Алексиада

И вот стали выяснять, какие пожертвования святым обителям издавна совершались разными лицами и что затем было оттуда взято, в том числе самим самодержцем. Когда же стало очевидным, что ничего не было взято, кроме золотых и серебряных украшений с гробницы императрицы Зои и другой немногочисленной и почти не употреблявшейся для службы утвари, самодержец открыто объявил себя обвиняемым и предложил любому из присутствующих быть его судьей. А через некоторое время он уже другим тоном сказал:
      «Я застал государство, окруженное со всех сторон варварами, не имевшее сил оказать сопротивление врагам, которые наседали на него. Вы знаете, какие опасности я пережил, едва не став жертвой варварского меча. Ведь враги, наступавшие со всех сторон, во много раз превосходили нас своей численностью. Вам известно о вторжениях персов и набегах скифов, и вы не забыли о копьях, которые точили против нас в Лонгивардии. Не было ни денег, ни оружия, а круг наших владений сузился, можно сказать, до неделимого центра. В то же время вы знаете, насколько с тех пор увеличилось наше войско, как оно было обучено, собрано отовсюду и спаяно в единое целое. Вы также знаете, что для всего этого потребовалось много денег, что все взятое в церквах было, как говорил знаменитый Перикл, «употреблено на необходимые цели» и истрачено ради поддержания вашей чести. А если {179}некоторым недовольным кажется, что я поступил вопреки канонам, то в этом нет ничего удивительного. Ведь мы знаем, что и царственный пророк Давид, поставленный перед той же необходимостью, вкусил вместе со своими воинами святых хлебов, хотя и не позволено было мирянину касаться пищи, предназначенной для священнослужителей . Кроме того, следует заметить, что священные каноны в некоторых случаях допускают продажу священной утвари ради выкупа пленных . Если же я, в то время как наша земля была порабощена и висела угроза захвата городов и самого Константинополя, вынужден был посягнуть на небольшое количество утвари, являющейся священной, и воспользоваться ею для освобождения пленников, то этим я не доставил зложелателям никакого повода для сколько-нибудь обоснованных обвинений». После этих слов он переменил характер своей речи, объявил себя виновным и стал осуждать самого себя. Затем он приказал вновь раскрыть бревии, чтобы стало ясным, сколько утвари было взято. Алексей сразу же распорядился, чтобы чиновники податного ведомства выплачивали секрету Антифонита значительную сумму денег. Это и до сих пор остается незыблемым, ибо там находится гробница упомянутой императрицы. Он приказал также каждый год из императорской сокровищницы выплачивать Халкопратийской церкви такую сумму, которой бы хватило на жалованье людям, певшим в божественном храме богоматери .
      4. В это время был раскрыт заговор против самодержца, составленный вождями синклита и высшими командирами войска. Об этом донесли самодержцу, и нашлись обвинители, которые уличили соучастников этого заговора. Хотя козни заговорщиков были раскрыты и по закону им полагалось тяжкое наказание, самодержец предпочел не подвергать их этому наказанию, а только конфисковать имущество и сослать главных виновников, ограничив этим кару за участие в заговоре .
      Но пусть мой рассказ вернется туда, откуда он отклонился. Когда самодержец был возведен Никифором Вотаниатом в должность доместика, он взял в число приближенных к себе слуг некоего манихея Травла. Он удостоил его святого крещения и сочетал браком с одной из служанок императрицы. У Травла было четыре сестры. Узнав, что они вместе с остальными изгнаны из своих жилищ, лишены всего имущества и заключены под стражу , он очень огорчился и, не будучи в силах стерпеть это, стал раздумывать, каким образом ему избавиться от власти самодержца. Его супруга, узнав о намерениях мужа и видя, что он собирается бежать, сообщила об {180}этом тому, кто ведая делами манихеев . Ее донос не остался тайной для Травла, который созвал к себе вечером всех тех, кому успел открыть тайну. Родственники Травла собрались у него и отправились в Белятово (это городок, расположенный на вершине холма, который возвышается над находящейся у Белятово долиной). Найдя город совершенно лишенным жителей, они сочли его как бы своей собственностью и обосновались в нем. Оттуда они ежедневно совершали набеги, достигали даже своего родного Филиппополя и возвращались с большой добычей.
      Но Травл не ограничился этим : он заключил договор с обитавшими в Паристрии скифами, привлек на свою сторону правителей Главиницы , Дристры и прилежащих к ним областей, обручился с дочерью одного знатного скифа, стараясь всеми силами досаждать самодержцу вторжениями скифов. Император ежедневно получал сведения о Травле и в предвидении будущего старался письмами и обещаниями привлечь его на свою сторону, ибо предчувствовал то зло, которое может причинить ему этот человек. Алексей даже составил и отослал хрисовул, гарантирующий Травлу безопасность и полную свободу . Но «не научился рак прямо ходить». Каким он был раньше, таким остался и теперь: старался привлечь на свою сторону скифов, еще большее их число приглашал к себе из их мест и грабил все соседние земли .
      5. Впоследствии самодержец мимоходом уладил дела с манихеями и обязал их договором. В это время Боэмунд находился еще в Авлоне. Пусть же мой рассказ вновь вернется к нему. Узнав о Бриене и других графах, из которых одни предпочли перейти к самодержцу, другие рассеялись кто куда, Боэмунд, стремясь на родину, переправляется в Лонгивардию и, как уже говорилось, прибывает в Салерно к своему отцу Роберту. Многое наговорил он ему на императора и возбудил против него гнев отца. Когда Роберт увидел Боэмунда, на лице которого было написано это страшное известие, он понял, что все расчеты на сына, как надежды на игральный черепок, привели к противоположным результатам; долгое время, как бы пораженный молнией, стоял Роберт без сил. Обо всем расспросил он Боэмунда и, поняв, что его надежды не оправдались, пришел в уныние.
      Однако даже в этих тяжелых обстоятельствах у Роберта не возникло никаких малодушных или недостойных его отваги мыслей. Напротив, он еще сильнее возгорелся жаждой битв, и его охватили еще большие заботы и волнения. Ведь этот муж был полным хозяином своих намерений и планов и ни {181}в коем случае добровольно не отступал от раз принятого решения; коротко говоря, это был человек бесстрашный, считавший, что не существует ничего такого, чего он не мог бы сразу же добиться. И вот он собрал все силы своего духа, отрешился от малодушия и разослал во все стороны послов, объявляя о новой переправе в Иллирик для борьбы с императором. И тотчас же отовсюду стеклось к нему множество конных и пеших воинов, прекрасно вооруженных и готовых к бою. Гомер сказал бы об этом множестве воинов: «словно пчелиные рои густые» . Много воинов собралось из соседних, но не меньше и из иноземных городов. Роберт хорошо снарядился, для того чтобы отомстить за поражение сына.
      Он собрал большое войско и призвал к себе своих сыновей: Рожера и Гвидо (этого последнего император Алексей хотел побудить изменить отцу и с этой целью тайно через послов предложил устроить его брак, обещал оказать высокую честь и щедро одарить деньгами. Гвидо согласился, но пока держал свое решение в тайне ). Этим своим сыновьям Роберт передал всю конницу и отправил с приказом быстро овладеть Авлоном. Они переправились и стремительным набегом захватили город. Для охраны его они оставили небольшой отряд, а сами с остальным войском подошли к Бутринто и с ходу овладели им.
      Между тем Роберт со всем флотом двинулся вдоль другого берега, напротив Бутринто и прибыл в Бриндизи, намереваясь переправиться в Иллирик. Узнав, однако, что пролив менее широк у Гидрунта, он переправился в Авлон оттуда . Затем со всем своим флотом он прошел вдоль берега от Авлона до Бутринто и соединился с сыновьями. Но так как захваченный ранее Корфу вновь отложился от Роберта, последний оставил сыновей в Бутринто, а сам со своим флотом отплыл на Корфу. Это о Роберте.
      Самодержец узнал об этом, но не пал духом, а стал готовиться вновь вступить в войну с Робертом и письмами побуждал венецианцев снарядить большой флот, обещав им щедро возместить расходы . Сам же он снарядил диеры, триеры и разного рода пиратские корабли, погрузил на них опытных в морском бою гоплитов и выслал их против Роберта. Когда Роберт узнал, что вражеские флоты прибыли, он, как всегда, предупреждая противника, снялся с якоря и со всеми кораблями вошел в Кассопскую гавань . Венецианцы в это время вошли в Пасарскую гавань и оставались там некоторое время; узнав же о прибытии Роберта, они тоже быстро вошли в Кассопскую гавань. Завязался жестокий бой, и Роберт был {182}побежден в рукопашной схватке. Но не таков был этот воинственный и жаждущий битв человек, чтобы отступить; напротив, и после этого поражения он опять стал готовиться к новому, более серьезному сражению. Командующие обоими флотами узнали об этом и, ободренные предыдущей победой, через три дня напали на Роберта, одержали блестящую победу и вернулись назад в Пасарскую гавань. Затем они, как это обычно происходит в подобной ситуации, или возгордились одержанными победами, или перестали опасаться поверженного врага, во всяком случае стали вести себя беспечно, будто уже все было кончено, и с пренебрежением отнеслись к Роберту. Отобрав быстроходные корабли, они отправили их в Венецию с сообщением о событиях и с известием о полной победе над Робертом.
      Последний, узнав об этом от некоего перебежавшего к нему в это время венецианца по имени Петр Контарини , погрузился в еще большее уныние и отчаяние. Однако, подбодрив себя мужественными мыслями, он вновь выступил против венецианцев. Венецианцы были ошеломлены его неожиданным появлением. Около гавани Корфу они быстро связали между собой канатами свои самые большие суда и, образовав так называемую «морскую гавань», ввели внутрь ее маленькие суда. В полном вооружении ожидали они приближения Роберта. Но тот, как только подошел, сразу же завязал с ними битву. Возник жаркий бой, сильнее предыдущего, ибо воины сражались с еще большим рвением, чем раньше. В жестоком сражении ни одна из сторон не показывала другой спину, напротив, противники бились лицом к лицу. Так как венецианцы успели израсходовать свои припасы, то корабли, не имея другого груза, кроме гоплитов, плавали на самой поверхности воды, которая не достигала даже второй полосы. И вот, когда все воины сгрудились у бортов, обращенных к противнику, корабли утонули. Погибших было около тринадцати тысяч. Оставшиеся же корабли вместе с экипажами были захвачены в плен .
      После этой блестящей победы Роберта обуяла жестокость, и он очень сурово обошелся с многими пленными: одним выжег глаза, другим отрезал носы, третьим отрубил руки или ноги, а иногда и руки и ноги. Что же касается остальных, то он через послов сообщил их соплеменникам, чтобы те, кто пожелает выкупить из плена своих близких, явились к нему без страха. Вместе с тем он предлагал им заключить мир. Но они ответили ему на это следующее: «Знай, герцог Роберт, что если бы мы даже видели, как смерть постигает наших жен и детей, то и тогда не отказались бы от договора с самодержцем {183}Алексеем, не перестали бы помогать ему и ревностно за него сражаться».
      Вскоре венецианцы снарядили дромоны, триеры, а также другие небольшие быстроходные суда и с еще более крупными силами двинулись против Роберта. Они застали его неподалеку от Бутринто, вступили с ним в бой, одержали полную победу, многих воинов убили, а еще большее число утопили . При этом венецианцы едва не захватили в плен родного сына Роберта — Гвидо и супругу Роберта — Гаиту. Одержав блестящую победу, они обо всем сообщили императору, который вознаградил их многочисленными дарами и титулами, венецианского дожа почтил саном севастократора с р?гой, а патриарха удостоил титула «ипертим» с соответствующей р?гой. Кроме того, он приказал ежегодно выдавать из императорской сокровищницы всем венецианским церквам значительную сумму золотых денег. Он сделал также данниками церкви евангелиста апостола Марка всех амальфитян — владельцев лавок в Константинополе, принес ей в дар все эргастерии, находящиеся между старым Еврейским причалом и так называемой Виглой , отдал расположенные на этом пространстве причалы и подарил немало другой недвижимости в царственном городе, в Диррахии и многих иных местах, где бы только венецианцы ни попросили. Более того, он дал им право беспошлинной торговли, где им заблагорассудится, разрешил не вносить в казну ни обола в виде таможенной или какой-либо иной пошлины и вовсе не подчиняться ромейской власти .
      6. Между тем Роберт (пусть мой рассказ вновь возвратится туда, откуда он отклонился, и развивается последовательно) не успокоился даже после этого поражения. Стремясь захватить город в Кефалинии, он послал туда своего сына с кораблем, затем поставил на якорь у Вондицы корабли, на борту которых находилось его войско, а сам на однопалубной галее отправился в Кефалинию . Роберт не успел еще встретиться с остальным войском и с сыном, как у него, когда он находился у Афера (это мыс Кефалинии), начался тяжелый приступ лихорадки. Изнемогая от лихорадочного жара, он попросил холодной воды. Его спутники в поисках воды разошлись в разные стороны, и один местный житель сказал им: «Вы видите этот остров Итаку. На нем некогда был построен большой город Иерусалим, теперь уже разрушенный временем. В том городе есть источник с холодной питьевой водой». Когда Роберт услышал об этом, его охватил панический страх, ибо названия Афер и Иерусалим знаменовали его близкую смерть. Дело в том, что еще раньше кто-то пророчествовал ему (льстецы {184}обычно в таком духе дают прорицания великим людям), сказав следующее: «Ты покоришь все страны вплоть до самого Афера, а оттуда отправишься в Иерусалим, для того чтобы отдать долг судьбе» . Я не могу точно сказать, постигла ли Роберта лихорадка или легочная болезнь. Умер же он через шесть дней . Когда прибыла жена Роберта Гаита, она застала мужа в агонии, а его сына — уже оплакивающим отца.
      О происшедшем несчастии сообщили тому сыну Роберта, которого он еще при жизни назначил своим преемником . Хотя это известие причинило ему невыразимое горе, он нашел в себе мужество, собрал все силы своего духа, призвал всех к себе и, не переставая скорбеть о кончине отца, прежде всего сообщил собравшимся о несчастии, а затем заставил их принести присягу верности. Потом он вместе с ними переправился в Апулию . Во время переправы, несмотря на летнее время, разразилась сильнейшая буря , одни корабли утонули, а другие были выброшены на берег и разбились. Корабль, на котором везли тело Роберта, был наполовину разбит, и гроб едва удалось благополучно доставить в Веносу . Роберт был погребен в воздвигнутом в старые времена монастыре Святой троицы, где прежде были похоронены и его братья. Он скончался на двадцать пятом году своей герцогской власти, всего прожив на свете семьдесят лет.
      Когда император узнал о внезапной смерти Роберта, он воспрянул духом, ощутив, какая огромная тяжесть свалилась с его плеч. Он сразу же обратился против тех, кто еще удерживал в своих руках Диррахий. В намерения императора входило внести раскол в лагерь врагов письмами и другими средствами, таким образом он надеялся легко овладеть Диррахием. Он также убедил оказавшихся в городе венецианцев посоветовать в письмах амальфитянам, венецианцам и другим иностранцам, находившимся тогда в Эпидамне, подчиниться его воле и сдать Диррахий. Да и сам он не скупился на обещания и подарки, стремясь заставить их сдать город. Они дали себя убедить (таков вообще корыстолюбивый род латинян, готовых за один обол продать все самое для них дорогое), возлагая надежды на щедрое вознаграждение, составили заговор и убили того, кто первый предложил сдать крепость Роберту, вместе с его сообщниками. Затем они явились к императору, передали ему крепость и получили полную свободу.
      7. Некий математик по имени Сиф , весьма чванившийся своим знанием астрологии, предсказал в оракуле, что смерть Роберта наступит после переправы в Иллирик. Он изложил свое пророчество на бумаге, которую запечатал и вручил приближен- {185}ным императора, велев хранить ее до определенного срока. Затем же, после смерти Роберта, они по приказу астролога вскрыли эту бумагу. В оракуле значилось следующее: «Могущественный западный враг, посеяв большую смуту, внезапно умрет». Все были поражены ученостью этого мужа, достигшего вершины своей науки.
      Я немного отвлекусь от темы повествования и коротко расскажу о предсказаниях. Это новейшее изобретение — такой науки не существовало в древности . Способы предсказаний не были известны во времена ученейшего астронома Евдокса , не имел понятия об этом Платон, и даже астролог Манефон не был искушен в этой науке. Прорицая, они не знали получения гороскопа, установления центров, наблюдения за расположением созвездий и всего другого , что изобретатель этого метода передал последующим поколениям и что доступно пониманию тех, кто занимается такими пустяками. Некогда и я немного познакомилась с этой наукой, не для того чтобы (да не бывать этому!) делать что-либо подобное, но чтобы, ближе узнав это суетное учение, суметь обличить тех, кто им занимается.
      Я пишу об этом не ради хвастовства, а из желания показать, сколь многие науки расцвели при этом самодержце, который почитал как философов, так и самое философию; правда, к учению астрологов он, казалось, был настроен враждебно. Это происходило, как я думаю, потому, что оно побуждало многих наивных людей отрешиться от надежд на бога и глазеть на звезды. Вот почему самодержец объявил войну астрологическому учению .
      Однако в то время не было недостатка в астрологах: как раз тогда процветал упомянутый Сиф и щедро раскрывал тайны астрологии знаменитый египтянин из Александрии . Отвечая на многочисленные вопросы, этот александриец очень точно предсказывал будущее, причем в некоторых случаях даже не пользовался астролябией , а давал прорицания с помощью бросания костей. В этом не было ничего магического — александриец прорицал благодаря искусству логического мышления .
      Самодержец видел, как молодежь, считая александрийца каким-то пророком, стекается к нему, он и сам дважды обращался к нему с вопросами, и оба раза александриец удачно на них отвечал. Алексей опасался, что в результате будет причинено зло большому числу людей и начнется повальное увлечение астрологической лженаукой, поэтому он изгнал александрийца из города и назначил ему для местожительства Редесто. {186}Император проявил по отношению к нему большую заботу и щедро снабдил всем необходимым за счет казны.
      Кроме того, занимался этой наукой, довел ее до совершенства и никому не уступал пальму первенства великий диалектик Елевтерий — также египтянин. Позже из Афин в Константинополь явился в надежде превзойти всех соперников астролог по имени Катананк. Этого Катананка спросили, когда умрет самодержец. Предсказывая согласно своим предположениям дату смерти, Катананк ошибся. Случилось же так, что в указанный день после четырехдневной лихорадки испустил дух лев, которого держали во дворце. Многие тогда усмотрели в этом исполнение предсказания Катананка. Через определенное время он вновь предсказал смерть самодержца и вновь ошибся; однако в указанный Катананком день умерла императрица Анна — мать Алексея. Хотя Катананк столько раз говорил неправду, сколько давал пророчеств об императоре, Алексей тем не менее не стал выселять его из города, так как тот сознавал свои промахи; кроме того, самодержец и не хотел дать повод думать, что он изгоняет Катананка, побуждаемый гневом. Но вернусь туда, откуда я отклонилась в сторону, дабы не показалось, что я болтаю о заоблачных материях и затемняю предмет истории именами астрологов.
      Роберт, как разносила молва и утверждали некоторые люди, был выдающимся полководцем, обладал острым умом, красивой внешностью, изысканной речью, находчивостью в беседе, громким голосом и открытым нравом. Он был высокого роста, всегда с ровно остриженными волосами на голове и с густой бородой. Роберт постоянно стремился блюсти нравы своего племени и до самой кончины сохранял свежесть лица и всего тела. Он гордился этими своими качествами; благодаря им его внешность могла считаться достойной владыки . Он с уважением относился ко всем своим Подчиненным, а особенно к тем, которые были наиболее ему преданы. В то же время Роберт был очень скуп, корыстолюбив, весьма склонен к приобретательству и стяжательству, да к тому же чрезвычайно тщеславен. Эти его свойства навлекли на него многочисленные порицания.
      Некоторые обвиняют самодержца в отсутствии выдержки , за то что он поспешил пойти войной на Роберта. Ведь если бы, говорили они, Алексей раньше времени не напал на него, то легко бы одержал победу позднее, когда на Роберта обрушились со всех сторон так называемые албанцы и посланные Бодином далматы. Но то утверждают злопыхатели, которые сами сторонятся вражеских копий и мечут своим языком отравленные стрелы в сражающихся. Всем известны мужество Роберта, {187}его военное искусство и твердая воля. Этот муж принадлежал к числу людей, которых не легко, а, напротив, очень трудно одолеть, и его храбрость, казалось, только возрастала от поражений.
      8. Как говорилось выше, император вместе с перешедшими на его сторону латинянами — графами Бриена — первого декабря седьмого индикта победителем возвращается в столицу и застает императрицу, страдающую от родовых мук в том здании дворца, которое издавна было предназначено для рожениц-императриц. Это здание было названо «Порфира», благодаря чему по всему миру получило распространение слово «порфирородный». Ранним утром в субботу у них родилась девочка, как утверждали, очень похожая на отца. Это была я.
      Как я некогда слышала от императрицы — моей матери, за три дня до прибытия самодержца (он возвращался с войны против Роберта после многочисленных битв и тяжких трудов), уже находясь в родовых муках, она запечатлела на своем животе знак креста и сказала: «Обожди, дитя, прибытия своего отца». Протовестиарисса же — ее мать — стала браниться: «Откуда ты знаешь? — сердито сказала она. — Может быть, он вернется через месяц. Как ты выдержишь тогда такие мучения?» Вот что сказала ее мать. Однако приказание императрицы было исполнено, что явно свидетельствовало о том расположении к родителям, которое я питала еще в чреве матери и которое проявилось в будущем. Ведь и впоследствии, когда я выросла и стала разумной, я нежно любила как мать, так и отца. Многие люди могут рассказать о моей любви к родителям, и прежде всего те, кому известны мои дела. Их показания подтверждаются моими муками и трудами ради родителей, а также теми опасностями, которым я подвергала себя из любви к ним, пренебрегая почестями, деньгами и самой жизнью. Меня настолько воспламеняла любовь к родителям, что я неоднократно готова была отдать за них душу. Однако хватит об этом, пусть повествование возвратится к событиям, которые произошли после моего рождения.
      С чрезвычайной пышностью были исполнены все церемонии, полагающиеся при рождении детей в императорской семье. Вожди синклита и войска совершили, разумеется, славословие, принесли дары и оказали почести, все выражали самую большую радость, танцевали, пели; близкие же по крови императрице буквально не могли найти места от счастья . По прошествии нескольких дней родители удостоили меня венца и императорской диадемы . {188}
      В то время Константин — сын императора Михаила Дуки, о котором я часто упоминала, еще царствовал вместе с самодержцем — моим отцом, вместе с ним подписывал красными чернилами дарственные грамоты, в процессиях сопутствовал ему с тиарой на голове, в славословиях же упоминался на втором месте; а так как и мне должны были совершаться славословия, то распорядители славословий стали называть имена Константина и Анны одновременно . И так продолжалось долгое время, о чем позже я нередко слышала от своих родственников и родителей. По-видимому, это было предвестником последующих событий моей жизни — счастливых или же, наоборот, несчастных.
      Затем у императоров родилась вторая девочка , очень похожая на родителей, облик которой носил отпечаток той добродетели и ума, что воссияли впоследствии. Но император и императрица страстно желали мальчика, и их молитвы исполнились: в одиннадцатом индикте рождается у них мальчик . Родители были очень рады, и, так как мечта осуществилась, у них не осталось и следа от горя. Все подданные, видя радость императоров, тоже ликовали, поздравляли друг друга и были очень довольны. Императорский дворец был преисполнен тогда веселья, и не осталось в нем места для печали и забот; доброжелатели радовались от глубины души, некоторые же лишь делали вид, что испытывают радость. Ведь подданные обычно враждебно относятся к властителям, но в большинстве случаев притворством и лестью стараются заслужить расположение могущественных людей. Как бы то ни было, ликование в то время стало всеобщим.
      У ребенка была смуглая кожа, широкий лоб, худые щеки, нос не курносый, но и не орлиный с горбинкой, а правильной формы. Его темные глаза, насколько это можно заметить у младенца, свидетельствовали об остром уме. Желая возвести мальчика в императорское достоинство и оставить ему в наследство Ромейское государство, родители в Великой божьей церкви удостоили его святого крещения и венца . Вот что было с нами, порфирородными, с момента нашего рождения. О том же, что случилось с нами дальше, будет рассказано в надлежащем месте.
      9. Самодержец Алексей изгнал турок из прибрежных областей Вифинии, Боспора и расположенных над ними земель и заключил, как говорилось выше , мирный договор с Сулейманом. Направившись затем в Иллирик, он с большим трудом одержал победу над Робертом и его сыном Боэмундом и избавил западные земли от величайшего бедствия . Вернувшись {189}оттуда, он обнаружил, что турки Абуль-Касима не только вновь устремились на наши восточные владения, но дошли до самой Пропонтиды и прибрежных областей.
      Ныне следует мне начать рассказ о том, как эмир Сулейман вышел из Никеи, оставив для ее охраны Абуль-Касима, как Бузан , посланный в Азию персидским султаном, был побежден и убит братом султана Тутушем как этого Тутуша после его победы над Бузаном задушили его собственные троюродные братья.
      Прежний император Роман Диоген возвел в сан доместика некоего армянина по имени Филарет , который был человеком замечательного мужества и ума. Последний оказался свидетелем всего, что случилось с Диогеном, и узнал о его ослеплении. Питая необычайную любовь к Диогену, он не мог вынести этого, замыслил мятеж и захватил власть над Антиохией. Так как турки непрерывно совершали грабительские набеги на окружающие земли и не оставляли Филарета в покое, он решил перейти к туркам и по их обычаю совершить обрезание. Его сын настоятельно отговаривал отца от этого неразумного шага, но его благие советы не были услышаны. Сын был очень огорчен. Он отправляется в путь и через восемь дней достигает Никеи, является к получившему тогда титул султана эмиру Сулейману, уговаривает его осадить Антиохию и побуждает вступить в войну с отцом. Сулейман согласился и, собираясь выступить против Антиохии, оставил Абуль-Касима охранять Никею, назначив его начальником над всеми начальниками. Сам же он, взяв с собой сына Филарета, за двенадцать ночей (ради скрытности передвижения он днем стоял на месте) прибыл в Антиохию и с ходу захватил город .
      Как раз в это время Харатик тайком ограбил Синоп, ибо узнал, что там хранится много золота и денег из императорской сокровищницы. Между тем брат великого султана Тутуш, владыка Иерусалима, всей Месопотамии, Алеппо и территории, простирающейся до Багдада, сам претендовавший на Антиохию, увидел, что эмир Сулейман поднял мятеж и захватывает уже власть над Антиохией. Тогда он со всеми войсками расположился между Алеппо и Антиохией. Его отряды встретились с войском эмира Сулеймана, и разразилась большая битва. Когда бой перешел в рукопашную схватку, воины Сулеймана повернули назад и обратились в беспорядочное бегство. Сулейман вышел из боя, остановился, как ему казалось, в безопасном месте, бросил щит на землю и, опустившись, сел на него. Он, однако, не остался не замеченным своими соплеменниками. Несколько сатрапов подошли к нему и сказали, что {190}посланы за ним его дядей Тутушем . Сулейман же, предвидя грозившую опасность, отказался идти. Сатрапы продолжали настаивать, но Сулейман не мог один им сопротивляться и, вытащив из ножен меч, всадил его в живот и насквозь пронзил себя. Этот дурной человек умер дурной смертью . Оставшиеся в живых воины эмира Сулеймана сразу же перешли к Тутушу.
      Когда великий султан узнал об этом, он, опасаясь возросшего могущества Тутуша, отправил Чауша к самодержцу с предложением породниться посредством брака и обещал в этом случае выселить турок из прибрежных земель, передать императору крепости и всеми силами ему помогать. Приняв посла и прочитав письмо султана, император ни словом не обмолвился о браке, но, видя, что Чауш — человек разумный, стал расспрашивать, откуда тот родом и кто его родители. Когда Чауш ответил, что по матери он ибериец , а отец его — турок, император стал усиленно уговаривать его принять святое крещение. Чауш согласился и клятвенно заверил самодержца, что, приняв крещение, не вернется назад. Чауш имел письменный приказ султана: в том случае, если император будет склонен согласиться на заключение брака, изгнать из прибрежных городов всех сатрапов, показав им специальное султанское письмо. Воспользоваться им и убедил император Чауша; он посоветовал, предъявляя письмо султана, изгнать сатрапов, после чего вернуться в царственный город.
      Чауш с готовностью отправился прежде всего в Синоп, там он предъявил письмо султана Харатику и изгнал его из города, не дав унести с собой и обола императорских денег. При этом происходило следующее: выходя из Синопа, Харатик осквернил храм пречистой госпожи нашей богородицы и тут же, испуская пену, упал на землю, охваченный неким демоном, которого послало божественное провидение ; так, в состоянии безумия, и вышел он из города. Власть же над Синопом Чауш вручил Константину Далассину , которого император послал туда с этой целью. Затем Чауш обошел также и другие города, предъявляя султанское письмо, изгонял сатрапов и передавал города сатрапам самодержца. После этого Чауш вернулся к императору, принял святое крещение, получил многочисленные дары и был назначен дукой Анхиала.