'Третий' выходит на связь

      "Началось! - пронеслось в мыслях Хойтнера. - Надо, пожалуй, встать". И он встал. Но Келлер тут же махнул рукой: сиди, мол...
      - Нам уже известно, господин Хойтнер, что человек, по приметам очень похожий на Стефана Пташека, находится у партизан. Пока что он ничего никому не может рассказать, он тяжело ранен. Дай бог, чтобы это оказался Пташек, дай бог. А если... И вы не смогли выполнить задания...
      Хойтнер побледнел: он понял, что виноват во всем будет только он один. Келлер спихнет провал на него.
      - Но я...
      - Знаю, знаю. Между прочим, вы еще для начальства находитесь на выполнении задания, - прервал Хойтнера Келлер, не отводя от него глаз.
      - Как?
      Хойтнер ничего не понимал, но чувствовал, что Келлер готовит какую-то пакость.
      - Вы еще находитесь на выполнении задания. Но будем считать, что характер его немного изменился. Мы готовим крупную операцию против партизан. У них немалые силы, и нам надо знать, как партизаны начнут действовать. Нам нужен там опытный разведчик, профессиональный, решительный... Или будем докладывать и выше, Хойтнер, что операция провалилась по вашей вине? - вдруг резко спросил Келлер.
      - Нет, господин оберштурмбанфюрер!
      Теперь, когда Хойтнер понял, что о его провале шеф никому ничего не докладывал, он был благодарен ему. И готов сделать все, что тот прикажет.
      - Вот и хорошо. Здесь ваша легенда, - Келлер хлопнул рукой по папке, лежащей на столе. - Времени у нас маловато, так что постарайтесь, Хойтнер...
      - А как же "третий"?
      - "Третьего" вы убрали. Я так и доложу.
      - Но...
      - Не волнуйтесь. "Третий" действительно будет убран, если он не Пташек. Подробности уточним потом. А пока поработайте над легендой.
      Келлер в душе радовался, что так удачно вышел из неприятного положения. Если засылка Хойтнера пройдет успешно, он будет иметь у партизан надежного и опытного разведчика, взамен того завербованного русского, которому Келлер в последнее время не очень доверяет. Русскому он прикажет убрать "третьего". После этого лазутчику вряд ли удастся вырваться от партизан живым. Если уйдет, уберут свои - лишние свидетели Келлеру ни к чему. Таким образом, "третий" будет уничтожен, а взамен погибшего при выполнении задания завербованного русского агента у партизан останется работать профессиональный немецкий разведчик.
      Глава 6
      Лес тихо шумел. Сквозь густые кроны сосен и елей скупо пробивались косые лучи солнца и прыгали желтыми зайчиками по земле. Дымилась "кухня" сооружение, состоящее из двух невысоких столбов и дубовой перекладины, на которой подвешен на проволоке большой пузатый котел. В котле булькало. Варился суп.
      Командир партизанской бригады Семен Сергеевич Куневич и комиссар Григорий Макарович Бабенко готовились к согласованию дальнейших действий партизан в связи с предстоящей блокадой. Поступили сведения, что немцы перебрасывают ближе к лесным массивам солдат и полицаев и даже регулярные части, снятые с фронта. Накапливают силы для нового блокирования партизан.
      Куневич - пехотинец, майор запаса, работал председателем большого колхоза на Могилевщине. В начале войны был мобилизован и сразу же попал на фронт. В бою с немцами его ранило, потом часть была окружена. Комиссар Бабенко, тогда он был политруком первой роты в батальоне Куневича, сумел вынести своего командира, находившегося без сознания, из боя, а позже - и из окружения и надежно укрыть в крестьянской избе.
      Куневич быстро оправился, и они вдвоем начали формировать партизанский отряд. Спустя год отряд вырос в бригаду.
      Куневич - ему под пятьдесят - несколько старше сухощавого украинца Бабенко.
      У Куневича два сына в действующей армии. Жену и двенадцатилетнюю дочь гестаповцы расстреляли в родной деревне за связь с партизанами. У Бабенко семья: жена, сын, дочь - на Украине, он о них ничего не знает.
      По характеру они люди разные. Куневич - широкой натуры и покладист во второстепенном, но тверд в главных своих суждениях, Бабенко же службист, любит точность во всем, словно бухгалтер, до войны работал агрономом на Харьковщине.
      К полудню в землянке комбрига стало душно. Здесь собрались командиры и начальники штабов отрядов. Куневич только что закончил излагать свой общий план боевых действий партизан.
      Для нанесения главного удара немцы сосредоточили большие силы у гарнизона Вацевичи, рассчитывая скрытно подтянуть свои части на исходные рубежи. Затем внезапной атакой с фронта и флангов смять партизанские бригады, заставив их отступить в нужном направлении на заранее подготовленный "заслон".
      Такая тактика, по мнению командующего операцией фашистского генерала фон Краузе, должна привести к окружению и ликвидации основных партизанских сил и уничтожению мирного населения, проживающего в партизанских зонах. В плане проведения блокады предусматривалось участие авиации.
      "Заслон", или, вернее, засада, формировался в лесу, в районе деревни Залесье, примерно в сорока пяти километрах от зоны расположения партизан, а от гарнизона Вацевичи - еще дальше. Нахождение немецких группировок "главный удар" и "заслон" на большом расстоянии друг от друга было скорее слабой стороной плана карательной операции, чем сильной, как думали его составители. Краузе считал, что двум крупным военным единицам, главной и вспомогательной, не стоит большого труда быстро сблизиться и что его тактика имеет преимущество против обычного наступления только с фронта и флангов.
      Но те, которых он собирался так быстро уничтожить, вовсе не думали умирать. Партизаны прошли не через одну блокаду, и новая операция фашистов не была для них чем-то неожиданным.
      Согласно разработанному партизанским командованием плану основные части партизан скрыто уходили из предполагаемого места окружения и сосредоточивались в лесу восточнее, а бригаде Куневича предстояло совершить стремительный марш в тыл "заслона" и во взаимодействии с другими партизанскими отрядами уничтожить его.
      Уничтожение "заслона" до времени занятия им исходных позиций должно было охладить генерала фон Краузе. Нанесение "главного удара" по пустому месту несомненно приведет к срыву блокады в целом. Не обнаружив партизан и узнав о том, что "заслон" уничтожен, немцы не осмелятся продвигаться дальше. Рано или поздно они вынуждены будут начать отход по прежней дороге к гарнизону Вацевичи. Тогда партизаны преградят путь фашистской группировке "главный удар" - устройством засад, минированием лесных дорог, сооружением завалов - расчленяя и уничтожая ее по частям.
      В конце совещания Бабенко сказал, что необходимо уточнить разведданные о плане карательной операции.
      Комбриг возражать не стал. Он подумал, что за прошедшее время в план немцев могли быть внесены существенные изменения и повторная разведка необходима. Не исключена возможность дезинформации.
      Выполнить ответственное задание в предельно короткие сроки поручили разведгруппе. Она тут же выступила в Вацевичи.
      До начала блокады оставалось не так много времени, и теперь успех партизан зависел от маневренности и быстроты действия их подразделений.
      Совещание окончилось. Партизанские командиры начали перекидываться шутками, кое-кто задымил цигарками.
      Мало-помалу землянка комбрига опустела.
      Глава 7
      После окрика человек выхватил пистолет и рванулся в сторону, но тут же споткнулся о подставленную ногу и растянулся на земле. Чьи-то сильные руки зажали ему рот. Через несколько минут пленника, связанного по рукам и ногам, с тряпкой во рту, втащили в дом и бросили на пол. В комнате горела керосиновая лампа. Человек увидел, что над ним стоят пятеро: двое пожилых невооруженных мужчин и трое молодых парней с винтовками. Одеты они были по-разному, но все в штатском. Один из молодых держал в руке его пистолет.
      - Развяжите пленного! - распорядился человек с пистолетом.
      Задержанного тут же развязали и усадили на длинную деревянную скамью, стоявшую у стены.
      - Кто вы? - услышал он. - Куда идете?
      - Я не буду отвечать на вопросы, ведите меня к своему начальнику.
      - Но имя у вас есть?
      - А вы кто такие?
      - Ишь чего захотел, - улыбнулся старик в шапке-ушанке. - Его надо еще раз обыскать, да как следует. Одежда на нем немецкая, а говорит по-русски...
      Молодой парень подошел к пленному. Тот встал и поднял руки. Оружие: автомат, пистолет, гранаты у него отобрали раньше, еще там, у сарая.
      - Братцы, да он же весь в крови, рубаха и китель мокрые! - воскликнул обыскивающий и протянул руку с растопыренными пальцами поближе к лампе.
      - Вы ранены? - спросил молодой.
      У раненого при повторном обыске нашли документ. Это было удостоверение личности на имя капитана Ганса Лобке. Молодой человек, который задавал вопросы, как можно было понять, был командиром. Он некоторое время молча рассматривал удостоверение потом спросил:
      - Вы немец или русский?
      - Я уже сказал, что на вопросы отвечать не буду.
      - А удостоверение липа или подлинное?
      - Смотря как понимать, - уклончиво ответил пленный.
      Старший подумал с минуту, посмотрел на своих товарищей, те молчали, сказал:
      - Ладно, представим тебя начальнику, личность, видать, ты непростая.
      - Спасибо, - поблагодарил Лобке. - Я готов идти.
      - Тебя раньше нужно перевязать. Саша, посмотри, что у него там, это по твоей части.
      Кудрявый, с рыжинкой, парень подошел к задержанному, помог снять китель.
      - Пулевое ранение левой руки у самого плеча.
      - Сделай все, что можно, - приказал старший.
      Парень, которого назвали Сашей, быстро промыл рану, смазал йодом и ловко наложил новую марлевую повязку. Все необходимое для перевязки он доставал из санитарной сумки, которая висела у него на ремне под курткой. Закончив с рукой, он тихо сказал:
      - А теперь посмотрим голову.
      Рана на голове была тоже быстро и аккуратно обработана. Кончив перевязывать, Саша подошел к старшему группы и шепнул на ухо:
      - Бинты из крестьянского полотна, немцы такие не употребляют.
      За окном послышался легкий свист.
      - Побудь с пленным, Саша, мы сейчас, - распорядился старший и поспешил к выходу. За ним последовали остальные.
      Через несколько минут все четверо вернулись. По выражению их лиц было заметно, что они приняли какое-то решение и очень спешат.
      - Слушай, Ганс, или как тебя там... ты можешь идти? - спросил пленного старик в ушанке.
      - Да.
      - А есть не хочешь? - спросил старший.
      - Нет.
      - Хорошо, - сказал старший, - перекусим позже, в более безопасном месте. А сейчас - в путь.
      Вышли молча. Один из пожилых, как видно, хозяин избы, попрощался со своими товарищами за руку и остался во дворе. Остальные четверо вместе с пленным направились огородами.
      Ночь была темной, шел дождик.
      Впереди шагал старик в ушанке, за ним - молодой, потом - пленный, позади пленного старший группы. Цепочку замыкал Саша. "Молодые, а здоровяки все как на подбор, - думал Лобке, стараясь идти в ногу. - И ходить умеют даже сучок не хрустнет".
      Пленный оступился в темноте, припал на колено. Чьи-то руки тут же подхватили его сзади. "За мной следят в оба", - отметил Лобке. И чтобы в дальнейшем не вызывать лишних подозрений, ступал осторожно.
      Время шло. Группа была уже два часа в пути. Двигались на восток то по узким проселочным дорожкам, то напрямик через поля. Из коротких разговоров Лобке понял, что им указывает дорогу проводник - старик в ушанке.
      На горке замелькали огоньки. "Деревня, немецкий гарнизон. Если пойдут в гарнизон, значит, полицаи, - размышлял пленный. - Если нет - партизаны".
      Проводник вдруг остановился и повернулся к старшему.
      - Как пойдем дальше? - зашептал он. - Через кладбище на большак или...
      - На большак, через кладбище, - так же шепотом ответил старший.
      Старик в ушанке взял резко вправо, и вскоре вся группа начала приближаться к кладбищу. Темные силуэты деревьев простирались высоко в небо. Послышалось карканье ворон. Кем-то встревоженные птицы взлетели и закружились над деревьями.
      Группа тут же повернула назад, пошла в обход кладбища. "Быстро соображают, молодцы", - остался доволен их действиями пленный.
      Минут через сорок старик вновь остановился, а старший распорядился всем сесть на землю и отдохнуть.
      Но сели не все. Саша, взяв у проводника автомат и передав ему свою винтовку, тут же скрылся в темноте. Лобке только теперь заметил, что это был его автомат и что у старика было свое оружие - обрез, который он тотчас вытащил из-под тулупа.
      Парень довольно быстро вернулся и что-то прошептал на ухо старшему.
      - Пойдемте, товарищи, - тихо сказал старший. - Возьмем еще левее.
      Сделав порядочный крюк, группа снова приблизилась к большаку и остановилась. На этот раз в разведку отправился проводник.
      - По всему большаку посты, - докладывал он. - Мне удалось проследить за значительным участком дороги, и повсюду немцы и полицаи. Они засели небольшими группами, по пять-шесть человек, расстояние между группами метров сто пятьдесят - двести. Есть ручные пулеметы.
      - Значит, большак блокирован? - спросил старший.
      - Да, блокирован, - подтвердил старик.
      Старший подал знак, группа поднялась и в том же порядке начала бесшумно продвигаться от большака в сторону деревни.
      Проводник вел группу назад, прямо в деревню.
      У старшего группы был свой план: послать разведчика в деревню, а потом уже действовать по обстановке.
      Деревня была рядом, называлась она Михалевичи. Там по-прежнему мелькало несколько одиноких огней.
      Группа остановилась.
      Парень, шедший впереди пленного, был Василий Кот, лихой партизанский разведчик. Ему командир группы Бокарев приказал пробраться в деревню Михалевичи и взять сведения у связной комсомолки Веры Голубковой.
      Разведчик сразу же ушел. Деревня стояла недалеко от леса, и немцы наведывались туда редко, еще реже останавливались на ночь. Раньше там был небольшой гарнизон, но партизаны давно покончили с ним.
      На связь к Вере Василий пошел не впервые, он встречался с ней уже несколько раз. Эта девушка с веселыми большими серыми глазами давно уже покорила сердце партизанского разведчика. Еще когда Вера жила не в Михалевичах, а в поселке Ясное, у своей тетки. Там, за этим поселком, был небольшой немецкий аэродром. Позже аэродром перебазировался в другое место, и связную партизаны перевели в родную деревню.
      Пробравшись незаметно в деревню, Василий бесшумно подполз к дому, где теперь жила Вера. Еще издали он заметил, что в деревне - немцы: по улице медленно прохаживались патрули. Их силуэты тихо качались в темноте.
      Василий подполз ближе к избе, увидел проем открытой двери. Изба была пустой.
      Вернувшись к группе, разведчик коротко доложил о том, что в Михалевичах немцы, что Веру, видимо, схватили.
      Василий стоял мрачный, подавленный.
      - Успокойся, - сказал Бокарев. - Ведь мы еще ничего не знаем о Вере, а что касается засады... Засады нам бояться нечего. Пусть немцы боятся, а мы на своей земле.
      Они тихо разговаривали, отойдя в сторону, чтобы их не могли слышать остальные. Вернувшись к группе, Бокарев сказал:
      - В деревне то же, что и на большаке: немчура. Следов наделали мы много. Теперь слово за нашим батей, - и он кивнул в сторону проводника.
      - Да ничего страшного, - глухо заговорил старик. - Тут рядом я обнаружил канаву. Потопаем по водичке, а потом выберемся на горку к кладбищу. Думаю, что немцы ночью только прошли возле кладбища, вот и напугали ворон. А сидеть они там не будут - больно место для засады заметное. Они, поди, устроились где-нибудь за большаком, в кустиках.
      Группа подошла к кладбищу. Вековые сосны и кряжистые березы с белесыми стволами глухо шумели. Было сыро. Проводник зашел с южной стороны кладбища, с которой хорошо просматривался большак, и дал знак остановиться.
      К утру тучи рассеялись, но рассвет наступал медленно. Светлая полоса на востоке раздвигалась, ширилась, росла и наконец охватила почти полнеба. Вот освещены вершины деревьев, еще мгновение, и на кресты, изгородь, желтый песок, увядшую траву упал холодный свет.
      Темнеющий впереди лес тянул к себе, как родной дом.
      Проводник бодро шагал впереди. Вдруг он дал знак остановиться. Увидел ли что-нибудь, или сердцем почуял недоброе...
      - Мне кажется, хлопцы, - проговорил старик, - следует разведать опушку леса прежде, чем идти туда. У меня такое предчувствие, что и там засада.
      - А твое чутье, батя, не обманывает?
      - Тут не только чутье, а и благоразумие. Василий со связной не встречался - раз...
      В это время с опушки ударили немецкие автоматы. Партизаны залегли, начали отстреливаться.
      Стреляя на ходу, немцы быстро продвигались вперед, окружая группу разведчиков. Стрельба нарастала. У партизан кончались патроны.
      Немцы сжимали кольцо.
      - Подготовиться к прорыву на правом фланге! Гранаты к бою! - приказал Бокарев.
      Партизаны отстегнули гранаты.
      - Слушай мою команду! За мной, ребята!
      Бокарев бежал впереди. Кругом все гремело от разрывов гранат и частой стрельбы. Ранило проводника, он споткнулся и упал. К нему подбежал пленный, взвалил на плечи отяжелевшее тело и подхватил автомат.
      Прорыв удался. Партизаны оторвались от противника и, отстреливаясь, отошли к лесу... Пленный бережно нес тяжело раненного старика. Бокарева тоже ранило, пуля пробила левую ногу, к счастью, не задев кость.
      Пленный, который нес раненого проводника, вдруг покачнулся и начал медленно оседать на землю. Когда к нему подбежали, он повернул к Бокареву искаженное от боли лицо.
      - У меня... - прохрипел он, - там... секрет...
      Дальше слов разобрать было нельзя, слышалось лишь тяжелое прерывистое дыхание.
      Рубаха на груди у пленного была в крови.
      Глава 8
      Бокарев порол китель своего странного пленного - немецкого офицера Ганса Лобке по документам. Делал он это аккуратно, не спеша, внимательно просматривал каждую складку, каждый шов. Но ни в воротнике, ни в подкладке под карманами, ни в полах, на которые Бокарев обращал особое внимание, ничего не было. Не нашел он никаких пакетиков или бумажек, где-нибудь зашитых или подшитых.
      "О каком же тогда "секрете" говорил пленный!" - думал Бокарев и снова начал прощупывать каждый шов, каждый кусок материала.
      В землянку, где трудился командир разведгруппы, заглянул комиссар. Глазам Григория Макаровича представилась довольно смешная картина. Выставив забинтованную ногу, Бокарев копался в грязно-зеленоватых тряпках. Комиссар присмотрелся: распотрошенный немецкий китель.
      - Здравия желаю, Григорий Макарыч! - приподнялся Бокарев. - Вот занимаюсь...
      - Здравствуй, здравствуй, Шерлок Холмс. Значит, китель пленного немца распатронил... Ну и что нашел?
      - Ничего не нашел, товарищ комиссар.
      - А манжету почему не отпорол от левого рукава?
      - Одну отпорол - ничего нет, а вторую мял в руках - пусто, - с недовольным видом ответил Бокарев и взялся за нож.
      - Давай помогу, - сказал комиссар и присел возле него на корточки.
      - Не надо, я сам.
      Но комиссар уже взялся за рукав. Вдвоем они быстро распороли манжету и под подкладкой в непромокаемой обертке обнаружили листок папиросной бумаги. Бумага была исписана ровными строчками цифр.
      - Смотри-ка, шифровка! - не то удивился, не то обрадовался Бокарев. Что там?
      - Да, шифровка, - подтвердил комиссар. - Надо срочно доложить комбригу. А что?.. Не так просто эту бумажку прочесть. Может, Москву придется беспокоить. И вообще, пока ты, брат, помалкивай. Мы эту находку передадим куда следует. Понимаешь?
      - Понимаю.
      Комиссар поднялся и шагнул к выходу.
      - Григорий Макарыч, разрешите, - вдогонку сказал Бокарев.
      - Что разрешить?
      - Я еще в брюках поищу, может быть, и там...
      - Пожалуйста, поищи, - улыбнулся комиссар.
      - Семен Сергеевич, получен ответ из Москвы на шифровку, - доложил Куневичу Бабенко.
      - Что там?
      - Вот, пожалуйста. - Комиссар подал листок бумаги.
      Комбриг взял, быстро пробежал глазами.
      - Да, серьезные дела. Благодарят за сообщение, просят представить всех, кто принимал участие в операции, к наградам... Однако личность пленного пока не установлена. Как поведет он себя?
      - Разрешите мне высказать некоторые предположения по этому вопросу.
      - Прошу.
      - Семен Сергеевич, мне кажется, на вещи надо смотреть проще. Немцы готовят блокаду. И я могу допустить, что задержанный - немецкий диверсант. Неспроста эта бестия знает несколько языков. Но попался он раньше, чем рассчитывал. Группа Бокарева, так сказать, взяла его досрочно.
      Итак, в связи с предстоящей блокадой немецкий лазутчик получил задание проникнуть в соединение партизан. До последнего гарнизона перед партизанской зоной он решил идти в немецкой форме, а затем сорвать погоны. Мог диверсант выдать себя и за польского солдата, бежавшего из армии фюрера. При этом он заявил бы, что шифровку ему передали польские патриоты. Содержание шифровки Лобке не знает. И шифровку ему могли дать настоящую, изъятую у кого-нибудь из наших связных, схваченных немцами.
      - А какой тогда смысл в ней?
      - Смысл есть, Семен Сергеевич. Шифровка должна убедить нас в том, что к нам попал настоящий патриот. И если это так было задумано, то мы видим, что получилось. Не забывайте, что ответила Москва.
      Комбриг слушал своего комиссара и еле сдерживал улыбку. "Ну и чекист, все разгадал, доказал".
      - Так... Ваши выводы?
      - Определенных выводов, Семен Сергеевич, к сожалению, сделать нельзя: пленный находится без сознания. Но можно допустить, что он не тот, за кого себя выдает.
      - Силен ты, Григорий Макарыч, - не выдержал, рассмеялся комбриг. Развивал, развивал свои версии и... стоп! Ты что, нарочно?
      - Не нарочно, Семен Сергеевич. Диверсант к нам может быть заслан? Может! Возможно, он уже находится среди нас.
      - Здесь я с тобой полностью согласен. Но в таком деле спешить нельзя. Нужны факты, доказательства, надо установить его явки. Все это не исключено. И начало ниточки есть. - Комбриг понизил голос. - Под Бобруйском немцы сбили самолет с партизанами. Сначала говорили, что один из экипажа остался живым. Потом пошел слух, что все трое погибли. Они и в газете про этот самолет писали.
      Комиссар поднял брови.
      - Думаешь, эти события имеют отношение к нашему пленному?
      - Боюсь, что самое непосредственное...
      Ганс Лобке поправлялся. Едва придя в себя, он сразу же потребовал командира.
      Главврач пошел за Куневичем.
      - Он про какую-то шифровку бормочет. Подойдите, товарищ комбриг, может, и правда что-нибудь важное.
      Комбриг поспешил в госпиталь. Подойдя к раненому, он тихо проговорил:
      - Вы требовали командира! Слушаю вас!
      - Я не Ганс Лобке, не немецкий офицер. Я польский партизан Болеслав Тарновский. Мы втроем летели на самолете, немцы сбили его...
      Заметив, что пленному тяжело говорить, Куневич наклонился пониже, сказал:
      - Вам плохо? Если можете, ответьте только на несколько вопросов.
      - Смогу... - тихо произнес раненый.
      - Вы Болеслав Тарновский, а по имеющимся у вас документам - Ганс Лобке, немецкий офицер?
      - Да. Я из отряда польских партизан. В шифровке очень важные сведения. Больше я ничего не знаю.
      - Успокойтесь, Тарновский. - Комбриг сел на край кровати. - Шифровку мы уже передали.
      Раненый с облегчением вздохнул.
      - Теперь все. Спать, спать... - еле слышно проговорил он и действительно тут же уснул.
      Сообщение ничего не прояснило. Куневич только убедился, что пленный имеет отношение к сбитому немцами самолету. А вот это как раз и следовало проверить.
      Вообще с самолетом было много неясного. Одни утверждали, что из экипажа погибло только два человека, другие - что все три. Разведка докладывала о трех могилах. С тех пор, как был сбит самолет, прошло много дней. И третий ли член экипажа попал к партизанам, если он и впрямь не погиб? А если его схватили немцы, замучили, расстреляли и вместо него пришел к партизанам фашистский агент?
      Три могилы... Нет, не такие дураки немцы, чтобы не придумать что-нибудь умнее. Надо разобраться. И побыстрее. А как? Когда разбираться блокада на носу, и совсем другим занята голова - как людей вывести, как кольцо огненное прорвать...
      Глава 9
      Вторые сутки без сна и отдыха идут партизаны. Надо, чего бы это ни стоило, успеть зайти незамеченными в тыл немецкому заслону, формирующемуся в деревне Залесье.
      Наступила ночь, как всегда осенью, длинная, темная, глухая. Партизаны идут цепочкой. Впереди командиры и опытные проводники-разведчики, которые знают каждую лесную тропинку. В лесу темень особенно густа, не заметишь, как наткнешься на дерево или потеряешь из виду еле заметную спину товарища. Главное не отстать, не задремать на ходу. Нельзя шуметь, разговаривать, курить. Фашисты рядом, недавно минули их посты. Но зато короче путь.
      Тяжело опираясь на плечо медсестры Кати, идет Болеслав Тарновский. Он еще не оправился от ранения, от большой потери крови. Время от времени Болеслав останавливается и жадно хватает воздух пересохшими, потрескавшимися губами. Катя терпеливо ждет, пока Болеслав переведет дух. Хрупким плечом она ощущает тяжесть раненого и больше всего на свете боится упасть.
      После полуночи потянуло холодом. Небо прояснилось, высыпали звезды. Подул северный ветер, сильнее зашумел лес. В этот привычный и знакомый шум неожиданно врезались монотонные звенящие звуки. В небе появилась "рама" немецкий самолет-разведчик. Партизаны не придали ему особого значения: ночью с самолета в лесу ничего не разглядишь.
      Силы покидали Болеслава. Он все чаще останавливался и, наконец, задыхаясь, опустился на землю.
      "Не дойдет, - подумала Катя. - Надо попросить коня".
      Она подтащила раненого к черной, косматой ели.
      - Полежи пару минут, я попрошу лошадь. Только не уходи, иначе я тебя не найду.
      - Хорошо, - хрипло ответил Тарновский. - Не бойся, я буду ждать.
      Катя поспешила в голову колонны.
      Вдруг позади послышался какой-то шум. Катя остановилась, а затем спотыкаясь в темноте, побежала туда, где оставила Тарновского.
      Послышалась команда: "По местам!"
      Через несколько минут колонна двинулась, меняя направление. Катя остановилась, пропуская людей.
      - Взяли гада! - услышала она злой возглас, за которым последовали ругательства.
      - Взяли! Взяли!.. - повторил кто-то рядом.
      - Кого взяли? - спросила Катя.
      - Пленный партизаном прикидывался, а сам немецкому самолету сигналы фонариком подавал. И кто бы мог подумать?!
      По голосу Катя узнала командира разведгруппы Бокарева.
      - Иван, это я, Катя! Что ты такое говоришь?
      - Невиновская?
      - Она самая. Так что случилось?
      - Скоро узнаешь, - зло ответил Бокарев.
      Наступил рассвет. Был отдан приказ о двухчасовом отдыхе, послана разведка.
      Бойцы спали, привалившись друг к другу, сморенные усталостью. Катя помогала врачу менять повязки у раненых. Они лежали на носилках, сделанных из срубленных палок, шинелей, курток, кусков брезента - из всего, что было под руками.
      Партизанские командиры ожидали разведчиков. Те вскоре начали прибывать: немцев вблизи не было. Поступили донесения и от дальних постов: противник движется по установленным маршрутам с востока на запад, как и предусмотрено планом блокады.
      Теперь Куневича тревожило только одно: разглядели ли с "рамы" сигнал, узнали ли немцы, что партизаны перебрасывают основные силы, чтобы разгромить заслон возле деревни Залесье. Неужели тот, кто назвался Тарновским, и вправду немецкий лазутчик?
      Штаб бригады остановился на лесной опушке, за густыми зарослями орешника. Туда и привел на допрос Тарновского Бокарев.
      Кроме Куневича под вывороченной елью, кутаясь в плащ-палатки, сидели комиссар Бабенко, начальник штаба Капустин и начальник особого отдела бригады Ковалев.
      Руки у Тарновского были связаны, лицо бледное. Куневич приказал развязать его, предложил сесть.
      Тарновский вздохнул, размял затекшие руки и тяжело опустился на жухлую траву.
      - Расскажите, что произошло.
      - А что рассказывать? - сдавленным голосом произнес Тарновский. - Шел с медсестрой Катей. Потом она оставила меня, пошла искать лошадь. Я уже не мог идти, никаких сил... Ноги как ватные, и голова кружится, кружится... Я лег, ударился головой о какой-то сук, потерял сознание. Очнулся - в руке фонарик немецкий, и Бокарев... Он меня, видно, ногой ударил, потому что я снова куда-то провалился. Вот и все. Связали, потащили...
      - Выходит, что вы даже не имеете представления о том, что случилось?
      - Никакого. - Тарновский покачал головой.
      - Можно мне задать вопрос, Семен Сергеевич? - спросил комиссар.
      Комбриг кивнул.
      - Что вы скажете, Тарновский, относительно дошедших до нас сведений о том, что возле Бобруйска захоронены все три члена экипажа самолета "ПО-2"?
      "Это уж прямо в лоб", - подумал комбриг и взглянул на Бабенко. Комиссар сидел нахмурившись, круто сдвинув брови.
      - Ничего. Могу еще раз заявить, что третий член экипажа - перед вами.
      - Бокарев, - сказал комбриг, - тебе слово.
      - Мне, товарищ комбриг, эта "рама" все время покоя не давала. Больно уж назойливо зудела, словно сигнала ждала. А потом из-под елки свет блеснул. Вы ведь знаете: в походе курить запретили, а тут... Ну, я туда. А он лежит, гад, и фонариком в небо светит. А самолет прямо над нами: вз-з-з-з... вз-з-з-з... Усек!
      - Это ваш фонарь? - Комбриг вытащил из сумки немецкий фонарь-трехцветку.
      - Нет, - растерянно произнес Тарновский. - У меня никогда не было такого. Все, что я имел, у меня забрали при обыске. Откуда я мог бы взять фонарик?
      - Мог бы, - жестко сказал Бокарев. - Черт тебя знает, где, но немцам ты сигнал подал. Теперь они нас под Залесьем встретят - будь здоров!