      Проводить отправляющихся домой ребят Нинея вышла на крыльцо. Стоя рядом с Мишкой, она некоторое время молча смотрела, как Роська запрягает Рыжуху, а потом совершенно неожиданно заговорила:
      — Вот ты, Мишаня, говоришь, что Руси царь нужен. А он же уже есть. Уже семь лет, как есть. — Слегка усмехнулась в ответ на изумленный Мишкин взгляд и пояснила: — Приезжал из Царьграда патриарх Эфесский… Неофитом зовут. Привез Мономаху царский венец и помазал на царство.
      — Как это?.. С чего вдруг? — Прикинулся Мишка ничего не знающим, хотя уже слышал эту историю от боярина Пимена. Просто интересно было сравнить две версии и еще раз попытаться оценить уровень информированности волхвы.
      — А с того, Мишаня, с того самого. Мономах же потомок Цареградских императоров. А в самом Царьграде род Мономахов пресекся. Сначала власть захватили Диогены, потом Комнины. И те и другие незаконно.
      Вот Киевский князь и решил своего внука на цареградский стол посадить, он же сам в Киеве незаконно сел, так что знает, как самозванцы себя неуверенно чувствуют. Пошел войной, начал болгарские города один за другим брать. Алексей Комнин и перепугался, в войске же славян и нурманов чуть ли не половина. А ну, как взбунтовались бы?
      Вот и нашел выход. Когда-то прадеду Мономаха Владимиру ради прекращения войны цареградскую царевну в жены отдали, а теперь, для того же самого, царский венец пожаловали. Ну, и много Руси пользы оттого, что Великий князь царем стал?
      С ответом Мишка не нашелся. Поразительная осведомленность Нинеи прямо-таки повергла его в шок.
      Из стоящей под боком у Мишки корзины, укутанной в овчину, послышался слабый писк. Роська сразу же встрепенулся.
      — Минь, щеночков бы покормить.
      — На ходу-то сможешь?
      — Чего тут мочь-то? Вожжи только подержи.
      Роська распутал овчину, на теплой подстилке, укрывающей дно корзины бестолково копошились и пищали одиннадцать пушистых комочков.
       "Дети Чифа. Никогда вы, ребятки, вашего отца не увидите, впрочем, он вас и не узнал бы. Чиф, Чифушка, Чифуля, кинулся меня спасать, про себя и не подумал. Я дурак, не научил тебя от стрел уворачиваться…".
      Роська кормил щенят. Макал в горшок с молоком тряпочку и совал малышам во рты, умудряясь, каким-то образом, обслуживать сразу по трое едоков. Видимо, инструктаж и практическое занятие, проведенные Красавой, многому Роську научили. Он даже вполголоса приговаривал что-то ласково-сюсюкающее, что в Мишкино представление о Роськином характере совершенно не вписывалось.
      — Себе-то какого выбрал? — Спросил Мишка крестника.
      — Вот этого — черненького, Вороном назову. Новоиспеченный Ворон, видимо от полноты чувств, переполнявших его по случаю получения имени, тут же нагадил Роське на ладонь. Роська, ничуть не расстроился, пристроил Ворона среди других щенков, и зачерпнув снега, стал оттирать руку.
      — А ты себе не возьмешь, Минь?
      — Нет.
      — Это же помет от Чифа, такие же будут…
      — Нет, я сказал!
      — Ну, как хочешь…
      — …
      Роська снова укутал корзину, забрал у Мишки вожжи.
      — Нет! Но пятнадцать же семей! Кто ж от такого отказывается? А, Минь?
      — Все успокоиться не можешь? — Мишка усмехнулся и внезапно спросил: — Хочешь пряник?
      — Хочу… Так у тебя же нету!
      — Не простой пряник — величиной с княжеский терем.
      — Таких пряников не бывает. — Уверенно заявил Роська.
      — Но вообразить-то ты можешь? Этакий пряничный терем. Что бы ты с ним делать стал?
      — Ел бы целую неделю.
      — Ну, отъел бы, скажем, э-э-э… — Мишка задумался: сколько можно отъесть от пряничного терема за неделю. Ничего не придумал и сказал наобум: — Крыльцо. Больше за неделю не одолеть. А дальше?
      — Дальше ел бы. — Не смутился Роська. — Угостил бы еще кого-нибудь.
      — А с другой стороны, где тебе не видно, ел бы кто-то другой, кого ты ни за что угощать бы не стал. К примеру, Своята. Ел бы без спросу. А снизу ели бы мыши. А Своята еще отломил бы и понес бы на торг продавать. Потом к тебе мытник пришел бы и спросил: почему пряниками торгуешь, а мыто не платишь? А осенью пришли бы за податями — с дыма. От дождя бы пряник мок, на солнце — засыхал…
      — Да на кой мне такой пряник? Ты это к чему?
      — Это — только один пряник, да и то сказочный. — Поучительным тоном начал объяснять Мишка. — А тут, без малого, сотня народу, обязанности боярские, как-то еще отношения строить надо с воеводой менее знатного рода, с церковью христианской, с князем, в конце концов… Куча всего. А ты — как с пряником: "Хочешь?", "Ага, давай!". Не в игрушки играем, за каждым боярином жизни человеческие.
      — Понятно, значит, ей время на размышление надо? — Лицо Роськи приняло озабоченное выражение, словно это на него свалилась забота о сотне людей. — Я как-то и не подумал…
      — То-то, что не подумал. Не расстраивайся, постепенно привыкнешь.
      — К чему привыкну?
      — Ты теперь к владетельному сословию принадлежишь, вот и привыкай мыслить сословными категориями.
      — Чем?
      — Еще одно научное слово — категория. Придумал его древнегреческий философ Аристотель. Давно — за триста с лишним лет до Рождества Христова. Обозначаются эти словом общие свойства различных множеств: людей, предметов, событий. К примеру…
      Шипит под полозьями снег, топочет копытами Рыжуха.

Глава 2

      Дорога подходила к концу, вот-вот в просвете между деревьями должен был появиться ратнинский тын. Вдруг впереди, настолько неожиданно, что Мишка с Роськой разом вздрогнули, раздался отчаянный женский вопль. Через пару секунд, еще один.
      — Что такое? А ну-ка, наддай!
      Роська понукнул Рыжуху, но до того, как сани выкатились на берег Пивени, раздалось еще несколько воплей, слившихся в один сплошной вой.
      На берегу Пивени стояла толпа — похоже было, что здесь собралось все население Ратного. Приглядевшись, Мишка понял, что на самом деле видит две толпы — вольные ратнинцы и холопы. Холопы стояли отдельно, на коленях и были окружены полукольцом ратников, верхами и в полном вооружении.
      Особняком держались три всадника: дед в парадной шубе, крытой синим сукном, староста Аристарх, тоже одетый как для торжественного случая и мишкин знакомец, ратник из десятка Луки — Афанасий. Афоню Мишка узнал с трудом, левый глаз и чуть не половина лица у того были закрыты повязкой.