Агентство 'Золотая Пуля' (№10) - Дело о «красном орле»

Я сделал шаг из-за стены и тихо-тихо позвал:

— Греттир!

Я позвал его очень тихо, но он услышал.

Он обернулся, и глаза наши встретились…

«Может, интервью у него возьмешь?» — спросил Зверев.

— Эй, Олег, — позвал его Сашка с другой стороны.

Греттир быстро обернулся. Моргала лампа, грохотал град. «Скоро, — подумал я, — листья облетят, станет голо и неуютно…»

— У-у-у-у, — завыл Греттир и бросился на Зверева.

Сашка легко поймал руку с ножом, развернул убийцу и швырнул его лицом в стену.

Нож крутился на линолеумном полу и вращение его замедлялось, замедлялось, замедлялось… Клинок ножа был широким, толстым. Режущая кромка сверкала полоской свежей заточки. К своему новому прилету «красный орел» заточил клюв как надо…

Греттир стоял на четвереньках и тихонечко выл. С лица капала кровь. Зверев подошел и отвел назад ногу, как футболист для удара.

— Саша! — крикнул я.

Сашка остановился, обмяк вдруг… остановилось вращение тесака на полу. Зверев махнул рукой, отошел к стене и сел на корточки. Вытащил сигареты, пальцы у него дрожали. А может, так казалось из-за мигания лампы.

— Вставай, сука, — сказал Зверев, доставая наручники.

Греттир стоял раком, выл. Свисали, закрывая лицо, черные волосы, капала на линолеум кровь. Мигала лампа, кровь на желтом линолеуме казалась черной.

— Вставай, сука, — повторил Сашка.

Греттир лег на пол, прижался, заскулил сильнее.

— Вставай!

Остро заточенный тесак с медным упором для руки и темной деревянной рукояткой лежал на бетонном полу.

— Не бейте! — закричал вдруг Греттир.

Я понял, что чудовищно хочу спать.

***

Потом приехали милиционеры из Красноармейского РУВД. И, кажется, прокурорские… Не знаю, не помню. Было много людей и в форме, и в штатском. Высыпали на лестницу соседи. Кто-то говорил страстно, что «Олежек — хороший мальчик. Я его с малолетства помню». «Все они хорошие, — бубнил другой голос, — вон с каким ножичком „хороший мальчик“ гуляет». «Елена-то Константиновна одна его растила, на трех работах всю жизнь».

Впрочем, все это я помню плохо. Голоса сливались, а веки закрывались сами собой…

Мигала чертова лампа под потолком.

Греттира забрали, и нас с Сашкой Зверевым тоже пригласили в РУВД. Домой меня отвез опер Гоша. Сам бы я, скорее всего, не доехал. Я засыпал.

***

Вот, собственно, и все… Нет, не все.

Я проспал часов двадцать и проснулся с таким ощущением, какое бывает лишь при тяжелом похмелье. Худо мне было… А ведь когда успешно заканчиваешь какое-нибудь серьезное дело, появляется чувство удовлетворения. У меня никакого чувства удовлетворения не было… не было — и все тут.

Я встал, походил по квартире, посмотрел в зеркало на свое небритое лицо… дал совершенно незаслуженный щелбан Дзаошеню.

За окном было светло, по-сентябрьски прозрачно. Ветер гнал сбитые вчерашним градом листья. Я включил телевизор, там говорили о Великой Американской Трагедии.

Президент Буш с туповатым фейсом фермера из глубинки толковал о Возмездии.

— Нет никакого Возмездия, — подумал я вслух. — Нет и быть не может. Есть только наши представления о нем.

Я выключил телевизор, включил кофеварку и стал бриться.

***

В приемной Агентства меня ждала Светлана Аристарховна Завгородняя. Светка была в строгом костюме, без всяких декольте или расстегнутых до пупа пуговиц.

— Ты ко мне, дитятко?

— К вам, Андрей Викторович… Разрешите?

— Заходи.

Мы прошли в кабинет.

— Андрей…

— Что?

— Андрей, я хотела спросить: кто будет готовить материал про «красного орла»?

Я закурил, прищурился и посмотрел на Светку сквозь дым:

— А как ты сама думаешь?

— Уеду! — сказала Светка. — Уеду к чертовой матери.

— В Париж?

— В Петровку уеду.

— Валяй, только сначала сделаешь мне материал про «красного орла».

— Андрей Викторович! Правда?

— Срок — три дня.

— Да я…

— Консультанты — Зверев и, разумеется, Гоша… Иди, Светлана Аристарховна, трудись.

Светка встала, одернула пиджак. Я подумал, что сейчас она по-военному скажет:

«Есть». Но она не сказала. Когда она была уже в дверях, я добавил:

— А книжки, Завгородняя, нужно читать.

И она сказала:

— Есть!

А я сел на подоконник и стал смотреть на желтый вальсочек листьев и черный строй суворовских шинелей. Потом пришел Соболин и сказал, что пресс-центр ГУВД распространил сообщение: в результате блестящей оперативной разработки сотрудниками Красноармейского РУВД задержан преступник, подозреваемый в совершении зверского убийства женщины… вот так.

Потом позвонил полковник Крылов. Наговорил мне комплиментов. Я ответил: «Пустое… всегда рады помочь».

— Надо бы встретиться, Андрей Викторович, — сказал он. — Обговорить некоторые нюансы… во избежание разногласий. Вы можете к нам заскочить?

Я ответил, что пришлю своего лучшего сотрудника — репортера Светлану Завгороднюю.

— Знаю, знаю, — оживился Крылов. — Весьма… э-э… перспективная особа. Присылайте.

Потом позвонил Харольд. Спросил:

— Как дела? Как Греттир?

Я ответил:

— Да, Греттир.

Харольд помрачнел. Я не мог этого видеть, но я почувствовал, как он помрачнел.

— Не бери в голову, — сказал я. — Твоей вины тут нет. Даже кадровики ГУВД, у которых очень широкие возможности, не всегда умеют вовремя вычислить негодяя…

Навряд ли я его успокоил. Мы поговорили еще немного, договорились встретиться как-нибудь, попить кофейку и потолковать.

А еще попросил передать огромную благодарность Юрию-Вермунду и… привет коту.

— Передам, — пообещал он, непонятно кого имея в виду: Юрия или кота? Или их обоих…

Я положил трубку. А ветер за окном все гнал листья и усатый прапорщик что-то втолковывал черному строю суворовцев.