Все мертвые обретут покой

Для него лицо, как видно, играет роль некого памятного знака, сувенира. Лицо Дженнифер было возвращено, потому что она умерла прежде, чем он занялся ею, а еще, возможно, ему хотелось причинить вам боль. Удаление лиц может также означать, что убийца не считает свои жертвы личностями, это знак, что он умаляет их значение как людей. Отнимая у человека лицо, обезличивая его, он лишает индивид основной физической характеристики. Есть мнение, что на сетчатке глаза жертвы остается изображение убийцы. Существовало также много мифических теорий, связанных с телом жертвы. Даже в начале прошлого века ученые всерьез исследовали предположение, что в присутствии убийцы тело его жертвы начинает кровоточить. Мне нужно еще поработать над этим вопросом, и тогда я смогу делать выводы.
      Рейчел встала и сладко потянулась.
      — Не хочу показаться грубой, но я бы с удовольствием приняла душ, а потом мне бы хотелось куда-либо пойти и как следует поесть, ну а после я мечтаю поспать часиков двенадцать.
      Мы уже приготовились уйти, но Рейчел жестом остановила нас.
      — Я хочу еще кое-что сказать. Не надо думать, что мы имеем дело с помешанным фанатиком, копирующим разные жестокости с картин. У меня нет достаточных оснований для окончательных выводов, но в основе его действий я чувствую какую-то скрытую философию. Он следует разработанной схеме, и мы не доберемся до него, пока не разберемся в схеме, которой он придерживается.
      Я уже взялся за ручку двери, когда в нее постучали. Распахивать дверь во всю ширь я не стал, а медленно приоткрыл, загораживая вход и давая Рейчел время убрать бумаги. Передо мной стоял Вулрич. Свет из комнаты позволял видеть пробивающуюся щетину на его лице.
      — Портье сказал, что ты если не у себя, то здесь. Войти можно?
      Задержавшись на мгновение, я отступил в сторону. Я заметил, что Рейчел у стены закрывала развешанные рисунки. Но Вулрича заинтересовала не она. Он впился глазами в Луиса.
      — Я вас знаю, — сказал Вулрич.
      — Не думаю, — Луис дышал холодом.
      — Берд, — повернулся ко мне Вулрич, — что же ты привозишь ко мне в город наемных убийц?
      Я промолчал.
      — Я же сказал: вы ошиблись, — возразил Луис. — Я — бизнесмен.
      — Серьезно? И каким же бизнесом изволите заниматься?
      — Борьбой с вредителями, — не моргнув глазом, ответил Луис.
      Атмосфера накалялась, и грозы, казалось, не миновать, но дело кончилось тем, что Вулрич повернулся и вышел из комнаты.
      — Мне нужно с тобой поговорить, — сказал он мне уже из коридора. — Жду тебя в «Кафе дю Монд».
      Когда за ним закрылась дверь, я посмотрел на Луиса.
      — Оказывается, моя персона довольно известна, а я и не догадывался, — заключил он.
      — Выходит, что так, — подтвердил я и вышел вслед за Вулричем.
      Догнал я его только на улице, но он хранил молчание, пока мы не уселись за столик в кафе. Перед ним появилась тарелка с пончиками. Посыпая костюм сахарной пудрой, он оторвал кусочек и отправил в рот, а затем отпил одним глотком полчашки кофе.
      — Берд, — наконец заговорил Вулрич, и в тоне его чувствовалась усталость и разочарование. — Что ты пытаешься сделать здесь? Мне знакомо лицо этого парня. Я знаю, кто он такой, — он разжевал и проглотил еще кусок пончика.
      Я не стал отвечать ему, и мы молча смотрели друг другу в глаза. Он стер с пальцев пудру и заказал еще кофе. Я свой едва пригубил.
      — Тебе говорит что-либо имя Эдвард Байрон? — сменил тему Вулрич.
      — Что-то не припомню такого, а в чем дело?
      — Он служил уборщиком в Парк-Райз. Там Сьюзен родила Дженнифер, верно?
      — Да, — подтвердил я. Отец Сьюзен настоял, чтобы она рожала в Парк-Райз, частной клинике на Лонг-Айленде. В этой клинике, по его словам, был лучший в мире персонал. Не могу судить насчет профессионализма, но стоили их услуги очень и очень прилично — это уж точно. Врач, принимавший роды, зарабатывал в месяц больше, чем я в год.
      — Так в чем же все-таки суть?
      — В начале этого года Байрона уволили без лишнего шума после истории с распотрошенным трупом. Кто-то провел вскрытие трупа женщины без получения на то разрешения. Ей вскрыли живот и вырезали яичники и маточную трубу.
      — Обвинения не выдвигались?
      — Сначала в руководстве клиники рассматривался этот вопрос, но дело решили не возбуждать. В шкафчике Байрона нашли хирургические перчатки со следами крови и тканей той женщины. Он все отрицал и утверждал, что его подставили. Улики не служили прямым подтверждением его причастности: их могли ему и подложить, но, тем не менее, Байрона уволили. В суд заявление не поступало, не проводилось и расследование случившегося. Нам же стало об этом известно в связи с тем, что местная полиция занималась расследованием краж наркотических средств из клиники приблизительно в то время, когда в отчете появилось имя Байрона. Его уволили после того, как начались эти кражи, и в скором времени лекарства пропадать перестали. Но на каждый случай кражи у него имелось алиби.
      С тех пор о Байроне ничего не известно. У нас есть его номер в системе социального страхования, однако он с того времени не регистрировался как безработный, не платил налоги, не имел контактов с властями штата и не посещал лечебные учреждения. А кредитными карточками его не пользовались с октября 1996 года.
      — А что теперь вдруг о нем вспомнили?
      — Эдвард Байрон родом из Батон-Руж. Там и теперь живет Стейси, его жена, — бывшая жена.
      — Вы разговаривали с ней?
      — Вчера. По ее словам, они не виделись с апреля и он задолжал ей алименты за полгода. Последний раз чек был выписан на банк в Восточном Техасе. Однако жена считает, что он мог обосноваться в Батон-Руж или где-либо поблизости. Она рассказывает, что ему всегда хотелось вернуться в эти края, а Нью-Йорк он терпеть не мог. Мы разослали его фото, взятое из личного дела в Парк-Райз.
      Он подал мне увеличенную копию фотографии Байрона. Красивое лицо несколько портил слегка срезанный подбородок. Темные волосы были зачесаны набок. Фотографировался он в тридцать пять, но выглядел на снимке моложе.
      — Это лучшая зацепка, что мы имеем, — признался Вулрич. — Я рассказываю тебе об этом, так как считаю, что ты имеешь право знать. Но хочу сказать тебе и еще кое-что: держись подальше от миссис Байрон. Мы посоветовали ей ни с кем не разговаривать, чтобы газетчики об этом не пронюхали. И, во-вторых, не связывайся больше с Джо Боунзом. Мы перехватили разговор по телефону одного из его парней, Рики. Так вот, он ругал тебя, на чем свет стоит за фокус, который ты сегодня выкинул, и клялся, что в следующий раз ты не выйдешь сухим из воды... А что твоя команда? Удалось вам что-либо раскопать? — он положил на стол деньги.
      — Пока ничего. Я подумываю о медицинском факторе, может быть, не исключена патология на сексуальной почве. Если найдем что-либо существенное, я сообщу тебе. Хочу тебя спросить: какие наркотические средства были похищены из Парк-Райз?
      — Гидрохлорид кетамина. Это средство близко к фенциклидину, — пояснил Вулрич. Я промолчал, что уже знаю об этом веществе. Если бы федералы узнали, что Морфи снабжает меня подобными подробностями, не сносить бы ему головы, хотя у них, должно быть, появились подозрения на этот счет. Вулрич помолчал и продолжил. — Этот препарат был обнаружен в телах Марии Агуиллард и ее сына. Убийца использовал его как обезболивающее средство, — он крутанул чашку на блюдце и подождал, пока она остановится ко мне ручкой.
      — Берд, ты боишься этого типа? — тихо спросил он. — Я боюсь его. Помнишь наш разговор о серийных убийцах в тот день, когда я возил тебя на встречу с тетушкой Марией? Тогда мне казалось, что я перевидал их всех. Все эти убийцы — насильники, извращенцы, переступившие определенную черту, были настолько жалки, что в них все еще проглядывала человеческая природа, но этот тип...
      Он проводил глазами семейство, проезжавшее мимо в экипаже. Кучер направлял лошадей и одновременно излагал свою версию истории появления площади Джексона. С краю сидел маленький темноволосый мальчик и молча рассматривал нас, положив подбородок на руку.
      — Мы всегда страшились того, что может появиться кто-то, кем руководит более серьезный мотив, чем неудовлетворенность от секса или извращенный садизм. Берд, нас окружает культура боли и смерти, а большинство проживают жизнь, не понимая этого. Возможно, требовалось только время, чтобы среди нас появился некто, кому это оказалось понятнее, чем нам. Мир представлялся ему огромным алтарем, чтобы принести на нем в жертву род человеческий. И он уверовал в то, что должен из всех нас сделать пример.
      — Ты считаешь, что это он и есть?
      — "Я есть воплощенная Смерть, разрушающая миры". Так говорится в «Бхагавадгита», верно, Берд? Именно там так и сказано: «Я есть воплощенная Смерть». Может быть, он как раз и есть смерть в чистом виде?
      Он направился к выходу. Я последовал за ним и вспомнил о пометке в блокноте, сделанной накануне вечером.
      — Вулрич, у меня есть кое-что, — остановил его я и рассказал о ссылках на Книгу Еноха.
      — Что это за книга Еноха? — с раздражением отозвался он на мои слова.
      — Она относится к неканоническим книгам, библейским апокрифам. Мне кажется, он в некоторой степени знаком с ней.
      — Берд, — Вулрич сложил мой листок и отправил в карман брюк. На лице его я заметил подобие улыбки, — иногда я просто разрываюсь на части: держать ли тебя в курсе происходящего или ничего тебе не сообщать.
      Затем он поморщился вздохнул, словно показывая, что спорить нет смысла, и посоветовал:
      — Не лезь на рожон, Берд, и своим друзьям передай то же самое, — и с этими словами затерялся в толпе прохожих.
      Я постучал в дверь Рейчел, но ответа не последовало. Во второй раз мой стук был более настойчивым, и за дверью послышалось какое-то движение. Рейчел, завернутая в полотенце, открыла дверь. Ее волосы скрывал тюрбан из полотенца поменьше, лицо раскраснелось после душа, и кожа влажно блестела.
      — Извините, я забыл, что вы собирались в душ.
      Она улыбнулась и махнула мне рукой, приглашая войти:
      — Присядьте пока. Я сейчас оденусь, и вы угостите меня ужином.
      Она прихватила с кровати серые брюки с белой блузкой и белье из комода, после чего удалилась в ванную, но дверь не закрыла, чтобы мы могли переговариваться, пока она одевается.
      — Можно спросить, что за препирательство происходило у меня в комнате? — поинтересовалась она.
      Я подошел к балкону и стал смотреть на улицу внизу.
      — То, что сказал Вулрич о Луисе, правда. Все не так просто, как может показаться, но в прошлом он убивал людей. Не уверен, что он занимается этим и теперь. Я ни о чем не спрашиваю, и не мне его судить.
      Но я доверяю и Эйнджелу и Луису. Мне известны способности обоих, поэтому я и попросил их приехать.
      Рейчел вышла из ванной, застегивая блузку. Мокрые волосы падали ей на плечи. Она высушила их ручным феном и немного подкрасилась. Я тысячу раз наблюдал, как это делала Сьюзен. Но теперь я смотрел на Рейчел, и во мне возникло странное ощущение близости. В моих чувствах к ней наметился маленький, но значимый сдвиг. Она села на постель, и помогая пальцем, сунула босые ноги в черные туфли. Когда она наклонилась, на ее оголившейся пояснице блеснули капельки влаги. Она перехватила мой взгляд и осторожно улыбнулась, боясь ошибиться, правильно ли она его поняла.
      — Пошли? — сказала она.
      Я придержал для нее дверь, и ее блузка коснулась моей руки, словно вода капнула на раскаленное железо.
      Мы сидели в ресторане «Мистер Б» на Ройял-стрит в прохладной полутьме зала, отделанного красным деревом. Передо мной стоял нежный сочный бифштекс. Рейчел выбрала рыбу, и от обилия специй у нее сразу же захватило дух. Мы болтали обо всем понемногу: о спектаклях и фильмах, музыке и книгах. Как выяснилось, в 1991 году и она и я присутствовали на постановке «Волшебной флейты» в «Метрополитен-опера». И она и я в одиночестве. Я смотрел, как она пригубила вино. Отраженный свет играл на ее лице и плясал в зрачках, как лунная дорожка, если смотреть на нее с берега.
      — Так вы часто следуете за малознакомыми мужчинами в дальние страны.
      — Могу поспорить, что вы долго ждали, чтобы использовать этот ход, — улыбнулась она.
      — Может быть, я все время им пользуюсь.
      — Вот как. Тогда можно ждать, что это не последний ваш ход.
      — Виновен. Каюсь: подумывал об этом.
      Я почувствовал, что краснею и поймал в ее глазах нечто игривое, служившее прикрытием неуверенности, некой грусти, боязни обидеть и оказаться обиженной. Что-то во мне повернулось и выпустило когти, и я почувствовал, как меня царапнуло по сердцу.
      — Извините, я почти ничего не знаю о вас, — тихо проговорила она.
      Она погладила мою ладонь от запястьев до кончиков пальцев, нежно повторяя их линии и завитки на подушечках. Ее прикосновение было легким, как касание опавшего листа. Ее рука скользнула на стол, но кончики пальцев остались на моей руке, и она заговорила о себе.
      Родилась она в Чилсоне, у подножия гор Адирондак. Отец ее был адвокатом, а мать работала в детском саду. За два дня до выпускного бала ее парень заболел свинкой, и с ней пошел брат ее лучшей подруги, который во время танцев попытался добраться до ее груди. А еще у Рейчел был брат старше ее на десять лет. Звали его Куртис. Пять лет он прослужил в полиции и погиб, не дожив двух недель до двадцати девяти лет.
      — Его незадолго до этого назначили детективом в канцелярию шерифа. Все случилось даже не в его дежурство, — она говорила размеренным тоном, не быстро и не медленно, как будто рассказывала эту историю в тысячный раз, а до этого проследила и проанализировала все от начала до конца, отсекая маловажные детали, пока не осталось только самое основное, стержень истории гибели брата, самая суть потери.
      — Произошло это днем во вторник в четверть третьего. Куртис шел на свидание с одной из своих девушек. У него всегда было по две-три девушки. Он неизменно пользовался успехом. У него в руках был букет розовых лилий, купленный в цветочном магазине неподалеку от банка. Он услышал крики, и вслед за этим из дверей банка выбежали двое вооруженных людей в масках: мужчина и женщина. Сообщник поджидал их в машине.
      Куртиса заметили, когда он доставал пистолет. У обоих грабителей были обрезы, и они пустили их в ход, не колеблясь. Мужчина разрядил в него оба ствола, а, когда он лежал на земле, женщина прикончила его. Она выстрелила ему в лицо, а он был такой красивый, такой милый.
      Она умолкла, и я понял, что эту историю она проговаривала только мысленно, что этот рассказ следовало хранить и не делиться им ни с кем. Иногда нам нужна наша боль. Это то, что принадлежит только нам и никому больше.
      — Их задержали с тремя тысячами долларов. Это все, чем они смогли поживиться в банке, и столько стоил для них мой брат. Женщина-налетчица только за неделю до ограбления освободилась из тюрьмы. Кто-то решил, что она не представляет угрозы для общества.
      Она допила вино, и я подозвал официанта. Пока он наполнял бокал, Рейчел молчала.
      — Вот такая моя история, — наконец, снова заговорила она. — Теперь я пытаюсь понять проблему и иногда подбираюсь близко. И, если повезет, мне удастся предугадать события и уберечь от несчастья других. Иногда удается.
      В этот момент я осознал, что крепко сжимаю ее руку. Я совершенно не помнил, как это произошло. И не выпуская ее руку из своей, я впервые за много лет заговорил о том времени, когда мы с матерью уехали из Нью-Йорка в штат Мэн.
      — А мать сейчас жива?
      Я покачал головой и начал рассказ:
      — Так вышло, что я нажил себе неприятностей. К ним имел отношение местная «шишка» по прозвищу Папаша Хелмс. Дедушка с мамой решили, что мне лучше уехать и где-нибудь поработать летом, пока шум не уляжется. У друга дедушки был магазин в Филадельфии, и я там работал некоторое время: собирал полки, ночью занимался уборкой. Жил я в комнате над магазином.
      Тем летом мама начала посещать сеансы физиотерапии для лечения защемленного нерва в плече, но, как выяснилось, ей поставили неверный диагноз.
      У нее обнаружился рак. Мне кажется, она знала об этом, но продолжала молчать. Может быть, она рассчитывала, что сможет обмануть организм и протянет подольше, если откажется признавать болезнь. Но ее расчеты не оправдались, и хуже того, когда она выходила из кабинета физиотерапевта, у нее произошел коллапс легкого.
      Я вернулся два дня спустя на автобусе фирмы «Грейхаунд», что работают на дальних рейсах. Не виделись мы около двух месяцев, но в палате я не узнал ее — так она изменилась. Мне пришлось сверяться с карточкой на кровати. После этого мама прожила шесть недель. Ближе к концу сознание ее полностью прояснилось. Думаю, такие случаи не редки, и начинает казаться, что больные идут на поправку. Как будто болезнь решила зло пошутить. В ночь перед смертью мать пыталась даже начертить план больницы, чтобы знать, куда идти, когда придет время выписываться.
      — Извините, — сказал я, отхлебнув из стакана воды. — Не знаю, что меня вдруг потянуло на воспоминания.
      Рейчел тепло улыбнулась и сжала мою руку.
      — А что с вашим дедушкой?
      — Умер восемь лет назад. Он оставил мне дом в штате Мэн, тот самый, что я все собираюсь и никак не могу привести в порядок. — Я отметил про себя, что она не спросила меня об отце. Думаю, все, что было известно, стало известно и ей.
      Потом мы медленно шли по улицам, заполненным гуляющей публикой. Доносившаяся из баров музыка сливалась в единый поток, в котором время от времени удавалось различить знакомые мелодии. У дверей ее комнаты мы обнялись и постояли так немного, потом нежно поцеловались и пожелали друг другу спокойной ночи.
      В ту ночь я спал очень спокойно, несмотря на Ремарра, Джо Боунза и трения с Вулричем. И мне казалось, что я все еще держу Рейчел за руку.

Глава 39

      Я вышел на пробежку прохладным ясным утром. Меня сопровождал шум городского трамвая. Проехала мимо, направляясь к собору, свадебная машина с трепещущимися на крыше белыми лентами. Я двигался на запад по Норт-Рампарт и добежал до Пердидо, затем вернулся через район Квартер по Шартрез. Постепенно жара усиливалась и вместе с влажностью все сильнее давала о себе знать, так что возникало ощущение, словно бежишь с влажным теплым полотенцем на лице. Легкие старались качать воздух внутрь, а организм сопротивлялся, отказываясь такой воздух принимать. Но я не уступал и продолжал бег.
      У меня вошло в привычку тренироваться три-четыре раза в неделю, в зависимости от времени года чередуя пробежки с упражнениями в тренажерном зале. Стоило мне на несколько дней отступить от режима, и на меня словно наваливалась тяжесть, сбросить которую можно было только физическими упражнениями.
      В гостинице я принял душ и сменил повязку на плече. Оно немного побаливало, но раны начали затягиваться. Я занес в прачечную узел с бельем, поскольку не рассчитывал на такую задержку в Новом Орлеане и мой запас нижнего белья оказался на исходе.
      Номер Стейси Байрон отыскался в телефонной книге. Фамилию после развода она не сменила, по крайней мере, в телефонной компании значилась под ней. Эйнджел с Луисом вызвались съездить в Бартон-Руж и выяснить, что удастся, у нее или о ней.
      Детальное описание рисунков, которые она искала, Рейчел направила электронной почтой по двум адресам: двоим своим аспирантам в Колумбийский университет и в Бостон, отцу Эрику Уорду, который теперь вышел на пенсию, а в прошлом читал лекции в Новом Орлеане в университете Лойолы. Специализировался он на культуре эпохи Возрождения. Бесцельно слоняться, дожидаясь ответа, ей не захотелось, и она решила составить мне компанию и отправиться в Мэтери, где этим утром должны были состояться похороны Дэвида Фонтено.
      В пути мы молчали. Хотя о растущей близости и о том, к чему это может привести, не было сказано ни слова, но и она и я хорошо сознавали это. Я заметил намек на понимание в ее взгляде, и она, возможно, прочитала то же самое в моих глазах.
      — Итак, что еще ты хочешь обо мне узнать? — спросила она.
      — Я почти ничего не знаю о твоей личной жизни.
      — Кроме того, что я красива и чертовски умна.
      — Конечно же, кроме этого, — с готовностью подтвердил я.
      — Под личной жизнью ты имеешь в виду секс?
      — Да, я не хотел выглядеть нахалом и выразился мягче. Но если тебе легче начать с возраста — пожалуйста. Ты вчера о нем мне ничего не сказала. А в сравнении с этим признанием все остальное уже пойдет как по маслу.
      Она ухмыльнулась и показала мне кукиш, который я проигнорировал.
      — Мне тридцать три, но при удачном освещении, выгляжу на тридцать, не больше. У меня есть кот и квартира с двумя спальнями в Нью-Йорке, в Верхнем Вест-Сайде, но постоянного друга у меня нет. Три раза в неделю я занимаюсь аэробикой, мне нравится китайская кухня и музыка в стиле «соул». Мой последний роман закончился шесть месяцев назад, и, по-моему ко мне возвращается девственность.
      Я удивленно повел бровью.
      — У тебя немного ошарашенный вид, — рассмеялась она. — Тебе надо больше бывать на людях.
      — Да и тебе, кажется, это не помешает. Кто был твой друг?
      — Он биржевой маклер. Мы встречались год, а потом решили съехаться и посмотреть, что из этого получится. Так как у него была одна спальня, а у меня две, то он переехал ко мне, а во второй спальне мы устроили общий кабинет.
      — Послушать — настоящая идиллия.
      — Так все и было. С неделю. Потом выяснилось, что он не выносит кота и не может спать со мной в одной постели, потому что я все время ворочаюсь и мешаю ему уснуть. А моя одежда стала пахнуть его сигаретами. Это и решило дело. Табаком провоняло все: мебель, постель, стены, еда, туалетная бумага; сигаретами пахло даже от кота. А потом он пришел как-то вечером и объявил, что влюбился в секретаршу, и через три месяца они уехали в Сиэтл.
      — Я слышал, Сиэтл неплохой город.
      — Черт бы его взял, этот Сиэтл. Что в ему провалиться.
      — Ну, ты, по крайней мере, не жалеешь, что так вышло.
      — Как ни странно, но что-то меня удерживает, не дает расспрашивать тебя. После того, что случилось, — она смотрела в окно и говорила, а меня неудержимо тянуло прикоснуться к ней, и слова ее усиливали это желание.
      — Знаю, — я медленно протянул руку дотронулся до ее щеки, и почувствовал какая гладкая и слегка влажная у нее кожа. Она склонила голову, сильнее прижимаясь к моей руке. Но тут мы подъехали к воротам кладбища, и момент был упущен.
      Ветви рода Фонтено жили в Новом Орлеане с конца девятнадцатого века, задолго до того, как сюда переселилась семья Лайонела и Дэвида. Поэтому на самом крупном кладбище города, расположенном между Мэтери-роуд и бульваром Понтчартрейн, семейство Фонтено имело большой фамильный склеп. Это кладбище, занимающее площадь сто пятьдесят акров, находилось на месте старого городского ипподрома. Для азартных игроков такое место последнего успокоения подошло бы наилучшим образом, даже если принять во внимание, что шансы выиграть всегда подтасовываются в пользу заведения.
      Кладбища Нового Орлеана имеют отличительную особенность. В крупных городах большинство кладбищ тщательно ухожены, там отдается предпочтение скромным, неприметным надгробиям. В противоположность этому поколения усопших новоорлеанцев покоятся в вычурных гробницах и впечатляющих мавзолеях. При виде их напрашивалось сравнение с парижским кладбищем Пер-Лашез и Городом Мертвых в Каире. Сходство подкреплял вид усыпальницы рода Брансвид, имевшей форму пирамиды, вместе с ее стражем — сфинксом.
      Конечно, формирование архитектурного стиля кладбища проходило не только под влиянием французских и испанских традиций в этой области, но было продиктовано практическими соображениями. Город располагался ниже уровня моря в пойме Миссисипи, и до развития современной системы осушения вырытые могилы быстро заполнялись водой. В этих условиях естественным решением становилось строительство надземных усыпальниц.
      Когда мы подъехали, процессия уже вошла на территорию кладбища. Я поставил машину в стороне от основной массы, и мы с Рейчел прошли в ворота, минуя две полицейские машины. Глаза сидевших в ней людей скрывали темные очки. Вслед за отставшими от основной процессии мы прошли мимо вытянутой в длину гробницы Мориарти с четырьмя статуями у подножия, олицетворяющими Веру, Надежду, Милосердие и Память. И, наконец, перед нами оказалась усыпальница в греческом стиле с двумя дорическими колоннами и высеченной над входом надписью: «Фонтено».
      Сказать точно, сколько членов семейства покоилось в фамильном склепе, не представлялось возможным. Согласно установившейся в Новом Орлеане традиции, тело оставляли в склепе на год и один день, после чего склеп вскрывался, останки переносились вглубь, а гниющий гроб удалялся, освобождая место для следующего. Большинство усыпальниц в Мэтери были переполнены.
      Чугунные ворота с изображениями ангельских голов стояли открытыми, и небольшая группа родственников полукругом окружила склеп. Над остальными возвышался представительный мужчина в черном однобортном костюме с широким галстуком. Я предположил, что это и есть Лайонел Фонтено. Обветренное лицо приобрело каленый цвет. Морщины бороздили лоб и лучами разбегались от глаз. Темные волосы на висках тронула седина. Он был значительно выше среднего роста и плотно сложен, так что костюм на нем едва не трещал по швам.
      Четверо мужчин с суровыми лицами, одетые в темные куртки и брюки, стояли за рядом родственников, под деревьями, выдерживая интервалы вокруг гробниц. Куртки топорщились от скрытых под ними пистолетов. Пятый охранник в наброшенном на плечи темном плаще повернулся к старому кипарису, и я успел заметить под складками одежды знакомые очертания автомата на основе модели М-16. Двое телохранителей стояли слева и справа от Лайонела Фонтено. Этот солидный дядя, как видно, не хотел испытывать судьбу.
      Когда священник начал читать молитву из потрепанного молитвенника с отделанными золотом страницами, собравшиеся притихли. Среди них были и белые и темнокожие: белые — молодые мужчины в щегольских черных костюмах, а чернокожие — старые женщины в черных платьях с кружевами по вороту. Безветрие не позволяло словам священника разлетаться, и они эхом повторялись, отраженные от стен гробниц, отчего создавалось впечатление, что звучат голоса мертвых.
      — Отче наш, иже еси на небесех...
      Несущие гроб выступили вперед, с трудом продвигая его в склеп сквозь узкий вход. Когда он занял свое место, пара новоорлеанских полицейских появилась между двумя круглыми склепами футах в восьмидесяти к западу от гробницы Фонтено. Двое заходили с востока, и третья пара медленно приближалась с севера.
      — Это что, их охрана? — проследила за моим взглядом Рейчел.
      — Возможно.
      — Да придет царствие Твое, да будет воля Твоя...
      Мне стало не по себе. Конечно, их могли прислать, чтобы защитить процессию и не дать Джо Боунзу нарушить ритуал, но что-то во всем этом было не так. Мне совсем не нравилось, как они подходили. Форма сидела на них как-то неуклюже, и, казалось, им давят воротнички и жмут ботинки.
      — И остави нам долги наша...
      Люди Фонтено также заметили их, но не встревожились: пистолеты полицейских оставались в кобуре. Их отделяло от нас футов сорок, когда в лицо мне брызнуло что-то теплое. Круглолицая пожилая женщина до этого тихо плакавшая рядом со мной, вдруг резко качнулась в сторону и повалилась на землю. На виске ее темнела дыра от пули, и волосы вокруг быстро намокли. От склепа отлетел осколок мрамора, и место это окрасилось в алый цвет. Почти одновременно раздался звук выстрела, глухой, как от удара кулака в «грушу».
      — Но избави нас от лукаваго...
      Участники церемонии не сразу поняли, что происходит, и несколько секунд в оцепенении смотрели, как вокруг головы сраженной пулей женщины собирается лужа крови. Не раздумывая, я толкнул Рейчел в пространство между склепами и прикрыл собой. Кто-то вскрикнул, и люди стали разбегаться под пулями, со свистом ударяющимися в камень и мрамор.
      Рейчел закрыла голову руками и сжалась в комок. Бросив взгляд через плечо, я заметил, как заходившие с севера «полицейские» разделились и достали из кустов у аллеи припрятанные там автоматические пистолеты. Это были штайры с глушителями, а пришли с ними люди Джо Боунза. Я видел, как одна из женщин пыталась найти защиту под крыльями каменного ангела, темная накидка хлестала ее по ногам. Ткань два раза всколыхнулась на плечах, и женщина упала ничком, широко раскинув руки. Она попыталась ползти, но накидка вспучилась еще раз, и она больше не шевелилась. Наконец опомнились люди Фонтено: послышались пистолетные выстрелы и треск автоматических очередей. Я достал свой «смит-вессон», как вдруг в просвете между гробницами возникла фигура в форме, двумя руками сжимающая автоматический пистолет. Я сразил его выстрелом в лицо.
      — Но это же полицейские! — голос Рейчел терялся в грохоте стрельбы.
      — Это люди Джо Боунза, — возразил я и сильнее пригнул ее к земле. — Они пришли прикончить Лайонела Фонтено.
      Но этим их задача не ограничивалась. Джо Боунз намеревался посеять хаос, чтобы получить кровавую жатву. Он не только желал разделаться с Лайонелом Фонтено, ему хотелось, чтобы умерли и другие: женщины, дети, родственники Лайонела, его подвижники, а оставшиеся в живых должны были бы бояться Джо Боунза еще сильнее. Он решил нанести сокрушительный удар по семейству Фонтено и именно здесь, рядом с гробницей, где на протяжении поколений они хоронили своих усопших. Так мог поступить только человек, шагнувший за пределы разумного в освещенный огнем темный провал, и там кровь застлала ему глаза.
      А за моей спиной послышался шум падающего тела. Я обернулся: рядом с Рейчел свалился на колени человек Фонтено — в плаще с автоматом. Кровь хлынула у него изо рта, и он упал головой к ее ногам. Она вскрикнула. Автомат валялся на траве рядом с ним. Я потянулся за ним, но меня опередила Рейчел: неистребимый инстинкт самосохранения брал свое. С широко раскрытыми глазами и ртом она выстрелила поверх распростертого телохранителя Фонтено.
      Я подскочил к углу гробницы, целясь в том же направлении, но человек Джо Боунза уже был готов. Он лежал на спине, левая нога его судорожно вздрагивала" а на груди расплывалось кровавое пятно. Руки Рейчел дрожали, дико смотрели глаза. Автомат повалился у нее из рук, но ремень зацепился за руку, и она яростно старалась от него избавиться. Я видел, как люди, пригибаясь, бегут по проходам между склепами. Две белые женщины тащили за руки по траве чернокожего молодого человека. Белая рубашка на его животе краснела от крови.