За час до рассвета

      Через несколько дней Оля Саевич сообщила, что в городе появился какой-то странный гебитскомиссар. Прибыл откуда-то из-под Берлина, ведет себя необычно: не зверствует, не лютует. Придет к нему женщина, попросит паек, он напишет записочку и спокойно, на чистом русском языке говорит: "Иди на склад, получи". В разговорах с жителями все интересуется, где находятся партизаны.
      В том, что гитлеровец интересуется местопребыванием партизан, ничего удивительного не было. Ведь оккупанты боялись партизан пуще огня, но вот то, что он прибыл из-под Берлина, меня очень заинтересовало. Значит, он знает о войсках, находящихся в Германии, наверняка кое-что знает и о новинках в вооружении немецкой армии. Об этом гебитскомиссаре даю подробную радиограмму в Центр и вскоре получаю ответ: "Организуйте работу". На нашем разведывательном языке это означает: взять гебитскомиссара под наблюдение, поближе с ним познакомиться и попытаться заставить работать на нас.
      Задача сложная.
      Я пригласил Олю Саевич в партизанский лагерь и предложил ей пойти на прием к гебитскомиссару.
      - Как это, товарищ командир? - не поняла Оля.
      - Ну пойдешь, попросишь паек: мол, оголодала очень. По тому, как он выглядит, как разговаривает, постарайся понять, что за тип...
      Оля задумалась, долго молчала. Потом сказала:
      - Хорошо, пойду.
      ...И вот Оля у входа в комендатуру. Ее окриком останавливает часовой.
      Разведчица отступила и нарочно громко стала говорить, что ей нужен гебитскомиссар Зустель.
      Открылась дверь, показался седой, высокий офицер без фуражки.
      - Ты ко мне? - спросил он по-русски.
      - Мне нужно к господину Зустелю, гебитскомиссару...
      - Я и есть Зустель. - Офицер велел часовым пропустить Олю.
      Когда она вошла в кабинет, Зустель спросил:
      - Зачем ты пришла?
      - Я слышала, что вы помогаете женщинам, выписываете им пайки, ответила Оля. - В городе нет продуктов, голодно... Вот я и пришла, чтобы вы помогли мне...
      - Почему я должен помогать тебе? Как ты жила до сих пор?
      - Были кое-какие тряпки, меняла их в селах на хлеб. Ничего больше не осталось...
      - Где ты живешь?
      - На улице Подгорной, в доме двадцать пять.
      - С кем?
      - Мать, братишка...
      - А до войны что делала?
      - Училась...
      Немец расспрашивал Олю и что-то быстро записывал в блокнот. На столе два полевых телефона. Звонил то один, то другой. Отвечал Зустель по-немецки. Положив трубку, гебитскомиссар вдруг спросил:
      - Как тебя зовут?
      - Оля.
      - Оля... Ну-ка, Оля, садись.
      Он пристально посмотрел на девушку.
      - Скажи, кто тебя прислал ко мне?..
      Оля немного растерялась, но быстро овладела собой и ответила:
      - Никто не присылал, сама пришла. Когда человек голодный, он на все готов... Знаете ли, голод - не тетка. Люди, которым вы помогли, о вас хорошо говорят...
      - Значит, ты пришла за пайком? - Зустель еще раз пристально посмотрел на Олю. - Ну, что же, я тебе выпишу паек, - задумчиво сказал он.
      И тут же написал записку.
      - По этой бумажке получишь паек на складе.
      Оля взяла записку, встала, хотела идти, но вдруг услышала:
      - Подожди, сядь...
      Немец прошелся по кабинету, посмотрел в окно, снова подошел к Оле:
      - Значит, тебя никто ко мне не присылал?
      - Никто.
      - А скажи, ты что-нибудь о партизанах знаешь?
      Оля лихорадочно соображала, что сказать. Решила: была не была!
      - Да, говорят, господин гебитскомиссар, они часто приходят на окраину города...
      - Как часто?
      - А вот дней пять назад ходили утром по нашей улице.
      - Как? Днем, на улице?
      - Да...
      Офицер быстрее заходил по кабинету, явно нервничая, поднял телефонную трубку. О чем-то говорил, но слова "партизаны" не упоминал.
      - Значит, партизаны бывают? - обратился он снова к девушке.
      - Бывают.
      - Ай, ай! И говорят, их много в лесу?
      - Говорят, много.
      - Оля, я вижу, ты девушка хорошая. Если тебе понадобится помощь, может, опять нужен будет паек, приходи ко мне, я все сделаю. Но и у меня к тебе просьба: когда на вашей улице появятся партизаны, сообщи мне.
      Оля вскочила:
      - Господин Зустель, что вы! Спасибо, что помогли, а чтобы сообщать, я не могу... Партизаны - люди жестокие, сразу расстреляют меня за это...
      Но немец не отступал.
      Оля долго отнекивалась, он настаивал. Наконец девушка согласилась.
      - Господин гебитскомиссар, только для вас это сделаю, вы так добры ко мне...
      - Ну вот и хорошо, договорились! Когда в следующий раз подойдешь к комендатуре, крикни часовым "Кинд!", и они тебя сразу пропустят...
      Немец проводил Олю к выходу. Увидев Зустеля, часовые тут же расступились, разведчица вышла на улицу и быстро зашагала к своему дому. Ее неотступно преследовала мысль: сейчас вдогонку пошлют автоматную очередь - и все... Они так часто делали... Нет, тихо... Вот и поворот. Осталась жива! Как только повернула за угол, пустилась бежать.
      Ночью она пришла к нам в лагерь, рассказала, как прошла встреча с гебитскомиссаром. Договорились, что она вернется в город, а мы на рассвете вышлем на окраину группу партизан: пусть постреляют, создадут видимость налета.
      К рассвету восемнадцать конников подъехали к городу, спешились, сняли немецкую заставу и открыли такой огонь, что гитлеровцы в панике подняли весь гарнизон. Оля пошла к гебитскомиссару. Подбегая к комендатуре, крикнула "Кинд!". Солдаты тут же расступились. Влетела, запыхавшись, делая вид, что долго бежала.
      - Ну, что? - вскинулся Зустель.
      - Партизаны!
      - Да, да, - немец явно нервничал, - я уже знаю. Мне сообщили из гарнизона...
      Он ходил по кабинету, бледный, расстроенный.
      - А ты их видела? - вдруг спросил Зустель.
      - Нет, - ответила Оля, - только на расстоянии. Как крикнули, что партизаны, я тут же бегом к вам...
      - Ну хорошо, хорошо, - промямлил немец, - но в следующий раз, когда появятся партизаны, ты не беги ко мне, не сообщай. Пускай они тебя задержат...
      Оля сразу насторожилась.
      - Да, задержат... А ты постарайся связаться с их командиром. Скажи, что я хочу с ним встретиться... Только об этом никому ни слова... Надеюсь на тебя.
      Оля не ожидала такого поворота, но не растерялась.
      - О, господин Зустель, попадаться им в руки!..
      Беседа протекала бурно. В конце концов Оля согласилась:
      - Ну хорошо, если встречу, попробую... Только и вы дайте слово, что выручите меня.
      - Обязательно выручим! Слово офицера!
      Когда Саевич рассказала нам об этом разговоре, мы долго гадали: что за трюк?
      Я стал припоминать, были ли подобные случаи в моей разведывательной практике.
      В 1942 году приходил к нам на встречу лейтенант немецкой армии. Два солдата перешли добровольно, хорошо воевали вместе с нами, потом были отправлены в партизанский штаб соединения. Один обер-лейтенант, эсэсовец, в начале сорок третьего года перешел к нам. Оказался провокатором: на лагерь напало до тысячи эсэсовцев. Целую неделю нас преследовали, еле скрылись. А что, если и этот Зустель просит о встрече с целью провокации и за ним придут сотни эсэсовцев, бронетранспортеры... Мы понесем напрасные потери. Но ведь если Зустель приедет на встречу, то будет в наших руках. Стоит рискнуть. Офицер, гебитскомиссар, только что прибыл из Берлина... Для разведки "объект" несомненно интересный.
      Я снова запрашиваю Центр и снова получаю приказ: "Работайте!"
      Принимаем решение: встретиться с Зустелем.
      Утром партизаны выедут на опушку леса, откроют огонь. А в это время Оля побежит к гебитскомиссару, скажет, что встретилась с командиром и что командир согласен на встречу.
      Так и сделали.
      ...Тяжело дыша, Оля стоит перед Зустелем.
      - Что, партизаны? - спрашивает он. - Много их?
      - Много... - отвечает Оля.
      В это время, как бы в подтверждение ее слов, раздаются выстрелы.
      - С командиром встретилась?
      - Встретилась! Так перепугалась, думала, уж не вернусь...
      - Как это было?
      - Когда крикнули, что на улице партизаны, я выбежала со двора... В это время, как из-под земли, передо мной четыре человека! Наставили автоматы: "Руки вверх!" Я подняла... Один подошел, говорит: "Ты куда, красавица, собралась? Сообщать о нас?.." Я говорю: "Да нет! Я просто испугалась, убежать хотела..." Вижу, подходят еще трое - автоматы на плече. Разговорились. Тогда я спросила: "Кто из вас командир?" Один как крикнет: "А мы все командиры!" Я говорю: "Чего же вы кричите?" - "А кого нам здесь бояться? Мы здесь хозяева!"
      - Просьбу мою передала? - нетерпеливо перебивает разведчицу Зустель.
      - Передала...
      - Ну и что?
      - А один из них сказал: "Пожалуйста, гарантируем полную безопасность. Послезавтра в двенадцать часов дня. Пусть едет по грунтовой дороге в сторону Пинска. Там, в восьми километрах от города, урочище есть. Командир будет ждать..."
      Зустель, как показалось Оле, смутился, еще быстрее заходил по кабинету, затем резко остановился.
      - Ехать или нет?
      - Конечно, ехать!
      - Поеду! А тебя попрошу: ты наведайся сюда дня через два-три... Если партизаны убьют меня, будешь хоть знать, где я погиб...
      - Хорошо.
      - Но никому ни слова! Здесь я скажу, что еду на прогулку.
      Мы начали готовиться к операции. Продумали ее до мельчайших деталей. В ней принимала участие почти вся наша Лельчицкая партизанская бригада.
      Я приехал к месту встречи немного раньше. Со мной был мой ординарец Сашка Рябцев. На мне папаха, кожанка, маузер, бинокль.
      Признаюсь, я сильно волновался. Было из-за чего. Мне случалось допрашивать пленных, но вести дипломатические переговоры еще ни разу не довелось.
      Сашка как будто подслушал мои мысли.
      - А может, товарищ командир, соорудим шалаш? Вам сподручнее будет разговаривать с этим гебитсом!
      Идея Саши всем понравилась.
      Пока партизаны строили шалаш, я проверил, как действуют наши "глаза" и "уши". По левую сторону от грунтовой дороги расположились тридцать автоматчиков, по правую - столько же. За дорогой в лесу замаскировался отряд Семена Шукаловича - двести человек. К месту встречи двигались еще два отряда. Я послал ординарца к командирам этих отрядов ускорить марш, занять исходные позиции и ждать дальнейших распоряжений. Если Зустель едет с целью провокации и гитлеровцы двинутся на нас, завяжется бой. Если шестидесяти автоматчиков и бойцов отряда Шукаловича окажется мало, в дело можно будет ввести и запасные два отряда. Таким образом мы застраховали себя от всяких неожиданностей.
      Оставалось тридцать минут до назначенного времени. С большой сосны наблюдал за дорогой часовой.
      Семен Шукалович извлек из кармана пачку папирос. Я удивился:
      - Папиросы?
      Это была пожелтевшая пачка "Красной Звезды" еще довоенного времени. Ребята знали, что я не курю. Но чтобы угостить нашего гебитскомиссара, они высушили отсыревшую пачку у костра и передали для меня Шукаловичу.
      Я взял папиросы и жестом подал команду: "По местам!"
      Все заняли свои места, а Сашка растерянно посмотрел на меня и спросил:
      - А мне, товарищ командир, где находиться?
      - Вот здесь, рядом... Держи нас в поле зрения.
      - Понял, Михаил Петрович*.
      _______________
      * М и х а и л  П е т р о в и ч  П а ш у к о в - под этим именем
      И. А. Колос действовал на юге Белоруссии.
      - Если ты будешь нужен, я подниму указательный палец, и ты тут как тут! Понятно?
      - Понятно!
      Все разошлись. Прошло томительных десять - пятнадцать минут. Вдруг сигнал наблюдающего: едет...
      Вижу - на повороте дороги показался гитлеровец верхом на пегой лошади. Седло из красной кожи, фуражка новенькая, блестит. Подтянутый такой. Подъехал, остановился, соскочил с лошади, пристукнул каблуками:
      - Я хочу видеть командира.
      - Я командир.
      Он недоверчиво осмотрел меня с ног до головы. Уже после того как мы разговорились, он признался, что кто-то сказал ему, что командир партизан - генерал и с бородой. Он и ожидал встретить генерала. А у меня тогда еще и бороды-то не было.
      Мы зашли в шалаш. Он осмотрелся, снял фуражку. Тут же полез в карман, вынул сигареты, стал распечатывать. Я достал свою "Красную Звезду". Он угощает меня сигаретами, я его - рыжими папиросами.
      Когда закурили, я спросил:
      - Господин гебитскомиссар, что вас привело к нам?
      Он, явно волнуясь, встал с чурбака, на котором сидел, вновь сел и ответил:
      - Понимаю ваш вопрос... Конечно, странно, что я, офицер, гебитскомиссар, и вот здесь... с вами... Дело в том, что мой отец и я, когда Гитлер пришел к власти в тридцать третьем году, понимали, что он приведет Германию к катастрофе. Так и получилось. Мы ненавидим его, никогда не доверяли ему...
      Зустель делал глубокие затяжки и - говорил, говорил... Я слушал его молча.
      - Знаете ли, когда он бросил немецкие войска на Россию, мы знали, что здесь он потерпит крах. Так ведь оно и получается... Я сначала работал у себя на ферме, на хуторе, выращивал овощи. Семь месяцев назад меня забрали в армию... Когда-то я окончил офицерскую школу интендантов. Мне сейчас пятьдесят пятый год. Здесь, в Турове, был молодой гебитскомиссар, его отправили на фронт, а меня два месяца назад прислали сюда на замену... Когда приехал и увидел, что тут творили эсэсовцы с народом, просто своим глазам не поверил...
      Я слушал его, а у самого сверлила мысль: "Да, матерый разведчик... Каждый из вас, попав в плен, поднимает руки и кричит: "Гитлер капут!" А этот еще хитрее поступает, антифашистом прикидывается".
      Я думал так, а он рассказывал, что у него сын и зять погибли под Вязьмой, что дома остались жена, дочь, внучата, что он долгое время не получает писем, их перехватывают партизаны, что когда он приехал, то старался помогать населению, особенно женщинам, что сразу же, как только прибыл в Туров, пытался связаться с партизанами, но ему это никак не удавалось, пока, наконец, не помогла хорошая девушка - Оля. Сказал и вопросительно посмотрел на меня. Но я и виду не подал, что знаю, о ком идет речь. Думаю, он-то догадывается, кто такая Оля, но одно дело догадываться, а другое - знать наверняка.
      - Конечно, вы можете не верить мне, - продолжал Зустель, - но я делом хочу доказать, что я настоящий антифашист...
      Спрашиваю его:
      - Как вы можете доказать это? Помогите нам продовольствием, оружием...
      Он замахал руками:
      - Нет, командир, оружием - ausgeschlossen, исключается! К нему имеют доступ только эсэсовцы. Продовольствие - другое дело.
      - Что ж, - говорю, - продовольствие так продовольствие. Не откажемся. Хорошо бы еще медикаменты.
      - Постараюсь. Но нужно тщательно продумать, как все это доставить вам, - ответил Зустель.
      "Ну что же, думай, думай, господин гебитскомиссар! А мне, кажется, пора приступать к делу", - решил я.
      - Господин Зустель, скажите, сколько эсэсовцев в городе?
      Зустель задумался.
      - Шестьсот пятьдесят!
      - Семьсот, - уточняю я.
      - О, вы лучше знаете!
      - А бронетранспортеров?
      - Пять или шесть...
      - Нет, двенадцать, - поправляю я снова.
      - Вы извините, я не готов к ответу, - смутился Зустель. - Если вас интересуют эти сведения, я их подготовлю.
      - Договорились!
      - Теперь о медикаментах. Пускай девушка эта, Оля, придет ко мне, и я через нее передам вам медикаменты. - Он снова вопросительно посмотрел на меня.
      - Подумаем, - уклончиво ответил я. - А насчет продовольствия как?
      Зустель снова задумался. Я напомнил ему, что в городе есть склад, который снабжает эсэсовцев, и мы его скоро заберем.
      - Разгромите?
      - А вы помните, как месяц назад мы вернули населению картофель?
      - Это красиво было сделано - цап-царап!.. - улыбнулся Зустель.
      Да, он прав: это было сделано красиво. Наши разведчики доложили, что немцы награбили у населения две тысячи тонн картофеля. Немедленно был послан партизанский отряд; он снял охрану, и в течение трех суток партизаны раздали весь картофель жителям города.
      - О, это было красиво сделано! - повторил Зустель.
      - Вот так и со складом поступим!
      - Нет, командир, я предлагаю сделать иначе, - сказал Зустель. - Я мобилизую шесть-семь гражданских повозок, погружу на них консервы, муку, галеты и отправлю эти повозки на берег реки с целью эвакуации. Вы же устроите в кустах засаду - и цап-царап...
      Зустель затянулся папиросой.
      - Господин гебитскомиссар, - снова обратился я к нему, - насколько мне известно, вы два месяца как приехали из Германии.
      - Да.
      - А где вы служили там?
      - В одной войсковой части.
      - Какой?
      - Это нестроевая часть. Она расположена севернее Берлина.
      - Точнее?
      - В пригороде Берлина.
      Он долго тянул и наконец признался, что служил интендантом на складах генерального штаба в Бернау.
      Я уточнил, через какие города он проезжал, какую военную технику видел по дороге. Затем попросил его написать обо всем этом подробнейшим образом и при следующей встрече передать мне.
      Зустель согласился:
      - Хорошо, я все это сделаю, - и посмотрел на часы.
      - Вы спешите? - спросил я.
      - Да. Я сказал в штабе, что поехал на прогулку. Мне пора возвращаться.
      ...Когда Зустель уехал, мы дали об этом знать Оле и приказали ей проследить за ним. А через два дня Оля сообщила, что о нашей встрече с гебитскомиссаром вроде бы никто не знает.
      На третий день, как было условлено, в двенадцать дня, Зустель приехал снова. Он привез все сведения, которыми я интересовался.
      Состоялись третья и четвертая встречи. На пятой Зустель сказал мне, что поступил приказ об эвакуации из Турова и окрестностей всех немецких войск. Я немедленно информировал об этом Центр и получил приказ подготовить нашего разведчика Михаила Роднюка для "эвакуации" вместе с гебитскомиссаром в глубь Германии.
      Когда Михаил был готов к выполнению задания, я сообщил Зустелю о том, что мы хотим послать с ним а Германию нашего человека. Он насторожился:
      - Кто это?
      Я тут же познакомил его с Роднюком, хорошо знавшим немецкий язык. Мы договорились, что гебитскомиссар снабдит Михаила документами на имя убитого партизанами полицейского, который хорошо служил Германии и фюреру. Вскоре мы получили от Зустеля известие о сроках отъезда, и через четыре дня он и Роднюк выехали в Германию...
      У Зустеля в кармане было поддельное медицинское свидетельство о том, что он болен туберкулезом и подлежит списанию из армии.
      Когда в апреле сорок пятого года мы вошли в Берлин, мне было приказано найти Зустеля на его хуторе. Я уже знал, что Михаил Роднюк специальным самолетом вылетел в Москву.
      Почти двое суток искали мы хутор Зустеля под Магдебургом и наконец нашли. В доме была только жена Зустеля.
      Через час-полтора пришел и он сам. Он внимательно всматривался в меня и, узнав, вскрикнул:
      - Мой бог, кого я вижу!
      Мне бросилось в глаза, как сильно он постарел. После восклицаний, рукопожатий и первых расспросов он стал рассказывать нам, как трудно им с Михаилом приходилось.
      По прибытии в Германию его, Зустеля, из армии списали, и он стал заниматься своим хозяйством. Михаил был у него в работниках, разыгрывал роль полицейского, спасающегося от кары Советской власти.
      Зустель под предлогом деловых и хозяйственных забот разъезжал по городам и селениям, собирал нужные нам сведения, а Роднюк передавал их по рации советскому командованию.
      Зустель рассказывал, что за эти годы много было рискованных и опасных ситуаций, в которых они с Михаилом оказывались, но, к счастью, им обоим удалось уцелеть.
      Почти сутки пробыл я у Зустеля. И когда уже перед отъездом мы сели за стол и немножко выпили, он сказал:
      - Знаете, командир, я часто вспоминаю нашу первую встречу в партизанском лесу. Ну и папиросами вы меня тогда угостили, я чуть не задохнулся! - И он весело рассмеялся. - Да, этой встречи я не забуду никогда, - добавил он уже серьезно, - никогда!
      Артисты приехали!
      ...Осенью 1943 года войска Белорусского фронта подошли к реке Сож.
      В это время нас, разведчиков, вернувшихся из глубокого тыла, расквартировали в удобных хатах на окраине городка Клинцы. Мы до того отвыкли от обыкновенных удобств, что даже чувствовали себя не в своей тарелке.
      Наша группа в двенадцать человек была размещена на центральной улице в пятистенном доме. Хозяйка - старушка, мать семерых детей, - жила одна. Двое сыновей и дочь были на фронте, остальные жили в этом же городке и частенько к ней наведывались.
      Особенно мне запомнилась ее старшая дочь - Серафима. Дородная русская женщина, красивая, но не в меру любопытная. Она чаще других приходила к матери и глядела на нас во все глаза. Вид у нас был действительно странный. Ходили мы в гражданской одежде, в шляпах. Казалось, к войне никакого отношения не имеем. Ну, а ребята, чтобы еще больше озадачить хозяйскую дочку, начинали в ее присутствии читать стихи или рассказывать веселые байки, а то возьмут старую гитару и давай бренчать на ней да романсы распевать! Будто и войны на свете никакой нет, и живется весело!
      Серафима твердо решила, что мы артисты. Как-то она пришла под вечер к матери, пошепталась с ней, а затем обратилась ко мне:
      - Михаил Петрович, когда вы будете выступать в нашем городе?
      Я серьезно ей так ответил:
      - Скоро, скоро, Серафима!
      А через несколько дней Серафима снова заявилась к матери и пригласила нас на день рождения своей младшей дочурки.
      - Захватите с собой гитару, споете, сыграете. Всё веселее будет... А то за войну сердце окаменело, - сказала Серафима.
      И вот мы в гостях. За столом восемь женщин. Они уже знают от хозяйки, что мы артисты, скоро будем выступать в городе.
      Горит большая керосиновая лампа. На столе ни хрусталя, ни серебра, но заботливые женские руки сотворили чудо. Простая картошка, посыпанная мелко нарезанным зеленым луком, так и манит. Тонкие ломтики розоватого сала столь аппетитны, что мы глотаем слюнки. А моченые яблоки! Господи!
      Но испытание началось в самом начале застолья.
      - Прошу вас, Михаил Петрович, - обратилась ко мне хозяйка, - скажите что-нибудь душевное, доброе. Вы же артист, можете.
      Я встал и, как умел, сказал несколько сердечных фраз. Пожелал двенадцатилетней имениннице светлой жизни, радости, здоровья. Не забыл, понятно, упомянуть и ее замечательную родительницу.
      Выпили, закусили. Пошел общий разговор.
      Мы принесли с собой мясные консервы, хлеб, немного спирту, так что стол не оскудевал. И тут Серафима попросила нас спеть и сыграть.
      - А! Где наша не пропадала!
      Николай Быков расторопно схватил гитару, прошелся по ладам сверху вниз и запел "Чубчик кучерявый". Может быть, спирт помог, может, настроение подходящее было, но получилось у него неплохо. Я взял на себя роль конферансье и тоже вроде справлялся со своей нелегкой задачей.
      Следующим я представил исполнителя русских народных песен Петра Северикова. И он, краснея и бледнея, запел... "Шумел камыш...".
      "Публика" насторожилась - репертуар показался слишком уж странным. Но вскоре все подхватили песню, и она так загремела, что нас было слышно на другом конце улицы...
      Мы потом часто вспоминали этот ужин и свой концерт и, весело подтрунивая, величали друг друга "народными" и "заслуженными".
      На следующее после именин утро на квартиру, где мы стояли, прибыл полковник Белов с приказом нашей группе перейти линию фронта в районе города Словечно, продвинуться к Пинску и организовать разведку второго эшелона обороны гитлеровцев (первой линией обороны они считали укрепления по Днепру). Этот оборонительный рубеж проходил по линии - Барановичи, Пинск, Давид-Городок, Олевск, Ровно, Львов. Немцы спешно строили там укрепленные точки, подтягивали войска, надеясь остановить наступление Советской Армии. Разведгруппе было приказано сообщать по радио в Центр данные о гарнизонах противника, о строящихся укрепленных точках, о передвижении войск с указанием номеров частей и подразделений, о боевой технике и вооружении.
      В боевом приказе командования особенно рекомендовалось использовать для работы в разведке партизан из местных бригад и отрядов, а также подобрать в городах и поселках связных и разведчиков из надежных людей.
      Выехали ночью. Хозяйке сказали, что едем с концертом во фронтовые части. Трогательным было наше прощание с доброй старушкой.
      Автоматы, радиостанцию, маскхалаты, продукты быстро погрузили в машину, тронулись. Ехали всю ночь. По дороге на запад шли наши войска: двигались танки, орудия, автомашины. Везде был слышен приглушенный говор. Мы попали в колонну 17-го кавалерийского корпуса. С запада доносилась артиллерийская канонада, "играли" "катюши". На два часа остановились в прифронтовой деревушке. Сопровождавший нас до линии фронта полковник Белов сказал, что мы должны дождаться ночи и только тогда перейти линию фронта.
      В штабе полка, на участке которого мы должны были это сделать, мне разъяснили обстановку, показали место, где незаметнее всего можно было пробраться в тыл врага. Нас провожали полковые разведчики. Мы надели маскхалаты, приготовили автоматы, радиостанцию. Погрузили на себя боеприпасы, неприкосновенный запас продовольствия и двинулись в путь...
      У нейтральной полосы попрощались. Полковые разведчики пожелали нам удачи и скрылись в невысоких соснах. Мы залегли, и я подал команду ползти вперед. Вижу, слева вьется дымок. Послышалась немецкая речь, какое-то шарканье. Десять, двадцать метров... И вдруг - немецкие часовые! Прошел один, второй. Мы пролежали на снегу почти полтора часа. Точно установив время смены патрулей, мы за какие-то минуты между сменами, буквально в двадцати метрах от их землянки, проникли в тыл врага...
      Немного отдохнули, затем двинулись дальше. Километров через восемь на рассвете наткнулись на какой-то лагерь. Немцы? Непохоже. Наши?! Но почему они здесь? Оказалось, что полк одной нашей дивизии прорвался вперед и вышел в тыл гитлеровцам. Немцы перерезали ему дорогу, и полк оказался в окружении. Я нашел старшего офицера, подполковника, представился как командир партизанской группы разведчиков.
      - Мы потеряли радиосвязь со своей дивизией, - сказал подполковник.
      Я подробно рассказал ему о расположении на участке, где мы перешли линию фронта, огневых точек противника и дал маршрут, которым полк может выйти из окружения. Подполковник нанес данные на карту, от души поблагодарил за услугу, и мы распрощались.
      Мы знали, что где-то недалеко находится лагерь Ельской партизанской бригады. Но где точно? По лесной тропинке мы вышли к болоту.
      Вдруг раздался окрик:
      - Стой, кто идет?
      Мы сразу залегли.
      - Пароль!
      Назвали.
      Из-за кустов показались партизаны. Выяснив, кто мы такие, они повели нас по болотным тропкам в штаб бригады, которой командовал Антон Степанович Мищенко. Я его хорошо знал по моим прежним разведывательным рейдам в тыл врага. Партизан проводил меня в командирскую землянку. Мищенко крепко обнял меня.
      - Так это ты? Ты же только недавно был в наших краях!
      - Ну и что ж, новое задание...
      Пошли расспросы. Я познакомил Мищенко с положением на фронте, сообщил последние новости. Антон Степанович дал указание разместить моих товарищей, а меня оставил в своей землянке. Распорядился насчет ужина.
      ...После суточного отдыха мы двинулись по путаным лесным тропам под Пинск. В этом районе, по данным наших разведчиков, было большое скопление войск противника. Кроме того, мы знали, что гитлеровское командование, наметив план разгрома партизан южнее реки Припяти, где действовало около семи тысяч народных мстителей, собиралось нанести первые удары со стороны городов Лунинца и Пинска. Я решил обосноваться в одной из партизанских бригад, которой командовал бывший лейтенант Сергей Калинин*.
      _______________
      * К а л и н и н - партизанская фамилия командира бригады.
      Бригада расположилась в лесном селении Терешковичи, недалеко от реки Припять.
      Калинин подробно рассказал мне об обстановке, которая сложилась в южных, заприпятских районах Полесья - большого партизанского края.
      Ситуация складывалась для партизан неблагоприятная. Гитлеровцы стянули в Давид-Городок, Пинск, Петриков, Мозырь и окрестные села большие силы. Укрепляя вторую линию обороны, они сосредоточили здесь войска и готовились к расправе с партизанами. Эта операция носила зашифрованное название "Винтер"*. Гитлеровская разведка особенно усердствовала. Возглавлял ее оберштурмбанфюрер СС Штраус.
      _______________
      * В и н т е р - зима (нем.).
      Штраус спасается бегством
      В один из ноябрьских дней 1943 года оберштурмбанфюрер Штраус и его заместитель по агентурной разведке Гольдке в сопровождении усиленной охраны отправились в инспекционную поездку по своим гарнизонам. На двух катерах, вооруженных спаренными пулеметами, они плыли по Припяти.
      Деревья вплотную подступали к обрывистым берегам, образуя сплошную стену, и солдаты охраны напряженно всматривались в зеленые заросли: не скрываются ли в кустах партизаны? Но если солдаты проявляли беспокойство, их шеф демонстрировал хладнокровие. Однако как только катер начал приближаться к селению Терешковичи, Штраус подался вперед и стал напряженно смотреть в бинокль. Значит, не так уж он был спокоен, как могло бы показаться со стороны. Видимо, агентура успела донести ему, что в Терешковичах расположилась крупная партизанская база. Штраус не отрывал глаз от бинокля: донесения донесениями, а собственные наблюдения - дело более надежное!
      И действительно, недалеко от селения мы устроили засаду.
      ...Вот первый катер приблизился к нам. За ним - второй... Взвилась красная ракета. На немцев обрушился сильный ружейный и пулеметный огонь. Штраус упал на палубу и лежа кричал:
      - Фойер! Огонь!!
      Но "огонь" не ладился. Эсэсовцы, не видя партизан, палили вслепую по кустам и деревьям.