Подопечный

Ангел наконец-то вылез, увидел горящие огнем глаза и заскочив вперед меня принялся старательно отвешивать поклоны, пряча за спиной мешок с пеплом. Повелительница еще раз окинула взглядом пустоту площадки и, омерзительно окинув взглядом, повторила приказ.

— Следуйте за мной. Иначе…

Что последует вслед за этим, нетрудно догадаться. Самое лучшее в ситуации, когда женщина, а тем более облаченная властью, сердиться противопоставить ей анти аргументы. Мы сделали почти так. Мы попросту ломанулись за ней следом. Мустафа впереди, услужливо распахивая перед повелительницей двери. Я позади, стараясь зубами распутать стянувшую горловину мешка веревку. Хранитель, когда уходил из поля зрения Любавы, делал мне свирепые глазки и тыкал указательным пальцем на наружную сторону запястья.

Я и сам знал, что сейчас настолько подходящее время для проведения террористического акта к коронованной особе, что просто дальше некуда. Но веревка затянулась слишком сильно и не поддавалась. Или это просто мои пальцы играли неуместную шутку.

Когда, наконец, мешочек оказался раскрытым и рука потянулась, чтобы достать пепел, Повелительница стремительно ворвалась в большую комнату, или небольшой зал, как удобнее, и остановила нас у входа строгим окриком.

— Стоять здесь. Двери никому не открывать. Все что увидите, забыть. Если я прикажу, выполнять немедленно.

Она б еще все мои гражданские права зачитала. Но все равно интересно.

— Ну что же ты! — Мустафу трясло от азарта, словно пингвина в ожидании холодной зимы.

— Да подожди ты! — отмахнулся я, — Ты только посмотри, что твориться.

Рассказал бы кто, не поверил.

Прежде всего, наверно, стоит описать необычный вид помещения на страже которого мы находились.

Не требовалось особой фантазии и ума, чтобы не догадаться, что именно здесь создаются все великие творения, посвященные колдовству и магии. Огромные полки по всем стенам, сплошь заставленные скляночками, баночками. Столы с раскрытыми книгами и заправленными приборами. Связки трав, сушеные лягушки, змеи и прочая живность. Естественно, не обошлось без черепов. Заканчивало картину скудное освещение, создающее в зале не то чтоб полумрак, но мрачный полусвет, полутень.

Но самое замечательное, самое неожиданное находилось сейчас перед повелительницей.

Огромный, прикрепленный металлическими скобами к полу, стул. А на нем… Честное слово, я чуть было не разрыдался от радости. Кто еще такой, мною горячо "любимый" и "обожаемый" мог попасться Любаве?

Клава. Клавка. Клавдюшечка.

Шею бедной бабы к изголовью стула прижимала тоненькая цепочка, не дававшая ей не то что подняться, шелохнуться. Мой пытливый разум также определил, что данная мера предосторожности не является последней. Клавка находилась под сильным колдовством. Под гипнозом. Платье порвано, щека в крови, руки сплошь в царапинах.

А Повелительница в это время низко склонилась к Клавдии, всмотрелась в настоящий момент спокойное лицо, потом произнесла несколько слов, помахала перед бедной Клавкиной рожей руками. Та встрепенулась, черты лица мгновенно исказились ненавистью, глаза открылись, источая волны безумной злобы, рот распахнулся и… :

— Ах ты, стерва… Проклятущая ведьма… Колдуняшка недоученная.., — и все в этом роде, все в таком разрезе.

Повелительница стояла над ней, скрестив на груди руки и молча наблюдая за беснующейся женщиной. Скоро ей надоело принимать на себя поток словесной грязи и она, даже у меня застыла кровь в жилах, не говоря уже о Клавке, тихо произнесла.

— Если ты не заткнешься, я превращу тебя в жабу и высушу на спиртовке. Как и этих, — она взмахнула рукой, задела засушенных лягушек и только сейчас я разглядел, что у всех трупиков были маленькие, съежившиеся человеческие головы.

— Что тебе нужно от меня? — хриплым от страха, а может от волнения голосом выдохнула Клавка.

— Так-то лучше, голубушка, — почти миролюбиво сказала Любава, — Мне ты нужна, чтобы внести ясность в некоторые вопросы. И будет лучше, если все что я услышу, окажется правдой. В противном случае, мои девочки, — она через плечо махнула рукой и мы послушно заняли места у кресла, — Поговорят с тобой так, как их этому учили. И позволь заметить, до этого они меня не разу не разочаровывали.

За последние полминуты нам повезло дважды. Мы оказались кровожадными фуриями, способными на все, к тому же, занявшими чудесные места в первых рядах партера. Даже Мустафа забыл, зачем мы здесь, и с неподдельным интересом наблюдал за разворачивающимися действиями. А обо мне и говорить-то не приходилось.

— Ладно, черт с тобой, спрашивай, — согласилась на поставленные условия Клавка и тут же получила хороший удар по щеке. Я даже зажмурился. Клавкина голова дернулась в сторону, натянутая цепочка врезалась в шею, оставив глубокий красный след на сальной коже.

— Не надо так со мной, — почти вежливо попросила Повелительница, — И не заставляй меня применять силу.

— Сволочь, — прошептала Клавка, и я даже зауважал ее. Прям как партизанка на допросе.

— Займитесь ей, — повелительница опустилась на краешек стоящего рядом стула.

Я поначалу и не понял, что говорит-то она нам. Только после того, как быстрый словно молния, взгляд стрельнул по моей шее, я уразумел что от нас требовалось.

Собственно сейчас было как раз время расправиться с Сердцем Тьмы, но что-то подсказывало мне — не торопись и играй спектакль дальше. Я даже знаю, что это подсказывало — мужская любопытность. Наихудшая вещь на свете.

Мустафа оказался в данном случае проворнее. Он имел слишком длинную память, чтобы разом забыть Клавкины подвиги. Четко ставя ногу в строевом шаге, насмотрелся фильмов, чудовище, он остановился перед стулом, отвел руку строго на девяносто градусов и вмазал Клавке такую затрещину, что от силы удара инстинктивно дернулась и моя голова. Даже Повелительница, невозмутимо ведшая себя все это время, вздрогнула и слегка поморщилась.

Если ангел решил устранить Клавку одним ударом, он этого почти достиг. Почти, но не совсем. Клавку, как и таракана убить нелегко. Она пыталась что-то сказать, но чувствовалось, что злоба настолько переполняет ее, что даже выдавить из себя стон не может.

— Следующий, — Любаве показалось, что только что проведенная процедура не поимела должного успеха. Очень кровожадная женщина. Мда. Обволокли чарами с ног до головы. От прежней Любавы и следа нет.

Как известно, я женщин бью весьма в редких, даже слишком исключительных случаях. Сейчас был явно не тот момент. Привязанную, беззащитную, порядком избитую? Нет, ребята, эти игры не для меня. Но с другой стороны, стоит мне возмутиться, станет совсем плохо. Во-первых я раскрою себя. Во-вторых не узнаю, о чем именно интересуется повелительница. А если копнуть еще глубже, какой из мужчин не мечтает послушать, что думают про него две влюбленные женщины.

Следовательно, необходимо сделать так, чтобы и бабам хорошо было, и мужики целы остались.

Я повторил с точностью до мельчайших подробностей движения Мустафы. Занял исходную позицию: ноги на ширине плеч, рука оттянута для нанесения удара.

Тут главное, чтоб все правильно рассчитать. Засунуть в голову Клавки информацию о силе удара, его сокрушимой мощи и невероятной боли. Настроить параметры срабатывания на определенное расстояние от лица до руки. И все. Спокойно бейте. И не бейте в тоже время. Щелчок в мозгах лже избиваемой включит нужный тумблерок, и удар получиться самым натуральным.

Я чего-то не рассчитал. Потому, что даже не успел сдвинуть ладонь места, как Клавдия заверещала диким голосом:

— Не убивай, родимая, все скажу, все выложу.

Я и не стал ничего делать. Наверно правильно поступил. И Повелительнице понравилось.

— Вот и ладненько, — Любава приподнялась, — Кто они такие?

Наверно самое начало разговора мы пропустили. Разговор шел давно. Я даже покраснел от смущения, прекрасно понимая, что в этом мире говорить о ком то, кроме нас неинтересно, да и нечего. А что же скажет Клавдия?

Клавка выложила все. Абсолютно. Причем с такими подробностями, что я даже удивился. Так и хотелось встреть в монолог и замолвить за себя доброе словечко. Но в целом рассказ, а вернее исповедь, Клавки являлась достойнейшим описанием моего жизненного пути. Начиная от сопельного возраста и заканчивая… :

-… И скрылась его широкая, мужественная спина в воротах ада. Больше я его не видела и ничего не знаю.

Повелительница внимательно посмотрела на Клавдию, затем отошла в дальний угол комнаты, села за стол и стала рассеянно, как мне кажется, перелистывать желтые страницы древней книги. Это продолжалось довольно долго.

Я, признаться, истомился столбом стоять. Но предложить присесть никто не торопился.

Мустафа стойко вытянулся оловянным солдатиком, закатывал глаза, высовывал язык, корчил рожи. Во общем делал все возможное, чтобы я понял, как ему весело.

— Все это весьма занятно, — Повелительница соизволила подать голос. Но мне показалось, что не слишком то она повеселела за последнее время, — Он мне тоже говорил нечто подобное.

Любава встала, вновь подошла к Клавке, взяла ее подбородок кончиками пальцев, приподняла, заглянула в распахнутые глаза.

— Значит, любит, говоришь?

— Любит, любит, — слишком поспешно согласилась Клавка. А где ж ее любовь непомерная ко мне? Все они такие.

— Невероятно. Я не верю в это. Я ничего не помню. но… Я должна в это верить. Сны… Слова… Руки… Его руки…

Кто бы видел меня в эту минуту. Харя довольная, улыбка до ушей. Так и хотелось сорваться с места, распахнуть на всю ширь ручищи и закричать во весь голос: –" Вот он я! Здесь! "

И тут же мысль, страшная и глубоко въевшаяся, обожгла мозг. Я ведь пришел, чтобы убить ее. И это надо сделать. Иначе не будет ничего. Просто ничего.

Рука, подчиняясь каким-то внутренним приказам, сжала кожаный мешочек, вторая рука раскрылась, принимая пепел смерти, и я сделал шаг навстречу повелительнице.

Визг, самый обыкновенный женский визг, без всяких там прибамбасов, сотряс зал. Причем визжали обе, и Клавка, распахнувшая рот настолько, что было заметно, как вибрирует основание языка, и Любава, закрывшая рот ладонями.

Тело мое напряглось, пытаясь понять причину неожиданного переполоха. Потом я понял, что причина кроется в самом теле. Оно стало непослушным и неуправляемым. Застежки на одежде одновременно выстрелили, швы расползлись по сторонам, мышцы затрещали меняя форму и массу. Действие зелья заканчивалось. Я снова превращался в мужика.

В это время хранитель старательно ощупывал свое женское тело, пытаясь добиться того же. Но его изменение началось только тогда, когда я свалился на пол, сотрясаемый крупной дрожью. Ничего даром не дается. Тело принимало установленные природой формы и мстило за проявленную к нему грубость.

Очевидно, что ангел не испытал подобного восторга, так как почти сразу же подскочил ко мне, пытаясь всеми силами облегчить страдания друга. Бабы визжали не переставая, поэтому я, как только позволили силы, обратился вначале к ангелу:

— Двери…

Хранитель, сломя голову, бросился к дверям, защелкал многочисленными замками и засовами. И как раз во время. Глухие удары с той стороны еще раз подтвердили, что нюх у меня на всякого рода опасности еще тот.

Затем я повернул голову к Клавке и Любаве. Если хотите полного подчинения, никогда не пытайтесь переубедить женщину в неправильности того, что она делает.

— Заткнуться всем.

Я же говорил, что подействует. Только непонятно, почему Клавка так и не закрыла рот, а Любава осталась стоять с поднятыми к губам руками. Ну это по сравнению с концом мира, пустяки.

Я поднялся на ноги. Меня все еще пошатывало, но управляться с телом я мог. Сжав в кулаке пепел гвоздики, я двинулся к Любаве.

С этим надо кончать. Еще немного и я попросту сойду с ума. Тихо и незаметно. Я слишком долго шел к этому, чтобы в последний момент смалодушничать. Но даже сейчас, когда решимость перла из меня неудержимыми фонтаном, сила влюбленного сердца остановила меня в полушаге от Любавы.

Мы молча смотрели друг другу в глаза. Я видел, как меняется выражение глаз женщины, которую я любил. То проскальзывало подобие узнавания, то снова все застилала пелена страха за собственную жизнь.

Повелительница прекрасно понимала, что дни ее сочтены. И ничего не могла с этим поделать. Колдовство? Против меня? Она видела, кто я есть. И она понимала, что я приблизился к цели и ни за что не уступлю.

— Как заканчивалась твоя сказка, Странник… Василий? — говорили одни глаза.

— Он нашел ее, что бы никогда больше не отпускать.

— Они жили…

— Они жили долго и счастливо. И умерли в один день.

— Красивая сказка.

— Только потому, что она сказка.

— Ну, Васильич, давай! — краем глаза я заметил, как Мустафа налег на двери всем телом, пытаясь хоть как-то прикрыть расползающуюся от ударов по швам дверь.

Я глубоко вздохнул.

— Ты должна умереть.

Повелительница отпрянула назад.

— Но я не хочу… Я не знаю… Я же просто…

Я опустил глаза, взмахнул рукой и раскрыл ладонь, выпуская на волю смерть Повелительницы и Сердца Тьмы. И свою смерть. Потому, что я не смогу жить с сознанием того, что своими руками приговорил к смерти и привел в исполнении страшный приговор.

И Смерть пришла.

Пепел гвоздики серым облаком опустился на распущенные волосы повелительницы… Нет, сейчас она была просто Любавой, той девушкой, которую я всегда любил.

Воздух задрожал, где-то далеко послышался гром. Он приближался неимоверно быстро, заполняя собою все пространство.

Стены стали быстро покрываться бело-молочной пеленой. больше похожей на туман. Пол заходил под ногами. Потолок стал разваливаться на глазах, обрушивая на нас куски камней и дерева.

Клавдия, тщетно пыталась вырваться из своего плена, о чем-то умоляла, слезы коричневыми дорожками стекали по щекам и исчезали в поднимающемся от пола облаке пыли.

Мустафа уселся на пол и спокойно, лишь изредка смахивая с лица куски штукатурки, взирал на последние дни мира.

Любава… Любава таяла, словно Снегурочка от костра. Ее тело покрылось сначала мелкими пупырышками. Они превратились в набухшие почки, а потом потекли, заслоняя и скрывая ту, которая некогда была самой красивой женщиной на свете. Самой красивой и любимой.

Я рухнул на колени, поднял лицо навстречу обрушавшейся стихии и смог вымолвить только одно:

— За что?

Поднявшийся ураган разорвал мои слова на тысячи осколков, разметал их по белу свету, навеки похоронив самый потаенный их смысл. Чтобы потом, через несколько сотен тысяч веков какое-нибудь существо с красивой улыбкой и более счастливой судьбой, нежели у нас, нашел один из разбросанных кусков, посмотрел на него и улыбнулся — какая глупость. Какая великая глупость — эта любовь и долг.

* * *

Смех, знакомый и одновременно пугающий внутренней непостижимой злобой вывел меня из транса.

Я не узнал мир. Я не узнал себя.

Высоко в небе горел хоровод из шести маленьких солнц. Небо, полное прозрачных облаков удивляло своей голубизной и спокойствием. Разве еще не все?

Воспаленными, истекающими слезами глазами я осмотрелся.

Я стоял в самом центре огромного строения, разрушенного Его Величеством Временем. Огромные колонны, полу развалившееся, но все еще сохраняющие былое величие, подпирали голубую чашу неба. По гладкому каменному полу ветер неторопливо перекатывал редкие песчинки песка, никуда не торопясь и ни с кем не советуясь.

Мустафа, Клавдия и… Любава лежали неподалеку.

Меня передернуло, словно тысячи вольт пробежали по уставшему телу. Живы?

Я бросился к неподвижным телам.

Ребята, живы? Ребята, ведь вы живы? Вы живы!

Ангел открыл один глаз, посмотрел на меня, открыл второй и чихнул. С этим все в порядке. Что может случится с ангелом шестого разряда, побывавшим и в не таких переделках? Пара синяков и ссадин только к лицу ему.

С Клавкой вообще ничего не может произойти. Не женщина, а кремень. Ее хоть под пресс ложи. Вот уже покряхтывает. И начинает ругаться. Это у нее в крови.

Но самое главное — Любава.

Она лежала, широко раскинув руки, и улыбалась. Глаза ее были еще закрыты, но я заметил, как поднимается и опускается грудь.

Я склонился над ней.

Руки, за мгновение до этого, недвижимые, взлетели белыми птицами и переплелись у меня на шее.

— Как закончилась твоя сказка, Странник?

Наверно я заплакал.

— Он нашел ее. Спас. И они жили долго и счастливо.

— Долго и счастливо?

— Долго и счастливо.

— А умерли в один день.

— Да, через сто лет.

Любава открыла глаза, улыбнулась и ее руки требовательно потянули меня к себе.

Тот же самый смех, что разбудил меня несколько минут назад, раздался за спиной.

Все еще наполненный счастьем и радостью, я обернулся, чтобы разглядеть смеявшегося.

Чуть в стороне, повернутое к нам спиной, стояло кресло с высокой спинкой. Именно оно и являлось источником непонятного веселья.

— Что за смех? — не слишком уверенно спросил Мустафа.

Мне кажется, он узнал. Да и я определенно не только слышал, но уже догадывался, кому принадлежит этот журчащий ручеек.

Трудно ошибиться, когда сквозь резную спинку кресла проглядывает копна белых волос, которые могли принадлежать только одной женщине на свете.

— Зинаида? — ангел дернулся всем телом и, морщась от боли, двинулся к креслу. Естественно, я двинул следом. Как-то все слишком хорошо получается?

Все хорошие живы и здоровы. Все плохие побеждены или повержены. Такое случается только в весьма примерных сказках. Не удивительно ли?

Чем ближе мы подходили к Зинке, тем сильнее меня охватывало недоброе предчувствие. Такое бывает. Когда все хорошо, не может все быть слишком хорошо.

-Зина… Ты?! — я осторожно дотронулся до нежной кожи плеча.

Копна белых, словно новогодний снег, волос всколыхнулась, снова веселый смех, и голова женщины, сидевшей в кресле, повернулась к нам.

Я громко икнул и непроизвольно отступил назад.

Это не было лицо Зинаиды. Это лицо вообще не могло принадлежать женщине, которую мы знали так долго и так хорошо. Но тем не менее, перед нами сидела именно она. Зинаида. В этом я мог поклясться на чём угодно и чем угодно.

Покрытое морщинами, изъеденное раскрывшимися струпьями старческая кожа. Узкий рот. Сжатые сухие губы. И глаза. Никогда не забуду этот кошмар. В них не было места ни голубому небу, ни зелени трав. Только пустота темной ночи. Только бездонность космического мрака.

Зинаида раскрыла рот, обнажив несколько желтых, кривых зубов, довольно улыбнулась, и обращаясь прежде всего к ангелу, прошелестела:

— Что же ты не обнимаешь меня, родной? Или забыл, как признавался мне в любви темными ночами. Говорил, что твоя любовь продлиться вечно. Что ж. Вечность на исходе, и я здесь. Обними меня!

Зинаида, неожиданно легко поднялась с места и заключила в объятия ошалевшего ангела. Цепкие пальцы впились острыми коготками в спину и прижали к себе. А на сморщенном лице довольная, щербатая улыбка.

— Милый!

Но хранитель парень еще тот, и я прекрасно понимал все его дальнейшие действия.

— Уйди старуха! — сильные руки попытались оторвать от себя Зинкины пальцы, но безрезультатно. Вцепилась, словно кошка в пойманного воробья.

Я бросился помогать, но даже моя помощь не смогла оторвать Зинаиду от начинающего беспокойно икать Мустафы.

Зинка только весело хихикала и брыкалась ногами. Но вот, в какой-то момент, ее лицо исказилось гримасой гнева, она отпустила на мгновение Мустафу, чтобы потом с силой его оттолкнуть.

Ангел только на мгновение задержался на месте, потом его тело взметнулось, поднялось над каменным основанием, и его отбросило к ничего не соображающим Клавдии и Любаве.

Я остался стоять лицом к лицу с Зинкой. Или с тем, чем некогда являлась она.

— А ты, — она обратила свои пустые глаза ко мне, — Разве ты не поцелуешь меня? Тебе приходилось это делать и в более неприглядных ситуациях.

— Ты.., — я не успел ничего сказать, как Зинка зло прервала меня.

— Ты глуп, Странник. Ты глуп. Думал, что одержал победу, прославился в веках и покрыл свое имя неувядающей славой? Иди к своим друзьям, они тоже не откажутся услышать веселую историю, которую я собираюсь рассказать.

Я не успел ни вздохнуть, ни вякнуть, как Зинаида вскинула руку, и сила, исходившая от нее, отбросила меня к друзьям.

— Что это? — с неподдельным страхом в голосе, спросила у меня Любава, пытаясь укрыть своими руками.

— Все в порядке, — попытался я успокоить ее. Но дрожащий голос выдал волнение и тревогу.

Я попытался влезть в свое сознание и воспользоваться помощью. Но… Я не нашел ничего. Ничего! Все, абсолютно все, исчезло. Куда пропали великие знания? Куда исчезли умы живших во мне людей? Даже не малейшего намека, даже мельчайшего, самого незначительного на присутствие самого легкого колдовства. Словно под веник. Остался только я.

Зинаида неторопливо приблизилась, гадливо улыбаясь, еще взмах рукой и кресло непонятным образом перенеслось к ней. Она, слегка поворочавшись, уселась в него, скрестила ноги, положила на поручни руки.

Я чисто инстинктивно заметил, что все, кроме лица осталось молодым.

— Я славно повеселилась. И замечательно провела время с вами. И теперь хочу, чтобы вы все разделили эту радость со мной. Женщины не знают, хотя может и догадываются, кто я. Но не беда. С тобой, — ее глаза повернулись к Клавке и та вздрогнула, пронзенная холодом пустоты, — Мы встречались довольно часто. Ты как-то собиралась убить меня. А! Узнала! Умница.

Клавдия торопливо отползла и спряталась за широкой спиной Мустафы.

— А ты, — теперь очередь Любавы, — Знаешь меня гораздо хуже. Но вспомни свои Земные видения, свои страхи перед темнотой. И ты вспомнишь меня. Кто я? Разве вы не узнали? Я та, которую вы искали все это время. Я — Сердце Тьмы. Я сама — Тьма. И я пришла.

Я попытался настичь ее одним прыжком, схватить за что придется и свернуть шею.

В результате обнаружил себя распластанным на том же самом месте. Только синяков, да ссадин прибавилось.

— Ну зачем так, — укоризненно покачала головой Зинаида, — Ни ты, ни Мус, никто не сможет причинить мне вреда. Хочешь знать, как все получилось? Я же вижу, это единственная твоя мечта. Рассаживайтесь поудобнее. Рассказ не будет слишком долог. Я и так слишком оторвалась от дел.

А я ведь знал. Знал, что здесь что-то не чисто. И сколько раз меня предупреждали? А ведь нет. Все мимо ушей пропускал. Загордился. Великим Странником себя почувствовал. И что теперь? Кого искал? Тьму? Так вот она. Рядом. Всех обманула. Всех вокруг пальца обвела. Поделом тебе. Слушай не только ушами, но и сердцем.

— Что станет с нами, — захныкала Клавдия.

— — Тебе ли беспокоиться о смерти? — укоризненно покачала головой Зинаида, — Свое ты получила, пришло время раздавать долги. Но больше не перебивай меня. Я старая женщина, — Зинка громко рассеялась, лицо ее покрылось рябью и через мгновение перед нами сидела прежняя, красивая до безумия, Зина. Но длилось это недолго, все вернулось на свои места, — Ненавижу это молодое, красивое лицо. Ну так слушайте.

Долгие годы, да что там годы, многие века, я готовилась превратить вселенную в одно темное, только мне подвластное пятно. Странник, ты думаешь, что ты тот, кем называешься? Какая непростительная ошибка. Позволь пояснить тебе. Странники — действительно некогда могущественная раса. Но только я, и никто больше, являюсь их наследницей.

Они, и только они имели право властвовать над миром. И не беда, что все они исчезли из круговорота времени, так и не достигнув своей великой цели. Но Странники оставили мне завещание. Для захвата власти мне требовалось только небольшая помощь. Выйти самостоятельно из Главной Консервации я не могла. Только управлять и распоряжаться происходящими во вселенной событиями. Вот и пришлось прибегнуть к нетрадиционным методам. А когда появились вы, мне в голову пришла мысль повеселиться. Был создан этот мир, где вы могли побродить и потешить свое самолюбие.

— А как же та сила, которая была во мне? — спросил я.

— Какая сила, родименький. Все иллюзия. Все с чем вы общались, с чем разговаривали, чего касались, все иллюзия. Смешно было наблюдать, как вы топтались на месте, говорили сами с собой, сражались с несуществующими чудовищами. Единственное, чего мне действительно трудно понять, так это твое, бывший Странник, отношение к этой девчонке. А я ведь предлагала свою любовь. И ты отказался. Жаль. Я не стану спрашивать, можно ли вернуть все. И так видно по твоим глазам. Ты думаешь, какая я сволочь и прочее в этом роде? И потому я не пожалею и тебя. Хотя… Некоторое время я думала приобщить тебя к своему делу. Но все в прошлом. Я хорошо повеселилась. Я на свободе. Я не скована железными обручами Колыбели. И теперь все в моих руках. Вы будете единственными, кто увидит воочию, как твориться конец света. И вы станете последними, кто умрет.

— Но это неинтересно, — вставил я.

— Что, неинтересно?

— Неинтересно остаться одной и наслаждаться полученной властью.

— О! Как ты ошибаешься. Это величественно. Это прекрасно. И в конце концов, я всегда смогу создавать необходимые мне иллюзии. Ты даже не представляешь, насколько я могущественна.

— Не думаю, что у тебя получиться.

Интересно, почему я так думаю. Все факты налицо. И что либо противопоставить Зинке не могу ни я, ни кто то другой. Неужели все?

— Не получиться? У меня? Ты смеешься? Кто может помешать мне? Старые, ни на что не способные ваши боги? Где они? Купаются в своих грезах, ничего не видя вокруг. Их время тоже пришло. Хоть они и мои дальние родственники, но все равно погибнут вместе со всеми. Все погибнет. Ничего не останется во вселенной. Только я. Я. Я! И ничто, слышите, ничто не помешает мне.

Зинаида, наверно стоит называть ее как то иначе, но не могу, вскинула руки и потемнело небо. Кружащийся хоровод маленьких солнц рассыпался, раскатился по безбрежному небосклону. И вздрогнула земля.

— Кто осмелиться помешать мне! — закричала Зинаида, — Кто?

Вот она — правда. Мы все всего лишь игрушки в руках могущественных сил. Нами вертят как хотят. Забавляются нами. Мы думаем, что движемся дорогой прогресса? Мы ищем? Мы страдаем? Чушь. Это всего лишь игра.

— Мустафа? Что же ты молчишь? Она права?

Я затряс молчаливого ангела за плечи.

Мустафа нехотя отстранил меня, вздохнул и выложил все, что он думал по этому поводу:

— Конечно! Эта женщина… Эта Тьма права.

— Но боги? Разве не вам мы молились? Не вам воздвигали церкви и приносили жертвы? И после всего, ты смеешь утверждать, что существует правда?

— Да отстань ты от него, любезный, — Зинаида, облокотившись на ручки кресла приподнялась и подошла вплотную к нам, — Его боги спят. Они бессильны. Разве вы не поняли еще этого?

Странно. Странно и удивительно все происходящее. Я боролся, я искал, я убивал. И это все только привиделось.

— Мустафа? А ты реален?

Ангел еще раз глубоко вздохнул:

— Нет никакого ангела. Прости, Васильич. Все неправда.

— Врал? И ты…

— Я не ангел.

— Не везет тебе, Василий, на друзей, — встряла Зинаида, — Все тебя предают и обманывают. Не ищи помощи. И даже не надейся. Все прах. И везде смерть. Ничто и никто не поможет вам.

— Ну почему же?

Зинаида удивленно посмотрела на Мустафу. Признаться, я тоже впервые видел хранителя в таком состоянии. На лице ни капли волнения, ни тени страха. Одна сплошная уверенность и сила. Что-то неведомое и величественное струилось по его челу. Словно золотистый круг, ореол освещал его.

— Что ты хочешь сказать, никчемный дух, превращенный мной в человека? — я почувствовал, что голос у Зинки еле заметно подрагивает. Волнение? Может быть, может быть.

— Я не согласен с твоими последними словами, — ангел сцепил перед собой кисти рук и сладко потянулся, — Здесь имеется один человек, способный достойно разрешить создавшуюся ситуацию.

— И кто же он? — не вопрос, а удивление.

Зинаида неторопливо переводила тяжелый взгляд с одного на другого.

Любава? Испуганная девчонка, прижимающаяся к своему воздыхателю? Или Клавка? Бледная и вздрагивающая. Бывший Странник, а ныне лишенный всех регалий мужик с далекой планеты?

— Я.

Зинка замерла, пальцы ее сжались в кулаки, руки чуть опустились. Она медленно повернула голову и посмотрела на говорившего.

Мустафа сидел в той же позе, в какой я его увидел в первый раз в пустыне. И, естественно, занимался тем же самым делом. То есть ковырялся в носу.

— Ты? — даже более удивленно, чем следовало спросила Зинка, — Кто — ты?

Ангел вздохнул, вытащил палец, встал, подошел ко мне.

— Я должен извиниться не только перед тобой, но и перед остальными. За что? Это довольно грустная история, если ее рассматривать с точки зрения человека. Вы все оказались втянутыми в грязную игру. Не ваша эта вина. Просто вы стали избранниками. В большом круговороте событий. Еще раз приношу свои извинения перед тобой и перед твоими соплеменниками.

— Что происходит?— завизжала Зинка, но Мустафа обратил на нее внимание, только после того, как крепко пожал мою руку.

Вообще-то я ничегошеньки не понимал, но что-то подсказывало мне, что самое интересное развитие событий еще впереди.

— Ты спросила, кто может помешать тебе, о коварное исчадие ада? — ангел неторопливо, явно сознавая свою силу, приблизился к замороженной Зинаиде, — Я. Помешаю тебе — я. А если точнее, те самые боги, о которых ты недавно пренебрежительно отзывалась.