Молния

      - Нашел в кармане.
      - Очень правдоподобно! А кто ее туда положил? Святой дух?
      - Н-н-не знаю...
      - Да ты что? Колода деревянная? Тебе в карман лезут, а ты и не слышишь? Смешно! Но допустим на минуту, что ты действительно такой теленок. Тогда как думаешь, когда тебе ее подкинули и где именно?
      - Не помню!
      - Ты что, раздевался где-нибудь, спать ложился в тот день?
      - Не помню.
      - А что же ты помнишь?
      - Ничего не помню.
      - Так-таки ничего и не помнишь? - почти что искренне удивился Форст.
      - Ничего, - так же искренне ответил Савка. Он уже собрался с мыслями, казалось, нащупал под ногами твердую почву и решил ничего не объяснять.
      - Так-таки ничего?
      - Ничего.
      - И давно это с тобой? - посочувствовал Форст.
      - Всегда, - грустно покачал головою Савка.
      - Как это всегда? - уже и вправду заинтересовался Форст.
      - Если выпью, так ничего уже не помню, - выложил наконец Савка свой последний козырь.
      - Ага, - - понял Форст. - Только ты, Савка, не туда попал, скажу я тебе... Выходит, что тебе эту листовку подсунули, когда ты пьяный был?
      - Не знаю. Может, и так.
      - Ага. Наконец-то хоть какое-то предположение...
      А где же ты пил?
      - Не помню.
      - А не кажется тебе, Савка, что все это уж слишком? - Форст начал терять интерес к допросу.
      Савка помолчал... Молчал и Форст.
      - Вот что, Савка. Я тебя предупреждал, и вина, значит, будет не моя. Я тебя хотел пожалеть, а ты... Человек я больной, нервы у меня ничего такого не переносят, но...
      ты сам виноват. Я должен помочь тебе все припомнить.
      Такая уж у меня обязанность. У нас есть возможность помочь тебе припомнить все, день за днем, час за часом.
      С того времени, когда мамочка завернула тебя в первую пеленку... Ну, в последний раз спрашиваю: будешь говорить?
      - Так, ей-же-ей, не знаю... - захныкал Савка.
      - Ну, хватит!
      Форст постучал карандашом по абажуру.
      - Возьмите, - приказал он по-немецки. - Только слегка, так, чтобы он почувствовал, понял, что ожидает его впереди. Одним словом, покажите ему перспективу.
      Савка ничего этого не понимал, только почувствовал, как чья-то твердая, железная рука скрутила назад его руки, сдавила их жесткими пальцами... И Савка словно сам собой встал на ноги и двинулся к двери, не к той, через какую его ввели сюда, а к противоположной. Ктото, кого Савка за спиной у себя не видел, втолкнул его в соседнюю, ярко освещенную - так ярко, что от сильного света резало глаза, - комнату с белыми стенами.
      Посреди комнаты Савка успел еще заметить большой пустой стол. Больше он ничего не увидел, потому что в следующий миг его резко крутанули на месте, и прямо перед собой он увидел лицо Веселого Гуго.
      Гуго какое-то мгновение внимательно всматривался в Савкины глаза. Губы его шевельнулись, и шрам стал потихоньку растягиваться. Гуго действительно усмехался, Усмехался почти добродушно, почти что ласково, по крайней мере довольно. И усмешка эта была такая страшная, что у Савки потемнело в глазах.
      Потом Гуго стал неторопливо связывать Сзвке за спиной руки тонкой, врезавшейся в тело бечевкой. Связывал и ласково, как кот, увидевший перед собой сало, мурлыкал:
      - Ну вот, вот и хорошо! Ну, а теперь, детка, держись! Держись, птенчик...
      Страшное, усмехающееся лицо Гуго поплыло кудато вбок, и вместо него Савка увидел Дуську. Тот стоял перед ним без пиджака, в одной нижней, с засученными рукавами сорочке.
      И вдруг связанные за спиной Савкины руки с неимоверной силой рвануло вверх. Раз, другой, третий... Что-то хряснуло, нестерпимо острая пронзительная боль огнем залила все тело...
      Когда Савку вывели, Форст, не вставая из-за стола, устало потянулся, откинувшись на спинку стула, выдвинул ящик, нашел какую-то пилюльку и, кинув ее в рот, запил водой. Потом из того же ящика достал клочок ваты и принялся старательно затыкать уши.
      Заткнул, снова откинулся на спинку кресла, закурил и, пуская через ноздри дым, стал прислушиваться.
      Поначалу за стеною было тихо. Потом Форст услышал приглушенный шум (видимо, отодвигали стол), потом опять тишина - и вдруг... нечеловеческий, прорвавшийся сквозь вату, зверино тонкий визг обезумевшего от боли человека.
      Закусив сигарету, Форст пальцами крепко прижал вату в ушах. Посидел так немного, отнял пальцы - визг не прекращался, только стал еще тоньше, нестерпимее.
      Форст снова заткнул уши.
      Он повторил это несколько раз, пока наконец визг не прекратился. Что-то там, за стеною, тяжело стукнулось об пол, затопало, и все стихло.
      Форст закурил новую сигарету, прищурился. Дверь скрипнула, на пороге встал Веселый Гуго. Вид у него был несколько смущенный, а ужасная его усмешка казалась сейчас растерянной.
      - Дохлый, стерва! - Гуго с досадой пожал плечами. - Сразу, сволочь, сомлел!
      Форст помолчал, подумал, потом рывком поднялся на ноги.
      - Ну что же... Отлейте... и на сегодня хватит. Повторить завтра в шесть, а потом привести ко мне.
      Нет, Форст совсем не был уверен, что Савка и есть та самая ниточка, которая приведет его к заветному клубку.
      26
      К утру ситуация изменилась.
      Накануне у Форста была в руках только одна, отобранная у Савки, листовка. И был Савка, который, разумеется, за свою выходку на Квашиной свадьбе уже заслуживал самой суровой кары, однако про "Молнию"
      мог и не знать.
      Кое-какие подозрения падали на полицая Квашу:
      ведь Савка именно к нему принес листовку. К тому же комендант Мутц доложил Форсту о подозрительной болтовне Кваши.
      А кроме того, в истории с "Молнией" могло быть замешано еще довольно много людей, участие которых опять-таки было неясно За всеми этими людьми Форст установил негласную слежку, а Квашу поручил лично Дуське Фойгелю. Пока что эта слежка ничего еще не дала.
      Конечно, можно было бы по известному и проверенному способу "густого сига" сразу же арестовать всех этих подозреваемых, а потом уже выбивать из них "Молнию".
      Но "Молнию" можно выбить, а можно и не выбить.
      А ему в этой ситуации нужно было не просто наказать несколько десятков людей, а непременно раскрыть, захватить, уничтожить и "Молнию" и ее типографию.
      Однако напасть на след "Молнии" оказалось не так просто.
      И если Максим с того времени, как листовка попала в жандармерию, чувствовал себя словно под стеклянным колпаком, если ему казалось, что все и всюду только на него и смотрят, то и Форсту было не так уж легко. Он должен был выбирать среди тысяч, искать, по существу, иголку в сене. И Форст опасался, что один его неосторожный шаг так насторожит "Молнию", что она станет неуловимой навсегда, хотя бы он, Форст, и уничтожил население целого района.
      Но его сюда послали не для того, чтобы уничтожить кого бы то ни было. Это и без него умели делать - и делали неплохо. Ему поручили раскрыть и выловить определенных людей, вот эту самую "Молнию".
      Форст не подозревал, что "Молния" уже следит за ним.
      А у него пока не было никаких определенных данных о подпольщиках. Савка попался ему в руки случайно. Все прочие только подозревались, не больше.
      Если бы Форст когда-нибудь получил возможность сравнить свои подозрения с реальными фактами, он убедился бы, что напрасно оставил без внимания и Выселки и совхоз. А уж про хату бабки Федоры и говорить нечего: сто лет ходил бы мимо - ив голову бы не пришло подумать о ней.
      В сущности, по-настоящему он подозревал только Галю и Максима. Да и то без всякого основания. Галю просто потому, что она работала в типографии, а Максим был студентом и в Скальном появился внезапно и уже во время войны.
      За Галей следил Панкратий Семенович. Форст сам вместе со Шроппом придирчиво проверил и перевесил ночью все кассы. Ничего подозрительного он не обнаружил и почти уверился, что взять что бы то ни было и вынести из типографии совершенно невозможно. Ничего не дала и слежка за Максимом, которую вели Дуська, Шропп да и сам Форст.
      Итак, накануне в руках Форста была фактически одна-единствеиная и к тому же не очень надежная, гнилая ниточка - Савка. Но угро сразу принесло неожиданные новости. В поле зрения жандармерии попало еще три листовки с подписью "Молния". Начальник полиции Туз обнаружил две листовки около завода, а Дуська - одну на станции. Было еще очень рано, не закончился даже комендантский час, и Форст, отложив утреннюю беседу с Савкой, приказал, пока не появились на улицах люди, снять эти листовки и немедленно принести к нему.
      В ожидании посланных на эту "операцию" полицаев Форст сидел в кабинете и размышлял. "Чем объяснить, - думал он, - что листовки расклеили только через несколько дней после того, как ими уже хвастал Савка Горобец? Что это? Попытка, к тому же наивная, отвлечь внимание от Савки? Неопытность или беспечность неумелых конспираторов? А может быть, вызов? Может, эта "Молния" так уверена в своих силах, что отважилась действовать под самым носом жандармерии и отряда СД?"
      Полицаи возвратились ни с чем. Листовки "живыми"
      в руки не давались. Они были приклеены каким-то дьявольским красноватым клеем навечно, и отдирать их со стен можно было только маленькими клочками. Таким образом, у Форста в руках по-прежнему оставалась одна-единственная, отобранная у Савки, листовка.
      Но все это сразу забылось, едва лишь вернулся со станции Дуська. Вместо листовки, которая ему тоже "не далась", он принес совсем уж неожиданную и, как показалось Форсту, многообещающую новость.
      И была эта новость связана с Дементием Квашей и его молодой супругой.
      На обратном пути со станции, уже на мосту, Дуська встретился с Дементием. Кваша сменился с дежурства еще в среду вечером и теперь, пробыв дома четверг и ночь на пятницу, возвращался из Петриковки в Скальное. Дуськин дружок и поднадзорный заплетал ногами, как пьяный, хотя был совершенно трезв. Голову опустил, лицо осунулось, даже посерело.
      - Ты что в землю смотришь, молодожен? - спросил его Дуська, сразу поняв, что с Квашей творится что-то неладное. - Варька выспаться не дала?
      - Эх, - вяло отмахнулся Кваша, - не знаю, как тебе и сказать...
      - Да так прямо и скажи, - посоветовал Дуська, почуяв что-то интересное.
      - Думал промолчать, - продолжал Кваша с тоскою. - Мое горе, думал, мне и терпеть. Как говорится, взялся за гуж... А сейчас гляжу, как бы чего похуже за этим не крылось...
      - А ты не молчи, - поощрил Дуська. - Ежели так"
      молчать нельзя!
      И Кваша рассказал.
      В среду вечером, на третий день после того, как он сказал Варьке про листовку и они вроде бы помирились, Дементий сменился с дежурства в полиции. Собираясь домой, решил зайти в управу, узнать, не будет ли там петриковской подводы.
      Шел, видимо, пятый час, на улице было пасмурно, быстро темнело. Спускаясь вниз по улице, Дементий издали увидел на крыльце управы наглухо укутанную в теплую шаль женскую фигуру. "Тю, ну совсем с Варькой схожа! подумал Кваша. - Гляди! Да это и вправду Варька! Откуда она тут взялась? Вроде бы и не говорила, что в Скальное собирается..."
      Удивленный Дементий уже было и рот раскрыл, чтобы окликнуть жену, но тут же спохватился, раздумал.
      В полицаевой груди вспыхнуло ревнивое подозрение, он остановился, прислонился к телеграфному столбу. Сразу зароились в голове десятки разных предположений, черных, неприятных. И в каждом из них он, Дементий Кваша, видел себя набитым дураком, каждое тут же переходило в уверенность.
      "Ну, погоди же, - все больше распалялся Кваша, всем телом прижимаясь к шершавому, холодному столбу, - погоди, ты у меня не выкрутишься теперь, шлюха Полторакова!"
      А Варька торопливо зашагала от управы вниз и повернула вправо, на мостик. Она была чем-то, видно, озабочена, не поднимала головы и не оглянулась ни разу.
      Сумерки сгущались, но Кваша пока хорошо видел, как Варька перешла мост и двинулась дальше - только не по той дороге, которая, перерезая насыпь, вела на Петриковку, а правее, по мостовой, куда-то к станции.
      Дементий кинулся следом. Прижимаясь к плетням, воротам, кустам дерезы, он крался за Варькой, пока та, миновав переезд, не остановилась под чьим-то забором в глухом проулке возле МТС. К тому времени стало соьсем темно - то ли не было видно луны, то ли она поздно всходила, да и небо затянули рваные, косматые тучи.
      Дементий присел за густым кустом дерезы, в неглубокой канаве как раз напротив проулка. Кругом - ни души.
      Варькина фигура по ту сторону мостовой почти сливалась с глухим и высоким забором. Кажется, она поджидала кого-то. Не иначе, как свидание тут назначила.
      Но кому? Ясно, не Мутцу. На черта она ему? Полтораку? Так тому и в Петриковке хватает места... Тогда...
      Тогда, чего доброго, может, самому начальнику полиции Тузу? Он, гад, так к бабам и липнет, так и липнет... А может, что-нибудь и того хуже? Может...
      Одним словом, воображение у Кваши так разыгралось, что даже пот на лбу выступил. Вдруг совсем близко от него застучали по мерзлой земле шаги. Кваша от испуга и неожиданности чуть не убежал куда глаза глядят. Однако удержался. Мимо быстро прошла женщина, и так близко от него, что Дементий мог бы поклясться- это была девушка, которую он не раз встречал в управе. Кажется, она работала в типографии вместе со знакомым Дементию Панкратием Семеновичем.
      "Как бы она не вспугнула Варьку..." Дементий замер, стараясь сдержать гулко колотившееся сердце.
      О том, что эта девушка может интересовать Варьку, Кваша даже и не подумал. Тем удивительнее было видеть, как Варька кинулась к ней. У Кваши голова пошла кругом от такой неожиданности.
      Варька пошла рядом с девушкой по темной, глухой и пустой улице. Они тихо о чем-то говорили, даже как будто спорили. Но о чем именно - Дементий расслышать не мог. А когда, спохватившись, вскочил на ноги и осторожно вдоль канавы двинулся следом за ними, было поздно. Девичьи сапожки затопотали еще быстрее, а Варька, круто повернув назад, вынырнула из темноты в двух шагах от Кваши.
      Все это, таким образом, чуть не закончилось полным провалом, и на самом интересном и самом непонятном месте. Хорошо еще, что Дементий, скорее с испуга, чем из осторожности, мгновенно присел и замер под кустами дерезы.
      Варька пробежала мимо, чуть не задев его по лицу юбкой.
      И все-таки, пересиливая страх и внезапно охватившую его слабость, Кваша решил не отставать от Варьки, выследить ее до конца.
      На улице стояла уже темная осенняя ночь. Варька снова нырнула в глухой проулок и направилась ЕНИЗ, к речке. Дементий заторопился следом за нею.
      У сожженной мельницы по льду она перешла на другой берег. Потеряв в темноте Варьку, Дементий постоял на берегу, прислушался, уловил едва слышные, уже приглушенные расстоянием шаги и пошел на них в гору, тропинкой, по чьим-то огородам и канавам.
      Левады, огороды, переулки, улицы вели вверх, в гору, уводили от центра, казалось, в самую степь. И все удивительнее и непонятнее, все страшнее казалось Кваше это неожиданное путешествие...
      Наконец Варька вышла в степь, пробежала мимо кладбища, через Терновую балку, к совхозу и, взойдя на одно из семи крылечек длинного, под шиферной крышей здания, тихонько постучала в дверь.
      За дверью кто-то отозвался. Дементий не расслышал, но ему показалось, что отозвалась женщина. Варька тоже подала голос. Дверь тихонько скрипнула, и Дементий остался один посреди огромного двора. Напротив в здании ни одного огонька. И в той квартире, куда зашла Варька, тоже было темно, - там, видимо, тщательно завесили окно.
      Он мог потребовать, чтоб отворили дверь, а то и просто выломать ее. Но сделать это Кваша не решался...
      Минул один час, проплыл другой, на исходе был уже и третий, а Варька все не выходила, да, верно, и не собиралась выходить.
      "Ночевать останется", - с покорной и тупой тоской подумал промерзший Кваша.
      Стоять так дальше было глупо, холодно и... страшно.
      Мало ли что могло случиться, что могла выдумать, с с кем связаться Варька.
      Кваша отправился в полицию уже под утро, до окончания комендантского часа.
      В караульном помещении было тепло и накурено. Поздоровавшись с дежурным полицаем Степкой, Кваша уселся на табуретку, за деревянный некрашеный стол, снял шапку, подложил ее себе под щеку, решил подремать часок. Но только упала на стол тяжелая голова, усталость, волнение и тепло сразу разморили его, и в ту же минуту Дементий провалился в тяжелый, непробудный сон...
      Проснулся он оттого, что не хватало воздуху. Чем-то, словно водою, залило рот и нос. "Тону!" - с ужасом подумал Кваша и рванулся с места под громкий гогот, от которого зазвенели стекла.
      Гоготали Степка и Оверко, только что вернувшиеся с патрулирования: они засунули Кваше в нос зажженную цигарку.
      Дементий водил вокруг вытаращенными глазами, долго откашливался, потом глянул на окно, все сразу вспомнил и молча бросился к двери.
      - Э, гляди, не одурей! - все еще гогоча, закричал вслед Оверко.
      До совхоза Дементий бегом бежал. Прямо с ходу, без стука влетел в сени и встал на пороге узенькой кухоньки.
      В плитке весело пылал огонек, а старая Гор.ецкая, сидя на низеньком стульчике, перед раскрытыми дверцами, чистила над миской картошку. Увидев полицая, который вломился в хату незваный, непрошеный, она побледнела:
      Сенька сегодня дома не ночевал. И так и осталась сидеть на стуле со стиснутым в руке ножом и недочищенной картошкой.
      - Где она? - не здороваясь и ничего не объясняя, накинулся на Горецкую Кваша.
      "Она"? Значит, дело не в Сеньке. Горецкая пришла в себя и побледневшими, но уже послушными губами спросила:
      - Кто это "она"?
      - Ну, женщина! Та, что ночевала тут.
      - Женщина? Да господь с вами! Никакой женщины тут не было и нет. Со сна, что ль, привиделось?
      - Я тебе покажу - со сна! - кинулся через кухню в комнату Кваша. - Ты гляди, старая, говори лучше правду, а то хуже будет!
      Но Горецкая поняла уже, что речь идет не о Сеньке, и только плечами пожала.
      - Тут что, больше никто не живет? - вернулся из комнаты Кваша.
      - Я живу. И сын живет. Секька.
      - Сын? А где же он?
      - На работу погнали, на станцию.
      Больше она ничего объяснить не могла, как ни приставал к ней Кваша. Еще, правда, сказала, что слева, в шестом номере, живут старики, родители совхозного зоотехника, а справа, в четвертом, - бывшая продавщица из совхозной лавки.
      Не совсем доверяя своей памяти, Кваша решил заглянуть и в шестой и в четвертый.
      Старики из шестого номера тоже ни о какой женщине не знали. Квартира бывшей продавщицы была уже на замке.
      Сбитый с толку, злой Кваша растерянно топтался на крылечке. "Может, я и правда что-то напутал, - сомневался он, ругая себя. - Да нет! Сам же видел. Не повылазило же мне! Сюда она зашла, в пятый!"
      Так ни с чем и побрел Кваша в город. Шел не торопясь, лениво, устало. Не дойдя до середины Терновой балки, отделявшей совхоз от Курьих Лапок, остановился закурить. Вынул из кармана кисет, скрутил цигарку, повернулся спиной к ветру, чтобы чиркнуть зажигалкой, и...
      увидел Варьку.
      Она вышла из ворот совхозной амбулатории, повернула направо, к оврагу, и сразу же пропала где-то за кустами.
      Уже не прикуривая, как был, с цигаркой в зубах, Кваша снова бегом припустился за женой, но не догнал.
      Раза два мелькнула перед глазами Варька: один раз - за оврагом, на озимом поле, другой - возле кладбища.
      И потом как провалилась в узеньких окраинных проулках.
      Поколебавшись, Дементий решил прекратить наконец эту дурацкую беготню, вернуться в Петриковку и поговорить с Варькой как следует, в открытую, напрямик...
      - Ну, и что же она сказала? - едва сдерживаясь, чтобы не обнаружить свою заинтересованность и нетерпение, спросил Дуська, выслушав рассказ Квашп.
      - А ничего, - растерянно махнул рукой Дементий. - "Иди, говорит, подальше. Залил, говорит, буркалы, черт те где прошатался, а теперь мне заливаешь? Нигде, говорит, не была и ничего не знаю".
      - Бил?
      - Какое там! Самому чуть глаза не выцарапала.
      - Правильно. Сразу бить - это, брат, нельзя. Сначала выведать надо. Дело такое, знаешь... может, за ним что и политическое кроется.
      И Дуська, не заходя в полицию, повел раздосадованного Квашу прямо к Форсту.
      27
      Выслушав Дуську, Форст сразу же, как гончая, напавшая на след, насторожился. Больше всего его поразило то, что Савка с этой своей листовкой так поспешно, глухою ночью подался из Скального в Петриковку и пришел именно в Варькину хату. Может, эта Варька и к коменданту Мутцу устроилась с какими-то определенными намерениями? Встречалась же она с Галей Очеретной, да еще при обстоятельствах более чем подозрительных.
      Теперь, в связи с новыми данными, все - и Очеретная, и появление расклеенных листовок, и Савка Горобец в особенности, - все предстает в совсем ином свете.
      Варькины странствия и свидания состоялись как раз перед тем, как появились расклеенные листовки. Так не связано ли это с теми людьми, с которыми она встречалась минувшей ночью?
      Утренний допрос Савки Форст отложил. Вместо этого допросил Дементия Квашу. Еще раз уточнил, когда, где, с кем встречалась Варька, что отвечала, когда Дементий потребовал у нее объяснений. Не намекал ли ей Дементий на связи с подпольщиками, не напугал ли ее?
      Нет, Дементий даже и не подумал о таком, у него ведь в голове совсем другое было. За эго Форст Квашу похвалил и снова стал допрашивать: не догадался ли он, Дементий, незаметно обыскать Варьку, - может, она с собой что-нибудь принесла? Например, листовку?
      Нет, до этого Дементий тоже не додумался - и заработал легонько в зубы. Совсем легонько, и было бы, наверное, совсем не больно, если бы на пухлой Форстовой руке не было колец.
      Закончив таким манером с Квашей, Форст, по своему обыкновению, вежливо предупредил:
      - Тысяча извинений, но супруге о нашем разговоре ни словечка. Заруби себе на носу. И чтоб глаз с нее не спускал. Головой ответишь.
      И сразу же взялся за тех, кого, по сведениям Кваши, позапрошлой ночью навещала Варька. Это было расследование детальное, придирчивое, но скрытное- такое, чтобы у поднадзорных не могло возникнуть ни малейшего подозрения.
      За Галей Очеретной гестаповцы следили с самого начала, хотя встречи ее с Максимом они и проворонили.
      Семья Горецких тоже была изучена довольно основательно, но это ничего нового Форсту не дало. Зато совхозный медпункт, лекарь-окруженец Пронин и его подопечные раненые - от всего этого Форста просто в жар бросило. Он радовался, что наконец-то, как ему казалось, напал на правильный след, и досадовал, что с самого начала не обратил внимания на такой махровый "цветочек", проворонил его и заметил теперь совершенно случайно.
      Приказав Шроппу и Дуське следить за каждым шагом Кваши, Варьки, Горецких и в особенности Пронина, Форст уже только к полуночи вернулся к Савке Горобцу.
      - Ну вот. Тысячу извинений, что приходится опять тебя беспокоить, Савка, - встретил он Горобца. - Садись, не доводи себя опять до неприятностей, рассказывай.
      Измученный, до смерти перепуганный Савка, услыхав эти слова, умоляюще взглянул на Форста и не выдержал, заплакал.
      Слезы, как ртутные шарики, нечасто, одна за другой, выступали на глаза и по усам скатывались на грудь.
      - Вот хоть верьте, хоть нет - и рад бы сказать, так, ей-же-ей, ничего не знаю и не помню. Хоть убейте...
      - Э, нет, Савка! Чего нет, того нет. - Форст перегнулся через стол. Золотые зубы заблестели перед самым лицом Горобца. - Так легко ты, Савка, не отвертишься, нет! Ты нам скажи все, что знаешь, все, что нам надо!
      Потому что ты ведь много знаешь, Савка!
      А Савка в этом золотом блеске увидел страшную усмешку Гуго, бледное, сухое лицо Дуськи и сразу почувствовал, как все у него внутри обмякло.
      - Вот, говорила-балакала, - отчаянно крикнул он, - ну, что я там знаю? Лучше бы вы меня сразу убили.
      - Нет, Савка, ты подумай: будешь говорить или нет?
      Не до утра же нам с тобой тут сидеть. И плакать дело не мужское. Да и... есть же у вас такая поговорка -Москва слезам не верит.
      - Да если бы я знал, про что говорить-то...
      - Ну, например, про "Молнию".
      Савка только тяжело вздохнул.
      - Или про тех, кто тебе дал листовку...
      Савка пожал плечами.
      - И чего это тебя именно к ней понесло, к Варьке?
      Варька у вас кто, связная или тоже листовки распространяет? Или, может, вы ей какое особое задание дали и с этим коменданту Мутцу подсунули? Ну! Говори! Про Варьку!
      От этих вопросов у Савки и вправду голова пошла кругом, и он только глаза вытаращил. Так, молча, с раскрытым ртом, и сидел.
      - Ну что же, Савка, выходит, ты еще не готов к ответу?
      Форст стукнул перстнем о графин. Сразу же за спиной у Савки скрипнули двери, и, словно два архангела, возникли сзади Гуго и Дуська.
      - Ну, деточка, ну, птенчик... - склонилось над Савкой в соседней комнате искаженное лицо Хампеля.
      И Савка, не помня себя, дико, беспамятно заверещал на какой-то неслыханно высокой, безумной ноте. Нестерпимо острая боль привела его в чувство, Савка, весь в поту, как в росе, жалобно глотнул воздух и по-детскг"т умоляюще забормотал:
      - Не надо, не хочу... Скажу, все скажу. Что хотите, скажу!
      Но сказать хоть что-нибудь Савка действительно не мог.
      С короткими перерывами Гуго и Дуська пытали Савку до самого утра. Савка снова терял сознание, но теперь
      Гуго ловко и быстро, со знанием дела приводил его в чувство, и все начиналось сначала.
      Бесконечно повторяющиеся допросы, истошные Савкины крики, хрипение и стопы, бледное, будто высосанное Дуськино лицо и мертвенная усмешка Гуго все это до смерти надоело Форсту.
      Стоя над распростертым на цементном полу, мокрым с головы до пят, бесчувственным Савкой, Форст убедился: ни в чем таком, что связано с "Молнией", Савка действительно не замешан. Если бы Савка знал что-нибудь и что-то делал, он давно бы уже тут рассказал. И все же с ним еще не покончено. Если взяться за него с другого конца, из этого ничтожества можно еще, наверно, коечто выудить...
      28
      Дав отдохнуть себе и Савке часа два, Форст снова начал допрос. Обвисший, обмякший Савха едва держался на стуле. Где-то там позади, за спиной у него, стояли Дуська и Веселый Гуго.
      Форст сидел на своем месте за столом. Он долго сосредоточенно и серьезно разглядывал Савку, будто в первый раз увидел его. Казалось, что-то даже участливое светилось в его взгляде.
      И Савка ловил этот взгляд "Павиль Ивановитша"
      с собачьей преданностью, словно это была единственная теперь сила, которая могла защитить его, отвести все страшное, ужасное, что притаилось там, за спиной. Сознание у Савки совсем померкло. Остался один только страх перед теми, кто сзади, и готовность все, все сделать - хоть сапоги лизать тому, кто был сейчас перед ним, кто сам ни разу еще его не ударил и от кого зависело все.
      Форст разжал губы и как-то вяло, гадливо усмехнулся.
      - Ну, знаешь, Савка... Даже смотреть на тебя неловко. Какой-то ты... ну, как дитя малое. Вижу, без моей помощи тебе из этого дела не выкрутиться. Хочешь, я тебе помогу.
      - Хо-очу, - всем существом своим потянулся к нему Савка.
      - Вот и хорошо! Тогда давай вместе будем припоминать весь тот день: где ты ночевал, когда встал, что делал, где был, с кем встречался? Когда именно обнаружил листовку? С кем встречался из тех, кого можешь вспомнить и опознать? Кого подозреваешь?.. Ну, будешь говорить?
      - Буд-д-д-у, - протянул Савка, чувствуя за спиной усмешку Гуго.
      И они действительно проследили весь тот день, минута за минутой и шаг за шагом, припоминая все самые незначительные подробности, все мельчайшие детали.
      "Припоминал" и делал из этого выводы больше Форст.
      Но Савка усердно прислушивался к его соображениям и старался как можно точнее отвечать на вопросы.
      Больше всего Форста заинтересовал эпизод с выгрузкой зеленых ящиков.
      - А сколько там было народу? - спросил Форст.
      Савка заколебался. Но тут из-за спины отозвался
      Веселый Гуго. Он сам сгонял грузчиков к вагону, и, если он не ошибается, их было двенадцать.
      Мог ли он их опознать? А кто его знает! Он находился в вагоне и лиц не запомнил, но попробовать можно.
      Да и Вилли Шнапс, то бишь Шульц, мог бы помочь - он все время сидел в машине.
      Гуго говорил по-немецки, и Савка ничего не понял, хоть и напрягал зачем-то (скорее всего от страха) все свое внимание. Форст снова повернулся к Савке:
      - А если б тебе их показать, опознал бы ты тех, кто грузил с тобой зеленые ящики? Понимаешь ли, надо, обязательно надо их опознать.
      - Опознать? - На мгновение словно какой-то колючий лучик пронизал затемненное Савкино сознание. Опознать - выходит, еще кого-то отдать в руки этого Гуго и Дуськи на нестерпимые муки.
      Савка вздрогнул, как от холода повел плечами, заколебался.
      Форст заметил это.
      - Только смотри... Малейшая ложь - и... - он кивнул головой куда-то поверх Савки, в ту сторону, где были Гуго и Дуська.
      Лучик сразу погас.
      - Опознать? - еще раз переспросил Савка. - Да, да... Я попробую, обязательно постараюсь... опознать.
      В тот же день Савку привезли на станцию в крытой черной машине с одним узеньким окошком. Медленно провезли вдоль заводской колеи, на несколько минут останавливаясь то возле элеватора, у моста, а то около завала на путях.
      Вел машину немецкий солдат из отряда СД, тот самый, который привез в Скальное Пауля Йозефа Форста.
      Рядом с ним в кабине расположился начальник полиции Туз.
      В кузове, скрытые от посторонних глаз, сидели четверо - сам Форст, Веселый Гуго, Савка Горобец и Вилли Шульц.
      Из всех четверых один только Вилли Шульц не был заинтересован в этой операции. Он почти демонстративно уселся спиной к оконцу и на людей не смотрел. Явился он изрядно навеселе, в машину сел только после строгого приказа Шроппа и решительно заявил, что никакие там грузчики его не касаются, никого из них он не запомнил и не запомнит никогда, потому что все они тут на одну рожу. И сразу достал из кармана губную гармошку.