Странный генерал

– Ладно, Питер, не будем ссориться из-за этих грязных негров.

– Мне наплевать, негры они или белые. Они работают, и не такая легкая у них работа. А тут еще палка!.. В общем, я повторять не буду. – Петр повернулся и, пригибаясь, выбрался из штрека…

Как узнали об этом негры? Наверное, подсмотрели, подслушали. С Петром после этого случая они стали особенно почтительны, но в почтительности было уважение – не страх.

Жили они с Дмитрием совсем недалеко от прииска – сняли домик. Надо было бы заодно нанять хотя бы стряпуху, но они всё тянули: очень уж непривычно и неловко это было. Готовили пищу сами, сами мыли полы, только стирку отдавали заходившей к ним раз в неделю разбитной молоденькой мулатке Марте.

Частенько наведывалась к ним Изабелла. Заходя, она всякий раз говорила, что заглянула на минутку, по пути, и всякий раз задерживалась на час-два. Девушку и смешило, и злило, как они ведут хозяйство по дому, она принималась наводить порядок и радовалась, что по ее командам, озорным и властным, суетятся два здоровенных парня.

Держалась Изабелла с ними по-разному – с Петром и с Дмитрием. С первым – как со старшим, со вторым – на равных. Над Дмитрием она шаловливо посмеивалась, называла его русским медведем и рьяно, придирчиво учила бурскому языку, с которым он, в отличие от Петра, был не в ладах. Дмитрий очень старался угодить своей учительнице и однажды, выучив наизусть голландскую детскую песенку, несколько дней изводил друга, рокоча ее басом на какой-то лихой плясовой мотив.

Старание это объяснялось вовсе не пристрастием Дмитрия к языку. Дело пахло любовными чарами. Все чаще Петр замечал, как радостно вспыхивает его друг, как бросает украдчивые взгляды на стройную хозяйскую дочку. И однажды, не в силах сдерживать в себе сладкую тайность, Дмитрий признался Петру:

– Вдарила она меня по сердцу, взахлест опутала… Ежели бы дома – сватом бы тебя просил быть.

Шел второй год, как парни ушли из родного Березовского завода. О доме они говорили редко и всегда как бы с усмешечкой в свой адрес: вот, дескать, учудили чудаки, попали в чужие сани, из грязи да чуть ли не в князи.

– Посмотрела бы тетя Кланя на нас – далась бы диву, – вспомнил как-то Дмитрий свою тетку.

– Отписал бы ты ей письмо.

– Собирался, да раздумал че-то. Всё одно не поверит. Вот ужо вернемся – расскажу.

Говорили-то редко, а вспоминали, почитай, каждодневно. Порой накатывалась и свербила, как зубная неотступная боль, глуховатая нудливая тоска. И никуда от нее не спрятаться, кроме как с головой уйти в работу.

Петру недоставало книг. У Бозе их не было – только библия да несколько тощих брошюр по горному делу. Вот и выбрался сегодня потолкаться в книжных лавках, купить что-нибудь для души да заодно и город порассмотреть. Дмитрий остался дома: загорелось ему особый, с секретом, кухонный шкаф смастерить.

Над городом полыхало мартовское солнце. Но разноликая, пестрая толпа на улицах мало обращала на него внимания. Движение ее было деловитым, и многочисленные чужаки-приезжие, еще не нашедшие работу и пристанище, тоже приноравливались к напряженному городскому ритму.

Хотя на каждого белого здесь приходилось два-три «кафра», услышать негритянскую речь на улице было трудно. Звучали голландский, французский, китайский, немецкий, но больше всего – английский язык. Последний в Йоганнесбурге преобладал и был общеупотребительным.

Англичане вообще прибирали к рукам этот город, главный центр золотодобычи в стране. Вокруг повсюду возникали английские концессии. С английского голоса пели местные газеты. Все больше любителей наживы с Британских островов перебиралось к холмам Витватерсранда. Йоганнесбург, город почти младенческого возраста, рос не по годам – по дням…

Петра влекли книжные лавки, но вывеска первого же оружейного магазина заманила его. Он купил два «веблея», точно таких, как у Петерсона, потом, не устояв перед натиском торговца, приобрел мартини-генри, тяжелое, но верное десятимиллиметровое ружье, затем объемистую жестяную баклагу, обшитую войлоком, и, наконец, патронташ. Хозяин магазина, ирландец, с утра изрядно хлебнувший спиртного, почему-то усиленно расхваливал и навязывал ему еще и седло, – наверное, принял за фермера, вырвавшегося в город из провинции. Петр от седла отказался, но подумал, что со следующих получек обязательно будет откладывать деньги на покупку коня.

В книжную лавку он вошел увешанный оружием. В полутемном помещении было безлюдно и прохладно. Книготорговец, видимо не очень избалованный посетителями, был рад покупателю.

У Петра разбежались глаза. Никогда он не имел своей библиотеки, теперь его охватила жадность, он указывал то на одну книгу, то на другую, вкушая, как усядется дома в кресло, обложит себя этими сокровищами и будет наслаждаться неслышной беседой с десятками умных, знающих людей. И никакого коня покупать он не станет, а соорудит во всю стену книжную полку и в следующую получку, и в третью, и в десятую будет приходить только сюда и никуда больше. Он совсем загорелся, увидев десятитомную иллюстрированную энциклопедию Чамберса. Энциклопедические словари казались ему кладезем знаний и мудрости, он давно мечтал иметь такой…

Книг набралось много. Петр испугался даже, хватит ли денег рассчитаться. Денег хватило: в кармане был весь запас своих и Дмитрия. Но стало совершенно ясно, что покупки ему домой не утащить. Хозяин лавки, рассыпавшись в благодарностях, предложил свои услуги – сбегать и кликнуть извозчика или носильщика.

– Спасибо, я еще поброжу, а потом зайду к вам, – сказал Петр.

Книготорговец с поклонами проводил его до выхода. Петр пошел поискать какую-нибудь харчевню: хотелось есть.

У большого дома под британским флагом полицейский широким взмахом руки задержал его:

– Минутку…

Из дома к экипажу направлялся невысокого роста хмурый и важный бур в сюртуке и элегантных черных панталонах. Его, как только что Петра – хозяин лавки, провожал с поклонами какой-то важный господин. Бур взобрался на мягкое кожаное сиденье, приподнял шляпу, и ходкий рысак с места пошел рысью. Полицейский вытянулся, козыряя.

– Кто это? – спросил Петр у стоявшего рядом длинновязого парня.

– Хм, не знаешь? Сам Питер Якоб Жубер, наш главнокомандующий. – Длинновязый задумчиво почесал нос. – Что-то зачастил генерал к англичанам. Не первый раз вижу… Коммерция, приятель. В наши дни правит людьми она.

На «коммерцию» Петр внимания не обратил, а вот тому, что генерал, главнокомандующий был одет не по-военному, подивился.

В небольшой прокуренной таверне ему подали яйца, копченую селедку, хлеб и кружку светлого крепкого эля. Прихлебывая отдающее хмелем английское пиво, Петр с аппетитом принялся за еду. Вдруг он почувствовал, что кто-то в упор смотрит на него. Петр поднял голову. Худой и оборванный негритянский паренек, стоявший у порога, не сводил с него жадного взгляда.

– Пошел вон! – крикнул хозяин кабачка.

Паренек сжался, испуганно отступил за порог, но не ушел. Большие, казавшиеся черными глаза смотрели затравленно-тоскливо.

– Дайте мне еще хлеба и хороший кусок мяса, – сказал Петр хозяину.

Тот понял, зачем это.

– На свои деньги вы можете купить у меня все, но будет лучше, если этот оборванец поест за дверью.

– Ладно, ладно, – пробурчал Петр. – Прибавьте еще пару яблок.

С едой в руках он шагнул из таверны. Чернокожий отшатнулся от него, а глаза впились в еду. Он даже, показалось Петру, клацнул зубами.

– Держи!

Руки у паренька дрожали.

– Держи, говорю.

Он выхватил мясо и хлеб, отпрянул и тотчас начал жадно есть. Похоже, во рту у него не было ничего уже несколько дней. Петр набил трубку, закурил – много ли прошло времени? – все было съедено.

– Ого! – сказал Петр и шагнул обратно, в таверну – купить еще что-нибудь. Он выгреб из кармана последнее серебро.

Вторую порцию паренек уничтожил так же быстро. Он не сказал еще ни слова.

– Ну, как теперь, получше? – Петр весело похлопал себя по животу.

Юноша в ответ лишь боязливо улыбнулся. Петр про себя прикинул что-то, сказал:

– Хочешь мне помочь?

– О, добрый господин!.. – Сложив ладони у груди, паренек поднял голову. Толстые губы его дрожали.

– Ладно, идем со мной. – Петр двинулся к книжной лавке.

Парнишка-негр покорно поплелся сзади, но Ковалев велел пойти рядом. Ему было жаль этого тощего бродяжку с большими печальными глазами.

– Как зовут тебя?

– Каамо.

– Где ты живешь?

Каамо беспомощно оглянулся и развел руками. «Везде и нигде», – так можно было его понять.

– А где твои? Где отец, мать?

Паренек опустил голову и медленно помотал ею.

– Ты хоть умеешь разговаривать?

– Плохо… мало…

Петр вдруг остановился и принялся вновь рассматривать своего чернокожего спутника. «А что! – подумал он. – Обучим его щи варить, хлеб печь и заживем этакой троицей…»

Каамо не понимал, с чего так заинтересованно рассматривает его этот молодой добрый бородач. Не понимал, а улыбнулся. Губы сами расползлись…

АФРИКА ТОЛЬКО НАЧИНАЕТСЯ

1

Отшумели проливные осенние дожди, отошли морозные ночи зимы, вновь грянула весна – пришел октябрь 1894 года, и опять буйная зелень покрыла трансваальский вельд.

Время, как известно, имеет свойство «притирать» людей друг к другу, к месту их обитания, к среде и обстоятельствам. Петр и Дмитрий «притерлись» на руднике, стали своими, а рудник стал «своим» для них. Даже небо с незнакомым, совсем иным, нежели в России, звездным узором сделалось привычным. Жизнь устоялась, текла ровно, по уже проторенному руслу.

В такой жизни наклонности человека явственней лезут наружу. Уже целую стену в одной из комнат занимали книжные полки.

В тот раз, когда Петр почти все деньги вбухал в книги и оружие, Дмитрий разозлился.

– Ты чо это, Петро, библиотеку-читальню задумал здесь открыть? На ней ведь не заработаешь. Так, знаешь, дело не пойдет.

– Дурья твоя голова! Не для заработка книги – для удовольствия, для знаний.

– Много мне с твоих книжек удовольствия! На кой ляд робить, если все деньги на такие пустяки сорить! Нам подкопить надобно, чтоб не с пустыми руками домой ворочаться, а ты… – Он даже слов не находил от возмущения.

Это была, пожалуй, их первая ссора на африканской земле.

– Ладно, – хмуро сказал Петр, – успокойся. Что твое потратил – верну. И впредь только на свои буду покупать.

На том и порешили. Оттаяв, Дмитрий даже соорудил другу полки. Он лишь крякал да укоризненно покачивал головой, когда Петр приносил домой пачки книг и принимался любовно расставлять их по стеллажам.

– Книгочий, – усмехался Дмитрий. – Тебе не по рудничному делу ударять – по науке. Может, в профессора бы вышел? Как тот наш знакомый.

– Может, – без улыбки соглашался Петр. – Только наукой-то, брат, с малых лет владеть надо. А мы с тобой бородами уже обзавелись.

Но что верно, то верно – чтение стало для него постоянной, неодолимой потребностью. Господин Деккер, книготорговец, на чью лавку когда-то набрел Петр, не чаял в нем души: покупатель этот регулярно оставлял в лавке чуть не половину своего жалованья. Деккер уже знал его историю и старался добывать, кроме прочих, и книги на русском языке.

Чем шире горизонты познания, тем больше человеку хочется узнать. Выработать какую-то систему в чтении Петру не удавалось: сам не умел, а подсказать было некому. Он проглатывал чтиво жадно и безразборно, набрасываясь на все, что попадало под руку. То были романы и описания путешествий, книги по горному делу и экономике, раздумья историков и хвастливые описания приключений разнокалиберных авантюристов. Но все больше влекла Петра та полка, в начале которой лепилась сбоку книжица, подаренная Петерсоном. На этой полке тоже еще не было системы и вперемежку стояли Шопенгауэр и Маркс, Прудон и Кампанелла, Рикардо и Бакунин – авторы, которые, каждый по-своему, растолковывал жизнь и пытался заглянуть в будущее. В сочинениях этих было много непонятного. Чамберс уже не мог помочь Петру, но это не пугало рьяного книгочия, только подзуживало его и приносило Деккеру новые доходы.

Не с кем было посоветоваться; изредка Петр писал Петерсону, тот отвечал, рекомендовал прочесть то или иное, а однажды прислал два пухлых тома того же Карла Маркса – «Капитал». Петр влезал в них постепенно, не наскоком, и мир, казавшийся хаотичным и непонятным, превращался в строгую систему обязательных, отрегулированных историей взаимоотношений классов. Поступки людей и вещи приобретали свой новый, исполненный глубокого значения смысл…

Появилось у Петра и еще одно увлечение – верховая езда. Они с Дмитрием купили-таки лошадей, и кони не застаивались в конюшне. Нередко отправлялись верхами втроем – с Изабеллой. Как почти все бурские девушки, она была хорошей наездницей, не требовала особой опеки, с ней было просто и весело. Все теснее становилась их дружба. Правда, в отношениях с Петром, оставаясь приветливой и добросердечной, Белла не могла переступить ту грань, за которой начинается легкая, ничем не сковывающая свободы отношений непосредственность. К Дмитрию же она не выказывала ни особого уважения, ни почтения, часто подсмеивалась над ним и все же, дурачась, тянулась именно к Дмитрию.

Чтобы не мешать им, Петр нередко отправлялся в вельд один. Впрочем, его всегда сопровождал Каамо. Парень был удивительно быстр и вынослив в беге. Вначале Петр сердился и гнал Каамо домой, но тот лишь улыбался и все так же легко и стремительно бежал рядом с лошадью. Петр предлагал ему место в седле – Каамо отказывался и от этого. Мчаться по вельду подобно стреле, спущенной с тугой тетивы, – это был его природный дар, он приносил ему наслаждение.

Особенно они любили резвиться в истоках Крокодиловой реки: там было много зверья и птицы. С этих прогулок, если можно назвать прогулками лихую скачку по диким просторам, Петр возвращался с богатой добычей. Его рука и глаз уже не знали промаха в стрельбе, и дичь не сходила с их стола.

Готовил Каамо. Он прижился и стал как бы членом их небольшой мужской семьи. Парень оказался веселым и сообразительным. Лишь долго не мог он заставить себя называть Петра и Дмитрия по именам. Баас – хозяин – обращался он к ним. Но потом привык и к именам.

Петр учил его языку и грамоте, приемам ружейной стрельбы. Каамо учил его понимать жизнь вельда, повадки животных и птиц, особенности африканских растений. Однажды он притащил к обеду полную корзину маленьких, похожих на огурцы ярко-красных плодов.

– Конгве, – пояснил Каамо, – можно есть, вкусно.

Это были «кафрские арбузы», сочные и сладкие.

В другой раз дело чуть не кончилось скандалом.

Придя с работы, парни, как всегда, уселись за стол, Каамо потчевал их с затаенной довольной улыбкой: он приготовил друзьям сюрприз. На тарелках появилось какое-то густое, коричневатого цвета месиво.

– Что за каша? – поинтересовался Дмитрий.

– Ешь, Дик, ешь. Хвалить будешь. Все бечуаны едят. Все черные едят. Вкусно.

Оно и верно оказалось вполне съедобным, это вязкое и жирное сладковатое месиво с каким-то странным запахом и привкусом.

– Что же это все-таки? – не вытерпел и Петр.

– Ешь, Питер, ешь, – повторял Каамо. – Когда тарелка пустая будет, я будет рассказать.

Ох и взбеленился Дмитрий, когда узнал, что он ел! Оказывается, Каамо подал им высушенную на огне, истолченную и смешанную с медом саранчу.

Дмитрий вытаращил глаза, нижняя губа у него отвисла. Довольный эффектом, Каамо хохотал и приплясывал, весело хлопая себя по ляжкам. Дмитрий схватил тарелку и запустил в парня. Тот увернулся и выскочил из комнаты. Дмитрий кинулся вслед, но Петр успел ухватить его.

– Стоп, Митя!.. А что случилось?

– Да как – что? Да я ему сейчас…

– Спасибо скажешь?

– Пошел ты к черту! – Однако Дмитрий сел. Посидел, боязливо ощупал живот, покрутил головой, усмехнулся: – Вот ведь оказия!..

Потом они всякий раз смеялись, вспоминая этот казус. У Каамо не было друзей, кроме Петра и Дмитрия. Правда, он привязался и к Марте, той молоденькой мулатке, которая стирала им. Каамо всегда старался услужить ей, помогал таскать узлы с бельем и воду.

Марта была наполовину француженка, наполовину бечуанка. Кровь белого отца, что ли, сделала ее смелой и разговорчивой. Местные парни побаивались не только ее языка, но и кулаков. Марта носила яркие, цветастые юбки и замысловато вышитые кофточки. Она любила звонкие песни, и еще задолго до ее появления на пороге дома все узнавали, что она идет к ним. Каамо начинал улыбаться, и Петр улыбался, а Дмитрий, если у них гостила Изабелла, улыбаться не решался: хозяйская дочь не очень-то признавала «эти шашни с цветными».

Входя, Марта здоровалась весело и громко, а перед Изабеллой делала почтительный книксен.

– Ну, мои большие ребенки, – говорила она, – давайте ваши грязные штанишки и рубашки.

– Садись, Марта, выпей кофе, – приглашал обычно Петр.

– О нет, спасибо, масса Питер! Марта недостойна такой чести, – смиренно отвечала мулатка, а сама, глазами указывая в сторону Изабеллы, делала такую уморительную рожу, что Петр и Каамо прыскали.

Это повторялось почти каждый раз. Потом Каамо забирал узел с бельем и говорил:

– Я немножко помогу Марте. Скоро ждать меня не надо. Я буду шляться.

Последнюю фразу он произносил по-русски. Ему очень нравилось словечко «шляться».

А вообще-то Каамо был домосед. Когда Петр и Дмитрий уходили на рудник, он возился по хозяйству – наводил порядок в доме, готовил пищу, кормил и чистил лошадей, выделывал шкуры добытых Петром антилоп. Иногда он развлекался тем, что примерял на себя одежду друзей; он очень любил наряжаться. Но порой пареньку становилось плохо, тоскливо, он целыми часами лежал на траве, уставясь в небо, или шел на речку и, забравшись в прибрежные заросли, сидел там и напевал что-то томительное, щемяще-грустное. Иногда он уходил в поселок, где жили негры, рудничные рабочие, и, робкий, молчаливый, стоял возле какой-нибудь хижины, прислушиваясь к разговору старших.

Как-то раз, вернувшись из поселка, он сумрачно притулился в уголке на кухне, молчал, потом сказал сердито и пылко:

– Негры – глупые люди!

– Это почему же, Каамо? – спросил Петр из комнаты.

– Глупые! – упрямо и жестко повторил парень.

Что-то творилось с ним. Петр заглянул на кухню:

– Ты о чем, Каамо?

Тот повел на Петра глазами, блеснули на коричневом лице белки.

– Питер, ты бил Якоба Мора?

– Зачем же бить человека?

– Негры говорили: ты сильный и справедливый. Они говорили, Якоб Мор боится тебя, наверно, ты бил его. А негры его бить не могут. Негры глупые и слабые.

Каамо был взволнован и путал слова – английские, бурские, бечуанские, русские. Кое-как Петр разобрался в том, что рассказал ему парень. Он рассказал горькую негритянскую легенду.

Когда-то, очень давно, бог создал из камней две пары людей: черную пару, потом белую. После этого он опустил на землю две корзины. Одна была большая, другая маленькая. Бог велел поделить их, выбрав, кому какая нравится. Черная пара ухватилась за большую: в ней лежали лук и стрелы для охоты, мотыга для обработки земли, хлопок для рыболовных сетей. В маленькой корзине белые нашли лишь книгу. Они прочитали ее и стали мудрыми и хитрыми. Они научились обманывать черных и повелевать ими.

– Ты все понял, Питер? – спросил Каамо и вдруг почти закричал: – Ты очень медленно учишь меня! Я хочу знать все, что знают белые, и хочу читать книги. Пожалуйста, Питер, учи меня быстро.

Петр молча обнял его жесткую курчавую голову, прижал к груди.

– Айдате песни петь, – негромко позвал из комнаты Дмитрий.

Это была его любимая отдушина – родные русские песни. Он пел, и Петр трепетно затихал в уголке. Песни были волшебством. Горько-сладкие, щемящие напевы и слова волшебно превращались в видение далекого родимого мира. А Каамо в эти минуты оказывался обычно рядом с Дмитрием. Он был очень музыкален, этот негритянский паренек, и, хотя плохо понимал слова, всей душой отдавался то буйно-быстрым, то протяжным напевам чужой, далекой страны…

Сейчас он поднял взгляд на Петра, улыбнулся смущенно и сказал:

– Вы оба два хорошие люди.

И вдруг вскочил, совсем по-русски воскликнул: «Айдате!» – и вприпляс пошел к Дмитрию.

Без стука, как добрый знакомый, вошел в дом Клаас Вейден. В старой потертой куртке, обвисающей на костлявых плечах, небритый, он бочком, неуверенно приблизился к столу и тихо произнес свою обычную, неизменно повторяющуюся в каждый визит фразу:

– Вот зашел навестить, скучно одному старику…

Вейден появлялся у них почти регулярно раза два в неделю, по вечерам, сообщал о том, что ему скучно одному, и сидел, даже не пытаясь завести разговор, время от времени отхлебывая из плоской фляжки крепкий доп. Петр поначалу тяготился этим: ведь надо было принимать гостя, оказывать ему внимание и как-то развлекать. Потом он понял, что это бесполезно и вовсе не нужно. Старик приходит из своей норы-хибарки просто посидеть и помолчать к людям, которые ему, по крайней мере, не противны.

Дядя Клаас, как звали его на руднике, был коренной бур. Когда-то он имел ферму, потом рудник, но там погибли в шахте два сына, он запил, опустился и бог его знает, чем кончил бы жизнь, если бы старый приятель Артур Бозе не дал ему работу и пристанище. Это Петру было известно не от Вейдена, сам о себе старик никогда ничего не рассказывал.

– Иди, Питер, читай свои книги, я посижу, – сказал дядя Клаас. Он прислушался к тихой непонятной песне: Дмитрий выводил «Лучинушку». – Скоро вы с ним расстанетесь.

– Как – расстанемся? Почему?

– Ты куда-то поедешь.

– Куда я поеду? Зачем?

– Не знаю, Питер, не знаю. Я маленький человек, просто слышал, что поедешь… куда-то. – Вейден неопределенно пошевелил пальцами над головой.

Петр внимательно посмотрел на него – старик был очень пьян.

2

И все-таки Клаас Вейден сказал правду…

Воскресное утро было ясное, чистое. Петр, сидя на крылечке, набивал патроны, Дмитрий чистил своего Гнедка. Из кухни доносился густой аромат жареного мяса – Каамо готовил завтрак.

– Какие трудолюбивые люди! – раздался вдруг голос Изабеллы; они и не слышали, как она появилась во дворе. – Наверное, опять собираетесь распугать всех антилоп в округе?

– И надеемся, что вы поможете нам в этом, – откликнулся Петр.

Дмитрий расплылся в улыбке.

– Сегодня – нет, – сказала Изабелла. – И вам, как я понимаю, придется отложить прогулку. – Она приняла шутливо-важную позу, руки уперла в бока. – Я прибыла к вам в качестве гонца от сиятельной персоны известного в здешних местах Артура Бозе и уполномочена передать официальное послание.

Изабелла протянула Петру клочок бумаги, на котором неровными, угловатыми каракулями было написано:

Питер и Дик прашу вас ни отказат от обедать ныньче в маем доме.

К сему А. Бозе.

Нада пагаварить о деле.

Обедать в доме Бозе им приходилось, но ни разу еще это не обставлялось столь церемонно.

– Как это понимать? – с растерянной улыбкой спросил Петр. – О каком деле речь?

Изабелла пожала плечами:

– Не знаю, Питер. – Глаза ее сделались лукавыми. – Может быть, отец хочет сообщить о том, что Якоб Мор просил моей руки, и посоветоваться с вами?

– А Якоб…

– Да, он сделал это вчера.

– Ты говоришь неправду, Белла? – выкрикнул Дмитрий.

Изабелла живо повернулась к нему:

– Что ты, Дик! Разве я могу взять такой грех на свою слабую душу? – В глазах ее по-прежнему плясали смешинки.

– Хочешь, я ему все кости переломаю? – совсем не шутливо сказал Дмитрий, комкая записку.

– О нет! Лишать отца лучшего надсмотрщика – это было бы жестоко, Дик. К тому же ведь еще неизвестно, какой ответ получит почтенный Якоб Мор… – Крутнувшись так, что юбка приподнялась колоколом, обнажив стройные загорелые ноги, Изабелла побежала к своему дому, крикнув: – Не опаздывайте!..

Они все же опоздали: Дмитрий не хотел идти, Петр еле уломал его.

В большой темноватой гостиной сидели хозяин и Якоб Мор. Бозе поднялся навстречу вошедшим:

– Я уж думал…

– Что вы! – с натянутой улыбкой возразил Петр. – После такого послания мы не могли не прийти.

Бозе ухмыльнулся в бороду:

– Значит, помогло. Специально написал, чтобы не отмахнулись от приглашения. Надо кое о чем поговорить.

Однако никакого особого разговора за обедом не произошло. Беседа вообще не вязалась, хотя Бозе, похоже, взволнованный чем-то, пытался расшевелить гостей потешными историями из своих охотничьих похождений.

Друзей сковывало присутствие неприятного для них человека. Якоб Мор всячески выказывал свое расположение Изабелле, старался ухаживать за ней, но та явно игнорировала его, изредка бросая смешливо-заговорщические взгляды на Дмитрия и Петра. Дмитрий угрюмо молчал. Ели вяло.

Подали кофе. Раскуривая трубку, Бозе сказал:

– Дочка, займись чем-нибудь, мы потолкуем о делах.

«Вот оно!» Петр обеспокоенно оглянулся на Дмитрия. Тот, ссутулившись, уставился в пол и, похоже, боялся шевельнуться.

– С господином Мором я уже советовался, – начал Бозе, – и рад, что мнения наши совпали. Последнее время дела на руднике, хвала богу, идут хорошо. – Бозе приветливо посмотрел на Петра. – Но я стреляная птица, и я не хочу быть в дураках. Один раз я уже чуть не вылетел в трубу из-за милейшего Сесиля Родса, когда он прибрал к рукам алмазные разработки. Чует мое сердце, на Витватерсранде скоро тоже что-то произойдет. У Родса длинные, загребущие руки, он силен, что-то больно уж нахальными становятся английские компании в Йоганнесбурге. – Бозе повернулся к Мору: – Вы извините, Якоб, надеюсь, эти слова не обижают вас.

Мор холодно улыбнулся:

– Я себя считаю больше голландцем, чем англичанином. И, кроме того, ваши интересы, Бозе, для меня неизмеримо выше чьих-либо.

– Спасибо, Якоб, я так это и понимал… Ну вот, повторяю, чтобы не оказаться в глупых, я решил… От верных людей мне стало известно о находках золота на Олифант-ривер, Слоновой реке, за Лиденбургом. Это северные отроги Драконовых гор. Надо хорошо понюхать и копнуть это местечко. Если и верно там есть металл, лучшего нам не надо. Область дикая, никто не помешает нам заложить рудничок и грести золото, если здесь начнут хозяйничать Родс и его акулы. Вам понятно, друзья?

Вопрос был обращен, прежде всего, к Петру и Дмитрию. Но ответа Бозе и не ждал: он продолжал говорить.

– То, что я сказал, должно остаться только между нами. Чтобы не пронюхал ни один шакал… Я думаю поручить все это Якобу, а в помощь ему пойдет Питер… Подожди, Дик. Ты останешься на руднике, вам с Вейденом придется поделить обязанности Якоба и Питера. А им выделим группу рабочих, и они надолго оставят нас. Путь сложный и длинный. Конечно, пригодится и железная дорога на восток. Можно доехать до Эрли или Махадодорпа, а оттуда…

– Это неосторожно, – прервал его Мор и недовольно пошевелил бровями. – И Эрли, и Махадодорп – паршивые маленькие местечки, и каждый баран обратит там на нас внимание.

– Пусть обращает, – весело усмехнулся Бозе. – Я надеюсь, вы не станете объяснять «каждому барану», куда и зачем вы держите путь. Давайте взглянем по карте…

К ночи обо всем договорились. Было решено, что экспедиция отправится из Претории железной дорогой до Миддельбурга. Цель – для любопытных – охота. А для большей предосторожности в Преторию выехать не всем сразу, а двумя группами, в различные дни. Вначале туда отправится Мор, там приобретет необходимое, потом к нему присоединится со второй группой Питер. Лошадей и воловьи упряжки они купят в Миддельбурге.

3

Приехав в Преторию, Петр остановился в одном из привокзальных постоялых дворов. Сопровождавших его негров расположили на дворе. Хозяин, рябой одноногий бур, спросил у Петра:

– Надолго?

– День, два.

Больше хозяина ничего не интересовало.

Позавтракав, Петр отправился к Мору.

Якоб Мор занимал громадную, обставленную с роскошью комнату в одной из гостиниц на главной, Церковной площади. Похоже, он разыгрывал из себя богатого путешественника, это льстило его натуре. С Петром Мор держался суховато, сразу дав почувствовать, что именно он возглавляет экспедицию. Он только спрашивал – Петр отвечал. Потом Мор отпустил его.

– Вы можете быть свободным до пяти вечера. В пять явитесь сюда, придет тот человек, который поведет отряд.

«Ну-ну, главнокомандующий!» – про себя ухмыльнулся Петр.

Он решил осмотреть город, но на это не понадобилось много времени. Столица Трансваальской республики, расположенная среди высоких голых холмов, по существу представляла собой большую деревню, зеленую и чистую. На город она походила лишь в центре, где были собор, банки, гостиницы, магазин и занимающий целый квартал дом правительства. На Церковной площади высилась гранитная глыба с плоским, выровненным верхом. Заинтересовавшись, Петр спросил у прохожего, зачем торчит этот камень. Тот глянул на Петра снисходительно:

– Приезжий?.. Это цоколь для памятника нашему дяде Полю, президенту.

Петр знал, как уважительно относятся буры к старому Павлу Крюгеру, и все же не мог не удивиться: живому готовят памятник. Он долго стоял у глыбы гранита, пытался представить, каким закаменеет на ней президент. Но для этого надо было знать хотя бы, каков он из себя. У Петра мелькнула озорная мысль – пойти в дом правительства; говорят, увидеть президента очень просто: он принимает любого, обходясь без всяких секретарей и адъютантов. Но с чего же это идти к нему? Просто так, из мальчишеского любопытства?

Петр двинулся в противоположную сторону.

От площади тянулись лишь две замощенные улицы, другие заросли травой, по ним бродили козы. Мрачноватые кирпичные особняки тонули в садах. Вдоль тротуаров журчала вода в аккуратных канавах: в Претории была искусственная оросительная сеть.