Голгофа русской эскадры. Последний поход барона Врангеля

Твердо взяв управление флотом в свои руки, Колчак наладил боевую подготовку экипажей, четко организовал морские рейдовые действия. Под его руководством было осуществлено надежное минирование морских коммуникаций, и до конца его командования флотом ни один неприятельский боевой корабль не выходил из Босфора к берегам России.

Узнав о Февральской революции, расценил ее как возможность довести войну до победного конца, считая это «самым главным и самым важным делом, стоящим выше всего, – и образа правления, и политических соображений». Однако, столкнувшись с «новой дисциплиной», основанной на классовом сознании, Колчак определил ее как «распад и уничтожение русской вооруженной силы».

В июле 1917 года, передав свои полномочия контр-адмиралу В. К. Лукину, Колчак приехал в Петроград к А. Ф. Керенскому и был командирован в качестве начальника морской военной миссии в США. Узнав в Сан-Франциско об Октябрьском перевороте, не счел его заслуживающим внимания.

В ноябре 1917 года в Японии Колчак узнал о намерении Советского правительства подписать с Германией мир и решил не возвращаться на родину. «Как адмирал русского флота, – заявил он, – я считал для себя сохраняющими всю силу наши союзные обязательства в отношении Германии».

В декабре 1917 года он обратился к послу Великобритании в Токио с просьбой принять его на английскую военную службу, заявив, что «задача победы над Германией – единственный путь к благу моей родины». Колчак изъявил желание отправиться на помощь англичанам в Месопотамию, но, добравшись до Сингапура, повернул обратно. Английское правительство предложило ему остаться на Дальнем Востоке и оттуда начать борьбу с большевиками.

В 1918 году приступил к формированию вооруженных сил для борьбы с «германобольшевиками». В ноябре того же года приехал в Омск, где был назначен военным и морским министром правительства эсеровской Директории. В декабре 1918 года Колчак совершил переворот, объявив себя «Верховным правителем России», и поставил себе цель «победу над большевизмом и установление законности и правопорядка».

Обладая половиной золотого запаса России, получив военную поддержку Англии, Франции, Японии, США, повел успешную борьбу в Сибири, на Урале и Дальнем Востоке. К весне 1919 года в армии Колчака находилось до 400 тысяч человек. Его власть признали А. И. Деникин, Н. Н. Юденич, Е. К. Миллер.

Курс Колчака на реставрацию дореволюционных порядков привел к массовому партизанскому движению.

Потерпев поражение, он передал власть А. И. Деникину и атаману Г. М. Семенову.

15 января 1920 года Колчак был арестован. Иркутский ревком приговорил его к расстрелу. Приговор приведен в исполнение 7 февраля 1920 года. Тело адмирала было спущено в прорубь.

В то смутное и тревожное время лейтенант Монастырев ушел в поход на «Нерпе». Свыше двух недель команда лодки не имела никаких новостей. Но все чувствовали, что надвигается что-то страшное и неисправимое…

К середине марта «Нерпа» вернулась на базу. При проходе мимо Константиновской батареи, на которой большими буквами всегда было написано: «Боже царя храни», команда увидела зачеркнутым слово «царя». Город был весь покрыт национальными флагами, но перевернутыми красным цветом кверху.

Нестор Монастырев узнал, что Николай II отрекся. Его брат – великий князь Михаил отказался от престола. Страной правит Временное правительство и Совет рабочих и солдатских депутатов.

Когда он пришел на «Кашалот», вестовой приветствовал офицера словами: «Здравия желаю, господин лейтенант!». Это приветствие, вместо привычного «Ваше благородие», окончательно убедило его в том, что произошло что-то невероятное. Беспорядок на корабле, недисциплинированный вид матросов, снующих повсюду, и страшная грязь на палубе, все объяснили ему сразу.

Нестор понял, что все то, на чем держалась дисциплина и порядок, куда-то рухнуло и разом уничтожило стройную организацию, столь нужную в военном деле. Понял, и мрачная тоска заполнила его сердце.

Первый удар по военной мощи России был нанесен, когда Временное правительство еще не существовало:

Приказ № 1

1 марта 1917 года

По гарнизону Петроградского округа всем солдатам гвардии, армии, артиллерии и флота для немедленного и точного исполнения, а рабочим Петрограда для сведения.

1. Во всех ротах, батальонах, полках, парках, батареях, эскадронах и отдельных службах разного рода военных управлений и на судах военного флота немедленно выбрать комитеты из выборных представителей от нижних чинов вышеуказанных воинских частей.

2. Во всех воинских частях, которые еще не выбрали своих представителей в Совет рабочих депутатов, избрать по одному представителю от рот, которым и явиться с письменными удостоверениями в здание Государственной думы к 10 часам утра 3 сего марта.

3. Во всех своих политических выступлениях воинская часть подчиняется Совету рабочих и солдатских депутатов и своим комитетам.

4. Приказы военной комиссии Государственной думы следует исполнять только в тех случаях, когда они не противоречат приказам и постановлениям Совета рабочих и солдатских депутатов.

5. Всякого рода оружие, как то винтовки, пулеметы, бронированные автомобили и прочее, должно находиться в распоряжении и под контролем районных и батальонных комитетов и ни в коем случае не выдаваться офицерам, даже по их требованиям.

6. В строю и при отправлении служебных обязанностей солдаты должны соблюдать строжайшую воинскую дисциплину, но вне службы и строя, в своей политической, общегражданской и частной жизни, солдаты ни в чем не могут быть умалены в тех правах, коими пользуются все граждане.

7. Равным образом отменяется титулование офицеров: ваше превосходительство, благородие и т. п. и заменяется обращением: господин генерал, господин полковник и т. п. Грубое обращение с солдатами всяких воинских чинов, и в частности – обращение с ними на «ты», воспрещается, и о всяком нарушении сего, равно как и о всех недоразумениях между офицерами и солдатами, последние обязаны доводить до сведения ротных комитетов.

Настоящий приказ прочесть во всех ротах, батальонах, полках, экипажах, батарея и прочих строевых и нестроевых командах.

Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов.

Этот приказ – неизвестным распоряжением – был отослан на фронт. Были даже случаи, когда его передавали в огромном количестве из немецких окопов в русские. Основа, на которой держалась военная мощь, – дисциплина, была окончательно подорвана.

Что любопытно: еще до того, как Приказ № 1 был напечатан, 28 февраля 1917 года в портах Балтики десятки офицеров были зверски замучены и убиты.

* * *

Считается, что причиной трагедии Черноморского Российского Императорского флота является Октябрьская революция 1917 года. Думается, это не так. Путь на Голгофу начался несколько раньше – сразу же после февральской революции.

Так, приказ № 1, подписанный людьми, пришедшими к власти, отменял все внешние признаки дисциплины, давал полную свободу солдатам и матросам устраивать митинги и выбирать офицеров. В нем говорилось только о правах солдат и совершенно не упоминалось об их обязанностях.

Поэтому тот фундамент, на котором держались все военные организации, сразу был уничтожен. Команды поняли этот приказ, мягко говоря, весьма своеобразно. Они начали митинговать, критиковать офицеров и пренебрегать обязанностями службы.

В результате создавалась обстановка, совершенно нетерпимая с точки зрения военной дисциплины. Судовые комитеты, образовавшиеся с разрешения правительства, в состав которых вошли выбранные командой матросы и офицеры, вмешивались во все, вплоть до управления кораблем и руководства военными действиями. Они фактически лишили офицеров возможности командовать и руководить. Так как каждый комитет состоял из подавляющего числа матросов, то всякий случай нарушения дисциплины и неповиновения со стороны матроса проходил совершенно безнаказанно.

Подобные случаи служили дурным примером и поощряли команды к совершению поступков, которые повторялись все чаще и чаще. Требования и увещевания со стороны офицеров, приводили к конфликтам, в которых виновными, конечно, оказывались офицеры.

Команды, вкусившие прелесть свободы и видя полную безнаказанность, становились неуправляемыми. Правительство, уже начавшее терять почву под ногами, было явно на стороне матросов и своими нерешительными действиями ухудшало обстановку.

Сплошь и рядом были такие случаи. Например, корабль получал приказание выйти в море для военных операций. Судовой комитет собирался и начинал обсуждать, нужно или не нужно выходить. Вмешивался в распоряжения командира, отменяя его приказания и критикуя действия командующего флотом.

Поговаривали об отмене кают-компаний для офицеров. Стали появляться случаи издевательства над ними. Их заставляли мыть палубу, грузить уголь и прочее.

Офицеров открыто называли врагами народа и сторонниками войны. Команды удаляли строгих офицеров под всякими предлогами, заменяя их слабовольными и во всем соглашающимися с ними. Придирались ко всему, даже к иностранным фамилиям, прежде всего, немецким. Словом, говоря сегодняшним языком, творился настоящий беспредел, грозивший страшными последствиями существованию флота.

Появились сепаратные тенденции. Некоторые корабли подняли украинские, красные или черные, анархистские флаги.

Некоторая часть офицеров, сравнительно незначительная, поддалась общему течению и стала заниматься политикой. Но подавляющее большинство оставалось верным военной дисциплине и думало только о том, как сохранить боеспособность флота и уберечь его от разложения.

Такая позиция, занятая офицерами, не нравилась матросам. В них видели приверженцев старого режима, несмотря на то, что все, за единичными случаями, приняли присягу временному правительству. Но пропаганда, ведомая искусной рукой, делала свое дело. Страна была в опасности. Это было началом пути на Голгофу…

* * *

Весной 1917 года Нестор Монастырев ушел с «Кашалота» и получил назначение на достраивающиеся в Николаеве подводные лодки «Орлан» и «Буревестник». На первом он должен был остаться недолго, чтобы затем перейти на второй.

Прибыв на «Орлан», лейтенант Монастырев сразу же испытал на себе «прелесть» свобод революционного флота. Команда прежде всего решила обсудить, нужен ли им новый офицер. И по этому поводу собрала собрание, на котором решительно отказалась принять его, мотивируя тем, что он – офицер старого режима, строгий, неразговорчив с матросами, часто не пускал команду на берег и вообще им не подходящий.

Желая высказать свой взгляд, Монастырев попросил командира собрать команду, чтобы сказать ей несколько слов. Он решил, что плавать на таком корабле не будет. Кроме того, ему хотелось показать нелепость их обвинений и доказать им, что они не правы.

В назначенный день команда собралась, о чем-то совещалась сначала одна, потом пригласила офицеров. Лейтенант Монастырев совершенно спокойно выслушал все обвинения, выдвинутые против него.

Затем он ответил пространной речью, в которой доказал нелепость обвинений и их явную тенденциозность. А закончил тем, что, несмотря на революцию, он не может изменить своего взгляда на дисциплину и военную обязанность и останется таким, каким был. Видимо, его слова все-таки произвели впечатление. Команда решила выйти, чтобы посоветоваться между собой.

Эта скверная комедия окончательно убедила Монастырева в невозможности служить в подобной обстановке и в неизбежной гибели флота. Но что было делать? Выхода не было…

Резолюция команды постановила просить его остаться на лодке и служить. Он поблагодарил за честь, но решительно отказался.

На «Буревестнике» повторилось почти то же самое. Но Нестор должен был остаться, так как командир попросил молодого лейтенанта не оставлять его и постараться сделать что-либо. Монастырев согласился, мечтая все-таки освободиться от этого кошмара…

Около месяца он провел в Николаеве на постройке и наблюдал, как с каждым днем все рушилось. Заказанные прежним правительством большие подводные лодки по 1000 тонн, большие миноносцы и легкие тридцатиузловые крейсера перестали достраиваться. Заводы из-за постоянных требований рабочих и беспрестанных митингов стали плохо функционировать. Словом, все разваливалось…

Вскоре дредноут «Воля», переименованный из «Императора Александра III», был достроен и ушел в Севастополь. На нем всего характерней выразился весь тот сумбур, который творился в головах команды. Он уходил под Андреевским флагом, но на каждой из орудийных башен было поднято по флагу сообразно сепаратистским тенденциям команды. На одной – красный флаг. На другой – украинский. На третьей – черный. На четвертой – еще какой-то.

Лейтенанту Монастыреву было больно смотреть на происходящее…

В конце апреля Временное правительство издало приказ о перемене формы офицеров во флоте. Вместо традиционных погон они обязаны были носить нашивки на рукавах. На фуражке вместо кокарды – золотой герб с серебряным якорем на красном поле.

Некоторое время спустя судовые комитеты вынесли резолюции об изъятии оружия офицеров. По свидетельству очевидцев, когда избранные депутаты пришли к командующему флотом адмиралу Колчаку с целью отобрать оружие, он сказал им:

– Не вы мне его дали! – И выкинул за борт полученное им в Порт-Артуре золотое оружие.

Поступок адмирала произвел впечатление на матросов, и разговоры об изъятии оружия на время прекратились.

После этого командующий флотом, чтобы избежать насилия, отдал приказ о передаче офицерами оружия своим командирам кораблей. Те, в свою очередь, сами отдали его на хранение в судовые комитеты.

Видя безнадежность положения, Колчак поехал в Петроград и потребовал принять самые строгие и решительные меры для спасения флота. Правительство не согласилось с требованиями адмирала, и он ушел.

С его уходом дела в Черноморском флоте приняли трагический оборот. Как флот, он перестал существовать. Это были сплошные митинги на кораблях, преследования офицеров, постоянные обыски их квартир под предлогом поиска оружия.

Должность командующего флотом существовала лишь номинально. В действительности образовалось коллективное управление. Вернее сказать – отсутствие управления в виде Центрального комитета, который состоял из депутатов кораблей и экипажей. Это была сплошная вакханалия противоречивых приказаний и нелепых распоряжений. Никто их не слушал, и каждый корабль поступал так, как ему заблагорассудиться.

Так, в разговорах и митингах проходило лето 1918 года. Матросы Черноморского флота забыли о войне и воинском долге. Суда изредка выходили в море…

Лейтенант Монастырев командовал в это время подводной лодкой «Скат». Она принадлежала к составу 4-го подводного дивизиона, базирующегося на Балаклаве, где находился и учебный отряд подводного плавания. Команда лодки пришла с Дальнего Востока и резко отличалась от других. Это были люди здравомыслящие, не поддававшиеся революционным лозунгам, дисциплинированные и стойкие.

Это было светлое пятно на черном фоне революционного времени. Находясь в некотором отдалении от Севастополя и наблюдая издали за происходящими там событиями, Нестор ясно отдавал себе отчет в том, что творится и чего можно было ожидать. Из этих наблюдений он сделал неутешительный вывод – все катилось в пропасть, и спасения ждать было неоткуда. Но как утопающий хватается за соломинку, так и он пытался печатным словом сделать хоть что-нибудь, чтобы удержать разбушевавшиеся страсти.

Вот что лейтенант Монастырев писал тогда в «Морской Сборник» – журнал, издававшийся Адмиралтейством:

«Наш флот переживает тяжелую болезнь, которая может осложниться или быть излеченной. Нужно сказать открыто, что у нас в настоящее время нет той организации и дисциплинированной морской силы, на которую страна вправе рассчитывать при охране морских границ. Политическая война охватила флот целиком.

Прошло достаточно времени с момента переворота, чтобы мы могли оглянуться назад и дать некоторую оценку всего происходящего и затем постараться найти путь сделать флот снова боеспособным и дисциплинированным. Теперь это вопрос нашей национальной чести и благосостояния родины. Судовые комитеты зачастую выходят из своей компетенции и неправильно понимают поставленную им задачу, беря подчас на себя решение военных и тактических вопросов.

Прежде всего, для этого требуется специальное образование и опыт, что имеют у нас пока только офицеры и, следовательно, им должно принадлежать право решения всех военных вопросов. Между тем часто бывают случаи, когда судовые комитеты, а то и вся команда вмешиваются в распоряжения командира и офицеров и своим давлением причиняют много зла, от которого страдает только наш флот. Вообще можно отметить, что у многих матросов сложилось убеждение, что революция дала им все права, отняв таковые у офицеров, а обязанности и ответственность оставила как единственную привилегию последним.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.