Андреевский кавалер (№3) - Время любить

– Я думала, это Витя, – сказала Жанна. – Он один раз уже выдрал из маминого альбома несколько фотографий и разорвал… И потом, она ведь засветила пленку…

– Вы так думаете? – усмехнулся майор. – Она могла сделать вид, что засветила…

– Но зачем ей мои фотографии? – спросил Иван Борисович.

– От вашей жены к вам… Такую, по-видимому, ставила перед собой цель Маргарет. Ее задача – собрать как можно больше информации о вас, Иван Борисович, о вашем окружении, товарищах… Кстати, фотографироваться на аэродроме, тем более у самолета, вам не следовало бы!

– Обычный истребитель… Я не думал, что фотографии попадут… – Иван Борисович бросил тяжелый взгляд в сторону жены, – к чужим.

– Я буду вынужден об этом сообщить в вашу часть, – сказал майор.

– А этот… магнитофон, – кивнула на аппарат Жанна, – как он мог записывать разговоры, если проигрывал музыку?

– У него есть дополнительное записывающее устройство, включающееся при звуке голоса, а когда кассета крутится, записывающее устройство отключено, – пояснил майор.

Он позвонил по внутреннему телефону, сказал, чтобы принесли вещи. Вскоре вошел лейтенант и принес большую сумку с вещами, которые Жанна и Иван несколько дней назад передали в КГБ. Вещи, полученные Жанной от Маргарет.

– Если бы я знала, чем все это кончится, я и на порог бы не пустила эту дамочку, – вздохнула Жанна.

– Может, они и в шляпку тебе вмонтировали микрофон, – насмешливо заметил Иван Борисович.

Майор протянул Жанне листок и шариковую ручку, показал, где нужно расписаться.

– Вещи можете забрать, – сказал он. – А вот портативный магнитофон нам еще понадобится.

Майор расписался в их пропусках, вежливо проводил до дверей. Пожал руку Жанне и Ивану Борисовичу.

– А если она… Маргарет, снова мне позвонит? – остановилась на пороге Жанна.

– Сразу же сообщите нам об этом, – сказал Григорий Викторович. – По тому самому телефону, который я вам дал.

* * *

Иван Борисович мерил квадратную комнату тяжелыми шагами, а Жанна стояла у окна и смотрела на улицу. Небо над Москвой было пасмурное, редкие снежинки кружились в туманном воздухе, внизу шелестели шинами троллейбусы, автомашины. Дворники натянули у тротуара канат с красными тряпочками и, задрав головы, смотрели наверх, откуда с грохотом падали глыбы смерзшегося снега и сосульки. С пушечным грохотом ударившись об асфальт, лед разлетался, разбрызгивая по сторонам сверкающие осколки. Два мальчика со школьными ранцами за плечами стояли на противоположной стороне улицы и зачарованно смотрели вверх, где орудовали лопатами и ломами рабочие.

– Я никогда не думал, что ты так падка на эти проклятые тряпки, – говорил Иван Борисович – Почему ты мне сразу не сказала? Можно подумать, что эта баба тебя околдовала! А я, дурак, хотел было взять этот магнитофон на учения! Хорошо бы я сегодня выглядел в глазах майора КГБ с записью наших разговоров!

Слова мужа тяжелыми камнями падали на душу молодой женщины. Глаза ее наполнились слезами, руки вцепились в подоконник. В этот момент сверху грохнулась огромная ледяная глыба, дворники прикрылись руками от брызнувших ледяных осколков. Мальчишки на тротуаре запрыгали от радости, рты их открывались и закрывались, но слов было не слышно.

– Лучше ударь меня! – с рыданиями вырвалось у Жанны.

Шаги за спиной прекратились, потом руки мужа осторожно легли на ее вздрагивающие плечи, он прижался гладко выбритой щекой к ее щеке.

– Ну ладно, ладно, – ласково произнес он. – С этим все кончено… Меня поражает другое: как они добрались до тебя? Психологи! Решили, раз отец переметнулся к ним, значит, и ты, дочь его, будешь служить им. Мол, яблоко от яблони… – Он взъерошил ее густые волосы, повернул к себе, крепко поцеловал в губы. – Не казни себя, ты же мне все-таки все рассказала… .

– Я только тогда сообразила, что ей что-то нужно от меня, когда она заикнулась про фотографии – всхлипывая, произнесла Жанна. – Я летела к тебе и все вспоминала: про газету, фотографии, письма… Да она, Маргарет, воровка! Шарить в чужом доме по полкам! Вся такая из себя расфуфыренная, фу-ты ну-ты! Я раньше думала, такое может быть только в детективном романе или в кино.

– Не хочется мне тебя здесь одну оставлять… – начал было Иван Борисович.

– А Витя? Мама? – перебила она. – Мне осталось всего ничего до конца учебы. Придется, Ваня, потерпеть нам еще три-четыре месяца. Главврач ждет меня с дипломом медсестры. А если эта шпионка объявится, я сразу позвоню Васильеву.

– Пойдем за сыном? – сказал он.

– Рано еще, – взглянув на часы, ответила она.

– Одевайся, – скомандовал муж. – Я через четыре часа улетаю в часть, а еще по-настоящему сына не видел.

Жанна прижалась к мужу, провела ладонью по его волнистым желтым волосам, тихонько засмеялась сквозь слезы:

– Все равно я самая счастливая, потому что у меня есть ты! Скажи, ты больше на меня не сердишься?

– Я тебя люблю, – тихо произнес он.

Андрей и Оля стояли на улице Чайковского и ловили такси. Только что позвонила Ася Цветкова и растерянным, взволнованным голосом сообщила, что у них с Валерой случилось несчастье, просила побыстрее приехать к ним в Купчино. В Ленинграде стояла самая мерзкая погода, которую только можно придумать: небо серое, низкое, сыплет мелкий дождь, перемешанный со снегом, на обочинах – кучи грязного снега, на тротуарах – лужи, воздух тяжелый, пропитан влагой и сыростью, на окнах зданий мутные капли. Промчится мимо машина, и на тротуары выплеснется мокрое снежное крошево. Прохожие отскакивают к стенам домов но и их обдает грязью. В окнах зданий с утра до вечера горят лампочки, лица людей, вышедших на улицу, мрачны и тоскливы. Особенно страдают от такого перепада давления пожилые и больные люди. Еще пятого января был десятиградусный морозец, кругом белел чистый снег, а шестого утром весь город поплыл: температура поднялась до семи градусов тепла. К ночи немного похолодало, а утром снова оттепель.

– Почему они не останавливаются? – спросила Оля.

Она была в длинном пальто и ботах, на голове мокрая зимняя шапка, из-под которой выбилась желтая прядь, карие глаза сердито сузились.

Почему в Ленинграде таксисты редко останавливаются по просьбе пассажиров? Кто может ответить на этот вопрос? Андрей предпочитал ездить на общественном транспорте, но когда, в силу необходимости, требовалось такси, его просто невозможно было поймать в Дзержинском районе. Желтые и черные машины с зелеными глазками равнодушно проносились мимо не останавливаясь, хотя люди стояли с поднятой рукой. Некоторые хватались за блокнот и пытались записать номер проскочившего мимо нахала, другие в сердцах грозили им вслед кулаками. А таксисты, разбрызгивая из-под колес мокрый снег, как ни в чем не бывало проезжали мимо, не обращая внимания на своих клиентов. У них были свои собственные маршруты и планы, а на пассажиров с улицы им было наплевать.

– У нее голос был такой странный… – сказала Оля. – Что у них там стряслось?

Наконец одна машина притормозила. Когда они с сестрой забрались в нее, Андрей поймал на себе внимательный взгляд таксиста, тот улыбался:

– Здравствуй, Андрей! Вообще-то я ехал на Рубинштейна пообедать, но гляжу, старый знакомый…

– Ленька Барабаш! – воскликнул Андрей. – Тебя, брат, трудно узнать с бородой! Специально замаскировался, чтобы знакомые не узнавали?

– Я тебя не видел вечность! – заулыбался в густую каштановую бороду Барабаш. – Слышал, что был в Афганистане… Как там?

– Лучше скажи, как ты стал таксистом, – сказал Андрей. – Ведь ты, кажется, поступил в Институт инженеров железнодорожного транспорта?

– Не все ли равно, на чем ездить, – ответил водитель. – На локомотиве или на такси.

– Ты закончил?

– После института три года отышачил инженером в паровозном депо, а потом ушел в таксисты, – охотно стал рассказывать Леонид Барабаш.

– Что, и впрямь такси – золотое дно?

– Не жалуюсь, – метнув взгляд на Олю, ответил Барабаш.

– Познакомься, моя сестра, – спохватился Андрей. – Ты разве ее не видел?

– Столько лет прошло… Да я у тебя и был-то дома раза два-три.

Леонид Барабаш и Андрей учились в параллельных классах, играли в одной хоккейной команде. Кстати, Леонид был отличным вратарем, но, видно, Барабаш, как и Андрей, остыл к хоккею. Дружить они не дружили, но поддерживали друг с другом хорошие отношения. Когда Андрей в десятом классе увлекся музыкой, Леонид доставал ему магнитофонные кассеты с самыми последними записями популярных поп-групп. Вот тогда он приходил домой к Казаковым.

– Я вас тоже не помню, – вставила Оля. Вид у нее был встревоженный, она смотрела в забрызганное окно и хмурила белый лоб.

– Понимаешь, Андрей, в институт я поступил ради диплома, в депо мне осточертело, тут увлекся видео, а это штука дорогая! Кассета с фильмом почти на сотню тянет… А видеомагнитофон – три с половиной тысячи! В депо я таких денег никогда не заработаю. А мой сосед-таксист похвастал, что на «Волге» с шашечками можно заработать за месяц столько же, сколько получает профессор… Конечно, если работать с умом!

– Выходит, таксисты умнее профессоров? – вступила в разговор Оля.

– Дураков везде хватает: и у нас за баранкой, и в науке, – усмехнулся таксист.

– Ну, и купили вы видеомагнитофон? – спросила Оля.

– Я ведь не ворую, – поймал ее взгляд в зеркало Барабаш. – Вкалываю, как шахтер! Думаете, по такой погоде просто водить это корыто? Приезжаешь со смены – голова идет кругом, рук не поднять… Не зря же медики пишут, что по статистике у шоферов больше всего бывает инфарктов.

Впереди энергично жестикулировал обеими руками высокий чернявый человек в мокром кожаном пальто и серой кепке. У ног его стоял черный дипломат.

– Не возражаете? – спросил Леонид, притормаживая. Перекинувшись с человеком несколькими словами, открыл дверцу рядом с собой. Человек с дипломатом уселся в машину.

– Дорогой, отвезешь товарищей в Купчино, а потом поедем в аэропорт, – заговорил он. – Мой самолет на Тбилиси улетает через два часа.

– Успеем, – заметил Леонид.

– За скорость отдельно заплачу, дорогой! – нервничал пассажир, тыча пальцем с красивым золотым перстнем в часы на запястье.

– Улетите, товарищ, – успокоил его водитель. – Выскочим на Московское шоссе, прибавим газу. Приедем, еще успеете рюмку коньяка в буфете выпить…

– Нехорошо говоришь, дорогой, – покачал головой пассажир. – Теперь в самолет, если от тебя только пахнет алкоголем, уже не пускают. Зачем пить? Разве самолет – это веселое застолье, а пилот – тамада? – И весело рассмеялся.

Барабаш высадил их у огромного П-образного жилого дома, сунул Андрею торопливо нацарапанный на бумажке свой домашний телефон, пожал руку, а Оле небрежно кивнул.

– Ты еще не остыл к музыке? – спросил он. – У меня уйма отличных записей на фирменных кассетах. И вообще, звони, чао!

И укатил в сторону Московского проспекта, разбрызгивая ледяное крошево. Здесь, в Купчине, вроде бы было немного посветлее, да и слякоти меньше, а между новыми жилыми корпусами белел снег. Ветер стучал голыми обледенелыми ветвями молодых тополей и лип, протяжно завывал в подворотнях, на газоне валялся кусок крашеного железа.

– А ведь твой одноклассник не сдал с четырех рублей сдачу, – заметила Оля. – И еще с грузина все сполна получит.

– Плюс за скорость, – улыбнулся Андрей.

– Зря ты занялся журналистикой и писательством, – подначивала сестра, пока они поднимались в пахнущем свежей краской лифте на седьмой этаж. – Оказывается, таксистом можно заработать гораздо больше. А у тебя ведь права первого класса! Как же это ты, Андрюша, так промахнулся?

– У меня жена не жадная, – улыбался брат.

– При чем тут жена?

– Это у вас, у женщин, глаза завидущие, а руки загребущие. Все вам мало, вот и заставляете своих бедных мужей лезть из кожи, чтобы любыми путями заработать побольше денег, или, как их называет твоя подружка Ася, «бабок».

– Не мерь всех на один аршин, – сказала сестра, нажимая на кнопку звонка.

Дверь открыла Ася. Темно-русые волосы были всклокочены, на босу ногу надеты мягкие тапочки.

– Что у вас случилось? – с порога забросала ее вопросами Оля. – Пожар, что ли? Или цветной телевизор взорвался?

– Хуже, нас обокрали, – послышался из комнаты хрипловатый голос Валеры.

Андрей и Оля разделись в прихожей, обитой квадратными пластиковыми панелями под дерево. Над дверью красовались ветвистые оленьи рога, в углу – тумбочка для обуви, на которой стояли старинные мраморные часы с позолоченным циферблатом. Валера сидел на широкой тахте, застланной красным ковром, в одной руке у него бутылка коньяка, в другой – высокий хрустальный фужер. В просторной комнате все перевернуто вверх дном: из ящиков письменного стола вывалено на паркетный пол содержимое, распахнуты створки шифоньера, белье и одежда ворохом навалены на искусственный камин с декоративными камнями, бутылки из бара раскатились по полу, одна плитка шоколада раздавлена – видно, кто-то наступил на нее.

– Мы с Валерой нищие, – сообщила Ася, театральным жестом обведя комнату рукой.

– Обчистили, сволочи! – наливая коньяк в фужер, сказал Валера. – На тридцать тысяч нагрели! Все самое ценное взяли – видеоаппаратуру, тридцать кассет с лучшими фильмами…

– И проигрыватель с заграничными пластинками, – вставила Ася. – Золотой диск Элвиса Пресли, Челентано, Кутуньо…

– Заткнись, – не глядя на нее, оборвал Валера. – Пластинки с проигрывателем ерунда… Вот тут, – он ткнул пальцем в стену, где выделялось продолговатое пятно, – висела картинка… И знаете, сколько она стоила? – Он начертал пальцем в воздухе цифру с несколькими нулями.

– Чья картина-то? – заинтересовался Андрей, стоя посередине разгромленной комнаты.

– Подлинный Нестеров, – упавшим голосом ответил Валера. – А всего увели три картинки. Ну, те не очень-то дорогие.

– В милицию звонили? – осведомилась Оля.

– Какая милиция? – округлил свои серые глаза Валера. – Знали, гады, что я в милицию не сообщу.

– Почему? – недоумевала Оля.

– Придет следователь, спросит: откуда у вас такие ценности – Нестеров, видеомаг, фирменный цветной телевизор, который и на сертификаты не купишь, фильмы и все прочее? На какие шиши вы, Валера, все это приобрели? При вашей-то зарплате в «Интуристе» сто двадцать рубликов?

– Валера работает там электромонтером, – вставила Ася.

– И что я отвечу гражданину следователю? – разглагольствовал Валера, расплескивая на покрывало коньяк. – Мол, я умею красиво жить и деньги зарабатывать? А сейчас как раз очень милиция интересуется, как это некоторые при маленькой зарплате большие деньги зарабатывают… И очень скоро из пострадавшего свидетеля я превращусь в обвиняемого жулика.

– Ты же все это не украл? – подошла к нему Ася и погладила по черным взъерошенным волосам.

– Лучше бы я тебе купил кольцо с бриллиантом, – прижался щекой к ее ладони Валера, потом выпрямился и пытливо посмотрел ей в глаза: – Ты-то не бросишь меня, нищего?

– Не прибедняйся, Валерушка, кое-что у тебя осталось… – ласково пошлепала его по щеке Ася. – Не такой ты дурачок, чтобы все свои богатства хранить дома…

– С голоду мы, конечно, не умрем, – пробурчал Валера. – Но все нужно начинать почти сначала. А времена теперь другие, и делать деньги стало ой как труднее, чем раньше! Теперь в сто глаз следят за умельцами…

Валера потрогал кончик носа, на котором алел прышик, подвигал треугольной челюстью, будто раскусывал орех, потом отхлебнул из фужера.

– Андрей, тебе налить? – предложила Ася и, не дожидаясь его ответа, засмеялась: – Ты же совсем не пьешь! Валера, может, и тебе хватит?

Андрей видел Валеру всего второй раз, зато наслышан о нем от сестры и Аси был много. Сегодня он здесь оказался случайно: побоялся одну сестренку отпускать в Купчино, тем более даже Оля заметила, что голос у подруги был очень взволнованный. Валера заинтересовал его как современный тип дельца, так сказать, «умельца» делать деньги. И сейчас он пытливо всматривался в этого человека, внимательно слушал его, старался понять, что ощущает этот парень. Говорят, свой свояка видит издалека, а тут жулик жулика нагрел.

– А что случилось с хромым Олегом Павловичем? – будто утешая себя, ударился в воспоминания Валера. – Ну, который ремонтирует на дому заграничную технику… Это жулик, я вам скажу! У меня как-то вышел из строя автомобильный стереокассетник, перестал работать один канал. Я в Апраксином дворе встретил Олежку, он там каждый день ошивается… Он забрал мой кассетник, через два дня приезжаю к нему – все о’кей! Сто пятьдесят рубликов, говорит, с тебя, Валеpal Мол, полетел интеграл одного канала, пришлось поставить новый японский. Выложил я ему полторашку, а что-то не верится мне, что он заменил интегральную схему, поехал к другому мастеру – есть у меня такой, – он вскрыл кассетник, посмотрел и говорит, что все интегралы целы, а у тебя, дескать, просто сбился баланс, нужно было чуть повернуть рукоятку – и все о’кей! И Олежка с меня, своего знакомого, за минутную работенку сорвал, сволочь, полторашку!.. И бог наказал жулика! Как-то вечерком к нему пришли на квартиру двое, позвонили, сказали, что от апраксинского продавца Миши, нужно отремонтировать проигрыватель. Валера открывает железный засов, щелкает хитрым финским замком, впускает клиентов. Только повернулся к ним спиной, как сразу отключился… Когда оклемался, в квартире пусто, как говорится, хоть шаром покати, почти как у меня… «Клиенты» забрали у него всю технику, хрусталь, бронзу, нашли тайник с деньгами и золотишком. В общем, чисто сработали!

– Наверное, знакомые? – спросил Андрей.

Ему было не жалко ни Валеру, ни Олега Павловича, но случай тот рассказал любопытный: жулики грабят жуликов! И прекрасно знают, что те не сообщат в милицию, потому что у самих рыльце в пушку. Вот он, мир подпольного бизнеса… Олег Павлович и Валера – это еще мелкие сошки. Как-то по телевизору показывали передачу про подпольного бизнесмена Когана, так тот ворочал сотнями тысяч! Спекулировал старинной бронзой, иконами, картинами известных мастеров, видеокассетами, золотом, серебром, совершал крупные валютные операции. У него была не квартира, а настоящий музей. Самые ценные вещи Коган выгодно продавал иностранным туристам, которые вывозили за рубеж шедевры нашего национального искусства. После того как Когана осудили и отправили отбывать свой срок, в городе поговаривали – у него еще остались тайники с ценностями…

– У меня ведь тоже бывали дома разные типы, – продолжал откровенничать подвыпивший Валера. – Я не скрываю, что подфарцовывал… Не будешь ведь на улице предлагать чувакам финские куртки, стереомагнитофоны, электронные часы, видеокассеты? Приводишь домой… Ну, кто-то и наколол меня. Разве сейчас вспомнишь? Сколько их, чуваков, перебывало у меня…

Они остались вдвоем в комнате, Ася и Оля ушли на кухню. Слышны были их голоса, по-видимому, подруга Валеры уже смирилась с происшедшим, зачем же тогда она позвонила им?.. Эту Асю не поймешь, не скажешь, что она дурочка, а вот связалась с жуликом Валерой. Безусловно, она умнее его, да и Валеру дураком не назовешь. Вон Барабаш, закончил институт, а вкалывает на такси. Правда, Леня еще в десятом классе приторговывал заграничными клюшками, жевательной резинкой, магнитофонными кассетами…

Валера рассказывал про то, как он в свое время выгодно купил у старушки подлинного Нестерова. Старушка принесла картину, завернутую в шаль, в «комок» – так Валера называл комиссионку, – а он как раз там крутился. Разговорился с бабушкой, представился знатоком живописи, сказал, что приемщица невысоко ее оценит, и предложил свою цену. Старушке, видно, не хотелось стоять в длинной очереди; поколебавшись, она продала ему картину, по сути дела, за гроши.

Андрей, слушая его, думал о том, что могло связывать Асю и Валеру. Неужели деньги, подарки, красивые вещи, которые он доставал ей? Или еще что-то другое? Говорят же, любовь зла – полюбишь и козла… Валеру нельзя назвать красавцем, но он и не урод. Язык у него хорошо подвешен, не прикидывается кем-то другим, у него даже своя философия – он ведь не осуждает себя, свои методы добывания денег. Раз есть дефицит, значит, будут фарцовщики, перекупщики, спекулянты. Нет в магазине дефицитных вещей – значит, их будут доставать – а это тоже не так-то просто! – другие люди и перепродавать желающим с наценкой. Жить-то надо… Философия Валеры, конечно, примитивная; чтобы заработать, он готов обмануть не искушенную в торговых делах старушку и не видит в этом ничего предосудительного. Когда Олег Павлович надул его, Валера искренне возмущался и даже радовался, что того избили и ограбили… А вот когда это же самое коснулось его, Валера рвет и мечет, кляня на чем свет стоит ворюг и бандитов!..

– Идите кофе пить, – позвала из кухни Ася. – У нас бразильский.

– Не лучше ли теперь начать новую, честную жизнь? – сказал Андрей. – Сначала кража, потом милиция, а там, глядишь, и до тюрьмы рукой подать.

– Первым делом – стальную дверь поставлю, замок врежу… – Валера задумчиво посмотрел на пустой фужер. – Придется поломать голову, чтобы заработать хорошие деньги. В опасные аферы я не влезаю, с валютой дел не имею, мой бизнес не наносит государству урона: одеваю своих клиентов в модную одежду, достаю кассеты, электронные часы, калькуляторы, автомобильные приемники, другую технику. Эти, которые привозят оттуда… тоже не лыком шиты! Знают наши цены, у них есть каталоги. Торгуются за каждый червонец. У них, кстати, выгодно брать оптом – тогда могут скинуть. Зато потом носишься как сумасшедший по всему городу с сумками, как этот… коробейник!

– Тяжелая у тебя работа…

– Не говори, друг, – вздохнул Валера, поднимаясь с тахты. – Кстати, у меня в машине есть отличный японский набор инструментов из ванадия. Сотнягу за комплект. Бери, не пожалеешь, за таким инструментом автомобилисты охотятся…

– Пожалуй, возьму, – поколебавшись, сказал Андрей. Сто рублей даже за японский набор дорого, но ведь действительно, где еще достанешь?

В метро Андрей не выдержал и снова раскрыл красную плоскую металлическую коробку – десятка два хромированных насадок для отвертывания гаек, отделанные пластмассой рукоятки, трещотка, другие нужные приспособления. Такой инструмент в руках приятно держать.

– Сколько с тебя Валера содрал за такую игрушку? – поинтересовалась Оля.

– Сотнягу.

– А заплатил финну, который его снабжает всяким барахлом, пятьдесят за один комплект, – сказала сестра. – Он берет у того все оптом, вплоть до шариковых ручек и женских трусиков.

– Откуда ты знаешь? – закрывая коробку, спросил Андрей.

– Дамские тряпки помогает ему сбывать у нас в институте Ася. А про инструмент она сказала, когда ты им любовался.

– А что это у тебя в сумке? – подозрительно посмотрел на сестру Андрей.

– Да так, ерунда…

Андрей отобрал у нее сумку, раскрыл и извлек завернутые в целлофан босоножки на пробковой подошве.

– Тоже вдвойне переплатила? И зачем тебе зимой босоножки?

– Понимаешь, это такая редкость… Весной их днем с огнем не сыщешь.

– Я думаю, Валера с Асей очень скоро снова разбогатеют, – сказал Андрей. – Теперь мне понятно, почему они тебе позвонили…

– Почему? – спросила сестра.

– После такого потрясения Валера с ходу кинулся в бизнес… Надо же ему как-то все украденное компенсировать. Ну а ты тут рядом, под рукой… Хороша же у тебя подружка! – усмехнулся Андрей.

– Мы ведь дружим с первого класса. И потом, у Аси есть и достоинства…

– Какие?

– Она добрая, веселая, никогда не унывает…

Сидевшая рядом молодая женщина, увидев босоножки, обратилась к Оле:

– Девушка, где вы купили такую прелесть?

Андрей и Оля переглянулись и дружно рассмеялись.

Вадим Федорович неохотно отправился на это выступление. Ведь в бюро пропаганды художественной литературы отлично знали, что он выступать не любит, лишь по старой традиции раз в год выступал в марте на неделе детской книги, хотя давно не писал для школьников. Неделя обычно растягивалась на целый месяц – в это же самое время, зная, что он не откажется, приглашали институты, училища, библиотеки, дворцы культуры. И Казаков, как на работу, каждый божий день ехал то в один, то в другой конец города на выступления перед читателями. Иногда даже по два-три раза приходилось выступать в один день. Возвращался после выступлений измотанный, потому что обычно выкладывался весь, хотя слышал от писателей, что некоторые больше двадцати – тридцати минут не говорят. Вадим Федорович так не умел; если беседа с читателями получалась интересной и ему задавали много вопросов, то творческая встреча иногда затягивалась на полтора часа и больше.

Позвонили из Общества книголюбов, приятный женский голос сообщил, что в научно-исследовательском институте читатели давно ожидают встречи с ним, люди прочли его последние романы и очень хотят поговорить. Вадим Федорович начал было ссылаться, что у него много работы, что выступает он только в марте, но сотрудница из Общества книголюбов так насела, что отказаться было невозможно. Соблазнила еще и тем, что, мол, это будет не просто встреча, а настоящая читательская конференция, все, кто придет, хорошо знают Казакова…

И вот Вадим Федорович, выйдя из метро, шагает по залитой солнцем улице. Небо по-весеннему чистое, снег поскрипывает под ногами прохожих, из ртов вырываются облачка пара. Конец февраля, наконец-то в Ленинград пришла настоящая зима, с солнцем, морозами, снегом. Железобетонный забор, вдоль которого он идет, dесь искрится изморозью. С каждой голой ветви деревьев свисают тонкие сосульки, стоит подуть ветру – и они с мелодичным звоном обламываются, падая в припорошенный копотью снег. Этот звон необычен, он напоминает Казакову Андреевку с ее крещенскими морозами и вьюгами. В сосновом бору за старым клубом тоже можно услышать такой перезвон…

В проходной его встретила молодая женщина в длинной светлой, с поперечными полосами шубе и белых высоких сапожках, на голове – серая шапочка крупной вязки.

– Вадим Федорович? – Она с улыбкой протянула тонкую белую руку. – Лариса Васильевна Хлебникова… К удивительному поэту Велимиру Хлебникову не имею никакого отношения…

Голос у нее звучный, на круглом белом лице влажными вишнями блестят черные выразительные глаза.

– Но стихи вы пишете, – заметил Вадим Федорович.

– Как вы догадались? – удивленно воззрилась на него Хлебникова.

Этого Казаков и себе самому бы не смог объяснить – иногда вдруг, будто по наитию, он точно определял возраст человека, его профессию, семейное положение… Это получалось как-то само собой, без всякого усилия с его стороны. А когда он, уверовав в свой дар предвидения, стал в одной компании вещать на эту тему, то с позором сел в калошу! Даже близко не угадал, кому сколько лет и кто что из себя представляет…

Встреча прошла хорошо. Приятно, когда твои книги знают, от души говорят о прочитанном, даже не обижаешься, если и покритикуют. Слушать одни дифирамбы тоже скучно. Кое с кем из читателей Вадим Федорович даже поспорил: почему он должен писать так, как они хотели бы? Почему обязан все разжевывать для читателя? А если ему хочется заставить его не только переживать с героями, но и задуматься над проблемами, поднятыми в романе? Это куда интереснее, чем выдавать готовые рецепты на все случаи жизни. Кстати, такие книги не очень-то и читают…

Возвращаясь к остановке метро вместе с Хлебниковой, возбужденный встречей, Казаков предложил ей пройтись пешком. Разговором он остался доволен, о чем и сказал своей спутнице.

– А вы знаете, я не читала ни одной вашей книги, – призналась она.

– И пригласили на встречу?

– Это они, читатели, насели на меня… Конечно, я вашу фамилию слышала. Вы не обижайтесь, я просто не люблю современную литературу. Мне по душе Камю, Фолкнер.

– А Лев Толстой, Достоевский, Шолохов? – перебил Вадим Федорович.

Ему не раз приходилось слышать, что современная советская литература неинтересна, читать нечего. «Деревенщики», дескать, давно приелись, потом, ничего значительного за последние годы они не создали. А захваленные прозаики и поэты или тоже исписались, или и не были никогда такими уж талантливыми?..

– Школьную программу я хорошо знаю, – улыбнулась Хлебникова. – Может, зря нас в школе и институте заставляют читать классиков, писать по их произведениям сочинения… Ведь все, что делаешь из-под палки, вызывает, например, у меня внутренний протест. Разумеется, потом я заново перечитала «Войну и мир», «Преступление и наказание», «Тихий Дон»… Но это все-таки классика, а я говорю о современной советской литературе. Почему так?

– Потому что не читают, – с горечью ответил Казаков.

– Вы скажете, мало написано пустых, бездарных книг, которые расхвалены критикой? Радио, телевидение, статьи в газетах – все кричат, какой это талантливый роман, а я не могу его читать. Скучно! Вот и думаешь: или я дура, или меня нагло дурачат…

– Наверное, вы правы, – сказал Вадим Федорович. – Но, чтобы отличить плохое от хорошего, талантливое от серого, все равно нужно читать и то и другое.

– Я давно уже не верю нашей критике.

– Я тоже, – улыбнулся он.

– Кстати, когда я готовила эту встречу, то почти не нашла в библиографии никаких материалов о вас.

Казаков промолчал.

– Почему о вас не пишут?

– В журналы я свои романы не предлагаю – они им не нужны, – с горечью вырвалось у него. – А критики чаще всего пишут о журнальных публикациях.

– Посылайте свои книги известным критикам!

– А вот этого я не делал и никогда не буду делать, – твердо ответил Казаков.

Все это знакомо Вадиму Федоровичу – не раз он точно такие же слова слышал от других. Огульно отрицая всю современную советскую литературу, люди косвенно задевали и его, Казакова. И потом, это неправильно, есть в России замечательные писатели и поэты, их книги не стоят на полках в библиотеках, за ними очереди в книжных магазинах.