Сирия и Палестина под турецким правительством в историческом и политическом отношениях

СПб., 1773. – Прим. ред.}. Али-бек стал оттуда вести переговоры с египетскими беками и грозить им нашествием вместе со своими сирийскими союзниками. Мухаммед-бек, боясь его мщения и видя, что он имел много приверженцев между мамлюками и беками, согласился с другими написать к нему покорные письма с предложением возвратиться и править опять Египтом. Али-бек вдался в обман; не слушая Дахира, который советовал ему повременить, умножить свои силы и ждать обещанного пособия от русского флота, он с небольшим только отрядом пустился в обратный путь. Беки с Абу Дахабом встретили его у границы в эль-Арише и оказали ему всякие почести. Но на пути через Суэцкую пустыню люди Мухаммед-бека затеяли ссору с мамлюками Али-бека, стали рубиться, не слушая приказа своего господина, и всех перерезали. Сам Али-бек, который, не подозревая измены, наскакал, чтобы унять своих, был в суматохе ранен. Беки или показывали вид отчаяния, или в самом деле скорбели; но все заодно лобызали руки своего повелителя и гостя. По прибытии в Каир они окружили его заботами, а между тем рана его была отравлена. Так кончилось бурное поприще Али-бека{В апреле 1773 г. – Прим. ред.}. Шейх галилейский искренно его оплакивал, он лишался в нем союзника, который, по всему судя, видел в престарелом Дахире и в храбрых его сыновьях только орудия для своего влияния в арабском мире и для своих грядущих помыслов.

Суэцкая пустыня. Литография Ф. Арундале, XVIII в.

По смерти султана Мустафы III его преемник Абдул Хамид, истощая все свои усилия для окончания войны с Россией, предписал пашам своим в Сирии заключить во что бы то ни стало мир с могущественным шейхом. Начались переговоры. Порта уступала в наследственное владение шейху всю Палестину, за исключением города Иерусалима, который по своим святыням долженствовал оставаться в ведении дамасского паши, равно и весь пашалык Сайды, т. е. древнюю Финикию. Но вместе с тем, как будто в уважение договора Расэльайнского, о коем мы упоминали выше, она [Порта] ставила Дахира под надзор и ведение эмира ливанского.

Это последнее распоряжение было отлично придумано в залог будущего раздора между двумя вассалами и в обеспечение влияния Порты на обоих. Был наряжен капиджи от дивана с милостивым фирманом и с обещанием всякой льготы, лишь бы шейх оставался покойным и платил весьма умеренную дань. Дахиру было под 90 лет, телом он был еще бодр и лихо наездничал, но духом он слабел. Ему польстили предложения Порты. Но сыновья его, которые сами уже были стары, видели в них одну только приманку и советовали отцу продолжать войну.

Недоверчивость, сопутница старости, вкралась в характер Дахира. Он слушал только своего казначея, христианина Ибрахима Саббага, который управлял всеми его делами, копил миллионы для себя и для своего господина, монополиями забирал в свои руки всю торговлю и, пользуясь властью шейха, угнетал народ непомерными налогами. Переговоры с Портой длились; между тем по поводу грабежей, сделанных в Баальбекской долине братом эмира Юсефа, паша дамасский выступил с войском, чтобы наказать горцев, и был готов ворваться в ливанские ущелья. Его настиг Али, сын Дахира, у Коб-Ильяса, на восточной покатости Ливана, и разбил его наголову{По данным Шидийака, это было в 1773 г. – Прим. ред.}. На Ливане междоусобия не прекращались. Братья эмира привлекли в свою сторону недовольных шейхов езбекиев и с ними бунтовались. На Антиливане Шихабы не переставали также то убивать брат брата, то судиться между собой у эмира Юсефа и у шейха Дахира. Эти междоусобия горцев и ссоры Дахира с сыновьями обнадежили Порту дать другой оборот сирийскому делу.

В 1775 г.{В марте 1775 г. – Прим. ред.} Мухаммед-бек египетский с 60-тысячным войском вступил в Сирию, объявляя изменником Дахира от имени султана и готовя ему казнь. Шейх всегда опасался со стороны египетской границы после смерти Али-бека. Он укрепил по возможности Яффу как передовой оплот с этой стороны. По двухмесячной осаде Яффа была взята и ограблена мамлюками. Шейх отступил из Акки в Сайду в надежде пособия от друзов и мутуалиев. Но эмир ливанский думал только о своем спасении и отказался даже от свидания с Дахиром. В Галилее и в Набулусе народонаселения, утомленные в последние годы поборами Ибрахима Саббага и самоуправством детей Дахира, которые пред тем только вели войну с отцом и обирали поселян, не показывали никакого расположения, чтобы отстоять своего шейха. Дахир, оставленный всеми, укрылся со своими сокровищами в Сафедские горы и оттуда по приближении египтян перешел в Хауран к союзным бедуинам.

Мухаммед-беку все покорилось по занятии Акки. Шейхи мутуалиев явились к нему с дарами и покорностью. Эмир Юсеф послал бить ему челом и просить его милости (задана). Между тем завоеватель предавался всем жестокостям. Народонаселение Яффы своей кровью отплатило за оказанное ему сопротивление. К счастью, недолго продолжались его свирепства. Внезапная болезнь освободила край от исступленного злодея{Абу Дахабумер в июне 1775 г. – Прим. ред.}. Сказывают, что он пред смертью был терзаем страшным видением. Народ, как христиане, так и мухаммедане приписывают ему мучения мстительным призракам умерщвленных монахов при разрушении монастыря на горе Кармеле.

По своей ли воле египетский бек предпринял этот поход или был он уполномочен от Порты для наказания Дахира, это неизвестно. Но известно то, что бек замышлял покорить еще Дамаск, Халеб и отложиться от Порты, которая так удачно умеет всегда отделываться от одного врага другим. Как бы то ни было, чиновник Порты, о котором мы упоминали, был еще при Дахире и продолжал с ним переговоры в самую эпоху появления Мухаммед-бека под Аккою.

По смерти своего бека мамлюки взяли с собой его тело и стремглав бросились в Египет, покинув на пути свою богатую добычу. Сирийские племена отдохнули, а Дахир возвратился в Акку.

В следующем году{В 1775 г. – Прим. ред.} Порта отправила капудан-пашу Хасана, чтобы окончательно устроить дела с Дахиром. Капудан-паша требовал недоимок податей за шесть лет. Дахир стал совещаться с сыновьями и со старшинами: платить ли дань и покориться или открыть войну. «И кто поручится, – стали говорить в совете, – что нас оставят в покое, когда мы все уплатим? Порта, очевидно, хочет нашей гибели; она действует без чести и без совести. Капиджи был еще здесь с нами и толковал нам фирманы, писанные по-турецки, когда наехали мамлюки, очевидно, по приказу турок. Нет, да сохранит Аллах детей Аравии от всех этих турецких обещаний и ласк, и от фирманов, и от аманов. Уж если здесь нам не устоять пред флотом, так лучше возвратиться в наши Сафедские горы, и пускай пожалуют туда паши». «Как я ни стар, – заметил со своей стороны Дахир, – но люблю думать и о будущем. Сей день наш, а завтрашний день чей, того никто не ведает. Лучше нам заплатить то, чего от нас требуют, и поберечь наши головы, пока судьба позволит».

Турецкий флотоводец Хасан-паша. Французская гравюра XVIII в.

Магрибин Денгизли, который командовал гарнизоном, поддержал это мнение. «Недолго устоять нам, – сказал он, – народа не поднимем, ибо кто восстанет на падишаха, будет казнен и на этом свете, и на том. Сабля султана длинна и настигнет нас и в горах. Я берусь сотней тысяч талеров уладить дело с капудан-пашой». Но Ибрахим Саббаг, министр финансов, поскупился открыть свои сундуки. «Нет денег у нас, – сказал он, – объяви паше, что у шейха лишь огонь да сабля острая». С этим разошлись. Денгизли изменил шейху, он приказал своим артиллеристам-магрибинам заклепать пушки в береговых бастионах и дал знать о том капудан-паше. Флот открыл огонь по городу. Дахир, видя измену магрибинов, готовился выступить из города; он мешкал еще, чтобы спасти свою любимую жену. Тогда один из магрибинов с батареи посадил ему пулю в грудь{В августе 1775 г. – Прим. ред.}.

Так кончилось поприще 90-летнего шейха, которому не достало только достойных сотрудников, чтобы основать в [XVIII] столетии новое Арабское царство на Востоке. Голову его представили паше, который отправил кровавый трофей в Стамбул. Уверяют, что до 40 млн. пиастров (около 40 млн. руб. серебром по тогдашнему курсу) было найдено в сундуках шейха, кроме драгоценностей всякого рода. Один кинжал, подаренный ему Али-беком, был оценен в 200 тыс. пиастров. Хранитель всех этих сокровищ бежал из Акки; его выдали паше, который долго его пытал, чтобы дознаться, не было ли еще других скрытых сокровищ, и, наконец, повесил на рее, чтобы утаить от Порты точный счет описанного в казну богатства. Предатель Денгизли был ласково принят; вскоре затем и он был учтиво отравлен чашкой кофе из тех же соображений.

Сыновья Дахира спаслись у мутуалиев. Хасан-паша объявил им прощение и зазвал к себе с обещанием поставить их на место отца. Они явились, за исключением храброго Али, который не доверял туркам. Но когда паша с суровым видом стал укорять их в возмутительстве, младший из них, Саид, не утерпел, чтобы не высказать своих жалоб на вероломство пашей. Он тотчас был предан казни; другие отправлены в Константинополь и назначены впоследствии пашами: один – в Джидде, другой – в Морее.

Из всех детей Дахира в Сирии остался один Али, и [он] еще несколько лет не терял надежды возвратить своему дому и племени прежний блеск. Его воинственный вид, рыцарский благородный нрав, испытанная храбрость и отменное красноречие, которое так высоко ценится во всех арабских племенах, доставили ему много союзников в Палестине и в стране заиорданской. Между тем угнетения Джаззаровы, о коих будем далее говорить, заставляли поселян вздыхать о старом шейхе и оказывать сочувствие к судьбам Али, который деятельно продолжал войну, хотя и потерял в ней двух сыновей своих. Али предлагал ливанскому эмиру возобновить старые договоры, соединиться и изгнать Джаззара. Но эмир Юсеф был занят в это время междоусобной войной с братьями. То же происходило и между Шихабами антиливанскими. Шейх Али, оставшись один, без союзников, взбунтовал горцев набулусских. Паша Акки согласился с дамасским, чтобы его погубить изменой. Один из офицеров паши затеял ссору со своими товарищами, нашумел, отстреливался целый день и, принужденный спасаться бегством от гнева своего господина, искал покровительства в горах у сына Дахира вместе со своей свитой. Все это была комедия; шейх, не подозревая ничего, принял у себя гостей, которые, улучив время, напали по условленному знаку на доверчивого шейха, умертвили его и успели спастись бегством.

Со смертью Али сходит с политического поприща в Сирии род Абу Зейданов, которые после Маанов были представителями и поборниками арабской народности. С этого времени народность арабская укрылась за Иордан, в пустыню, между бедуинами, которые до наших дней, храня предания о свободе, завещанной племени Исмаила, сына рабы, чуждаются турецкого владычества. С этого времени, несмотря на всеобщее расслабление Османской империи, турецкое владычество более упрочилось в Сирии. Ежечасные борьбы и кровопролития, коими еще наполнены сирийские хроники, можно почесть более личным делом пашей с племенами и естественным последствием феодального образования горских племен, чем вспышками арабского элемента противу насилия османского. Внимательное изучение происшествий, ознаменовавших Сирию с этой эпохи и до наших дней, послужит ответом на все суетные теории о небывалом и несбыточном возрождении арабского племени Мухаммедом Али египетским или его родом и о возможности основать Арабское государство из Сирии и Египта.

Правда, масса народа в этих двух областях сохраняет свои предания, и нравы, и язык, и почти все свои народные стихии; а это тем более вводит в заблуждение путешественника, что турки в самом деле живут гостями здесь и сами чуждаются связей с туземцами. Но не менее того мы должны заметить, что в арабских племенах, как и во всех племенах Азии, масса народа чужда политической жизни, коей сила сосредоточена исключительно в дворянстве. В этом отношении мы видим, что в Египте давно уже не существует и тени арабского дворянства, ибо нельзя назвать дворянством шейхов, коптеющих над толкованием Корана в мечетях Каира. Мухаммед Али успел заменить иноземных беспотомственных мамлюков своим родом и своими любимцами; а арабам строжайше закрыто всякое гражданское и военное поприще. Сирия сохранила своих шейхов и эмиров, но их безнравственность, неспособность и несчастия сделали это феодальное дворянство только язвой для народа или орудием в руках самых бесчеловечных пашей.

Гениальные усилия Фахр эд-Дина и смелые помыслы Дахира – эти два метеора в судьбах Сирии – повели только к какой-то политической реакции. После каждого из этих двух представителей арабской народности влияние турецкое более и более усиливалось, и при всем неистовстве, при безумии, можно сказать, пашей Порта упрочивала свое влияние морально и материально, так что в наше время, вслед за египетским владычеством, послужившим для воспитания сирийских племен и для приуготовления их к новым формам турецкого правления, Порта удобнее могла ввести в Сирию систему централизации, чем в другие области, где преобладает элемент османский.

Глава 3

Джаззар-паша, его козни, его войска. – Междоусобия эмира Юсефа с братьями. – Братоубийства. – Поход Джаззара на мутуалиев. – Судьбы сего племени. – Любовные интриги в гареме Джаззара и бунты мамлюков. – Отречение эмира ливанского. – Избрание эмира Бешира. – Подать с Ливана. – Восстание горцев. – Казнь эмира Юсефа. – Бегство Бешира. – Месть Джаззара. – Абу Накиды. – Утверждение власти эмира. – Поход французов. – Манифест султанский. – Чувства народные. – Взятие Яффы французами. – Осада Акки. – Мутуалии в лагере Бонапарта. – Расположение умов на Ливане. – Принужденное бездействие горцев. – Фаворская битва. – Впечатление, произведенное походом французов. – Несбыточные замыслы, приписанные Бонапарту. – Контраст Египта с Сирией.

Возвратимся к нашему рассказу, которого героем становится надолго знакомый уже читателю Джаззар. По взятии Бейрута русскими он сдался Дахиру и оставался в Акке на праве гостеприимства. Мучимый жаждой власти и приключений, он вскоре затем бежал в Константинополь. Там, неизвестно какими путями, достиг звания паши в Карахисаре. Оттуда, при известии об успехе экспедиции капудан-паши противу Дахира, Порта поспешила назначить Джаззара пашой Сайды{В 1776 г. – Прим. ред.} и вверить его управлению Ливан, мутуалиев и всю страну, бывшую во власти шейха.

Появление Джаззара навело страх на эмира ливанского. Правда, Джаззар был ему обязан жизнью, был им облагодетельствован, но в турках долг признательности служит только к усилению итога тайной мести. Эмир Юсеф предстал с дарами к капудан-паше, похвалился своей долгой борьбой с наказанным бунтовщиком Дахиром, умолчал о своем союзе с ним, успел войти в милость к паше и даже получить обещание покровительства его противу чаемых гонений от Джаззара. Капудан-паша по приглашению эмира был у него в горах в Дейр эль-Камаре. Эмиры ливанские всегда любят щеголять пред столичными гостями теми горными тропинками, по коим путешественник со страхом пробирается в их селения, будто в орлиные гнезда. Во всяком другом народе такие дороги послужили бы вернейшим оплотом противу внешнего врага. Но турки давно уже постигли, что ливанские скалы и ущелья всегда доступны их войску благодаря семейным враждам эмиров. Моряк Хасан-паша возымел, впрочем, весьма выгодное мнение о могуществе эмира, оказал ему много почестей и в награду усердия его к Порте пожаловал на несколько лет льготу от податей.

Крепостная стена Акки. Гравюра В.Г. Бартлетта, 1820-е гг.

По отплытии флота Джаззар-паша, который недаром гостил у эмира и хорошо проведал все козни ливанские, послал требовать податей и сверх того приличного подарка себе. В то же время он изгнал Шихабов из Бейрута и конфисковал их дома и все их имущество в этой древней столице Фахрэддинов{В 1776 г. – Прим. ред.}, которая с того времени состоит и поныне в непосредственном управлении пашей. Ни льготы, дарованные капудан-пашой, ни повторительные его предписания Джаззару в пользу эмира не спасли горцев от непомерных налогов. Эмир, принужденный отплачиваться Джаззару, чтобы приобрести его благосклонность, насильственно взимал с народа огромные суммы. Народ роптал на своего эмира, а соперники были готовы воспользоваться первым случаем, чтобы его свергнуть. Таким образом Джаззар достиг двоякой цели: обирал горцев и порождал между ними вражду и козни, которые служили вернейшей порукой и усиления власти паши на Ливане, и умножения налогов.

Джаззар, не полагаясь на арабов, занял свой пашалык с ополчением из бродяг и головорезов, каких только мог набрать со всех концов Турции. Босняки, албанцы, магрибины и вольные привилегированные ватаги делиев{Отрядами делиев называли особые корпуса кавалерии, несшие гарнизонную службу в провинции. Отряды набирались преимущественно из местных жителей, подчинялись провинциальным правителям и получали плату только во время войны. – Прим. ред.} притекли отовсюду под его знамена и вели жизнь разгульную. К этим ватагам, которые так живо напоминают доселе на Востоке пестрые войска Валленштейнова лагеря, присоединились впоследствии остатки левендиев{Левендии – пехотинцы частей, несших охрану судов и подчинявшихся капудан-паше – командующему турецким флотом. – Прим. ред.}, этой буйной флотской милиции, которой уничтожение султаном Абдул Хамидом было в [XVIII] веке предисловием великого преобразования, совершенного в наши дни сыном его Махмудом.

Городу Сайде, который искони был столицей пашалыка, Джаззар предпочел Акку, потому что местоположение Акки на мысе, между морем и пространными гладкими полями, представляло большие удобства для укреплений. Таким образом, крепость, заложенная последним поборником арабской народности в Сирии, обратилась в гнездо, из коего самый свирепый из турецких пашей держал эту страну в своих когтях и с лишком тридцать лет беспощадно терзал свою добычу.

Во второй год своего управления Джаззар под предлогом сбора 100 тыс. пиастров пени с эмира за то, что горцы имели близ Сайды схватку с его войском, отрядил в Дейр эль-Камар 400 человек своих сорванцов. Оттоле они несколько месяцев сряду грабили и сквернили безнаказанно весь Шуф, Метен и Кесруан – самые неприступные округа Ливана. Атаман этой милиции, курд Мустафа-ага, видя, как легко управляться с арабами, и имея перед глазами пример своего паши, замыслил свергнуть самого Джаззара и заступить его место. В таких-то руках была в ту пору судьба племен, подвластных Порте. Этот Мустафа легко мог бы сделаться властелином Сирии, а Порта не замедлила бы его признать своим наместником, лишь бы вносил он сумму, коей был обложен пашалык. Но Джаззар, своевременно извещенный об измене, успел переманить к себе войско курда Мустафы, а тот бежал к своим курдам.

Эмир, без сомнения, еще прежде мог бы освободить край от такого гостя, но в это время его два родных брата эмир Саад эд-Дин и эмир Эфенди поднимали недовольных шейхов и готовились его самого свергнуть. Хитрый эмир, чтобы вернее погубить своих братьев и сделать их ненавистными народу, сам добровольно отказался от власти в пользу претендентов. Им предстояло еще получить согласие Джаззара, а для этого было неизбежно набавить подати. Юсеф удалился в Кесруан к маронитам. Едва братья его приняли правление, вскипел бунт по навету Юсефа, который таким образом вторично получил княжество, впрочем не без того, чтобы при этих переменах не была набавлена подать в пользу Джаззара.

Для насыщения паши изобретательный ум Саад эль-Хури, министра Юсефова, стал вымышлять новую финансовую систему для Ливана. Здесь, как и во всех других азиатских странах, знали в старину только прямой налог, платимый с плантаций шелковичных и масличных, единственных продуктов Ливана; даже подушного оклада (харадж) не было на христианах ливанских, ибо они не были завоеваны мечом султанов, а покорились с сохранением своих прав. Эмир наложил сперва подать на семя червей шелковичных, потом оклад подушный, потом сбор с рогатого скота, с мельниц и т. п.

Не прошло трех лет, народный ропот на эти нововведения внушил братьям эмира мысль о его свержении. Заговор открылся, эмир успел схватить одного из своих братьев и собственной рукой в своем дворце в присутствии шейхов и народа отрубил ему голову, чтобы не сквернить рукой палача благородной крови Шихабов. Незадолго до того такие же братоубийства происходили на Антиливане в тамошнем поколении Шихабов: владетельный князь эмир Мухаммед отрубил голову одному из своих братьев и выколол глаза другому, чтобы отделаться от соперников.

Смуты продолжались на Ливане. Эмир едва успевал покупать огромными суммами покровительство паши и происками поддерживать борьбу двух партий – езбекиев и джумблатов – для ослабления тех и других перед собой. Джаззар со своей стороны успешно ронял новое семя раздора между эмирами Ливана и Антиливана за обладание округом Мардж-Айюн. Джаззар пожаловал этот округ в удел эмиру антиливанскому и недолго спустя поручал эмиру Юсефу выгнать оттуда своих родственников и взять в свое владение их удел. Этими смутами воспользовался брат эмира, чтобы заключить союз со своим хасбейским дядей Исмаилом и приобрести покровительство Джаззара; Юсеф спасся бегством. Место его заступил его брат в товариществе с дядей; но когда Джаззар увидел, что они не были в состоянии уплатить обещанной суммы, опять приласкал беглого эмира (хотя его брат предлагал 500 тыс. пиастров за его голову) и вместе со своим войском отправил его в горы.

Юсеф обязался уплатить миллион пиастров Джаззару. Он стал обирать всех приверженцев своего брата, которому предосторожности ради в сем случае выколол глаза, а дядю Исмаила заключил в тюрьму и вскоре потом отравил ядом во избежание соблазна. Магрибинам Джзззара поручено было терзать шейхов, принявших участие в кознях противу Юсефа. Современная арабская хроника упоминает, что эти африканцы забавлялись тем, чтобы морить голодом несчастных, потом резать куски их тела, жарить и предлагать им в пищу.

Горские племена мутуалиев между Сайдой и Аккой берегли себя дотоле от Джаззара и управлялись весьма спокойно своими шейхами, которые вносили за них подати. Джаззар питал к ним старую месть за их союз с Дахиром. В 1785 г., умноживши свое войско до 15 тыс. из новых бродяг, которых его слава отовсюду привлекала в Сирию, он сделал нашествие на страну мутуалиев. Племена эти храбро защищались под предводительством своего шейха Насифа Нассара, сподвижника Дахирова. Старый воин пал в сражении, а ватаги Джаззаровы ворвались в горы, завладели замками и около двух лет терзали несчастных жителей. Шейхи мутуалиев, которые в разные эпохи оказывали у себя гостеприимство опальным Шихабам, пришли искать покровительства у эмира Юсефа. Он был тогда в разрыве с Джаззаром; впоследствии, при заключении мира с пашой, по его требованию они были изменнически выданы. Это попрание святых прав гостеприимства произвело в умах народных еще более впечатления, чем братоубийство, коим были обагрены руки эмира.

Другое племя мутуалиев занимало Баальбекскую долину. Оно было управляемо эмирами Харфуш. По примеру Шихабов Харфуши не переставали преследовать брат брата и судиться то у пашей дамасских, то у Шихабов, зазывая то тех, то других в свою страну. Наконец, в 1786 г. Дервиш-паша дамасский изгнал оттуда эмиров и назначил от себя муселима. Мы упоминали уже о том, что эмир Юсеф, быв правителем Джубейля, ослабил мутуалиев Хамади, которые владели тем округом. Таким образом все племя мутуалиев в Сирии пришло в упадок с тех пор, и хотя потомки эмиров Харфуш появляются и поныне от времени до времени правителями Баальбека, но это только от имени пашей, а феодальных прав и сопряженного с ними влияния они давно лишились. Так одно за другим сходят с политической сцены Сирии племена и семейства, уступая место непосредственному действию правительственной власти, принимающей наследство самых безнравственных преданий.

В залог уплаты миллиона пиастров Джаззару эмир Юсеф оставил в Акке своего воспитателя Саада эль-Хури, который был до сего времени душой всей его политики. По смерти этого заложника эмир оставался должным еще 300 тыс. Джаззару. Сын Саада эль-Хури, который наследовал влияние отца при эмире, стал доказывать, что теми тремястами тысячами гораздо выгоднее вести три года войну с Джаззаром. В самом деле, паша находился тогда в затруднительных обстоятельствах. Политические заботы слишком отвлекали его внимание от домашних дел; его мамлюки воспользовались этим, чтобы завести любовные интриги в его гареме. Джаззар проведал о том; в исступлении, с саблей в руках он бросился в гарем и стал рубить евнухов и невольниц и даже своих жен, которые были беременны; затем он готовился излить свое мщение на мамлюков; мамлюки бежали. Другие два мамлюка Джаззаровы – Сулейман и Селим, пожалованные султаном в паши по ходатайству Джаззара, служили его наместниками в областях. Мамлюки прибегли к ним, провозглашая их своими начальниками; взбунтовались и осадили пашу в Акке. При нем оставалось 500 или 600 человек гарнизона. Он придумал хитрость: поденщики и обыватели были наряжены в одну ночь солдатами и с множеством деревянных болванов по промежуткам были расставлены на бастионах. Наутро осаждающие были объяты ужасом, подумав, что паша колдовством зазвал к себе отряды дьявольские; они разбежались.

Этим временем бунтовался эмир; но когда все утихло, эмир потерял всякую надежду на милосердие паши, тем более что враждебная ему партия джумблатов стала одолевать на Ливане и что сам он был окружен изменой. Решившись отказаться от правления, он пригласил шейхов к выбору преемника. Выбор пал на молодого эмира Бешира, племянника Юсуфова, отличавшегося смелым предприимчивым нравом и ранними способностями. Джаззар подтвердил выбор обычным пожалованием кафтана и, призвавши к себе молодого Бешира, дал ему отряд своих албанцев и магрибинов с повелением совершенно согнать с гор Юсефа или схватить его и представить в Акку{В 1788 г. -Прим. ред.}.

Бешир при самом своем избрании обещал опальному дяде всякое покровительство; по вскоре он удостоверился, что собственная власть его не могла упрочиться, пока эмир Юсеф оставался в горах. В самом деле, не в первый раз он отказывался от правления, и среди непрестанных волнений Ливана он мог улучить время, чтобы поступить с племянником, как прежде с братьями. Не замедлила вспыхнуть злая война между дядей и племянником. Побежденный Юсеф бежал в Хауран. Питая мщение и зная характер Джаззара, он, несмотря на опалу, представился вдруг в Акку к паше с узлом кругом шеи в знак готовности быть повешенным. Без всяких предисловий предложил он Джаззару 600 тыс. пиастров ежегодной подати с Ливана, если опять будет назначен правителем. Лет за двадцать до того подать, коей было обложено Ливанское княжество, не превышала суммы 150 тыс. пиастров. Мы видели, каким образом Шихабы, преследуя брат брата, набавляли подать сверх чрезвычайных взносов. Джаззару предложение Юсефа показалось приятным. Притом ему было выгодно в залог повиновения нового правителя иметь под рукой готового кандидата.

Эмир Бешир проведал о происходивших в Акке торгах, он сам поспешил туда на переторжки и предложил паше на первый год вдвое против Юсефа, но уже с тем, чтобы на сей раз повесить и дядю, и его советника Гандура. Джаззар согласился. Эмир Юсеф и Гандур были повешены{В 1790 г. – Прим. ред.}.

Так кончилось поприще братоубийцы Юсефа, который более всех своих предшественников ввел пашей во внутренние дела Ливана и более всех содействовал к политическому развращению своего народа. Междоусобия никогда не прекращались под его правлением, и вернейшей пружиной его влияния были раздоры, хитро посеянные им и его министрами Саадом и Гандуром и поныне еще существующие между ливанскими шейхами. Эмир Бешир прошел под трупом повешенного дяди, чтобы по стопам его и теми же средствами и теми же злодействами поддержать свою власть до наших дней и завещать Ливану по своем изгнании еще долгий период борений и кровопролитий.

Жестокости молодого эмира произвели общий бунт на Ливане во второй же год его правления (1790). Никто при нем не оставался, кроме телохранителей Джаззаровых, наряженные к эмиру в пособие для сбора обещанной суммы. Когда же Джаззар готовился идти в Мекку с караваном, он в это время был облечен пашалыком Дамасским и званием эмир хаджи, его телохранители были им отозваны, а эмир бежал с гор в Сайду, к туркам. Шейхи избрали на его место двух эмиров из его родственников – Хайдара и Каадана.

Паша по возвращении из Мекки пособил своими войсками эмиру Беширу. Около двух лет длилась война; но горцы стояли заодно, и Ливан был недоступен и эмиру, и войскам Джаззаровым. Затем, однако, паша беспощадно отомстил горцам. В 1793 г. был неурожай во всей Сирии; с моря поспели корабли с хлебом в Бейрут, но паша запретил вывоз хлеба в горы, а там целые деревни помирали с голоду. Тогда-то Джаззар рассчитался с горцами за все недоимки. Для восстановления своей власти он хотел назначить опять правителем своего любимца, однако сжалился над воплем горцев, напуганных хладнокровным жестокосердием эмира Бешира в недолгий период его правления. Паша для успокоения злополучного народа, испытанного голодом и распродавшего все свое добро для уплаты податей и контрибуции, повелел Беширу удалиться из гор. Эмир пошел к племенам ансариев на север от Ливана. Но и оттуда он успел привлечь на свою сторону шейхов Джумблатов и возжечь новую междоусобную войну на Ливане, пока, наконец, Джаззар, наскучив тем, что доходы с Ливана не слишком исправно поступали в его казну, назначил опять господарем Бешира (в 1795 г.), предоставя ему самому отделаться от соперников.

В этой борьбе эмир одолел при содействии Джаззара, между тем как паши дамасский и тараблюсский покровительствовали противной партии. Казнями и убийствами эмир утвердил, наконец, свое владычество в горах, а конфискациями и пенями ослабил шейхов и насытил ненасытного Джаззара. В эту эпоху могущественное семейство друзов Абу Накид подверглось опале. Все его члены были умерщвлены, за исключением двух малолетних детей, укрытых матерью в Дамаске. Искони семейство это славилось своими злодеяниями, а когда впоследствии увидим новый ряд ужасов, ознаменовавших в наше время возвращение шейхов Абу Накидов, спасшихся в детских летах от ножа эмира, то поневоле станем верить, подобно жителям этих гор, что природные наклонности к добру или к злу переходят с кровью из поколения в поколение.