Власов. Два лица генерала

Все эти люди — мужчины, женщины, дети, старики, — чувствующие себя как на краю пропасти, перенесли такие лишения, такие страдания, что, если бы описать все, ими пережитое, получилась бы небывало жуткая книга человеческой скорби…

Господин Вандерберг, помогите своим влиянием и авторитетным словом этим замученным людям, никакого преступления не совершившим, желающим работать на любом поприще, только бы жить, мыслить и умереть свободными.

Один русский религиозный мыслитель сказал недавно, что «человеческая [296] совесть больна»… От болезни можно ведь выздороветь, только смерть безнадежна.

Помогите же тем, кто верит в человеческую совесть».

Эти письма — диалог…

Диалог живого человека с государственной машиной. Антону Ивановичу Деникину не удалось добиться спасения власовцев, но это и не могло удасться.

Нелепо напоминать машине о больной человеческой совести. У машины нет совести…

Не удавалось и Власову объяснить то, что требовали от него объяснить следователи.

И Деникин, и Власов говорят на одном языке.

Но говорят они с мертвыми системами, которые не способны разобрать их языка, даже когда пытаются понять.

Когда читаешь стенограмму процесса, слышно, как заглушает скрип заржавевшей машины голос живого человека…

Ульрих. Сдаваясь немцам, были ли вы убеждены в правильности действий фашистов, и, переходя на их сторону, вы делали это добровольно, согласно вашим убеждениям или как?

Власов. Смалодушничал.

Ульрих. Имели ли вы попытку попасть на прием к Гитлеру?

Власов. Да, я пытался, чтобы Гитлер принял меня, но через Штрик-фельдта я узнал, что Гитлер не желает видеть меня потому, что он ненавидит русских, и что он поручил принять меня Гиммлеру.

Ульрих. Бывали ли вы у Геббельса и какую получили конкретно от него помощь?

Власов. Да, у Геббельса я был, и он обещал оказать мне самую широкую помощь, а именно, передать в мое распоряжение типографию, обещал отпускать деньги и все необходимое для ведения пропагандистской работы.

Ульрих. Листовки за вашей подписью фактически были продиктованы и исходили от немцев, не так ли? Где же здесь представители русского народа, от имени которого издавались эти листовки?

Власов. До 1944 года немцы делали все только сами, а нас использовали лишь как выгодную для них вывеску. Даже в 1943 году немцы не разрешали нам писать русских слов в этих листовках. Наше участие, вернее, наша инициатива во всех этих делах, даже в 1945 году едва ли превышала 5 процентов.

Ульрих. Кто же дал право писать и говорить от имени русского народа?

На этот вопрос Власов ответа не дал». [297]

Это замечательный, кажется, не равнодушным стенографом, а великим художником записанный диалог.

Власов говорит, что немцы не давали ему писать в листовках русские слова, а Ульрих спрашивает, кто же дал ему право говорить от имени русского народа…

И как замечательна ремарка: «На этот вопрос Власов ответа не дал»!

А что можно ответить на такой вопрос?…

Ведь это и не вопрос, а — совсем уже близко! — мертвый скрип машины.

И он не заглушает, а заталкивает назад в горло человека слова «задушевного» языка.

Как справедливо заметил А.И. Солженицын, власовцев убивали «при первом звуке русской речи».

Застревали слова, когда захлестывала горло наброшенная рукою палача удавка.

Сливались в хрип слова «задушевного» языка.

В русский — помогите этим замученным людям, никакого преступления не совершившим, желающим работать на любом поприще, только бы жить, мыслить и умереть свободными! — хрип о свободе…

Глава четвертая

Суд над власовцами проходил под председательством небезызвестного генерал-полковника юстиции, председателя Военной коллегии Верховного суда СССР В.В. Ульриха и длился всего двое суток.

Материалы его, не считая четырех газетных отчетов, были засекречены. Это, как мы уже и говорили, сразу породило массу слухов. Но странно было бы, если бы эти слухи не появились… Ведь тогда широко освещались и откровенно сфабрикованные процессы, а здесь факт измены Родине был налицо, сотрудничество с врагами очевидно, и вот — все засекречивается.

Значит, было нечто более важное, чем пропагандистский эффект, была правда, услышать которую народу ЦК ВКП(б) не мог позволить.

Нет— нет!… Никакого отношения к шизофреническим рассуждениям о страшных тайнах ГРУ эта правда не имела и не могла иметь.

Правду о том, что у русского народа нет других друзей, кроме армии и флота, иногда высказывали и наши правители… [298]

А вот тайну о том, что у русского народа все последние столетия не было врага более страшного, чем его собственное правительство, хранили и императоры, и большевики.

Открыть эту тайну народу было невозможно…

30 июля 1946 года началось закрытое судебное заседание Военной коллегии Верховного суда СССР.

«В 12 часов 05 минут председательствующий Ульрих открыл судебное заседание и объявил, что подлежит рассмотрению в закрытом судебном заседании, без участия обвинения и защиты и без вызова свидетелей, дело по обвинению: А.А. Власова, В.Ф. Малышкина, Г.Н. Жиленкова, Ф.И. Трухина, И.А. Благовещенского, Д.Е. Закутного, В.И. Мальцева, С.К. Буняченко, Г.А. Зверева, М.А. Меандрова, В.Д. Корбуковаи Н.С. Шатова, преданных суду Военной коллегии Верховного суда СССР за совершение» преступлений, предусмотренных статьей 1-й Указа Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 года и статьями 58-1 «б», 58-8, 58-9, 58-10, ч. 11 и 58-11 УК РСФСР».

Секретарь, подполковник юстиции М.С. Почиталин доложил, что все подсудимые под конвоем доставлены в суд и находятся в зале судебного заседания.

В.В. Ульрих — одно за другим — начал называть имена подсудимых.

Один за другим вставали подсудимые.

Ульрих. Власов Андрей Андреевич… 1901 года рождения… русский… имел звание генерал-лейтенанта. Копию обвинительного заключения получили?

Власов. Копию обвинительного заключения я получил…

Ульрих. Малышкин Василий Федорович… 1896 года рождения… русский… имел звание генерал-майора… Копию обвинительного заключения получили?

Малышкин. Копию обвинительного заключения я получил…

Ульрих. Трухин Федор Иванович… 1896 года рождения… русский… имел звание генерал-майора… Копию обвинительного заключения получили?

Трухин. Копию обвинительного заключения я получил…

Ульрих. Благовещенский Иван Алексеевич… 1893 года рождения… русский… имел звание генерал-майора береговой службы… Копию обвинительного заключения получили?

Благовещенский. Копию обвинительного заключения я получил…

Ульрих. Закутный Дмитрий Ефимович… 1897 года рождения… русский… [299] имел звание генерал-майора… Копию обвинительного заключения получили?

Закутный. Копию обвинительного заключения я получил…

Ульрих. Мальцев Виктор Иванович… 1895 года рождения… русский… имел воинское звание полковника запаса. Копию обвинительного заключения получили?

Мальцев. Копию обвинительного заключения я получил…

Ульрих. Буняченко Сергей Кузьмин… 1902 года рождения… украинец… полковник… Копию обвинительного заключения получили?

Буняченко. Копию обвинительного заключения я получил…

Ульрих. Зверев Григорий Александрович… 1900 года рождения… русский… полковник… Копию обвинительного заключения получили?

Зверев. Копию обвинительного заключения я получил…

Ульрих. Меандров Михаил Алексеевич… 1894 года рождения… русский… полковник… Копию обвинительного заключения получили?

Меандров. Копию обвинительного заключения я получил…

Ульрих. Корбуков Владимир Денисович… 1900 года рождения… русский… имел звание подполковника… Копию обвинительного заключения получили?

Корбуков. Копию обвинительного заключения я получил…

Ульрих. Шатов Николай Степанович… 1901 года рождения… русский… имел воинское звание подполковника… Копию обвинительного заключения получили?

Шатов. Копию обвинительного заключения я получил…

После оглашения состава суда Ульрих спросил, имеют ли подсудимые какие-либо ходатайства и заявления до начала судебного следствия.

Поднялся Благовещенский.

Подсудимый Благовещенский.Я прошу предоставить мне возможность написать письменное объяснение по делу, а в соответствии с этим возникнет и вопрос о вызове в суд по моему делу свидетелей.

Историк Виктор Филатов, пытавшийся представить Власова и его подельников работниками ГРУ, на этом, в общем-то, малозначащем эпизоде выстроил настоящую драму…

«.Ульрих побледнел, и его маленькие глазки за толстыми стеклами очков стали квадратиками. Он знал, ему на самом верху было сказано, что этот процесс только формальность, никакой „борьбы сторон“ на нем не будет, и вдруг этот Благовещенский с „возможностью написать“ что-то, но самое ужасное — „вопрос о вызове в суд по моему делу свидетелей“. Ульрих вперивал взгляд в бумаги перед собой, потом поднимал глаза на Благовещенского и рассматривал его, будто не узнавал. В глазах Ульриха можно было прочесть и непонимание, и страх, и ненависть.Нахохлившийся, он был похож на загнанного в угол зверька (выделено нами. — Н.К.). Ульрих стал совещаться с членами Военной коллегии, что сидели от него справа и слева. Ни Каравайков, ни Данилов никакого злого умысла в просьбе Благовещенского не увидели…»

Мы тоже, подобно генерал-майору юстиции Ф.Ф. Каравайкову и полковнику юстиции Г.Н. Данилову, ничего особенного в ходатайстве Благовещенского не видим.

Ну, попросил подсудимый вызвать свидетелей…

Чего же тут такого?

Так что насчет В.В. Ульриха, сделавшегося похожим от этого ходатайства на загнанного в угол зверька, не слабо сказано. Ульрих провел расстрельных процессов, должно быть, больше, чем Виктор Филатов статей написал, и ежели бы от каждой просьбы подсудимого превращался в загнанного зверька, он еще до процесса над власовцами в лес бы сбежал.

Впрочем, понятно, что про зверька — это литература, так сказать, художественный домысел. В стенограмме судебного заседания ничего этого нет.

Там все спокойно, деловито, сухо…

«Военная коллегия Верховного суда СССР, совещаясь на месте, определила: ходатайство подсудимого Благовещенского разрешить в процессе судебного следствия».

По предложению председательствующего секретарь огласил обвинительное заключение по делу и определение подготовительного заседания Военной коллегии Верховного суда СССР от 27 июля 1946 года.

Председательствующий. Подсудимый Власов, признаете ли вы себя виновным в предъявленных вам обвинениях?

Власов. Да, признаю.

П.Подсудимый Малышкин, признаете ли вы себя виновным?

Малышкин. Да, признаю.

П.Подсудимый Трухин, признаете ли вы себя виновным?

Трухин. Признаю.

П.Подсудимый Жиленков, признаете ли вы себя виновным?

Жиленков. Признаю.

П.Подсудимый Закутный, признаете ли вы себя виновным?

Закутный. Да.

П.Подсудимый Благовещенский, признаете ли вы себя виновным в предъявленных вам обвинениях?

Благовещенский. Я признаю себя виновным частично. В обвинительном заключении указано, что после капитуляции гитлеровской Германии [301] Благовещенский бежал в зону американских войск и предпринял попытки вступить в переговоры по предоставлению убежища членам КОНРа. Это не соответствует действительности. В зону американских войск я не переходил, а, наоборот, сам лично добровольно явился и сдался органам Советской власти.

В антисоветскую организацию, возглавляемую Власовым, я вступил, хотя и не имел на это прямых указаний от советских органов, с целью подрыва этой организации изнутри, с целью разлагательской работы. Свою деятельность на оккупированной немцами территории полностью признаю.

Комментируя это заявление Ивана Алексеевича Благовещенского, Виктор Филатов выделил слова о разлагательской работе.

«Разговор идет, — поясняет он, — как говорится, без свидетелей, за закрытыми дверями, что-то вроде прогона перед спектаклем на публике, — и вдруг такое заявление подсудимого. Во-первых, что имеет в виду Благовещенский, когда говорит „советские органы“? Абзацем выше он показывает: „я… сам лично добровольно сдался органам советской власти“, то есть военной контрразведке, военной разведке — кому-то из наших, спецслужб. Во-вторых, откуда такой пассаж: „я вступил, хотя и не имел на это прямых указаний от советских органов“? На что намекает Благовещенский? Какой здесь подтекст и опасность для дальнейшего ведения процесса Ульрихом? Остальные, они что, „имели на это прямые указания советских органов“? К примеру, сам Власов? К тому же „в соответствии с этим возникает и вопрос о вызове в суд по моему (Благовещенского. — В.Ф.) делу свидетелей“. А это что еще за свидетели? Кто они? Что должны засвидетельствовать? То, что Благовещенский без разрешения „советских органов“ вступил в организацию Власова или что Власов создал организацию с разрешения „советских органов“ и, следовательно, Благовещенский работал, как и все, на советскую власть и ни в чем не виновен? А может быть, все проще: Благовещенский чувствует — завтра в открытом заседании будет полный спектакль, потому как он знает или по крайней мере догадывается: Власов и, может быть, остальные, кроме него, Благовещенского, — „с разрешения советских органов“, а только он один без „разрешения советских органов“ — настоящий предатель, и завтрашний приговор будет приведен в исполнение только в отношении него, Благовещенского? Статьи УКРСФСР, по которым предъявлены обвинения 12 подсудимым во главе с Власовым, почти все на „через повешение“. Как далек от истины Благовещенский, заговоривший так некстати о „разрешении советских органов“ на предательство?»

Тут надобно дух перевести… В разгоряченном сознании генерала-писателя любые слова и заявления разрастаются в такие дебри, что уже и не отыскать пути в них. [302]

Между тем заявление Благовещенского можно объяснить и проще и понятнее. Пытаясь доказать, что вступил во власовскую организацию якобы с целью разрушения этой организации, он пытается уйти от подвешенной над ним, как и над его подельниками, статьи «через повешение».

Благовещенский намекает на то, что он не изменник, а герой, хотя и геройствовал «без разрешения» ГРУ и НКВД.

И свидетели у него есть…

Где они сейчас? В Америке… В Австралии…

Прием, в принципе, банальный, но позволяющий затянуть следствие.

Рассчитывал ли Иван Алексеевич, что ему удастся осуществить этот прием на практике?

Едва ли…

Только ведь больше все равно не на что было рассчитывать.

В отличив от генерала Филатова генерал Ульрих это понимал и на уловку Благовещенского не поддался. Кивнув, он продолжил опрос обвиняемых.

П.Подсудимый Мальцев, признаете ли вы себя виновным в предъявленных вам обвинениях?

Мальцев. Да.

П.Подсудимый Буняченко, признаете ли вы себя виновным?

Буняченко. Да, признаю.

П.Подсудимый Зверев, признаете ли вы себя виновным?

Зверев. Признаю, за исключением пункта, в котором говорится, что я являлся членом КОНРа. Заявляю, что я никогда членом КОНРа не был, в заседаниях КОНРа не участвовал и манифеста не подписывал.

П.Подсудимый Меандров, признаете ли вы себя виновным?

Меандров. Признаю.

П.Подсудимый Корбуков, признаете ли вы себя виновным в предъявленных вам обвинениях?

Корбуков. Признаю.

П.Подсудимый Шатов, признаете ли вы себя виновным?

Шатов. Признаю, за исключением того момента, что якобы за активную работу я был произведен немцами в полковники. Заявляю, что никогда такого звания от немцев не имел и полковником не был.

В 13 часов 40 минут председательствующий объявил перерыв. Менее чем через полчаса судебное заседание возобновилось. Начались допросы Власова и его помощников.

Никто из них не отрицал своей вины, не оспаривал выдвинутых обвинений. [303] Если и возникали некие накладки, то они были вызваны тем, что подсудимые не понимали или делали вид, что не понимают вопроса.

Ничего не меняли и пикировки, которые время от времени возникали между подсудимыми. Никто не перекладывал на плечи другого своих поступков. У каждого этих поступков вполне хватало для предъявленных обвинением статей.

И вот посреди этого ровного течения процесса в 21 час 45 минут В.В. Ульрих объявил, что сейчас будет просмотр в зале суда трофейных фильмов о заседании КОНРа 14 ноября 1944 года в Праге и выступлении Власова на собрании в «Доме Европы» в Берлине…

Глава пятая

Было бы понятно, если бы демонстрация фильма вызывалась необходимостью изобличения отрицающих свое участие в работе КОНРа подсудимых.

Но необходимости такой не было… Никто из подсудимых не отрицал того, что мог подтвердить фильм.

Тем не менее фильмы показали.

Ульриху зачем-то потребовалось вдруг сравнить сидящих на скамье подсудимых власовцев с теми, какими они были в вершинную минуту своей жизни.

Или не Ульриху это потребовалось? Но тогда — кому?

История с показом фильма загадочная, почти мистическая.

Нечто от мистического действа есть и в тех вопросах, которые задавались после демонстрации фильма подсудимым.

Сами вопросы в стенограмме не зафиксированы, но ответы подсудимых остались…

Подсудимый Жиленков. Я жил у немцев неплохо, а поэтому и имел такой выхоленный вид немецкого генерала, который вы видели при просмотре документального фильма заседания комитета.

Подсудимый Трухин. Когда я находился в президиуме, заснятом немцами для проведения агитационной работы в фильме, который вы только что просмотрели, я не думал о том, что мне сегодня придется сидеть на скамье подсудимых перед советским правосудием. Но я знал, что когда-либо мне все-таки придется отвечать за свои преступления перед Родиной.

Зачем надо принуждать подсудимого проводить сравнение себя нынешнего с тем, каким он был полтора года назад, непонятно… Тут что-то пропущено в стенограмме… [304] Кстати, заметим попутно, что стенограмма, фиксирующая часы и минуты перерыва на обед, конец первого дня заседания и начало второго не отмечает никак{63}.

Ответить на эти вопросы затруднительно, но очевидно, что что-то происходило в эти часы, когда демонстрировались достаточно длинные — мне довелось посмотреть их — фильмы. Очевидно, кто-то появлялся в зале, где шел закрытый процесс…

Сталин?

Это многое бы объяснило, но не все.

Непонятно, отчего так резко на этом месте в стенограмме меняется речь Власова…

Власов. Когда я скатился окончательно в болото контрреволюции, я уже вынужден был продолжать свою антисоветскую деятельность. Я должен был выступать в Праге. Выступал и произносил исключительно гнусные и клеветнические слова по отношению к СССР. Все это я сейчас просмотрел и прослушал из кинофильма и первый несу полную ответственность за это.

Это уже не тот человек, что, отвечая на вопрос Ульриха, несколько часов назад сказал: «Даже в 1943 году немцы не разрешали нам писать русских слов в этих листовках»… Этот человек и слов-то русских не знает, а скрипит и скрежещет, как плохо смазанная машина.

И вот только тогда и задает Власову свой главный вопрос Ульрих.

Ульрих. Подсудимый Власов, а теперь в общих чертах расскажите суду, в чем вы конкретно признаете себя виновным?

Власов. Я признаю себя виновным в том, что, находясь в трудных условиях, смалодушничал, сдался в плен немцам, клеветал на советское командование, подписал листовку, содержавшую призыв к свержению Советов, за мир с немцами, договорился с немцами о создании комитета. Моим именем делалось все, и лишь с 1944 года я, до известной степени, чувствовал себя в той роли, которая мне приписана, и с этого времени и успел сформировать все охвостье, всех подонков, свел их в комитет, редактировал гнуснейший документ, формировал армию для борьбы с Советским государством, я сражался с Красной Армией. Безусловно, я вел самую активную борьбу с Советской властью и несу за это полную ответственность. Мне было в последнее время ясно, что Германия погибла, но я не решался идти к Советам. Правда, я не имел связи с Англией и Америкой, но я надеялся на поддержку с их стороны в части создания мне условий для продолжения антисоветской деятельности. [305]

Не бесцельно я оставлял Благовещенского и других, на которых, я мог положиться в части продолжения борьбы с Советской властью. Именно мне принадлежит основная роль формирования охвостья в борьбе с Советской властью разными способами. Вообще все проводилось от моего имени, и я за это отвечаю. Если бы немцы сразу же, как я перешел к ним, разрешили мне действовать против Советов, то, безусловно, я был бы активным борцом.

Отметим еще один поворотный момент…

По стенограмме получается, что именно с этого момента Власов начинает именовать своих сподвижников «подонками», «охвостьем»…

Вспомним, как разговаривали между собою подсудимые до демонстрации фильма.

Председательствующий. Подсудимый Власов, участвовали ли в выпуске школы разведчиков? Почему отрицали это?

Власов. Я не отрицаю, меня просто не поняли. На выпуске школы разведчиков я участвовал, держал антисоветскую речь, но спецзаданий перед разведчиками не ставил.

П.Подсудимый Мальцев, напомните Власову ваши показания на очной ставке.

Мальцев. Это было в середине мая. Ко мне заехали Власов и Жилен-ков и пригласили меня поехать в школу на выпуск разведчиков… Показания мои на этот счет являются правильными, и я их подтверждаю и заявляю, что Власов выступал перед выпускниками и в своей речи преподал конкретное задание.

Власов. Показания Мальцева я подтверждаю.

А вот пикировка Андрея Андреевича Власова с Георгием Николаевичем Жиленковым, о которой мы уже упоминали.

Власов. Подсудимый Жиленков не совсем точно рассказал суду о своей роли в его связях с СС. В частности, он показал суду, что лишь по моему указанию он связался с представителем СС. Это не совсем так. Жиленков первый имел связь с представителями СС, и именно благодаря его роли я был принят Гиммлером. До этого Гиммлер никогда меня не принимал.

Жиленков. Я не отрицаю показаний Власова, но хочу сказать, что только после моей поездки в район Львова и установления связи с представителем Гиммлера д'Алькэном при посредстве последнего нам удалось организовать встречу Власова с Гиммлером. Мне было известно, что Гиммлер называл Власова перебежавшей свиньей и дураком. На мою долю выпала роль доказать д'Алькэну, что Власов не свинья и не дурак. Так, при моем участии была организована встреча Власова с Гиммлером. [306]

А вот диалог Власова с Дмитрием Ефимовичем Закутным.

Власов. Я хотел бы внести некоторые поправки в показания Закутно-го. Он показал, что по указаниям Минаева вступил в комитет с целью контролирования его работы. Между тем он ничего не сказал о том, что именно он завербовал в комитет до 60 процентов членов этого комитета, и, в частности, из состава интеллигенции, которой я лично не располагал.

Закутный. Я не отрицаю показаний Власова.

Да, мы видим по этим цитатам из стенограммы процесса, что велико было напряжение, в котором находились подсудимые… Но вместе с тем они ведут себя вполне корректно. Не срываются на оскорбления друг друга…

И вдруг сразу: подонки… охвостье…

Чем был вызван этот слом, произошедший в тот промежуток времени, которые, обозначено в стенограмме как демонстрация фильмов, объяснить невозможно…

Хотя мистическое объяснение, конечно, найти нетрудно.

Весь процесс строился как воспоминание Власова себя прежнего. Ему как бы показывали его, а он смотрел на себя и узнавал или не узнавал.

Да… Это он… И это тоже он… Да, проявил малодушие… Да, запутался…

По дорогам войны, по тюремным коридорам блуждала душа генерала Власова и пыталась найти дорогу…

Самому Власову эта дорога уже была найдена и определена.

Дорога к виселице, которую — в судебном зале слышно было, как стучат топоры! — уже выстроили для него в тюремном дворе…

Глава шестая

Процесс шел к концу. После перерыва, который задержался на двадцать минут, в 18 часов 20 минут В.В. Ульрих зачитал определение суда об отклонении ходатайств Благовещенского, заявленных в начале судебного заседания.

— Судебное следствие по делу окончено,-объявил он. — Каждому из подсудимых предоставляется последнее слово.

Первым встал Власов.

— Содеянные мной преступления велики, и ожидаю за них суровую кару,-сказал он. — Первое грехопадение — сдача в плен. Но я не только полностью раскаялся, правда, поздно, но на суде и следствии старался как можно яснее выявить всю шайку. Ожидаю жесточайшую кару.

— Хочу продолжить, на чем остановился в показаниях,-заявил Малышкин. — Я оказался в числе злейших врагов Советской власти. Во мне не оказалось должной твердости, настоящего нутра, преданности тому делу, которому я раньше служил. Сейчас не могу объяснить, что сыграло решающую роль в преступлении, которому нет имени. Я пошел против общественного и государственного советского строя. Я дал все показания, я ничего не скрыл, я все изложил. Умирать, конечно, неохота. Но после всего, что мной сделано, как смотреть в глаза людям? Жду сурового приговора.

Столь же немногословны и суровы к себе были Трухин, Благовещенский, Мальцев…

Трухин. Я изложил всю гадость, мерзость, гнусность моего падения начиная с 1941 года. Нет имени преступлениям, которые я совершил. Я сознался во всем. Я сделал бесконечно много гадостей и поэтому жду и готов вынести любой приговор.

Благовещенский. Я признаю себя виновным в изменнической деятельности и готов принять любое наказание.

Мальцев. Все ясно, я не смею рассчитывать на помилование, скажу только, что до 1938 года все шло нормально, а потом началось падение. Мысль самая гнусная, обида на Советскую власть за недоверие, которое я стал ощущать после моего ареста. Я просился в армию, мне отказывали. Обидевшись на Советскую власть, я дошел до настоящего состояния. Умереть бы, но с толком — вот что мне хотелось бы на сегодняшний день.

Жиленков вспомнил о том, что он бывший партработник.

— Если суд найдет возможным, чтобы использовать мою жизнь, то я готов загладить мою вину чем угодно и в любых условиях,-заявил он.

Закутный сказал, что он «еще не безнадежно потерян для своей Родины».

— Прошу дать мне возможность умереть честным человеком, а не врагом своего государства.

— Я честно рассказал о всех своих преступлениях, за которые любое наказание советского правосудия приму как должное,-сказал Бунячен-ко. — Но все же прошу сохранить мне жизнь, любой самый тяжелый труд для меня будет большим счастьем.

— Я опозорил честную советскую семью. Опозорил своих родителей, честных русских людей, своих предков. Что можно ожидать после этого?-заявил Зверев. — Я плавал в фашистском власовском омуте и этой грязью выпачкан, вымазан. Но, граждане судьи, еще в апреле я начал от [308] этой грязи отдаляться… Сейчас, если можно выразиться, чувствую себя чистым человеком. Прошу дать мне возможность искупить вину честным трудом. Прошу прощения у советского народа за мои злодеяния. Дайте мне возможность умереть как солдату, а если нельзя сохранить мне жизнь, то прошу приговора о расстреле.

— Тяжко и страшно умирать изменником своей Родины,-сказал Меандров. — Еще раз прошу сохранить мне жизнь и дать возможность в любых условиях искупить свою вину перед Родиной.

— Граждане судьи, после всех гнусных преступлений не нахожу слов в свое оправдание,-заявил Корбуков. — Прошу учесть чистосердечность признаний и искреннее осуждение мною моих преступлений.

Последнему дали слово Шатову…

— Я простой деревенский парень и дошел до высокого поста. Я анализировал, что меня привело к подлейшим преступлениям. Трусость, идиотизм, подлость-вот истоки. Я осуждаю полностью все, что сделал. Прошу учесть, что я приехал в СССР по своему желанию, я решил сам принести свою голову, я знал, что, если враг не сдается, его уничтожают. Я рассчитывал на помилование, на честную смерть на своей Родине. Я чистосердечно рассказал все.

Когда он кончил говорить, шел восьмой час вечера. В 19 часов 08 минут В.В. Ульрих объявил, что суд удаляется на совещание для вынесения приговора.

Совещание это длилось семь часов и уже глубоко за полночь, в 2 часа 02 минуты, огласили приговор.

Совершенно секретно

ПРИГОВОР

ИМЕНЕМ

СОЮЗА СОВЕТСКИХ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ РЕСПУБЛИК

ВОЕННАЯ КОЛЛЕГИЯ ВЕРХОВНОГО СУДА СССР

в составе:

Председательствующего — генерал-полковника юстиции УЛЬРИХА В.В.

Членов— генерал-майора юстиции КАРАВАЙКОВА Ф.Ф. и полковника юстиции ДАНИЛОВА Г.Н.

В закрытом судебном заседании, в гор. Москве, 30, 31 июля и 1 августа 1946 года, рассмотрела дело по обвинению:

1. б. заместителя командующего войсками Волховского фронта и командующего 2-й Ударной армией — генерал-лейтенанта ВЛАСОВА Андрея Андреевича, 1801 г.р., уроженца деревни Ломакино, Гагинского района, Горьковской области, русского, бывшего члена ВКП(б);